Дикая песня

 

 

На международный литературный конкурс «Рух»

 

 

 

Номинация: «Повесть»

 

 

 

Тюкин Антон Викторович

 

 

Название произведения: фантастическая повесть “Дикая песня”

 

Год написания: 2013 год

 

 

 

Адрес: 160009, Россия, город Вологда, площадь Бабушкина 6 – 21;

Контактный телефон: 89212358860, 88172561449, 88172561325;

Е – майл: anttyukin@gmail.com, tnn@mh.vstu.edu.ru

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Антон ТЮКИН

 

ДИКАЯ ПЕСНЯ

 

(фантастическая повесть)

 

Всем, кто идет дорогою борьбы за правду и свободу – посвящается

 

“Покамест день не встал,

 

С его страстями стравленными –

 

Во всю горизонталь,

 

Россию восстанавливаю!”

 

 

Цветаева Марина Ивановна

 

* * *

 

“Когда погребают эпоху,

 

Надгробный псалом не звучит...”

 

 

Ахматова Анна Андреевна

 

 

КАТАСТРОФА – ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

МОЛЧАЩАЯ ПЛАНЕТА

 

– Наш международный нейтронный корабль, «Альфа-Бета-Икс» – жилая

станция, двенадцать месяцев назад успешно вышел на околоземную

орбиту и продолжает свой полет вокруг планеты, став геостационарным,

искусственным спутником... – докладывал лейтенант ВВС КНР Ли Мань

командиру корабля, американскому майору Джону Картеру. – Мы, согласно

плану, спустя ровно год послали к Земле радиосигналы... Никаких ответов

с планеты Земля на это не последовало. Ровным счетом никаких

сигналов. Теле- и радиоэфир нашей планеты мрачно и довольно угрожающе

молчит. На сегодня, к сожалению, нами не обнаружено сигналов ни с

одной работающей на Земле радио- и телестанции… Никаких искусственных

радиоволн и сигналов с поверхности планеты мы не засекли. Только

треск помех... Через трое суток бесцельных поисков по прослушиванию и

 

 

 

 

4

 

буквальному прошариванию всех диапазонов молчащего эфира, Большой

Совет корабля принял решение послать к поверхности Земли дистанционно

управляемые, разведывательные зонды.

 

Данные, полученные нами после обработки информации, – продолжал

лейтенант, – потрясли воображение. Сведения, полученные нами,

так горьки и так ошеломительны, что Шестой Отдел принял хоть и волевое,

но единственно верное решение засекретить для рядовых техников

и обслуживающего персонала жилого сектора результаты наших изысканий.

Чтобы не допустить бегства с корабля на Землю с захватом станционной

транспортной техники, а также паники и стрессов среди членов

экипажа, развития психических болезней и массовых самоубийств...

 

Дело в том, – он горестно потупил глаза и скорбно сжал губы, – что

современная для нас, людей двадцать первого века, мировая цивилизация

на настоящий исторический момент перестала существовать на планете

Земля. Перестала быть, как данность, – сказал Ли Мань, и на его глазах

блеснули слезы.

 

Майор ВВС США, седовласый Джон Картер, слушал речь коллеги,

повернувшись в пол-оборота к старшему лейтенанту и безнадежно глядя

в иллюминатор, за толстенным, суперпрочным стеклом которого в бездонной

космической мгле проплывала голубая Земля. Там ослепительно

синеет безмерный, бездонный океанский простор. Цепи темных гор

и зелень амазонской сельвы. Вот ниточки и ленты рек. Блики солнца в

озерах и заливах, полумесяцы атоллов… И снова гигантскими спиралями

закрученные облачные вихри, небесными улитками распластавшиеся на

тысячи верст над планетой.

 

– И что там?.. – с дрожью в голосе спросил майор. – Что там, на Земле?

 

– Сведения, полученные с поверхности планеты, весьма неясны и подлежат

дальнейшему анализу с применением бортовых ЭВМ. Рабочие модели

выстраиваются нами. Но вся работа – на начальной стадии. Результаты

еще не готовы. Но одно сказать можно определенно. Цивилизации

людей, как единой и высокоорганизованой структуры, на планете больше

нет. И при нашей жизни она точно не появится... Аппараты на сегодняшний

день обнаружили только мелкие, отдельные очаги жизнедеятельности

людей разумных. Но численность их незначительна. А хозяйственная деятельность

весьма и весьма примитивна. Согласно учения об обществен

 

 

 

 

 

но-экономических формациях, бывшего некогда частью политической

доктрины Народного Китая, люди находятся на стадии перехода от первобытно-

общинного строя к самым примитивным формам рабовладельческого

общества. Согласно учению Маркса...

 

– К черту, к черту, к черту Маркса и все его учение, ко всем чертям!

– взорвался Картер, резко повернувшись к старшему лейтенанту и сжав

в бессильной злобе кулаки. В эту минуту он припомнил домик деда в Висконсине,

а следом – дом своих родителей в Айдахо и школу, товарищей

по играм и разным полудетским безобразиям... Потом было летное училище

в Аризоне и свадьба с Джейн, дети – дочь Шерри и сын Том. Ставшая

домом база в пригороде Мюнхена, боевые патрули в небе над Норвегией,

и уже гораздо после эти авиаудары по наземным базам террористов – близ

ливийской Триполи – в таком уже далеком восемьдесят шестом. И снова

база, но уже под Бонном, и рейды над Косово в самом конце девяносто

девятого, а после – этот молодой, решительный военный. C него-то все

и началось. Направление в закрытый сектор знаменитого Иллинойского

Технологического института и оттуда уже приглашение в Центр «НАСА»

в Хьюстоне. А затем отборы, сборы, тесты, барокамеры, тренировки, центрифуги.

И все эти русские, немцы, китайцы... Потом... потом был космодром

во Флориде, «на самом носу у дядюшки Сэма», – как шутили тогда

астронавты, – на мысе Канаверал. Огромное поле из бетона, и корабль

на стартовом столе, в кружевах металлических ажурных ферм. Вышли из

автобуса, сделали доклад комиссии – и сразу в лифт. Пристегнули ремни...

и вперед, и вверх.

 

«Мы утекали – на долгие и долгие года. А они, на Земле, от нас отошли

на века. На века?! Уже навеки!.. – мерзкою волной дурнота подступила к

горлу. Джон уперся лбом в холодное стекло иллюминатора, за которым

проплывала голубая планета Земля. – Мы всегда боялись «этого». И мы,

американцы, всегда хотели «этого» избежать. Там, в Германии, в ливийском

небе и в бывшей Югославии мы стояли на страже. На страже наших

ценностей. Культуры, гуманности, порядка, демократии. Стояли твердо и

имели цель и миссию... А теперь?.. Никогда, никогда я не верил в их «разрядку

», или, как там ее называли тогда?! В «перестройку»!.. «Красные» –

есть «красные», и другими им не быть! Это мне еще дед говорил. А он сам

был то ли из России, то ли из Болгарии, или из республик Югославии?!

 

 

 

 

Бог теперь разберет!..» – И черное отчаянье страшною волной навалилось

на литые плечи майора ВВС США.

 

– Что же там произошло? Да что же там, внизу? – выдавил он из себя и

отвернулся от товарища, пытаясь скрыть мужские слезы…

 

– Это пока не ясно, – повторил, насупившись, Ли Мань. – Космические

зонды, собравшие пробы грунта с поверхности, следов массированного,

радиоактивного и химического заражения так и не обнаружили. Исключение

составляют только локальные очаги загрязнения, образовавшиеся

вблизи разрушенных энергоблоков в городе Обнинске, а также небольших

исследовательских ядерных реакторов, например, в Московском инженерно-

физическом институте, в военном центре «Арзамас-шестнадцать», что

под Нижним Новгородом, в Заречном Пензенской области, в Трехгорном

– Челябинской, в Новоуральске – Свердловской и в Лесном – там же, в

Снежинске и Озерске – в Челябинской, в Северске – Томской, в Зеленогорске

и Железногорске – Красноярского края, а еще – в так называемом,

«Курчатовском центре» Москвы. И еще – в Иллинойском технологическом

институте, в Лос-Аламосе и паре-тройке мест по обе стороны океана. И

в районах складов неразорвавшихся ядерных боезапасов двух погибших

сверхдержав существуют утечки отравляющих химических веществ и

разных технических… Но, все же, это – незначительные факторы… Несмотря

на это – разрушения на планете, воистину, огромны и не поддаются

никакому описанию. Буквально вся инфраструктура промышленная,

сельскохозяйственная, рекреационная, научная и всякая другая буквально

сметены с лица Земли. И природа причиненных разрушений для нас все

еще не ясна… Предположительно, разрушения такой силы была способна

нанести только Мировая война с взаимным применением ядерных боезарядов…

 

 

На сегодня ученые из Большого Совета предполагают, – продолжал Ли

Мань, – что к подобным разрушениям и гибели цивилизации могли привести

только термоядерные военные удары огромнейшей силы. Но, радиоактивный

фон большей части воды и суши не превышает установленных

норм. Радиоактивный след от подобной катастрофы должен был, в любом

случае, остаться...

 

– Не обязательно. Поражающее действие радиации имеет весьма и

весьма ограниченный временной промежуток. К тому же, значительная

 

 

 

 

масса радиоактивных веществ, выбрасываемых при атомном взрыве в

земную атмосферу в виде пресловутого гриба, разносится потом по довольно

большим пространствам. Поэтому значительного уровня повышения

радиационного фона могло и не произойти. И жили же люди на

бывшей зараженной территории, еще в двадцатом веке, после Второй мировой

– в Хиросиме и Нагасаки. Так вот, уже буквально через несколько

часов после взрыва по временно зараженной радиоактивной территории

могут наступать войска противника, прорывая линию фронта. При применении

всей совокупности индивидуальных защитных средств, естественно...

Как нам рассказывали в училище?.. – сморщил лоб Джон Картер. –

Вспомнил!..

 

«Красные» из района Потсдама начинают развертывание по линии

«А», а в это самое время из района «Б» – Будапешта, обходя нас, двумя

клиньями врезаются две танковые армии «красных». И движутся на соединение

в район, расположенный южнее... – стал размахивать руками

командир. – Но на подступах, ломая глубоко эшелонированную оборону,

в их ряды врезаются и отсекают... – продолжал он бодро, – мобильные

танковые группы осуществляют дальнейший прорыв и выходят в заданный

район. Вот такая в наши дни была военная игра. Игра на картах. Не

на игральных – в дурака. А во всемирный Апокалипсис – на географических.

В стратегических планах «Советов» главным рубежом, который мы,

«синие», должны были защищать до последнего дыхания – был район Па-

де-Кале. То есть, Ла-Манш. А иначе что? «Красные» прорвут наш фронт.

Потом выходят в свои определенные районы дальнейшего сосредоточения,

и... подумать страшно. Вот как, приблизительно, может развернуться

масштабная десантная операция вторжения на острова... Да ты послушай,

Ли! – перешел на горячечный, встревоженный шепот Джон Картер. – И,

вот, день «Д» – день триумфа «красных» наступил! Их войска, рассредоточенные

вдоль канала, стоят и ждут только звука боевой трубы! И – труба

дудит!.. С рассвета первые десантные группы объединенных армий «Варшавского

пакта», мобильные «голубые» и «краповые» дивизии вторжения

гурьбою сыплются к плохо развернувшимся, малочисленным британцам,

наивно посчитавшим возможным отсидеться в час мирового Апокалипсиса

на своих несчастных островах. И вслед за безбожно бьющими водяными

струями с небес на землю Великобритании из французской, уже

 

 

 

 

сожженной, разоренной стороны приходит смерть. Смертоносная саранча

слетает на известково-белые утесы Альбиона. Красная смерть нисходит

на скалы ядерным грибом – зримым вестником наступившего последнего,

судного дня…

 

Над гребнями волн неистово стрекочут вертолеты, снявшиеся с авианосцев

«Октябрьская революция» и «Товарищ Киров». А внизу, над морской

соленой гладью – бессчетные понтонные суда под кроваво-красными

знаменами. Вот они отходят от тяжелого транспортного корабля «Валериан

Куйбышев», вставшего на якорь. Все больше, больше, больше...

Быстрая, безжалостная смерть плывет к тебе, Британия, покачиваясь на

разорванных ветром и седых от хлопьев пены водах Атлантики. Вот выползают

первые понтоны. С грохотом открылись откидные трапы. И вмиг

затарахтели, зачихали застоявшиеся танковые дизели. Натужно загудели

автомобильные моторы. Тяжелые машины зарылись колесами и гусенечными

траками в мокрый прибрежный песок. А над всем этим в британских

сырых небесах, грозно нависая, рубит воздух краснозвездный

вертолет. Вот какая-то противнейшая морда с куститстыми бровями и в

золотых погонах по широченным плечам высовывается из отверзшейся

двери и рявкает в армейский мегафон отрывистые команды. И по команде

с вертолетного борта скоро, очень скоро строятся по берегу армейские

колонны. Танки, ракетные установки и мобильные артиллерийские системы

залпового огня, БэТээРы и тяжелые автомашины. Неторопливые,

едко чадящие тягачи с уже прицепленными к ним орудиями. Колонны

пехотинцев... Вот, колонны выстроились, и ... покатилась камуфляжно-

серо-зеленая волна безжалостными остренькими звездочками на броне.

Нескончаемой рекой потекли в даль все эти танки и орудия, автомашины,

тягачи... Вот на шоссейную дорогу выныривают юркие БэТээРы. За

ними рвут огромные закрытые грузовики. Желтенький, зловещий свет от

фар распарывает серый, мутный полумрак британской непогоды. Капли

тяжело и глухо лупят по броне. Бессильно-яростно бьют по ветровым

стеклам рычащих «Уралов». Но их проворно смахивают щетки «дворников

», давая обзор многополосного шоссе мальчику-татарину в большой,

непродуваемой кабине. Ему-то хорошо. А тем, кто под брезентиком – холодно

и зябко. Неласково Британия встречает «солдат-освободителей».

Дождевыми струями с распоротых еще над Францией фронтовых небес...

 

 

 

 

Колонна рвет по мокрому шоссе на Лондон. Неумолимо-грозно рыкая и

безбожно чадя, «Уралы» тянут на своих бортах солдатское, людское мясо

во фронтовой огонь. Тяжело намокают брезентовые верхи «Уралов», а

под ними – ряды стриженых ребяток с АкээМами. Колонна рвется в Лондон...

Ни на час на берегу не затихает жизнь. Вот причаливает новый

понтон, все повторяется снова. И еще. Еще. Волна за волною накатывает

в этот горький последний день на британский берег. Мобильные войска

– войска вторжения... Да сколько их? – До горизонта!.. Вот очередная

серая-зеленая-песчаная волна враждебной саранчи выползает на морской

песок. Строится в колонны. Вновь и вновь зычно звучат команды

на незнакомом языке. К серым небесам взвиваются, шипя, сигнальные

ракеты. И в тот же самый миг неожиданно из серых, навалившихся бедой

на Запад, туч с ревом вырываются две стремительные краснозвездные

тени. Это истребители прикрытия тяжелых бомбардировочных гигантов,

рвущихся теперь на Лондон... А в Ла-Манше – не видать уже воды. Только

серые понтоны и шевелящаяся человеческая масса в камуфляже, налезающая

на белый берег. Да чернеющие силуэты многомачтовых судов.

Суда и понтоны. И стремительные тени истребителей, проносящиеся с

воем прямо над головами наступающих, нестерпимым воем рвущие барабанные

перепонки у своих. А вдали, за проливом, в необъятной, уже

вставшей на дыбы континентальной дали, смертоносные, неумолимые,

неторопливо наползающие клякcы багрово-черных гигантских грибов.

Вот типичная картина «красного» блиц-крига.

 

Так нас учили в те давние уже года... Тактический ядерный удар... Вот

на этом и была основана теория массированного применения тактического

ядерного оружия в ходе возможного тогда вооруженного межблокового

столкновения в Центральной Европе. Стоит вспомнить хотя бы о блокаде

Западного Берлина в сорок восьмом. Или о корейской авантюре «красных

» в пятидесятом году... К счастью, это все-таки была одна теория. Для

нас – да. А для «Советов» это было делом практики. Стоит помянуть знаменитейшие

учения на Урале пятьдесят четвертого года под руководством

маршала Георгия Жукова... – начал поминать былое Джон. И через секунду,

нехорошо прищурившись, спросил у лейтенанта Ли:

 

– А у вас в Китае о «таком» тоже поди болтали? Ну, тогда, еще при

Мао, в шестидесятых?

 

 

 

 

На это младший лейтенант Ли Мань хитро и слегка презрительно

взглянул на командира, и покривив широкий, лягушачий рот, сказал:

 

– Господин майор, в настоящий момент это – секретная информация.

Верный присяге Китайской Народной Республике, я не уполномочен делать

подобного рода заявления...

 

– Какой уж там, к чертям, «присяге»? Какой такой «республике»? –

взорвался Джон. – Да ты что?.. Да вы совсем уже ... офонарели! Нет никакой

«республики»! Нет Китая! И Америки уже нет! И России! Ничего

нет! Ты понимаешь ли хоть это, армейский ты болванчик! – кричал Джон,

и из его серых глаз текли ручьями слезы. Потом, словно стесняясь своей

несдержанности, Джон отвернулся и вновь уставился в черноту иллюминатора.

Плечи командира вздрагивали.

 

– Вам надо привести себя в порядок. Нельзя так распускаться. Это недостойно

человека благородного, – негромко сказал Ли Мань. – В конце

концов, Конфуций говорил, что всякой вещи в мире есть конец. И мне, и

вам, и миру... Жизнь – есть взаимосвязь вещей, а весь миропорядок всего

лишь бесконечная цепь явлений и событий, в их связи в бесконечную цепочку.

Своеобразный бесконечный ритуал. В этом мире все закономерно.

В этом утешение и мудрость бытия. Гармония в одном лишь отрешенном

созерцании. Только так наступает понимание себя и мира. – Ли Мань

говорил негромко, как бы немного даже усыпляя Джона Картера. – Во

всяком деле есть порядок. Начало есть, и в нем заложен, при его начале

уже, неизбежный конец. Ведь когда-то и Солнце погаснет. Не так ли, командир?

К чему тогда так уж волноваться? Все мы приходим ненадолго.

И производим столько шума и несчастий и для себя, и для других. К чему

все это? Стремление к гармонии – да, это ли не высшая задача человека

мудрого? А упорядоченная и разумная жизнь – всегда есть только ряд соподчиненных

явлений и бесконечный ритуал...

 

– Да, да... – тяжко выдавил командир Джон Картер, снова повернувшись

к Ли и бессильно опустившись в кресло перед ним. – Прошу садиться,

– выдавил снова, указав собеседнику на кресло рядом.

 

Утонув в черном кожаном кресле и как-то сразу ослабев, командир

продолжил, но уже бесстрастно, свой рассказ:

 

– Итак, теория... Вот эта самая теория и была у нас в ходу, от пятидесятых

и до самого конца восьмидесятых. То есть, до времен заката «крас

 

 

 

 

 

ной» империи московских коммунистов. И по этой теории и тактические

ядерные авиабомбы, и даже и артиллерийские заряды с ядерной начинкой

высокие военные чины, и наши, да и советские – в первую очередь

– запланировали применять для прорыва фронта, в пролом которого планировалось

через несколько часов после осуществления ограниченного

термоядерного удара, бросить танковые армии. И это при самом непосредственном

взаимодействии с крупными подразделениями мотопехоты

и при массированной поддержке силами полевой артиллерии. В дальнейшем,

с прикрытием частями истребительной авиации, при нанесении

бомбовых ударов по крупным группам войск противника. При высадке

в тылы врага крупных воздушно-десантных подразделений, c целью

дальнейшего занятия этими частями основных высот на местности. Осуществление

контроля за рядом главных транспортных артерий, могущих

служить для развития наступления. За складами горючих и смазочных

материалов, а также вещевыми и провиантским армейскими складами на

территории врага. Хранилищами боеприпасов и боевых отравляющих веществ

и радиоактивных материалов... При дальнейшем ходе наступления

назревает необходимость овладения всей полнотой технических средств

связи, сконцентрированных на данной территории, а также различных

объектов информационной инфраструктуры – телеграфными и телефонными

станциями, радио и телестудиями, крупнейшими типографиями.

После завершения мер по оккупации данной территории на повестку дня

встает вопрос овладения административно-хозяйственными объектами

и финансово-коммерческими, а также крупными производственно-промышленными

объектами, то есть, осуществляются действия для создания

всех предпосылок успешнейшей работы государственного и хозяйственного

аппарата при нашем тыловом обеспечении на данной территории....

Лишь применение всех средств, направленных на поражение

войск неприятеля, может принести быстрейшую победу Объединенной

Коалиции стран-членов «НАТО» на таком возможном европейском военном

театре… – продекламировал Джон Картер, гордясь перед китайцем

своей превосходнейшей памятью и чеканя слова совсем, как на давнем

экзамене в училище... Но уже через секунду командир «Альфа-Бета-Икс»

снова сник и сгорбился в кресле, осознав нелепость ситуации и абсурдность

только что произнесенного им – применительно к сегодняшнему

 

 

 

 

дню. Стыдливо замолчав, Джон снова впер глаза в темное стекло иллюминатора.

 

 

А за ним, повиснув над черною бездной, медленно вращалась голубая

планета Земля. Вертелись ватные улитки атмосферных вихрей. Бесконечные

волны катил безмерный океан. И до самых облаков задирали горные

вершины свои бело-голубые шапки, радостно сверкая под лучами Солнца

чистыми снегами.

 

* * *

 

– Но у нас есть и другая версия событий. Например, падение гигантского

метеорита и эффект от его удара, аналогичный ядерной войне. Мгновенное

выделение энергии колоссальной силы. Землетрясение, цунами...

А отсутствие на суше воронки от удара говорит лишь о том, что космическое

тело упало в океан... Или вот еще рабочая гипотеза. Ее выдвинул

вчера Януш Мрычак, астронавт из Чехии. Он вообще считает, что причиной

катастрофы стало смещение магнитных полюсов Земли, исчезновение

озонового слоя и, как следствие этого, повышенное проникновение

космических лучей. Их влияние и вызвало вымирание живых организмов.

И последовавшее затем мощное цунами, аналогичное библейскому «потопу

». Океаны вышли из берегов и затопили землю, погубив в какие-то

секунды все и вся. В пользу этой версии говорит факт, что в данный момент

на нашей планете наблюдается значительное оледенение. От самого

Северного полюса и до широт Центральной Европы и Азии протянулся

гигантский ледник. Огромной шапкой закрывает он сегодня значительную

часть суши и океанских вод Северного полушария, сковав их на тысячи

лет...

 

– А как же люди? Вы ничего толком так и не сказали… – с отчаяньем

вскричал майор Джон Картер.

 

– Популяция людей на планете, к сожалению, не представляется значительной.

К тому же, они утратили все достижения, накопленные за прежние

века, и в данный момент пребывают на самой примитивной стадии

общественного развития, то есть, в дикости. Относительно большие анклавы

сохранились только в Австралии, Новой Зеландии, в Южной Афри

 

 

 

 

 

ке, а также на самой оконечности Южной Америки. Там можно встретить

группы даже в несколько десятков тысяч человек. В ряде случаев даже

сохранились элементы общественной организации. Но встретить «такое»

сегодня – уже редкая удача.

 

– Как ужасно! Мир, в котором мы родились, погиб! И безвозвратно!

Погибло все, что мы знали и любили! Представьте – «Джоконда» Леонардо,

Сикстинская капелла Рафаэля и Реймский собор, дворцы Ватикана и

храмы московского Кремля, святые камни Мекки и Иерусалима, тибетские

дацаны и великий Лувр… Всего этого больше нет!.. Тысячелетия

человеческой культуры – все это минуло! Прошло, как сон. Развеяно по

ветру. Пропало без следа!.. – выкрикивал майор свои скорбные мысли.

Да, хотя Джон Картер и был человеком военным, но варваром он не был,

и гибель человеческой культуры не могла не обжигать его уже немолодое

сердце. – Может, что-то там осталось? Хоть египетские пирамиды... Ну,

хоть что-нибудь?.. – резко повернулся Джон к старшему лейтенанту Ли

Мань, пристально уставился тому в глаза, с тоской и неподдельным ужасом

вопрошая:

 

– Ну, хоть что-то? Ведь не может быть, чтобы до основания, подчистую?..

 

 

– В настоящий момент у нас есть интересные сведения из одного маленького

изолированного, восточноевропейского анклава... Получены они

благодаря нашим зондам, а так же группе направленных со станции на

Землю разведчиков, – замялся он слегка. – Деятельность подобного рода

групп не приветствуется Большим Советом станции. И люди, пославшие

наблюдателей, это знают. Но, все же, мы решились на исторический эксперимент.

Их деятельность на планете сугубо конфиденциальна. Скажу

только одно – Шестой Отдел в курсе событий, но до поры вас не информировал.

Короче, все это была закрытая информация, даже и для вас – командира

корабля. В Шестом считают, что вы – все-таки технический работник,

пусть и высочайшего уровня, а вот вся сфера идеологии и информации

– это уж их приоритет. Простите, господин командир, – сказал он,

слегка покраснев и снова потупившись, – на настоящий момент я имею

право рассказать только незначительную часть событий, естественно, не

раскрывая имен информаторов-разведчиков Шестого и методов их работы

на планете. Если позволите, я изложу вам полученные сведения в форме

 

 

 

 

аналитической записки. Хотя, это как-то очень сухо... – Ли Мань вдруг

замялся. И усмехнувшись самыми краешками губ чему-то, только ему ведомому,

добавил: – И, раз уж мы потеряли на Земле все сокровища культуры,

так почему бы нам не начать создавать что-то свое, и прямо здесь, на

станции. Я, конечно, могу описать ход событий сухим языком протокола,

принятым полицией и бюрократией… Но, поверьте, сведения, которыми

мы располагаем, настолько необычны сами по себе и интересны для еще

грядущих в мир историков, что жалко обрубать ход таких величайших событий

и лишать красок интереснейший рассказ. Разрешите изложить мне

все известное в художественной форме? – учтиво спросил китаец, поднявшись

с кресла и ловко отдавая честь. Из чувства соболезнования к неутешному

горю коллеги, да и просто – из привитого ему еще в китайской

армии уважения к командиру, Ли слегка склонил голову и потупил в пол

глаза.

 

– Разрешаю... Да, хоть под Вильяма Шекспира пишите... – махнул рукой

майор Картер, не надеясь прочесть что-то интересное, да и просто

путное. Горе, нестерпимое горе разрывало сейчас душу этого большого и

незлого человека.

 

– Да, и пришлите мне, пожалуйста, файл вашего доклада на мой ящик

завтра, не позднее десяти утра... – окликнул Джон уже в дверях лейтенанта.

Тот согласно махнул головой, снова ловко отдал честь и через мгновение

уже исчез за толстенной, блестящей панелью автоматической двери

каюты.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ ИЗЫСКАНИЙ

 

Назавтра командир международного нейтронного корабля «Альфа-

Бета-Икс», майор ВВС США Джон Картер, как всегда, в отлично выглаженной

форме, выбритый и свежий, бодрым шагом вошел в командирскую

рубку. Часы международного времени показывали ровно восемь часов

утра по – Гринвичу. Он всегда так появлялся на рабочем месте. Ровно

и точно. Минута в минуту. Без малейшего опоздания. Но и не рано. На

 

 

 

 

 

чальство не спешит и не задерживается. Точность – вежливость королей.

Все это дисциплинирует подчиненных! – вот это вбивали ему с юности, с

давнего авиационного училища посреди пустыни в пекле Аризоны. Вот,

он только вошел в рубку, а его уже ждут. Первый пилот, и второй, и бортинженер.

И за стеклом перегородки, всегда послушными тенями – радиоинженер

и парочка системных программистов. Утренняя смена от Технического

Сектора, только что заступившая на свой рабочий пост. Командир

корабля отдал честь военным, потом, натренированно улыбнувшись ослепительно-

белой улыбкой, подал свою сильную сухую руку гражданским

коллегам по вахте. И рукопожатие Джона в этот день было таким же, как

всегда. Не слишком сильным, но и не слабым. Не жестким, не расслабленным

и не вялым. То есть, ровно таким, каким и должен быть командир

сверхмощного космического корабля. Никаких негативных эмоций. Никаких

следов усталости. Никаких сомнений в правильности пути. Энергия и

оптимизм. Идеально выбритая кожа и приятный, терпкий запах дорогого

французского одеколона. Только в уголках глаз, в расходящихся лучиках

непокорных морщинок, да в складке возле рта сохранялось на лице Джона

напоминание о бессонной ночи и страшных думах о том, что там творится

внизу, на Земле.

 

Через минуту, уже ответив на приветствия коллег, Джон опустился в

командирское кресло, расположенное прямо посередине Центрального

Пульта Управления и сразу же включил свой персональный бортовой

компьютер. Настал час просмотреть данные по работе корабля за сутки.

Проверить высоту орбиты. Возможно, что-то скорректировать. Да и проверить,

наконец, внутреннюю почту...

 

– Что там за доклад приготовил наш товарищ из Китая, самый молодой

на корабле – старший лейтенант Ли Мань? – с легким недоверием и странным

суеверным страхом думал Джон. – И что он там нагородил насчет

формы? Какая литература получилась, или что там у него? Да не в стихах

ли доклад решил писать? – подумал Джон Картер, и горьковатый смешок

скривил ему рот. – Привычного для нас земного мира нет на свете уже, а

этот чудак...

 

Мелодичный звонок о пришедшем на почтовый ящик сообщении оторвало

Джона от этих мыслей, мгновенно возвратив повседневную рабочую

рутину. И уже через мгновение Джон Картер открыл сообщение-до

 

 

 

 

 

клад от старшего лейтенанта Ли Маня и встал вчитываться в странный

текст.

 

* * *

 

Приводим полностью этот документ, дабы избежать недомолвок. Итак,

вот он:

 

Командиру космического корабля «Альфа-Бета-Икс»

 

майору ВВС США Картеру

 

от старшего лейтенанта ВВС КНР Ли Маня

 

ОФИЦИАЛЬНЫЙ ДОКЛАД

 

О положении дел на планете Земля.

 

Место: Восточная Европа, в районе рек Днепра и Припяти (территория

государства Украина).

 

Время действия: год 2111, март – 2112, март (летоисчисление европейское,

от Рождества Христова).

 

То ли войны ядерные просвистели над Землей? То ли вдруг сместились

полюса магнитные у нашей планеты? Океаны ли неожиданно вышли из

своих старых берегов, и начался новый великий потоп? Только одно известно

точно. Чтобы ни произошло на нашей горестной планете, за «этим»

пришел новый ледниковый период... А может, прилетел из космоса большой

метеорит? Но нет! Воронки нет!.. Наверное, огромное космическое

тело угодило прямо в океан? Прилетело тело это самое, и... И все умерли.

Или почти все. Хотя, про тех, кто выжил, мы еще поговорим.

 

Итак, человеческая цивилизация была буквально за мгновение ока

сметена со значительной части планеты Земля. В грозном катаклизме уцелела

только горсточка людей. Может, их несколько сотен тысяч. Или даже

целый миллион. Но это – на всем огромном шаре, на котором уже в конце

двадцатого столетия проживало более шести миллиардов. А теперь – миллион.

Но, вряд ли и это возможно. Слишком маловероятно...

 

 

 

 

* * *

 

Цивилизации, в нашем нынешнем понимании, на планете уже нет. Потому,

естественно предположить, большинство людей впало в дикость.

 

Что они создали на руинах погибшей культуры?

 

В настоящий период истории – перед нами предстает родоплеменное

общество, находящееся, впрочем, на ранних стадиях перехода к рабовладельческому

строю. Так что, не исключено, что при наличии целого ряда

положительных факторов люди сумеют создать цивилизацию, наподобие

древнего Вавилона. Притом – самого начального периода. А пока, говоря

применительно к языку иудейско-христианских, Библейских Писаний,

как наиболее адекватных для данной эпохи, люди на Земле из эпохи Ноя

перешли в эпоху Авраама...

 

Еще совсем недавно новоявленные дикари находили в изобилии в земле,

среди куч мусора и хлама, среди руин разрушенных зданий весьма

странные и бесполезные предметы. Это были полуистлевшие листы искусственного,

белого и хрупкого материала. Но редко они были абсолютно

чистыми. Чаще всего на них были нарисованы непонятные, странные

значки. Иногда на таких листочках были нарисованы картинки. На картинках

были странные люди в нелепых одеждах. Иногда – животные. И

сказочные, невиданные городища. И еще какие-то чудовища и боги.

 

Очень часто люди вырывали картинки из полуистлевших книг и прилепляли

их на стены своих землянок, деревянных срубов и пещер. Иным

картинки так нравились, что они пытался приносить жертву домашним

богам перед этими картинками. По распространившимся поверьям, эти

обряды сулили людям, ставшим дикарями, удачу в рыбной ловле, и на

охоте на лесного зверя, и при очередной кровавой потасовке с другим

дикарским племенем. Эта глупая и безобразная традиция закрепилась у

дикарей надолго...

 

Самая пора рассказать о варварской религии дикарей.

 

Иногда среди развалин, куда они отправлялись порой для поисков кусков

металла или в целостности сохранившихся изделий из него, таких,

как кружки, чайники, тазы, корыта, ножницы, ножи и топоры, люди находили

изваяния. Порою это были только головы, но иногда встречались

и целые фигуры, изображающие человеков. Довольно часто удачливые

 

 

 

 

люди находили в руинах зданий бюстики каких-то старичков. Один был

бородат и походил на добренького дедушку. Второй – усат, и выглядел, как

правило, слегка сердитым. А надо сказать, что бюстиков бывало в руинах

не так уж мало. Очень часто счастливые находкой варвары приносили диковинные

стариковские головки домой, в свои срубы и землянки, и сразу

нарекали их домашними богами-идолами крова, очага, порога и другими.

Сейчас в хижинах людей в районе рек Днепра и Припяти нами были обнаружены

изваяния из мрамора, из полированного гранита и из чугуна.

Среди руин встречаются и более крупные монументальные формы ушедшей

эпохи, а именно, различного рода изваяния и статуи из тех же самых

материалов. Характерны изваяния все тех же стариков.

 

В дикарских хижинах хозяева присвоили им роль домашних божков –

божества очага, бога дверного притвора, хлева, и конюшни, и даже бога

для нужника. На всякий случай, чтобы домашний бог любое место в доме

и даже на дворе от разных бед хранил... Поэтому изъять их нет никакой

возможности. Хозяева не отдадут чужим своих богов. А забирать их – есть

насилие.

 

На дикарских капищах в большом почете статуи, изображающие двух

почтенных старцев. Даю подробнейшее описание этих статуй и фольклорные

легенды о богах.

 

Первого, насупленного грозно, сердитого, усатого старика, всегда

одетого в длиннополую армейскую шинель и, как правило, держащего в

руках курительную трубку, дикари называют именем «Ваал». Ваала почитают

варвары во всех окрестных к Днепру и Припяти союзных племенах.

Ваал считается очень жестоким богом, богом крови, войны и охоты. Иногда,

очень редко, идола того называли еще Иосиф, прибавляя к этому имени

и слово «Грозный» или «Ужасный». Из древности у дикарей во многих

местностях известна песня о злодеяниях некоего фантастически жестокого

царя, которая так и названа – «Песня об Иосифе Ужасном». Текст этой

песни приводится в докладе в Приложении-1.

 

Второго, лысого, смешного старичка с бородкой клинышком любят

много больше. Старичок с добрым выражением лица назван варварами

именем «Дагон». Дагон, считают дикари, есть рыбочеловек. Живет в Днепре

и в Припяти и является божеством рыбной ловли, то есть, мирного,

бескровного занятия. И хотя по варварским понятиям, даже рыба хочет

 

 

 

 

жить, но раз она не кричит об этом перед смертью во весь голос, значит,

она не против, чтобы быть пойманной и даже съеденной людьми. Всю

рыбу дикари принимают за подарок от Дагона, а самого Дагона считают

кем-то вроде водяного, c которым крепко дружит и живет в одном дому.

По народной легенде, дом водяного и Дагона располагается как раз посереди

акватории Киевского водохранилища (так называемого «Киевского

моря»). Но у Дагона и у водяного, по тем же легендам, есть и жуткие

черты. Они не прочь топить людей, заманивая их на глубину и в заводи,

засасывая их в коварные водовороты, или просто хватая за ноги и волоча

к себе на дно. То же, по повериям варваров, делают русалки – жены и

любовницы, а также дочери водяного и Дагона. Внешностью своей русалки

не блещут. У дикарей в домах иногда встречается картинка, на которой

сам Дагон нарисован вместе с грузной женщиной с некрасивым,

оплывшим лицом и болезненно-тучным телом. «Так вот какие те русалки

в Припяти и на Днепре...» – решили сразу варвары, посмотрев на картинки...

Довольно редко дикари называют доброго Дагона странным именем

«Ильич». При этом варвары, как правило, блаженно улыбаются, видимо,

стараясь задобрить свое божество, называют его ласково и не вменяют Дагону

в вину всех утопленников. Это довольно интересно, ведь водяному

обиды за невинно погубленных людей почему-то не прощают.

 

А еще дикари до последнего времени поклонялись матери-земле

Астрате, богу леса – лешему, изображаемому приземистым и бородатым

мужиком, называемым в народе «Карлою». А также богу молнии, называемому

– «Свердлу», и другим более мелким и незначительным племенным

божествам, как «Киру», «Горьку», «Луначару», «Куй - Бышу»… И

прочим, частота и интенсивность отправления культовых обрядов которым

зависит от ряда индивидуальных особенностей внутреплеменной,

хозяйственной и общественной жизни в данном регионе.

 

Но самый почитаемый и грозный бог есть Змей Ка. По легенде, этот

Змей живет на легендарной Золотой Луне, на которой после смерти пребывают

души праведных и добрых дикарей. Там для них Змей уготовил

пир, на котором каждому будет влито в рот много пива и подано в руки

поросячьего и телячьего мяса, сколько кто пожелает. Для праведных мужчин

там будет много молодых, прекрасных женщин, а для женщин, соответственно,

много интересных мужиков. И будет там пир на весь мир, и

 

 

 

 

радость, и веселье... А вот всех злых и хищных Змей Ка побросает после

смерти в озеро огня, где будет вечное мучение и скрежет зубовный. И сам

Змей будет давить этих негодяев, сжимая крепко своими кольцами. И так

будет без конца... А еще тот Змей – повелитель разных злых духов, мучающих

грешников в компании со Змеем в озере огня... Ка выползает на небо

и заглатывает вечером светило, оттого и наступает ночь. Но удержать долго

в брюхе не может, так как Солнце больно жжется. И, соответственно,

Змей открывает утром пасть и выпускает Солнце на небо. Оттого и наступает

день. А еще у Ка есть супруга Венера. У нее один маленький красный

глаз, и она не спит ночами, и подсматривает за людьми и за зверями. У Ка

есть дети. Их у Змея очень много, и глаза змеенышей тоже светят с неба в

темноте. А когда тот Змей Ка сильно сердится, он кусает сам себя за хвост,

и глазки змеенышей катятся по небесам, убегая от злобного Змея...

 

Такова первоначальная, исконная языческая вера в регионе планеты

Земля, расположенном между реками Днепром и Припятью в начале двадцать

второго века от рождества Христова.

 

* * *

 

Потом пришел Пророк. И был мудр и смел. И одет в одеяния белые, и

говорил, как власть от Высшего с небес имеющий. А в руках Пророк нес

волшебный жезл, из которого выпускал летающий огонь и смерть всему

живому. Мгновенную смерть для зверей, для птиц, для человека. С помощью

волшебного жезла и утвердил Пророк власть свою над дикарями.

А потом, через эту великую силу свою, вошел Пророк в дружбу с самим

Главным Вождем всех местных дикарей, став тому товарищем, советчиком

и просто закадычным другом. Именно Пророк убедил однажды после

пира Главного Вождя принять странное решение... Чтобы тот строго-настрого

наказал всем младшим племенным вождям донести до своих единоплеменников

следующее грозное повеление:

 

«Найденные белые предметы, именуемые отныне «листы», – говорилось

в указе Главного Вождя, – рвать и драть отныне строго воспрещается.

Разводить листами огонь – тем более. Это действие есть глумление

великое и богохульство, потому как листы – есть дар богов. Отныне, это

 

 

 

 

первое мерзейшее преступление против нравственности для всех людей

и всех племен! А уж гадить на листы – и вовсе – «табу»! Это второе и самое

злодейское в мире преступление! Надругательство над всем святым.

И каждому, творящему такое – лучше было бы вовсе не родиться.»

 

Все виновные в первом преступлении, по решению Вождя, должны будут

жариться живьем на общеплеменном костре. А после – съедены всем

племенем под барабанный бой и бурные проклятия всей народно-племенной

общины.

 

Виновные во втором будут закопаны в землю живьем. А потом, уже

мертвыми, откопаны и брошены в канаву, и трупы их будут терзать дикие

звери, – так решил Главный Вождь. Согласно дикарской вере, последнее

– особенно страшно. Ведь все растерзанные зверем никогда не попадают

в дивный край Золотой Луны. А совсем наоборот. После смерти несчастных

будет вечно душить вездесущий Змей Ка, и злые духи, из тех, что при

собачьей голове, и с пятью на ней рогами, будут вечно жечь в озере огня.

 

Все листочки, найденные дикарями, приказано было сдавать лично

самому Пророку. Каждый, кто отдаст листочки, получит от Пророка благословение

и удачу на ближайший сезон охоты на оленя и на кабана. И

каждый, утаивший листы, будет проклят Пророком на времена вечные. И

он сам, и дети его будут прокляты, и внуки внуков его. И весь их род будет

проклят до седьмого колена... А что с ними произойдет после смерти – об

этом тоже было хорошо известно. Не видать тем бедолагам Золотой Луны,

как собственных немытых дикарских ушей...

 

Повеление вскоре возымело действие. И народ дикий потянулся на

Пророков двор. Кто с великим страхом (раньше много тех листочков мял,

и рвал, и даже пачкал), а кто и радостно. И отдавшие немедленно получали

благословение. Сам Пророк принимал листок, внимательно рассматривал

его, потом откладывал в сторону, брал свой жезл и холодной узкой

его стороной несильно стукал пришедшего прямо в лоб, говоря при этом

что-то вроде:

 

– Молодец! Благословляю! Счастья тебе, и здоровья, и удачи на охоте

с рогатиной на кабана!.. – А еще на прощанье приговаривал, – приноси

листки еще!..

 

Иные, ради благословенья от Пророка, специально собирались в небольшие

отряды. Отправлялись в разрушенные города, где в руинах оты

 

 

 

 

 

скивали полуистлевшие тетрадки, книжки, одиночные листы и листочки,

с картинками, и без, и с разными непонятными значками. Бережно клали

варвары обретенную драгоценность в заплечные мешки и тащили Пророку.

 

 

Благословение работало! Осень была теплой, и сухой, и урожайной

на плоды земли. Да и охота с рогатиной на оленя и на кабана выдалась

особенно удачной. Племена дикарей заложили в гурты и в ледники много

разного добра – яблок, и лесных орехов, и грибов, и ягод. Накосили злаков,

вырастили в огородах урожай картофеля, моркови, репы и свеклы, а

также навялили рыбы, нарубили каменной соли, насолили в бочках много

мяса поросячьего, да телячьего, и мяса дикого – тоже. В этот год крупно

повезло. И в благодарность за благословение каждое племя послало Пророку

дары и поклялось впредь кормить, не жалея ничего для благодетеля.

Пророк дары милостиво принял, и велел трудиться в поисках листков еще

усерднее, и просил слать ему еще съестного. И – регулярно.

 

* * *

 

Наступила долгая зима. Задул холодный, пронзительный ветер. Снег

накрыл леса и холмы, замел поля и руины городов. И вот, как снег на голову,

выходит новый указ от Великого Вождя: «Приказываю от каждого

из двенадцати вассальных нам племен послать на двор Пророка одного,

но самого смышленого юношу! И как можно скорее! К исполнению приступить

немедленно!» – Вот какой это был драконовский указ.

 

Всю ночь рыдали в голос бабки и плакали навзрыд матери тех разумников.

 

 

– Несчастный сынок! Да что это злой волшебник удумал сотворить с

тобой! – голосили они. – Уж лучше бы тебе и вовсе на свет не родиться!..

 

– Вот вытащит Пророк тот жезл волшебный свой да всадит прямо в

наших мальчиков вылетающий из жезла страшный зуб! – пересказывали

слухи громким шепотом и с ужасом взывали к милосердию богов. Проклиная

горькую судьбину своих семейников, плакали родные тех двенадцати.

Тяжко вздыхали печальные отцы и братья. Люди думали, что Пророк

готовит кровавую жертву небесному Змею Ка, а может, и кому покрово

 

 

 

 

 

жаднее – из многочисленного божественного пантеона. Тому же Перуну –

богу солнца и огня, или Лешему – владыке лесов, или хоть Дагону – рыбочеловеку

из великих рек Днепра и Припяти, или богу крови и резни Ваалу,

или, скажем, суровой матери-земле Астрате... Раньше такие жертвы (еще

до власти Вождя) практиковались много чаще. Нынче же кровожадные

культы стали уходить из повседневной жизни. И даже забываться.

 

И вот... И вот, дождались...

 

– Это вам за кабана!.. – так злобно зашипели в эту зиму те, у кого

никогда не бывало листков для сдачи на Пророков Двор, и кто остался

без благословения в делах. Идти в развалины за листочками иные дикари

попросту ленились. Потому и охотились, и сеяли, и собирали урожай они

без всякой гарантии на немедленный успех. А неуверенность в делах, как

известно, портит людям нервы. Вот эти люди и завидовали соседям, имевшим

при себе крепкое, надежное пророково благословение...

 

C воем провожали в ту зиму несчастных на Пророков Двор. Деревенская

заснеженная улица. Почерневшие срубы низеньких избушек увенчаны

зловещими лошадиными черепами, едкий печной дымок, стелющийся

низко над землей... И понурая людская толпа.

 

С яростью налетает злобный зимний ветер. Бьет в лица колючей поземкой.

Крутит по низу, наметая у заборов и ворот великие сугробы.

 

Посредине улицы стоят сани-розвальни, запряженные тощей лошаденкой.

В санях, укрытый горой шкур, сидит мальчонка лет четырнадцати.

Мохнатая шапка сползает пацаненку прямо на большие и любопытные

глаза. Смуглая, как у цыганенка, кожа. Щечки впалые, широкий,

детский рот. Тонкие ручонки с грязными ногтями тянутся к упавшей на

колени, вот, тут же, у саней, простоволосой круглолицей бабе в сереньком

платке. Баба плачет и целует смуглое личико мальца, целует озябшие

ручки. Подле стоит здоровенный чернявый мужик. Он без шапки,

и снег хлопьями сыплется на кудлатую башку и на бороду, свисающую

едва не до пояса. Чуть поодаль перепуганной горсточкой сгрудились ребятишки

– братья и сестры того несчастного в санях. А за ними – недобро

молчащая толпа насупленных бородатых мужиков и скорбных женщин.

Клочковатые бороды, домотканные рубахи и самодельные тулупы, а то и

просто шкуры каких-то черных зверей, длинные космы волос треплются

злобным ветром. Разрывающий душу истошный женский плач. Бессиль

 

 

 

 

 

но сжатые кулаки. И разорвавший ватную тишину истошный, одинокий

возглас.

 

– Колдун проклятый! Да не много ли он себе позволяет! – вдруг закричал

какой-то мужичонка из толпы. И сразу смолк, словно удивившись

своей нелепой смелости.

 

– Молчи, молчи, дурак!.. – зашипели на мужика боязливые бабы и принялись

колотить его в бока. – Узнает про твои слова Пророк – не миновать

беды и в нашем доме...

 

Вот так провожали в ту зиму смышленых выборников на двор Пророка.

Хоть все общины и рыдали в голос, но ослушаться чародея, имевшего

смертоносный жезл, не посмел никто.

 

* * *

 

Вереница запряженных саней миновала отпертые слугою высоченные

дубовые ворота Пророкова Двора, украшенные по верху лошадиной головой

с недобро смотрящими из-под снежной шапки провалами глазниц.

Въехали и встали посреди Двора. Навстречу невольным гостям вышел

крепкий седой старичок с недлинной, аккуратной бородой, одетый в ладную

дубленку и меховую шапку из ондатры. Пророк – совсем не страшный

с виду – подал руку каждому приехавшему. Потом он улыбнулся приветливо

и повелел пройти за ним в избу. Да не в избу, а в настоящий терем.

 

С великим трепетом юноши вошли в терем грозного Пророка, ожидая,

что сейчас же на них наскочат Пророковы безжалостные слуги и станут

прикалывать ножами... Переступили за порог, и... Никто не стал колоть ножами,

ни бить, ни убивать. Пророк велел слугам отвести для всех двенадцати

лучшую горницу в тереме, а возвращающимся по домам возницам

приказал передать племенам благодарность за такое скорое исполнение

указа, а еще просьбу – присылать для сыновей различный провиант. С тем

и отпустил возничих разъезжаться себе по домам...

 

Изо дня в день, месяц за месяцем учил Пророк двенадцать новоявленных

учеников уже забытой на планете грамоте. А когда наконец-то справился

с нелегкою своей задачей, повелел заняться ученикам очень странным

и бесполезным делом. Принялись юноши разбирать старые листочки

 

 

 

 

и полуистлевшие тетрадки. Очищать листы от копоти и грязи и просушивать

их на печи, проглаживать плоскими нагретыми камнями...

 

Сшивать тетрадки и листочки воловьими крепкими жилами так, что

получились книжки. Так у варваров появилось то, что сам Пророк именовал

неведомым в том краю словом – «библиотека»...

 

– Отныне каждый грамотный, – сказал Пророк, – имеет право прочитать

эти книги, не выходя из терема... Ну, в крайнем случае – со двора

Пророка.

 

Так оперативный сотрудник Шестого Отдела Сафронов Михаил Юсуфович

(капитан ФСБ РФ) резко направил вектор развивающейся вновь

Мировой истории...

 

Вскоре, по весне того же года, Пророк велел построить у себя новое

капище и еще одну огромную избу. Новую избу, вернее, терем, но много

красивее того, где жил сам Пророк и ученики, он назвал странно – «Храм

Бога Единого»... Приказание Пророка было радостно исполнено мастерами

всех племен, которые безмерно были рады увидеть соплеменников

живыми и здоровыми и передать от них привет родным и близким... И

юноши, и мастера, и даже сам Пророк трудились над постройкой Храма,

и к июню месяцу работа над грандиозной (по дикарским понятиям) постройкой

была закончена.

 

А потом... А потом на очередном празднике, в День Солнцестояния,

Пророк заявил собравшемуся на торжество народу, что само Великое

Небо открыло ему – в вещем сне ночном – истину. А истина в том, что

все боги и богини, которые только есть и были на Земле – в лесу и в поле,

в доме, в воздухе и под землей – соединены своей сутью с Единым Богом

и являются его руками и ногами, глазами и ушами, головой и пальцами.

Короче, все эти божества неотделимы друг от друга, и только соподчинены

друг другу также сложно, как части тел людей или животных, а

потому это, в конце концов, и есть Единое, всеобщее, всечеловеческое

Божество. А поэтому поклоняться Ка, Перуну, Лешему и матери-земле

Астрате, отдельно друг от друга – очень глупо и ... вообще недопустимо!

Это все равно, что отрезать у живого человека руки или ноги, и при этом

поклоняться им! Так сказал Пророк изумленному народу. При этом, он в

очередной раз, напомнил про озеро огня для ослушников и вечный скрежет

там зубовный...

 

 

 

 

После этих слов все двенадцать юношей, во главе с Пророком, набросили

на головы Ваалу и Дагону веревочные петли и в тот же миг грохнули

об землю... Народ застыл в испуге от такого богохульства, ожидая, что

вот-вот отвезнется земля, и сам Ка потащит и Пророка, и его Учеников

под землю, чтобы бросить в пламя ужасного озера. Или сам Перун стрельнет

молнией с небес... Но, ничего не случилось! Белесый гипсовый туман

рассеялся в июньском воздухе, а народ все еще молчал и удивленно пялился,

когда Пророк с его Двенадцатью Учениками потащили идолов к реке.

 

– Чего стоите, мужики, бабы?! Жарко ведь! Айда купаться!.. – закричал

Пророк народу, и сам, и Ученики, волоча за собою изваяния старых

богов, полезли в воду. – Не бойтесь! Ничего вам за это ни от Водяного, ни

от Дагона-Ильича – не будет!

 

И все ученики Пророка кричали то же самое дикому народу, который,

все еще в ужасе, стоял на берегу... Толпа недоуменно молчала. Но вдруг

какой-то бодрый мужичонка негромко поддакнул:

 

– А что? И верно?! Прав Пророк! Ведь это... жарко! – и начал стягивать

с себя рубаху. Мужики и бабы, девки и подростки, старухи и седые

старики раздевались донага, не стесняясь срама перед ближним, и толпой

лезли в воду...

 

– Молодцы! Отречемся от старого мира! Отряхнем его прах с наших

ног! А ну, кто там еще на берегу? Быстро в воду! Окунитесь с головой,

очиститесь, племена-народы, принимая веру в Бога Истинного и Единого!

Кто боится веру принимать – того после смерти, точно, Ка прищучит! Вот,

тогда уж не взыщите!..

 

Вразумление Пророка подействовало. Люди стали окунаться поголовно

– и с головой!

 

Так капитан ФСБ РФ Сафронов Михаил Юсуфович покрестил в Днепре

Русь двадцать второго века. И хотя поклонение старым богам еще продолжалось,

новая вера в Единого Бога – Бога милосердного и мудрого

– пробивала себе дорогу. Медленно, но верно изменялась жизнь дикарей,

и смягчались прежне жестокие нравы. Так, прежде за ересь полагалась

мучительная смерть через сожженье на костре. А нынче дикости Великий

Пророк строго запретил. Отныне и воровство, и драка без увечий, и

необузданное пьянство, и другие грехи – даже поклонение вчерашним

идолам – наказывались довольно мягко, всего-то воспитательной беседой

 

 

 

 

в доме местного вождя и публичной поркой всей семьи виновного в субботу

перед баней. Куда как мягко – для тех времен и нравов! Только за

умышленное увечье или убийство полагалась смерть, производимая через

порубание головы виновного небольшим топориком, найденным однажды

дикарями в руинах большущего города, недалече от тех мест. «Наш

ледоруб» – вот как странно называл Пророк тот палаческий топорик. И

еще: приводить приговор в исполнение имел право только один-единый

человек, на все двенадцать варварских Племен. Хоть и был палач сильным

парнем, но слегка умом отсталый. Поэтому не понимал, что совершает от

имени общества. «Он дурень. Ему Бог простит! – говорил про него Пророк.

– А нам, нормальным, убивать нельзя! Никого из человеков убивать

нельзя!» – так учил людей Пророк. И все смертные решения, да и вообще

приговоры – и по более мелким грехам и ослушаниям – выносили не самочинно,

как прежде, а были введены Народные суды, и для судов заведен

Судебник. И каждый взрослый мог присутствовать в суде и свободно выступать,

говоря без страха по делу разбираемому, не произнося напраслины

и не болтая пустого. За этим следила стража, которая гнала взашей

из Судебной избы всех болтунов и краснобаев. И вообще наблюдала за

порядком в Племенах.

 

Вот так новая вера утверждалась. То есть, возрастала вера в народе

варварском довольно быстро. Потому как была гуманная и даже справедливая.

К тому же, народ уже не боялся своего Пророка. Всем и каждому

было известно, как он обходится с ДвенадцатьюУчениками. И даже волшебный

жезл со смертоносным зубом не пускает в ход уже целый год. А

может быть, и два. Короче, он, Пророк – не вредный. И от народа требует

совсем немного. Поклоняться Единому Богу. Жить мирно. Не воевать.

Не враждовать. Не делать людям гадостей и хорошо работать. А что еще

такого Пророк требовал? Да ровным счетом – ничего! Ну, кормить его

надо было. Самого, и учеников, да совсем редко что-нибудь построить на

Пророковом дворе. Новую избу там, сортир или сарай какой. Конюшню,

хлев... Подремонтировать храм Единого Бога или укрепить ограду у двора

Пророка. Да ведь это все – такие пустяки! И правда, ерунда и минутное

дело для сотен и тысяч здоровых амбалов из Двенадцати Племен между

рекой Днепром и речкой Припятью.

 

 

 

 

* * *

 

Двенадцать Учеников жили на дворе Пророка. Все дни вместе с Пророком

работали они, не покладая рук. Трудились в огороде и на скотнике.

А бывало – и на полях, посильно помогая людям из ближней ко двору

деревни и в часы отдыха рассказывая о Едином Боге и новых откровениях,

полученных Пророком во сне. Еще Пророк учредил один день из

семи для отдыха и поклонения Всевышнему. В этот день все окрестные

жители приходили на Пророков двор в новый Храм, где сначала молились

Единому, а потом могли послушать Пророка и учеников и узнать много

полезного. Как лечить ту или иную болезнь, или, скажем, как лучше возделывать

поля... Послушать легенды, сказки, байки. Не удивительно, что

народ варварский валом валил на двор Пророка. Каждый седьмой день во

дворе Пророка собирались радостные толпы.

 

Так Сафронов Михаил Юсуфович из ФСБ РФ сумел учредить день

воскресный. А значит, ввести понятие недели и календаря и поселить в

туманном народном сознании представление о времени...

 

Остальные шесть дней Пророк и его ученики трудились на дворе, а

вечерами при лучине читали уцелевшие книги. А особо интересные и полезные

даже переписывали на воловьих кожах. И снимали списки с ценных,

ветхих книг...

 

В результате народные сказания обогатились историями о благородном

юноше – сыне злодейски убитого царя неведомого племени, живущего

за морем – Гамлете, о несчастном, старом и глупом царе Лире, а также

страшной историей о неком бедном ученике, убившем топором подлую

старуху, но потом раскаявшемся. И хотя старуха та была гадостной тварью

– убивать ее было «табу». Так говорилось в той истории. «А иначе

– что же будет? Каждый будет резать каждого, по обиде и злобе, без жалости,

закона и порядка, воображая, что он – само Небо? Так не годится! На

все должен быть закон!» – объяснил суть истории сам Пророк, к тому времени

уже провозгласивший на очередном Всеплеменном праздновании в

новом Храме Десять заповедей Бога.

 

Итак, юноши читали уцелевшие книги и пересказывали их темным

дикарям, которые от этих историй становились чуть умнее. Самые талантливые

из учеников сочиняли песни, сказки и баллады. Сюжеты они брали

 

 

 

 

прямо из народной жизни. Но иногда вдохновение свое черпали в «древней

» истории, как им сказал Пророк, «уже погибшего мира».

 

В настоящий момент, благодаря материалам, переданным на борт

«Альфа-Бета-Икс» непосредственно от нашего агента Сафронова, осуществляющего

свою деятельность на планете Земля под вымышленным

именем «Пророк», мы имеем многочисленные артефакты жизни земной

цивилизации. Это письменные источники и графические материалы. Ряд

этих материалов находится на борту корабля. Основная масса их до сих

пор сконцентрирована на так называемом «Пророковом Дворе» и ожидает

дальнейшей транспортации на борт корабля для проведения более

тщательного анализа. Любопытно, что среди собранных Сафроновым

материалов фактически отсутствуют артефакты, датировку которых мы

способны привязать к временному периоду земной истории второй половины

пятидесятых годов двадцатого столетия. Удивительно, что и материалы

более позднего периода – шестидесятых, семидесятых и других

десятилетий двадцатого и двадцать первого века – на планете практически

отсутствуют. В настоящий момент это одна из величайших исторических

загадок, которую предстоит решить специалистам Шестого отдела, уже

сформировавшего группу из аналитиков-историков и лингвистов, археологов

и практических администраторов, а также работников следственных

органов, включая судебных криминалистов. Все они призывались ранее

Шестым отделом в рамках программы поиска планеты, подходящей для

дальнейшей жизни цивилизованного человечества. Весь отряд специалистов

в свое время подбирался Центром в Хьюстоне, как костяк для будущей

колониальной административно-хозяйственной структуры. К сожалению,

поиски планеты, пригодной для проживания людей, в настоящий

момент потерпели провал, и Шестой отдел принял волевое решение немедленно

свернуть выполнение этой программы, дабы не потратить силы

экипажа зря. К тому же, жизненные ресурсы корабля, а так же, твердость

духа экипажа «Альфа-Бета-Икс» пребывают сегодня на пределе. Так что,

рано или поздно, нашей Станции предстоит приземлиться. Но решение об

этом пока не принято специалистами.

 

 

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

 

Что касается творчества варваров, то ниже приводится одна из самостоятельно,

без прежней мифологической или литературно-художественной

основы, сочиненных песен. Традиционно она считается самой страшной

песней. И называется – «Сказание об Иосифе Ужасном». В данный

момент несколько представителей от различных школ историков, лингвистов

и археологов бьются над загадкой этой песни. Многие их них до

сих пор не могут понять, какая личность из земной истории имеется в

виду. Большинство уверено, что это Чингиз-хан. Иные утверждают, что

легендарный изверг – герой песни – хан Батый или хан Мамай. Кто-то

вспоминает Атиллу, по прозвищу «Бич Божий». И совсем уж смехотворно

предположение, что имеется ввиду Наполеон.

 

Итак, перед нами плод народной фантазии, со значительными искажениями

переработавшей древнейшую историю. Не стоит искать в песне

полноты исторической правды. Это было бы так же смешно, как в сказаниях

про богатырей отыскивать настоящую историю древней Киевской

Руси... Не судите строго о поэзии древних людей (волею судеб они все

– наши современники, но для нас эти люди, все равно, как бы «древние»).

Это подлинный, архаический текст. Сочиняли эту песню варвары и подлинные

дикари. Приводить ее полностью в докладе не имеет смысла. Вот

характерные отрывки этого народного сказания:

 

Сказание об Иосифе Ужасном

 

Затем пришёл Иосиф. И звали Иосифа того – Железный.

 

Из-за стен града каменного, злого, Льва выгонял тот Иосиф.

 

Лавки и торговлю всякую в краю том скоро закрывал Иосиф.

 

И друзей своих прежних – заединщиков – скоро и жестоко поредил Иосиф.

 

Как солому на поле, их он поломал всех, и верных, и неверных.

 

И ходил Иосиф прямо, перед идолами своими, во все дни свои.

 

Перед Карлою и пред плешивым Ильичем козлобородым.

 

 

 

 

Богачей выгонял и из града, и с села на погибель в лес да в поле тот Иосиф.

 

И оттого все скоро стали бедными и зависимыми от него и от приказчиков его.

 

И никто во все дни жизни его не имел воли-права ни работать и ни торговать,

 

Ни покупать и ни выменивать что-либо, как только по его, Иосифову, дозволению

и по совету.

 

Так всю свою страну в рабство обратил Иосиф.

 

Так и было. Во все дни жизни всех рабов Иосифовых,

 

Во все их дни без перемены. И так оставалось и впредь.

 

До скончания всех дней Ужасного, и до скончания века Иосифова.

 

У рабов своих отнимал хлеб Иосиф.

 

Отнимал и запер он в амбары хлеб тот на дворе своем.

 

И глад великий пошел от того на всей его земле. И мор. И болезни чумные.

 

Было так до пяти лет на той земле.

 

Но не отворял амбаров своих Ужасный Иосиф.

 

И не давал он хлеба из них никому.

 

А только к недовольным посылал со двора своего стражников Иосиф.

 

И хватали они каждого, кто говорил худое про дела Иосифа,

 

Нечестивые и страшные дела те и губительство его великое в человеках.

 

Надевали стражники оковы на полонников железные

 

И бросали раба того Иосифова в темную темницу,

 

В большую темницу, в темницу работную.

 

Где раб тот несчастный под кнутом у слуг и голодом

 

Трудился, в язвах и во вретище,

 

До скорейшей, до своей мучительной гибели.

 

И стоял во всем крае Иосифа голод и всяческий возможный недостаток.

 

И ущерб великий для всего. Для людей, для скотов и для злаков.

 

И бывало так во все дни его, во дни Иосифа Ужасного.

 

Во все дни его без перемены, до скончания Ужасного,

 

До скончания проклятого Иосифова века.

 

И ходил Иосиф прямо, перед идолами своими, во все дни свои.

 

Перед Карлою и пред плешивым Ильичем козлобородым.

 

 

 

 

Хлеб Иосиф тот за море продавал, посылая с хлебом корабли великие.

 

Принимал купцов он чужеземных на своем дворе,

 

И множество серебренников за тот хлеб, вырванный из ртов голодных, выручал

тогда Иосиф.

 

И богател двор Иосифа Ужасного от того во все дни проклятые его.

 

А потом, присытившись всем этим, пригласил Иосиф на те самые серебренники

к себе на двор

 

Мастеров заморских разных и известных.

 

А мастера те, великие и чужеземные, за те серебрянники нечестивые

 

Обильно строили тот двор препоганый – двор Иосифа Ужасного.

 

И завел тогда Иосиф и коней много-множество, и ослов, и ослиц.

 

Колесницы завел Иосиф самоходные. И орудия железные, для войны великой и

 

Для скорой битвы, и для кровавой сечи приготовленные.

 

И завел Иосиф это, приготовясь, по безумству своему, к войне грозной, к скорой

битве и к жизнепогибели.

 

Выстроили рабы несчастные, под водительством у мастеров, ему мастерские разные,

великие.

 

Вот уже и колесниц в них числом не меряно. Конюшен да коней при дворе Иосифовом

– тьма.

 

И рабов в тех мастерских, и при конюшнях, и при воинских орудиях Иосифа уже

тьма великая,

 

И еще пол-тьмы, тьмы и тьмы. Без числа и без счета исчисленного.

 

И все подданные, да и слуги при Иосифе – рабы. Все рабы.

 

От большого и до малого. И нету там ни одного свободного.

 

Вот войско то великое снарядил Иосиф.

 

Начинал Иосиф тот Ужасный к грозной битве с ворогом готовиться.

 

Вот завел он и колесницы те железные, самоходные, великие,

 

И вот рати у Иосифа тьмы-тьмы, и тьмы великие и многие.

 

И ходил Иосиф прямо, перед идолами своими, во все дни свои.

 

Перед Карлою и перед плешивым Ильичем козлобородым.

 

 

 

 

И подумал Иосиф в ночи думу мудрую.

 

Думу страшную и думу грозную:

 

Вот пришел час, пришло время то,

 

Выступать мне в поход воевать с моими ворогами.

 

Вот уж войско мое приготовлено. Кони ржут и бьют-роют землю копытами.

 

За холмами уже трубы грозные трубят сбор военный. А на дворе, в мастерских моих,

 

Не кимвалы – кандалы рабов звенят. Делают орудия железные.

 

За стеной двора Иосифа гусли звончатые весело заиграют.

 

Девы пляшут и поют во поле победу скорую Иосифу:

 

Уж пойди, пойди, Иосиф наш Прекрасный, ты в славный поход.

 

Помоги нашим братьям, страдающим под гнетом в земле дальней – во земле Ашкен.

 

Колесницы у Иосифа железные. И орудия к войне и сече приготовлены.

 

Скоро будет в мире сеча славная. Скоро станет сеча грозная. И победа. И победа

быстрая и легкая.

 

От земли Иосифа Прекрасного до пустыни будет огнь великий,

 

Огнь всепожирающий, всепоедающий и грозный.

 

И до града, до Бера, он дойдет, до логова

 

Врага, что в земле нечестивой и поганой Ашкен находится.

 

Уж даруют нам победу и Перун, и Леший, и Дагон-рыба, и Астрата-мать.

 

Уж кадим мы Ваалу-господину войн и смерти страшный жертвенник.

 

Для успеха ему. Да и для удач.

 

Ведь всегда ходит прямо наш Иосиф, перед идолами своими, и во все дни свои.

 

Перед Карлою и пред плешивым Ильичем козлобородым.

 

Жертвенник готовим мы. Страшный, грозный и великий жертвенник.

 

C кровью жертвенник не с бараньею, не с ослиною, не с овечьею.

 

И не голубя мы несем сейчас на наш жертвенник.

 

С кровью жертвенник тот будет, с человечьею.

 

Услыхал песню дев Иосиф наш в ночи.

 

За рекой ее поют. В вербах да в полях струны их играют звонкие...

 

Вот услышал наш Иосиф песню ту.

 

Он задумался... и опечалился.

 

 

 

 

И подумал он: Пришло время, и большая честь настала мне

 

Принести перед походом моим человекожертвование

 

И Перуну-Солнцу, и Дагону-рыбе, и Астрате-матери, да и Лешему.

 

И Ваалу военному, духу грозному, смертоносному...

 

Только как я в поход тот отойду-смогу со двора моего?

 

На кого мне оставить двор мой? И кому в моем доме довериться?

 

Все, до нельзя, у меня лукавы, да и все рабы подлые да поганые,

 

И довериться мне ровным счетом никому нельзя.

 

И ходил Иосиф прямо, перед идолами своими, во все дни свои.

 

Перед Карлою и перед плешивым Ильичем козлобородым.

 

Видно, день битвы моей славной еще и не настал,

 

День битвы великой и славной... – так решил пока Иосиф наш.

 

Ну, после того, вот, решения собирал Иосиф, царь Ужасный,

 

Всех своих друзей, и не совсем друзей, да и даже скрытых недругов.

 

Быть прямым Иосифу недругом при дворе его

 

Дураков уже совсем не было – все боялись темниц каменных...

 

Вот собрал он их всех на веселый пир во дворец к себе,

 

И поили их там допьяна виночерпии.

 

А наутро все люди были там уже мертвыми.

 

Кто отравлен вином да явствами, а кто пьяными в углах темных были позаколоты.

 

Кто был девами-блудницами после пира на ложах задушены.

 

Кто задушены, кто заколоты. Кто заколоты, кто зарезаны....

 

Так их души из тел выпускали вон слуги Иосифовы,

 

Так сломал их Иосиф Ужасный и понес по ветру, как солому буйный ветер во поле.

 

И спалил их Иосиф и рабы его верные, как огнь поедающий,

 

И пожрал Иосиф Ужасный жизни их, словно червь могильный, пожирающий.

 

И дворы спалил их Иосиф. И детей их убил наш Иосиф.

 

Сжег дотла, до головешек и угольев их именья все, все гумны и житницы.

 

 

 

 

И в те дни белели кости их, лежа при всех путях царя грозного Иосифа.

 

И все враги Иосифа пребыли тогда пред ним, как прах и как ненужный сор, ветром

перед ним гонимый.

 

И ходил Иосиф прямо, перед идолами своими, во все дни свои.

 

Перед Карлою и перед плешивым Ильичем козлобородым...

 

В настоящий момент эта песня насчитывает несколько записанных

Пророком вариантов, притом каждый вариант фольклорного предания

характерен для своего ареала, будь то анклавы центральной Европы или

северо-западные районы России, скандинавско-балтийский или кавказско-

черноморский, восточно-европейский или балканский регионы.

Полный текст «Сказания об Иосифе Ужасном» в настоящий момент

имеет уже более тридцати глав, притом одна история в сказании, как

правило, ужаснее другой, что в данный период говорит специалистам

о богатстве народной фантазии этих племен, а с другой стороны свидетельствует

о дикости нравов варваров, сочинявших такие странные,

нелепые сказания.

 

C глубочайшим уважением,

 

старший лейтенант ВВС КНР, г-н. Ли Мань

 

НЕОБЫЧНАЯ ВЫСТАВКА

 

В Венгрии

 

судит народный суд

 

Райка Ласло

 

и сообщников Райка.

 

Но не одни они

 

вины несут –

 

шире простерлась

 

преступная шайка.

 

 

 

 

Не одной это

 

Венгрии дело:

 

речь обвинителя

 

ярким лучом

 

очень многих господ

 

задела,

 

делающих вид,

 

что они – не при чем.

 

Те, что в Англии,

 

в Америке,

 

из даллесочерчиллевой

 

семьи,

 

раздуватели

 

военной истерики,

 

отводят взор

 

от подсудимых скамьи.

 

Приспешник их

 

Тито

 

лишен аппетита

 

и, читая

 

судебный отчет,

 

зубами

 

в остервененье скрипит он,

 

с губ его

 

злобы пена течет...

 

– И кто автор всего, вот, этого? – с чувством легкой брезгливости спросил

командир Джон.

 

– Некий Николай Асеев. Советский поэт-коммунист, – учтиво ответил

Ли. – Впрочем, более подробно надо у Сафронова спросить. Этот, кажется,

шел тогда по делу его ведомства. То ли, как секретный информатор, то

ли, как подозреваемый... Но осужденным точно не был. Значит, был тогда

при деле. Впрочем, это у товарища Сафронова уточнить, раз вы интересуетесь.

Эх, была бы «Википедия», но ведь... ничего уже и нет... Впрочем,

извините. Не хотелось бы вам снова портить настроение. Простите сердечно,

господин командир.

 

 

 

 

– Черт с ним, c Асеевым этим... – пробурчал Джон Картер. – Ну, а на

это что скажете? Вот, хотя бы взять это стихотворение... И название какое

странное: «Двадцать первое декабря тысяча девятьсот сорок девятого

года». Вот, полюбуйтесь, господин-товарищ Ли, оцените «это самое», пожалуйста...

 

 

В день новолетия Учителя и Друга

 

Песнь светлой благодарности поют,

 

Пускай вокруг неистовствует вьюга,

 

Или фиалки горные цветут.

 

Ликует вся страна в лучах зари янтарной,

 

И радости чистейшей нет преград,

 

И древний Самарканд, и Мурманск заполярный,

 

И дважды Сталиным спасенный Ленинград.

 

И вторят городам Советского Союза

 

Всех дружеских республик города.

 

И труженики те, которых душат узы,

 

Но чья свободна речь, и чья душа горда.

 

И вольно думы их летят к столице славы,

 

К высокому Кремлю – борцу за вечный свет,

 

Откуда в полночь гимн несется величавый,

 

И на весь мир звучит, как помощь и привет...

 

– И такая чушь тут – километрами! Километрами!.. – схватил в отчаянье

с рабочего стола пожелтевший, выцветший, но еще плотненький,

почти картонный лист с растрепанными и заломленными, слегка обугленными

краешками, командир Джон Картер. – Как... как возможно объяснить

«такое» каким-то аналитическим, научным способом? Абсолютно

невозможно!..

 

– Осторожно, господин командир. Не хватайтесь за листы, – предупредил

старший лейтенант. – «Огонек» довольно древний. Все-таки пятидесятый

год прошлого столетия. Неблагоприятные условия хранения. До

 

 

 

 

 

вольно старая структура целлюлозы... Полегче, а то уникальная реликвия,

спасенная Сафроновым-Пророком развалится у вас в руках.

 

– Простите, господин Ли Мань. Но, и взаправду, удивительно. Какая-

то болезнь и помешательство. Одно с другим не сходится и не стыкуется

никак. Вот, полюбуйтесь... Снова... снова... снова «это» лезет... Похоже,

«это» всех и погубило?! – промолвил с мукой в голосе Джон Картер, а

после с осторожностью развернул пожелтевший лист газеты и принялся

читать и комментировать прочитанное...

 

– Ну, тут у них слева от заглавия какой-то бородатый, но лысый парень

в рамке... – пробурчал он, вроде себе под нос. – Ах, да... Да ведь это

– орден Ленина. А далее как мелко... Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Всесоюзная Коммунистическая Партия (больш.)... А кто такие, эти

«больш.»? – оторвался от газетного листа Джон Картер.

 

– Это, очевидно, так называемые «большевики»... – с высокомерною

усмешкой процедил Ли Мань. – Впрочем, вы у себя в Америке не знали

их. Вам крупно повезло тогда в сороковых – пятидесятых. У вас был великий

сенатор Джозеф Маккарти и это знаменитейшее атомное дело Розенбергов...

 

 

– Немного позже. Супруги Розенберги, с их шпионскими мармеладными

картонками, были пойманы парнями ФБР в пятьдесят третьем. Не

избежали электрического стула. И поделом... А этот вздор и хлам еще от

пятидесятого... Итак, я продолжаю: «ПРАВДА»... ОРГАН ЦЕНТРАЛЬНОГО

КОМИТЕТА и МК ВКП(Б). № 26 (82263), пятница, 4 августа 1950

г. цена 20 коп... Вот, например, они пишут: «Сбор подписей под Стокгольмским

воззванием проходил в обстановке мощного политического

подъема в городе и деревне. Советский народ продемонстрировал свое

полное и единодушное доверие мирной сталинской внешней политике

Советского правительства»... И ниже – слева – две колонки: «ВЕЛИКИЙ

ВКЛАД В ДЕЛО МИРА». И направо – тоже две: «ПОД СТОКГОЛЬМСКИМ

ВОЗЗВАНИЕМ О ЗАЩИТЕ МИРА ПОДПИСАЛОСЬ 115 МИЛЛИОНОВ

СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН». От Советского Комитета защиты

мира... И далее... «Будущее человечества»... «Все прогрессивные силы»...

«Всемирный фронт борцов за мир». Вот как славно! – криво усмехнулся

Джон. – «Красным» нужен мир! И желательно весь! Впрочем, я продолжу

чтение... Вот, они тут пишут: «Мы за прочный мир, и потому мы требуем

 

 

 

 

немедленно прекратить войну в Корее и во Вьетнаме, в Лаосе и в Камбодже...

» – и еще: «Мы требуем безусловного запрещения атомного оружия.

Мы считаем, что правительство, которое первым применит атомное оружие,

должно рассматриваться, как военный преступник...». Вот как, оказывается,

все у них серьезно! – поднял палец Джон. – А тот, у кого в армии

пятнадцать миллионов, тот, конечно, «не преступник»! И у кого в ГУЛАГах

миллионов десять, или даже больше... Десять миллионов в рабстве!

И единовременно! Вот, как мило! Вот он, настоящий коммунизм – счастье

всего человечества! – прокомментировал Джон Картер с издевательской

ухмылкой прочитанную фразу и продолжил читать дальше:

 

– И еще интересное: «Был создан Всемирный Совет мира (ВСМ)... В

ноябре состоится Второй Конгресс сторонников мира в Варшаве... Делегаты

из восьмидесяти стран готовят обращение с призывом к парламентам

всех стран принять законы об охране мира...». В будущем 1951 году Верховный

Совет СССР постановил принять Закон СССР о защите мира, в

котором пропаганда войны будет объявлена тягчайшим преступлением...

И дальше – Ворошилов, Георгадзе... Вот оно как... Однако, как все это согласуется

с учением этого парня в интересной рамочке, то есть, товарища

Ленина? Он-то утверждал, кажется, что «революция – есть единственно

справедливая война»? Это есть основа и святая святых коммунистической

доктрины!.. Короче, Ленин говорит: «Война может быть справедливой!».

Когда она выгодна самим большевикам! Когда она им выгодна, тогда она

«прогрессивна»! Ну, а если нет, то война «реакционна» – вот и все дела!

Такие чудеса марксистской диалектики! Так учил их «гениальный» Ленин.

Не стоит удивляться их смысловой эквилибристике! Весь их марксизм

«есть ловкость рук»... «Все философии хотели только объяснить

мир. Марксизм способен этот мир переменить», – так сказал Владимир

Ленин. Или кто-то думает, что эти самые большевики и их друзья – коммунисты

всех стран наплюют вдруг на слова товарища Ленина? Не может

быть того! А как же все эти войны в Корее и Вьетнаме, в Лаосе и в Камбодже?

Ведь единственный способ дорваться до власти – это и есть война!

Выборы тут ненадежны! Вспомним выборы в Учредительное Собрание

России, разогнанное Лениным, или те семнадцать процентов, поданных

за коммунистов на венгерских выборах в сорок шестом. На последних

свободных выборах в странах Восточного Блока. Больше таких глупостей

 

 

 

 

Сосо Джугашвили никак не допускал! Матьяш Ракоши, «венгерский Сталин

», крепко взял тогда, в сороковых, Венгрию за горло!.. А тут, – махнул

листом газеты Джон, – или шизофрения, или самая наглая ложь!.. Они

тут пишут: «В 1950 году Стокгольмское воззвание, принятое сессией Постоянного

Комитета Всемирного конгресса сторонников мира, планирует

начать сбор подписей за полнейшее запрещение ядерного оружия...» – а

сами только что, в сорок девятом, с трудом, но создали первую советскую

атомную бомбу. Между прочим, создание той легендарной курчатовской

бомбы курировал заместитель председателя Совета Министров СССР и

министр МВД, товарищ Берия... И какой дурак поверит «красным» после

этого, что они просто так откажутся от превосходного оружия?

 

– А комиссии ООН по проверке нераспространения, эта знаменитая

«МАГАТЭ»? – неожиданно парировал Ли Мань.

 

– Ах, милейший наш китайский господин, не рассказывайте сказки

дяде Сэму! И вы, и я знаем, что в уже прошлое время только немощный,

убогий и безблоковый режим соблюдал все эти договоры – эти их прекраснодушные

«нераспространения» и «резолюции ООН»! Возьмем, для

примера, хоть Израиль! Чисто формально он не имел в двадцатом веке запасов

ядерных боеголовок. И в двадцать первом не имел! И принимал не

раз ребят из «МАГАТЭ» у себя на знаменитой станции в Димоне, которая

«только мирная» и «оружейный плутоний не производит, да и не производила

никогда»... Однако израильские вояки при ходе войн выступали перед

публикой с речами, говоря: «Израиль может уйти с мировой исторической

карты, но он слишком громко хлопнет дверью!..» Так-то вот! Да в наше

время, и в двадцатом, да и в двадцать лервом веке любой в Тель-Авиве,

в Хайфе, в Яффе и в Ашдоде... да в любом кибуце и мошаве знал – у его

страны сверхоружие есть! Все мальчишки это знали! И только «МАГАТЭ»

и комиссия ООН по нераспространению – «не знали»! Так они в ООН и

докладывали – нет у Израиля ядерных боеприпасов! Все чисто, не волнуйтесь,

господа! – вдруг рассвирипел командир. – Весь мир за круглых

дураков держали! Им было «можно», а вот Ирану, чей промышленный

потенциал на рубеже веков возрос безмерно, запрещали строить ядерный

реактор! А все почему? А потому, что израильтяне – «не врут»! У них –

«демократия»! А в Иране – «диктатура» и «исламский, дикий фанатизм»!..

Да у израильтян такая же «демократия», как я – «русский царь»! Оттяпали

 

 

 

 

земли себе в шестьдесят седьмом да в семьдесят третьем у иорданцев,

египтян и сирийцев, не потрудившись выдать завоеванному населению,

арабам на этих землях, паспорта! А соблюдать решение ООН в Палестине

никто и не собирается!.. До такого даже Сталин не опускался! Оккупировав

часть Польши, страны Балтии, а также оторвав у соседней Румынии

Бессарабию и Буковину – в тридцать девятом и в сороковом – большевики

все же дали завоеванным народам паспорта СССР. И сотни тысяч репрессированных

большевики гнобили, как уже советских граждан. То есть, на

«законных основаниях», а не каких-то иностранцев, то ли пленных, то ли

– сам дьявол не пойми, кого. А вот правительство Израиля даже на такое

оказалось не способно. Просто-напросто лишило завоеванных арабов любых

гражданских прав! Миллионы людей оказались в отрыве от исторической

родины, без законных паспортов и любых гражданских прав! Они

– никто, ничто!.. И надо ли удивляться арабской интифаде?! Принять их в

свое подданство Израиль не собирался, нагло всему миру говоря примерно

следующее: «Мы – единственное в мире государство евреев! Мы есть

и убежище, и крепость осажденная! Нам тут «чужих» совсем не надо! И

вся наша демократия – не для них! У нас в стране живет уже маленькая

горсточка арабов – граждан! И мы их даже терпим! А что будет, если этим

миллионам еще и паспорта, и права гражданские, и право выбора парламентариев

давать? Ведь они приведут с собой ненужную нам власть,

которая демократическим путем без всякой крови ликвидирует Израиль!

И установит в регионе прочный мир! А этого-то как раз не надо!». Вот так

и говорили всему миру израильские расисты. Ну, может, другими словами.

Но смысл речей их был именно такой!.. Кстати, немногие знают, что

еще десятого ноября тысяча девятьсот семьдесят пятого года Генеральная

Ассамблея Организации Объединенных Наций приняла резолюцию номер

три тысячи триста семьдесят девять, в которой осудила сионизм, то

есть, ту политическую практику, которая осуществляется правительством

Израиля – как форму расизма. За эту декларацию тогда проголосовали

семьдесят две страны мира. Против было – тридцать пять. И тридцать

две державы воздержались от решения… Осудили сионизм, а толку? Не

удивительно, что арабы борются с таким режимом. А борются они, как

могут и умеют. И в том числе – террором! А этим пользуется и «Хамас», и

разные фанатики, и проходимцы! Да, нехорошо все это!

 

 

 

 

– А как эта «ближневосточная» петрушка все же у них получилась? –

задал вопрос китаец. – Нам рассказывали что-то, очень давно, в академии

в Пекине, только я теперь помню смутно... Расскажите! Ваша версия событий?

 

 

– Ну, что ж, – начал Джон, не торопясь. – А все было так. После речи

Уинстона в Уэтминстер Колледж в Фултоне (штат Миссури), дядя Джо

хотел нагадить англичанам, но не знал, конечно, как. А в это время в подмандатной,

британской еще Палестине разные террористические шайки

из еврейских националистов – все эти «Лехи», «Хагана», «Пальмах» и

прочие разбойники – стали нападать на британских солдат. Излишне будет

вспомнить, что всего за несколько лет перед тем Британия защитила

большинство этих, бывших тогда уже в Палестине, придурков от наступающих

немцев фельдмаршала Эрвина Роммеля. Иные из них и сами во время

Второй мировой несли службу в рядах британской армии. А вот теперь

решились, без зазрения совести, поднять руку на своих старых боевых

товарищей! Есть ли что-нибудь подлее?! Кстати, Великобритания в лице

министра по делам колоний Эрнеста Бевина, вняв слезным просьбам еврейских

националистов-сионистов, еще в двадцатые позволила организовать

этим господам в британской Палестине свою администрацию и даже

провести активную колонизационную политику по строительству поселков

и даже целых городов. Ведь еще в тридцатые, то есть, при британцах

(при колонизаторах!) был заложен модерновый белый город Тель-Авив,

а в восточном Иерусалиме появились новые кварталы для еврейских

эмигрантов, и даже был открыт и оснащен по последнему слову техники

новейший университет на горе Скопус! И все это англичане разрешали

организовывать и строить, несмотря на протесты местных арабов, считавших,

что негоже иноверцам так хозяйничать на их правоверной земле!.. А

потом… Что пришло потом – слишком хорошо известно…

 

Время, установленное еще в Версале в восемнадцатом, и легитимизированное

после Лигой Наций для британского надзора над этой бывшей

турецкой провинцией, стремительно подходило к концу... Короче, «борцы

за независимость» убивали британских парней... а эти вот «герои» чувствовали

почти полную безнаказанность в «благородном деле национального

освобождения от британского колониализма», чувствуя поддержку и

главы еврейской администрации, то есть, самого Бен Гуриона, но не толь

 

 

 

 

 

ко. Они знали и поддержку покрепче. Поддержку из московского Кремля,

от самого товарища Иосифа Виссарионовича. Дело в том, что часть этих

шаек были «левыми» и довольно легко сговорились с Кремлем. К тому

же сам лидер Бен договорился с товарищем Сталиным о военной помощи

СССР в случае войны с местными арабами. В благодарность за «любовь и

дружбу» Сосо Джугашвили требовал от будущих израильских руководителей

сущий пустяк – установить в их стране социализм, по советским лекалам,

да предоставить ВМФ СССР военно-морские базы в Яффе и в Хайфе.

Излишне говорить, что в случае, если бы в Израиле все же был построен

социализм по-советски, то есть, по-сталински, местные арабы – палестинцы

были бы переселены в районы Средней Азии для работы на «великих

стройках коммунизма»… А пока… пока за «смелыми ребятами» стоял товарищ

Сталин с «огромною дубиной». Ребята нападали на солдат, взорвали

отель «Царь Давид» в Иерусалиме и даже совершали рейды к красным

скалам древней Петры в Иордании… в общем, отрывались от души…

 

И так, товарищ Сталин хотел иметь порты на Средиземном море. То

есть, базы для океанских кораблей, которые он думал двинуть потом в

Атлантику из Средиземного моря, где в ту пору господствовал безраздельно

флот Англии и США. Не секрет, что в случае новой мировой войны

территория Израиля становилась бы весьма выгодным стратегическим

плацдармом. Кстати, в те же самые года СССР предъявил ультиматум Турецкой

республике, требуя «урегулировать вопрос границы» с соседними

республиками СССР – Арменией (за исторические армянские места подле

Карса) и Грузией, то есть, Турции было просто-напросто предложено

мирно передать СССР часть своих земель (как Румынии в сороковом было

также предложено передать Бессарабию и Буковину). И параллельно на

самом высоком уровне велись пока еще невнятные разговоры о желательности

подписания договоров о новом порядке прохождения советских военных

судов через Босфор и Дарданеллы… Но Турция уже вошла в блок

«НАТО». И в воздухе запахло бы войной…

 

 

 

 

* * *

 

На Западе Сосо Джугашвили имел тогда уже вполне полноразмерную

«холодную войну». Рядом с Турцией, в соседней Греции, катила в ту пору

самая дикая гражданская война между местными коммунистами, гарнизонами

британских войск и просто греками... В Италии и Франции по

окончании мировой войны трудовой народ жил бедно. Потому там многие

любили коммунистов. Во Франции у Сталина был друг – генеральный

секретарь ФКП Морис Торез и его приятель – Дак Дюкло, а в Италии

– второй друг – старый коминтерновец Пальмиро Тольятти. В те, очень

стародавние для нас, времена коммунисты активно «катили» на Западе.

До поры, до времени «красные» в Европе заправляли на «рабочей улице

». А вообще-то, надо сказать, после войны Италия и Франция считались

«розовыми» странами, то есть, чуть ли не готовыми оказаться в руках у

коммунистов. А коммунисты, что было вполне естественно, любили товарища

Сталина. Ведь кто платит – тот и заказывает музыку...

 

А вот с югославским «батькой» Иосипом Броз Тито Сталин тогда переругался,

из-за возможной так называемой «Балканской конфедерации» –

союза СФРЮ с Болгарией, которая могла бы стать противовесом влиянию

СССР на Балканах. Дело в том, что Сталин в те годы уже начавшейся «холодной

войны» рассматривал Югославию, как военную базу для дальнейших

действий в районе Средиземноморья, в частности, для своего океанского

флота. Так, Сталин хотел запрячь Броз Тито в телегу своих будущих

военных авантюр.

 

О том, что Сталин не раз говорил в приватных разговорах с лидерами

разных компартий, нам известно из воспоминаний лидера венгерских

коммунистов Матьяша Ракоши, по словам которого осуществление своих

военных планов Иосиф запланировал на пятьдесят четвертый год…

 

И так, иные хотели впрягаться в «телегу» грядущей войны. А Тито не

хотел… Он вообще не желал считаться «младшим братом», подчиненным

решениям Кремля. Тито принялся отстаивать формально декларируемые

принципы равенства всех компартий стран «народной демократии». И вообще

стоял за широкое сотрудничество с Западом. Выступил против политики

советского изоляционизма…

 

Вот так вышла ссора Иосипа с Иосифом. Притом, свара была такая

крупная, что Георгия Димитрова, лидера болгарских коммунистов, Иосиф

 

 

 

 

Сталин приказал отравить, что и было сделано в одной из московских

правительственных больниц. Отравили Георгия, невзирая на его давнюю

борьбу с фашизмом и прочие заслуги перед Коминтерном, хорошо натренированные

будущие сталинские «врачи-убийцы». Так что, не все про тех

врачей из закрытых клиник Москвы было неправда...

 

А вот Тито в Москве, в больнице у Сосо, лечиться не хотел. Здоровый

был, пузатый, и телосложением, и широченной рожей Тито похож был

на немецкого маршала Геринга. Сидел у себя в Белграде, да и стал вдруг

Сталина ругать. Сначала так, немного. А дальше – больше. Критиковать

надумал порядки в СССР... У себя, в Народной Югославии, не стал Иосип

ни загонять народ в колхозы и держать без паспортов, на манер крепостных,

ни заставлять «ломить» без отпусков и без выходных, как было

принято в СССР по жестокому закону от сорокового года. С сорокового и

по самый пятьдесят третий, переломный в истории Страны Советов год,

все советские граждане отдыхали только по «великим праздникам», случавшимся

дважды в год – Первого мая и Седьмого ноября. Все остальные

дни, до самой смерти людоеда, были трудовыми и рабочими! Вот

потому народ при Сталине так любил эти «священные дни»… А еще

по закону варварскому, принятому до войны (в ожидании ее!) в стране

Советов, никто и никогда, ни под каким видом, не имел права распоряжаться

своей трудовой биографией. Человек не мог уволиться с работы

по своему желанию или перейти на другое место на том же предприятии.

Не имел он права и опаздывать на службу. Опоздание на двадцать

минут считалось уголовным преступлением, за которое судили и давали

«малый срок» – до пяти лет лагерей (а по тем временам это было немного,

так как «за политику» давали двадцать пять). Вот такой был закон!

И такая была свобода!.. Кстати, закон этот был отменен Маленковым и

Хрущевым сразу после смерти Сталина. А вот в Народной Югославии

товарищ Тито даже ввел рабочее самоуправление на предприятиях. А

еще он признавал добровольность вступления в кооперативы на селе и

другие либеральные причуды, за что назван был Иосифом Виссарионовичем

«Иудою», «грязною собакой» и обруган прочими нехорошими и

весьма обидными словами.

 

– Говорят, что этот самый Тито не дурак был хорошо пожить у себя на

острове Бриори?! – усмехнулся Ли.

 

 

 

 

– Так оно и было! А как по-другому может быть? Ведь каждому коммунисту,

особенно большому начальнику, хорошо известно, что партия

ничего не должна жалеть для своих... И стремление «пожить красиво» не

такой уж великий грех. Особо, если твой народ хотя бы с голоду не мрет...

В СФРЮ при правлении Тито народ не бедствовал. И даже жил немного

лучше, чем в СССР. К тому же, там не было ГУЛАГа. То есть, он был, но

очень маленький, почти игрушечный, домашний. Всего-то пара – тройка

островов с каменоломнями при лагерях, куда сажали в те годы поклонников

Иосифа Сталина. А как иначе? Без ГУЛАГа для «фанатов» Сталина настоящему

коммунисту Броз Тито было никак не обойтись. Давно и хорошо

известно – построение социализма и в особенности коммунизма никогда

не обходилось без открытия ГУЛАГов! Так что, и режим Иосипа Броз Тито

вовсе не был исключением... А вообще-то в Народной Югославии все трудящиеся

жили хорошо, и жизнью были довольны. Дружно строили «новую

жизнь на Балканской земле», работали на благо Родины, а по праздникам

хором пели красивые песни про любимый партизанский край и про

«друже» Тито... «Пожить» любили и Тито, и Брежнев. В конце концов, во

всех этих домах и дачах, санаториях и автомобилях, шикарных подарках

и даже в орденах видны простые слабости и интересы совсем не злых и,

в общем-то, неплохих людей. Настоящий злодей обычно бессеребренник!

Таков был Гитлер, на личных счетах не имевший ни пфенинга. И вообще

ничего за душой Адольф не имел. Не имел «дядя Адя» даже лишней пары

брюк. Такой скромный был маньяк-убийца, и любитель породистых собак,

и вегетарианец к тому же... Таков и Сталин с его солдатской железной

кроватью, грубой шинелью, френчем, сапогами из горной козы и прочими

причудами... Короче, Сталин с Тито крепко разругались, а это означало, что

ВМФ СССР не увидит порты на югославской Адриатике, как Иосиф Джугашвили

– собственные уши. Тут Сталину нужен стал Израиль. При всем

богатстве выбора Сосо Джугашвили «другой альтернативы не имел»...

 

Итак, в Греции шла гражданская война. Югославия показывала дяде

Джо большую и наглую фигу. А вот британский мандат над Палестиной

стремительно и неуклонно таял, словно в марте снег. Британские мамаши

и папаши в Ливерпуле и Лондоне регулярно получали похоронки из тех

«веселых» палестинских мест. Еврейские бойцы стреляли все-таки неплохо.

Арабские бойцы стреляли им в ответ... А мудрый Сталин ждал и руки

 

 

 

 

потирал, мечтая круче насолить сэру Уинстону Черчиллю за призывы

спасти демократию в Восточной Европе... И вот, Иосиф ждал и все-таки

дождался. В сорок восьмом году на очередной сессии ООН в Нью-Йорке

было принято решение о разделе бывшей подмандатной Палестины на

два независимые государства – арабское и еврейское. Но выполнить его во

всем объеме никто пока не собирался. ООН была полностью бессильна...

 

Четырнадцатого мая того же сорок восьмого года Бен Гурион в одностороннем

порядке объявил о создании государства Израиль, при этом

он призвал арабов сохранять спокойствие. Но арабы «сохранять спокойствие

» не собирались. Вскорости войска Египта, Сирии, Трансиордании

(так называлась страна Иордания), Ирака и Египта перешли границу новорожденной

страны, угрожая стереть ее с карты мира. Так бы и случилось,

если бы на помощь израильтянам не пришел товарищ Сталин с горами

немецкого трофейного оружия, которое лежало в самом центре Восточной

Европы, на армейских складах в «народной» и «демократической»

Чехословакии, где оно ждало подходящего момента, чтобы прыгнуть в

руки очередных друзей СССР и «борцов за свободу и независимость»...

Так Иосиф помог Израилю колотить арабов бывшим нацистским оружием,

а потом послал к молодым израильским военным (тем же паренькам

из «Хаганы», «Пальмаха», «Лехи») советских военных советников. Но,

увы, после победы Бен Гурион отказался строить социализм по-сталински

и по-советски. Не пошел Бен Гурион сдавать Израиль в «лагерь мира и

социализма». Так вот и рассорился Израиль с СССР. И как завершение

такого наглого обмана, грянула в Стране Советов новая волна репрессий –

против «лиц еврейской национальности». Короче, все эти ребята у себя в

Израиле крупно обманули Сосо, чем подставили соплеменников под сталинский

удар. Быстро завертелось в Союзе писателей СССР знаменитое

дело по раскрытию литературных псевдонимов. После этого накатила на

СССР новая волна легендарной «борьбы с безродными космополитами».

А в финале этих дел Иосиф Сталин задумал самое большое и главное политическое

конца своей эпохи – «дело врачей-отравителей»... Но конца

его Иосиф Джугашвили не увидел. Говорят, что Лаврентий Берия так расстарался,

что живенько укантропупил ядом своего патрона, почуяв, что и

самому пули в подвале МГБ не миновать. Итак, Лаврентий Берия отравил

Иосифа Сталина. А Маленков, Хрущев и Жуков арестовали Берия и, что

 

 

 

 

 

бы тот не угрожал им и не наболтал чего лишнего, быстро расстреляли

самого Лаврентия Павловича в мрачном подвале гарнизонной «губы» Московского

военного округа... Пришедшие на смену Хрущев и Брежнев, для

закрепления советского влияния в регионе Ближнего Востока, принялись

дружить с арабами, наивно предлагая местным феодалам и диктаторам

построить «социализм». Те охотно соглашались, брали помощь от СССР,

а потом показывали фигу... А вот страны Запада, в противовес влиянию

«Советов» в этом регионе, были вынуждены поддерживать Израиль, прикрывая

его делишки, притом безоговорочно, чем к началу двадцать первого

столетия окончательно озлили «арабскую улицу», породив «Аль Каиду

» Усаны бен Ладана и прочих ребят-террористов, c которыми парни из

Америки и Европы и сражались уже в Афганистане и в Ираке... Вот так

политики творят, не зная что. А нам – военным за них приходится хлебать

большими ложками! Нагадят – и в кусты! – такой, вот, вывод сделал Джон

Картер, а потом тяжко вздохнул и продолжил свой рассказ.

 

– Таков наш мир в двадцатом и двадцать первом веке! Да что говорить

– если полунищая Индия и беднейший Пакистан к началу двадцать

первого заимели атомные боеголовки и грозили друг другу! А этот псих

– дегенерат из Северной Кореи, блаженный Ким Чен Ир... Страны, которая

заимела атомную бомбу, а еще ракеты средней дальности и, «на радостях

», принялась топить иностранные суда, а еще попробовала, и не

раз, обстрелять дальнобойной артиллерией соседа с Юга! И все сходило с

рук! Страна, где народ миллионами мер с голоду, а ее «народно-демократическое

» руководство, утопая в роскоши и неге, голосило на весь мир:

«Кормите нас, а то мы будем голодные и очень злые! И ядерной ракетой,

с голоду, стрельнем!..». Другие много раз шли наглецам на уступки. Все-

таки под боком и Япония, и Южная Корея. Никому из соседей этих бандитов

не хотелось начать бойню в регионе. ООН только умела призывать

всех: «жить мирно»!.. За придурками из Северной Кореи грозной горой

стоял Китай. А Россия закрывала на это глаза, повторяя мудрости эпохи

Брежнева: «лишь бы не было войны»! Какая-то «страусиная» политика!..

Неофициально, – продолжал Джон Картер, – к началу двадцать первого

столетия атомную бомбу имела уже и ЮАР. А на подходе маячили Бразилия

и даже Аргентина... Вот что делают на практике двойные стандарты!

Все эти «наши» и «не наши», «чистые» – «нечистые», эти древнеримские

 

 

 

 

пословицы: «Что дозволено Юпитеру – не дозволено быку», – будь они

неладны...

 

– Ну, ладно... – стушевался Ли, стараясь отвести разговор от неприятной

темы. – Что там еще пишут?

 

– А вот – тоже есть интересное: «В апреле тысяча девятьсот сорок

девятого в Париже состоялся первый всемирный Конгресс сторонников

мира... В его работе приняли участие более двух тысяч представителей

из шестидесяти пяти стран мира... На Конгрессе был принят целый ряд

важнейших документов, имеющих всемирно-историческое значение. Был

принят Манифест в защиту мира, был избран постоянный Комитет Всемирного

Конгресса сторонников мира. Во главе Комитета был выбран

президентом выдающийся французский ученый Фредерик Жолио Кюри.

Членами постоянного Комитета были избраны выдающиеся творческие

люди наших дней – Л. Арагон, Э. Коттон, П. Пикассо, Д. Бернал, Х. Джонсон,

А. Кан, П. Кот, М. А. Шолохов, А. А. Фадеев, Н. А. Тихонов, И. Г.

Эренбург». – Вот, какая у них прорва творческих людишек подобралась,

– саркастично хмыкнул Джон и продолжил: «В ходе заседаний Конгресса

сторонников мира были учреждены Международные премии мира... На

основе решений Конгресса оформляются национальные движения и организации

сторонников мира. Так, к концу тысяча девятьсот сорок девятого

года комитеты сторонников мира были созданы уже в семидясяти странах

мира... Несмотря на мирный и высоко организованный характер работы

Конгресса, некоторые силы в странах Запада не оставляли попыток сорвать

его работу. Так, двести восемьдесят одному делегату парижского

Конгресса сторонников мира было, без особых на то оснований, отказано

в предоставлении въездных виз на территорию Франции. Эти делегаты,

прибывшие на Конгресс из девятнадцати стран, не были допущены в

территориальные пределы Французской республики и были вынуждены

собраться на заседания Конгресса в Праге... В связи с этим вопиющим

случаем Советское правительство заявляет правительству Французской

республики свой решительный протест, в связи с данной провокацией

французских властей, надеется, что впредь... ну, и так далее...» – закончил

чтение заметки Картер. – А вот еще... – «В декабре тысяча девятьсот пятьдесят

второго года в Вене запланировано проведение Конгресса народов

в защиту мира. В настоящий момент в оргкомитет Конгресса народов по

 

 

 

 

 

ступили заявки от тысяча девятисот четырёх делегатов из восьмидесяти

пяти стран мира. Все, кто направил заявки в оргкомитет будущего Конгресса

народов, единодушно заявили, что и впредь...»

 

– Да, очень интересно. Похоже, эти ребята и в самом деле боролись за

мир, да так, что сейчас на планете почти не осталось людей, – процедил

Ли Мань. – Кстати, и я тут кое-что нашел в «Правде», доставленной нам

на днях от Сафронова. Полюбуйтесь – тот же год. Пятидесятый. Итак, –

стал водить Ли пальцем по желтому старинному листу: «ПРАВДА, тысяча

девятьсот пятидесятый год. Вторая полоса. На целый разворот: «КЛЯТВА

ВЕРНОСТИ» – «Если ты, встретив трудности, вдруг усомнишься в своих

силах, подумай о Нем, о Сталине, и ты обретешь нужную уверенность.

Если почувствовал усталость в час, когда ее не должно быть, подумай о

Нем, о Сталине, и усталость уйдет от тебя... Если ты замыслил нечто большое,

подумай о Нем, о Сталине, и работа пойдет споро... Если ты ищешь

верное решение, подумай о Нем, о Сталине, и найдешь это решение...».

 

– Похоже на молитву божеству. Кстати, это характерно именно для

атеистов. Человек, отвергнув Бога, как надмирную, высшую реальность

и сверхреальность, всегда стремится возместить утраченное хоть чем-то

– каким-то новым фетишом, рок-идолом или новомодной «гениальной

сверхидеей», которая всего лишь грубый эрзац утраченного большого, настоящего.

Кстати, для научного атеиста само такое поведение – абсурд.

А с точки зрения фрейдизма, бывшего весьма модным и в двадцатом и

двадцать первом веке – это только сублимация. Или, как говорит наш русский

друг из ФСБ, господин Сафронов – «cвято место пусто не бывает»...

Божество всегда потребно человеку. Умному и глупому, малому и даже

самому большому... Вот пример, – сказал старший лейтенант Ли Мань и

взял со стола какую-то не очень потрепанную сиреневую книжечку. На

обложке была надпись: «Новый Мир» № 11 – 1948». – Вот это место. Сейчас,

сейчас я прочту кое-что довольно интересное, – так сказал Ли Мань

Джону Картеру, а потом открыл ломкие пожелтевшие листочки на месте,

предусмотрительно заложенном длинной беленькой бумажкой. – Да, вот

же оно... Да, это самое. Итак, пишет некий давно забытый поэт. Константин

Симонов. Поэтический цикл «ДРУЗЬЯ И ВРАГИ», – продекламировал

старший лейтенант Ли Мань и принялся читать с выражением, напыщенно

и важно. При этом Ли старался напустить как можно больше

 

 

 

 

серьезности и придать своему лицу наиболее строгое, сосредоточенное

выражение. Но, как он ни старался, у него ничего не получалось. Вот что

Ли прочел тогда своему американскому товарищу:

 

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ

 

Полночь бьет над Спасским воротами,

 

Хорошо, уставши кочевать

 

И обветрясь всякими широтами,

 

Снова в центре мира постоять.

 

Чтобы не видениями прошлыми

 

Жизнь прошла в зажмуренных глазах,

 

А вот просто – камни под подошвами,

 

Просто видеть стрелки на часах.

 

Просто знать, что в этом самом здании,

 

Где над круглым куполом игла,

 

Сталин вот сейчас, на заседании,

 

По привычке ходит вдоль стола...

 

Словно цоканье далекой лошади,

 

Бьет по крышам теплый, летний дождь

 

И лениво хлопает по площади

 

Тысячами маленьких ладош.

 

Но сквозь этот легкий шум не слышится

 

Звук шагов незримых за спиной, –

 

Это все, кому здесь легче дышится,

 

Собрались, пройдя весь шар земной.

 

Нам-то просто – сесть в метро у Курского

 

Или прилететь из Кушки даже.

 

 

 

 

Им оттуда ехать, где и русского

 

Слова «Ленин», без тюрьмы, не скажешь...

 

Им оттуда ехать, где в Батавии

 

Их живыми в землю зарывают,

 

Им оттуда ехать, где в Италии

 

В них в дверях Парламента стреляют.

 

Им оттуда ехать всем немыслимо,

 

Даже если храбрым путь не страшен, –

 

Там дела у них, и только мыслями

 

Сходятся они у этих башен.

 

Там, вдали, их руки за работою,

 

И не видно издали лица их,

 

Но в двенадцать Спасскими воротами

 

На свиданье входят в Кремль сердца их.

 

– Да, вот он-то «кочевал», а другие тогда «сидели»... – усмехнулся

горьковато Джон.

 

– Похоже, этот парень совершенно глуп, или беспредельно наглый. Настоящий

коммунист – солдат партии... Подумай сам! Умри моя душа, но

лучше не скажешь!.. И кто – те товарищи, чьих никому «не видно лиц»?

Что за бойцы «невидимого фронта»? Не те ли – из Северной Кореи, из

Вьетнама, Лаоса и Камбоджи? Вот у кого ручонки без работы не скучали!

– криво усмехнулся лейтенант Ли Мань.

 

– Да, это они – изверги рода человеческого. Палачи «без страха и упрека

» и рыцари «красных революций», которые «стоят ровно столько, сколь

умеют себя защищать». Вспомните, вспомните!.. Это ведь, кажется, из Ленина!

Вам ли в Китае – Ильича не знать?!.. – отозвался Джон. – Пятого

марта сорок шестого, выступая в американском городе Фултоне, бывший

английский премьер Уинстон Черчилль обратился с речью к местной университетской

публике. Среди слушателей речи сэра Уинстона находился

тогдашний президент Америки – Гарри Трумен... «От Штеттина на Балтике

до Триеста на Адриатике, – произнес он тогда, – над Европейским

 

 

 

 

континентом опустился железный занавес. И все страны Восточной Европы,

оказавшиеся за ним, лишены уже отныне свободно выбирать свое

собственное будущее. И это не та Европа, ради которой мы боролись эти

годы». А потом продолжил: «Вдали от русских границ пятая колонна коммунистов

ведет свою подрывную работу. Именно ее разрушительная деятельность

представляет из себя растущую угрозу для цивилизации христиан.

И я сегодня призываю мир, говорящий по-английски, сплотиться

для защиты великих принципов свободы и прав человека». В ответ советский

палач Иосиф Сталин, спрятавшись за высокой Кремлевской стеной,

высокомерно заявил, что «нации проливали кровь в течение пяти лет

жестокой войны не для того, чтобы заменить господство гитлеров господством

черчиллей»... Итак, «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике

» опустили русские-советские уже в сорок шестом свой «железный

занавес» – завесу мирового коммунизма. Об этом и сказал тогда Уинстон

Черчилль... И не про одну Европу надо было ему сказать! А как же Азия?

Китай? А Мао, приказавший плавить сталь в деревенских печах и уничтожить

всех воробьев в Поднебесной? А хунвейбины, отрубавшие пальцы

пианистам и художникам и устраивавшие на площадях кровавые расправы

над всеми, неугодными режиму! Скольких фанатики убили, даже не

расстреляв, а кулаками, камнями и палками? Сто миллионов крестьян, погибших

от голода! А крики завиральные – про «десять лет упорного труда

и тысячу лет счастья»?! Все эти «большие скачки» и прочие нелепости!..

Глупость и палачество! Вот товарищ Мао, и вот его «мудрейшее» правление!

И чем тогда Мао лучше, чем другие «красные»?

 

– Мао, все-таки, герой освободительной войны с японцами... Надо

признавать его заслуги. У нас были такие инциденты во времена «культурной

революции»... Это были «перегибы»! На очередном всекитайском

пленуме Народного Собрания в Пекине эти негативные явления были

осуждены, и даже были названы «недопустимыми», и охарактеризованы в

руководящих документах нашей КПК, как «диктатура мрачного фашизма

с примесью феодализма и средневековыми элементами внутренней реакции

»... – пробовал оправдываться Ли. Неловко стало лейтенанту от такого

неуважительного упоминания всекитайского Великого Кормчего.

 

– Бросьте придуряться, Ли! Мы не в райкоме КПК и, слава Господу,

не в китайском КГБ… Или как там оно у вас называется? То есть, называ

 

 

 

 

 

лось… Тюрьмы, казни, трудовые лагеря – все для китайских диссидентов!

И это – коммунизм? Рай для трудящихся? Мао был «немного плох»? А

потом – все стало просто замечательно?! Побойтесь Бога, милый Ли! –

сказал Джон Картер ласково, но властно. – Ведь еще ваш любимый Маркс

считал, что «насилие есть приводной ремень истории». Вот она – знаменитая

философия – философия насилия! Философия террора! «Если враг

не сдается – его уничтожают!» – ликовал писатель-коммунист Максим

Горький, радуясь гонениям на несогласных в СССР! И это не просто слова!

Это – их идеология: «Бей буржуев, кулаков, бей «буржуазных» интеллигентов

и вообще «богачей», а потом и мифических «империалистов»!

Какой-то бред! Мания преследования! Невиданные в мировой истории

поиски врага, его мифологизация и, воистину, шизоидная фетишизация!

Клинический случай для психиатров!.. Вот и доигрались до Третьей мировой

войны! Любили упрекать нас, на Западе, любой невинной малостью.

Безработицей, нелепыми песнями на ти-ви, женским стриптизом

по барам... глупой видеострелялкой на домашнем компе какого-нибудь

малолетнего оболтуса, который, и в самом деле, сдуру пострелял из папиного

пистолета... А сами в это время более половины своего валового

национального продукта грохали на разработку все новых и новых видов

оружия. А по наукоемким отраслям – и до семидесяти! Далеко не все это

знают, но любое производство «мирной» продукции в Стране Советов, к

примеру, холодильников, телевизоров или личных авто, или, скажем, стиральных

машин являлось отнюдь не основным, а только побочным производством,

дополнением к выпуску военной продукции на тех же заводах.

То есть – танков, бэтээров, грузовиков для армии, орудий и ракет! Вот так

жили… Жили, как в чаду! Безумные!.. Да гнобили любого несогласного

– в тюрьме и лагере!.. Вспомнили бы лучше о Христе! Как там, у Иоанна,

говорится про бревно и про соринку в глазу ближнего?.. То-то, милый

мой!.. Вот то-то! – пристально взглянул на лейтенанта Ли и скорбно качнул

головой. И Ли Мань увидел, что на глазах майора блеснули слезы. –

Такой мир просрали! Такой мир!..

 

Соблюдая правила приличия и отдав честь даже отворотившемуся

офицеру, старшему по званию, лейтенант Ли Мань выскользнул за автоматическую

дверь рабочего кабинета командира.

 

 

 

 

* * *

 

Встревоженный гул мужских и женских голосов наполнил в этот час

уютный конференц-зал, расположенный в общественном секторе международной

станции «Альфа-Бета-Икс». Еще несколько часов назад никто

и предположить не мог, что Шестой отдел все же разрешит демонстрацию

хотя бы части обнаруженных циливизационных артефактов. Сначала

засекреченных, а теперь открыто выставленных для обозрения всеми на

станции! Спонтанное решение? Или кто-то...? Не разрешали! И вот – в

один момент! Как снег на голову! Разрешили!.. Какие могут быть последствия

от такой демонстрации? Стрессы? Самоубийства массовые? Бегство

на Землю с захватом станционных шлюпов и прочих транспортных

средств?.. Никто не подумал о людях! Безответственность! Полнейшая

безответственность!..

 

Вот, только что, полтора часа назад по всем информационным мониторам...

да что там, даже по внутрисекторным, аварийным табло экстренной

информации потекла рекламная строка: СЕГОДНЯ В КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛЕ

НАШЕЙ СТАНЦИИ СОСТОИТСЯ ОТКРЫТИЕ ВЫСТАВКИ АРТЕФАКТОВ,

НАЙДЕННЫХ В РЕЗУЛЬТАТЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИЗЫСКАНИЙ...

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ... ДЕМОНСТРАЦИЯ

УНИКАЛЬНЫХ ЭКСПОНАТОВ НАВСЕГДА УШЕДШЕЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ

ЭПОХИ... В 19 ЧАСОВ В БОЛЬШОЙ АУДИТОРИИ (КОМН.

№307) СОСТОИТСЯ ЗАКРЫТАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ – «ГЛОБАЛЬНАЯ КАТАСТРОФА

ЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ И ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ

БУДУЩЕГО РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО». ПО МАТЕРИАЛАМ КОНФЕРЕНЦИИ

БУДЕТ ОБНАРОДОВАН ОТКРЫТЫЙ МЕМОРАНДУМ. ГОСПОДА

ИСТОРИКИ, ЛИНГВИСТЫ, ПОЛИТОЛОГИ, АНТРОПОЛОГИ,

А ТАКЖЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ИЗ МЕДИЦИНСКОГО ПСИХИАТРИЧЕСКОГО

СЕКТОРА, ПРОСЬБА ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬ ВАШИ ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ

ПРОПУСКА В СКАНИРУЮЩИХ УСТРОЙСТВАХ,

РАСПОЛОЖЕННЫХ У ДВЕРЕЙ АУДИТОРИИ... ПРИЯТНОГО ПРОСМОТРА

ЭКСПОЗИЦИИ, ГОСПОДА И ДАМЫ... СЕГОДНЯ В... А в зале

уже не протолкнуться! Взволнованный гул голосов и шарканье подошв у

наскоро сформированных демонстрационных стендов. Белый свет от маленьких

софитов, бьющий в стекла витрин.

 

 

 

 

Перешептывающаяся стайка станционных барышень из Информационного

отдела у стенда с заголовком «СОВЕТСКАЯ МОДА». На стойке

– ряды выцветших журналов с невзрачно-схематичными рисунками людей

в однобортных и двубортных мышино-сереньких костюмах. Дамы

осторожно перелистывают зажелтевшие и почерневшие по краю толстые

журнальные страницы... Иногда однообразную картину нарисованных

мужчин и женщин неожиданно сменяют радостные дивы в белых блузках

и узких платьях до колена, кроенных по «последней» моде середины девятнадцатого

века. И снова модели в глухих пальто и шляпах. Серые футляры

с каракулем и шапки-пирожки. Вот ангельского вида девушки в широкополых

шляпках и платьицах с бантами на груди, руками в перчатках

держат маленькие сумочки, форсят рукавами-фонариками. А вот зрелые

дамы в «консерваторско-концертных», хотя и расклешенных, но длинных

юбках, прямо в пол. Нарисованные лукаво щурят намалеванные глазки

и бесстыдно скалят зубки... А в ответ на все эти «ужимки и прыжки» заливаются

смехом сотрудницы, тыча пальчиками в жалкий, плохо раскрашенный

картон. Это они посмотрели раздел «МОЛОДЕЖНАЯ МОДА».

А далее, уже под заголовком «РАБОЧАЯ ОДЕЖДА», нарисованы парни и

девицы в болотных сапогах и матерчатых стеганых куртках. Все они шагают

в один ряд и улыбаются чему-то... И на целый разворот – молоденький,

с улыбкой, расползшейся по простому конопатому личику – удалый

паренек. В огромном кепаре на вихрастой голове, с приколотым к «аэродрому

» цветком подсолнечника. На парне чистенький, многокарманный

голубой комбинезон, который обтягивает его широченные плечи. Стоит

паренек на подножке трактора и задорно машет рукой в огромной рукавице

в фотообъектив журнала мод.

 

Над грудой журналов под софитами расположился рекламный плакат,

на котором дотошно нарисован уродливый на вид ботинок, а рядом

нелепые женские башмачки с грубыми пряжками. По верху плаката

надпись: «СССР. МИНИСТЕРСТВО ЛЕГКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ.

ГЛАВОБУВЬСБЫТ. ПОКУПАЙТЕ МОДЕЛЬНУЮ ОБУВЬ НА ОБЛЕГЧЕННОЙ,

ПОРИСТОЙ ПОДОШВЕ». Позади пузатой обуви изображены

темные машины и люди в шляпах и плащах, с раскрытыми зонтами. А

над людьми и машинами зубчато нависают силуэты белых зданий с гербами

и звездами на длинных шпилях. Рядом с этим – плакат с огромными

 

 

 

 

сапогами, трактором в поле и рабочим на строительных лесах. Поперек

картинки – большая надпись: «ПРОЧНЫ И УДОБНЫ В РАБОТЕ КИРЗОВЫЕ

САПОГИ».

 

Сгрудившиеся зрители винтили пальцем у виска... И в это время из

всех встроенных сигнальных динамиков негромко, сладостно-противно

запел, словно с того света залетевший на космический корабль натужный

тенорок...

 

На просторах Родины чудесной,

 

Закаляясь в битвах и труде,

 

Мы сложили радостную песню

 

О великом друге и вожде...

 

И следом за сахарным певцом грозным десятком голосов грохнул хор:

 

Сталин – наша слава боевая!

 

Сталин – нашей юности полет!

 

С песнями, борясь, борясь и побеждая,

 

Весь народ за Сталиным идет!

 

Снова баритон выводил свое, сиропное и патоковое:

 

За столом у нас никто не лишний...

 

– Конечно, не лишний! Кто бы в том сомневался?.. В год, когда писалась

эта замечательная песня, люди пухли с голода, ели крыс и кошек, полевые

травы, мох и лебеду. Драли с деревьев кору на варево. Матери ели

детей… Украинский голодомор. Более шести миллионов умерших… Да и

после не сыто и не изобильно – десятки и десятки лет… «Стол» они поставили

– лжецы! А вот пожрать с того стола у коммунистов, как обычно,

было нечего и в самые, что ни на есть, благополучные годы... – услышал за

спиной Ли Мань командирский ворчливый и, будто, нетрезвый бас Джона

Картера.

 

Старший лейтенант сделал вид, что не расслышал голос командира,

не обернулcя. «Нельзя терять самообладания... – так думал Ли. – Нельзя!

 

 

 

 

Ведь и мы – коммунисты. Я и так виноват уже – и перед партией, и перед

Республикой Китай. Наговорил на днях этому Джону всего... Что на самом

деле думаю! Какой после этого китайский коммунист?! Поругать хотел

«Советы», а показал капиталистам свою слабость! – казнил себя Ли Мань.

– И что бы на это сказал товарищ Мао?.. Расстрелял бы меня наш товарищ

Мао! Как собаку бы худую, расстрелял!.. – И другая мыслишка засвербила

неожиданно: «А все-таки хорошо, что там, на планете, никого больше

нет! Нет ни КПК, ни секретной китайской полиции!.. Ну, если даже что-то

есть, хорошо, что этот янки, этот самый Джон меня за длинный мой язык

не заложит!..».

 

А пошлый тенорок истошно выводил:

 

Золотыми буквами мы пишем

 

Справедливый сталинский закон...

 

– Мое почтение, господин Ли! – опустилась на плечо лейтенанту майорская

ладонь. Ли Мань, как от удара электрическим током, передернулся

всем телом. Резко обернулся... Джон Картер широко и дружески улыбался.

 

– Вы меня осудите, – сказал Джон Картер. – Но я немного выпил... Я

знаю, есть инструкция, и все такое прочее... Но надо же нам быть людьми!

Надо помянуть погибший мир?! Или все-таки не надо? – вдруг разволновался

он, заглядывая лейтенанту прямо в азиатские раскосые глаза.

 

– Надо, надо... – стал поддакивать Ли Мань, не желая спорить с выпившим

товарищем.

 

– Да и как смотреть такое на трезвую голову? Ведь это же немыслимо...

Пойдемте! Пойдемте! – заторопил он, буквально схватив Ли за рукав. И

потащил вдоль демонстрационных стендов, у которых толпились сотрудники

станции.

 

* * *

 

И в самом деле, диковинное. Так что, обитателям корабля «Альфа-

Бета-Икс» было чем заинтересоваться. В одном торце станционного конференц-

зала установлены две фигуры идолов, уже знакомых командиру из

 

 

 

 

доклада Ли. Фигуры стариков – местных идолов. Злого и насупленного,

усатого Ваала – с табачной трубкой в руке. И доброго на вид Дагона –

человекорыбы, с улыбкой на лице, смешной бороденкой и с протянутой

рукой, в которой божество сжимало кепку. Фигуры Ваала и Дагона были

установлены так, что казалось – старички слегка косились друг на друга.

Позади Ваала и Дагона висело бурое бархатное полотнище с огромными

кистями на шнурах и золотой бахромой. На глади бархата были вышиты

золотыми же нитями два стариковских профиля. Профиль Дагона был наложен

на Ваалов...

 

В другом торце того же зала – под заголовком: «ИЗОБРАЖЕНИЯ ГЕРОЕВ

И ВОЖДЕЙ. ИНЫЕ ОБРАЗЦЫ ДРЕВНИХ КУЛЬТОВЫХ ИЗОБРАЖЕНИЙ

» – располагалась витрина с рядами картинок, напечатанных на

толстой и добротной, но уже растрепавшейся и даже кое-где обгоревшей

бумаге. На такой картиночке нарисован был тот же Ваал – стоял в величественной

позе, держа в руках какой-то лист. На листе красовался бог Дагон

в красивой рамочке, и была надпись кириллицей: «ПРАВДА». Позади

Ваала на красном стяге золотом горели буковки: «ВКП(б)», а под самой

фигурой: «ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ СТАЛИН».

 

На другом плакате был нарисован дедушка Дагон, стоящий в профиль,

заложивши левую ладонь за лацкан. Правую руку Дагон задрал вперед

и ввысь. Было похоже, что божество творит тайный ритуал, посылая на

людей благословения или проклятья. Лесенкой бежали строки: «ПАРТИЯ

И ЛЕНИН – БЛИЗНЕЦЫ-БРАТЬЯ. КТО БОЛЕЕ МАТЕРИ-ИСТОРИИ ЦЕНЕН?

МЫ ГОВОРИМ: «ЛЕНИН», – ПОДРАЗУМЕВАЕМ – «ПАРТИЯ»!

МЫ ГОВОРИМ: «ПАРТИЯ», – ПОДРАЗУМЕВАЕМ – «ЛЕНИН»! В. МАЯКОВСКИЙ

».

 

Над всем невиданным великолепием висел еще длинный лист, по центру

которого в очень гордой позе встал усатый бог Ваал, вытянув свою могучую

правую руку. А по обе стороны фигуры Ваала сгрудились мужчины,

женщины и дети. Вот девушка с радостным лицом в украинской блузе.

Рядом стоит рыбак, одетый в робу, и бесстыдно скалит зубы. Кавказец в

накидке и мохнатой папахе тоже весел. Недалече примостился радостный

парнишка в темном пиджаке, с линейкой. И восточная женщина с множеством

косичек. И еще – в полосатом цветистом халатике. Все, улыбаясь,

смотрят на Ваала. А он добрыми глазами глядит вдаль... За спиной

 

 

 

 

у него – море голов, за морем – огромный дом со шпилями, плотина гидростанции,

заводы с трубами и трактора, идущие по полям. А выше всех

– людей, плотин и даже Ваала – распростерлась географическая карта:

«СССР». «Черное море», «Каспийское море», «Аральское море», «река

Волга» – бегут по карте надписи. И простираются расчерченные параллели

и меридианы. А по ним – то тут, то там – разбросаны остроконечные

красные звездочки. Наверху сверкает – «КУЙБЫШЕВСКАЯ ГЭС», а пониже

– «СТАЛИНГРАДСКАЯ»... Направо от них убегает юркою ящеркой

среди желтых песков голубая ниточка – «ГЛАВНЫЙ ТУРКМЕНСКИЙ

КАНАЛ»... Искоркой светится на карте «ГЭС КАХОВСКАЯ», а на Крымский

полуостров пробежала веточка «СЕВЕРО-КРЫМСКОГО КАНАЛА

»... Ваал довольно улыбается. И люди вокруг очень рады... А по низу

– шрифт: «ПОД ВОДИТЕЛЬСТВОМ ВЕЛИКОГО СТАЛИНА – ВПЕРЕД

К КОММУНИЗМУ!».

 

Сбоку от сего великолепия на отдельном плакате чубатый мужик в добротном

пальто, с воротником из серого каракуля, скосивши глаз, держит

в руке бумагу, которую сует в большущий красный ящик. В другой руке у

него меховая шапка. Позади торжественные красные знамена. А на ящике,

куда мужик совал бумагу, звезда, серп и молот, и поверху написано: «ЗА

РОДИНУ! ЗА СТАЛИНА! ЗА МИР! ЗА КОММУНИЗМ!».

 

– У кого после войны был на пальтишке воротник из каракуля – тот,

конечно, «за коммунизм» и «за Сталина», – с ухмылочкой процедил Джон

Картер.

 

– Наверное, мужик тот в ГБ работал. Пальто богатое – значит, оклад

хороший. Да, вон как подозрительно глядит, – заметил лейтенант Ли

Мань.

 

Подле – еще плакатик. На нем старичок, молодая девушка и парень

– под красным знаменем, на трибуне, а вокруг – лес заводских дымящих

труб. В руках у старого листок: «СТАЛИНУ И.В.», надпись под картинкой:

«ДОСРОЧНО ЗАКОНЧИМ НОВОСТРОЙКИ ПОСЛЕВОЕННОЙ

ПЯТИЛЕТКИ!».

 

На соседнем листе нарисован парнишка с ясным лицом, в кепке и ватнике,

надетом на пиджак. На черном пиджаке золотом сияет орден... В руках

у паренька карандаш, чертеж, линейка. Он оторвался от бумаги и сосредоточенно

смотрит вдаль. А за его спиной – бородатый древний витязь

 

 

 

 

в кольчуге, с копьем. «СЛАВА РУССКОМУ НАРОДУ – НАРОДУ – БОГАТЫРЮ,

НАРОДУ – СОЗИДАТЕЛЮ!» – выведено под этой картиной.

 

И еще парочка плакатов... Парень в галстуке и белой рубашке держит

большую книжку «ЛЕНИН В.И. СТАЛИН И.В.», прижимая ее к сердцу.

У девушки тоже книжечка. Над головами развевается знамя с профилями

Дагона и Ваала. В одну сторону с богами глядят парень с девушкой: «МОЛОДЫЕ

СТРОИТЕЛИ КОММУНИЗМА! ВПЕРЕД К НОВЫМ УСПЕХАМ

В ТРУДЕ И УЧЕБЕ!». И – радостные женщины в косынках и халатах.

На груди у одной – орден. За их плечами тучные стада пестрых коров.

«ТЫ ТОЖЕ БУДЕШЬ ГЕРОЕМ!» – гласила подпись.

 

С последнего объекта наглядной агитации взирал мордастый молодец

в голубой, похожей на жандармскую, форме и в фуражечке с малиновым

околышем на круглой голове. Сверху на фуражечку и на форму был наброшен

стального цвета плащ-дождевик, по которому стекали водяные

струи. Нарисованный дождь заливал вечернюю улицу. Но субъект в синей

форме, несмотря на буйства непогоды, зорко вглядывался в черную даль...

«РАБОТНИК МИЛИЦИИ! ТЫ НИ НА МИНУТУ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА

ОСЛАБЛЯТЬ СВОЮ НАСТОРОЖЕННОСТЬ! БУДЬ БДИТЕЛЕН!» – призывала

надпись на плакатике.

 

– Ну, как выставка? – спросил у ошалевшего Ли Маня командир. –

Правда – круто? Теперь такой красотищи на планете уже не найдешь!

Вряд ли что-нибудь подобное печаталось при нашей, той, нормальной

жизни в веке двадцать первом и в Народном Китае! Молодец – этот русский

Сафронов – такое для будущей истории спасал!..

 

Ли смотрел на чехарду рисунков и молчал. Ему стало почему-то нехорошо

от всего, что только что увидел. Неожиданно для себя старший

лейтенант впал в оцепенение. То есть, Ли понимал, где он находится, что

делает, но словно отстранился от реальности. Элементарная реакция живого

организма, вызванная стрессом... «Собраться, немедленно собраться...

Нет, нельзя терять присутствие духа, нельзя распускаться и...» – ворочались

жерновами мысли в тот момент, когда Джон уже отвинчивал

крышечку от фляжки.

 

– Глотните, старший лейтенант... – сказал Джон Картер. – Ну, ну... –

толкнул в бок. – Не будьте бабой! Надо все досмотреть до конца! – и потащил

дальше, от стенда – к другому...

 

 

 

 

В негромкий говорок собравшихся пронзительно ворвался и разлился

радостно грудной женский голос:

 

Ой ты, Коля, Коля-Николай,

 

Сиди дома, не гуляй!

 

Не ходи на тот конец,

 

Не носи девкам колец!

 

Валенки, валенки, ой-да,

 

Не подшиты! Стареньки!..

 

Цветисто и медово выводил голос вокальные кренделя...

 

– Какая задорная русская песня! – взволнованно вздохнул Джон Картер.

 

 

– Да, господину Сафронову Михаилу Юсуфовичу из ФСБ РФ, наверняка,

понравилось бы. Впрочем, – замялся лейтенант Ли Мань, – я слышал,

эти господа любили у себя там, на Лубянке, послушать и Маккартни,

и Джона Элтона...

 

– Ну, это не удивительно, – хихикнул Картер. – Особенно при их

способностях рвать задницу... – заметил он. – И все-таки молодцы – эти

наши дикари – там, внизу! – ткнул пальцем в пол Джон Картер. – Нашли

в развалинах старинные пластинки и отдали их Сафронову-Пророку. А

тот догадался сунуть их в контейнер с экспонатами. Посылку от Пророка

доставили на борт... А потом уж наши отыскали чудом сохранившийся

проигрыватель для таких, вот, старинных, виниловых дисков. В конце-то

двадцатого века их никто уже не выпускал... Электронщики прогнали старые,

еще аналоговые записи через программу обработки звука на своих

компах, и вот тебе – поет! Поет та самая русская женщина!.. – в хмельной

улыбке расплылся Джон и снова похлопал по плечу китайца.

 

– А кто поет? – озадаченно спросил Ли.

 

– Лидия Русланова. Советская певица. Популярная исполнительница

русских песен... В тысяча девятьсот сорок шестом году Русланова была

арестована, провела девять лет в лагерях под Воркутой.

 

 

 

 

Суди, люди, суди, Бог,

 

Как же я любила!..

 

По морозу босиком

 

К милому ходила!..

 

Разливалась по залу задорная, плясовая песня.

 

– Так Русланова пошла по политической, по пятьдесят шестой статье? –

Ли неожиданно пожалел русскую певицу, угодившую в лагерь при Сталине.

 

– Нет... – замялся Джон. – По-моему, какие-то финансовые нарушения...

или что-то в этом роде. Связано с работой оккупационной администрации

Георгия Жукова в Германии. И какая-то история с генералом

МГБ Серовым. Кстати, тот самый Серов позднее стал известным палачом

бандеровских повстанцев Украины. При его прямом участии на Украине

было репрессировано свыше полумиллиона человек. А еще он расстрелял

народное восстание в Новочеркасске... Серов был личный друг Хрущева.

И заединщик. Но позже… А тогда, – продолжал Джон рассказ, – Лидия

Русланова пошла под суд, как обыкновенная уголовница...

 

Чем подарочки носить,

 

Лучше б валенки подшить…

 

Лукавила певица в микрофон.

 

Валенки, валенки, ой-да,

 

Не подшиты! Стареньки!..

 

* * *

 

Так, беседуя на исторические темы, старший лейтенант Ли Мань и

майор Джон Картер подошли к большому стенду «ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ

ЦИВИЛИЗАЦИИ НАЧАЛА – СЕРЕДИНЫ 1950-х ГОДОВ»,

где были выставлены древние газеты и журналы, и подле них сгрудились,

все в бурых пятнах, обтрепанные книжки.

 

 

 

 

Ли Мань и Джон Картер остановились у стола и любопытно принялись

разглядывать диковины.

 

– Смотрите, Ли, это может быть интересно, – указал Джон Картер на

одну из обшарпанных книжонок.

 

– Георгий Адамов. «Изгнание Владыки», детективная повесть. – СОВГИЗ,

1946 год. – Прочел Ли Мань на побуревшей обложке. По потрепанной

этой обложке можно было догадаться, что книжечку Адамова читали,

и не раз.

 

– Детектив! – уважительно поднял вверх палец Джон. – Сейчас, сейчас

посмотрим... – и раскрыл наугад старинные страницы. Через мгновение

они прочли...

 

... Молодой комбайнер с недоумением посмотрел на своего самоуверенного

и требовательного гостя. После минутного колебания Комаров

сказал: «Сознаю, мой друг, и очень прошу извинить меня за бесцеремонности.

Но этого требуют интересы государственной безопасности».

 

Комаров отогнул обшлаг. Под ним золотисто сверкнул значек.

 

В первый момент комбайнер казался ошеломленным, затем покраснел

от радости: впервые в жизни ему выпала такая удача – принять непосредственное

участие в деле государственной безопасности...

 

– Просто удивительно, какую откровеннейшую дрянь они читали... –

удивленно проворчал Джон Картер.

 

– Да, вы правы. Но читать им больше было... нечего... У нас в Китае

во времена «культурной революции» и вовсе была только ОДНА красная

книжка – цитатник из речей Мао Цзэдуна, – заметил Ли.

 

– Да ведь это не лучше! Просто агитка! – брезгливо захлопнул книгу

майор.

 

– Не может быть, чтобы совсем ничего, ничего стоящего... – засомневался

Ли. – Давайте еще поищем!

 

– Ну, что ж! Крякнул Джон и взял со стенда выгоревший журнал

огромного формата.

 

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – бежало поверху витиеватой

ленточкой. А дальше – «Огонек», общественно-политический иллюстрированный

журнал... № 36, 1950.

 

 

 

 

– Ну, вот, раздел ПОЭЗИЯ! – обрадовался Ли. – Ну, вот, стихи. И называются

так хорошо и просто: «МОСКВЕ»... – заулыбался лейтенант и

стал читать:

 

И Вождь орлиными очами

 

Увидел с высоты Кремля,

 

Как пышно залита лучами

 

Преображенная земля.

 

И с самой середины века,

 

Которому Он имя дал,

 

Он видит сердце человека,

 

Что стало чистым, как кристалл...

 

Свой дух вдохнул он в этот город,

 

Он отвратил от нас беду, –

 

Вот оттого так тверд и молод

 

Москвы необоримый дух...

 

– Довольно! Довольно!.. – замахал руками Джон. – Воистину, немыслимая

гадость! Прекратите, Ли!

 

– Ну, почему же? – лукаво улыбнулся тот. – Тут и американцам есть

отпор! Вот, послушайте, Джон, дорогой! Это и действительно забавно!

Слушайте: «ПОДЖИГАТЕЛЯМ!» – сказал со смехом Ли и прочитал:

 

Когда б вы знали, как спокойно

 

Здесь трудовая жизнь течет,

 

Как вдохновенно и достойно

 

Страна великая живет...

 

За целость драгоценных всходов

 

Великих мыслей и трудов,

 

За то, чтоб воля всех народов

 

Сковала происки врагов...

 

Одним порывом благородным

 

Фронт мира создан против вас...

 

 

 

 

– Набор бессмысленных, дурацких штампов... – пробурчал Джон. – И

все-таки... – воспрянул резко он, – эти русские были неплохие ребята! Все

же мы вместе воевали против Гитлера!.. Найдите что-нибудь такое... Такое...

Ну, про ту войну! Там должно быть искреннее! Ценное! И от души!

– попросил командир лейтенанта.

 

– Ну, что же! Поищу! – согласился Ли и стал перебирать растрепанные

«Огоньки». И с возгласом: «Нашел!» – вытащил из стопки сорок второй

номер за пятидесятый год, с плотненькой обложки которого бодро улыбался

радостный солдат-освободитель.

 

– Вот раздел «ПОЭЗИЯ ПОБЕДЫ»! – прочитал Ли Мань. – Послушайте!

Вот, под заголовком «ПОДВИГ»:

 

Не сраженная бледным страхом,

 

И отмщения зная срок,

 

Опустивши глаза сухие

 

И сжимая уста, Россия

 

От того, что сделалось прахом,

 

В это время шла на Восток.

 

И себе же самой навстречу,

 

Непреклонно, в грозную сечу,

 

Как из зеркала наяву,

 

Ураганом с Урала, c Алтая

 

На призыв Вождя

 

Молодая

 

Шла Россия спасать Москву.

 

– А тут стихи под заголовком: «МЫ ЗА МИР!» – послушайте! Послушайте,

Джон Картер!

 

Там в коммунизм пути, там юные леса,

 

Хранители родной, необозримой шири,

 

И, множась, дружеские крепнут голоса,

 

Сливаясь в песнь о вечном мире...

 

 

 

 

А тот, кто нас ведет дорогою труда,

 

Дорогою побед и славы неизменной, –

 

Тот будет наречен народом навсегда

 

Преобразителем Вселенной.

 

– «Преобразителем Вселенной»! Это вам как? Это так про Бога говорят!..

Впрочем – нет! Господь, Он все-таки Создатель!.. Но и про этого тут

не слабо сказано!.. А, оцените это:

 

Легенда о Великом Человеке,

 

Который всех от лютой смерти спас...

 

– Кривил губы в довольной улыбке Ли Мань, так, что Джону почему-

то влезло в голову, что старший лейтенант хоть теперь, и довольно странно,

захотел унизить «русских ревизионистов», ругавшихся давным-давно

с китайцем Мао. – Ну, майор, не будьте таким мрачным! – продолжал глумиться

Ли. – Улыбнитесь! Это действительно смешно! Сейчас я прочту

только пару-тройку мест, и вы сразу улыбнетесь! Послушайте...

 

И благодарного народа

 

Он слышит голос –

 

Мы пришли сказать:

 

Где Сталин, там свобода,

 

Мир и величие Земли.

 

– Это не смешно, товарищ Ли! – отвечал с упреком Джон. – Возможно,

у того, кто это написал, близкий человек был посажен в лагерь. Даже

и талантливый поэт вынужден задабривать тирана, сочиняя вирши. И

вообще, – сказал Джон уже глубокомысленно, – вся эта поэзия требует

не столь осмеяния, сколько осмысления произошедшей катастрофы.

Вот, – взял он со стола уже распахнутый номер журнала. – Я прочитаю

отрывочки. Этот номер тридцать шестой я тут специально в сторонку

отложил...

 

 

 

 

Он создан уж, великий чертеж,

 

У грядущего нашей страны...

 

Потому что у нас стал теперь человек

 

Настоящим хозяином жизни.

 

Повелителем гор, повелителем рек,

 

Честь и славу поющим Отчизне...

 

– Ведь у них, у русских и советских, были хорошие задатки. Они любили

труд и любили Родину... – глубокомысленно начал майор. – Но было

то, что всех сгубило! Хотя бы этот, всеми ныне забытый поэт, Константин

Симонов... Посмотрите, что он пишет тут в цикле «Друзья и враги»!.. А

пишет он: «Россия, Сталин, Сталинград»... Россия, Сталин, Сталинград...

– повторил еще раз Джон. – Россия и Сталинград! Это же, в общем-то,

правильно! Только это – «Сталин» – режет ухо. Он тут, как полководец, ни

к чему. Сидел себе в Кремле, а на Волге с немцем воевали в это время простые

иваны... Полюбуйтесь на конец стихотворения! Вот, вот: «Ухмылка,

на ногу нога, так вот оно – лицо врага!».

 

Симонов приехал в Америку во время «холодной войны», рассказывал

про жизнь в России и при этом вспоминал подвиг русских в Сталинграде...

– а ему там не верят! И слушать Константина не хотят! – сказал Джон

горько. – И увидав это, поэт Симонов орет: «Враги! Враги!»... Такие поиски

врагов – всех тогда и погубили!

 

– М-да!.. – выдавил из себя старший лейтенант Ли Мань, которому

от горьких слов Джона стало неловко. – Я об этом не подумал! Я считал,

что мы как бы заглянули в своеобразный Диснейленд. Или в балаган, где

в стародавние года монстров и уродов демонстрировали публике. – Признался

он смущенно. – И мы пришли на эту выставку, как посетители чудовищной

кунсткамеры... Простите, капитан! Мне стыдно... я не думал,

что все эти вещи и теперь пахнут человеческой кровью!

 

– Не извиняйтесь! Бог простит! – махнул рукою Картер. – Вот, посмотрите

лучше... – и протянул Ли пожелтевший газетный листок. Тут

действительно интересно. Я нашел номер газеты, вошедший в «большую

историю». – Немного помолчав, он принялся читать вслух: «Пролетарии

всех стран, соединяйтесь!.. ПРАВДА... ОРГАН ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИ

 

 

 

 

 

ТЕТА И МК ВКП(б)... №» 198 (82280)... среда, 21 августа 1946 года... цена

20 коп.

 

Сегодня в номере... ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС – ОДНА ИЗ ОСНОВНЫХ

ЗАДАЧ ПЯТИЛЕТКИ... УБОРКА УРОЖАЯ В ПОДСОБНЫХ

ХОЗЯЙСТВАХ, НА ОГОРОДАХ РАБОЧИХ И СЛУЖАЩИХ (Постановление

ВЦСПС)»...

 

А вот и искомое наше. По левому краю газеты – огромный заголовок:

О ЖУРНАЛАХ «ЗВЕЗДА» И «ЛЕНИНГРАД». Из постановления ЦК ВКП

(б) от 14 августа 1946 года... И там – про Ахматову: «Не то монахиня, не то

блудница, у которой блуд смешан с молитвой...» – «подарочек» от Жданова.

И далее: «...взбесившаяся барынька, разрывающаяся между молельной

и...». Там же и «хулиган» Зощенко... Вот, почитайте тут! – ткнул Джон Картер

палец в строку: «Автор вложил в уста обезьяне гаденькую, отравленную

антисоветскую сентенцию насчет того, что в зоопарке жить лучше,

чем на воле, и что в клетке легче дышится, чем среди советских людей».

 

А может, на самом деле в зоопарке легче? Особенно, когда весь СССР

– одна большая клетка и ГУЛАГ? – продолжал со вздохом Джон. – Особенно,

если надо жить среди подлецов, как Андрей Александрович Жданов?

Травить выдающегося русского поэта Анну Ахматову и гениального

советского сатирика Михаила Зощенко этот партийный чиновник не считал

зазорным... Глупость и пошлость, нетерпимость к критике, вообще к

другому мнению, кроме своего – характерная черта той эпохи. Вот, посмотрите

сами, – протянул Джон Картер старую газету Ли. – Тут и глупость,

и площадное хамство. И нежелание вести с противником достойную дискуссию.

Вернее, твердое знание, что САМ ТЫ, хотя кругом НЕ ПРАВ, никогда,

ни за что не признаешься в этом!

 

На газете было знакомое название – «ПРАВДА». И стояла дата: «1 августа

1951 года».

 

«Письмо заместителя лейбористского премьер-министра Великобритании

Герберта Моррисона»... – стал читать Джон. – Тут Герберт просит

руководство СССР не глушить радиопрограммы «Би-Би-Си» на территории

Страны Советов: «В Британии мы глубоко ценим проявления личной

свободы. Сюда относится и свобода от произвольного ареста. Граждан

Британии не забирают в их жилищах, их не ссылают и не заключают в

трудовые лагеря. Cтука в дверь рано поутру не приходится бояться. Это

 

 

 

 

не полиция. По всей видимости, это стук молочника или почтальона. Хотелось

бы мне знать, может ли каждый из вас открыто сказать, что он

испытывает такое же чувство личной безопасности, какое испытывает любой

британский гражданин... Отмечу также, – продолжает он, – западные

державы стремятся к миру, но насильственное установление коммунистического

строя в Восточной Европе и другие подобные шаги Советского

правительства вынуждают их укреплять свою оборону...» – так достойно

и спокойно написал лейборист Герберт Моррисон.

 

В ответ ему в том же номере газета публикует «ОТВЕТ «ПРАВДЫ»

Г-НУ МОРРИСОНУ», где говорится следующее: «В СССР не существует

свободы слова для врагов народа, для тех преступников, которые стреляли

в Ленина, убили Кирова, Максима Горького, Куйбышева. Тюрьмы и трудовые

лагеря существуют только для этих господ... Что касается английских

радиопередач на Советский Союз («Би-Би-Си»), они, как известно, в

большинстве случаев направлены на то, чтобы поощрять врагов народа...

Понятно, что «Советы» не могут поддерживать подобную антинародную

пропаганду». И еще, продолжает «ПРАВДА» врать: «Как известно, коммунисты

пришли к власти в народно-демократических странах путем

всеобщих выборов... И, конечно, народы этих стран выбросили вон эксплуататоров

и всякого рода агентов иностранной разведки. Но это уж воля

народа. Глас народа – глас Божий...» – поминают всуе Господа газетчики

«Правды». А после начинают отчитывать и всю Британию: «И пусть

укажет господин Моррисон хотя бы одного советского солдата, который

снарядил бы свое оружие против какого-либо мирного народа. Нет такого

солдата!.. А вот пусть господин Моррисон объяснит толком, зачем английские

солдаты убивают в Корее мирных жителей?». Так нагло врет большевистская

агитка, поминая британских солдат, которые в составе войск

ООН спасали от «красного» нашествия мирную и вполне демократическую

Южную Корею. «Вот почему советские люди считают современных

англо-американских политиков поджигателями новой мировой войны!» –

на весь мир кричит газета Сталина.

 

– Ну, не все у них такое кондовое! В конце концов, во все времена

были и есть развлечения, и эстрадная песня, и юмор. Даже во времена

инквизиции в Испании, к примеру, люди веселились и шутили, пели песни,

отдыхали от трудов, был, в конце концов, театр... – заступился старший

лейтенант.

 

 

 

 

* * *

 

Его слова прервала некая старая песня. Мужской мурлыкающий баритон

на ласковых волнах качал мелодию...

 

Затихает Москва, стали синими дали.

 

Ярче светят Кремлевских рубинов лучи.

 

День прошел стороной. Вы, наверно, устали,

 

Дорогие мои москвичи?..

 

Можно песню окончить простыми словами,

 

Если эти простые слова горячи...

 

С придыханием заворковал в ответ женский голосок:

 

Синей дымкой окутаны стройные зданья,

 

Ярче блещут Кремлевских рубинов лучи.

 

День прошел стороной, скоро ночь...

 

До свиданья, дорогие мои москвичи!

 

Ну, что сказать вам, москвичи, на прощанье?

 

Чем наградить мне вас за вниманье?

 

До свиданья, дорогие москвичи.

 

Доброй ночи! Доброй вам ночи, вспоминайте нас!..

 

– Ну, и как вам этот кошачий концерт? – спросил повеселевший Джон

Картер. – Не слишком ли много сахара на стакан русского чая положили

нам большевики?

 

– Да уж... – только и сказал в ответ Ли Мань.

 

Они еще пошелестели старыми газетами.

 

– Смотрите, Ли! – тянул товарища за рукав Джон Картер. – Нет, читайте!

Читайте! – водил он пальцем по строкам... – ПРАВДА... 28 января

1949 года... ОБ ОДНОЙ АНТИПАРТИЙНОЙ ГРУППЕ ТЕАТРАЛЬНЫХ

КРИТИКОВ. Тут такие перлы, как «последыши буржуазного эстетства»,

которые «утратили свою ответственность перед народом; являются носи

 

 

 

 

 

телями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного

ему безродного космополитизма; они мешают развитию советской литературы,

тормозят ее движение вперед. Им чуждо чувство национальной

гордости»... И еще, – продолжал читать майор Джон, – «Эти критики

пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства,

яростно обрушиваясь на патриотические, политически целеустремленные

произведения, под предлогом их, якобы, художественного

несовершенства»... А еще эти критики борются «против стремления изобразить

полный, всепобеждающий характер советского человека».

 

– Это еще что! – парировал Ли. – В январском выступлении товарища

Жданова на совещании деятелей современной музыки, от того же сорок

восьмого года, так и говорилось: «Интернационализм рождается там, где

расцветает национальное искусство. Забыть эту истину означает... потерять

свое лицо, стать безродным космополитом».

 

– Интересно, кем бы числились сейчас, ты – китаец, и я – американец,

и Сафронов – русский, да и прочие члены нашей станции, по формулировкам

Жданова? Тоже «безродными космополитами», или как?

 

– Скорее уж, «безземельными космонавтами»! – невесело съязвил Ли

Мань, и тяжелое молчание воцарилось между ними.

 

Просмотрели бегло заголовки пары-тройки обгоревших стареньких газет.

И снова заголовки со знакомым уже словом: «КОСМОПОЛИТ».

 

«ПРАВДА» от 16 февраля 1949 года... Н. Грибачев... ПРОТИВ КОСМОПОЛИТИЗМА

И ФОРМАЛИЗМА В ПОЭЗИИ...

 

«ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА» от 18 февраля... БЕЗРОДНЫЕ КОСМОПОЛИТЫ

В ГИТИСЕ...

 

«КУЛЬТУРА И ЖИЗНЬ» от 20 февраля... Т. Хренников... БУРЖУАЗНЫЕ

КОСМОПОЛИТЫ В МУЗЫКАЛЬНОЙ КРИТИКЕ... А там вой: «У

нас еще слабо осуществляется контроль над музыкой, звучащей в клубах,

кино и других общественных местах...».

 

«ПРАВДА» – 26 фераля и 27 февраля... ДО КОНЦА РАЗОБЛАЧИТЬ

КОСМОПОЛИТОВ – АНТИПАТРИОТОВ (на собрании московских драматургов

и критиков)...

 

«ПРАВДА» от 3 марта 1949 года... И. Большаков... РАЗГРОМИТЬ БУРЖУАЗНЫЙ

КОСМОПОЛИТИЗМ В КИНОИСКУССТВЕ...

 

 

 

 

– «Капиталистический мир уже давно миновал свой зенит и судорожно

катится вниз, в то время, как страна социализма, полная мощи и творческих

сил, круто идет по восходящей...» – прочитал Джон Картер вслух и

задумался.

 

– «Круто шли» и всем ломали шеи! – подытожил Ли.

 

– Бог с ней, с поэзией! И с политикой – тоже! Но изобразительное искусство?

Как оно? Даже средневековье, несмотря на инквизицию, чуму и

религиозные войны, породило Джотто ди Бондоне, и Леонардо да Винчи,

и Санти Рафаэля и Альбрехта Дюрера! – Картер был большим любителем

старинного изобразительного искусства.

 

– Сейчас, сейчас посмотрим... – и приятели ухватили пачку старых

журналов «Огонек», просматривая цветные и плохо пропечатанные

вкладки с иллюстрациями давно забытых картин.

 

Особенно много было картин, изображающих «Ваала». Вот божество

в золоченой театральной ложе, приложив к сердцу руку. – Ф. Решетников.

«Великая клятва. Речь И.В. Сталина на Всесоюзном съезде Советов после

смерти В.И. Ленина 26 января 1924 г.», год написания – 1949, – гласила

подпись.

 

Он же самый посреди восторженной толпы народа. – П. Васильев.

«Первомайская демонстрация в Тифлисе в 1901 г. В центре – И. В. Сталин

», 1949 г.

 

А вот Ваал, с улыбкой на устах, стоит у стола и смотрит в листок. –

П. Жуков. «Сталин читает письмо Ленина В.И. 1903 г.», 1948 г.

 

Божество в военной форме – у стола, держит в правой руке курительную

трубку. – Ф. Решетников. «Генералиссимус Советского Союза

И.В. Сталин», 1945 г.

 

Вот он, в кругу героев, рукою водит по карте на столе. Суров и строг,

сосредоточен, но мудр. И все, нарисованные на картине, с любовью, вниманием

и радостным восторгом взирают на него. – Д. Набалдян «Для

счастья народа. Заседание политбюро ЦК ВКП(б)», 1949 г. – Очередная

подпись.

 

– Да тут одна иконография! И все начальственно и сладко! – поморщился

Джон Картер. – А где же просто люди? Где они?

 

 

 

 

– Сейчас, сейчас отыщем! – Ли Мань распахнул очередной разворот.

Напыщенно восседали тут пестро одетые девки и бабы, со снопами колосьев

в могучих руках. А к ним заботливо склонились бородатые деды, о

чем-то расспрашивая молодух. – Ф. Решетников. «Мичуринцы», 1949 г.

 

На другом – встали в картинных позах девицы, парни, мужики,

празднично одетые и радостные. В руках у них массивные приборы, напоминающие

прежние электросчетчики. Над всей честной компанией

из огромной рамки довольно лыбился Ваал. – Г. Меликов. «Новаторы»,

1950 г.

 

Вот молодая девушка в темно-коричневой униформе стоит, как на допросе,

перед строго смотрящими юнцами, сидящими за столом с бархатной,

тяжелой скатертью. За спиною девушки улыбается в усы стоящий

на тумбочке идол. – С. Григорьев. «Прием в комсомол», 1952 г. – стояла

поясняющая надпись.

 

– Прямо как в полиции! – заметил майор ВВС США. – «Комсомол»?

А что это за организация такая? Я что-то не помню... – добавил он, смущаясь.

– Я давно учил историю, еще в университете. И хорошо учил!

И вот – забыл! – хлопнул он себя по широкому лбу. – А вы не помните,

товарищ Ли?

 

– Этот самый «комсомол»... – начал Ли Мань, – вроде наших хунвейбинов

– тех молодчиков, что во времена «культурной революции» забивали

камнями и палками всех, не согласных с политикой Мао. А еще – они

плавили сталь в деревенских печах и воробьев ловили... И в СССР «комсомольцы

» вначале состояли из недалеких юнцов-фанатиков, стоявших за

Ленина и за «новый мир»... А еще эти молодчики раскулачивали крестьян

в деревнях. То есть, попросту грабили и отправляли их в трудовые лагеря

и каторжную ссылку. А поскольку многие из них искренне верили,

что вот-вот в СССР наступит рай, то работали на заводах и в колхозах

почти задарма... Позднее пребывание в этой организации стало строго

обязательным для всех парней и девушек. А исключение из нее являлось

меткой нелояльности режиму! Конечно, в массе обычным людям всякие

там обещания коммунистического рая представлялись нелепыми, просто

в силу умственной их нормальности. Но, все они были членами ВКЛСМ,

хотя бы формально, то есть, вынуждены притворяться или, говоря по-

русски, «валять дурака». Иначе не имели права на высшее образование…

 

 

 

 

Вот, с этого момента фактически умер комсомол – организация коммунистических

фанатиков и доктринеров, и его место заняла толпа из циников-

чиновников и карьеристов от ВЛКСМ – наверху, и массы им послушных

«пофигистов», которые находились в организации до поры. Вся эта бредовая

«комедия лояльностей» продолжалась в России до конца девяносто

первого года. До последнего дня распада СССР…

 

– Да, чудовищно. И вместе с тем, любопытно. Так не похоже на жизнь

молодых в США! У нас, – заметил Джон, – были, конечно, скауты. Но

они совсем не фанатики политических придумок и доктрин. Как все-таки

коммунисты меняли психологию людей?

 

– О, русских детей психологически калечили с самого раннего детства.

Еще в детском саду и в ранней школе вдалбливали ребенку стихи и сказки

о добрых вождях – Ленине и Сталине. А потом и о злодеях – «вредителях

», «фашистах» и «врагах народа», c которыми, якобы, боролись до последней

капли крови разные герои. Таким примером служил мальчик, донесший

к карательные органы на собственного отца. А звали юного иуду

– Морозов Павлик... В СССР существовал настоящий «культ личности»

этого доносчика.

 

– Продолжайте, Ли, – поморщился Джон Картер. – Для понимания погибшей

варварской цивилизации мы обязаны знать их веру досконально.

В конце концов, и грубое язычество несет в себе отсвет веры в Истинного

Бога.

 

– Для воспитания молодежи в «вере коммунизма» и был создан комсомол.

А до вступления в его ряды детей идеологически воспитывали в

составе «октябрят» и «пионеров». Детские организации, призванные растить

Стране Советов фанатиков коммунизма и бездумных духовных рабов

для Ваала... Вот, взгляните, – иллюстрация из «Огонька» изображала

юную девушку в грубом платье, на груди которой удавкой висел алый галстук.

За спиной девицы располагался знакомый портрет усача.

 

– В. Мариупольская. «Пионервожатая», 1949 г. – прочитал под картинкой

майор ВВС США.

 

Пробежали взглядом черно-белые фото строящихся помпезных, прущих

под небеса шпилями, зданий. «АРХИТЕКТУРА СОВЕТСКОЙ МОСКВЫ

» – кричала гордо вкладка «Огонька». Тяжесть портиков и беско

 

 

 

 

 

нечный лес колонн. Многооконные утюги с напыщенными статуями по

богатым мраморным карнизам. Шпили со звездами. Звезды, заплетенные

в чугунные решетки. Звезды, и серпы, и молоты – россыпями на плафонах

потолков. Серпы и молоты на мозаиках метростанций. И огромные статуи

Ваала y этих подземных алтарей…

 

– И это – архитектура двадцатого века? – недоуменно выдавил Ли

Мань. – Мне казалось, стекло, бетон и металлоконструкции были уже

признаны, как эталоны современной красоты. А тут одни «торты» и «финтифлюшки

»…

 

– Каково общество – такие понятия о красоте… – заметил Джон. – Нелепо

от общества насилия и ханжества требовать правдивого искусства,

даже в сфере зодчества. Здания – они точно люди. И там, где принято

скрывать мысли, чувства и желания, это делают и дома… Кстати, большинство

из этих дворцов занимали ведомства, гостиницы и санатории,

куда вход для простых граждан был недоступен. А в помпезные дома с

огромными квартирами селили в эти годы больших начальников и офицеров

МГБ, а еще профессоров и академиков, писателей – проверенных

льстецов и лгунов-артистов… То есть, красоты и блага цивилизации были

недоступны большинству, даже и в Москве… Да, во многих этих квартирах

существовала КОМНАТА ДЛЯ ПРИСЛУГИ! Или – домработницы,

как было обозначено на чертежах проектов!.. И ни о каком массовом

строительстве жилья в те годы речи не шло… Кстати, по статистическим

данным тех лет, площадь общего жилого помещения на одного жителя

столицы не превышала пяти квадратных метров. Многие москвичи просто…

спали на полу!.. Бараки, общежития, квартиры-комуналки, избы –

вот жилье простых людей послевоенных, тяжких для народа лет…

 

* * *

 

Дошелестели старым «Огоньком», признав неплохой одну неброскую

картину, изображающую молодую усталую женщину, присевшую на край

окна и стянувшую с лица сварочную маску.

 

– П. Котов. «Портрет электросварщицы Е.К Михеевой», 1949 г. Ну, это

похоже на изображение нормальной жизни. Нет пафоса и лакировки, – задумчиво

промолвил Джон. – Хотя, посылать девушек на мужскую работу

– само по себе – варварство.

 

 

 

 

В груде журналов неожиданно наткнулись на толстый номер газеты

«КУЛЬТУРА И ЖИЗНЬ». Газета Управления пропаганды и агитации Центрального

Комитета ВКП(б). № 4, вторник, 25 августа 1946 г. Цена 20 коп.

Перепечатка «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Из постановления ЦК

ВКП(б) от 14 августа 1946 г.» – со знакомыми уже ругательствами Жданова.

Небрежно пробежали соседний убогий заголовок, и на том закончили

осмотр большого стенда.

 

И перешли к витринке «КИНОИСКУССТВО», где висел киноплакат:

«ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ФИЛЬМ... Автор сценария и

постановки РЕЖИССЕР СЕРГЕЙ ЭЙЗЕНШТЕЙН... В главной роли заслуженный

артист РСФСР НИКОЛАЙ ЧЕРКАСОВ»... И в центре надпись:

«ИВАН ГРОЗНЫЙ»... Три мужские головы – мужественного мальчика,

решительного юноши и злого старика с острой бороденкой и недобрым

взглядом полубезумных глаз. «Производство Алма-Атинской киностудии

» – шла надпись понизу. А сбоку синел весьма отчетливо чернильный

оттиск штампика: «СНЯТО С ДЕМОНСТРАЦИИ ПО РЕШЕНИЮ ЦЕНЗУРНОЙ

КОМИССИИ».

 

На столике стопками лежали журналы. А в аккуратной рамочке над

ними на белом листке вывешена информация: «Видеоматериалы на настоящий

момент не найдены. Считается, что пленки с фильмами тех лет

безвозвратно утеряны. В ходе нашей демонстрации артефактов решено

ограничиться дошедшими до нас образцами рекламной продукции. Просим

извинения у зрителей. Организаторы выставки».

 

– «СОВЕТСКИЙ ЭКРАН» – прочитал на обложке ближайшего журнала

Ли Мань и потянулся к стопочке за номером. – 1947 год... «Адмирал

Нахимов» (режиссер В. Пудовкин)... «Подвиг разведчика» (режиссер Б.

Барнет)... В главной роли – Павел Кадочников, – листал он номер и качал

головой. – «Золушка» (режиссер Надежда Кошеварова)... В главных ролях

– Эраст Гарин и Янина Жеймо, – прочитал подписи под черно-белой

фотографией, на которой была неземная, удивительная девушка в белом

платье, и рядом с ней – смешной, нелепый человек с необычайно грустными

глазами.

 

– А все-таки у них не безнадежно. Вот... Или хоть вот... – ткнул Джон

в фото смешной, немолодой актрисы. – Художественный фильм «Весна»

(режиссер Г. Александров)... Фаина Раневская.

 

 

 

 

Пролистали «СОВЕТСКИЙ ЭКРАН» – 1948. «Третий удар» (режиссер

И. Савченко)... «Молодая гвардия» (режиссер C. Герасимов)… «Повесть

о настоящем человеке» (режиссер А. Столпер)... «Русский вопрос»

(режиссер М. Ромм)... «Поезд идет на Восток» (режиссер Ю. Райзман)...

«Сказание о земле Сибирской» (режиссер И. Пырьев). За год 1949 сохранился

только номер с кинофильмом «Сталинградская битва» режиссера В.

Петрова, со множеством красивых фотографий, напомнивших помпезные

картиночки «Огонька». И сразу взялись за «ЭКРАН» – 1950. А там улыбками

киногероев искрятся «Падение Берлина» (режиссер М. Чиаурели)...

и «Кубанские казаки» (режиссер И. Пырьев). И злобно щурятся пузачи с

сигарами и стаканами виски из «Секретной миссии» Михаила Ромма и

«Заговора обреченных» Михаила Калатозова.

 

Номеров «СОВЕТСКОГО ЭКРАНА» – 1951 на столе и вовсе не было.

Зато последний номерок (1952) словно ластился красивостями «Незабываемого

1919-го», режиссера Михаила Чиаурели.

 

– И это все? – разочарованно промолвил лейтенант.

 

– Похоже... – пробурчал Джон Картер.

 

– Печально... – покачал скорбно головой Ли Мань. – И еще. Я заметил,

чем ближе подходило время к «этому», тем меньше, меньше, меньше гуманизма

оставалось в самих фильмах. Исчезли «золушки» и смешные, добрые

старухи из их кино. А «врагов» с сигарами и виски, «битв» и «сражений»,

«военных тайн» и «подвигов разведчиков» – все больше, больше, больше...

 

– Похоже, они готовили народ к войне. Психологически... – сказал

Джон задумчиво. – Потому все так и получилось.

 

* * *

 

Недолго постояли у стендика «ДЕНЕЖНЫЕ ЗНАКИ, ИХ ЭКВИВАЛЕНТЫ

И ДРУГИЕ ЦЕННЫЕ БУМАГИ», где под стеклом были выложены

разноцветные бумажки. Синие – с нарисованным шахтером, держащим

на плечах механический отбойный молоток, и надписями: «пять

рублей», зеленые – с двумя молодцеватыми солдатами с винтовками – номиналом

в три рубля.

 

Были еще какие-то красивые белесые бумажки. Тоже с гербом и красиво

нарисованными высотными зданиями, комбайнами на обильно ко

 

 

 

 

 

лосящихся полях, плотиной гидростанции и многотрубно дымящим заводом.

«№ 131235... № 11... ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЗАЕМ РАЗВИТИЯ

НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР. Выпуск 1952 года» – гласила надпись

на красивой, плотной бумажке. – «Облигация на сумму ДЕСЯТЬ

РУБЛЕЙ... № 11... № 131235».

 

– Это что? Деньги или акции? – спросил у Джона Ли.

 

– Что ты, парень? Какие акции в СССР при Сталине? – довольно хмыкнул

Джон, для которого пришел его «звездный час» – блеснуть знаниями

и интеллектом перед китайцем, который так хорошо рассказал про «комсомол

», но кое-чего и он, оказывается, не знает. – Это «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

ЗАЕМ» и облигации – читай вот сам! – ткнул в стеклоДжон Картер.

– Такие, никому не нужные, бумажки выдавали после окончания Великой

войны трудящимся в Стране Советов вместо заработной платы, иногда до

половины месячного заработка. Но продать свободно их тогда в Союзе

было невозможно, и в качестве платежных средств эти бумажки никто не

брал. Государство, выпуская их и насильственно реализуя населению вместо

денег, обещало «все вернуть» по номиналу, когда «восстановят разрушенное

Великой Отечественной войной народное хозяйство СССР»...

Уже в конце восьмидесятых товарищ Горбачев возвращал за них уже порядком

обесцененные деньги – какие-то проценты от их старой номинальной

стоимости. Вот такой финансовый обман народа.

 

– Да, невесело... – заметил Ли Мань, и оба перешли к стендам под

заголовком «ЮМОР И САТИРА», где цветною грудой лежали журналы

«Крокодил», а в застекленных рамочках висели карикатуры.

 

На одном таком рисунке был изображен безобразно-толстый человек

в военной форме, с черепом и скрещенными костями на высоченной фуражке

и с веревочной петлей вместо аксельбанта. Перед человеком горками

лежали монеты. Ниже красовалась надпись: Ю. Ганф. «Иуда Тито.

Коллекция монет. В ней помимо 30 сребренников имеется большое количество

долларов».

 

– А, вот и наш знакомый – югославский лидер Тито! – усмехнулся

Джон и даже подмигнул толстопузому вояке на картинке.

 

Другой «шедевр» изображал сухие старческие руки в кольцах и перстнях,

которые держали над открытой посылочной коробкой картонный

поддон с разнообразным съестным, а на дне коробки сидели субъекты

 

 

 

 

уголовного вида, вооруженные до зубов. У некоторых были нарукавные

повязки с нацистской свастикой. На боку посылочного ящика надпись:

«Made in USA» и нарисован герб Соединенных Штатов. – Ю. Ганф.

«Американская посылка с двойным дном» – как бы орала большая надпись.

А маленькая надпись шептала вкрадчиво и доверительно: «Американские

оккупационные власти под видом оказания продовольственной

помощи Восточному Берлину не прекращают попытки спровоцировать

фашистских наймитов и уголовные элементы».

 

На третьей картинке три безобразных толстяка в коричневых рубахах

и штанах, в беретах и пилотках с буквами «USA»... обряжали большую

черную бомбу с огромной надписью «US». Притом один из господ натягивал

на бомбу голову белой голубки. Второй приделывал ей ножки. А

третий втыкал в стабилизатор бомбы оперенье. Вся троица была в черных

очках и нагло курила сигары. «ХОТЬ МАСКИРУЮТ И ХИТРО, НЕ

СПРЯЧУТ ПОДЛОЕ НУТРО!» – что есть мочи вопила надпись на этом

безобразии.

 

– Послушайте, и это юмор? Вас еще не тошнит от этого? – спросил

участливо Ли Мань. – У нас, конечно, тоже бывало всякое... Но, чтоб такое!..

Простите, но это – полная мерзость! А ведь русские и янки вместе

воевали с немцами...

 

– Ничего, мой друг, – заметил хмуро Джон. – Я говорил всегда: «красные

» – есть «красные», и не стоит удивляться. И в Великую войну мы

знали, с кем имеем дело в лице Иосифа Джугашвили и его холуев. Давайте

лучше полистаем старые журналы? «Крокодил» не только политический

журнал, в нем и юмор должен быть!

 

На цветной обложке «Крокодила» – 1953 красовался рисунок. Трое

перепуганных, жалких личностей в американских военных мундирах, а

у них за спиной... На одной картиночке солдат в шинели и папахе, рабочий

в пиджаке и кепке и матрос в тельняшке и бескозырке, вооруженные

винтовками и гранатами, стоят под красным знаменем – «ЗА ВЛАСТЬ

СОВЕТОВ!». На другой – рабочий в робе и крестьянка со снопом – под

знаменем – «ЗА МИР»! И общий заголовок – Б. Ефимов. «Жалоба поджигателей:

«Увы, господа, ни их прошлое, ни их настоящее не внушают

надежд на наше будущее...».

 

 

 

 

Джон Картер принялся с остервенением листать журнал, поминутно

приговаривая: «Сейчас, сейчас, Ли!», – натыкаясь взглядом на заголовки

статей: «Агрессивные планы США» – «Клевета на СССР» – «Хижина

Дяди Сэма» – «Иуды из Нью-Йорка»… и «Организованные гангстеры»:

«... в центре Осло разрешена стоянка только американским машинам…» –

врал истошно «Крокодил» и продолжал дальше: «Во власти всемогущего

доллара». И тут же: «Верноподданные доллара». И снова: «Позор Америки...

» и – «Американский «друг» – хуже старых двух»...

 

– Ну, нашли что-нибудь сносное, господин лейтенант? – спросил Джон

Картер, оторвавшись на минуту от журнала.

 

– Ничего смешного. Одни нападки, с фанатизмом, хамством, глупостью...

Нет, я вам не покажу... – запротестовал Ли Мань, когда Джон

стал вырывать у него журнал с каким-то рисунком... Под картинкой была

надпись: «Светская американская семья (судя по фильмам голливудских

сценаристов): отец-подлец, мамка-хамка, племянница-пьяница, брат-

дегенерат... На картинке были изображены все четыре персонажа...

 

– Это еще ничего! Нам не привыкать. Им до Америки не дотянуться,

вот и бесятся... – ухмыльнулся Джон. – Они тут своих сограждан травят.

Вот, полюбуйтесь! Почитайте! – сказал майор и протянул номер «Крокодила

», где пониже фельетона Леонида Ленча «Случай с космополитом»

– сатирические стихи Масса и Червинского «Сноб-космополит»...

 

Он написал немало вздора

 

О психотехнике актера,

 

О языке индусских драм,

 

О плясках племени ньям-ньям...

 

А на следующей странице – карикатура «Смотри на Голливуд», с подзаголовком:

«В кино они мешали работать советским режиссерам и сценаристам,

нагло размахивая перед объективом старой ковбойской шляпой

американца Гриффита, подобранной ими на голливудской свалке».

 

– А, вот и смешное! – друг оживился Ли Мань. – Послушайте, смешно,

как эти «красные» ослы изображали Запад! Журнал «Крокодил» № 10 за

1949 год. – Ли Мань показал обложку номера. Пишет некая В. Лимановская.

Фельетон «Дом веселья». Итак, читаю: «Весь второй этаж занимает

 

 

 

 

дансинг. День и ночь там воет джаз, и белокурые, черноволосые, рыжие

девушки безотказно танцуют с любым гостем, лишь бы он платил по прейскуранту

за каждый танец...».

 

– Надеюсь, это не бордель? Или в советском журнале «такого» не скажут?..

Танцуют... Ну, глупость какая-то! Нашли, за что критиковать! А

впрочем... – замялся он слегка. – Тут у меня легендарный номерок! – «Крокодил

», март 1949 г., № 7. – Вот, на странице десятой, Д. Беляев, фельетон

«СТИЛЯГА». Из серии: «Типы, уходящие в прошлое»... – «В дверях зала

показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-

оранжевая, а рукава и полы зеленые; таких широченных штанов канареечно-

горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клеша; ботинки

на нем представляли хитроумную комбинацию из черного лака и красной

замши. Юноша оперся о косяк двери и каким-то, на редкость развязным,

движением закинул правую ногу на левую, после чего обнаружились носки,

которые слепили глаза, до того они были ярки… Теперь вы знаете,

что такое стиляга? – спросил сосед-студент. – Тип довольно редкостный.

Однако находятся такие парни и девушки, которые завидуют стилягам. –

«Завидовать? Этой мерзости? – воскликнула с негодованием одна из девушек.

– Мне лично плюнуть хочется».

 

С такого фельетона начиналась травля тех, кто танцует «не по-

нашему». После этого была «Плесень» Б. Протопопова и В. Шатуновского

в «Комсомольской правде» и рисунок в том же «Крокодиле» Б. Пророкова

– знаменитая «Папина «ПОБЕДА» – картинка с пьяным пареньком, вылезающим

из папиной машины. На голове у него большой бриолиновый

кок, на шее – галстук с обезьяной, во рту – сигарета. Стиляга! Так вот он

какой! Ату его, ату! – заголосила тогда пропаганда, выйдя в «священный

поход» с «низкопоклонством перед Западом»...

 

А вот и знаменитая в те годы критика – на уровне управдома. Полюбуйтесь

на рисунок, – упер палец в рисуночек Джон. – А называется карикатура

– «Открытие»… Посреди грязного, замусоренного двора стоит придурковатого

вида мужик с папиросой в зубах и огромной папкой подмышкой.

Рядом с ним усатый старый дворник в белом фартуке и с помелом, и лукаво

улыбаясь, говорит: «Товарищ управхоз, а там, на дне – асфальт!..».

 

– А вот в номерах за пятьдесят третий год – одна тема для карикатур!

БДИТЕЛЬНОСТЬ! – оживился вдруг Ли Мань, отложив в сторонку пяток

 

 

 

 

номеров. – Вот, полюбуйтесь, господин майор! И как прикажете все объяснить,

как не военными приготовлениями Советов?

 

– Спасибо, Ли... – это становится действительно интересно. – Джон

стал рассматривать журналы.

 

* * *

 

На одной картинке был нарисован переполненный салон автобуса и

двое мужчин, одетых в зимние пальто и шапки и беседующих меж собой.

Мужиков со всех сторон обступает плотная толпа, в которой некоторые

пассажиры с интересом вслушиваются в разговор. Вот прислушался мужичек.

А вот старуха навострила уши... Один из мужиков в испуге прикрывает

рот ладонью... Под картинкой – надпись: Ю. Узбяков. «Язык мой

– враг мой». «– Что, Иван Петрович, зубы? – Хуже. Душа болит. Завтра

завод принимает заказ – боюсь, как бы об этом не проболтаться».

 

– Прекрасная картина! – процедил Джон. – Похоже, накануне новой

войны в Союзе снова пошла волна шпиономании.

 

– Или вот! Полюбуйтесь – протянул Ли Мань журнал, где был нарисован

человек глуповатого вида, видимо, важный чиновник или, как было

принято выражаться в СССР, «большой начальник» и уборщица с ведром

и тряпкой. И их диалог: «– Это вы нашли секретный документ, который

я потерял? – Я нашла его в корзине для бумаг. – Объявляю вам благодарность

за бдительность».

 

– А вот еще! – усмехнулся Джон. – Тут какие-то стихи... сейчас прочитаю.

 

 

Но пригвожденный к делу взглядом,

 

Не озирается кругом.

 

Недосмотреть легко, что рядом

 

Ползет, смертельным полный ядом,

 

Злой гад, подосланный врагом.

 

(Демьян Бедный)

 

 

 

 

На картиночке был нарисован здоровенный коричневый змей в шляпе

и черных очках, на боках которой были надписи: «шпионаж, диверсия,

террор». Злобный змей выглядывал из-за плеча простоватого на вид

мужичка в очках-велосипедах, в зеленоватой помятой шляпе, в черных

нарукавниках, который, ничего не замечая, уткнулся, как дурак, в какие-

то служебные бумаги, на уголках которых были небольшие надписи «секретно

».

 

– И еще... – стал подсовывать Ли Мань майору номера журнала, где

пестрели картинки на тему «бдительности» или «угрозы шпионажа».

 

На одной, где стояла подпись: «Ю. Ганф. Ротозейская идиллия, или

волк в овечьей шкуре», – был нарисован беспечно улыбающийся служащий

в уже знакомых очках и нарукавниках, с блаженною улыбкою уткнувшийся

в бумаги, горка которых образует подобие овечьей шкуры, под

которой затаился подозрительный субъект в «ненашей» шляпе. На носу у

негодяя темные очки, а длиннющие, крючковатые руки тип протягивает к

печати и открывает ящики стола, из которых тянет листочки с надписью

«секретно».

 

Вторая выглядела комиксом из трех рисунков. На первом важного вида

мужчина, озираясь, запирает здоровенный сейф. На втором тот же герой

осмотрительно запирает массивную входную дверь. А вот на третьем он,

находясь в компании друзей, разговаривает с кем-то о делах. При этом его

слушатель с хитрейшим видом ухмыляется, а сам оратор так увлекся, изо

рта у него летит слюна... Вокруг толпятся люди. Иные навострили уши

и улыбаются, вслушиваясь в эту болтовню. Иные – хмурятся неодобрительно,

глядя на собеседников сердито... Под рисунками: Н. Лигогорский.

«Иван Петрович тщательно запер сейф. Не забыл запереть дверь кабинета.

И только рот забыл закрыть.»

 

– Не правда ли – прелестно? – заметил Ли Мань. – Вот их борьба «за

бдительность»... Да, такое возможно только накануне войны или уже в ее

ходе!

 

 Да, вы правы! – отозвался Джон Картер, – вся история их системы представляла

себой стройную цепочку из чередующихся войн и подготовки к

новым войнам! Вспомните! Сперва – гражданская война. Потом НЭП, который

кончился насильственной коллективизацией деревни, то есть, фактически

– созданием базы продовольствия и организованной живой силы

 

 

 

 

для будущей мировой войны. В ходе коллективизации большевики изымают

из деревни хлеб и другое продовольствие. И продают его на Запад. Рос

и креп ГУЛАГ, куда брошены миллионы раскулаченных. А ГУЛАГ – добыча

угля и древесины для продажи за валюту. А еще – добыча золота... Большевики

продавали в эти годы за границу все, что только мжно продать.

Хлеб и уголь, древесину, хлопок, нефть... и картины «Эрмитажа»... словом,

все, и на вырученные деньги приглашают в Страну Советов инженеров и

техников капиталистического Запада. Благо, в начале тридцатых там кризис

и безработица. Многие свободные специалисты валом повалили тогда

на заработки в СССР... А еще большевики закупают на Западе проекты гидростанций

и заводов. И прежде всего – автомобильных (тут и знаменитые

сделки с Генри Фордом – строительство заводов в Горьком и в Москве) и

тракторных (которые на самом деле – танковые, в Ленинграде – знаменитый

Кировский, в Харькове, в Сталинграде, в Челябинске, в Ростове-на-

Дону), авиационных, артиллерийских... Кстати, о рекордах своей авиации

большевики трубили все тридцатые. Все эти сверхдальние полеты... Да

один сверхдальний перелет на бомбовозе из СССР в Америку чего стоит!..

Так большевики провели в СССР индустриализацию промышленности,

создали, прежде всего, энергетические и добывающие, транспортные

и военные отрасли. А делалось это головами инженеров с Запада и руками

крестьян, бежавших из деревни и вербовавшихся на стройки, а также заключенными.

В СССР были созданы тогда целые экономические отрасли.

А это и была массированная подготовка к будущей войне.

 

Мировую войну или, как они тогда болтали, «Мировой Октябрь» большевики

хотели! Они мечтали о такой войне! О войне пели песни! О войне

снимали фильмы! Военная романтика… Сколько ее насаждалось в

те года! И ярким примером жанра был в тридцать девятом фильм Ивана

Пырьева «Трактористы». Кино и танцы – любимейшие развлечения советской

молодежи. Парашютная вышка и тир с грошовыми призами при

парке отдыха в каждом городке. И песни, уж эти песни… «В далекий край

товарищ улетает…» – А куда улетает? – Не сказано… В Испанию? В Китай?

Или в Америку он улетает? Летчик – освободитель, мужественный

«сокол товарища Сталина», мужчина и герой… Или эта: «Малой кровью,

могучим ударом…»! – Красота-то какая!.. Эх, веселая война! Настоящее

дело для советских мужчин!..

 

 

 

 

Война!.. О ней ставили спектакли!.. На такой «войне» не было смерти

и крови, не было мук совести и грязи. Разумеется, что в такой «войне»

были только «наши» и «не наши», только «красные» и «белые», только

«злодеи-фашисты» и «герои»!.. С молодых ногтей детские писатели-коммунисты,

наподобие Аркадия Гайдара, пичкали детские души всякими

завиральными «мальчишами» и «военными тайнами»… Радостная пора

тридцать девятого – веселое время расширения границ, горячая эпоха

«освободительных походов»! И романтика! Романтика!.. Веселая и легкая

война! Война, как революция! И революция, как война!.. Не удивительно,

что, чуть подросши, подобного рода «мальчиши», как, например, молодой

поэт Павел Коган, принялись рифмовать вот такое:

 

Но мы еще дойдем до Ганга,

 

Но мы еще умрем в боях,

 

Чтоб от Японии до Англии

 

Сияла Родина моя!

 

И такие настроения среди молодежи в Советском Союзе были МАССОВЫМИ!..

Первое советское поколение, или – «ровесники Октября», как их

тогда называли, обманутое поколение. Погубленное поколение. Поколение,

фактически не знавшее ничего объективно ни об истории своей страны,

ни о мире за пределами Страны Советов. Из них готовили своеобразных

биороботов. Мускулы – для работы на заводах, выпускающих все новые и

новые горы вооружений, и пушечное мясо для будущей войны. «Мировой

пожар» требовал немало топлива. И «дровами» должны были стать эти молодые

жизни… Потом… Потом товарищи в Кремле стали поджигателями

будущей войны. Сначала подожгли Испанию в тридцать седьмом… Потом

товарищ Сталин в том самом – в «ежовом» – тридцать восьмом просил

Европу пропустить Красную Армию «спасать» Чехословакию от немцев…

Каковы были бы плоды «спасения» для самой Европы – догадаться, увы,

не трудно… Слава Богу, что Сталина тогда в Европу не пустили!..

 

Затем был знаменитый Пакт и раздел Польши между «красными» и немцами.

Присоединение Западной Украины и Белоруссии к СССР. Оккупация

стран Балтии. И снова присоединение к Союзу новых территорий. На

этот раз земель Бесарабии и Буковины, отторгнутых у соседней Румынии…

 

 

 

 

А в конце марта сорок первого происходит государственный переворот в

далекой от границ Страны Советов Югославии и новое ее, фактически,

коммунистическое, правительство заключает с Москвой мирный договор

о ненападении и о взаимном военном сотрудничестве в случае возможной

агрессии. Заключаются и другие интересные соглашения… На территорию

Югославии Москва посылает оружие. Так «красные» готовились к войне

в Европе… В начале апреля немцы наносят удар по Югославии. И Югославия

валится, как карточный домик, а Москва на помощь не спешит…

Немцы маршируют по Белграду и демонстрируют прессе всего цивилизованного

мира советские винтовки, обнаруженные в Югославии… Начинаются

взаимные упреки и дипломатические дрязги между Третьим Рейхом

и СССР… Такая она была – «веселая война»… А незадолго перед тем, в

конце ноября тридцать девятого… была Финляндия. Вернее, вторжение

Советов в Финляндию после ультиматумов – «переговоров об уточнении

линии границы»… И двести тысяч павших русских, вмерзших в финский

лед. Проломленная трупами русских парней бревенчато-земляная «линия

Маннергейма» и брошенный защитниками Суоми горящий Выборг. Горький

март сорокового… Признание СССР страной-агрессором и исключение

из Лиги Наций… Международное признание СССР страной-изгоем.

Фактическая изоляция режима кремлевских владык…

 

Потом был сокрушительный удар немецких войск по изготовившимся

к прыжку «красным» армиям, собранным на западных границах СССР к

июню тысяча девятьсот сорок первого… Что было дальше – знают все…

Трудная русско-германская кампания…

 

Итак… – продолжил Джон, – благодаря собственному героизму и жестокости

коммунистов, рабскому труду зэка и бесправной каторге рабочих

на заводах, бесправию крестьян в колхозах и повальному страху перед

карательной системой Сталина, русским удалось сломить хребет нацистским

армиям. Кстати, тут и помощь США оказалась не лишней… – заметил

майор ВВС США. – А результатами победы над нацистами явилось

дальнейшее упрочение режима коммунистов во главе со Сталиным и расширение

их влияния на мировой арене, особенно после того, как страны

Восточной Европы оказались у них под пятой, а в Китае воцарился «Сталин

номер два» – жестокий самодур – товарищ Мао. В те безрадостные

годы многим в мире было ясно, что с Востока на Европу и из Китая – в

Азию снова движется война.

 

 

 

 

И хотя после Хиросимы Сталин отказался, несмотря на все советы Жукова,

бросить свои танковые армии к Ла-Маншу, он не оставил свои планы

расширения царства «мира и социализма». Временная монополия Америки

только приостановила осуществление его планов мирового господства.

В тысяча девятьсот сорок девятом СССР сделал свою атомную бомбу.

 

Сразу после этого в СССР начинается подготовка к новой – Третьей

мировой войне. Войне с массированным применением атомного оружия…

В этот период на Чукотке разворачиваются аэродромы бомбардировочной

авиации, откуда непосредственно через Северный Полюс планируется нанести

удар по США (ракет, способных на такое, в те годы еще не существовало)…

 

 

– Ну, не совсем так… – вдруг возразил ему Ли Мань, – разрешите вас

поправить.

 

– Поправьте! Разрешаю, даже с радостью!.. – откликнулся с охотой

Джон.

 

– Итак… В те давние года межконтитнентальные баллистические ракеты

уже были на подходе… В августе тысяча девятьсот сорок шестого

Сергей Павлович Королев возглавил отдел баллистических ракет специального

конструкторского бюро НИИ номер восемьдесят восемь (что развился

и окреп, естественно, при бериевской «шарашке»), и уже семнадцатого

сентября сорок восьмого начались испытания знаменитой ракеты

Р-1, по конструкции своей точно повторявшей немецкую ракету ФАУ-2

Вернера фон Брауна. А еще позднее, уже в тысяча девятьсот пятьдесят

втором году в Союзе ССР была принята в эксплуатацию ракета Р-2А, с

дальностью полета до шестисот километров. Но и это не все… В начале

пятьдесят третьего года в СССР начинается проектирование знаменитой

ракеты Р-7 с массой в тысячу – тысячу четыреста килограммов. Все эти

работы возглавлял конструктор Королев…

 

– Да, все это правда. Слава Богу, что смерть Сталина и отставание в

работах по ракетной технике спасли тогда от гибели Европу и Америку…

И не только их… Не только их! – возразил коллеге Джон.

 

– Вы, пожалуй, правы. Тогда ракеты еще не могли играть в глобальной,

мировой войне свою главенствующую роль. Это было новое оружие. И

его было относительно немного, – согласился с другом Ли.

 

– Значит, я продолжу? Итак, Сталин делает ставку на масштабное ис

 

 

 

 

 

пользование бомбардировщиков в новой войне. А это значит, что на Крайнем

Севере аэродромы разворачиваются прямо на полярных льдах всех

северных морей вблизи от берегов СССР. От того времени дошла неясным

отсветом песня Александра Городницкого. А называется она – «Песня полярных

летчиков»:

 

Кожаные куртки, брошенные в угол,

 

Тряпкой занавешенное низкое окно.

 

Ходит за ангарами северная вьюга,

 

В маленькой гостинице пусто и темно…

 

Так богатый опыт длительных полярных перелетов из тридцатых, в

частности, опыт Валерия Чкалова не пропадал даром… И тогда же, сразу

после окончания мировой войны в СССР началась разработка и массовый

выпуск новейших видов вооружений и военной техники. Танк Т-54А,

плавающий танк ПТ-46, реактивный истребитель МиГ-17… В воздухе запахло

новой мировой войной… И как итог этих усилий, в пятидесятом

вспыхнула война в Корее. Перед началом войны, пятого марта (снова тот

же самый день!), Сталин пообещал оказать помощь «во всех вопросах»

правительству КНДР во главе с Ким Ир Сеном, запретив, впрочем, начинать

войну на Корейском полуострове без своей санкции. Двадцать пятого

июня пятидесятого года северокорейская армия вторглась за тридцать

восьмую параллель – линию раздела двух Корей, назвав свои действия

«контрударом». Так началась Корейская война…

 

РАЗГАДКА

 

– Вот тут… – Джон вынул из внутреннего кармана кителя сложенный

во много раз листочек. Даже не листочек, а, скорее, газетный обрывок.

Джон осторожно развернул его, разгладил бережно. – Я знаю… Знаю… –

замахал он руками, – эти старые газеты рвать нехорошо… Но ведь потом

Шестой отдел все спрячет в сейфы, засекретит, и без разрешения и виз

доступа к архивам не получишь… Ну, вот я и отщипнул немного с краю…

 

 

 

 

вроде, ненароком так, пока никто не видел… сегодня – еще до открытия

выставки… Послушайте, Ли! – сказал он встревожено. – Тут все сказано.

Война в Корее… Положение в Корее остается довольно неопределенным…

Переговоры… «10 июля 1951 года в городе Кэйтоне начались переговоры

о заключении перемирия. Но несмотря на это, американская бомбардировочная

авиация не только не прекращает наносить бомбовые удары, но наоборот,

усиливает бомбардировки тыловых территорий Северной Кореи,

по-видимому, в расчете на то, что массовые разрушения и дезорганизация

жизни населения заставят северокорейскую сторону быть более уступчивой.

Но патриоты… Народ Кореи никогда не встанет на колени… Борьба

с американским империализмом…» и так далее, – стал пропускать Джон

Картер строки газетной статьи. – Тут я пропускаю. Обыкновенная демагогическая

риторика большевиков. Много слов и мало информации… Ну, да

вот… – Джон достал из бокового кармана еще один обрывочек – уголок,

отодранный небрежно от старенькой газеты. Развернул его и продолжил

вслух читать: «Переговоры двух сторон неоднократно прекращались из-за

разногласий сторон относительно демаркационной линии и обмена пленными,

и в конце их военные действия сторон возобновились. В частности

летом и осенью 1951 года командование так называемыми силами ООН

предприняло две наступательные операции, которые, однако, к успеху их

не привели». Ясно, что силы на исходе… Там одна риторика… Капитализм…

Социализм… Империализм… и все такое. А вот и... «Последние

новости», – оказался в руках Джона очередной обрывок… – «В конце февраля

1953 года фронт противоборствующих сторон стабилизировался по

38 параллели, то есть, в самом узком месте полуострова». А дальше – и вовсе

уж невероятное, – заволновался Джон, вынимая из нагрудного кармана

еще клочок, в уголке которого отчетливо чернело – «ПРАВДА».

 

– Послушайте! Смотрите сами, Ли!… Ведь это же невероятно! – дернулся

Джон Картер, и Ли подумал, что командир немного не в себе. Но

пробежал глазами по газетным строкам и обомлел. На обрывке газетки

было: «После срыва перемирия в июне сего года войска КНДР, при поддержке

добровольцев из Народного Китая, перешли в решительное наступление

по всей линии фронта… На днях в Москве, на заседании Верховного

Совета Союза ССР в Кремле, в ходе приветственной речи, посвященной

открытию внеочередной сессии Верховного Совета Союза ССР,

 

 

 

 

товарищ Сталин И. В. сказал следующее: «Американцы больше мира не

хотят. И мы его теперь уже не хотим. Мы не такие дурачки, чтобы и впредь

позволять американским империалистам и империалистам из других капиталистических

стран вытирать свои кровавые сапоги о борющийся с оккупантами

народ Кореи!» – Аплодисменты – «В самое ближайшее время

весь советский народ, а также граждане всех стран народной демократии

совместными усилиями еще скажут свое самое решительное слово относительно

этой войны, развязанной силами международного империализма

и мировой реакции против народа КНДР! И этим самым внесут ясность

в действительную расстановку сил на международной арене!» – Бурные

аплодисменты – «Советский народ никогда не откажется от помощи корейскому

народу – борцу за мир и демократию!» – Бурные и продолжительные

аплодисменты – «И поддержит все усилия народа КНДР, направленные

на воссоединение свободной Родины и вызволение ее из кровавых

когтей различных ястребов мировой реакции – заокеанских мракобесов и

поджигателей атомной войны, а также их верных марионеток и сатрапов,

приспешников и подпевал – дикой банды диктатора и людоеда Ли Сын

Мана и прочих господ!» – Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие

в овации – «Еще один решительный удар по логову затаившегося

зверя – и мир, и свобода снова вернутся на Корейский полуостров!»

– Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овации, возгласы

из зала: «Слава великому Сталину!» – «Я считаю, что народ Кореи

достоин единой Родины – КНДР – и достоин своего грядущего светлого

будущего!» – так завершил товарищ Сталин И.В. свой доклад. Бурными

и продолжительными аплодисментами, переходящими в овации, и восторженными

возгласами с мест встретили депутаты Верховного Совета

Союза ССР»…

 

– Но этого просто-напросто не могло быть! Ведь Иосиф Сталин уже

к тому моменту умер. Всем известно, что Иосиф Сталин умер в двадцать

один час пятьдесят минут по московскому времени у себя на ближней

даче в поселке Кунцево, что под Москвой. И случилось это событие мировой

истории – пятого марта одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего

года от рождества Христова… – взволновался Джон. – Я тогда еще заметил

несоответствие некоторых поздних дат. Особенно от февраля и марта

пятьдесят третьего года. Когда мы с вами листали эти старые журналы,

 

 

 

 

все эти книги и особенно газеты… Теперь все ясно. Абсолютно понятно,

что та история, в которой мы находимся сейчас – не настоящая история

планеты. Ежели хотите, милый друг, – немного успокоился Джон Картер,

– альтернативная история. Похоже, что в результате каких-то действий в

двадцать первом веке на Земле произошло пространственно-временное

искривление, что ли… Впрочем, это довольно трудно объяснить, особенно

не специалисту. В свое время в Иллинойском технологическом нам

неплохо дали курс по теории относительности. Известная теория физика

Альберта Эйнштейна. Да, но там была теория! А тут… – всплеснул майор

руками. – Я думаю, что мы бессильны что-либо изменить. – Всплеснул он

вновь руками и сразу сник. Было похоже, что тяжелая волна отчаянья уже

накрыла Джона Картера.

 

– Да, в этом мире все не так… – проговорил Ли Мань негромко. – В

этом странном мире двадцать третьего июня тысяча девятьсот пятьдесят

третьего выходит «Правда», в которой есть статья, где приводятся слова

ЕЩЕ ЖИВОГО Сталина на сессии Верховного Совета, который всем

грозит войной… А война в Корее, вместо того, чтобы завершиться перемирием,

продолжается с новою силой. Притом, весьма похоже, что Иосиф

Сталин и в самом деле решился на массированное применение атомного

оружия на театре Корейской войны. А использование советских атомных

боезарядов – против войск ООН – и привело к полномасштабной, Третьей

мировой, войне и гибели цивилизации людей. По крайней мере, в ее

старом виде… – печально завершил Ли разговор и отвернулся от майора.

 

* * *

 

Мимо Ли и Джона Картера, вставших в уголке огромного конференц-

зала и мусолящих старинные бумажки, широкою рекой протекал станционный

народ. Инженеры-электронщики, радиотехники, девушки из отдела

информации, врачи и лингвисты-историки… Каждый в этот день спешил

полюбоваться на диковины ушедшей навсегда эпохи. И не только на

газеты, книжки и плакаты. На последнем транспорте Сафронов умудрился

отослать на станцию иные, найденные дикарями под руинами городов,

диковинные вещи.

 

 

 

 

Вон на центральном подиуме лакированным гробом взгромоздился

странный ящик. Тяжелый ламповый приемник «Беларусь» с эбонитовыми

черными ручками настройки. Рядом были выложены на обозрение различные

вещицы, позже найденные варварами и отданные в дар Сафронову-

Пророку… Под аккуратной планочкой – «ХАРАКТЕРНЫЕ ВЕЩИ

УШЕДШЕЙ ЭПОХИ» – лежала картонная, расплющенная временем коробочка

из-под папирос «Казбек» с силуэтом всадника в бурке и папахе,

гарцующего на фоне бело-голубых островерхих вершин, а рядом с нею

– невиданное богатство тех давних лет – россыпи ручных часов. «Чайка»

и «Победа» в потемневших и пошедших пятнами корпусах. «Луч», «Звезда

», «Полет»… Навсегда остановившееся время с расколотыми циферблатами

и мертвыми стрелками. Значок с надписью «ВЛКСМ», зубчатый

значок «ГТО II степени» с посеребренной кромочкой. Cувенирная вещичка

из красного и белого стекла – Спасская башня Кремля. Ученическое

перышко со звездочкой, воткнутое в деревянную, искусанную стародавним

учащимся ручку. Сиреневого цвета авторучка «Буревестник» с маленьким

насосиком внутри. Гранененький флакончик из-под духов «Красная

Москва» с красно-золотой этикеткой. Пузатые бутылочки одеколонов

«Шипр» и «Саша». Лосьон «Огуречный». И хищная ржавая сталь опасной

бритвы «Reinmetall»… Монетки по одной, пять, десять и пятнадцать копеек

сорок девятого года чеканки и молочно-белая фарфоровая чернильница-

непроливайка…

 

– «ВЛКСМ – волка съем!» – поглядел на значок Джон Картер и вспомнил

шуточку, слышанную от Сафронова. Улыбнулся краешками губ. Картер

до сегодняшнего дня не понимал ее скрытого смысла.

 

Тут же, сильно изуродованным и помятым мастодонтом, расположилось

чудовищных размеров авто. Легендарный ЗИС-110. А рядом с ним

желтела, радуясь встрече с людьми, горбатилась и пестрила чередою

шашечек лупоглазая и милая «Победа» – ГАЗ-М20В, сорок шестого года

выпуска. Под ее аллигаторовой пастью рубиново горело на решетке –

«М20», что означало – «Молотовец, двадцатая модель». Освобожденные

из плена городских руин, отмытые от многолетней копоти и грязи, эти

две автомашины казались всем на выставке живыми существами, радостно

и благодарно сверкавшими хромом радиаторных решеток, бамперов

и фар.

 

 

 

 

– Смотри… смотри, какой странный драндулет! – тычет наманикюренным

пальчиком девушка из экономического сектора.

 

– И как же это чудо звали русские? – поднимает удивленно бровки ее

подруга.

 

– «Победа», – читает первая девица, а погодя говорит, – по-русски это,

как у нас «Виктория»! Помнишь, Мэри, мы проходили в школе… У нас

в Британии в девятнадцатом столетии была такая королева… Ну, ты ее

должна все-таки знать! При ней жил Диккенс… А еще при ней построили

в Вестминстере парламент. Завоевали Индию, и зазвонил Биг-Бен…

 

– Да… Но зачем ты про это!… – рассердилась на нее подруга. – Сейчас

нет Лондона. Я видела фотографии, полученные с зондов. Мне показывал

их Алекс… Да там, – стала задыхаться девушка, – ничего теперь нет. Одни

руины. А у поверженной колонны адмирала Нельсона бегают лисы и волки.

Бурые медведи живут в Гайд-парке…

 

– Прости, прости меня! Я не хотела… – принялась оправдываться первая.

 

 

Необычно долгий день, полный тревог, подходил к концу. Проходившие

мимо майор Джон Картер и старший лейтенант Ли Мань услышали

разговор и переглянулись. Было ясно, что они что-то задумали…

 

Буквально через минуту Джон вытащил из кармана командирского кителя

блестящую фляжечку. Вот он отвинтил крышечку, жадно глотнул и

протянул фляжку Ли, довольно выдохнув: «Ну, за победу! За нашу победу!

».

 

 

 

 

ПУТЬ ДОМОЙ – ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

СЕНСАЦИЯ

 

– Так вы считаете, что между этими двумя событиями есть взаимосвязь?

И какая же? – нападал на только что завершившего доклад Михаила

Юсуфовича верткий юнец из информационного отдела. – Вы что думаете,

прямо так и написать в открытый меморандум… Врачи-де были,

в самом деле… отравители! Да нас же разорвет еврейская община!.. Да

нам они, черти, что припишут?! Пропаганду погромов! Черносотенство

и антисемитизм! Господин Сафронов, это немыслимо!.. Немыслимо, чтоб

академик Борис Збарский, Михаил Вовси, Яков Раппопорт и сам великий

Владимир Виноградов – все были виновны!.. Да когда мы вернемся – нас

за такое разорвут! Подведут под Международный Трибунал в Гааге! Уж

будьте в том уверены! Израиль инициирует процесс! А Штаты, как всегда,

поддержат! При таком огромном произральском лобби в стенах Конгресса

уже не способны принимать другие политические решения!..

 

– Господа и дамы… Господа и дамы! – повысил, немного осмелев,

свой голос Михаил Юсуфович. – Я призываю к спокойствию!.. – и секретарским

молоточком, зажатым в пальцах крепкой, но трясущейся руки,

ударил в гонг.

 

Звук гонга ровной волной прокатился по большой аудитории и утонул

в звукопоглощающих панелях бело-розовой пластиковой обшивки.

 

– И все же я настаиваю!.. – закричал юнец. – В конце концов, когда мы

прибудем в Хьюстон, я лично обо всем доложу! Я отмежуюсь от такого!

Нет, вы меня на нары не затянете! Хороша история – «врачи-убийцы»!

Да меня потом… – захлебнулся он. – Ни в газету, ни в журнал какой, ни

на радио потом не сунешься... Я знаю, вы привыкли у себя в ГэБэ! Ну,

все эти ваши дела! Юлиус Телесин… «Отказники»… «Самолетное дело»

семидесятого… Анатолий Щаранский… Принятие поправки «Джексона-

Вэника» в Конгрессе США было вызвано вот этим… – разошелся он... –

Там, в КаГэБэ, все были сплошь антисемиты!..

 

После этих слов добрая половина аудитории вдруг оживилась. Кто-то

поднялся на ноги. И захлопал… Кто-то сзади истошно крикнул: «Браво!»

 

 

 

 

– и тоже принялся истерично аплодировать. За одним вскочил другой. За

ним поднялся третий и тоже затусил ладошками. Послышались крики, и

понеслись из распахнувшихся глоток злые оскорбления… После спорьщики

принялись орать… На них сперва зашикали… Они не унимались…

И вот один боец уже заехал оппоненту по уху. Тот не остался в долгу, и

они сцепились…

 

«Наших бьют!» – пронеслось по аудитории, и в одном углу образовалась

«свалка»… Потом в зал ввалилась внутристанционная охрана…

Здоровые мужики в униформе принялись растаскивать самых отчаянных

спорщиков, а уже дерущимся, разгоряченным и потным от азарта, заламывали

руки и защелкивали на запястьях наручники… И когда гам смолк,

капитан ГБ РФ Сафронов Михаил Юсуфович смог закончить свое выступление.

 

 

– Тут нас спрашивают… А какова, господа, будет, так сказать, международная

реакция на такую сенсацию? Как на нее посмотрит общественное

мнение там – на Земле? – он помолчал немного. Тяжело смерил взглядом

кафедру с шариком малюсенького микрофона и, кашлянув, сказал, –

Да… никак… Никак! – снова повторил он в микрофон, сняв его с черного

держателя штатива и поднеся так близко ко рту, что звуки, вылетающие из

динамиков, стали нестерпимо резкими.

 

Сафронов сунул микрофон обратно в гнездо. – А кому прикажете говорить?

И существует ли Трибунал в Гааге? Какой такой Международный

Трибунал, ну, я спрашиваю? Где он? Я его не вижу! Может, он осудит тех,

кто сделал планету почти безлюдной? И где Гаага? Дамбы в Нидерландах

были взорваны. Море, море поглотило всю Голландию... И что на месте

Хьстона сегодня, господа?.. – он тяжело облокотился о плексиглазовую

стойку. – Да ничего! – выдавил он, и горькие слезы готовы были брызнуть

из его серых, так много повидавших глаз.

 

– На планете Земля практически отсутствует цивилизация в той форме,

в которой мы ее знали в нашем двадцать первом веке. В настоящий

момент на Земле обитают мелкие, разобщенные группки людей. В совокупности

всех потомков выжившего населения не больше, чем миллион

человек. И практически у всех материальная и духовная культура пребывают

на стадии дикости… Я уже рассказывал, – продолжал Сафронов, уже

осмелев, – что работал с такими племенами там, внизу, – указал Пророк-

 

 

 

 

Сафронов в пол. – Я работал на территории бывшей некогда Украины,

в ареале обитания Двенадцати Племен, между рекой Припять и рекою

Днепр. Это – старинные земли славян. Еще в третьем – пятом веках новой

эры эти земли были заселены племенами полян и древлян… Впрочем, это

нам уже совсем неважно, – оборвал он себя. – Вы мне можете не верить…

Поверьте фактам… – стал нажимать он клавиши компьютера, и за его спиной

острые лучи проектора вперлись в белый лист экрана.

 

– Ну, вот же! Смотрите сами! – стал водить он по экрану лазерной искоркой

указки. Читайте: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Коммунистическая

партия Советского Союза»… Орден Ленина. «ПРАВДА»…

А в уголку – «Газета основана 3 мая 1912 года В. И. Лениным… Орган

Центрального Комитета КПСС»… – продолжал считывать с экрана Михаил

Юсуфович. – Сами видите, что никакой фальшивки нет!.. – подытожил

он и продолжал: «№ 14 (922684)»… звездочка… «понедельник 13 января

1953 года» и снова звездочка… и цена... – заговорил Пророк уже немного

громче, – вполне правильная – 20 коп… Этот номер – подлинный! – заключил

капитан ФСБ РФ. – Ну и дальше… Это всем уже знакомо… – снова заплясала

на экране маленькая, лазерная искорка, – «ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ

И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ – ВРАЧЕЙ». «Заявление

для прессы от МГБ СССР… На днях в Москве органами государственной

безопасности была арестована группа из девяти врачей-вредителей

(профессор Вовси, Виноградов, Фельдман, Этингер, Гринштейн и др.). В

настоящее время следственными органами установлено, что участники

террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя

доверием больных, злодейски подрывали здоровье последних…

Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи Жданов

и Щербаков. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью

товарища Жданова, умышленно скрыли имеющийся у него инфаркт

миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию

режим и тем самым умертвили товарища Жданова... Презренных наймитов,

продавшихся за доллары и стерлинги, советский народ раздавит, как

омерзительную гадину». А на второй станице, вот тут, – снова побежала

искорка по старому, газетному листу на полотне экрана, – «ПОДВИГ

РУССКОЙ ПАТРИОТКИ»… «Простой советский врач, горячо и искренне

любящий нашу Советскую Родину, до конца верный своему врачебному

 

 

 

 

и человеческому долгу, простая советская женщина и русская патриотка

Лидия Тимашук»… Ну и так далее… Ниже следует всякая мура про эту

Лидию и ее мнимый подвиг… «ПОЧТА ЛИДИИ ТИМАШУК» – письма

со стишками самопальными...

 

Позор вам, мерзкие подонки,

 

За ваши черные дела!

 

А славной русской патриотке

 

На веки вечные хвала!

 

Кто такое и писал? Простой ли народ, или ребята эМГэБэ?.. Но газета

эта подлинная!.. А вот номер «ПРАВДЫ» за восьмое марта пятьдесят

третьего года. Полюбуйтесь сами! И оформление – такое же! Все на месте!

Все правильно! А вы кричите мне: «Фальшивка!» – осмелел Михаил

Юсуфович. – А почему? А потому, что история, которой принадлежит

этот номер газеты – уже НЕ НАША ИСТОРИЯ! Это – другая история!

Поймите же это, господа и дамы!.. Да прочитайте, прочитайте заголовки!

Я сам вначале не поверил, а потом… Вот тут, – запрыгала красная искорка,

– «ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ». Заявление для прессы от МГБ

СССР… «На днях в Москве органами государственной безопасности

была арестована группа из восьми высокопоставленных и широко известных

лиц, работавших в аппарате ЦК КПСС и являвшихся членами Советского

правительства и высокопоставленными лицами (Берия, Маленков,

Каганович, Микоян, Молотов, Хрущев, а также Жуков и Шепилов).

В настоящее время следственными органами МГБ было установлено, что

участники террористической группы, используя свое высокое служебное

положение и злоупотребляя… ну и так далее... Ну, а дальше – цитирую:

«В ходе проведенных следственных мероприятий работниками МГБ была

выявлена связь между группой ранее арестованных врачей-вредителей и

высокопоставленными изменниками, которые являлись непосредственными

организаторами их деятельности… Выполняя волю своих англо-американских

хозяев, обе группы представляли из себя фактически единый

конгломерат шпионов и изменников, убийц и провокаторов (блок Берия-

Вовси), который при осуществлении подрывной и вредительской работы

на территории СССР имел далеко идущие планы. Как свою ближайшую

 

 

 

 

цель, он задумывал осуществить злодейское убийство товарища Сталина

И.В., с последующим захватом власти и проведением мероприятий, направленных

на осуществление реставрации капитализма в СССР»… А

дальше… – «Лишить всех воинских званий и государственных наград…

В настоящее время все подлые изменники и предатели Советской Родины

дают признательные показания. Все они предстанут перед справедливым

советским судом»…

 

А потом уже знакомое нам: «Презренных наймитов, продавшихся за

доллары и стерлинги, советский народ раздавит, как омерзительную гадину

». Это статеечка «ДОРОГОЙ ИУДЫ»… «Как презренный Иуда продал

за тридцать сребренников своего учителя и друга Иисуса Христа на поругание

религиозным фанатикам и властолюбцам тех лет, фарисеям с саддукеями,

так и эти отвратительные звери… клубок гремучих змей… эти

изверги рода человеческого, потерявшие всяческий облик людей»… Короче,

обычный набор – «моральное разложение», «иуды», «грязные предатели

», «сифилитик-сластолюбец, извращенец и дегенерат Лаврентий

Берия», «мерзкая помесь свиньи и собаки», «английский шпион, работавший

в Баку и верный холуй другого подлеца и гада – Анастаса Микояна» и

прочие газетные ругательства тех лет… Или вот еще статейки – «Правда»

и «Известия», «Вечерняя Москва», «Неделя»… – замелькали на экране

заголовки газет, истекая злобой: «МАСКИ СОРВАНЫ» – «КУКЛОВОД

И КУКЛЫ» – «НЕЧИСТЬ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ И ЕЕ ПОКРОВИТЕЛИ»

– «ГРЯЗНЫЕ МАРИОНЕТКИ, ИЛИ СНОВА О ТАЙНЫХ УБИЙСТВАХ»

– «ТАЙНА ГИБЕЛИ ТОВАРИЩА ДИМИТРОВА РАСКРЫТА» – «ЧУЖИЕ!?

КТО ПРЯЧЕТСЯ ЗА БЕЛОЙ ШИРМОЙ!?..». «ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ…

КТО ОН?» – вопрошала старинная «Правда» и сама же отвечала:

«Мастер плаща и кинжала, холуй Нью-Йоркского Уолл-Стрита и знаток

заплечных дел, профессиональный провокатор и мерзейший домашний

тиран, безжалостный паук и подленькая крыса»… И снова – «Гнусный извращенец

и прирожденный злодей, разложившийся вконец убийца – кровосос

без Родины, без чести и без совести… Такие, как Лаврентий Берия

и его подручные – есть только мразь и грязь под колесами истории…» –

такими словами завершалась огромная передовица «Известий» – жирный

заголовок которой – «СУРОВЫЙ ПРИГОВОР НАРОДА. СООБЩЕНИЕ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОЛЛЕГИИ МГБ СССР» – за вто

 

 

 

 

 

рую неделю марта пятьдесят третьего года резал простыню экрана перед

огорошенными зрителями.

 

И еще... – добавил Михаил Сафронов, – как установила криминалистическая

экспертиза специалистов у нас на Станции – газеты подлинные!

Это не какая-то фальшивка! Экспертиза краски и шрифта, состава бумажных

волокон, а также данные радиоуглеродного анализа и рентгеновской

томографии не оставляют возможности сомневаться. Мы попали в неприятную

историю. В альтернативную историю, сказал бы я…

 

– Такое просто невозможно! Вы нас всех обманываете! – крикнул кто-

то голосисто из середки.

 

– Да! Доказательства?! Где доказательства?! Предоставьте нам еще

пару-тройку доказательств! – снова накатила волна. – Доказательств! Доказательств!..

– принялась скандировать часть усмиренных драчунов, поднявшись

на ноги со стиснутыми кулаками.

 

* * *

 

– Вы хотите еще доказательств? Извольте! – продолжал Сафронов. –

Посмотрите на две карикатуры… Вот одна. И вот вторая… Обратите внимание

на сходство двух рисунков. Вот карикатура в «Крокодиле» за январь

пятьдесят третьего года. А рядом – рисунок из того самого журнала, но

уже за март… Посмотрите сами и найдите разницу…

 

Слева был изображен довольно грузный тип с крючковатым носом,

с черными очечками на нем, с которого слетает маска «добряка-врача».

Пойманный за шиворот распахнутого белого халата огромной рукой, этот

тип ощерил злобно зубы. Скрюченные, вымазанных кровью пальцы. И

сыплющиеся из кармана золотые доллары. А позади красуется перевернутая

шляпа с нарисованным знаком американского доллара, надписью

«Американско- английская разведка. «Органами Государственной Безопасности

раскрыта террористическая группа врачей-вредителей, убийц,

агентов иностранных разведок». – Гласила надпись на рисунке.

 

– Это первая, январская карикатура, – пояснил Михаил Юсуфович.

– А вот…

 

И перед публикой предстала уже пара господ, висящих, как котята, когда

тех берут за шкирку. Две мускулистые руки держали двух господ. Уже

 

 

 

 

знакомого крючконосого врача-злодея и второго – грузного типа с пенсне,

чье портретное сходство с товарищем Берия не приметить мог только

слепой человек… Под рисунком красовалась надпись: «ПОЙМАЛИ ГАДОВ!

».

 

– «Поймали гадов!»... Оцените!.. – хмыкнул Михаил Юсуфович. – А

вот еще передовицы «Правды»: «ИЗ ЗАЛА СУДА»… – «На днях в Колонном

зале Дома Союзов в Москве начался открытый судебный процесс

над шпионами, изменниками и врагами трудового народа СССР – группой

Берия-Вовси». Вот говорит Руденко Роман Андреевич, главный прокурор

Союза ССР: «Не люди – звери, жалкие мартышки и человекообразные

свиньи, юля и изворачиваясь, проникли в ряды Коммунистической

партии Ленина-Сталина и сталинского Центрального Комитета… Безмерна

тяжесть совершенных ими злодеяний… Нет слов, чтобы описать

всю глубину падения этих господ»… А вот их конец, – сказал Сафронов

и прочел: «Газета «Правда»… Март месяц… «ПРИГОВОР НАРОДА»…

«Назначить казнь изменникам на Лобном месте Красной Площади в Москве…

Все трудящиеся Союза ССР с глубочайшим одобрением и ликованием

встретили решение суда, как единственно возможное и вполне

справедливое»… – Ну, вот и итог. Полюбуйтесь, на четвертой полосе того

же номера: «БЕЗОБРАЗНАЯ АНТИСОВЕТСКАЯ СТРЯПНЯ»… – «В последнее

время в определенных кругах ряда капиталистических стран распространяются

безответственные слухи о якобы имевших в СССР место

нападениях на лиц еврейской национальности со стороны малочисленных

групп фашиствующих хулиганов… В ходе гнусной антисоветской кампании,

а также наглой клеветы на лагерь мира и социализма, Советскому

правительству были заявлены так называемые «протесты», что само по

себе уже является грубейшим вмешательством во внутренние дела Союза

ССР и может расцениваться руководством нашей страны, как прямое объявление

войны… Особенно цинично эти заявления звучат сегодня, когда

борьба корейского народа против империалистических поджигателей войны

на Корейском полуострове вступила в свою решительную стадию, и

час воссоединения демократической Кореи уже так близок!».

 

На экран выплыл новый слайд с газетным листом. «АМЕРИКА ПРОВОДИТ

ТОТАЛЬНУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ! ИМПЕРИАЛИСТЫ РАЗВЯЗЫВАЮТ

РУКИ! – орал аршинными буквами газетный заголовок, и еще,

 

 

 

 

и еще: «ВОЕННЫЕ ИГРИЩА ИМПЕРИАЛИСТОВ ФРГ!» – «ПРОВОКАЦИИ

НА ГЕРМАНСКОЙ ГРАНИЦЕ!» – «ЗАЩИТИМ ДЕЛО МИРА И

СОЦИАЛИЗМА!»…

 

С чувством глубокого удовлетворения все трудящиеся в едином порыве

горячо приветствовали интербригады из граждан СССР в помощь

народу Кореи… Собрания в армейских коллективах… «Запишите меня

добровольцем!» – кричат молодые бойцы. – «Мы должны спасти Корею

от американского фашизма!» – вот лозунг интербригадовцев марта пятьдесят

третьего…

 

– Итог вы уже знаете… – вздохнул Сафронов. – На третьей неделе марта

газета «Правда» сообщает: «В бессилии остановить процесс объединения

демократической Кореи, американский генерал Дуглас Макартур

отдал приказ применить атомное оружие... что правительство Советского

Союза расценивает, как акт агрессии против СССР и считает Союз ССР

отныне находящимся в состоянии войны с Соединенными Штатами Америки

»… Две страны применили атомные бомбы… – сказал он скорбно.

Вот и не осталось никого… Да, живет миллион человек. Сумели приспособиться

и выжить. Дикари… – тяжело выдавливал слова он, стараясь не

зарыдать. – Дикари… Еще недавно ваалам и астратам поклонялись. Да и

сейчас… Прости, Господи…

 

– А можно ли их, при наших знаниях, подвести на уровень культуры

века, скажем, двадцатого или хоть бы девятнадцатого? – спросила, поднявшись

с места, черноволосая девица в роговых очечках. – Мы можем

быть для них, как боги… А они, разумные люди, смогут все быстро наверстать?!

 

 

– Эх, если бы все было так просто… – повернул лицо с красными глазами

Михаил Юсуфович. – Поймите, милая девочка… – вдруг заговорил

он необыкновенно ласково. – Понимаете, ведь цивилизация – не есть механическая

сумма неких знаний и умений, данных кем-то серой массе…

Культура – это не подарок от героев и богов. Культура – это достижения

самих людей. Из их удач и неудач. И отбор удач в культурную копилку.

Вспомните, господа, «культура» – по-гречески есть «возделанная почва».

Возделанная! – Только теми, кто живет на ней и эту почву пашет! И в прямом,

и в переносном смысле… Что за толк, если мы покажем им репродукции

«Троицы» Рублева или «Джоконды» Леонардо? Это ведь не их!

 

 

 

 

Не они это сотворили… Ни любить, ни ценить, ни принять такое они не

способны… Ну, ладно, религию, искусство и закон мы насадить можем. А

вот физику им как прикажете рассказывать? Или химию? Математику или

элементарную механику господина Ньютона? Да у них для наук и понятий

в языке совсем нет… Как растолковать таким людям про атомы и протоны-

электроны, если они, благодаря рассказам предков, глубоко уверены

в реальном существовании великого Змея Ка, который в давний Судный

день гулял по небу в превеликом гневе, и все бежало и скрывалось от него

на Земле… Более того, дикари уверены, что этот Судный день будет снова,

но когда – не знают… Они не знают… Ну а мы-то знаем! Когда доберутся

до атомов и до их внутренних сил!.. Поймите, наконец, – вздохнул самозванный

Пророк, что – между ними и нами – пропасть малопроходимая.

Они, как дети. И слава тебе, Господи!.. Нету у них изысканий в науках…

А может, и лучше? Еще успеют, и к звездам полетят еще, если Змея своего

до поры на соседей не выпустят… А пока... Да, есть мои Ученики. Мои

двенадцать. Лечат, учат, насаждают… Но, ведь это – работа на века. А

если голод? Или – война? Или чума какая на планете? Тогда пропало все!

Пропал и монастырь наш, и все труды Сафронова-Пророка! Надо, чтобы

много было на планете таких «очагов». А один очаг-рассадник знаний –

это и смешно, и ненадежно. Не утянет он и маленькую часть одичавшей

планеты в будущий двадцать первый век. Сами обязаны люди лезть из

дикости и серой шкуры. Мир познавать и создавать разумные законы общей

жизни. Мы на нашей «Альфа-Бета-Икс» все смертны. Нас мало, да и

мы уже чужие планете Земля. Им самим – по пути развития, познания, а

может, и безумия, и даже гибели – идти. И в горку, и под горку. Все своими

ножками, ножками, ножками… И так – тысячи лет, до самого, может,

прости Боже, погубившего их предков термояда… А все-таки я им немного

завидую… – сказал Михаил Юсуфович, помолчав. – Им принадлежит

будущее. А мы – прошлое. Дурацкий паноптикум из узких специалистов-

умников на неведомой им земной орбите… Вот мы говорим про них –

«дикари»! – продолжал Сафронов и усмехнулся криво. – А кто из нас тут

не дикарь? Да заглохни завтра наши двигатели, или соверши мы высадку

на Землю, из нашего светла-тепла, мы, пожалуй, скоро вымрем там, внизу.

А они – живут. Охотятся на кабана. Капусту квасят. Детей рожают. Лазают

в развалины городов за железом, за бесполезными вещицами, коим приме

 

 

 

 

 

нения не знают. За нашими позорными бумажками!.. Вот, два автомобиля,

почти целых, тяжелых, из-под обвалившейся крыши бывшего автосалона

града Киева, мне с благодарностью доставили… Дети, чистые дети… Да,

их мир дик, силен и… молод! И я сам, немолодой уже мужик, стал с ними

бодрей! И даже моложе!.. Да, вожди у них… А у нас – чем были лучше?..

Да, еще недавно жены в племенах были общие, а теперь, слава Богу, на

такое – табу… А у нас, в двадцать первом столетии, черт те что приключалось…

Я и сам был – по молодым годам – ходок…

 

А какие они мастера! – улыбнулся Михаил Юсуфович. – Золотые

руки! Представьте, к примеру, обыкновеннейший колодец. Примитивное

сооружение, а вода черпается легко – «журавль» поставлен правильно, и

без знания со стороны «дикарей» геометрии и механики. А всего дел, что

длиннющая жердь, на одном конце которой проржавленные танковые траки

веревками привязаны, на другой – ведро на цепи. Кстати, цепь-то не

фабричная! Из кузни местной! Вот она – цивилизация! Верней, ее заря…

Или их традиционный деревянный сруб. Их исконный деревенский дом.

Благо лесом, без вмешательства людей, заросла теперь Европа. Сами видели

фото. Возможно, что на рост радиация вначале повлияла… Но ведь

в этом огромная мудрость Земли. Всего сто пятьдесят годов с момента

катастрофы – и планета затянула раны, нанесенные природе человеком.

Заросли распаханные поля. Обрушились плотины водохранилищ. Заросли

останки безумных городов. И там, где шумели толпы клерков и рабочих,

орали партийные митинги и гундели телестудии – теперь шумят деревья и

гуляют лоси и медведи. Земля – великий дворник! Бензин, мазут, авиационный

керосин и машинное масло, выпущенную из земного чрева нефть и

выбитый из недр уран – Земля переварила все! И убралась в своем огромном

доме, не только для человека уготованном. Земля-хозяйка снова все

поставила на место! И в этом – мудрость планеты Земля!

 

– А как там устроен дом? Расскажите… – робко сказала курносая, очкастая

брюнетка.

 

– Ах, да… – встрепенулся Сафронов. – Значит, дом пятистопный. Он

так называется… Первая стопа у них – жилая. Вторая – сени или коридор.

Три остальных – постройки разные хозяйственные. Вот они – самые

интересные… Крестьянский дом – это целая вселенная. В нем есть все.

Крыша дома – космос. Чердак – небеса. Горница, изба, или как ее назы

 

 

 

 

 

вают «дикари» – истопель – это как бы сама земля, то есть, маленький

кусочек мира, где живут люди – мир живых людей. А вот подклеть – царство

мертвых – царство Змея Ка. Подземное царство, то есть, ад. А небеса

– тоже змеевы. Там – Золотая Луна и звезды – глазенки змеенышевы… А

соединяет все тотемное животное. Корова или лошадь – древнейший друг

людей. Оттого над воротами или на коньке избы лошадиные и коровьи черепа

развешены. Вот, смотрите... – стал Сафронов щелкать клавиатурой, и

на белом листе экрана замелькали красочные слайды. – Вот для животных

– друзей и кормильцев людей – сени и двор… А вот поветь и сеновал…

Вот мир неживой природы – чулан, или несколько чуланов, и кладовки…

 

А уж про северную Русь… Лесом все поросло, да и живут люди еще

общинно. Первобытно-общинный строй в стадии раннего разложения и

перехода к феодализму… – простите за старую марксистскую скуку. Нас в

свое время натаскали, еще в академии… Выбивали двадцать лет, а оно сидит,

зараза… Все штампы… «Революционно»… «прогрессивно»… «реакция

»… – все прошлое Земли перебираем, вон, как мои друзья – майор

Джон Картер и старший лейтенант Ли Мань…

 

Дома называют хороминами. Я видел большие дома, где к жилой части

примыкают хозяйственные помещения с мастерскими, кладовыми, с

обширными хлевами... Встречается и двухэтажный дом. Не дом – контора

и фабрика! И гнездо большой, работящей семьи… В таком-то доме может

разместиться семья в пятнадцать-двадцать человек. В иных, более северных,

местах, дома делятся на летнюю, обычно просторную и неотапливаемую,

избу и небольшую зимовку с хорошей русской печью, где крестьянская

семья и коротает холодное время…

 

А еще в хозяйственный крестьянский двор могут входить отдельно

стоящие сараи, амбары, тот же колодец и ледник… Весь этот сложный

комплекс может быть под единой крышей. Тогда сравнение его со Вселенной

вполне оправдано. Все на своих местах. Во всем порядок, место,

лад… Крестьянский двор – место независимое и автономное. Вроде как

наша станция «Альфа-Бета-Икс», только древняя… – расплылся он в широкой

улыбке.

 

– Есть такая присказка – «Провались земля и небо, я на кочке полежу»…

Так это про крестьянское хозяйство. Подворье похоже на космическую

станцию в автономном плаваньи по космосу или на корабль, несущийся по

 

 

 

 

морю жизни… Деревянный, бревенчатый, смолистый край. И деревянные

постройки без единого гвоздя… Кстати, так было всегда на Руси. Деревянные

чудо прошлого – Кижи. Теперь их нет. Но память… Память убить не

способны у русского ни войны, ни года… Северные мастера – знаменитые

плотники, согласно старинным преданиям, не раз уходили и в другие земли,

неся туда свое ремесло… В Норвегию… И даже в Индию! Недаром

индийские храмы несли на себе черты русской, деревянной храмовой архитектуры.

Даже имя главного языческого бога у индусов было – Кришна!

По-русски это – «крыша»! Русский крестьянин, соседствуя с лесом, создал

целую деревянную цивилизацию. И это действительно здорово…

 

– Да ведь мы не хотим тут остаться. Нам бы и домой пора… – перебила

речь Сафронова очкастая девица.

 

– Да, пора… – встрепенулся Михаил Юсуфович. – Мы тут обсудили и

кое-что придумали…

 

– Так вы нам скажете о том? – напористо зазвучали голоса из зала. –

Говорите же! Поскорей!..

 

– Всему время и место, господа! Завтра, во второй день конференции,

я выступлю с докладом по физике и… со всеми нашими мыслишками,

которые я, и Джон, и Ли желаем донести до почтеннейшей публики. – Так

закончил он свою долгую лекцию-доклад, учтиво поклонился и быстрым

шагом сошел в зал.

 

ДОКЛАД ПО ФИЗИКЕ

 

– Прошу меня простить за скучную наукообразность… – так начал

Михаил Сафронов свой доклад второго дня на закрытой научно-практической

конференции для специалистов «ГЛОБАЛЬНАЯ КАТАСТРОФА

ЗЕМНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ И ЕЕ ВСЕМИРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ

ДЛЯ БУДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА», – но я посмею освежить

в памяти тех, кто уже забыл, и объясню тем, кто не знает, некоторые элементарные

понятия из физики. Итак – ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ,

– начал он важно, – теория, описывающая универсальные пространственно

– временные свойства физических процессов. В приближении, когда

 

 

 

 

тяготением можно пренебречь, пространство-время считается плоским, и

его свойства являются предметом частной, то есть, специальной теории

относительности, созданной Альбертом Эйнштейном в тысяча девятьсот

пятом году.

 

Наличие тяготения приводит к искривлению реального пространства-

времени, свойства которого изучаются в общей теории относительности

– то есть, теории тяготения, также созданной Альбертом Эйнштейном в

пятнадцатом-шестнадцатом годах… В основе теории относительности лежат

два постулата: принцип относительности и независимость скорости

света от движения системы отсчета. В частности, во всех инерциальных

системах отсчета скорость света постоянна и равна «с».

 

Основным понятием теории относительности является событие, происходящее

в данной точке пространства в данный момент времени. И поскольку

реальные события, – продолжал Сафронов, – имеют протяженность

в пространстве и во времени, то понятие события в теории относительности

– идеализация, пригодная вплоть до расстояния, примерно

– десять в минус восемнадцатой степени метра, и во времени – десять

в минус двадцать шестой степени секунды. Основные эффекты теории

относительности: существование предельной скорости передачи любых

взаимодействий, относительность одновременности, замедление течения

времени в быстродвижущемся теле, сокращение продольных – в направлении

движения – размеров тел и еще многое другое…

 

В настоящее время науке хорошо известны следующие ее эффекты:

ускорение хода часов в космосе из-за разности гравитационных потенциалов

на борту космического корабля и на поверхности Земли, или задержка

радиолокационных сигналов в Солнечной системе из-за гравитационного

искривления пространства. Известно смещение спектральных линий из-

за изменения интенсивности гравитационного поля, а также гравитационное

отклонение светового луча, доходящего до нашего глаза от далекой

звезды… Теория относительности многократно была подтверждена экспериментам

по измерению времени жизни нестабильных частиц, то есть,

изучению пучков частиц в ускорителях, и так далее... Я полагаю, – продолжал

Сафронов, – что еще в момент взлета наш корабль нечаянно угодил

в так называемую пространственно-временную воронку, вызванную

действием какого-то мощного ускорителя элементарных частиц… – Вы

 

 

 

 

ничего такого не припоминаете? – спросил Сафронов у внимательно притихших

слушателей.

 

– Да, было... Адроннный коллайдер называлась эта штука!.. – заголосили

сразу с мест. – Был учеными построен чудовищный «бублик» для

прогонки в его недрах нейтронов-электронов. Расположен был на французско-

швейцарской границе… Тогда они хотели получить в нем некую

антиматерию… И клялись при этом Богом, что все безопасно… – зазвучали

голоса из разных концов зала.

 

– И теперь наш единственный шанс угодить домой – это научиться

совершать прыжки во времени. А для этого нашей Станции придется двигаться

вокруг Земли, в противоположную ее вращению сторону, с чудовищной

скоростью! Больше скорости звука!.. Кстати, ведь еще Алиса из

Страны Чудес в сказке английского писателя Льюиса Кэрролла говаривала:

«Чтобы всегда оставаться на одном и том же месте, надо очень быстро

бежать». Надо быстро бежать! Ну что же, это выход. Но мы побежим так

быстро, чтобы не стоять во времени, а в нем переместиться.

 

Но, как этого достичь? И тут есть одно решение… Всем известно, –

продолжал Сафронов, – что на борту у нас есть ядерный реактор. Это

двигатель нашей Станции, простите меня за банальность…

 

Напомню, что, при сгорании нефти и газа энергия химических связей

превращается в тепло. Так происходило в прошлые дни двадцать первого

века на всех тепловых электростанциях. В ядерном реакторе то же самое

происходит с высвобождением энергии ядра тяжелых элементов – урана

и плутония. Но, как известно, в таком процессе могут участвовать только

ядра, имеющие определенную массу. Это – ядра изотопов. Кстати, слово

«изотоп» происходит от греческих слов – «исос», что означает равный, и

«топос», что означает «место».

 

В атомных ядрах содержится одинаковое число протонов и разное –

нейтронов, из-за чего ядра разных изотопов одного и того же элемента

имеют разную массу. У урана, например, пятнадцать изотопов, а самый

распространенный уран – это уран-двести тридцать восемь. А вот в ядерных

реакциях участвует только уран-двести тридцать пять. При делении

его ядер выделяется энергия – она и работает на ядерных энергетических

установках. Как известно, – продолжал Михаил Юсуфович, – реакция деления

урана протекает следующим образом. Ядро урана самопроизволь

 

 

 

 

 

но распадается на несколько осколков, среди них есть частицы высокой

энергии – нейтроны, а в среднем на каждые десять распадов приходится

двадцать пять нейтронов. Они попадают в ядра соседних атомов и разбивают

их, освобождая нейтроны и огромное количество тепла. Кстати,

при делении только одного грамма урана выделяется столько же тепла,

сколько при сгорании трех тонн каменного угля.

 

Управляемая реакция идет в атомном реакторе. В его главной части

– активной зоне – находятся тепловыделяющие элементы (ТВЭЛы). Это

трубки с изотопами урана или плутония и стержни из бора или кадмия.

Бор и кадмий поглощают нейтроны и тем самым снижают скорость реакции.

Захват нейтронов происходит очень быстро – примерно за стомиллионную

долю секунды. Но, если дать «прореагировать» всем нейтронам

одновременно, произойдет атомный взрыв. Поэтому активную зону

старого, традиционного ядерного реактора и выкладывают графитовыми

кирпичами, а потом омывают водой: оба эти вещества замедляют нейтроны.

А самим ходом реакции управляют, поднимая и опуская стержни-поглотители.

И по мере выгорания ядерного топлива тепловыделяющие элементы

(ТВЭЛы) извлекаются из реактора и заменяются на новые.

 

Выполняют эти операции, конечно же, исключительно с помощью роботов,

так как потоки нейтронов и другие излучения смертельно опасны.

Излишне напоминать, что все подобные манипуляции в наше время для

космических судов, еще cо старыми реакторами, выполнялись только на

Земле. И только на специальных предприятиях. Так что, осуществить подобное

самим астронавтам в космосе было невозможно. В нашем деле все

сложнее. Мы на Станции сами производим ТВЭЛвы. Но произведенного

нам не хватит на покрытие большей мощности. И взять их теперь неоткуда.

Если бы и было откуда, то нет возможности транспортировки для

установки на борт... На Станции есть группа ученых-физиков, они теперь

заняты одной работой… Впрочем, о ней речь еще впереди…

 

Далее, – продолжал лекцию Сафронов, – тепло, выделяемое в результате

ядерной реакции, нагревает омывающий реактор воду до нескольких

сот градусов, которая проходит под давлением и потому не закипает.

Вот она и работает – дает нам электричество. В зоне пониженного давления

она мгновенно превращается в пар и крутит турбины. Кстати, у нас

чистая, двухконтурная схема водопользования, при которой радиоактив

 

 

 

 

 

ная вода, прошедшая уже через реактор, кипятит воду во втором контуре,

откуда пар идет к турбинам… Кстати, у нас на космической Станции

в реакторе есть и другой уран. Это уран – двести тридцать восемь. Его

используют не для получения энергии, а для получения горючего. Этот

изотоп хорошо поглощает быстрые нейтроны и превращается в другой

элемент – в плутоний-двести тридцать девять. Наш реактор на быстрых

нейтронах довольно компактен, так как не нужны ни замедлители, ни

поглотители. Их роль выполняет непосредственно уран-двести тридцать

восемь. Называется такой реактор – реактор-размножитель, или «бриддер

». Это от английского слова «breed» – «размножать». И хотя реакторы

такого типа, как наш, являются самыми перспективными в области атомной

энергетики, но в силу объективных причин мы не можем повторять

процессы... Всему есть и начало, и конец… И нашей экспедиции давно

пора кончиться. Но только как? Где взять нам энергию?.. Кстати, и тут

есть выход!.. – сказал Сафронов и лукаво улыбнулся. Зал замер в ожидании

сенсации.

 

– Есть такая штука. Называется она – «токомак». И такая экспериментальная

установка у нас есть на борту. Как известно, во время химической

реакции изменяются электронные оболочки атомов. В результате ядерной

реакции иным становится строение атомного ядра – гораздо более прочного,

чем атом. Поэтому при распаде тяжелых ядер в реакции деления

или, наоборот, при слиянии легких – в реакции синтеза – образуются ядра

элементов средней массы, и выделяется огромное количество энергии.

 

Например, – заметил он, – при делении одного атома урана – реакции,

используемой для получения энергии на современных нам когда-то

атомных электростанциях – выделялось около одного мегаватта энергии

на каждый кулон (кулонами называют протоны и нейтроны, являющиеся

составными частями ядер атомов).

 

В ходе реакции дейтерия – тяжелого водорода, атом которого содержит

в ядре нейтрон… c протоном… и синтезируется изотоп гелий-три, излучается…

частица, и выделяется примерно пять мегаватт на один кулон.

То есть, в пять раз больше… – стал писать Сафронов формулы черным

маркером на белой доске. – Итак, посмотрите… В природе один атом

дейтерия приходится на семь тысяч атомов водорода, но дейтерия, содержащегося

в стакане воды, достаточно, чтобы произвести столько же

 

 

 

 

энергии, сколько можно получить при сгорании бочки бензина. И вообще,

в мировом океане, – увлеченно вещал Михаил Юсуфович, – четыре на десять

в тринадцатой степени тонн дейтерия. Его энергии хватило бы всем

жителям Земли на четыре тысячи лет. И еще больше энергии выделяется

в реакциях сверхтяжелого изотопа водорода – трития-Т, в ядре которого

два нейтрона, – договорил он и снова схватился за маркер, оставляя на

доске причудливые построения. Потом вытер мокрый лоб и продолжил,

– трития в природе нет, но в достаточных количествах его можно получить

в атомных реакторах, воздействуя потоком нейтронов на атомы лития.

Однако осуществить эту реакцию весьма непросто: она начинается

лишь в том случае, если ядра атомов сблизятся настолько, что возникнут

силы ядерного притяжения – так называемого сильного взаимодействия.

Это расстояние на пять порядков меньше размеров атома, и пока электроны

остаются на своих орбитах, они не позволяют ядрам сблизиться. Да

и сами ядра, до начала взаимодействия, расталкиваются кулоновскими

силами. Слава Богу, что на борту корабля «Альфа-Бета-Икс» достаточно

запасов детерий-тритиевой смеси, которую мы прогоним через магнитно-

термоядерный синтез. Сначала ионизируем ее, потом разогреем до

температур, сопоставимых с температурой в центре Солнца. Ионизация

вызовет переход смеси в четвертое агрегатное состояние вещества – плазму,

в которой все электроны сорваны со своих орбит, а ядра остаются «голыми

»… Через плазму пропустим электрический ток силой до двадцати

миллионов ампер, чтобы нагреть детерий-литиевую смесь до ста миллионов

градусов. Ясно, – продолжал Сафронов, – что столь высоких температур

не выдержат стенки никакого агрегата. И потому эту смесь нужно изолировать

в центре некой камеры. Удерживать плазму от соприкосновения

со стенками камеры магнитным полем предложил еще в тысяча девятьсот

сорок девятом году русский академик Андрей Сахаров. А немного позже

его поддержал американец Джон Спитцер.

 

В однородном магнитном поле заряженные частицы движутся по

окружностям, не разлетаясь. Но трудность заключается в том, как создать

однородное магнитное поле. Теоретически, оно возможно внутри

бесконечного соленоида – цилиндра, на стенки которого намотана проволока

с током. На практике же бесконечный соленоид неосуществим,

и приходится сворачивать его в так называемый тор. То есть, говоря по-

 

 

 

 

русски – в бублик. Концов у него нет, но и магнитное поле уже неоднородно:

оно сильнее у внутренней стенки и слабее у внешней. Вот почему

заряженные частицы начнут дрейфовать туда, где поле слабее, и вылетать

при этом через внешнюю стенку. Но чтобы этого не происходило, через

плазму можно пропустить постоянный ток, который создаст вихревое

магнитное поле: закручивая улетающие частицы, оно будет возвращать

их к внутренней стенке. Магнитное поле, перпендикулярное направлению

поля в соленоиде (так называемое полоидальное), можно получить

и при помощи дополнительных электромагнитных катушек. Оно также

возвращает частицы внутрь камеры. Сооружение с такой системой обмоток

именуется «токомак» – сокращенно от «тороидеальная камера и

магнитная катушка».

 

Кстати, на советском токомаке в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом

году удалось разогреть плазму до температуры в десять миллионов градусов,

а затем уже в девяносто седьмом году на токомаке «JET» в Великобритании

было наконец-то достигнуто совпадение вложенной и полученной

энергии! Но этого было недостаточно для самоподдерживания процесса

работы. До восьмидесяти процентов полученной энергии, к сожалению,

терялось… А чтобы реактор работал, нужно производить энергии примерно

в пять раз больше, чем тратится на нагревание плазмы и создание

магнитных полей.

 

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году страны Европейского

союза вместе с СССР, США и Японией решили совместными усилиями

разработать и построить к две тысячи десятому году достаточно большой

токомак, способный производить энергию не только для поддержания термоядерного

синтеза в плазме, но и для получения полезной электрической

энергии. Этот реактор назвали «ИТЭР» – «международный термоядерный

экспериментальный реактор». К девяносто восьмому году все проектные

расчеты были закончены, но, к сожалению, США отказались далее участвовать

в проекте. И в конструкцию реактора пришлось вносить изменения,

чтобы уменьшить его стоимость.

 

Благодаря новейшим технологиям наши специалисты в самое ближайшее

время осуществят пуск на борту Станции токомака, мощности

которого будет достаточно для того, чтобы разогнать наш корабль выше

скорости света и тем самым осуществить временной и пространственный

 

 

 

 

скачок. Мы перенесемся в нужное нам время. По подсчетам наших специалистов

– это будет март тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Там, в

прошлом, наши люди исправят пару-тройку исторических событий, имевших

для истории Земли роковое значение. То есть, мы направим течение

мировой истории в русло, по которому она уже шла – к нашему времени.

И никакого там «эффекта бабочки»! Забудьте рассказ Рея Бредбери!.. Мы

исправим все в прошлом и потом перенесемся в тот год, когда мы отчалили

с Земли. Приземлимся на мысе Канаверал, штат Флорида, США. Потом

прибудем в Центр «НАСА» в Хьюстоне… И все! Ну, а дальше – по домам

– и баста! – И после его слов безумный гром аплодисментов в зале. На

глазах у многих были слезы радости.

 

– Браво русскому! – слышалось уже повсюду. – Браво русскому! Браво,

Россия! – стал скандировать, поднявшись на ноги, весь зал.

 

– Успокойтесь, господа! Ради Бога, успокойтесь! Рано радоваться!..

– замахал руками Михаил Юсуфович, но эти слова потонули в гуле горячечного

восторга. Крепкие мужчины из Охраны подхватили его и принялись

качать, подкидывая к потолку. И беснующаяся от радости толпа

окружала их…

 

– Успокойтесь, господа! Что вы делаете?!.. – закричал капитан ФСБ

РФ. – Мощность нашего реактора сильно ограничена… Топлива в реакторе

не так уж много. Хорошо, если его хватит на пару временных скачков…

не более… Поэтому дела земные надо делать очень быстро, точно и надежно.

Иначе мы не вернемся домой. Готовьтесь к трудностям… Мужайтесь…

 

 

Но его уже никто не слушал…

 

ВСТРЕЧА С ПАПОЙ

 

Февральский снег влажными хлопьями летел с неприветливых московских

небес и отчаянно шлепался в ветровое стекло тяжелого авто цвета

вороньего крыла. Машина бесшумно летела мимо колоссальных, витиевато-

пряничных домов по широкой, но почти безлюдной в этот поздний

час улице, названной когда-то в честь пролетарского писателя Максима

 

 

 

 

Горького. И желтый, мертвенный свет из огромных окон закрывающихся

в этот час кафе проникал бледными пятнами в темноватый, нет… совсем

уже темный кожаный салон.

 

Снег залеплял ветровое стекло, и проворные «дворники» бойко сгребали

его безжалостными и неугомонными щетками.

 

– Снег идет… Снег идет… – задумчиво проронил грузный пассажир,

развалившийся на мягких волосяных подушках заднего дивана, кутаясь в

наброшенный на колени плед в шотландскую пеструю клетку, пряча хищный,

птичий нос с узеньким серебряным пенсне в длинный ворс воротника.

– Снег… Снег… Снег… – повторил он и ткнул коротким пальцем в

спину водителя.

 

– Эй, ты, Иван! Включи печку! Холод собачий! Продрог я! – процедил

тучный человек.

 

– Так все включено, дорогой Лаврентий Павлович… Скоро, скоро,

подъезжаем… Не волнуйтесь, – стал оправдываться водитель, обернувшись

к высокопоставленной особе заместителя Предсовмина….

 

– Молчи, дурак! Лучше смотри за дорогой, а то, неровен час, угробишь

товарища Берия! – грубо оборвал солидный пассажир. Потом протянул

руку, нажав квадратную кнопку на подлокотнике дивана. Щелкнул

и отворился тайный ящичек, подсвеченный изнутри матовой лампочкой.

Пассажир достал из ящичка плоскую стеклянную бутылочку, отвинтил

тугую крышку, и ароматная жидкость полилась в серебряный стакан.

Крякнув, блаженно откинулся на подушки.

 

– Армянский коньячок от Анастаса Ивановича… Согревает… – разоткровенничался

он. – Помню, в Баку… Революция… Молодые мы

были… А какие песни пели… А какие ночи… А женщины… – стал

причмокивать Лаврентий. – Тебе, Иван, не понять… Нет, не понять…

Там горы, вино… Сухуми… Кавказ… О нем еще ваш Мишка Лермонтов

писал… Вот ты, балда и сволочь такая, читал ты Мишку Лермонтова,

или нет?! – снова ткнул пальцем в спину водителя Лаврентий

Павлович.

 

– А как же! – радостно откликнулся шофер. – Я, как и весь советский

народ, глубоко люблю и чту творчество величайшего русского поэта и

прозаика Михаила Юрьевича Лермонтова! – рапортовал он, снова повернувшись

в полоборота.

 

 

 

 

– За дорогой смотри, сукин сын! – грозно крикнул Лаврентий Берия,

– «карточку» поганую обороти! А не то врежемся!.. – но быстро отойдя

от приступа гнева, продолжал, как ни в чем не бывало, свой лисий, хитроватый

разговор. – И чего же ты читал, свинья рязанская, скотина и дубина

стоеросовая? Отвечай!

 

– Я… это… – замялся водитель, «Мцыри» там, «Маскарад» – опять

же… Да, еще это – «Герой нашего времени»…

 

– Хорошая книжечка? – лукаво спросил Берия.

 

– Которая… «эта»? – замялся шофер...

 

– «Которая»... сволочь!.. – резко оборвал его собеседник, – ну, «герой»

этот, вот кто! Про что она?

 

– Там, товарищ Берия, бездарнейший царский режим Александра

Палкина покоряет гордые кавказские народы. Осуществляет, так сказать,

политику захвата и агрессии. Ну, совсем как янки сегодня в Корее,

– затарахтел шофер, растянув в улыбке глупейшую, широкую рожу. –

Там еще офицерик один. Царский офицерик, ясен пень. Так все ему не

этак и не этак. Все не нравится. И вообще, и даже с бабами… Печорин

– вот фамилия его. Так он и есть этот самый «герой»… А в конце его

убили на дуэли… – подхихикнул он. – Была у дворян нелепейшая мода

– чуть чего, так сразу бить, без лишних слов, перчаткой в морду и стреляться.

Честь… – скривил в усмешке рот Иван. – Дурачки они были, эти

самые «благородные»! Не зря их народ в семнадцатом году попер! – загундел

он, как по-писанному. – Говорят, когда сам царь прочитал про

такого «героя», он долго ругался, плевался и даже приказал отправить

сочинителя в кандалах в далекую Сибирь. Но потом передумал. Слабак

он был, этот самый царь! Да и Печорин-то его не лучше. И класс его

был обреченный! Не видели они ровным счетом ничего, как учит нас

товарищ Ленин и пишет сам товарищ Сталин в «Кратком курсе истории

ВКП(б)»…

 

– Да, дурак тот офицерик был… – криво усмехнулся Лаврентий Павлович.

– У нас бы офицерика такого сразу в СМЕРШ потащили, к Льву Захаровичу

на свидание… Потащили бы его, Печорина-то этого? – спросил

лукаво Берия.

 

– Потащили бы, сукина сына! – охотно и с дурацкими смешочками откликнулся

Иван.

 

 

 

 

– А я еще другое слышал… – хитрил Берия, – критик Добролюбов,

толи критик Писарев, назвал этого «героя» вдруг «лишним человеком»…

Лишний… – произнес задумчиво Лаврентий. – Вот у нас таких теперь

нет. Все при деле у нас. Не для того мы революцию делали, Ваня, чтобы

«лишние» водились на Руси… Мы такого – раз-два… и в исправительно-

трудовой лагерь, на «великие стройки», на Куйбышевскую ГЭС или на

Волго-Донской канал живенько определим. Определим, и он у нас уже

не лишний. Да, царь… Дурак и скотина тот царь… Не умели царствовать

Романовы, вот и царство просрали… И кому просрали? Ты скажи, кому…

– снова взялся нетрезвый Лаврентий за водителя.

 

– Знамо кому… – откликнулся шофер. – Народу и большевикам-борцам

за счастье всего трудящегося человечества, за мир, демократию и

это… – замялся он немного, но продолжил, – за социальный прогресс!

Вот еще за что, товарищ дорогой, Лаврентий Павлович!

 

Берия усмехнулся и поправил на носу пенсне. Похоже, что ежевечерняя

игра сегодня доставляла ему удовольствие.

 

– Хорошо… – выдавил он из губастого рта. – А теперь, Иван-дурак,

отвечай, подлец ты этакий, кто сегодня герой нашего времени? Говори

поскорее, коза неподоенная!

 

– И это ясно… – бодро-весело откликнулся Иван, словно и не слыхал

потока брани. – Это весь наш советский народ, это русский народ – народ-

богатырь, спасший мир от «коричневой чумы», за здоровье которого

пил в Кремле товарищ Сталин! И сам товарищ Сталин – в первую очередь

– герой! Генералиссимус СССР, приведший весь народ к победе над гитлеровскими

ордами и японскими самураями, которые теперь долго будут

помнить наш урок! Это все члены Политбюро ЦК КПСС! И сам товарищ

Берия Лаврентий Павлович! И все руководители стран народной демократии.

Товарищ Ульбрихт, или там… товарищ Ракоши, к примеру… Уж

больно их много, героев-то этих. Хрен всех и упомнишь, дорогой Лаврентий

Павлович… – затараторил парень, – извините.

 

– Не извиняйся! – рявкнул Берия. – Никогда не извиняйся! Если Родина

прикажет быть героем – героем у нас становится любой! Любой балда!

Любая падла!.. И даже та, что в Мерхеули без порток и без рубахи бегала…

– заворчал он, как старая собака. Потом погрустнел, повесил голову.

Снова налил коньяка и поднес к губам. Влил. Взял с маленького блюдечка

 

 

 

 

нарезанный лимон и закинул ломтик в хищный рот. Прожевал и проглотил.

 

Машина хищной птицей летела по улице Горького, и липкий снег злобно

лупил в ветровое стекло. На светофоре машина вдруг встала.

 

– Почему стоим?! Чего ждем, свинья?

 

– Красный свет, товарищ Берия!

 

– Да… Вот ведь чертовня какая… – скрипнул Лаврентий Павлович зубами.

– А где мы… А, Газетный переулок, Центральный телеграф архитектора

Рерберга, – стал выглядывать из-за стекла…

 

На перекрестке стояла девушка в короткой котиковой шубке и в больших

очках. На кудрявой голове кокетливо сидел синенький беретик.

 

– Эй, Ваня… Видишь девушку? Ай, ай, ай! Хороша!.. Персик-виноград!..

Слушай, выйди, дорогой, поговори с девчонкой! А я тебе потом

премию… за хорошую работу. Не обижу тебя, право слово… – засипел

полупьяно и заерзал на подушках Лаврентий.

 

– Будет сделано… – козырнул шофер и через секунду бодро выскочил

из авто. Громко хлопнула тяжелая дверка.

 

Через минуту задняя дверца авто отворилась, и черноволосая девица

влезла в салон грозного, как смерть, ЗИС-110 и, расстегнув на ходу шубку,

уселась подле грузного товарища в пенсне.

 

– Знаешь, кто я? – начал он с улыбкой свое знакомство. – Я – Садко!

Богатый гость с Кавказа! Там дача у меня как раз… Слышала ли ты про

такие дивные места?

 

– Слышала… – сюсюкала девица вишневым ртом, обнажив белоснежные

зубы. Потом подняла наведенные густо глаза, похлопала ресницами.

Берия взглянул на пассажирку…

 

– Как тебя зовут, красавица? – спросил, слегка ошалев. – Меня –

Лаврентий Павлович… Но для тебя просто – Лаврентий… Или Лаврик,

как звали меня когда-то в нашем селе Мерхеули, что под Сухуми, в Грузии…

 

 

Эй, Ваня, поезжай, любезный друг… Да, езжай скорее, милок, в Замоскворечье…

– неожиданно ласково проговорил, почти пропел Лаврентий

Павлович... Машина взвизгнула и понеслась…

 

Резко свернули на Моховую. Вот промелькнул старый МГУ, прорябил

бело-охристый Манеж… вот уже дом Пашкова. Конец Моховой… Завер

 

 

 

 

 

нули от Боровицкой в строну. И понеслись по Каменному мосту через

Москву-реку. Прямо и прямо… Потом через Водоотводный канал. И – на

Большую Полянку…

 

Микрокамеры, вшитые в пуговицы платья прелестницы, послушно передавали

картинку на орбиту планеты Земля. А микрофоны, умело спрятанные,

улавливали каждый шорох. Духи – психотропный продукт химиков

Станции – безотказно действовали… Лакированный гроб ЗИС-110

стремительно летел, и вся специальная бригада Оперативного Контроля

сгрудилась у огромной жидко-кристаллической панели, следя за началом

операции «Папа».

 

* * *

 

– Вас как зовут, милая? – ласково-учтиво спросил Лаврентий Павлович

подсевшую к нему девицу и неожиданно для себя потупил очи… – «Надо

же… Совсем закрутился… Только что год начался, а проклятый «Ус», этот

«батумский гуталинщик» (как звал за глаза своего великого «Хозяина» –

Сосо Джугашвили – Лаврентий Павлович) требует сверстки планов на

следующий, пятьдесят четвертый год… Не к добру все это… Ой, не к добру…

Похоже, снова старый боров стал копать. Ну, как перед войной. Еще

при Кольке, при «Еже» тщедушном этом. При «речнике» кровавом…» –

думал Берия, и мысли его путались, как клубок мелких болотных гадюк.

 

– «Не к добру…» – подумал снова Берия, но улыбнулся девушке. Достал

плоскую бутылочку, налил стаканчик до краев и протянул девице.

Та беленькими, хорошо наманикюренными пальчиками приняла стакан,

поднесла к накрашенному рту и глотнула залпом жидкость.

 

– Ай, ай, ай! Неправильно! Неправильно ты пьешь коньяк армянский,

дорогая девушка!.. – засмеялся Берия. – Учись, как надо! – налил себе

Лаврентий Павлович и малыми глоточками принялся пить светло-коричневую,

душистую влагу, закусывая каждый янтарным ломтиком лимона…

– «Не к добру… – вертелось заезженой патефонной пластинкой в голове

Лаврентия. – После Девятнадцатого съезда в пятьдесят втором все стало

не к добру. Грядет большая война. На этот раз с Америкой… А перед войной

будет снова чистка – «наверху». Это стало ясно после «ленинград

 

 

 

 

 

ского дела». После этой «петрушки» с Родионовым и Вознесенским, и выдуманной

МГБ, якобы, «самостоятельностью РФ»… Бред, конечно… но

в каждой шутке бывает доля… шутки. Так говорят собаки-англичане…»

 

– Марыся! – смело подняла глаза на Берия девица и лукаво скривила

прелестный ротик.

 

– «Хороший ротик… сладкий… – пронеслось в его голове, и неожиданно

сильно, словно бы железным тяжким обручем, сдавило голову. Снова

ожили в своем гнезде и заюлили мысли-гадюки. – Эх, покончить бы

со всем этим разом… Война! Придумал, старый бес, на нашу задницу!

Войну ему, чертяке, подавай!.. Войну! И непременно, чтобы с атомными

бомбами! Чтобы не хуже, чем тогда, над Хиросимой и Нагасаки!.. Говорит

тогда мне в Кунцево: «Ты что же, полагаешь, что американцы с нами воевать

готовы? Нет! Во-первых… – говорит товарищ Сталин, – американец

– шкурник! А англичанин – лавочник! Ну, а француз – он блядун! Итальянец

– пьяница! А норвежцев и бельгийцев, еще голландцев, и разных

нидерландцев (Сталину боялись сказать, что это – жители одной страны

– голландцы-нидерландцы), и примкнувших к ним датчан, и битых немцев

западных мы просто так, своими руками передавим! Бросим только

несколько бомбочек атомных на Вашингтон и на Нью-Йорк, и сразу дрессированное

«мирное движение» побежит, как миленькое, с нарисованными

белыми голубками и бумажными цветами по улицам Парижа и Рима,

проклиная «империализм» и упрашивая начать переговоры с товарищем

Сталиным… То да се, да трали-вали… А там у них и выборы… Все мирно

и законно. Приходят к власти активисты борьбы за мир – беспартийные, и

«розовые», и совсем немножко коммунистов. Потом мы их всех сменим…

Заменим твердокаменной когортой из своих людей. Потом… Потом… –

сладко пыхал трубочкой товарищ Сталин, топча своими старыми, кривыми

ногами в сапожках из горной козы кремлевский наборный паркет... –

Потом парламенты тех стран просят правительство Союза ССР защитить

свои народы от посягательств международного империализма и ввести

советские войска с предоставлением баз. Ну, как сейчас в Финляндии и

Австрии… Потом… – глубокомысленно изрек Сосо, – станут неожиданно

и во множестве «пропадать» наши солдаты. Их могут и найти. Расчлененных

и с перерезанными горлами… Мы заявляем протест правительствам

тех стран и требуем объяснений… Но, они лишь отнекиваются… Тогда

 

 

 

 

мы требуем удалить из правительств всех «правых реакционеров». Чаще

всего, таковыми бывают представители генералитета и старшего офицерского

состава. Провести «чистку» в министерствах и в полиции, в авиации,

на флоте и в армии. Наши враги уже больше не у власти. Они отстранены

от властных рычагов. Отныне им остается лишь ожидать, в великом

страхе, гибели. И молиться Богу… – хмыкнул он в усы и пыхнул трубочкой.

– Но все зря. Мы, марксисты-ленинцы, хорошо усвоили, что никакого

Бога нет… Дальше, чтобы окончательно очистить аппарат от сил реакции,

в стране грядут новые выборы. Тут на смену «розовым» и беспартийным

приходят уже наши – твердокаменные «красные». И объявляют большинством

голосов прежний строй низложенным! Объявляют о строительстве

социализма, и так далее… К тому же, опыт есть. Прибалтика… И вообще

Восточная Европа…»

 

– «Фантазер! Безмозглый старикашка! – заругался мысленно Лаврентий.

– Дурак Сосо не понимает, что такое сражаться с Америкой! Да

будь у США двадцать мощных бомб, да нанеси они удар по двадцати

промышленным центрам Союза одновременно, и мы – раздавлены! Нас

больше нет, и никогда не будет… А тут еще эти врачи… Твои врачи-то,

бывшие. Из твоих лабораторий с ядами, тут же, в самом центре. Там над

всеми поляк еще заведует... Или, может, еврей?.. Впрочем, мне-то все

равно… Это у Иосифа какие-то странные комплексы. Из-за Израиля, наверное…

Да, этот самый … Как же там его?.. Забываю... – с ужасом подумал

Берия, – все забываю!.. Совсем Лаврентий старый стал… Да, этот

Комаровский… Или, все же, Броневицкий? Ну, хоть убей – не помню!..

Много, много было их… Этот из Львова, вроде? Да, точно – доктор Комаровский!

… Или, как его зовут, собаку? – разозлился Берия. – Раньше

был такой вот «гусь» у Блюмкина, у Яши, хороший доктор. И тоже – Комаровский?..

Еще с ГПУ, с Ягоды, Генриха… Наш, советский, «доктор

Менгеле». Заключенных ядами разными колол. Да и газы испытывал на

людях – зорин, зоман, иприт – еще на базе «Томка», вместе с немцами,

еще при ихнем Веймаре… Одним словом, жуть… – передернул Берия

плечами от страшных мыслей. – Прочь! Пойдите прочь, проклятые!..»

– просил, почти молил их Берия. Но они не унимались и продолжали

шептать на ухо все такое сокровенное, и страшное, и злое: «Сейчас они

копают прямо под тебя. Под тебя и твоих друзей… Этот вертлявый Ни

 

 

 

 

 

кита Хрущев и его дружок генерал Серов. А с ними – Маленков и даже

Микоян… Теперь и они боятся… Зондируют МГБ. И подбивают клинья

и под Меркулова, и под Кобулова. Под моих дорогих человечков… Под

«Кобульчика», боровы, лезут. Перетянут «Кобульчика», и тебе, батоно,

тогда хана»...

 

– Хорошее имя! И девушка хорошая! – сказал ей Берия. – Айда, поехали

ко мне на хату!

 

– А поехали, дяденька! – согласилась глупая девица. Сверкнула глазами

и зазывно кинула одну ножку на другую, обнажив ровный шовчик

заграничных капроновых чулок.

 

К голове Лаврентия прихлынула горячая волна. И волосатая рука Лаврентия

с коротенькими пальцами стремительно шмыгнула вниз…

 

– Вы чего такое делаете?.. Что удумали такое?.. – заверещала вдруг

девица, но товарищ Берия Лаврентий Павлович… был неумолим и твердокаменн,

как и подобает настоящим коммунистам.

 

Мокрый снег хлестал большими хлопьями в ветровое стекло, и проворные

«дворники» ловко сгребали его. Шофер Иван смотрел вперед. И

черная машина, рассекая слякотный московский вечер, все летела вперед.

 

* * *

 

Снег идет, снег идет,

 

Белой звездочкой в буране

 

Тянутся цветы герани

 

За оконный переплет.

 

Снег идет, и все в смятенье,

 

Все пускается в полет,

 

Черной лестницы ступени,

 

Перекрестка поворот…

 

– Какие прекрасные стихи… – задумчиво сказал Берия Лаврентий

Павлович, вглядываясь в заоконное кружение пышных снежных хлопьев.

– А ты знаешь, кто их писал, Марыська? – спросил Лаврентий

 

 

 

 

Павлович девку, уже запахнувшую на грудке хозяйский халатик и приводящую

теперь перед зеркалом холодной спальни свалявшиеся за ночь

волосы в относительный порядок.

 

– Конечно, знаю, – охотно кинула она смешок. – Написал великой грузинский

поэт Бараташвили Николоз Мелитонович, а перевел на русский

язык великий поэт Пастернак Борис Леонидович…

 

– Ай, ай, ай! И откуда ты взялась, такая умная?! – повернулся резко

Берия от темного окна, улыбнулся широко и немного хищно, показав девчонке

ряд золотых зубов и довольно щелкнул себя широкими помочами.

Легко ступая туфлями отличного цветастого сафьяна, как огромный кот –

мягонькими лапами, подкрался к девке по персидскому ковру (военному

подарку англичан еще за Тегеранскую), обхватил ее сзади своими короткими,

но здоровенными ручищами с жирными пальцами. Резко развернул

к себе и впился в сладчайшие губы.

 

– И откуда ты такая?.. – зашептал Лаврентий Павлович девице прямо в

ухо. – Все-то знает… Все умеет… Откуда?.. Откуда?.. Отку… – повторял

и повторял Лаврентий Павлович, снова повалив девицу на широкую дубовую

кровать… и матрацные пружины вторили в тот час делам и мыслям

маршала Союза ССР.

 

– У… учила-…-а-…-сь… до вой-ны в ИФ...ЛИ! – выдавила из себя

Марыся из последних сил, заломив блаженно шею и вцепившись длинными

когтями в безжалостно скомканные простыни. – Я мно…огих зна-а-ала

та-а-а-м! Куль-чицкого! И Ко-гана! И даже этого… Са-а-а-ню! – кусалась

и царапалась Марыся.

 

– Какого Саню?.. Не знаю никакого Сани!.. – насторожился вдруг товарищ

заместитель Предсовмина.

 

– Его еще никто не знает. Да и он еще не знает себя… Хороший парень.

Был под Кенигсбергом, артиллерист-разведчик… Потом… Потом была и

Лубянка. И лагерек на Юго-Западе, тут, в Москве… После было Марфино…

«шарашка», вроде, или как там у вас?..

 

– Это все этот… сука… Мехлис. А потом этот… как его, черта, и звали?…

Абакумов – вот! Подлец! Подлец был тот Абакумов! – стал оправдываться

Берия. – Я никого не трогал. Не вру. Ей-Богу! Я не вру! Ты веришь,

Марысенька?

 

– Верю! Ве-рю! Я-то верю… – шептала девка в волосатые уши товарища

Берия. – А другие… Такие страхи про вас говорят… Говорят, что яйца

 

 

 

 

дверями людям зажимаете. Ремни режете со спин. Младенчиков об угол

убиваете, и кровь из рюмки человечью пьете. Вот что про вас дурачки-то

болтают!

 

– Все вранье! Все вранье! Вот ехидны! – отворотился Берия от девки.

Поднялся. Подтянул штаны с широкими лампасами и накинул помочи на

плечи. – И болтают же такое… Вот ведь люди… – подковылял к большому

зеркалу. Вгляделся в зеркальную гладь, из глубины которой, неожиданно

и страшно, на него уставился пузатый кавказский старик в расстегнутой

рубахе на волосатой груди, c отвислым брюхом и нелепыми помочами,

держащими на нем штаны с военными лампасами. И со смешным, старомодным

пенсне на птичьем, словно хищном, крючковатом носике.

 

– Это все Ежов Колька… Еще до войны чудил… Бывало, напьется и

спорит с заместителем своим, кто, так сказать, громче пернет… Бывало, с

пьяну в жопу заключенным сигареты совали. Горящие, конечно. Бутылки

водочные били об башку… Такая сволочь был Колька! – скривился злобно

Берия. – Вот его и расстреляли, сукина кота!.. Грязный извращенец!..

Я потом пришел, навел порядок… Восстановил все нормы социалистической

законности! Поднял из грязи наш флаг! И высокое имя чекиста

поднял!.. – закрутился шустро Лаврентий перед зеркалом, приводя себя в

порядок. Окончательно одевшись, повернулся к своей новой пассии, стоявшей

в пестреньком халате у окна и чертившей пальчиком по запотевшей

глади оконного стекла.

 

Снег идет, и все в смятнье,

 

Все пускается в полет.

 

Черной лестницы ступени,

 

Перекрестка поворот.

 

Словно, с видом чудака,

 

C темной лестничной площадки,

 

Крадучись, играя в прятки,

 

Сходит небо с чердака…

 

– Продолжила она неожиданно прерванное чтение стихов Бараташвили.

– «Может быть, проходит время»… – завершила Марыся стишок и

улыбнулась мило и просто.

 

 

 

 

– «Может быть, проходит время…» – немного отстранено повторил

товарищ Берия и обнял девчонку. – Никто… Никто меня не любит… –

повторил он грустно. – И старый черт Сосо совсем бешеный стал. Все

воевать задумывает. Наполеон Бонапарт хренов, прости Господи!.. – распалился

он, но вскоре снова сник. – Шофер Иван – дурак и лисица. Кухарка

– набитая дура. Болваны – охранники… Никого… Никого у меня нет

теперь…

 

– А можно… я тебя любить-то буду? – спросила она Лаврентия и обняла

его. – Бедненький, несчастненький ты мой… – шептала она и гладила

его по лысой голове, как маленького.

 

– Да, мне хорошо с тобой. И просто. Спасибо. Спасибо тебе… – зашептал

ответно Лаврентий. – Ты мне нравишься. Мой дом – твой дом, как

говорят у нас на Кавказе. Кстати… – усмехнулся он, – не совсем он мой…

Официально это «Дом приемов при Совете Министров Союза ССР»… У

нас ведь все народное. Ничего своего за душой не имеем. Но ты, все равно,

тут живи! Оставайся и живи! – сказал Марысе товарищ заместитель

Предсовмина.

 

– Хорошо! Договорились! – согласилась с ним девица.

 

Прошли в огромную гостиную старого, гулкого дома. Чинно, по-

семейному отзавтракали за отлично сервированным столом, с серебром и

цветастым фарфором над белоснежной гладью накрахмаленной скатерти,

а утолив здоровый аппетит, принялись за кавказские вина.

 

Малюсеньким посеребреным ключиком – в панелях моренного дуба

– приветливый хозяин открывал потайной свой барец, и вынимая бережно

причудливые бутылки, вертел их в коротких пальцах, хвастаясь своим

богатством перед изумленной новою хозяйкой.

 

– Коньяк «Николаевский». Тысяча восемьсот восемьдесят девятого…

– c гордостью трубил Лаврентий, демонстрируя очередной бутылец с нарисованными

на этикеточке медальками. – Такого нынче нет у Анастаса.

Нет и нет… – пузатился хозяин и наливал себе и молодухе очередную

веселую рюмочку.

 

– А не послушать ли нам музыку? А, Лаврентий Павлович? – уже немного

окосев, просила она.

 

– Отчего ж?.. Легко! – махнул рукой Лаврентий Павлович и распахнул

резные дверочки ящика, который оказался радиоприемником-комбайном.

 

 

 

 

Здоровенный агрегат, более напоминающий буфет. Литые, черные, как

смоль, эбонитовые ручки диапазонных настроек ждали... – «Покрутите

нас. Послушайте…» – словно просили эти ладные ручечки. На стеклянной

шкале приветливо светились имна городов. На коротких волнах – Киев и

Берлин, Вена, и Варшава, и Москва. На средних – звали к себе Будапешт и

Рига, Вена, Прага, Кишинев, и Вильнюс, и Ростов-на-Дону. И снова – Москва,

Сталино, Стокгольм, Киев, Ленинград, София, Бухарест… Москва,

Днепропетровск, Львов, Кишинев, Грац, Таллинн. Братислава, Минск,

Одесса, Коштце и Торгунь, Гданьск и Краков. Этих – средних – было, ох,

как много. А вот на длинных – поменьше. Москва, Киев. Варшава, Ленинград,

Минск. Наверху зелененьким глазком светила радостная лампочка, а

правее был нарисован фирменный значок со странными черными молниями

(чем-то напомнивший Марысе древние германо-скандинавские руны

«зиг», что были у немецких войск СС) – «Завод имени Молотова», а повыше,

на бледной, желтовато-розовой ткани с набивным узором «огурцами»

– литая надпись – «Беларусь».

 

– Спецзаказ! – похвастался Берия, ловко двинул массивную защелку

и поднял полированную крышку. – Настоящее чудо! – стал он расхваливать

свою диковину. Мне в «шарашке» делали! Шедевр!.. Второй такой у

Уса в Кунцево. И еще один – в Кремле… Ему сам Черчилль еще в войну

подарил. Только там шкала не наша. Круглая шкала. Дураки – англичане.

Неудобно же … – заулыбался он. – Зато проигрыватель – точно такой

же… Тут на крутящийся диск можно ставить с десяток пластинок, а после

проигрывания они отскакивают по очереди в отдельные ниши. Менять не

надо, бегать… Хорошая машина… Впрочем, у меня и лучше есть… То

– вообще – такое чудо! С ума сойти! Секрет! Секрет военный, но тебе,

девочка моя, я его скоро покажу!.. Так вот… – разошелся Лаврентий, –

у Уса музыка-то, в основном, такая несовременная. Ну, русские песни,

грузинские… да и все. В сорок пятом нам из самого Берлина, из кабинета

Гитлера, из самой рейхсканцелярии, привезли пластинки. И все такие

хорошие. Бах там, Моцарт, Вагнер, Гендель, но не только. И Чайковский.

И Глинка. И Рахманинов даже – американские записи!.. Ничего не взял

себе «батумский гуталинщик»! Все я себе прибрал. У меня не пропадет.

Люблю я разную музыку…»

 

– А веселое что-нибудь есть? – спросила Марыся.

 

 

 

 

– А как же! Есть! Вот, тоже спецзаказ! Для меня специально и написали!

Леонид Осипович Утесов старается! – захихикал Берия и раскрыл

большой конверт. Осторожно достал из него пласт винилового диска, держась

за самые края кончиками пальцев. Щелкнул тумблером под крышкой

и наставил иглу. Зашипело, а потом из-за бледной, желтовато-розовой

материи забулькало радостным смехом – с одесским акцентиком Привоза

и Дерибасовской...

 

С одесского кичмана, с Тургенева романа

 

Я вычитал хорошенький стишок –

 

Как хороши стервозы, как свежи были розы,

 

Теперь они истерлись в порошок…

 

Иду по тротуару. Глядит в окошко шмара.

 

Глядит она, не хавает, не пьет.

 

Она в шикарном доме, а я стою на стреме,

 

И гляжу я на ее, как идиот…

 

«Ах, боже ж, моя мама! Какая это драма!» – стал подпевать, подражая

Утесову, Лаврентий Павлович...

 

Две девочки – глазенки, как миндаль!

 

Одна мене моргает, другая – подмогает…

 

«А третья? Что делает третья, дорогие товарищи? – скрипел веселеньким

вопросиком артист Утесов Леонид Осипович. И сам себе отвечал задорненько:

«Нажимает на педаль»…

 

– Круто! Вот это забойно! Ништяк музончик!.. – заулыбалась широко,

а после звонко смеялась во все свои тридцать два зуба красавица, когда

смешной толстяк в старомодном пенсне, проворно стащив с себя добротный

пиджак английского сукна, стянув с толстой шеи официальный

галстук – чиновничью удавочку, эту противную «селедочку» в мелкий горошек

(«совсем, как у Ленина на старом фото», – подумала Марыся…) и

расстегнув ворот крахмальной рубахи, легко пустился в пляс, властно и

бережно увлекая свою молодую любовницу.

 

 

 

 

Стою я раз на стреме, держуся за карман.

 

И вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан.

 

Он говорит мне тихо: «Куда бы нам пойти,

 

Чтоб можно было лихо нам там время провести?..».

 

Он предложил мне франки и жемчуга стакан,

 

Чтоб я ему разведовал советского завода план!..

 

«Он говорил: «В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие бардаки!..

» – смеялся Леонид Утесов, и лихой джаз-оркестр рвал воздух горячим

трубами.

 

«Там девки пляшут голые, там дамы – в соболях! Лакеи носят вина, а

воры носят фрак!..» – подпевал ему Лаврентий Павлович. И в ответ хихикала

Марысенька.

 

Партийная «малина» собралась на Совет.

 

Партийная «малина» врагу сказала: «Нет!» –

 

Мы cдали того «субчика» властям в эНКаВэДэ.

 

C тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде!

 

Меня благодарили, жал руку прокурор…

 

А после посадили под усиленный надзор.

 

Теперь, друзья и братцы, одну имею цель –

 

Чтоб как-нибудь пробраться мне в тот солнечный Марсель!

 

Где девки пляшут голые, там дамы – в соболях!

 

Лакеи носят вина, а воры носят фрак!

 

Кружились разгоряченные вином, и песней, и любовью тела старого

Лаврентия и молодой Марыси.

 

– Не могу! Пощади, Марысенька! Дай хоть чуток передохнуть… –

взмолился Берия. Отдышался, вытащил из брючного кармана английский

клетчатый платок, снял с себя запотевшее пенсне и бережно протер его.

 

 

 

 

После, обтерев раскрасневшееся потное лицо и лысину, стал обмахиваться

им, как дама веером.

 

– Вы что, дяденька, устали? – лукавила Марыся и хватала Лаврентия за

руки, то ли в шутку, то ли всерьез пытаясь поднять его с дивана. – А еще

говорят: «Джаз – музыка толстых», – кривила она свою милую мордочку.

 

– Это точно… Толстых… Еще каких толстых… – смеялся и стучал

себя ладонью в брюхо Лаврентий Павлович. – Это все Максимка Пешков…

тьфу ты… Горький, то есть, придумал, подлец! «Толстых… толстых

», – передразнил он… – Хренов морж!.. Смотри, Марысенька, какой

я толстый! – ткнул себя в живот. – Моя музыка! Моя, и все! Моя, и баста…

А он, дуролом, робинзон хренов с Капри, плел, не пойми чего... Народу

надо тоже дать повеселиться! – поднял вверх палец. – А то время такое тяжелое,

а ему по радио одного Хренникова пиликают. Такая муть… Такое

слушать – и удавиться от тоски недолго… Ничего, ничего, Марысенька,

будет и на нашей улице великий праздник! Не век одному «гуталинщику»

небеса коптить! Покоптил, и честь пора знать! Вперед ножками его, к дяде

Вове в гости, да и весь привет… – вдруг осекся и сразу присмирел.

 

– Да… – перескочив на другую тему, проворно встал с дивана. – А

тебе машину показать хотел. Тоже музыкальная машинка. Песни слушать

можно. И даже записывать звук. Когда из МГБ меня тю-тю, я, все же,

в Марфино за ней заехал… Там еврей такой забавный, звукотехник…

Коноплев?.. Да, точно – Копелев Лев! Талантливый, бес ему в душу!

Идейный. Бывший офицер. И даже партийный… Впрочем, бывают же

блажные… – тараторил Берия, таща Марысю из столовой в кабинет, где

справа от массивного стола, покрытого зелененьким сукном, с зеленой

лампой-колесом на бронзовой ноге и канцелярскими приборами из полированного

оргстекла – подарка к юбилею от какого-то НИИ в Сибири,

стоял на столике катушечный магнитофон.

 

– Вот это чудо! Такое есть пока в Америке, у ЦРУ… У немцев, правда,

тоже. Даже и поменьше. У Мюллера, в Гестапо… Зато, – снова гордо поднял

палец Берия, – у нас своя, отечественная разработка. Чем не шутит

черт, лет, этак, через десять, если все пойдет в стране и мире хорошо,

то и в продажу, для народа, машину эту пустим. А что? Неужели мы капиталистов

хуже? Нет! – стал он разглагольствовать, словно на большом

собрании. – У нас в Стране Советов все во имя человека! Все для блага

 

 

 

 

человека! А все лучшее – принадлежит детям!.. – сказал Лаврентий Павлович,

правда не уточняя при этом, чьим детям.

 

А Лаврентий все не унимался. – Эти умники из МГБ, – гундел товарищ

Берия, – хотят с помощью такой машины творить провокации. Устанавливать

машину тайно от людей, например, в метро, на станциях. Чтобы слушать

потом разговоры и «зондировать настроения в народе», как они сами

говорят… Или ставить ее в курилках на заводах и в конторах. Чтобы потом

по голосам, через Особый отдел выявлять недовольных. Или сделать

ее совсем маленькой для провокатора – вызывать лоха на разговор. А когда

тот лох наговорит с три короба – хватай его тут же... И доказательства все

есть – записаны на пленке… Кстати, и пленку уже свою наловчились делать.

На Шостовском химкомбинате. Пока только широкополосную. – А я

считаю, – продолжал Лаврентий, – неправильно такую машину на подлое

дело только иметь! Не по душе мне это… Если кто с разговорами сам попадется,

вот тогда и судить. А с машиною ловить – подло это. Пусть народ

на машине такой песни слушает. Или рассказы разные. Или стихи. «Шагане

ты моя, Шагане», например… Или кто умеет, сам на гитаре играет и

в микрофон поет. Или на гармони там. На трубе. На балалайке тоже можно…

Народ у нас талантливый… – продолжал мести помелом Лаврентий

Павлович. – Вот мне достали записи разные. Из Москвы, из Ленинграда…

Тайно записали для меня. И их никто, никто еще не слышал. Вот, к примеру,

сценарист один поет, из Москвы. Александр Аркадьевич. А фамилия

– Гинзбург, – Лаврентий Павлович установил магнитную бабину на несущий

ролик. Протянул через ролики – валки звукоснимателя пленочный

недолгий хвост. Замотал его на приемной бабине. Поставил ее на машину

и нажал на кнопку «пуск». Завертелись проворно ролики. Побежала через

ролики-валки коричневая пленка. И вместе с табачным покашливанием и

неторопливым перебором гитары влился в кабинет заместителя Предсовмина

Союза ССР усталый голос, с еле заметной хрипотцой...

 

Все снежком январским припорошено.

 

Стали ночи долгие лютей.

 

Просто потому, что так положено,

 

Я прошу прощенья у людей.

 

 

 

 

Воробьи попрятались в скворечники,

 

Улетели за море скворцы.

 

Грешного меня простите, грешники.

 

Подлого простите, подлецы…

 

– Не могу… Не могу больше… – сказал Лаврентий Берия, и в глазах

его стояли слезы. – Не могу такое слушать. Сердце кровью обливается…

– он решительно выключил машину. А потом, сменив бабину, добавил,

– это Москва про нас так… А вот и Ленинград. На днях мне с курьером

прислали запись. Поет один студентик. Из гидрографического, вроде…

Не помню точно… Саша… Саша… Вот, черт, опять забыл фамилию!.. –

рассердился он и врубил новую запись, но не с начала.

 

Над Петроградской твоей стороной

 

Вьется веселый снежок.

 

Брызнет в ресницах звездой озорной,

 

Ляжет пушинкой у ног.

 

Тронул задумчивый иней

 

Кос твоих светлую прядь,

 

И над бульварами линий,

 

По-ленинградскому синий,

 

Вечер спустился опять.

 

Снег, снег, снег, снег,

 

Снег над окошком кружится.

 

Он не коснется твоих

 

Cомкнутых век.

 

Снег, снег, снег, снег…

 

Тихо на тундру ложится,

 

По берегам замерзающих рек

 

Снег, снег, снег, снег.

 

– Господи! За что?! За что нам все это?! Ведь это же, – поднял он глаза

на Марысеньку, – только полный идиот не догадается, что там за «снег», и

что за «тундра»… Ты, чертова девка, – рассердился вдруг товарищ Берия,

 

 

 

 

– ни хрена не понимаешь! Пьешь, жрешь, танцуешь тут со мной! Глазами

глупыми хлопаешь! А между тем, все… абсолютно все в этом мире висит

на одном человеческом волосе. Вот, завтра Ус поднимется не с той ноги,

и «встанет гриб лиловый, и кончится Земля»! И никакие такие «атланты»

никого не спасут… Надо… Надо что-то важное в жизни менять… – застонал

от нестерпимой боли Берия, кружась по кабинету и заламывая волосатые,

как у гориллы, руки к матовым рожкам бронзовой помпезной люстры…

Неожиданно кабинет наполнило шипение, потом большие часы,

стоящие в углу, принялись бить. И били, били, били…

 

– Не волнуйтесь так, товарищ Берия. Успокойтесь. Все плохое пройдет…

– уговаривала ослабевшего товарища Марыся, но он отворачивался

и смотрел в сторону – на ребристую пепельницу, на массивную заслонку

белой кафельной печи в углу.

 

– Плохо. Плохо мне, Марысенька… – дрожал в ее теплых маленьких

ладонях заместитель Предсовмина Советского Союза. – Смерть кругом.

Одна смерть… И я – один. И нет мне надежного помощника. В Политбюро

– одни иуды… Хрущев… Маленков… Микоян… И Молотов.

И этот проходимец – Каганович… Все, все меня убить готовы, только

чтобы Усу угодить! Ничтожества! Плебеи духа. Болтуны и мелочные

жулики. Мерзавцы… – бормотал он, засыпая тут же, на диванчике в

рабочем кабинете, смешно свесив коленки, уложив плешивую голову

на светлый валик c цветами и драконами. Едва не сшиб с хлипкой деревянной

стоечки огромную китайскую вазу – подарок от Мао – на пол.

 

* * *

 

Хозяин поднялся на ноги через часок-другой отдыха, отобедал вместе

с барышней. Потом долго и тщательно одевался, звонил по телефону. Сердито

с кем-то разговаривал. Потребовал машину и уехал.

 

Оставшись одна (прислуга в доме оказалась ненавязчивой и появлялась

в комнатах немедленно, но только после вызова – трели хозяйского

электрозвонка), Марыся обошла двухэтажный особняк, уютно спрятавшийся

в переулочках Замоскворечья… Музыкальная гостиная с застекленною

верандой и огромным черным роялем, покрытым, впрочем,

 

 

 

 

толстым слоем пыли. Было очевидно, что хозяин на рояле не играет, и

гостей игрою тут не балуют. Прошла в обширную библиотеку, где покопалась

среди сотен старых книг в кожаных отличных переплетах, большинство

которых были печатаны еще до революции и изданы со старой

орфографией. Заглянула в биллиардную – довольно просторную комнату

с большим столом, с резными пирамидами для киев и низенькими лампами,

обтянутыми легким шелком, зелеными, как стол. Немного посидела в

зале, у прекрасного белого камина с бронзовым орлом, держащим в хищных

когтях забавные часики. Открывала и закрывала дверцы дубового

резного буфета, украшенного декором из колонн, гирлянд и медальонов.

И по красной ковровой дорожке коридора, мимо ниш с восьмигранными

этажерками, на которых были, как в дорогом магазине, выставлены вазы

с традиционными восточными рисунками драконов и фарфоровые статуэтки

на «патриотическую тему» – изображения солдат и крестьян, вошла

в темноту кинозала. Сбоку от входной двери нащупала выключатель и

повернула ручку.

 

Небольшой, зашитый дубом зальчик. Амфитеатром – ряды массивных

кожаных кресел. Тут же – небольшой проекционный аппарат. Ряд

динамиков, вшитых в панели мореного дуба. И ряд стоек с жестяными

коробками.

 

Марыся принялась читать:

 

«Девушка моей мечты». В главной роли: Марика Рекк. Производство –

Германия, студия «УФА». Берлин, 1943 год… Краткое содержание картины:

Молодые инженеры оказываются в снежных горах и в одном сельском

домике встречают прелестную незнакомку…

 

«Сестра его дворецкого». Американский художественный фильм. В

главной роли: Дина Дурбан. – «Вот это уже попристойнее. А то смотрит

дедушка всякую пакость»… – подумала она.

 

«Серенада солнечной долины». Новый американский фильм. В главной

роли: Соня Хени и Джон Пейн. Музыку в фильме исполняет джаз-

оркестр под управлением Глена Миллера. Производство студии «Фокс ХХ

век», 1944 год. – «Вот, вот что мне нужно на сегодня», – решила Марыся

и нажала на звонок.

 

Следующие три часа промчались под задорную «Чучу» уже на всех

парах…

 

 

 

 

Хозяин в этот день приехал из Кремля не рано. Был раздражен и за

что-то зло облаял матами Ивана. Долго снимал в передней шубу, потом

возился с калошами. Наорал на горничную, за то, что тапки не согрела

у камина. Потом в прихожей – зонты ли, трости – упали, покатились с

грохотом по полу, и горничная кинулась их собирать… Наконец, явился –

усталый, жалкий и больной. Содрал пиджак и бросил на диван со злобой.

Потом ослабил узел дурацкого «горохового» галстука. И не здороваясь со

своей молодой, прошел в белую столовую на первом. Нажал на звонок.

Заказал буфетчику ужин и стал ждать, вглядываясь в черные, страшные

деревья в саду, на которых налип мокрый снег.

 

– Не люблю оттепель, – сказал Лаврентий Павлович. – Вот, Илья Григорьевич

– тот любит. А я-то нет… Грязно. Да и слякотно… Вот, только

полчаса назад говорил с ним, c Эренбургом, в редакции газеты «Правда».

Сейчас поехал в Переделкино. Вернее, его повезли… Будет там писать…

Они удумали все вместе… Насчет этих «врачей-вредителей». Он, Фадеев

с Фединым и даже, вроде, Катаев. Пастернак пока согласия не дал. Хитрит,

«попутчик». Не хочет поддержать Союз иисателей так сразу. Темнит… А

что темнить? Дел-то всего, что одобрить… Одним письмом больше, одним

меньше, дело привычное. От самого Максима началось. Нескоро кончится…

А этот – нивкакую… «Не ясно! – говорит Борис. – Пока никого не

судили – мне не ясно! Вдруг еще ошибка. Что тогда?..» – Хитрый. Опытный

он… Впрочем, Осипа он тогда, все равно, не спас… Впрочем… – поднял

тяжелый взгляд затравленного зверя на Марысю. – Ты, дура, ничего не

понимаешь… Ведь «да»?.. Скажи... – стал он обнимать и целовать в грудь

и в губы подсевшую к нему Марысю. – Дура, дурочка моя, хорошая... –

шептал ей Берия на ушко, и от сердца у него немного отлегло. – Вот, поэтов

ты любишь? – спросил ее Лаврентий Павлович.

 

– Люблю… честно-благородно, – призналась Марыся.

 

– И Пушкина любишь? Ведь «да»? – придуряясь, спросил ее Лаврентий,

запустив свою большую лапу под полу легкого халата. – А ты знаешь, что

у Пушкина были рабы? И у Лермонтова были? Про рабов-то как? Знаешь?

 

– Зна-а-аю! – зарделась Марыся.

 

– А скажи еще, он – культура, или нет, этот самый Пушкин?

 

– Да-а… Куль-ту-ура, – выдавила из перекошенного рта, чувствуя уже,

как нега подступает к ней.

 

 

 

 

– Хорошо! – продолжал Лаврентий допрос. – А Пушкин – Россия, или

нет? Вот я слышал, будто Достоевский болтал, что он-де «солнце», или

что-то в этом роде? Правда или нет? Отвечай, проказница!

 

– Пра-правда!

 

– Так, значит, у Пушкина – рабы! И все же он – Россия, культура и

«солнце», и черт те что, и с боку бантик! – рассвирипел неожиданно и

повалил ее на спину. Разодрал полы халата жадными руками и придавил

Марысю, приговаривая:

 

– У него – рабы! И у нас – рабы!.. У него – рабы! И у нас – рабы!.. У

него – рабы! И у нас – рабы!.. Он – Россия! И мы – Россия! Он и мы! Он и

мы! Он… Он… Он… И мы… Мы… Мы…

 

– Мы-ы… – стонала бедная двадцатипятилетняя красавица-брюнетка,

член экипажа корабля «Альфа-Бета-Икс», которая без разрешения

руководства операцией самовольно отключила видеосигнал трансляции,

оставив для контроля только аудиоряд, отсылавший на борт отчеты в электронной

форме каждые восемь часов.

 

– Боюсь я… Одного боюсь, что ничего не получится. Не получится

– уж точно всем придет конец. Самый полный, – сказал Лаврентий, отдышавшись.

Потом сел на кровать, свесил старые, больные ноги в сафьяновых

тапках. За окном вставало серенькое утро февраля. И на садик летел

мокрый снег.

 

– Что смотришь? – проворчал старик. – Снова, снова какая непогодь…

Собираться надо. Дела, дела сегодня у меня. Надо срочно ехать в Кремль.

Сам Хозяин вызывает. Ох, боюсь. Боюсь. Боюсь… – передернул он плечами,

проковылял до стула. И стал неловко одеваться.

 

– А я ведь все твои делишки знаю! – неожиданно сказала девчонка

Лаврентию.

 

Тот на минуту замер. Насторожился. Оглянулся боязливо и спросил

еле слышно свистящим шепотом:

 

– Какие делишки еще? Что за такие «делишки»?

 

– А такие делишки, что ты задумал Иосифа Виссарионовича извести

со свету! – отвечала Марыся.

 

Лаврентий дернулся всем телом. И присел, как гончая перед прыжком.

 

– Кто? Кто тебе сказал, засранка? – выдавил он и пошел на нее. – Удушу

гадюку! – зашипел товарищ Берия и потянулся, намереваясь вцепиться

 

 

 

 

девке в горло, но в тот же момент на него обрушился удар каратэ такой

силы, что старый шут, держась одной рукой за яйца, другой прикрывая

разбитое лицо с разлетевшимся вдребезги серебряным пенсне, рухнул на

персидский ковер. Зарылся перекошенною от боли мордой в ворс и бессильно

завыл.

 

«МГБ раскусило. Значит, его люди уже, наверняка, сидят во внутренней

тюрьме на Лубянке и прямо сейчас дают признательные… Ничего не

состоится. И все-таки будет война. Вот, эти двадцать… нет, сорок бомб на

города Союза ССР… упадут, непременно! Они – на нас! А мы – на них!

Тогда всему конец! Конец и Пушкину! И Пастернаку! И проклятому Усу

(не отсидится он в новейшем бункере и не уедет дальше Химок на метро

номер два. А скорее всего, он вообще никуда не уедет…). Конец Москве и

Варшаве! Парижу и Лондону! Берлину Западному и Берлину Восточному!

И Пекину конец! И Пхеньяну! И Сеулу! Токио и Мельбурну! Нью-Йорку

и Сан-Франциско. Рио-де-Жанейро и Сантьяго-де-Куба! Словом, прощай,

человечество!»

 

Лаврентий выл, заливая дорогущий ковер слезами бессилия и злобы…

Но тут Марыся встала и протянула ему мелкий предмет, похожий на радио.

 

– Шамиль Басаев… А, Шамиль Басаев… – послышался из малюсенького

ящичка мужской упрямый, грубый баритон и какая-то странная, пиликающая

музыка.

 

– Нажмите кнопку вон там, справа… Да… вверху… Правильно, все

правильно, Лаврентий Павлович… Это, где зеленая трубка телефонная…

– подбодрила Лаврентия Марыся.

 

Он… зажмурился… И нажал на эту кнопочку…И зажмурившись, все

ждал. И ждал. И ждал, когда, наконец, он разлетится в дым. Но… взрыва…

не было!

 

– Говорите! Говорите – же, наконец! – шепнула она, склонившись над

поверженным и полумертвым от ужаса старцем.

 

– Говорите… Говорите… Дорогой Лаврентий Павлович, не бойтесь…

Мы ваши друзья и пришли помочь. Доверьтесь же нам, – послышался из

трубки настойчивый и спокойный голос капитана ФСБ РФ Сафронова

Михаила Юсуфовича.

 

– Да… Я вас слушаю, товарищ… – выдавил, еле шевеля ставшим непослушным

и почти деревянным языком, Лаврентий Павлович.

 

 

 

 

КОКТЕЙЛЬ-ХОЛЛ И ЮГОСЛАВЫ

 

В этот хмурый февральский вечер огромные желтые окна, за которыми

ослепительные плоскости витрин презентовали груды сосисок, колбас и

окороков, где эверестами громоздились банки с «крабом тихоокеанским»,

и мельничными жерновами высились сыры, светились особенно приветливо.

По крайней мере, в магазин запускали всех желающих. С открытия

в десять, до закрытия в семь. С перерывом на обед, конечно. Что был назначен

строго с двух – до трех. Так что, несмотря на высокие цены, народ

на улице Горького в Москве всегда имел местечко, куда зайти погреться в

зимний день или вечер. На товары поглазеть. Все равно, что на выставке…

 

За чистыми прилавками на фоне изобилия всего привычно и обычно

скучали продавцы в халатах цвета первого снега. Это на базарных торгашей

публика гундела, что халаты-де у них грязные, да и «свинарник» под

ногами развели. Ну, и тому подобное… В магазинах в те года такого не

бывало. Никогда! И вообще-то магазины эти считались у народа и, особенно,

у высокого начальства чем-то вроде филиала выставки – ВДНХ.

 

Привычно у дверей висели в рамочке никем и никогда не читанные

– «Правила советской торговли», в отдельном ящичечке подле была воткнута

конторская книжонка с заголовком на серой картонной обложке:

«Книга жалоб и предложений», c привязанным к корешку огрызочком карандаша.

И в кружевной наколке на волосах привычно скучала и читала

«Красное и черное» Стендаля молоденькая девушка-кассир.

 

Восьмиэтажные громады архитектора Аркадия Мордвинова стояли

крепостной стеной, и по периметру нижние этажи неприветливых зданий

щетинились суровым гранитом, и только стеклянные прорези окон-

витрин смягчали картину. Под светящимися вывесками – ресторан «София

» – «Тюль» – «ТЭЖЭ» – «СЫРЫ» – «Дружба»- книги и даже «Русская

изба» – сновали толпы небогато одетых советских людей, особенную категорию

которых составляли так называемые «гости советской столицы»

(в Гражданскую их звали попросту «мешочники» и без долгих разговоров

выводили «в расход»…). Наезжали на Москву из недалеких городов – из

Ярославля, Владимира, из Вологды. Хотя, случалось, прибывали из Казани

или даже из Томска. Благо у городских паспортишки были. А вот у

 

 

 

 

колхозников... Такой возможности деревенский народ пока что не имел...

А тем временем, жизнь столичная катила между оконно-зеркальными и

арочными стенами больших домов – мимо фонарей со звездами на тумбах

и белыми шарами наверху, мимо урн чугунных, дощатых киосков

«ТАБАК» и «ГАЗЕТЫ», мимо светофоров и знаков дорожного движения,

принятых во времена товарища Ежова, мимо полосатых будок постовых

и самих постовых в ослепительных френчах, мимо телефонных красно-

белых будок, синеньких почтовых ящиков с нашлепнутым на них гербом

с колосьями и шаром. И мимо баб с пирожками горячими и с лотками

«ВОДЫ И СИТРО»... Ситро наливали из стеклянных конусов в мытый

на специальной кругленькой подставочке, сколотый немного по краям, но

прочный граненый стакан (мечту алкоголика!). А еще – мимо гражданок

c заманчивыми металлическими ящиками с грубо намалеванным на них

пингвином, то есть, с лучшим на белом свете «микояновским» славным

пломбиром и другим мороженым...

 

Гудящая в клаксон (так было принято тогда), шуршащая по серому асфальту

шинами, нескончаемая кавалькада лупоглазых, тупоносых автобусов

(чьи деревянные оконца напомнили скорее парники на даче, чем

достижения автостроения), заодно с длинными автомобилями ЗИС-110

(которые были не только «членовозами» у чиновников министерств, но

и «скорой помощью», и даже выполняли роль «маршрутного такси») создавала

шумовой фон столицы. Юные красавицы – «Победы» ГАЗ-М20В,

с оскалом хромированных радиаторных решеток, с составным, перепончатым

ветровым стеклышком, по утрам сбирались в буйные стада на традиционной

стоянке, как раз напротив Моссовета, которую власти города

грозились куда-нибудь передвинуть, потому как взбрело в голову поставить

там огромный конный памятник в честь основателя столицы Юрия

Долгорукого. Среди новейших машин сновала техника попроще. Черного,

серого и зелено-травяного (маскировочного!) цвета многочисленные

ГАЗы различных министерств и ведомств, ГАЗ-М1 и ГАЗ-11-73 – любимицы

директоров и главных инженеров. И немногие еще персональные

авто богатых граждан. Они, как и шикарная «Победа», были невероятной,

сказочной роскошью.

 

Заплывал порой в московскую автотолпу и неказистый КИМ-10-50.

Сновали мелкие автобусики ГАЗ-05-193 с деревянными еще кабинами.

 

 

 

 

И экзотическим, мало виданным кашалотом выплывал на московский

асфальт не добитый еще в Великую войну ЗИС-101/101А… Весь этот

гон автозверей разбавлялся грузовыми ГАЗами-63 и ЗИСами-151, которых

пропускали через центр столицы день и ночь. Делалось это, похоже,

исключительно для того, чтобы жители чутко спали и не просыпали на

службу, опоздание на которую было весьма чревато (и тюрьмой, и даже

лагерем)…

 

* * *

 

Итак, в февральский непогожий вечер в двери одного приметного на

улице Горького в Москве заведения, над которым горела надпись из разноцветных

неоновых трубок – «КОКТЕЙЛЬ-ХОЛЛ», вошел грузный человек

в бобровой длиннополой шубе. На крючковатом носике у него сверкало

серебристое пенсне…

 

Лаврентий Павлович неожиданно для себя обнаружил, что, несмотря

на все старания Советского правительства, в Союзе ССР все еще бывают

очереди. У самых дверей «Коктейль-холла» стояло человек тридцать (или

даже больше) молодых людей с бриолиновыми коками, в легких спортивных

куртаках самых яростных цветов, узких брючках и тапочках «на

манной каше» и юных девушек, одетых немногим скромнее… А уж последних

Лаврентий Павлович особо примечал опытным взглядом старого

кавказского чекиста. Никаких тебе дурацких кос и формы школьной,

траурной. А то, ходят, как монашки… А у этих стрижечки – «венгерки»,

косыночки цветного газа. Короткие шубки, из-под которых выглядывали

клетчатые юбки до колена. И все это завершалось капроновыми чулочками

телесного цвета и «лодочками» из братской Польши, так что барышням

приходилось притопывать для согрева бедных своих ног … Вот здорово!

Эка красота! – подумал Берия, на ногах которого были, все же, боты

с меховыми стельками. – Наверное, все это их папочки притащили из

«проклятой Германии», или откуда еще… – завертелись мысли черными

гадюками... – Надо бы с народом построже быть… А то какой авторитет

у страны нашей будет, когда у немцев «свистнули», а сами не умеем ни

фига?..

 

 

 

 

В это самое мгновение плотно закрытая дверь отворилась, и показался

старик-швейцар, поверх свитера «с оленями» у него была натянута

нелепая фиолетовая ливрея с серебряными кругленькими пуговицами...

Огромной ручищей старик приоткрыл заветню дверь, и из заведения выпорхнула

парочка. Толпища в тридцать человек загалдела радостно и поперла

напролом.

 

– Только два свободных места! А ну, уймитесь вы, стиляги чертовы!

– по-боевому и задиристо заорал седой швейцар. – А то милицию сейчас

же позову!

 

– Не надо звать милицию, товарищ! Милиция у нас всегда на месте, и

всегда – на чеку! – не растерялся Лаврентий Павлович, тыча в нос швейцару

свое старое (уже давно просроченное!) служебное удостоверение –

«НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР», со

«скромной» должностью – «нарком».

 

Швейцар взглянул на книжечку и встал перед Лаврентием по стойке

смирно, колесом выпячивая грудь (с рогатыми оленями и чукчами на санках!),

бодро вскинул руку к голове и… задохнулся от волнения. – Ба…

ба… ба… – только и мог выговорить.

 

– Руку к пустой-то голове не прикладывают… – мило пошутил товарищ

маршал, неспешно проходя в распахнутые настежь перед ним двери,

не отказав себе в удовольствии дернуть старика за бороду. И не из любви

к садизму (он же не Колька Ежов!), Лаврентию Павловичу было интересно

– настоящая ли у старичины бороденка?.. Лаврентий давно (до войны

еще) услышал, что все швейцары в Москве и вообще в Союзе ССР носят

бороды ненастоящие. Приклеивают их, ну, как актеры на театре. А после

работы – снимают их и оставляют в личном ящике…

 

Борода у старца оказалась настоящей, и товарищ Берия прошелся походкой

рыцаря – победителя драконов, любимца прекрасных дам, и римского

легионера-триумфатора, прямиком от гардеробной стойки, мимо

кадки с низкорослой, разлапистой пальмой, в зеленоватый полусвет ресторанного

зала, где сидела за небогато накрытыми столами публика из

местных завсегдатаев, то есть, все те же юноши с коками в упрямых волосах

и обезьянами на галстуках и стриженные девицы, чьи ярко-красные,

накрашенные губы и дешевенькая бижутерия из стран «народной демократии

», а уж тем более телесные чулки (и с шовчиком!) лишали товарища

 

 

 

 

наркома излишней (в его нынешней, конкретной ситуации) и уже ненужной

твердокаменности…

 

– «Хоть маскирую и хитро, не спрячу подлое нутро!» – зашипела ему

в уши идеологический и идиотический – особенно сейчас – кукрыниксовский

шаблон, содранный с поганого плакатика – гадюка-мысль. Короче,

его, беднягу, снова распирало… Через минуту на небольшую ресторанную

эстраду жизнерадостной толпой высыпали пареньки, одетые в добротные

костюмы. В руках они держали духовые инструменты. Насколько

понимал товарищ Берия – два саксофона и две духовые трубы, а еще

«чувак» (так они друг друга называли) с контрабасом. А один уселся за

роялем. И еще – за барабанной установкой.

 

– Добрый вечер, дорогие товарищи! В начале нашего вечера мы исполняем

песню советского композитора… на слова поэта… – сначала тихонько

и даже боязливо начал парень, и завопил вдруг что было мочи. – Итак,

песня «Дорогие мои москвичи!» – И гром аплодисментов.

 

– «Жарь!» – и – «Жги, чувак, во всю железку!» – потопил его голос

радостный и громкий крик.

 

Затихает Москва, та-ра-ра…

 

Стали синими дали.

 

Ярче светят кремлевских рубинов лучи… тра-ра-ра-ра…

 

День прошел стороной.

 

Вы, наверно, устали,

 

Дорогие мои москвичи?

 

И публика пустилась танцевать, толкая бывшего наркома НКВД, а

ныне заместителя Предсовмина Союза ССР, маршала Советского Союза и

Героя Социалистического Труда, а еще и твердокаменного и многолетнего

члена (не подумайте ничего такого!) ЦК и члена Политбюро (а когда-то

Президиума) ЦК КПСС Берия Лаврентия Павловича…

 

Синей дымкой окутаны стройные зданья, тра-та-та-та…

 

Ярче блещут кремлевских рубинов лучи.

 

День прошел стороной.

 

Скоро ночь, до свиданья,

 

Дорогие мои москвичи!

 

 

 

 

– «Да, ночь-то, и верно, завсегда хорошо… Ежели еще с бабами…»

– нехорошие мысли продолжали копошиться. Лаврентий уже приземлил

свою широкую задницу за аккуратный столик, покрытый крахмальною

скатерткой. «Все бабы… Бабы… Бабы… У, шалавы чертовы! Погубят и,

ей-богу, уже ясно, ясно, что погубят они меня…» – со злобой и горькой

тоской думал Берия, глядя мутными, больными и усталыми глазами через

посеребренное пенсне на вытанцовывающие пары. Мимо летели в модном

танце «буги-вуги» эти самые… – «Как же их там?.. – «чуваки» и «чувихи

»? Так, что ли?» – вспомнил Берия и с тоскою косился из-за стекол

на эти… густо накрашенные губы… на подолы расклешенных юбок… на

газовые невесомые косынки (украденные отцами и братьями этих девушек

у фашистского врага!)…

 

– «Вот так и сходят с ума… Умру, а народ про меня потом «такое» порасскажет!

Да еще половину наврут… И буду я в истории торчать в строю

позорном. Сперва Калигула… Потом еще Нерон… Потом царь Грозный

Иван (мать его!..), в обнимку со своим Малютой – Оком (бл...ским, ну, а

может, Государевым). После Генрих Четвертый… Ну, немного с боку – Макиавелли.

И кардинал Решелье. Опять же – Оливер Кромвель… Робеспьер

Максимилиан (упокой, Господь, его душеньку!)… Хотя, последние до баб

были как-то… без маньячного горения… Ну, а потом уже все наши будут.

Все большевики. Матрос Дыбенко. И Александра Коллонтай… – кошелка

этакая… – ругнул посла Союза ССР в королевстве хитрых-мирных шведов

Берия. – Все члены, так сказать, ЦК, Политбюро (а ранее просто Президиума)…

Один жену убил. А двое просто посадили. Один, с козлиною

бородкой, «президент», жопа он трамвайная… Второй «Пакт» с немцами

соорудил. Скрябин чертов. Хоть Скрябин он… а играть ни хрена не умеет.

Не то, что эти «чуваки». И вообще «музон» у этих – «ништяк в натуре»,

как говорит Марыся»… И он поморщился, словно от нестерпимой боли.

 

– «А все же, я ее люблю, засранку…» – пронеслась еще мысль. И исчезла

совсем. И навеки.

 

 

 

 

* * *

 

Подбежавший расторопно официант протянул меню с надписью:

«РАЗБЛЮДОВКА». Берия прочел нелепейшее слово и поморщился: «Далеко

же тут зашла борьба с космополитизмом… – с тоской подумал он.

– Такого слова здоровый человек, пожалуй, не придумает. Впрочем, все у

нас так. Заставь дурня Богу молиться, он и лоб разобьет»…

 

– А что товарищ будет пить? – спросил официант после того, как Лаврентий

заказал себе омлет из одного яйца, и черный кофе с сахаром, и

мороженое «Микояновский пломбир со сливками».

 

– А это обязательно, товарищ? – спросил его Лаврентий Павлович и

грозно посмотрел на паренька поверх пенсне.

 

Паренек стал мямлить про «ресторан», а заместитель Предсовмина читать

«разблюдовку»:

 

– Кубинский ром… «Цинандали»… «Мукузани»… «Хванчкара»… Ну,

это и ежу понятно. А это что еще за хрень? Что за «дринки» такие? Что

за чертовня? Не можете писать по-русски – «пойло»? Проявляете тут, в

вашем, c позволения сказать, «Коктейль-холле» – буржуазный и насквозь

гнилой, безродный космополитизм?.. Не уважаете Великую Победу, сукины

коты!.. Да я… да я вас научу любить Россию-родину…

 

– Это… извините, собственно и есть «коктейли», – промямлил паренек.

– К примеру, «дайкири без сахара» и есть, с позволения сказать, «коктейль

»… или, как говорят у нас, просто «кок»… – стал объяснять парнишка

ресторанные премудрости.

 

– Теперь мне все понятно… – проворчал Лаврентий Павлович, но уже

благодушно. – Придумали тоже… «кок»! Да схватить бы вас за ваши «коки»,

да обкорнать под полный нуль к такой-то бабушке… Ишь, крысы ресторанные…

Простых трудящихся «коками» и «хренококами» дурить… А неси-

ка, любезный, «Хванчкары». Бутылочки так… две. И бутылку «Цинидали»

тоже. У меня сегодня, братец, очень трудный день. И… – замялся Лаврентий

Павлович, – страшно и сказать – может, он даже… уже последний…

 

Ему скоро все принесли…

 

– На святое я дело иду. Или на погибель верную… – говорил он пареньку,

подзывая «любезного трактирного» снова и снова. А потом, искоса

взглянув на стрелочки золотых наручных часиков «Ракета» (подарок от

 

 

 

 

НИИ номер восемьдесят восемь), вытащил пачечку из бумажника и крикнул

музыкантам: «Давайте, жарьте, чуваки, эту самую – мою любимую!..

Ну, мою самую любимую песню... Ну, вот… «Затихает Москва, стали синими

дали»…– громко и фальшиво напел товарищ Берия.

 

«Дорогие мои москвичи!» – потонул его пьяный голос в рокоте молодой

джаз-банды.

 

И снова стихла чудная мелодия, и пары расселись по своим местам.

А страшные шпионы и враги, диверсанты от Иосипа Броз Тито –

«иуды», и «грязной собаки», и прочие нехорошие личности (как искренне

считали многие в Союзе ССР) в «Коктейль-холл» так и не явились.

 

– А сейчас… – закричал парнишка в микрофон, – по многочисленным

просьбам трудящихся, а так же по заявкам наших слушателей исполняется

популярнейшая джаз-пародия «Вопли Уолл-Стрита»…

 

И громовые овации и крики огласили ресторанный зал: «Жарьте!» –

«Жгите, чуваки!» – «Даешь «Чучу»! – «Чучу» даешь…»

 

– «Не хуже, чем на сессии Верховного Совета, разоряются…» – затуманенными

«Хванчкарой» мозгами заворочал заместитель Предсовмина

Союза ССР Лаврентий Павлович Берия.

 

Чу-ча! Чу-ру-да! Чу-ча!

 

Чу-ча! Чу-ру-да! Чу-ча!

 

Вот она – Америка, и нет порядка там.

 

Все американцы ходят вверх ногам…

 

Ходят по Бродвею и на «герлс» глазеют,

 

Ходят по Бродвею и жуют «чиунгам»…

 

Гангстеры в автомобилях тоже ездят тут.

 

Если попадешься, то тебе – капут…

 

Грабят, убивают, «Чучу» напевают.

 

Вот какую дрянь они поют…

 

– «А… хорошая песня… – подумал уже пьяненький Берия. – И главное,

такая… идеологически выдержанная…» – зашипела ему в ухо очередная

мысль-змейка…

 

 

 

 

Но не успел он сформулировать комплимент модной в заведении песенке,

как возле столика, за которым мирно отдыхал Герой Социалистического

Труда, появились трое. Несомненно, это были они. Югославы. Безжалостные

диверсанты, подосланные в нашу счастливую страну кровожадным

тираном Иосипом Броз Тито. Никого не опасаясь, они обступили

столик товарища Берия со всех сторон (которых было только три, потому

как стол Лаврентия стоял у стены). А потом вальяжно подсели, взяв его

в своеобразные «тиски» (а может, «клещи» – отличия одного от другого

Берия не знал, но чувствовал себя… хреново).

 

– Итак, давайте для начала познакомимся… – протянул огромную

ручищу седоватый здоровяк. – Товарищ Джонотан Картерович. А это,

– махнул он в сторону еще двоих, – товарищи Лиманович и Сафронович…

 

 

– Михайло Сафронович… – вставил второй, такой же здоровячок. Третий

парень, помоложе, какой-то необычный… и раскосый, в свою очередь

кивнул Лаврентию и протянул сухонькую, узковатую ладонь.

 

– Мы рады видеть вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович, – продолжил

Михайло Сафронович. – Это хорошо, что вы пришли сюда, один

и без охраны… – на чисто русском языке вел он разговор. – Впрочем… на

сегодня вам не остается больше ничего. Вы у нас фактически в руках. И

мы очень надеемся, что ваши дальнейшие действия не станут выходить за

рамки здравого смысла, а также взаимных интересов.

 

– А почему я должен вам доверять? – выдавил Лаврентий.

 

– А разве имеется какая-то альтернатива? – спросил его Сафронович.

– Эй, официант! Еще бутылку «Хванчкары». И две… Нет, три – «Цинандали

»! И побыстрее… быстрей! – приказал он подбежавшему парню.

 

– Мы знаем, что у вас на Кавказе так принято… угощать друзей. И

радоваться жизни… – хлопнул он по спине товарища Берия. – Да не горбитесь!

Не жмитесь! Мы все – простые парни – партизаны товарища Иосипа

Тито, храни Бог его душу и тело! – сказал Михайло и широко, по-

православному перекрестился.

 

– А вы что же… неужто в Бога … веруете? – осторожно спросил Берия.

 

– А то, как же! – затрубил ему Михайло в уши. – Мы, сербы, всегда…

Впрочем, как и грузины – православные. А эти… – показал он на Джонотана

и Лимановича, – хорват – католик, а босниец – мусульманской веры.

 

 

 

 

– Да, я хорват! – заявил из-за стола Картерович, нагло опрокидывая в

рот очередную рюмку, – так же, как и сам товарищ Тито, наш учитель, и

отец, и «друже» всех-всех югославских народов.

 

– М-да… – Лаврентий взглянул нехорошо на Лимановича. – И этот –

тоже югослав? – спросил он как-то недоверчиво.

 

– А то! – подтвердил охотно товарищ Лиманович и широко улыбнулся

Лаврентию. – Вы, конечно, смущены моей азиатской внешностью?

Тут нет никакой загадки! Босния на протяжении столетий была под

игом турок-османов. Турки насаждали свою веру в Боснии, но это еще

не все… Янычары доходили до Китая, откуда увозили жен и невольниц.

У тех рождались сыновья, которые тоже становились янычарами... Враг

из Боснии ушел, а вера старая, турецкая осталась. И не только она… –

ткнул себя в грудь Лиманович и растянул широкую улыбку. – Только не

надо с нами шутить, – отвернул он, как бы невзначай, пиджачную полу,

показав висящие в подмышечной петле небольшой револьвер в портупее

и аккуратненький кинжальчик в ладных ножнах. – Иные янычары,

в стародавние годы, даже до Японии добирались. И не раз. Не раз…

Так что, в нашей Боснии имеются потомки самураев… – негромко, но

весьма уверенно говорил Лиманович. – Чик, и… готово… – прочертил

ребром ладони в области шеи суровый босниец. Лаврентий заерзал на

стуле и закосил глазом по сторонам. Было ясно, что бежать некуда. Похоже,

что кровавые агенты, подосланные в СССР, и в самом деле, знали

свое дело.

 

– Да вы не бойтесь нас, товарищ Берия! – хлопнул его снова по хребту

Сафронович. – Лиманович так шутит. Золотой наш парень, партизанский!..

Вот, помню, раз в горах наскочили мы на целую немецкую колонну.

Ну, мы их и резали тогда! И резали! И резали…

 

– Это вы их резали… – встрял, добродушно растянув в улыбке рот,

Джонотан Картерович. – А мы – хорваты – их душили! И душили! И душили!

По-нашему, по-титовски, душили мы врага!

 

– Правильно! А что его жалеть?! – заявил Лиманович, выпил рюмку

и взглянул на маршала узким азиатским глазом. – Смерть фашистским

оккупантам, и привет! Мы их в родную нашу «матку-Боснию» не звали!..

 

– А вы как втроем прошли в «Коктейль-холл»? Там, вроде, эта… очередь…

– припомнил заместитель Предсовмина забытое словцо.

 

 

 

 

– Прошли партизанскими тропами. Как ходили когда-то в боснийских

горах… – ухмыльнулся товарищ Лиманович и скосил на Берию глаз.

 

– Мы… известно… Мы люди свои… У меня, к примеру, есть пропуск…

– захвастал уже принявший на грудь краснорожий Джонотан Картерович.

– А вот вы как пробились в заведение без боя?

 

– У меня… – сказал Лаврентий таинственно, – книжечка есть специальная.

Что я – нарком эНКэВэДэ, – извлек он из кармана и развернул

перед носом югославских партизан просроченное удостоверение.

 

– Ну, и зря… – процедил со смешочком Картерович. – Могли бы просто

сунуть старикашке тридцатку в лапочку. И все дела…

 

– Что вы, товарищи, такое говорите! – искренне возмутился Берия. –

Да при мне… – вспыхнул от гнева, – восстановили все нормы социалистической

законности. И вообще, при мне порядок был. Не то, что сейчас…

 

– Да, да, товарищ Берия… Мы тоже слышали… А все-таки вы – «бяка»!

Ведь признайтесь, что «бяка»!.. – скривился Михайло Сафронович.

 

– Да, «бяка», «бяка»… – согласился с Сафроновичем Берия. – Я не

желаю спорить о незначительных деталях биографии…

 

– Ну, не совсем детали… – пробурчал Михайло. – Как говорим мы, сербы:

«Видно пана по халяве...». Или спросим еще и так: «Как возможно доверять

тому, кто вечно все врет, и врет, и врет? Ведь согласитесь, уважаемый

Лаврентий Павлович, это не ксива. Это, извиняемся за югославское крепкое

слово, абсолютное… и наглое… вранье. Удостоверение у вас давным-давно

просрочено. А последняя в нем запись – за давний сорок пятый – наш и ваш

победный – год!.. Ай-ай-ай!.. – покачал Сафронович башкой с укоризной. –

Нехорошо! Нехорошо… – повторял товарищ Сафронович.

 

Неожиданно Берии и в самом деле стало стыдно. «Да, нехорош-ш-

шо… как-то, Лаврентий…» – зашипела мысль-змея. – «Пошла… Пошла,

проклятая, прочь…» – прогонял он ее. Но черная гадина все шипела. И не

желала уползать.

 

– За такие, недостойные Героя Труда и Маршала Советского Союза,

мелкие делишки, потомки вас станут величать «авантюристом… пролезшим

в стройные ряды»… – нагло хохотнул ему в лицо товарищ Джонотан

Картерович.

 

– Да побойтесь Бога, господа… Вернее, простите, товарищи! Я, в

сравнении с другой партийной сволочью, в Союзе нашем – сама голу

 

 

 

 

 

биная невинность. Да, перед войной поляков-офицеров поубивал… А

в войну заградотрядами своих (напару с Мехлисом из СМЕРШа) гнал

под огонь фрицевский … Ну, татар выселял из Крыма – было такое

дело… Карачаевцев, чеченцев, ингушей, калмыков… и прочих греков.

Всего, пожалуй, не упомнишь… Да, морил по лагерям. Не отрицаю…

Даже, вот, и академика Вавилова… И того извел, извините, лично я… В

рудниках урановых заставлял зэ-ка работать голыми руками… Все это

абсолютнейшая правда. В этом только я и грешен! И признаю!.. Зато, –

распалился от вина товарищ Зампред, – как этот негодяй и извращенец

Ежов, никого не бил по голове бутылкой. И горящие цигарки в жопу

на допросах не совал… А что до баб… – выпятил Лаврентий Павлович

животик, – пусть камень бросит ровно тот товарищ, кто без греха… Нет

его на свете… Нет того товарища… Не бывает такого в природе. Я знаю

– еще, когда был маленький, в церковно-приходской школе учился… хорошо

учился.

 

– Интересный у нас разговор получается, дорогой товарищ. – Усмехнулся

кривовато Сафронович. – Выходит, все в дерьме, а один – весь в чистом-

белом?.. И как же вы пришли к задумке одного усатого дядю убить?

Кстати, товарищ Тито того же хочет. Уж больно обиделся он на «собаку»…

 

– А чего тут думать… – заерзал заместитель Предсовмина. – Дядя тот

слишком борзый стал… Все ему не этак. И не так. И жизнью дядя недоволен…

Уж не скажет, как прежде: «Поезжай, Лаврентий, в Большой театрик

да привези нам на дачу балерин. И получше! А то притащишь вечно

«селедок»! Во-первых, ущипнуть их не за что. А во-вторых, у нас так не

положено, в Союзе ССР, чтобы баба было слишком тонкой! Это в странах

капитала вечный голод и недоедание наблюдаются. В Германии, при Гитлере,

вообще, – говорил он мне тогда, – пролетарии едят исключительно

одни картофельные шкурки. Так что, скоро они восстанут с небывалой

революцией!.. А у нас бабец должен быть в теле!

 

– И привозили баб этих, из театра?.. – заинтересованно спросил уже

хмельной товарищ Джонотан Картерович.

 

– А то, как же! Ему, бесу, как отказать?! – заулыбался Берия. – И не

только ему. И другим товарищам перепадало, так сказать. Да я, почитай,

все ЦК этим «добром» перед войной снабжал…

 

– И как вы его... того? – спрашивали Берию шпионы.

 

 

 

 

– А чего там мудрить? – расхрабрился, наконец, Ларентий. – Дело привычное.

Ледорубом тут, конечно, махать несподручно. Зато «Меркульчик»

есть у меня… И «Кобульчик» тоже есть… И доктор знакомый тоже есть.

Врач специальный имеется!.. А фамилия его… это… Комаровский… Или,

все же… Броневицкий?.. Нет, точно Комаровский! Пан Йозеф Комаровский

из Лемберга, сто чертей его дери… Он один народу перетравил…

Короче, не представляете, какой это золотых рук мастер. Настоящий рыцарь

революции… – «Ой, что я говорю такое»… – испугался про себя

Лаврентий, но его уже несло.

 

– А девушка … девушка эта откуда, все же, будет? – спросил у троицы

шпионов товарищ Берия тогда, когда товарищи из бывшей братской

Югославии волочили его, в совершенно безобразном виде, мимо низкорослой

разлапистой пальмы и картины «Три богатыря». Седой швейцар,

стоя перед зеркалом при входе, набрасывал ему на плечи бобровую тяжкую

шубу и все пытался нахлобучить шляпу на плешивую башку кавказского

товарища.

 

– Кто?.. – спросил с недоумением Михайло. – А… Марыська… –

вспомнил он имя своего секретного сотрудника. – Эта из «Моссада» будет…

Ходила под командою Моше Даяна… Не раз участвовала в спецрейдах

войск «Цахал» по базам федаинов в Иордании.

 

– И в Египте тоже… – скромно добавил Лиманович. – Отличается в

организации «Моссад» особым фанатизмом и безжалостностью к врагам

трудового народа…

 

– А вообще, довольно славная девчонка, – противно захихикал Сафронович.

– Пусть еще немного поживет в вашем доме… Извините, в «Доме

приемов», конечно. Не хотели мы вас стеснять, но теперь это в ваших собственных

интересах. Да и не скучно будет одному… Хотя, ночами уже…

ни-ни…

 

И внутри у Берия Лаврентия Павловича все похолодело. И… опало

как-то… И даже неприятно съежилось.

 

 

 

 

РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ

 

Недели через две газета «Правда» вышла с «СООБЩЕНИЯМИ ВРАЧЕБНОЙ

КОМИССИИ», в которых говорилось про «белок и кровь в

моче»… страшно говорить… у самого Учителя – Сталина Иосифа Виссарионовича…

 

 

Потом заводские, паровозные и пароходные гудки траурными сиренами

рвали мартовский морозный воздух. Испуганные люди со страхом глотали

горькие и такие страшные слова, льющиеся нескончаемым потоком:

«В СКОРБНЫЙ, ТРУДНЫЙ И ГОРЕСТНЫЙ ЧАС… БЕЗМЕРНАЯ УТРАТА…

С ЧУВСТВОМ ВЕЛИЧАЙШЕЙ СКОРБИ»… и так далее…

 

«Милый! – Дорогой! – Любимый! Единственный! На кого ты нас

оставил сиротами!» – рыдали миллионы миллионов одураченных рабов

СССР. И звуки «Траурного марша» беспартийного товарища Шопена, сотни

тысяч портретов усопшего, в траурных рамках, и десятки километров

кумачовых полотнищ на древках, с лентами траурного крапа, нагнетали

скорбное расположение духа…

 

После будет массовый психоз прощания с покойным… Будут грузовики

на Трубной. И другие грузовики. Но уже с трупами…

 

Так Ваал доделал свое дело в нашем мире, и так из него уходил…

 

А всего за несколько дней перед тем, утреннюю тишину и негу «Дома

приемов при Совете Министров Союза ССР» взорвал телефонный звонок.

 

– Але, Марыся!.. – кричала в трубку Светлана. – Они, кажется, его все-

таки… – разрыдалась она.

 

– О чем ты? – с недоумением спросила «неожиданно» сведенная Лаврентием

с дочерью самого Сталина.

 

– Ты еще не знаешь? Нет и нет?.. Так вот, первый удар у моего отца

произошел еще первого марта. А сегодня … его уже нет… До того папа

не жаловался на здоровье. Все шутил со мной и с братом Васей, говоря

не раз: «У меня – кавказское здоровье. Я вас всех еще переживу!..» – И

от души смеялся… Незадолго до удара его лечащие врачи были арестованы

по этому самому «делу врачей»… Потом его нашли… Заметив, что

папа лежит без сознания, обеспокоенная охрана сразу вызвала на нашу

 

 

 

 

дачу в Кунцево членов Президиума ЦК. Те приехали, но сказали, что

товарищ Сталин просто крепко спит, и не захотели вызывать врачей…

И так более тринадцати часов!.. Более тринадцати часов, – хрипела

Светлана, – папа был без всякой медицинской помощи… Приехавшая

медицинская бригада зафиксировала смерть отца вчера, пятого марта, в

двадцать один пятьдесят…

 

– «СВЕРШИЛОСЬ!» – зажала рот себе ладонями Марыся, чтобы не

закричать: «Ура!»...

 

На другом конце телефонного провода билась в истерике ее новая подруга

Света Сталина.

 

«Светлана Аллилуева»… – вспомнила Марыся имя автора давным-

давно прочитанной тонюсенькой книжонки и вернула трубку на рычаг.

 

Хмурый и муторный мартовский день вставал за окнами уютного

особнячка в Замоскворечье. Марыся подошла к окну… Снова снег. Но

уже не мокрыми, а пушистыми сказочными хлопьями сыпал на город с

низких небес.

 

* * *

 

– Наш корабль, международный нейтронный «Альфа-Бета-Икс» – Жилая

Станция уже двенадцать часов назад успешно вышел на околоземную

орбиту и продолжает полет вокруг планеты, став геостационарным, искусственным

спутником... – докладывал старший лейтенант ВВС КНР Ли

Мань командиру корабля, американскому майору Джону Картеру. – Мы посылали

к Земле радиосигналы... И – получили ответ… Радиоэфир планеты

просто кишит – тысячи радиостанций и телестудий. Переговоры всевозможных

служб. Кодированные переговоры военных. И миллионы звонков

и SMS-сообщений по сотовой связи… Думаю, что эти данные секретить нецелесообразно...

Я думаю, что даже наш строгий Шестой уже не против обнародовать

всю информацию. Притом, в самом полном объеме… Во всяком

случае, ни паники, ни психических стрессов, ни, тем более, массовых самоубийств

никто не ожидает. Тем более, никто не ожидает бегства с корабля на

Землю, с захватом станционной транспортной техники. Высадка на Землю

будет произведена организованно, в строго оговоренные с Землей сроки.

 

 

 

 

– Да… Это чудо! Просто чудо! – Джон Картер бросился обнимать лейтенанта.

– Современная нам, людям двадцать первого века, цивилизация

снова перед нами. Существует, как данность. – Сквозь слезы радости говорил

Джон Картер, глядя в иллюминатор, за суперпрочным стеклом которого

в бездонной космической мгле проплывала голубая океанская толщь

и песчано-желтая, коричневатая твердь земная, под этой белой пеленой

с дырявыми разрывами. И снова над планетой спиралями закручивались

облачные вихри – гигантскими небесными улитками, распластавшимися

на тысячи верст над Землей.

 

– И что там?.. – с ликованием в голосе спросил седовласый майор. –

Что там внизу, на Земле?

 

– Все, как было до нашего полета. – Засмеялся лейтенант Ли Мань. –

Люди, города, реки и горы, поля, машины, атомные бомбы в армейских

арсеналах и атомные станции, диктаторы, тираны, демократы. Папа Римский,

и «Джоконда» Леонардо, и Сикстинская капелла Рафаэля. Хоралы

Баха, дворцы Ватикана и русские храмы московского Кремля, святые камни

Мекки и Иерусалима, тибетские дацаны и Лувр, музыка Моцарта и

оперы Вагнера, стихи Данте и романы Льва Толстого…

 

– Я уже не верю, что все это есть на нашей планете… Домик дедушки

в Висконсине, дом родителей в Айдахо. Моя школа в тихом городке, товарищи

по детским играм... моя дочь Шерри и сын Том.

 

И, конечно, этот пресловутый сектор Иллинойского Технологического

института. И наш родной Центр «НАСА» в Хьюстоне. Вот приеду и всех-

всех крепко обниму. А потом отдохну немного, и снова, чем не шутит черт,

тряхну стариной. Снова космодром в солнечной Флориде, «на самом носу

у дядюшки Сэма», как шутят астронавты – на мысе Канаверал. Огромное

поле из бетона и корабль на стартовом столе, весь в кружевах металлических

ферм. Выйдем из автобуса. Сделаем доклад комиссии и сразу в лифт.

Пристегнем ремни... и вперед, и вверх… – мечтал сейчас Джон Картер. И

ему казалось в этот миг, что счастье еще возможно.

 

 

 

 

ОГРОМНЫЕ ГРОМАДЫ, КВАДРАТЫ ПЛОЩАДЕЙ…

 

Шумящий, хлопающий, бьющийся по ветру лес из красных полотнищ

с золотыми серпом и молотом. Радостные блики сыпались по стеклам двенадцатиэтажного

– то ли корабля, то ли айсберга, по верху которого золотыми

буквами, под русскую вязь, горело – «РОССИЯ». А немного ниже

бежали слова: «ГОСТИНИЦА» и «РЕСТОРАН». Крупнейший в Европе

отель, готовый одновременно вместить пять тысяч восемьсот девяносто

человек, и в самом деле поражал воображение. Распластавшись вдоль

бывшей Варварки, а ныне улицы Разина, он выглядел настоящим русским

чудом. Немного сбоку в его сверкающие плоскости смотрелись скромное

Английское подворье веков шестнадцатого-семнадцатого и храм Великомученицы

Варвары, творение Матвея Казакова, а возле самой Китайгородской

стены – церковь Зачатия Анны. Так заповедная Варварка яростно

и мощно входила в новое, свежее и бодрое Зарядье.

 

Домина Дмитрия Чечулина с многокилометровыми коридорами, по

которым было в пору ездить на авто, с несколькими залами крупнейших

в мире ресторанов, c чехардой буфетов, баров и столовых, ошеломлял и

завораживал. Как подавлял Государственный концертный зал на тысячу

шестьсот душ. Огромный танцевальный зал – трансформер… Два кинозала

«Зарядье». На семьсот пятьдесят мест каждый зал. Беломраморные

колонны и торжественные лестницы. Гостеприимный русский дом. Бескрайний,

как Россия. И помпезный, как и подобает воротам в Союз ССР.

 

– Я, все-таки, был ошеломлен… – заметил господин Джон Картер… но

не успел договорить. Так ладно, весело и властно ударили куранты Спасской

башни на старом Кремле.

 

– Да, тут у них… неплохо… – немного ошалело отозвался Ли Мань,

который уже бывал в Москве.

 

За чудесами-хороминами Василия Блаженного стояли пестрые ряды

автобусов. Там начинался Васильевский, бросаясь с Кремлевской набережной

к мосту. Миновали Лобное. И зеленоватый памятник «гражданину

Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому», возле которого суетилась

какая-то съемочная группа...

 

 

 

 

– А все-таки зря… – продолжил Джон Картер, – не «Охотный Ряд»,

а «Маркса»… Не «Варварка», а «Разина»… Не «Манежная», а какая-то

«Площадь Пятидесятилетия Октября»…

 

– Бросьте… Бросьте… Все пустое… – хмуро проскрипел Ли Мань,

когда они проходили мимо группы жизнерадостных туристов, которые

сгрудились вокруг экскурсовода. Тот указывал на Мавзолей, – чуть ли

не от самой Никольской тянулся к нему жирный «хвост» посетителей. А

над входом в главное святилище Союза ССР… так и есть... – протер глаза

Джон Картер, веря… и не веря.

 

Над входом в усыпальницу горели два слова, вернее, имени: «ЛЕНИН»

– «БЕРИЯ».

 

– ...После смерти величайшего Вождя нашей страны, последовавшей

десятого октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года, Верховный

Совет Союза ССР принял Указ: «Поместить гроб с телом товарища Берия

в Мавзолей Ленина и именовать его отныне «Мавзолей Ленина и Берия»…

Мавзолей Ленина и Берия не только гармонично завершил ансамбль Красной

площади, но придал принципиально новую и такую важную в структуре

города идеологическую функцию – формирование уникального облика

социалистической Москвы… – увлеченно говорил экскурсовод, и

группка отечественных туристов благодарно внимала ему.

 

* * *

 

– Ну, где вы ходите?.. – догнали их Сафронов Михаил Юсуфович и

Марыся. – Вас все ищут! Сегодня у нас экскурсионный день.

 

– Да, сначала взглянем на «Москва-Сити» архитекторов Хазанова, Нагавицына

и Канчели на Краснопресненской… А потом… – принялась загибать

пальчики Марыся, – нас ожидают в новом комплексе «МУЗЕЯ ЛАВРЕНТИЯ

БЕРИЯ», что открылся совсем недавно возле Крымского моста.

 

Стали, наконец, рассаживаться в салоне огромного автобуса и тронулись...

 

 

Мимо новых и старых зданий. Миновав Варварку-Разина, мимо памятника

Героям Плевны на Славянскую площадь и по Китайгородскому про

 

 

 

 

 

езду, мимо Новой площади выкатили на Лубянку… то есть, на площадь

Дзержинского. И дальше – по Театральному проезду, на простор площади

имени Свердлова, глазея на Большой Театр и псевдоготику ЦУМа. По

проспекту Маркса мимо причудливого «Метрополя», мимо Дома Союзов

и здания Госплана СССР. Презрев асфальтовую пустынь площади Пятидесятилетия

Октября, наискосок от которой приветливо зеленел Александровский

сад, повернули на улицу Максима Горького. Все те же громады

тяжелых домов… Центральный телеграф со знаменитым глобусом – граненая

башенка, на которой написано – «PHILIPS». Арка в Брюсов переулок

с огромнейшей растяжкой: «РАДИОТЕХНИКА ДЛЯ ВАС». Вот и

Моссовет, и Юрий Долгорукий на Советской площади грозно простирает

свою длань. А за его спиной протекает по крышам пенистой струей реклама

– «ПИВО НЕВСКОЕ»…

 

Пушкин на Тверском… А за ним – кинотеатр «РОССИЯ». И на нем –

«БАНК УРАЛСИБ» – «НИКЕЛЬБАНК»...

 

– Ну, это дичь какая-то, выдавливал из себя майор ВВС США, поминутно

нажимая на кнопочку затвора отличного и недорогого «цифровика»

фирмы «Берия», купленного им всего три дня назад в гостиничной «Березке

».

 

Повсюду стояли рекламные щиты – «МАЛЕНКОВ – Мы строим вместе

с вами! Мы строим для вас!» – с удалым пареньком в желтой строительной

каске, за плечами которого причудливо ветвились металлические

фермы строительных кранов, возводивших новые чудо-дома… «Беларусь

» – Заводы Молотова» – провозглашал очередной рекламный щит,

на котором был изображен огромный плазменный телеэкран со странным

значком, сплетенным из скрещенных молний (напоминавший «руны» –

значок немецких войск СС).

 

– А что, собственно, не нравится? – хитровато спросил Ли Мань, –

наш дорогой Лаврентий давно спит в Мавзолее, а жизнь в Стране Советов

идет и идет чередом. Вон, смотрите, люди… Многие одеты хорошо, по-

европейски… Мамаши с колясками у памятника Пушкину… Вон реклама

кино – «БЕЛЫЕ РОСЫ» – по-моему… Вон в будке постовой ГАИ, а рядом

с ним – сверхновая «ПОБЕДА»…

 

 

 

 

Потому что у нас стал теперь человек

 

Настоящим хозяином жизни.

 

Повелителем гор, повелителем рек,

 

Честь и славу поющим Отчизне...

 

– Неожиданно громко понеслось из маленьких динамиков, врезанных

в автобусные спинки кресел. Новенький автобус летел все вперед.

И лучики солнца плясали радостными искрами в его свежевымытых

окнах. На блестящем боку гордо было выведено русской вязью – «ИНТУРИСТ

». За просвеченным солнцем стеклом полетели подмосковные

холмы и перелески. Широченное восьмиполосное шоссе с рекламными

щитами. «НАША РОДИНА – СССР» – гласила надпись на одном из них.

«ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ» – под большим портретом моложавого,

круглолицего кавказца с умными, внимательными и добрыми

глазами, глядящими из-за элегантного пенсне. «РЕШЕНИЯ ХХХ СЪЕЗДА

ПАРТИИ – В ЖИЗНЬ!» –кричали огромные красные буквы. «ЛУЧШЕ

НАШИХ «ПОБЕД» – НА ЗЕМЛЕ МАШИНЫ НЕТ!» – улыбался

радостной улыбкой космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, открывая

дверцу крутого красного седана, c нарисованными на его боку серпом и

молотом. И – «POBEDA-SАТURN» – КОСМИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

ДЛЯ ВАС!»

 

* * *

 

Снова громко захрипело во встроенных динамиках, и в проходе встал

юноша с небольшим микрофоном в руке.

 

– Разрешите познакомиться, – заулыбался приветливо он. – Меня зовут

Иван. Я для вас гид, и товарищ, и друг в этом путешествии. Впрочем, в

нашей замечательной стране каждый человек – есть друг, товарищ и брат

всякому доброму гостю.

 

Его слушали в половину уха, уставившись в огромное стекло. Потек

сосновый светлый лес – красноватые стволы и зелень разлапистых крон

приятно радовали глаз. Между деревьями показались веселые башенки

домов. Промелькнул огромный плакат: «СОЦИАЛИЗМ ВЫСТРОЕН!

 

 

 

 

ПОСЕЛИМ В НЕМ ЛЮДЕЙ!» – БЕРИЯ Л.П. – золотом сияла подпись на

его багровом кумаче.

 

– Господа, мы уже подъезжаем… – заливался Ваня – Посмотрите направо…

Налево… Вот оно – зримое «сегодня» нашей Родины!.. Победитель

– новый город России. Идеальный город, разработанный под мудрым

руководством самого товарища Берия Лаврентия Павловича и вставший

гордо и величественно тут, на самом берегу Химкинского водохранилища…

Это молодой город-труженик, и не побоюсь сказать модное и громкое

слово – «наукоград». Крупнейшее производственно-техническое объединение

«Победа» располагается сегодня здесь – в Победителе!.. Победитель

является средоточием научной и инженерно-технической мысли в

Союзе ССР. Задача Победителя сегодня – быть мощным двигателем экономики

нашей страны – страны подлинного, развитого и торжествующего

социализма!.. Обратите внимание… – стрекотал веселеньким воробушком

Иван, – перед вами, господа и дамы, новый город-спутник нашей древней

и вечно молодой красавицы-Москвы. Сюда, согласно с грандиознейшим

планом реконструкции столицы, еще в семидесятом году прошлого

века переместились многие крупнейшие заводы и предприятия нашей

Москвы. И в первую очередь – знаменитейший «ЗИБ» – завод имени Берия…

Давно это было… Идут, летят быстрые года. И когда-то начатый

строительным концерном «МАЛЕНКОВ», наш красавец Победитель – довольно

молодой, но уже самостоятельный и динамичный город. Кстати,

изначально Первым секретарем горсовета Победителя был легендарный

Косыгин Алексей Иванович…

 

За автобусными стеклами стройно потянулись однообразные панельные

дома. Вот промелькнула безлико-белая пластина горсовета, с аршинными

буквами над плоской кровлей – «НАРОД И ПАРТИЯ – ЕДИНЫ!».

Скрылся за зеленью кинотеатр – белый кубик с тоненькими прорезями

оконного стекла, с большущими серпом и молотом над входом. Завернули

вправо возле памятника – бронзового пароходика с дамою и кавалером на

борту…

 

– Исторически-мудрое решение о начале строительства Победителя,

– продолжал свои трели Иван, – по личной инициативе товарища Берия,

принято на совещании строителей и архитекторов Москвы в тысяча девятьсот

шестьдесят седьмом году…

 

 

 

 

Вывернули на главный проспект, вдоль которого сплошною полосой

потянулись витрины: «Торговая сеть «КАГАНОВИЧ» – «банк «Молотов»

– «БЕРИЯ» – радиотехника», и «автосалон «ПОБЕДА», и «МИКОЯН» –

пиво «НЕВСКОЕ»…

 

– Именно ему обязаны мы строительством такого небывалого в

истории автогиганта. Разработку проекта города и нового завода, пущенного

в строй к столетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина,

возглавляла большая группа известных специалистов из фирмы

«МАЛЕНКОВ-ГИПРОГОР». Город Победитель протянулся широкой

полосой между Химкинским водохранилищем и промышленной территорией.

Жилая зона отделена санитарно-защитной полосой, шириной в

полтора километра. Прекрасные картины соснового девственного леса,

заходя в город, приносят жителям радость, уют и покой… По удобным

диагональным направлениям проложены широкие бульвары – живописный

элемент регулярной планировки… Город Победитель стал в Союзе

ССР одним из наиболее благоустроенных и образцовых городов страны.

Так, при определении дальнейших перспектив его развития, было

учтено благоприятное экономико-географическое положение, крупные

железные дороги, а также водные и автомобильные коммуникации. Наличие

в непосредственной близости мощнейшей Новомосковской АЭС

имени Калинина также создает предпосылки для роста города. Наряду

с комплексной застройкой жилых кварталов, где удобно размещены

предприятия повседневного обслуживания и торговые точки, архитекторы

умело запроектировали, а фирма «МАЛЕНКОВ» возвела Общественный

Центр. Мы его как раз проехали… – махнул рукой Иван. – Он

расположен на месте пересечения главных магистралей города – улицы

Косыгина и проспекта имени Лаврентия Берия, по которому мы сейчас

приближаемся к заводу.

 

* * *

 

– Не спешите, господа… Не толпитесь … – заговорил ласково гид, когда

автобус наконец встал у белой стелы с золочеными буквами.

 

 

 

 

Когда б вы знали, как спокойно

 

Здесь трудовая жизнь течет,

 

Как вдохновенно и достойно

 

Страна великая живет!

 

Берия Лаврентий Павлович.

 

Рядом со стелой, воздвигнутой на широкой площади, напротив входа в

большое безликое здание искрилось на солнце мозаичное панно, на котором

мускулистые рабочие собирали на конвейере красивые автомобили:

«В 1970 ГОДУ С КОНВЕЙЕРА ЗАВОДА «ЗИБ» СОШЕЛ ПЕРВЫЙ ЛЕГКОВОЙ

АВТОМОБИЛЬ «POBEDA-FIESTA».

 

Вскоре светлые залы автомузея, уставленные подиумами с чудесами

автотехники, гостеприимно приняли туристов. Никелированные стенды.

Стекло и неяркий направленный свет. И множество плазменных мониторов...

 

 

– Все начиналось в бурные тридцатые… – снова принялся за рассказ

Иван. – Тогда завод «ЗИС» был расположен еще в самой Москве. Трудное

предвоенное время. Высочайшие достижения советского народа на пути

мирного созидания… и рядом – нарушения законности и грубейшие искажения

великого учения Маркса и Ленина… Кстати, достижения «ЗИС» на

пути отечественного автомобилестроения – зримая веха в истории нашей

страны. Довоенный красавец – «ЗИС-101/101А» и уже послевоенный, величественный

– «ЗИС-110». Машина – мечта. Машина – помощница нашей

Великой Победы!.. Вспомним также работяги-грузовики «ЗИС-151».

Как много сделали они в послевоенные годы!..

 

Шестого января сорок второго года Государственный Комитет Обороны

принял решение о восстановлении автомобильного производства в

Москве, на автозаводе имени Сталина (ЗИС) – притом, не нарушая темпов

выпуска военной продукции. Уже четырнадцатого сентября того же

года вышел приказ Наркомата среднего машиностроения о создании на

«ЗИСе» нового легкового автомобиля высшего класса. Через пять дней

директор «ЗИСа» Лихачев Иван Алексеевич издает приказ номер семьсот

двадцать три о создании на заводе конструкторско-технологического

бюро по проектированию «ЗИС-110». Таким образом, еще до решающей

 

 

 

 

битвы в Сталинграде, в Москве начались работы по созданию правительственного

лимузина… А с лета сорок третьего года, когда работы над

проектом возглавил Андрей Николаевич Вострецов, занимавший должность

заместителя главного конструктора «ЗИС», ранее работавший главным

конструктором завода «НАМИ», а позднее на «КИМ»… – почти пел

Иван… – работы вышли уже на завершающую стадию… Ведущим конструктором

по двигателю являлся Зигель… Группа советских конструкторов

в составе Острецова, Гусева, Зигеля и Фиттермана была удостоена

в сорок шестом году Сталинской премии Союза ССР Второй степени…

После пятьдесят шестого года и разоблачения «культа личности» Сталина

автозавод «ЗИС» был переименован в «ЗИБ» – завод имени Берия Лаврентия

Павловича… А вот с тысяча девятьсот семидесятого началась новая

история завода. Посмотрите на экран… – нажал экскурсовод на пульт, и

тут же вспыхнула огромная плазменная панель в торце выставочного зала,

и хроникальные кадры полились рекой. А вот и Победитель – город в сосновом

лесу, снятый с высоты птичьего полета. Пластины домов и красиво

разбросанные группы башен. Новенькие школы, дети за школьными

партами. Малыши на прогулке в саду… Продавец за прилавком. Вот идет

на завод рабочая смена – в проходную под огромными буквами «ЗИБ». По

главному конвейеру текут остовы новехоньких «Побед». Готовая машина

бежит по заводскому треку… Уютная столовая. Чистые столы и улыбающаяся

буфетчица в белой наколочке и c подносом, на котором дымится

налитый в тарелки аппетитный борщ… Ленинская комната – молодая девушка

склонилась над книжкой с профилем на красной обложке – «Берия

Лаврентий Павлович»…

 

– А теперь, господа, посмотрим стенды в экспозиционном зале… Вот

он – самый первый наш значок – эмблема еще старого «ЗИСа» – элегантный

красный флажочек, набранный из тоненьких ребристых планочек.

Красиво, неправда ли?..

 

История нового «ЗИБа» – это, господа, долгая дорога. Итак, далекий

пятьдесят седьмой… – Иван нажал на пультик – экраны на стендах стали

оживать. «Тысяча девятьсот пятьдесят семь» – поплыли цифры...

 

1957 – Широкое распространение телевиденья в Союзе ССР. Доступные

черно-белые ламповые телеприемники «Берия» появляются в каждой

советской семье.

 

 

 

 

1959 – Выпуск новой «POBEDA-BERIA».

 

1962 – «POBEDA-CONTINA».

 

1964 – Победа заводской команды гонщиков на автомобиле «POBEDA-

CORTINA» на чемпионате в Великобритании. Победа «POBEDA-

CORTINA» в Монако.

 

1965 – «POBEDA-TRANSIT» доминировал по всей Европе.

 

1968 – «POBEDA-LOTUS 49» c двигателем «POBEDA DFV» первая на

гонках в Монако.

 

1969 – «POBEDA-CAPR» стал культовым автомобилем.

 

1970 – 22 апреля, в день столетия со дня рождения Владимира Ильича

Ленина, с конвейера завода «ЗИБ» сошел первый автомобиль «POBEDA-

FIESTA».

 

1976 – «POBEDA-FIESTA 76» – Первый малолитражный автомобиль.

 

1987 – «POBEDA-SIERRA – автомобиль одержал двадцать восемь побед

на международных ралли.

 

1990 – «POBEDA-ESCORT».

 

1998 – «POBEDA-GRANADA».

 

2001 – «POBEDA-FOKUS» на Ралли «Акрополис». И снова – славная

победа!

 

2002 – «POBEDA-STREETKA» – машина для молодых. «Победу – в

каждый дом! Тебе и мне – Победу! Мы – поколенье победителей!» – вот

слоган нашей фирмы.

 

 

 

 

2003 – «POBEDA-FOKUS C-MAX» – семейный автомобиль.

 

2004 – «POBEDA-AKKORD».

 

2005 – Салют, «ПОБЕДА»! В год 50-летия Великой Победы – поколение

новых «ПОБЕД»! Молодежная «POBEDA-STINGER».

 

2006 – Выход на рынки Европы и Северной Америки «POBEDA-

STINGER». И снова сенсация! Гибрид городского авто и джипа для любителей

поездок по ненакатанным дорогам в стороне от большого шоссе.

Мы не ищем в жизни легких путей! Мы хотим только «ПОБЕДУ»!

 

2007 – «POBEDA-TOPYC 07». Автомобиль высшего класса. Максимальная

скорость – 290 километров в час. Победа!.. Нас не догонят!

 

2009 – Спортивный «POBEDA-WAIPER 10». Хромированный радиатор

и большие шины – все, что надо для МУЖЧИНЫ! А настоящему

МУЖЧИНЕ так нужна «ПОБЕДА»! Наша «ПОБЕДА»! Только 50 000 долларов

– и «ПОБЕДА» у вас – навсегда!

 

2010 – «POBEDA-POLO». Играй, живи c «ПОБЕДОЙ»!..

 

2011 – И снова «POBEDA»! «POBEDA-OKTAVIA». Аэродинамический

дизайн и исключительная легкость управления. Броская, сенсационная,

престижная! По дороге в завтра!..

 

2011 – «POBEDA-SATURN» для вас и вашей семьи! Удобный семейный

«седан» и космические технологии! В космический год у нас возможно

все!

 

– А, вот она, наша добрая «POBEDA-STREETKA» – вполне доступная

мечта каждой советской семьи! – закричал Иван и сдернул белый полог

с элегантного двухместного кабриолета в центре зала, сверкающего красным

лаком, хромом и безумно пахнущего кожей…

 

 

 

 

«Оригинальный двигатель «ЗИБ». Объем двигателя – 1597 см квадратных…

Мощность – 95 лошадиных сил… Коробка передач – ручная,

пятиступенчатая… Колеса – 16-дюймовые, легкосплавленные, шины с

дисками 195/45R… Максимальная скорость – 173 километра в час… Общий

объем потребления топлива – 7,9 литров на 100 километров… Длина

– 3650 сантиметров… Ширина – 1695 сантиметров… Высота – 1335»… –

побежали строчки на экране. – Средняя цена авто «POBEDA-STREETKA»

– 20 000 долларов США»…

 

– Обалдеть!.. – прошептала девушка Марыся. – И я такой… хочу!

 

– Ничего себе!.. – сказал Сафронов Михаил Юсуфович. – И вы – после

этого – смеете нам указывать! – взял он за рукав надменно молчащего

майора Джона Картера. – Да у них сейчас десять процентов промышленного

роста в год… Тут даже дружище Ли не спорит… А, бывало, кричал:

«Китай… Китай… Китай…».

 

– Погодите… Не спешите так… – усмехнулся Джон.

 

* * *

 

Потом они сытненько откушали в шикарном ресторане «Русская

изба», в котором уж, конечно, ни ветвистой пальмы в кадке, ни старика

в фиолетовой смешной ливрее, ни, тем более, картины «Три богатыря»

не было. А были крахмальные чистые скатерти, лакированная мебель и

стильные часы со зверями: лисицы, зайчики и бурые медведи, совы, орлы,

куропатки, рогатые олени и молчаливые рыбы… А еще большой камин и

морщинистые кожаные кресла. И цветные фонарики над баром, полным и

кубинского рома, и «Цинидали», и «Мукузани», и даже «Хванчкары»… И

«дринки» там тоже были, например, легендарный «дайкири без сахара» –

ну, совсем как у товарища Эрнеста Хемингуэя…

 

И будучи совсем навеселе, пошли пройтись по новенькому «городу

мечты» – Победителю. Был теплый летний вечер. Из открытого окошка

одного из серых домов доносилась песня...

 

Мы с каждым мгновеньем бессильней,

 

Хоть наша вина не видна,

 

 

 

 

Над блочно-панельной Россией,

 

Как лагерный номер, луна.

 

Обкомы, горкомы, райкомы

 

В подтеках снегов и дождей.

 

В их окнах, как бельма трахомы

 

(Давно никому не знакомы),

 

Безликие лики вождей.

 

– Слушай… Это любопытно… – вдруг, как ото сна, очнулся Сафронов

и потащил Ли Маня за пиджак. – Послушай… Этот Берия преставился аж

в семьдесят шестом… А сегодня-то, сегодня – кто правит?

 

– Да… не все ли равно… – отмахнулся Ли Мань, которому с перепою

становилось дурно. – Вроде там, в Кремле, какие-то два мужика. Один –

председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР, другой – глава

правительства – председатель Совета Министров Союза. Один Дмитрий,

другой – Владимир. Один постарше, уже с плешиной. И носик уточкой.

Другой такой широколицый, кучерявенький. По стране на пару ездят. И

говорят так складно, что заслушаешься, право…

 

– Правда, правда! – поддержал его Сафронов. – Я раз, ради интереса,

у себя, в номере «России», включил программу «Время». Это вечерние

новости… Включил и… заслушался!.. И то у них, в Союзе, хорошо! И –

это! Там – победа, тут – победа!.. Там турбину возвели, а тут старушку в

наводнении спасли! И пенсию повысили! И новый дом построили!

 

– И похоронили бабушку бесплатно, по-коммунистически!.. – скривился

в усмешке Джон Картер.

 

– Молчите, ироды! Дайте песенку дослушать… – зашипела Марыся, и

они смущенно смолкли.

 

В их залах прокуренных – волки

 

Пинают людей, как собак,

 

А после те самые волки

 

Усядутся в черные «Волги»,

 

Закурят вирджинский табак.

 

 

 

 

И дач государственных охра

 

Укроет посадских светил.

 

И будет мордастая ВОХРа

 

Следить, чтоб никто не следил.

 

И в баньке, протопленной жарко,

 

Запляшет косматая чудь...

 

Ужель тебе этого жалко?

 

Ни капли не жалко, ничуть!..

 

А что же я вспомню? Усмешку

 

На гладком чиновном лице,

 

Мою неуклюжую спешку

 

И жалкую ярость в конце.

 

Я в грусть по березкам не верю,

 

Разлуку слезами не мерь.

 

И надо ли эту потерю

 

Приписывать к счету потерь?

 

Как каменный лес, онемело

 

Стоим мы на том рубеже,

 

Где тело – как будто, не тело,

 

Где слово – не только не дело,

 

Но даже не слово уже…

 

Так вот она, ваша победа –

 

Заря долгожданного дня!

 

Кого там везут? – «Грибоеда».

 

Кого отпевают? – Меня!

 

Отзвенели гитарные струны и смолкли в ночной тишине.

 

 

 

 

ЗАЛ СЛАВЫ

 

Бодрой рысью скакали по Калининскому проспекту – от метро у кинотеатра

«Художественный», где катил очередной фильм «Рембо», и ставшего

навеки пешеходным Старого Арбата.

 

Мимо одинокой белокаменной церквушки Симеона Столпника, что

испуганно присела напротив нового домины, мимо близнецов, таких же

башен, на двести восемьдесят квартир каждая, мимо административных

зданий, выполненных в форме книги, чьи окна зажигались в государственные

праздники, складывая гигантские пазлы «СССР»... Здесь гнездились

рестораны, и кафе, и большие магазины. Сияла реклама – «MAG» и «АЭРОФЛОТ

», «PANASONIC» и «БУТИК «АЛЛА», «КАФЕ «МЕТЕЛИЦА»

и «КУЛЬТУРНО-РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР «АРБАТ», а вдоль этого

великолепия – поток машин. И преобладали в нем новенькие «Победы

»… Мимо кинотеатра «ОКТЯБРЬ», с афишами «АНИМАЦИОННЫЙ

ФИЛЬМ-КОМЕДИЯ «КУНГ-ФУ ПАНДА 2», вышли к тридцатиэтажному

трилистнику – гордой башне на гранитном, мощном стилобате, соединявшем

ее с гостиницей «МИР». На противоположной стороне Москвы-реки,

справа от широкого Арбатского моста, взлетал ввысь шпилем старый отель

«УКРАИНА». Величественная панорама – на обе стороны, Краснопресненскую

и Смоленскую набережные – поражала воображение.

 

На Краснопресненской высилась чечулинская громада – Дом Правительства

РСФСР, слепленный из трех строго симметричных корпусов...

Огромный белый слон. Выстроенный на ранней зорьке восьмидесятых,

он был напоминанием о грандиозных проектах, которые так и не были

реализованы в тридцатые-сороковые. Далее по Краснопресненской – комплекс

зданий с офисной башней – резиденция зарубежных фирм, зримый

плод Арнольда Хаммера, босса симметрично «Бритиш Петролиум» и Советского

Правительства… Огромный крытый холл с американским пластмассовым

садом, с греческим богом Меркурием, в малюсенькой шапочке

и с крыльями – на каком-то странном шарике. С петушком (Пушкинским?)

на гигантских ходиках-часах, c зеркальными фонтанами и водоемами. C

кожаными гладкими диванчиками, с искусственными березками, вечнозелеными,

как доллары… Бесшумные лифты желтоватого стекла, зал на две

 

 

 

 

тысячи мест. Русская баня и финская сауна. Бассейн и фитнес-центр. Бесчисленные

ресторанчики и магазины – «БЕРЕЗКА» – «РУССКАЯ ВОДКА

» – «МАТРЕШКА» – «РУССКИЙ СУВЕНИР» – и неизменное «BP»

– на зеленом рыцарском щите.

 

А еще дальше дырявил облака Международный Деловой Центр «Москва-

Сити», чудовищно-огромный комплекс зданий. Проект группы архитекторов

Хазанова, Канчели, Нагавицына. В народе поговаривали о коррупции

вокруг этого самого Центра… Особенно на кухне и под водочку…

А вот заявить публично никто и не смел. Ибо личное здоровье, тем более,

грешная жизнь ценились выше «правды» и «свободы». Вещей нематериальных,

и даже – философски – неконкретных…

 

– Это уникальный проект наших дней… – тараторил Иван. – За короткий

срок выросли эти... – обвел Иван широким кругом панораму «Москва-

Сити», – грандиозные здания. И, конечно, к ним уже проведена новая

ветка метро. Именно здесь располагается Московский международный

деловой центр (ММДЦ) – место, собирающее воедино бизнес, элитные

апартаменты для проживания и места отдыха. Создана особая зона, концентрирующая

деловую жизнь столицы… Развивать бизнес в ширину в

столице практически некуда, волей-неволей приходится расти в высоту!

И хотя осуществление такого колоссального проекта вызывало активные

споры среди москвичей, его красоту и смелость невозможно не заметить!

Комплекс высотных зданий просматривается из разных районов города.

 

На другой стороне... – махнул рукой Иван, – находится башня «Две тысячи

». Это единственное сооружение комплекса, находящееся на другом

берегу и соединенное с ММДЦ пешеходным мостом «Багратион», который

был первой постройкой «Москва-Сити».

 

Наиболее сложное, в конструктивном отношении, среди построек

«Москва-Сити» – это «Центральное ядро». Сооружение включает в себя

и подземную часть, позволяющую интегрировать в ММДЦ метрополитен…

Уже построены две станции метро, и ведется прокладка скоростной

монорельсовой ветки, соединяющую «Москва-Сити» с аэровокзалами в

Шереметьево и Внуково.

 

А вон там – «Московский дворец бракосочетаний». Это многофункциональный

комплекс, соединяющий сам Дворец с банкетными залами и

ресторанами.

 

 

 

 

Джон и в Америке не очень-то жаловал небоскребы. Ему больше нравились

деревенские домики, ну, совсем, как у деда в Висконсине, а еще

поля пшеницы, фермы и зеленые луга, по которым гуляют коровы. Уютные

церквушки на холмах и старинные ухоженные парки… Единственное

сооружение рук человеческих, что было ему по душе – был, пожалуй, Капитолий

в Вашингтоне, да линкольновский известный «карандаш»…

 

А Иван вещал без умолку:

 

– Хороший обзор открывается от метро «Кутузовская» и с набережной

Тараса Шевченко… Можно доехать на метро до станции «Деловой

центр», интерьер которой воплощает в себе идеи космического будущего

человечества…

 

«Космического будущего…» – думал старый Джон, когда туристы уже

поднялись из чрева блестящей никелем и хромом метростанции «Деловой

центр», и болтливый гид снова закрутил свою «пластинку».

 

– Честная победа на конкурсе двухтысячного года проекта трех талантливых

московских зодчих – Хазанова, Канчели, Нагавицына… Еще в далеком

девяносто пятом был представлен проект Тхора, Гусарева, Дубровского,

Ройтбурга, Фролова и Малярчука… На следующий конкурс был

представлен реализуемый ныне проект, получивший тогда первое место.

Без сомнения, мы можем доверять компетентному мнению искусствоведов,

архитекторов, технологов, да и просто подготовленной публики –

депутатов Моссовета и знатных граждан… – размахивал руками, словно

мельница, Ваня.

 

– По-моему, хорошо! Ведь хорошо же, Ли?.. Ну, хоть ты скажи!.. – сердился

Михаил Юсуфович, которому было обидно, что его Москва не вызывает

дикого восторга.

 

– У нас в Шанхае, все же, лучше… – процедил Ли.

 

– Тьфу ты! – ругнулся Михаил Юсуфович в сердцах.

 

– Не плюйся, а то живо заберут в милицию, – предупредила капитана

ФСБ Марыся.

 

Проехали Крымский мост – к «МУЗЕЮ ЛАВРЕНТИЯ БЕРИЯ», расположившемуся

как раз на месте Центрального Дома художника. Широкие

аллеи ухоженного парка окружали его. Подстриженные в форме пирамиды,

шара или прямоугольника деревья обступали широкую площадь. На

геометрически расчерченных клумбах произрастали яркие цветы. И в том

 

 

 

 

же стиле скамейки, фонари, даже урны – все тут было безупречно-правильно

и идеально чисто.

 

Посреди величественной площади высился обелиск, напоминавший

Александровский столп в Петербурге, только вместо ангела с крестом на

вышине маячило изваяние героя в римской тунике и лавровом венке, в

ногах которого извивался угрожающего вида змей. В руках герой сжимал

копье, которым он и поражал гада. «БЛАГОДАРНАЯ РОССИЯ – БЕРИЯ

ЛАВРЕНТИЮ ПАВЛОВИЧУ, ЧЕЛОВЕКУ ЧЕСТИ, ЧЕЛОВЕКУ ДОЛГА»

– золотыми буквами было написано на цоколе. С четырех сторон стояли

массивные тумбы из гранита, на которых восседали горные орлы. Между

тумбами висели якорные цепи…

 

* * *

 

– Крупнейший мемориальный комплекс начинается с площади Народной

Свободы… – повёл экскурсию Иван. – Монумент, выполненный

скульптором Зарубом Царетели, имеет высоту сто сорок один и восемь

десятых метра. И в этом есть великий смысл. Ведь именно тысячу четыреста

восемнадцать дней длилась Великая Отечественная война, и в дело

победы над врагом внес свой вклад руководитель Советского Правительства

Лаврентий Павлович Берия… В самую тяжелую для нашей Родины

годину Лаврентий Павлович курировал внешнюю советскую разведку.

С тысяча девятьсот сорок первого года Берия назначается заместителем

председателя Совнаркома СССР. Он был членом ГКО, курировал оборонную

промышленность. «Все для фронта! Все для победы!» – лозунг товарища

Берия. С сорок четвертого года Лаврентий Берия курировал работы

и исследования, связанные с созданием атомного оружия, проявив незаурядные

организаторские способности. В сорок третьем ему было присвоено

звание Героя Советского Союза, а в победном тысяча девятьсот

сорок пятом он становится Маршалом Советского Союза. В пятьдесят

третьем году, после смерти Сталина, Лаврентий Павлович становится Генеральным

секретарем ЦК КПСС (позднее реформированную товарищем

Берия в Партию Народной Свободы имени Берия), а также председателем

Президиума Верховного Совета СССР и одновременно председателем

 

 

 

 

Совета Министров Союза ССР. Настоящий гражданин и патриот Родины,

товарищ Берия был пламенным борцом за мир, за дружбу и взаимопонимание

между народами. Именно благодаря трудам Берия мир навсегда

избавлен от ужасов ядерной войны. Непосредственно при участии Берия

были устранены «горячие точки» планеты – очаги международной напряженности.

Воссоединена Корея. Заключен прочный мир между Союзом

ССР и его противниками во Второй мировой – Германией и Японией. Да

и сама Германия из оккупационных секторов воссоединена в единое и независимое

государство. Благодаря Лаврентию Павловичу Союз ССР навсегда

отказался от политики насаждения социализма в странах Европы и

Азии, в Африке и в странах Ближнего Востока. При его непосредственном

участии был успешно разрешен арабо-еврейский конфликт в Палестине,

где создано демократическое государство двух народов, со столицей в Иерусалиме.

Окрепли связи Советского Союза и Соединенных Штатов Америки,

Великобритании и Франции, объединенной Германии и целого ряда

других государств… Невозможно переоценить решительное выступление

товарища Берия на Двадцатом съезде КПСС, развенчавшее «культ личности

» Сталина… Лаврентий Павлович Берия – славный сын трудового

народа, верный ленинец. Был ли на планете более великий человек? – Да,

был – Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Основатель первого на планете

государства рабочих и крестьян, положивший начало делу созидания социализма.

Но это была заря эпохи, лишь тень великой Бериевской эпохи!

Берия Лаврентий Павлович – вот подлинный созидатель нашего счастливого

сегодня! Вот кому мы всем обязаны в СССР!..

 

– Ни… ничего себе… – сказал Сафронов.

 

– М… да! – пораженно выдохнул Ли Мань.

 

А растерянная Марыся слушала Ивана, открыв от удивленья рот. И

даже старый Картер ни с кем уже не спорил. Молчал, потупившись.

 

– Обратите внимание… – простер Ваня длань, – на мраморных ограждениях

балконов высечены цитаты из выступлений товарища Берия…

Стены первого этажа украшают гобелены в приятной глазу серовато-синей

и красно-коричневой гамме с алыми вкраплениями, объединенные

главной темой – «Бериевским путем – к коммунизму».

 

Для экспонирования исторических материалов, посвященных жизни

и деятельности выдающегося человека – Лаврентия Берия, использова

 

 

 

 

 

ны современные технические и мультимедийные средства. Уникальная

экспозиция музея была задумана, как единое целое, что достигнуто использованием

принципа перетекающих пространств. Один зал плавно

переходит в соседний. В музейный комплекс, кроме выставочных залов,

входят экскурсионное бюро и Мемориальная библиотека имени Лаврентия

Берия на пятьдесят тысяч томов, зал периодических выставок и

зал Научного совета музея. В двух подземных этажах находится архив,

кино- и фотохранилище, буфет и зимний гардероб на тысячу восемьсот

посетителей, а также все технические помещения. Интерьер музея,

– торжествующе взмахнул рукой Иван, – отличается строгостью решения.

В этом он похож на товарища Берия... Но строгость не означает

ни жестокости, ни скупости. Дорогой товарищ Берия, настоящий, природный

кавказец – человек радостной, богатой и щедрой души! «Самый

человечный человек!» – так сегодня говорят советские люди про товарища

Берия. И посмотрите сами! – указал он. – Наша страна и наш народ

ничего не пожалели для прославления дел и трудов великого Берия!..

Гранит и мрамор, анодированный алюминий, ценные породы дерева и

драгоценнейшие ткани – гобелены ручной работы – вот чем украшен

музей!.. Огромный вклад в украшение этого уникального памятника

современной архитектуры внесли художники-монументалисты, создав

уникальные скульптурные, графические и живописные произведения.

Особо интересен занавес кинолекционного зала, композиция которого

состоит из стилизованных элементов советской эмблематики. На стене

у входа в этот зал выполнена флорентийская мозаика из естественного

камня…

 

Строительный объем только главного музейного корпуса – сто двадцать

тысяч шестьсот сорок пять метров кубических. Полезная площадь

его – двенадцать тысяч метров квадратных…

 

– Полезной?.. Нет, похоже… бесполезной! – удивился старый Джон,

так как прока от строительства и содержания помпезных и полупустых

хором Картер не видел и не понимал. – Пародия на церковь… Богохульство…

Пустое обожествление того, кого люди, живущие сейчас в Союзе

ССР, никогда не знали. Очень, очень все это глупо…

 

Обходили Сафронов и Марыся, Картер и Ли Мань зал за залом, этаж

за этажом. Иные вещи в экспозиции были подлинными. Вот под стеклами

 

 

 

 

знакомое уже друзьям узенькое, старомодное посеребреное пенсне. Черный

галстук в меленький горошек. Остренькая золотая звездочка Героя

Социалистического Труда. Вот зеленая круглая лампа-колесо на бронзовой

ноге. Канцелярские приборы из полированного оргстекла – подарок

к юбилею от какого-то НИИ в Сибири, напоминающий фантазию на тему

так и не построенного Дворца Советов. А вот тот, самый первый во всем

Союзе ССР, катушечный магнитофон – изделие «шарашки» в Марфино

и инженера Льва Копелева. И золоченые наручные часики «Ракета», с

табличкой: «Подарок заместителю председателя ГКО Берия Лаврентию

Павловичу от трудового коллектива НИИ № 88, руководитель Сергей Павлович

Королев».

 

Чего тут только не было!.. Цветистые ковры от свергнутого аятоллой

Хомейни старого шаха Ирана Мохаммеда Пехлеви. Кривая сабля от пакистанского

президента – генерала Зия уль Хака. Феска от египтянина Гамаля

Абделя Насера. В отдельном застекленном шкафчике с подсветкой

– легендарная маршальская форма, вся в золотом шитье, с гербом СССР.

А на ней – ордена, ордена и медали, всех времен и народов… Вот и пятилистник

– «орден Почетного легиона», от самого Шарля де Голля – «С

благодарностью от правительства и народа Французской республики»…

Американское «Пурпурное сердце». Польский «Белый орел»… А вот

огромные игрушки – модели автомобилей «Победа» – дары из автограда

Победителя. Модели спутников и орбитальных станций, луноходов, марсоходов,

ракетопланов и ракет, кораблей и самолетов. Подарки от трудовых

коллективов и фирм – из разных стран мира.

 

– Похоже, под конец своих дней Лаврентий Павлович впал в детство…

– усмехнулась Марыся при виде красивых игрушек.

 

– Молчи уж … – одернул Марысю Сафронов, указав на стенд с фотографиями,

от которых у любого бы захолонуло сердце.

 

«Историческое «рукопожатие через границу» господина Ли Сын Мана

и товарища Ким Ир Сена. На встрече высоких договаривающихся сторон

присутствует председатель Президиума Верховного Совета Союза ССР,

председатель Совета Министров СССР товарищ Берия Лаврентий Павлович.

Начало создания единого независимого и демократического государ

 

 

 

 

 

ства на Корейском полуострове – республики Корея» – гласила подпись

под огромным фото.

 

И еще «историческое рукопожатие» – «Завершение переговоров между

главами Германской Демократической Республики, товарищем Вальтером

Ульбрихтом, и президентом Федеративной Республики Германия, господином

Конрадом Аденауэром, об объединении». На встрече присутствует

товарищ Берия. А пониже этого – фото, на котором толпы радостных людей,

ликующих, обнимающихся, с плакатами на русском языке – «СПАСИБО,

СССР!» – «СЛАВА МАРШАЛУ БЕРИЯ!» – на фоне Бранденбургских

ворот в Берлине… Подпись – «ОБЪЕДИНЕНИЕ ГЕРМАНИИ – 3

ОКТЯБРЯ 1955 ГОДА»…

 

Их было много – торжественных фото, но события, запечатленные на

них, друзьям-астронавтам не были известны. Другие фотографии освещали

протокольную часть официальных встреч.

 

1 СЕНТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича на Международную конференцию

по разоружению в Вене (республика Австрия). Историческое рукопожатие

тов. Берия Лаврентия Павловича и сенатора США г-на Джона Ф. Кеннеди.

 

10 СЕНТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Югославию. Дружеская встреча

тов. Иосип Броз Тито и тов. Берия Лаврентий Павлович. В составе делегации

СССР тов. А.И. Микоян, Г.К. Жуков, Н.С. Хрущев.

 

20 ОКТЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Албанию. Трудные переговоры

советской делегации в Тиране. Начало «политики уступок» албанским руководством.

 

 

10 НОЯБРЯ 1957 ГОДА – Официальный визит председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентия Павловича в Китай. Встреча тов. Мао Цзэдуна

с тов. Берия Лаврентием Павловичем. Начало «великих китайских

реформ». Начало переговорного процесса между правительством КНР и

Тайваня.

 

 

 

 

– Вот это сенсация! Мужайтесь!.. – Джон улыбнулся, взглянув на ошалевшего

от радости Ли Маня.

 

– А вот, смотрите, – Ли указывал на другое фото.

 

1 СЕНТЯБРЯ 1959 ГОДА – Официальный визит товарища Берия в

США. Дружеская встреча президента США г-на Дуайта Эйзенхауэра и

председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР, председателя

Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентия Павловича. Продолжение

«политики разрядки». Выработка руководством СССР и США совместного

предложения к Великим Нациям о ликвидации всех арсеналов и запрещении

дальнейшей разработки и военного применения атомных боезарядов».

 

Что я нашла! – закричала Марыся у нового стенда.

 

Июль 1960 года – американский певец Элвис Пресли с гастролями в

СССР. Знаменитые концерты Элвиса Пресли на стадионе «Лужники» в

Москве и на стадионе «Кировский» в Ленинграде. Встреча г-на Пресли

c председателем Президиума Верховного Совета Союза ССР, председателем

Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентием Павловичем в

Георгиевском зале московского Кремля. На встрече присутствует министр

культуры СССР тов. Фурцева Е.А.

 

И ещё одно фото: Мерилин Монро на самой верхней смотровой площадке

Эмпайр-стейт-билдинга с сенатором США Джоном Ф. Кеннеди и

Берия Л. П. – вся троица беззаботно смеялась.

 

– Да, вот в этом деле старый дьявол понимал… – ухмыльнулась Марыся.

 

 

– Ну, не только в этом… – просипел Джон. – Мы его как-то там, при

встрече, недооценили…

 

– Великий человек, он во всем велик! Так-то, матушка! – промолвил

Сафронов.

 

– Да мы не отрицаем… Не отрицаем… – давилась от смеха она, отвернувшись

от Сафронова – невысокий кругленький кавказец в узеньком

пенсне жал руку высоченному Шарлю де Голлю, позируя на фоне Эйфелевой

башни.

 

 

 

 

Вот он целует галантно ручку королеве-матери у Букингемского дворца,

а позади маячат высоченные шотландские гвардейцы в шапках из медвежьих

шкур…

 

А тут Лаврентий Павлович пожимает руку президенту Ричарду Никсону.

А до этого – Иосипу Броз Тито («иуде» и «собаке»). И прежним президентам

США – господину Линдону Джонсону и господину Джеральду

Форду. И президенту Палестины Арафату Ясиру, конечно. И египтянам –

Гамалю Абделю Насеру и его преемнику Анвару Садату… Товарищ Берия

сидит на слоне в обнимку с господином Мохандасом Ганди, а через годы

он же – в открытом авто с прекрасной, смелой дочерью Ганди – Индирой.

И пожимает руку ее сыну Радживу, еще пилоту Боинга… Вот встреча товарища

Берия с группой беженцев с далекой Кубы. Во главе делегации

– симпатичный бородач Фидель Кастро. Чуть поодаль от него – импозантный

товарищ Че Гевара…

 

С Антониу Салазаром. С Фульхенсио Батистой. С Сальвадором

Альенде… Вот он уже с Аугусто Пиночетом. С Александром Дубчеком

и Вацлавом Гавелом… Пожимает руку то президенту Индонезии, то королю

Афганистана. То «нефтяному» арабскому шейху, то Фердинанду и

Имельде Маркос с Филиппин. Великому Кормчему Китая товарищу Мао

Цзэдуну или сенатору Джексону Венику. Генералу Альфредо Стресснеру,

каудильо Маамонде Франко. То немецкому писателю-нобелеату Генриху

Беллю, а то – Гюнтеру Грассу… То диктатору-расисту Боте Питеру,

то борцу за гражданские права чернокожих в Южной Африке Нельсону

Манделе. А вот еще интересные фото – встреча Лаврентия Павловича

с Муамаром Каддафи из солнечной Ливии. И с президентом Хафезом

Асадом из братской Сирии. C товарищем Саддамом Хуссейном из дружеского

Ирака…

 

– Гибкая политика была у человека… – умилялся капитан ФСБ РФ

Сафронов.

 

– Да, широк… Широк русский человек. Неплохо было бы и сузить…

– вспомнил старый Джон вычитанную давным-давно фразу, кажется, русского

писателя Достоевского.

 

Дивясь на фото во всю стену, запечатлевшее встречу первого космонавта

Юрия Гагарина (с развязавшимся шнурком) и председателя Прези

 

 

 

 

 

диума Верховного Совета СССР, председателя Совета Министров Союза

ССР Берия Лаврентия Павловича в аэропорту «Внуково», перешли в гулкий,

полуосвещенный «ЗАЛ СЛАВЫ СССР».

 

Мраморные письмена на стенах, направленный свет и почти церковный

полумрак.

 

17 МАРТА 1953 ГОДА – Берия Лаврентий Павлович (заместитель

Председателя Совета Министров Союза СССР, Маршал Советского Союза,

Герой Социалистического Труда) занимает должность министра Государственной

Безопасности и министра Внутренних Дел Союза ССР. Начало

«великой амнистии» – из лагерей ГУЛАГа освобождено 1 млн. 200

тыс. человек.

 

Сафронов расплылся в широкой улыбке.

 

27 ИЮЛЯ 1953 ГОДА – Подписание соглашения о полном прекращении

огня и выработке соглашений, при посредничестве Советского

Союза и Организации Объединенных Наций, о создании единого независимого

и демократического государства на Корейском полуострове

– республики Корея со столицей в городе Сеул.

 

Джон Картер хлопнул Ли Маня по плечику.

 

5 АВГУСТА 1953 ГОДА – Заявление Советского Правительства о решительном

отказе руководства Союза ССР от поддержки левых экстремистов

на территории Камбоджи, Лаоса и Вьетнама.

 

Ли Мань поднял брови, соображая: «Войны во Вьетнаме не будет! Никакой

войны в Лаосе! И в Камбодже никогда не придет режим кровавого

Пол Пота! Народы Азии получили прочный мир! Красота! Красота! Красота!

» – пело благодарное сердце лейтенанта Ли.

 

10 ЯНВАРЯ 1954 ГОДА – Доклад в Кремле председателя Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета Министров СССР

тов. Берия Лаврентия Павловича: «Пути решения зерновой проблемы».

 

 

 

 

Начало радикальных экономических реформ в деревне. Преобразование

колхозов и совхозов в социалистические агрохолдинги. Повышение закупочных

тарифов на сельскохозяйственную продукцию в Союзе ССР. Рост

производственной и материальной базы сельских хозяйств. Неуклонное

повышение уровня жизни на селе. Создание самых твердых предпосылок

для продовольственного изобилия в стране. Принятие Правительством

Союза ССР самых решительных мер по дальнейшему разумному и рачительному

землепользванию на территории Союза ССР, насаждению лесов

и лесополос, защите водоемов и источников подземных вод, а также

по сохранению целинных и залежных земель юга Оренбургской области

РСФСР и северного Казахстана, как неотъемлемой части природной экологической

системы. Персональную ответственность за решение вопросов,

связанных с сельским хозяйством, безоговорочно принимает на себя

тов. Хрущев Н.С. Ответственным за сохранение и переработку сельхозпродукции

назначается тов. Микоян А.И.

 

10 ФЕВРВЛЯ 1954 ГОДА – Доклад тов. Берия Лаврентия Павловича

«О задачах советской торговли, потребительском кредитовании и о сфере

бытовых услуг в Союзе ССР». Радикальные экономические реформы

в сфере розничной торговли, реализации товаров и услуг для населения.

Начало компании потребительского кредитования в СССР. Ответственным

за ход реализации программы назначается тов. Каганович Л.М..

 

– Здорово! – закричала Марыся. – Молодцы! Ну, молодцы! То-то у них

магазины от продуктов ломятся! Никакого импорта, кроме апельсинов, ананасов

и бананов, я не видела! Не то, что у нас там… было… Или – еще до

Ельцина-Гайдара – за колбасой, за окунем морским по шесть часов в очередях

стояли. Мне мама, да и бабушка рассказывали! Точно! Ей-богу! – стала

она оправдываться, поймав слегка недоверчивый взгляд Джона Картера...

 

– Да-да, дорогая, – ободрил ее капитан ФСБ, который провел детство в

Рыбинске. – Давайте посмотрим еще.

 

1 ИЮНЯ 1954 ГОДА – Совещание советских строителей и архитекторов

Москвы – речь председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР,

председателя Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентия Павловича

 

 

 

 

«Об излишествах в архитектуре». Начало осуществления программы массового

жилого строительства. Ответственным за промышленное, жилищное и

общественно-хозяйственное строительство назначается тов. Маленков Г.М.

 

– То, что надо! – ликовала Марыся. – Хрущев, правда, тоже был молодец!

Надеюсь только, что «бериевки» будут красивее «хрущевок». Впрочем,

мне, выросшей в таком доме, и он мил…

 

– Ну, вряд ли… – проскрипел старый Картер. – Впрочем, мы видели

эти дома. В Победителе…

 

1 ДЕКАБРЯ 1955 ГОДА – На страницах «Правды», положив начало

широкой народной дискуссии, товарищ Берия опубликовал статью «О

Сталине и сталинизме».

 

«Чья бы корова мычала… – думал Сафронов. – А впрочем, и Никита

Хрущев не лучше. На Украине вместе со Станиславом Косиором и Павлом

Постышевым уморили народу в Голодомор больше, чем немцы уничтожили

евреев в Холокост…»

 

ФЕВРАЛЬ 1956 ГОДА – ХХ Съезд КПСС. Открытый доклад председателя

Президиума Верховного Совета Союза ССР, председателя Совета

Министров СССР тов. Берия Лаврентия Павловича «О культе личности

Сталина И.В. и его последствиях». Принятие ХХ Съездом КПСС решения

о преобразовании КПСС в «Партию Народной Свободы имени Берия Л.П.».

 

– Здорово! – ликовал Сафронов. – И правильно! Так и надо было! Чтобы

никакого Ельцина потом, ни чубайсов-хакамад-немцовых, никаких

курковых-собчаков! Разоблачили «культ», отмылись и пошли вперед! К

коммунизму… тьфу… уже к капитализму! А больше и некуда – по здравому

размышлению!..

 

6 АВГУСТА 1957 ГОДА – Завершение переговоров, при посредничестве

руководства СССР и Организации Объединенных Наций, о ликвидации

ближневосточного очага международной напряженности и образовании

совместного арабо-еврейского государства Палестина со столицей в

 

 

 

 

Иерусалиме. Совместное участие советских войск и войск НАТО, согласно

резолюции ООН, в миротворческой миссии на территории государства

Палестина.

 

Потрясенные «новейшей историей», спутники уже не вчитывались в

«послужной список» всемогущего председателя Верховного Совета Союза

ССР и председателя Совета Министров СССР. Но внутренняя политика

страны, под его руководством, поражала воображение.

 

4 СЕНТЯБРЯ 1957 ГОДА – Запуск первого искусственного спутника

Земли. Огромная победа в области советской науки и техники.

 

27 ОКТЯБРЯ 1958 ГОДА – Присвоение тов. Пастернаку Борису Леонидовичу

Нобелевской премии в области литературы за роман «Доктор

Живаго». Торжественный прием лауреата Нобелевской премии в Кремле.

 

ДЕКАБРЬ 1958 ГОДА – Публикация в журнале «Новый Мир» романа

Пастернака Бориса Леонидовича «Доктор Живаго». Выпуск книги Пастернака

Бориса Леонидовича тиражом в 1 млн. экземпляров.

 

12 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА – Первый космонавт Земли Юрий Алексеевич

Гагарин совершил первый в истории человечества космический полет на

корабле «Восток-1».

 

1 ДЕКАБРЯ 1962 ГОДА – Выставка «ХХХ лет МОСХа» в московском

Манеже. Оказание решительной моральной поддержки тов. Берия Лаврентием

Павловичем художникам-авангардистам Эрнсту Неизвестному,

Элию Белютину, Роберту Фальку и др.

 

НОЯБРЬ 1962 ГОДА – Публикация в журнале «Новый Мир» повести

А.И. Солженицына «Один день из жизни Ивана Денисовича». Присвоение

Солженицыну Александру Исаевичу Государственной премии Союза

ССР в области литературы. Торжественный прием лауреата в Георгиевском

зале Кремля. Выпуск книги Солженицына тиражом в 1 млн. экземпляров.

Включение книги Солженицына А.И. в обязательную школьную

программу по литературе на территории СССР.

 

5-12 ФЕВРАЛЯ 1963 ГОДА – Визит британской музыкальной группы

«Beatles» с гастролями в СССР. На концерте в Лужниках присутствует тов.

Берия Лаврентий Павлович. Встреча г-на Джона Леннона, г-на Пола Маккартни,

г-на Ринго Стара и г-на Джорджа Харрисона с председателем Пре

 

 

 

 

 

зидиума Верховного Совета Союз ССР, председателем Совета Министров

СССР тов. Берия Лаврентием Павловичем в Кремле.

 

30 МАРТА 1963 ГОДА – Дружеская встреча Партиарха всея Руси Питирима

с председателем Президиума Верховного Совета Союз ССР, председателем

Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентием Павловичем

в Кремле.

 

5 МАРТА 1964 ГОДА – Присвоение известному ленинградскому поэту

Бродскому Иосифу Александровичу Государственной премии Союза ССР

в области литературы. Торжественный прием лауреата Государственной

премии в Кремле. Встреча председателя Президиума Верховного Совета

Союза ССР, председателя Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентия

Павловича и тов. Бродского. Выпуск книги Бродского Иосифа Алаксандровича

тиражом в 1 млн. экземпляров. Включение книги Бродского И.А.

в обязательную школьную программу по литературе на территории СССР.

 

– Нет, я просто сплю! Ущипните меня, господа! – приставал к товарищам

капитан Сафронов. Но всем было уже совсем, совсем не до него.

 

– Солженицын! И Иосиф Бродский! И даже Пастернак!.. И это – в

СССР! – ликовала девушка. – Да, у них тут счастливая, свободная жизнь!

При Хрущеве-Брежневе в старом СССР за номер «Посева» с Василием

Аксеновым или, скажем, с Александром Беком, давали «десятку»!.. А тут

– свобода! Настоящая и полная свобода!.. Нет, я все еще не верю!..

 

* * *

 

22 АПРЕЛЯ 197О ГОДА – К столетнему юбилею со дня рождения

Владимира Ильича Ленина проводится в жизнь грандиозный план реконструкции

столицы СССР, по которому многие крупнейшие предприятия

столицы перемещаются из Москвы в город-спутник Победитель. В день

рождения Ленина с конвейера завода сходит первый легковой автомобиль

«POBEDA-FIESTA».

 

15 СЕНТЯБРЯ 1974 ГОДА – Посещение председателем Президиума

Верховного Совета Союза ССР, председателем Совета Министров СССР

 

 

 

 

тов. Берия Лаврентием Павловичем выставки молодых художников в

культурном центре «Измайловский парк». Дружеская встреча с художниками

Александром Глезером, Людимлой Мастерковой, Виталием Комаром

и др.

 

1 – 10 ЯНВАРЯ 1976 ГОДА – Визит шведской музыкальной группы

«АВВА» с гастролями в СССР. На концерте в Лужниках присутствует тов.

Берия Лаврентий Павлович.

 

15 ЯНВАРЯ 1975 ГОДА – Присвоение тов. Высоцкому Владимиру Семеновичу,

ведущему актеру Театра на Таганке, поэту, Государственной премии

Союза ССР. Прием Высоцкого Владимира Семеновича в Кремле. Выпуск

книги поэтических произведений Высоцкого В.С. тиражом в 1 млн.

экземпляров.

 

7 НОЯБРЯ 1976 ГОДА – Торжественное награждение Ленинской премией

кинорежиссера Тарковского Андрея Арсеньевича за огромные достижения

в области советского киноискусства (художественные фильмы –

«Иваново детство» (1962г.), «Солярис» (1972г.), «Зеркало» (1975г.)). Дружеская

встреча председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР,

председателя Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентия Павловича

и тов. Тарковского Андрея Арсеньевича в Кремле.

 

10 НОЯБРЯ 1976 ГОДА – Председатель Президиума Верховного Совета

Союза ССР, председатель Совета Министров СССР тов. Берия Лаврентий

Павлович скончался. Велика и безмерна скорбь миллионов и миллионов советских

людей. Организована специальная комиссия, которая торжественно

постановила сохранить тело Берия Лаврентия Павловича, поместив его в

Мавзолей на Красной площади в Москве. Отныне Мавзолей на Красной площади

надлежит считать Мавзолеем Ленина и Берия – верных сынов многонационального

Союза ССР – сына Великой России и сына Великой Грузии.

 

Вошли в таинственный полумрак под «Траурный марш» Шопена –

светились лишь стенды с газетными листами от десятого ноября семьдесят

шестого года – такого уже давнего...

 

 

 

 

Вот и знакомая газета – «ПРАВДА» – два ордена Ленина, орден Октябрьской

революции. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Газета

основана 3 мая 1912 года В.И. Лениным. Орган Центрального Комитета

Партии Народной Свободы им. тов. Берия… № 114 (322884)* пятница, 10

ноября 1976 года*…

 

«В СКОРБНЫЙ, ТРУДНЫЙ И ГОРЕСТНЫЙ ЧАС… – аршинные буквы

на первой полосе. Большая, хорошо отретушированная фотография в

траурной рамке, на которой моложавый кавказец с умными, внимательными

и добрыми глазами, глядящими из-за пенсне. Простой костюм цвета

воронова крыла, черный галстучек в меленький белый горошек…

 

– Прямо, как у Ильича… тут, в передовице, сказано, – ткнула пальчиком

в стекло Марыся.

 

Еще газета. И еще… – «БЕЗМЕРНАЯ УТРАТА»… «С ЧУВСТВОМ

ВЕЛИЧАЙШЕЙ СКОРБИ»…

 

– Давайте почитаем, что тут пишут. А то мы ничего о нем не знаем…

Ведь для них в СССР он – «самый человечный человек»... – предложила

девушка и стала вслух читать:

 

«В этот скорбный час все советские люди потеряли самое дорогое в

своей жизни - товарища Берия Лаврентия Павловича.

 

Преданный своему делу работник, примерный семьянин и надежный

товарищ, он все годы своей долгой, плодотворной жизни отдавал беззаветному

служению стране трудящихся – Союзу ССР и его многонациональному

народу… Вот его славная трудовая биография...

 

БЕРИЯ Лаврентий Павлович (тысяча восемьсот девяносто девятый

– тысяча девятьсот семьдесят шестой), политический деятель. С тысяча

девятьсот двадцать первого года – на руководящих постах в Чрезвычайной

Комиссиии ГПУ Закавказья. В тысяча девятьсот тридцать первом

– тридцать восьмом году – Первый секретарь ЦК КП (большевиков) Грузии.

В тысяча девятьсот тридцать восьмом – сорок пятом – нарком, в

тысяча девятьсот пятьдесят третьем – министр внутренних дел СССР.

В тысяча девятьсот сорок первом – пятьдесят третьем – заместитель

председателя Совета Народных Комиссаров (Совет Министров) СССР.

С тысяча девятьсот сорок первого года – член, с тысяча девятьсот сорок

четвертого года – заместитель председателя Государственного Комитета

Обороны. Член ЦК партии в тысяча девятьсот тридцать четвертом

 

 

 

 

– пятьдесят третьем годах, член Политбюро (Президиума) ЦК в тысяча

девятьсот сорок шестом – пятьдесят третьем (кандидат с тысяча девятьсот

тридцать девятого года). Герой Социалистического Труда (тысяча девятьсот

сорок третий год). Маршал Советского Союза (тысяча девятьсот

сорок пятый год).

 

БЕРИЯ Лаврентий Павлович родился семнадцатого (двадцать девятого)

марта тысяча восемьсот девяносто девятого года в селе Мерхеули,

близ Сухуми в бедной крестьянской семье. – Читала Марыся. – После

окончания начального училища в Сухуми (тысяча девятьсот четырнадцатый

год) учился в механико-строительном техническом училище в

Баку (тысяча девятьсот пятнадцатом – девятнадцатом, с перерывами),

позднее в Бакинском политехническом институте. В марте тысяча девятьсот

семнадцатого года вступил в РСДРП (б). В том же году Берия

был мобилизован в армию и направлен на Румынский фронт. В конце

тысяча девятьсот семнадцатого года вернулся в Баку. В тысяча девятьсот

восемнадцатом году Берия был сотрудником Бакинского совета (Бакинская

коммуна), затем помощником А.И. Микояна, который возглавлял

большевистское подполье в Азербайджане. В тысяча девятьсот двадцатом

находился в Грузии, где его дважды арестовывали по подозрению

в шпионаже в пользу Советской России, а в августе выслали по этапу в

Азербайджан. С тысяча девятьсот двадцать первого года деятельность

Берия протекала в органах Госбезопасности Закавказья. С декабря тысяча

девятьсот двадцать шестого года – председатель Грузинского ГПУ и

заместитель председателя Закавказского ГПУ. В тысяча девятьсот тридцать

первом – тридцать втором году – первый секретарь ЦК компартии

Грузии, затем руководил Заккрайкомом ВКП(б), который контролировал

деятельность компартий Закавказья.

 

В июле тысяча девятьсот тридцать пятого года Берия выступил на собрании

партактива в Тбилиси с докладом, в котором впервые выдвинул

пропагандистский тезис о том, что большевистская партия – это «партия

Ленина-Сталина». Своему быстрому продвижению в партии и во внутренних

органах был обязан лично Сталину.

 

Стоял во главе органов госбезопасности Союза ССР с тысяча девятьсот

тридцать восьмого года. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году

 

 

 

 

Берия Л.П. был переведен в Москву, где стал заместителем, а затем наркомом

внутренних дел. Перед ним была поставлена задача ликвидировать

«ежовщину», приостановить маховик репрессий, принявших ужасающий

размах, что было им блистательно исполнено. Несмотря на всю тяжесть и

ужасы периода «культа личности», нормы социалистической законности

были в тот период, в основном, восстановлены. Безмерны преступления

кровавого тирана Сталина, и тем ярче засверкала на его мрачном фоне

путеводная звезда судьбы товарища Берия…

 

В период Великой Отечественной войны верный сын своей страны

– Берия Л.П. – курировал внешнюю советскую разведку. С тысяча девятьсот

сорок первого года Берия Л.П. назначается заместителем председателя

Совнаркома СССР. В годы войны был членом ГКО, курировал

оборонную промышленность. «Все для фронта! Все для победы!» – таким

был лозунг товарища Берия в те тяжелые и славные года… С тысяча

девятьсот сорок четвертого года Берия Л.П. курировал все работы

и исследования, связанные с созданием атомного оружия, проявив при

этом незаурядные организаторские способности. В тысяча девятьсот сорок

третьем году ему было присвоено звание Героя Советского Союза,

а в тысяча девятьсот сорок пятом он становится Маршалом Советского

Союза. С тысяча девятьсот сорок шестого года – член Политбюро ЦК

ВКП(б)… После смерти Сталина в марте тысяча девятьсот пятьдесят

третьего Берия Л.П. становится министром внутренних дел и заместителем

председателя Совета Министров СССР. В июле тысяча девятьсот

пятьдесят третьего года товарищ Берия Лаврентий Павлович принимает

на себя должность председателя Президиума Верховного Совета СССР

и председателя Совета Министров Союза ССР. Как прагматик, Берия отлично

понимал необходимость перемен во внутренней и внешней политике

СССР. Чем дальше, тем решительнее Берия Л.П. склонялся к наиболее

реалистическому, миролюбивому курсу во внешней политике. Уже

в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году товарищ Берия сделал все,

чтобы разрешить военный конфликт на Корейском полуострове, что и

привело в дальнейшем к образованию единой Демократической республики

Корея. Всю свою долгую и плодотворную жизнь тов. Берия Л.П.

был пламенным борцом за дело мира, демократии и социального прогресса

во всем мире…

 

 

 

 

– Обалдеть!.. – только и могла сказать Марыся.

 

– Да… Читается, как сказка... – вздохнул Джон Картер. – Однако, судя

по тому, что мы видим, наверняка, правда.

 

– Ну, и правильно. А то у вас – если подлец, так всегда подлец. Каким

на свет родился – таким и помрет. А ведь это страшное упрощение жизни!

И это не верно! Жизнь, да и сама природа изменчивы. Все течет… Об этом

Конфуций говорил… Я того, прежнего, Лаврентия совсем не защищаю!

Не люблю его… – напористо частил Ли. – Сразу видно – умный был человек!

И ведь многое он сделал, как у нас в Китае!..

 

«Текст готовился по материалам публикации Ильи Григорьевича Эренбурга

«Верный сын России, славный сын Кавказа», – с умилением дочитала

Марыся последнюю строку.

 

* * *

 

Вышли из музея в сияющий московский день во взвихренных чувствах.

И решили передохнуть и посидеть в тени. Но геометрически-правильный

парк у музея не очень-то прельщал. Напрягали эти беломраморные стены,

затейливое мощение площади, каскады бьющих вверх фонтанов. И стриженые

деревья и кусты казались не слишком натуральными. Не пластмассовыми,

как те березки из «Международной», но все же, все же…

 

Сам монумент, с золотой и нагловатой надписью на цоколе: «БЛАГОДАРНОСТЬ

ВЕЛИКОЙ БЕРИЕВСКОЙ ЭПОХЕ», выполненный скульптором

Зарубом Царетели, решительно надоел. Наверное, головы им напекло?

День в Москве был очень жаркий...

 

– Как раз через дорогу – ЦПКО имени Горького! Пойдемте, посидим

там! – предложила Марыся. Миновали хоть и облицованный белым мрамором,

но очень неухоженный, с ободранной рекламой, подземный переход

через Садовое, где были ларьки «ШАУРМА» и «ЦВЕТЫ», «Союзпечать

» и «ПИВО НЕВСКОЕ». Прошмыгнули мимо пары-тройки нищих

старух, с картонками на шеях: «ПОМОГИТЕ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ!», мимо

флегматичных молодых людей с гитарами, в цветных бусиках на кадыкастых

шеях и на запястьях полудетских рук, которыми они отчаянно молотили

по струнам, пытались петь.

 

 

 

 

Вся дрожа от зимнего мороза,

 

Девушка идет по мостовой – домой…

 

И наконец-то вынырнув из полумрака, оказались прямо у входа в парк,

где подле железного забора расположились продавцы столичных газет.

Просмотрели товар: «Комсомольская правда» – «Вечерняя Москва» –

«Советский спорт» – «Футбол» – «Хоккей» – «ЖЕЛТУХА» – «РУССКИЙ

ХУЛИГАН» – «О-кей!» – «Плейбой» – «Стрип» – «Настоящие жены» –

«СЫРОЕЖКА» – «Китайские сканворды»... Пялились на анонсы – «ТАЙНА

«ДОМА-2» РАСКРЫТА!», «COMEDI CLAB», «ОН СНОВА ПРИКОЛЬНУЛСЯ

НЕ ПО-ДЕТСКИ!» – орали заголовки газет. «СПОКОЙНОЙ

НОЧИ, МУ... МУЖИКИ!» – захлебывались юмористы.

 

«УРИНОТЕРАПИЯ ОТ ГЕННАДИЯ МАХАЛОВА» – лезла в руки

третья газетка. И тут же глянцево сверкал на солнце «Плейбой», на розовой

обложечке которого наряженная зайчиком девица корчила гримаску.

«ВИРТУАЛЬНЫЙ СЕКС С «ПЛЕЙБОЕМ»! КРАСОТА – ЭТО СТРАШНАЯ

СИЛА! МУЖСКАЯ…» пытался натужно острить заголовок.

 

Купили «РУССКИЙ КОМАНДИР», с размашистым: «НАШИ КОНТРАКТНИКИ

В КОСОВО СНОВА ОБСТРЕЛЯЛИ ПО ОШИБКЕ ИТАЛЬЯНСКИЙ

МИРОТВОРЧЕСКИЙ ПАТРУЛЬ» – и «НОВУЮ ГАЗЕТУ»

– «Басманный приговор. Десять лет процесса над Михаилом Ходорским.

Век свободы не видать?» И фото человека интеллигентной наружности,

улыбавшегося из-за прутьев судебной клетки. «СУДЬЯ ДАВАЛКИН, ГДЕ

ТВОЯ СОВЕСТЬ?» – вопрос под фотографией.

 

– А мне «Советский спорт»! Не читал – аж с девяносто – почитай –

второго года! – протянул руку с деньгами Михаил Сафронов.

 

– А почему так, товарищ? – и с деревенским говорком спросил продавец.

– С работы, что ли, выперли? Тю-тю… Денежек не стало?..

 

– Да нет, дядюшка… – Деньги были. Спорта не было уже. И тем более

– «советского»…

 

– Почему так-то? – не понял мужик. – Спорт, он в СССР завсегда имеется.

В здоровом теле, так сказать, здоровый дух… Я-то сам из Вологды.

Так и у нас там стадион имеется. Говорят, строили его... того… на бывшем

монастырском кладбище… Жуть какая… Правда я сам того не видел. Это,

почитай, было-то… еще при злодее! – выпалил мужик.

 

 

 

 

– При каком еще «злодее»? – с наигранной строгостью спросил Сафронов.

 

 

– При злодее Сталине. Тот монастыри ломал да стадионы на кладбищах

строил. Пропади он весь! – плюнул мужичонка на горячий асфальт

и широко перекрестился. – А когда Лаврентий Павлович к власти-то пришел,

все пошло хорошо, и очень даже правильно! Даже за веру в Бога

нынче уж никто не обижает! Веруй, во что только хочешь! В Господа

Иисуса иль в Иегову. В Аллаха, в Будду там… Да хоть в тумбу-мумбу

африканского! Нынче можно! А потому, что наш дорогой товарищ Берия

завсегда стоял за народ! – разошелся мужик. – Главное, чтобы ты, сукин

сын, врагом не был! Против власти бы не шел!.. А ведь любая власть –

от Бога!.. Я давеча телевизор смотрел. Так отец Вячеслав Киттон так и

говорил: «Любая власть от Бога, и противиться ты ей не смей! А кто противник

власти – тому геена огненная на том свете!..». Вот, к примеру, этот

самый Мишка Ходорский! Ну чего ему мирно с нашим Вовой, c нашим

Толей не жилось? Жил бы, сволочь… Молчал бы в тряпочку да воровал,

как все! – мужичонка снова сплюнул. – Ну, и сиди по клеткам обезьяной

без хвоста, раз сам дурак!

 

– Да разве можно воровать? А как же Бог? А власти? А, скажем, милиция?..

Я слышал, она в Москве... того… дерется?

 

– У нас на Москве кто дерется, кто е…ся, а воруют все!.. А что

особенного-то? Все гребут под себя, одни куры – от себя! Так и в пословице

говорится… У воды быть, да не напиться?.. Воруем? Чай от Союза

ССР не убудет! Да мы… Да мы… – стал мужик колотить себя в узкую

грудь. – И от Маленковых не убудет… Вон какие хоромы… – протянул

он свой корявый палец в сторону прекрасного музея. – И от Кагановичей

тоже. Все они – торгаши… Известные… И от олигархов этих, от Хрущева

и Молотова… Один вон цены на продукты вздувает. У другого телевизоры

и видаки, страх, какие дорогущие. Делает он их заправду хорошо. Это я-то

врать не буду! Только конкурентов из Японии да из Китая к нам на рынок

пущать не велит. Слышал я, что боится конкуренции, собака! Боится прогореть,

и все дела…

 

– Эй, ты, идиот! Не болтай чего зазря! – дернула его за рукав жирная

тетка. И зашептала ему в уши: «Ты, дурак! Ну, почем ты знаешь, откуда он

пришел?! Может, и с Лубянки?».

 

 

 

 

– Оттзынь, Маруся! Не те времена!.. – отбиваясь, замахал ручищами

мужик.

 

– Ой, дурак! Дурак! – не унималась тетка. – Вона… – ткнула она в

газету, – «УКСУС» судят десять лет! А тебя и судить не будут! Треснут по

рогам водопроводною трубой – и привет!..

 

– Да нет, не похоже на то, что с Лубянки… – стал оправдываться дядя.

 

– Поговори еще… Так у него на лбу и писано, откуда он есть? Из эМГэБэ,

или как там теперь у них?..

 

– Да я… Да я ведь ничего… Я завсегда за наши власти! Вон и товарищ

легко подтвердит! – закричал испуганно мужик в сторону Сафронова.

 

– Подтверждаю. Он в целом – «за», – сказал Михаил Юсуфович, капитан

ФСБ, и протянул испуганному мужичку денежку за «СЫРОЕЖКУ» и

«Китайские сканворды».

 

– Тьфу, вот черт баламутный! И найдется же такой хрен, прости Господи…

– покривился Сафронов, подойдя к друзьям, ожидавшим его у центрального

входа в ЦПКиО имени Горького. – Только настроение испортил.

И найдется же такой козел!

 

– Он – козел! Зато ты – герой! – иронично хлопнул его по плечу Джон

Картер. – Защищай, защищай честь мундира, господин-товарищ бериевец!

 

– Ну, мы-то, слава Богу, не они… У нас Лаврентия уже того… на

«губе» Московского военного… И без суда, и без лишнего следствия. А к

чему с подлюкой церемониться?.. Ну, а потом уже Двадцатый съезд был

хрущевский, настоящий! И реабилитация жертв, и восстановление всей

социалистической законности… А у них тут произвол и насилие! Настоящие

бериевцы, мать!.. – возмутился Михаил Юсуфович и даже скинул

руку Джона.

 

– Эй, спорщики! А домой-то мы попадем? Или мы тут – вечные туристы?

– заприставала Марыся.

 

– Ну, а разве ты не дома? – стал отбиваться Сафронов. – Ты родилась

в СССР? Вот тебе СССР! Жила с мамой и папой в Москве? Вот тебе твоя

Москва! Сама в нее рвалась недавно, как три сестры у Чехова! Чего еще

от меня надо?

 

– Я жила в России! А это – не Россия! И это – ДРУГАЯ Москва! – Марыся

кричала истошно. – Тут нет мамы и папы! Моей школы! Нет моего

 

 

 

 

университета! Нет моей работы! Нет моих друзей! И я хочу домой! Домой!

– забилась девушка в истерике, и тушь снова потекла по щекам.

 

– Да перестань ты, Марыська! Уймись!.. Эй, Ли, скажи ты ей… – закричал

Михаил Юсуфович. – Тут не так уж плохо! И продукты в магазинах

есть! И товар отечественный на прилавках, и не очень дорогой! Живем

пока в гостинице! Пока не гонят! Возят на экскурсии по всей стране!

И даже в ихнее такое-растакое эМГэБэ приглашают только раз в неделю!

Это неприятно. Я согласен… Но ведь и у нас на Станции был свой Шестой

Отдел! Неужели забыли?..

 

– Да уж… – лукаво заметил Джон Картер. – Сам уговорил нас в СССР.

Все говорил нам – Юбилейный год... Гагарин!.. Русские – гостеприимный

народ! Все будут так рады, так рады! На хрена нам сразу во Флориду?

Давайте посмотрим Москву! Там так много изменилось! Вы, американцы,

еще живете представлениями «холодной войны»! Нужна, нужна «перезагрузка

»! – передразнил Сафронова майор. – Вот и перезагрузились... Послушали

тебя, такого идиота! Приземлились на Плесецком полигоне, в

Архангельской! И сразу к нам прискакали твои! КэГэБэшники твои! Или

как их сейчас называют? Эмгэбэшники?.. Короче, корабль наш арестован

и сопровожден на базу предприятия номер восемьдесят восемь министерства

Среднего машиностроения. А где он точно находится, о том не ведает

никто! Скажи спасибо, что нас пока не расстреляли!..

 

– Интернета тут нормального нет! Только внутренняя сеть Союза

– INTER-YES! А из заграничных сайтов доступны только безопасные

для нынешних кремлевских властителей! И все в сети – письма, доступ

к сайтам, музыка и фото, клипы и фильмы фильтруются ЦЕНЗУРНОЙ

КОМИССИЕЙ!.. Да это просто какая-то дурка! – заорала благим матером

Марыся.

 

– Еще скажи «спасибо», что в настоящую «дурку» эти, в серых пиджаках,

бойкие коллеги товарища Сафронова нас не повезли. А то они могли

бы, и легко. В прошлом были «прецеденты». И при хваленом Никите Хрущеве,

и при Леониде Брежневе. Клиника Института судебной психиатрии

имени Сербского – страшное место. Говорят, пострашнее подвалов Лубянки…

– Заметил старый Джон. – Правда, я связался в Москве с одним

из наших журналистов. Из довольно хорошей газеты. Из такой, как бы тут

сказали – «ястребиной». Из газеты «Вашингтон Пост»… Хорошая газета!

 

 

 

 

Наша! Правая!.. Я бы с какой-нибудь «Нью-Йорк Таймс» и говорить не

стал. Пусть у себя в Ист-Сайде квакают… Да… – поймал за хвост убежавшую

мысль Джон. – Конечно, тайно. А иначе – никак! Везде красные

агенты!.. Короче, господин журналист обещал связаться с конгрессменом

от Айдахо или от Висконсина, от Флориды или от Аризоны, а тот попробует

выйти на самого президента Барака Абаму, который скоро собирается

в Москву.

 

– Да ты еще интервью им в газету дай. И назови: «ЛУЧШЕ БЫТЬ

МЕРТВЫМ, ЧЕМ КРАСНЫМ!..». Думаю, когда прочитают на Лубянке, в

твоей просьбе уж не откажут… – пытался острить капитан ФСБ, но шутку

никто не оценил.

 

– Да! Да! Да! – закричала Марыся. – Спаси нас, Джонушка! Я не хочу

в СССР кончить век, как эти бабки в переходе, или клянчить подаяние с

гитарою, как хипари!.. Я хочу попросить политическое убежище в Соединенных

Штатах! США – свободная страна, и она нас примет, как беженцев

от коммунизма!

 

– Боюсь, что все не просто… – потупился Джон Картер. – Сейчас в

моей стране у власти «демократы». А они, конечно, «голуби». То есть,

«борются за мир», и «за социальный прогресс»… Потому наш такой вот

смуглый, мягко говоря, господин президент «НЕ СЧИТАЕТ, ЧТО В РОССИИ

ЕСТЬ УГРОЗА ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА»! Ну, «не считает» он, да и

все дела… Наверное, считать еще пока не научился?.. Так что, молите

Бога, чтобы с США к власти скорее пришли правые республиканцы! И

чтобы сенаторы от Айдахо или от Висконсина, от Флориды или Аризоны

состояли в Республиканской партии, как состоял в ней бывший президент

Джордж Буш. Иначе нам тут – конец!..

 

– Ну, а свободная Европа? Может, нам найти французов? Итальянцев,

испанцев, бельгийцев, голландцев и всяких разных нидерландцев? Да хоть

бы чехов, как твой этот, вот… Януш Мрычак, астронавт из Чехии, который

отказался покидать корабль на том основании, что Станция – международная,

и поэтому вынужденно поехал с «этими»? Поехал и… пропал!

Ни слуху и ни духу! И телефон молчит! – пулеметной лентой затараторила

Марыся. – Или венгров? Я знаю – они свободолюбивый народ! Да один

Имре Надь чего стоит!.. Или немцев! Они тоже выросли уже при демократии!

Австрийцев! Да хоть болгар! Хоть румын! Поляков и словаков!

 

 

 

 

Или… я не знаю, еще и кого? Надо рассказать всем европейским журналистам!

Собрать пресс-конференцию и выступить прямо здесь, в Москве!

Чтобы все узнали!.. – Так кричала она, позабыв уже, что «нидерландцы» и

«голландцы» – жители одной страны (а она об этом знала, чем отличалась

от невежи Сталина).

 

– И так все на свете знают, дорогая девочка. – Грустно сказал старый

Джон. – Все знают все! Просто молчат «в тряпочку», как нам сказал один

убогий.

 

– Почему? Почему? Почему? – кричала девушка Марыся. – Так нехорошо,

и так нечестно, чтобы молчать!..

 

– Потому что… Иначе этой зимой депутаты Рейхстага в Берлине будут

заседать, одевшись в шубы. И натянув меховые шапки… Просто вся «свободная

» Европа давно уж не свободна от российских нефти и газа. А это

может быть страшнее краснозвездных ракетно-танковых армад…

 

– Так … – философски заметил старший лейтенант ВВС КНР. – Кстати,

при всей моей любви к Китаю... Нам всегда говорили: «Вас, ребята,

целый миллиард, и даже больше!». И незаменимых у нас не было и нет!

Один человек, как рисовое зернышко – не велика потеря! Иди вперед и делай,

что прикажут! Прикажут жить – живи! А умереть – умри! Пой, ешь,

работай, думай, ненавидь, люби… – все на свете по приказу!.. Надоело!

Знаете, друзья, хочу я быть незаменимым! Ведь я – не рисовое зернышко.

Я – человек! – сказал им Ли. – И если только можно, я в Америку с вами

заодно поеду… Получу американское гражданство… А уж потом, с американским

паспортом, полечу в родной Китай. Посмотрю, как там дела с

Тайванем? Воссоединились, или все-таки нет?.. А если в Америке вдруг

разбогатею… То займусь в Китае бизнесом… Ведь богатство – не грех, а

благословение. Так и Конфуций учил…

 

* * *

 

На щите грубо намалеван пузатый дядька в вышитой украинской рубахе,

широких шароварах, но босой. На круглой голове красовалась огромная

соломенная шляпа. В одной толстой лапище дядя держал большую пачку

чипсов с надписью «НИКИТА», а второй лапой засовывал чипсы в свой

 

 

 

 

широченный, глупо улыбающийся рот… В голубом и безоблачном небе над

башкою дяди яростно светило солнце. Позади его стоял нарисованный плетень,

из-за которого выглядывали желтые подсолнухи и две круглорожие,

дородные свиньи, дядю смутно напоминавшие… Лукаво глядела на толстого

дядю черноокая и необъятно-полногрудая красотка в синем сарафане,

с пестрыми лентами в косах. Позади красотки по холмам щедрой рукой

рекламного художника были разбросаны хаты и золотистые полосы полей.

 

– Эй, мужики энд бабы! Валите сюда! – неожиданно услышали наши

друзья призывный крик и увидали захмелевшего гида Ивана, который радостно

махал руками из-за столика какого-то простецкого уличного заведения,

попросту – пивной. Поставил кружечку на мокрый столик, на котором

красовались объедки воблы, и дымила Везувием полная пепельница,

и мутно посмотрел на гостей. – Прошу садиться! – задвигал он железные

гнутые стульчики, неловко волоча их от соседних столиков к своему.

 

– За пустым столом в пивнушке сидеть не положено… – сделал Иван

прозрачный намек, наглым образом пялясь то на Джона, то на Михаила,

то на Ли. И косясь с неподдельным интересом на Марысю. На фигуру, на

грудь, на коленки…

 

– Да, так, товарищ, не положено! Особенно в «образцовом коммунистическом

городе»... – усмехнулся старый Джон и направился с Сафроновым

на пару к железному вагончику, стоявшему на каких-то старых шпалах с

краю газона, уже порядком вытоптанного. Подле вагончика были в изобилии

разбросаны пустые пивные бутылки, банки и сигаретные чинарики.

Теплый летний ветер радостно трепал ошметки рекламных газет. Позади

убогого вагончика в кучах мусора возились три бездомные собаки. А под

ближайшими деревьями блестели на солнышке желтые лужи… Над неказистым

заведением гордо реяла надпись: «МОЛОКО & ВИСКИ – MILK

& ВОДКА. ВСЕ ДЛЯ ВАС, ВСЕГДА И КАК В ЕВРОПЕ! – Частный предприниматель

Пизгалев В.С. Регистрационный номер № 131235»...

 

– Хорошее же представление у этого… Пиз… Пизгалева В. С. о сервисе

и порядках в старушке Европе… – с тоской думала Марыся, глядя

из-за столика на очередь в полтора десятка человек к малому окошечку

вагончика, из которого выглядывала жирная тетка, странным образом напоминающая

одну из свинок на ближайшем рекламном щите, и орала что

есть мочи: «Я бухариков-бомжей не отовариваю! И нехрен тута шляться!

 

 

 

 

Вот вчерась один такой фраер мне фальшивую деньгу подсунул! Я в милицию…

А они и смотреть не хотят! Говорят: «Ты сама нарисовала, а пришла

провокации устраивать в столичную милицию. Может, ты журналист

какой? Может, в «НОВОЙ» служишь?»...

 

– Да я… Да я не… не Бухарин… – оправдывался перед пивною теткой

бомжеватый парень, переминаясь с ноги на ногу. – И я вообще… художник!

Свободный художник! – вдруг выпалил он.

 

– Свободный!.. До первого мента – свободный! – заорала тетка. – То-то

я вижу, что ты такой… ху… художник! Такой вот ху… и нарисует денежку,

да торговому работнику подсунет! А нам у Пиз… у Пизгалева – недостача!

Плати потом из своего кошелька за каждого козла вонючего!

 

– Так и не поймали этого, который бумажку вместо денежки... того…?

– поинтересовался вежливо Сафронов

 

– Почему же? Поймали потом! В супермаркете у КАГАНОВИЧА дурак

засыпался! С нарисованной деньгою прямо в кассу лез. И все так ловко

срисовал, гадюка! – возмущалась тетка. – И все цифры, и завитушки, и

портреты Ленина и Берия, Лаврентия нашего Павловича!.. Полез на кассу,

дурак, а там, знамо, сканеры специальные имеются… Его охранники

скрутили. Напинали по почкам сперва и по яицам эти, а менты еще добавили

в обезьяннике, хотя, по инструкции для эМВэДэ, по яицам бить

не положено, так как это – нарушение социалистической законности, а

потом уже и спрашивают супостата: «Зачем ты, дядя, – говорят, – порядок

нарушал? К чему такое вранье при Великой Эпохе?..»

 

– Ну, и чего мужик отвечал? – живенько поинтересовался Джон.

 

– А… – махнула тетка ручонкой в перстнях. – Говорит, мол, Народный

художник Союза ССР Григорьев Кузьма Пафнутьевич. За музей ЛАВРЕНТИЯ

БЕРИЯ ни копеечки не заплатили, а жрать, товарищи, хочется! Врет,

наверное, подлец! Быть такого не могет, чтобы у концерна «МАЛЕНКОВ»

денег не было! Вон, такую музею отгрохали!

 

– Да… – только и покачал головой Джон.

 

– Хорошо еще, охранники в задницу ему горящие цыгарки не совали. И

бутылки водочные не били об башку. Соблюли нормы социалистической

законности. – Сказал негромко, вроде в шутку, а может, и всерьез старому

Джону капитан ФСБ Сафронов. Но тот нес в обеих руках тяжелые кружки

и потому ничего-ничего не ответил.

 

 

 

 

Сели впятером за столик. И немного дернули пивка, потом сходили

к тетке снова. А после отправили Ли Маня в ближайший супермаркет

«КАГАНОВИЧ» за водярой. Тот принес «Бамбуковой» владивостокского

разлива, c иероглифами, глядя на которые, Ли громко смеялся, чем

встревожил охранников магазина… По словам Ли Маня, эти странные

иероглифы – как бы сказать помягче? – обозначали грубые названия

мужеских и женских органов и все действия, взаимно выполняемые

ими…

 

Разбавили пиво сексуальною водярой. И послали в «КАГАНОВИЧ»

Джона. Тот принес пять пачек чипсов «НИКИТА» и бутылочку портвейна

«Семь, семь, семь»…

 

– А, его звали Никита! – заорал хмельной Иван, бешено кусая пачку

чипсов своими белыми, здоровыми зубами.

 

– Не так надо… – Марыся легко открыла пачку, потянув пальчиками

за ее края.

 

– Но так ин… ин… интересней! – пьяно орал Иван. – Представь, что мы

дикие!.. Кругом нас джунгли! Попугаи! Баобабы! И такой огромный змей!..

 

– Змей Ка… – вспомнил вдруг капитан ФСБ.

 

– И я дикий! Дикий, как Тарзан! – дурил экскурсовод Иван. – Я – Тарзан!

А ты, – ткнул он холеной ручонкой в грудь Марыси, – моя Джейн!

 

– Эй, мужик! Полегче!.. – заорали на него Михаил Юсуфович и девушка

Марыся.

 

– А я что?.. Я – ничего!.. Это шутка! Просто шутка! – понял он пьяной

головой, что дело пахнет мордобоем. – Сафронов стремительно схватил

его за горло. – Эй, полегче! Это же прикол! И все… – Михаил Юсуфович

предусмотрительно разжал свои цепкие, сильные пальцы. – Убийство

гражданина СССР, хотя бы иностранцами, у нас преследуется по закону!

И «вышку» никто не отменял…

 

– А не много ли у вас в стране таких «приколов»? – расплылся улыбчиво

Джон, которому после пива, водки и портвейна было весело наблюдать

за друзьями.

 

– Да, у нас вся жизнь в Союзе ССР – «прикол»…

 

– Мы уже заметили… – мотнул согласно головою Картер.

 

– И чего вы заметили? Чего вы, ино… иностранцы могли заметить? –

возмутился почему-то Ваня. – Вы нашей жизнью не живали. И ни хрена-

 

 

 

 

то в ней не понимаете!.. – стучал он кулаком по столу. – Приперлись, черти,

незнамо откуда! Американцы, японцы разные…

 

– Я не японец. Я – китаец! – слегка вспылил Ли Мань.

 

– А… Одна малина… Там же, рядышком … А скажи… – стал он приставать

к Ли Маню, – кто ваших японских детей от лучевой лечил?.. Мы,

советские, лечили! Американцы… на вас в Японии две атомные бомбы

бросили! А лечили ваших деток мы! Мы – русские!.. И после всего ты,

азиатская твоя душа, c американцем дружбу водишь!.. Эх, где правда?!

Всемирная гармония! И Царство Божие-то, господа?

 

– Внутри нас должно иметься… – проскрипел негромко старый Джон,

но хмельной Иван не понял.

 

– Вы же сами строите Царство Божие! – решил поговорить с откровенным

Иваном капитан ФСБ РФ. – Вот, были мы в музее, и знаем

много хорошего про ваш Союз ССР, про товарища Берия и все его

великие дела! Страна работает!.. И дети учатся, и женщины рожают.

Машины делаете, самолеты… Товары разные лежат по магазинам. И

главное, что нет войны! Да жить в такой стране – счастье! Настоящий

коммунизм!..

 

– А ведь ты, потомок недобитых нами Врангелей и Колчаков с Деникиными,

все же прав! – согласно закивал Иван. – Но, не во всем! Ох, дружище,

не во всем! Вот, к примеру, телевиденье – все врет! Врет, а мы – молчим!

Молчим, и ничего… А что поделаешь? Система! – обнял он за плечи

Михаила и ласково взглянул ему в глаза. – Ты не смотри на меня, ино…

ино… иностранец, что я стал лживой собакой! – зарыдал вдруг Ваня. –

Я ведь тоже вначале… Молодой когда был, в университете на «журналистике

» учился… Нам как говорили?.. «Телевиденье, это, ребята, самое

главное… Оно есть коллективный пропагандист и организатор всей общественной

жизни в Советском Союзе!» – так учил товарищ Берия! Сам товарищ

Берия учил, вот как! Между прочим… – надулся Иван, как индюк,

– когда товарищ Берия только пришел к власти, в пятьдесят третьем году,

во всем Союзе было только три примитивнейших телестанции. А уже к

шестидесятому их, благодаря неусыпной заботе товарища Берия и Маленкова,

их стало уже порядка ста! Почти в каждом областном городе появилась

своя телестанция!.. А теперь… – Иван присвистнул – Их сам бес не

сочтет! «Телевидение – страна мечты!» Вон один Геннадий Махалов, с его

 

 

 

 

шоу, чего стоит! И «Дом-два» с Аленой Водогреевой! Красотища-красота…

Надо, чтобы пипл хавал!

 

– Радио «Шансончик»! – прервал высокоинтеллигентный разговор голос

из радиоприемника, который на полную врубила жирная. И мужcкой

голос похабнененько запел.

 

С одесского кичмана, с тургенева романа,

 

Я вычитал хорошенький стишок –

 

Как хороши стервозы, как свежи были розы.

 

Теперь они истерлись в порошок…

 

Иду по тротуару. Глядит в окошко шмара.

 

Глядит она, не хавает, не пьет.

 

Она в шикарном доме, а я стою на стреме,

 

И смотрю я на ее, как идиот!

 

Ах, боже ж, моя мама! Какая это драма!

 

Две девочки – глазенки, как миндаль!

 

Одна мене моргает, другая – подмогает…

 

– А третья? Что делает третья, дорогие товарищи? – идиотничал грубоголосый

исполнитель. И сам себе же отвечал, – Нажимает на педаль! – и

хохотал потом, как дикий.

 

– Вот дурак! Песню испортил! – припомнил что-то капитан ФСБ.

 

Но местным забулдыгам такое исполнение понравилось, и за соседним

столиком уже во всю орали: «Там девки пляшут голые, там дамы – в соболях!

Лакеи носят вина, а воры носят фрак!..».

 

– Вот так у нас во всем! Во всем, господа ино… ино… иностранцы!

– старался переорать радио хмельной Иван. Главная мечта у нашего народа

и есть вот это самое: «Чтоб как-нибудь пробраться мне в тот солнечный

Марсель!..» – заветнее мечты у народа нет. Мы – общество без чести!

Общество без веры! Без Бога и даже, страшно сказать, без души! Да-с,

без души-с, господа-с! А спроси меня – кто же в том виноват? – заколотил

 

 

 

 

Иван кулаком в свою неширокую грудь. – Ну, ты спроси! Спроси! – приставал

он к Сафронову.

 

– Ну, и кто? – спросил Сафронов.

 

– Телевиденье! Оно, оно, проклятое, виновно в погибели Руси! –

взвился пьяненький Иван. – Яду капнули в вино, ну, а мы набросились…

И Берия был не так уж прост! Это при нем появились самые первые ламповые

телевизоры. Куда ни придешь – везде стоит тот «Берия». В каждом

бедном доме, и там этот самый «Берия» на колченогом столике…

Даже просто на полу некрашеном! «Берия» здесь, «Берия» там… по всей

стране! – заплакал Иван. – Люди не читают книг! И почти уже не думают!

Только работают и потребляют! Один телевизор, и второй… И все

лучше, лучше… А потом – дешевая машина. И квартира – или от завода

или конторы, как служебное жилье, или c рассрочкой. Но тогда уже уволиться

нельзя! И бастовать нельзя! И выражать какое-то недовольство!

Или ипотека в банке «КАГАНОВИЧ», под огромные проценты… и тоже

работай, как вол. Вот такой тут рай, социализм, мать ети!.. А вы думали!..

Ино… ино… иностранцы хреновы! И многопартийность у нас тоже

– полная туфта. У нас в Союзе всего две партии. Одна – ПНС(Б), всегда

выигрывает выборы. А вторая – «Партия Сельских Хозяев». Ее пасет в

своих хваленых агрохолдингах семья олигарха Хрущева. Никакой альтернативой

ПНС(Б) она не является, не для того и создана. А создана

для обмана всяких-разных глупых ино… ино… иностранцев. Но даже

этих убогих ПНС(Б) поится, как огня. Всем еще памятен скандал, когда

в Верховном Совете было аж семнадцать процентов этих вот «Хозяев»!

Как они тогда друг друга драли, «бериевцы» и «хрущевцы»! Одни на

первой кнопке! Вторые – на второй! Потом выступили Вова с Димой и

назначили очередные перевыборы. «Для сохранения гражданского мира

и национального согласия в нашей огромной стране…» – так они тогда

сказали… Эх, погибли мы совсем!.. – рыдал Иван, размазывая горючие

слезы.

 

– Да быть того не может! У вас здоровая экономика! Совсем, как в

Китае! Вон и Ли подтвердит!.. А демократия, она сама нарастет. От изобильной

жизни, так сказать… – уговаривал Сафронов Ивана. – И идеологии

найдутся. Не век же ПНС(Б) на шеях у вас сидеть… Все образуется

само собой…

 

 

 

 

– Подтверждаю… – сказал негромко добрый Ли. – Не расстраивайтесь,

Ваня! Историю не обмануть! Вот и сам товарищ Маркс учил, что экономика

– она идет вначале. Это – «базис». А все прочее есть производная

– «надстройка». И чем сложнее экономика, тем сложнее отношения людей,

а это значит, что стремительно растет культура, и человек становится

сложней. Оттого у царей и королей сначала появляются парламенты. Потом

возникают в них разные партии. Все это – классовые вещи, то есть,

всякий защищает в парламенте свой шкурный интерес. Буржуазия – свой.

А вот когда наемные рабочие организуются, то они защищают свои интересы

… Так что, все логично!.. Да у нас в КНР это вам любой мальчишка

объяснит… Марксизм – вообще великая наука! Так что, все уладится!

Прогресс в этом деле неминуем! Особенно, социальный прогресс!

 

– Нет, не устаканится… Не ус… ус… устаканится… Мы уже пропали!

Потому как мы – общество потребления, и любую идеологию берем из

телевизора. Вот так, и только так…

 

* * *

 

Послали Джона Картера (как малопьющего и самого трезвого) за коньяком.

Тот принес дагестанский коньяк с пятью звездами и пять пакетов

молока с игривой надписью «НИКИТА-МУ».

 

– Невесело! Ой, невесело, други мои! – сказал, хлебнув «Дагестанского

», Сафронов, голова которого уже порядочно кружилась, отчего «чертово

колесо» обозрения и изгибы аттракциона «американские горки»,

видневшиеся из-за зеленых крон деревьев, во всю ходили ходуном. Его

тянуло философствовать.

 

– Эх, ты, Ваня! Ваня-дурачок! Ты и в правду думаешь, дурилка ты картонная,

что я иностранец? Да я такой же иностранец, как Ли Мань – императрица

Китая Цы Си! Я ведь в Рыбинске родился...

 

– Это... какой же город будет? – тупо заворочал пьяными извилинами

Иван.

 

– Щербаков! – подсказала Марыся.

 

– А ведь и верно!.. – хлопнул себя по лбу Ваня так, словно бил комара.

– Самара – это… этот Куй…бышев! А Рыбинск-то? Щербаков! Верно,

верно – Щербаков!.. – расплылся улыбкой Иван.

 

 

 

 

– Хрен с ним, c Щербаковым! – заорал вдруг Сафронов. – Пропади он

весь к чертям, и гори он синим пламенем! Да, о чем я?.. А… вспомнил!

– обрадовался Михаил Юсуфович. – Ты думаешь, мы с Марыськой – эти,

иностранцы, а ведь мы – нет, и нет…

 

– Одобряю!.. – заявил Иван и полез целоваться, – хоть вы и гады-белые,

а ведь тоже – русские люди! Хоть ваши предки моих и рубали до

седла, называли «красною сволочью», а сегодня вы с русским народом и

выпить не прочь… Это мы понимаем… Это мы одобряем… Эх, да ежели

бы все мы, русские, да на всей-то земле, то уж мы бы не хуже китайцев

были… А ведь все не то… Неправильно все получается, вот так… – дыхнул

перегаром Иван и затих.

 

– Да, друг ты мой, Ваня… – еще крепче обнял его капитан ФСБ. – Все

не так, все не так, как сказал поэт Высоцкий…

 

– Ага… – закивал ему Ваня, почти совсем уж засыпая и пуская длинные,

нечистые слюни из дурацки открытого рта.

 

– Это да… – сказал Сафронов и отодвинул от себя пускающего слюни

Ваню. Тот сразу, как мешок, осел на стуле и засвистел в две дырочки. –

Да, вот я о чем, друзья мои… – поднялся из-за стола Сафронов, озирая

захмелевшую свою компанию. – Мы находимся тут… Нет… Мы прибыли

сюда благодаря великим достижениям науки. В частности, благодаря трудам

Альберта Эйнштейна… Так вот, Эйнштейн Альберт, значит… открыл

Теорию Относительности, благодаря которой мы все тут находимся…

 

– Создал бы чего получше, не находились бы сейчас в таком дерьме, –

нагло сказала Марыся.

 

– Обычная женская логика, то есть, отсутствие всякой! Не обращай

внимания на глупые реплики! И дальше жми на газ! Мы – «ястребы-республиканцы

» – за тебя! – поддержал Сафронова Джон Картер и приложился

к портвейной бутылочке.

 

– Итак, идея о многовариантности развития и о бесконечных альтернативных

историях, зависящих только от конкретных технологических

обстоятельств, давно принята квантовой физикой, получившей свое начало

от работ Эйнштейна по Теории Относительности. В рамках квантовой

физики считается вполне допустимым, что частица одновременно

движется по всем возможным траекториям, просто с разной степенью вероятности.

А то, что мы называем подлинной траекторией, есть результат

 

 

 

 

взаимоуничтожения взаимоисключающих движений. И самое смешное, –

заключил Сафронов – что эксперименты, показывающие интерференцию

частицы с самой собой, доказывают реальность этого, казалось бы, бреда.

 

Перенеситесь, господа, друзья, товарищи… из этого микромира в мир

социальный и представьте современную Советскую Россию, да и весь

этот их Союз ССР, как площадку для настоящей демократии, то есть, для

столкновения самых различных идей… Представили? – спросил друзей

Сафронов.

 

– Да легко! – прокричал ему раскрасневшийся Джон. – Я лично буду

голосовать только за республиканцев! Сенатора Маккейна – в президенты!

Маккейн – наш президент! «Он разгонит «красных»,

 

«красных», как овец! Ай да мистер Джозеф, Джозеф – молодец!» –

пропел-проорал, что есть силы, старый Джон… Но тут в аллее промелькнули

серые ментовские мундиры, и майору ВВС США пришлось предусмотрительно

заткнуться.

 

– Итак, – продолжил негромко, чтобы не привлекать ненужного внимания

к «несанкционированному митингу», Сафронов. – Либерализм, национализм,

западничество и почвенничество, неоязычество и православие,

и даже, извиняюсь перед публикой за бредни, обновленный социализм…

Что победит в современной нам России?.. Правильно: потребительство,

гламур, консюмеризм… И все потому, что главная сегодняшняя информационная

среда в теперешней Советской России – телевиденье – по самой

своей природе идеально тому соответствует… Потому что главная сила

«ти-ви» не просто в эстетике клипа, быстрой смене картинок под музыку.

А в полном отсутствии обратной связи, то есть, в элементарной и законной

возможности публично усомниться в качестве навязываемого продукта.

И неважно, какой это продукт – политический, информационный или

потребительский – продвигается на рынок телевидением… Какую кнопку

надо нажать вдруг засомневавшимся советским людям, где им не скажут:

«Жиллет – лучше для мужчины нет»? Как прокричать: «Партия Народной

Свободы имени Берия Л.П. – партия не для всех?». Вбухать миллионы

в собственный телеканал? И в итоге не получить лицензионного права

вещания? И все это будет строго по какому-нибудь Указу «О теле- и радиовещании

в СССР»!.. Альтернативой мог бы быть Internet. Но в СССР

боятся Интернетa. Нет, и не может быть тут Интернета. А есть сегодня

 

 

 

 

только INTER-YES – отредактированная и отцензурированная, «внутренняя

» версия… Настоящая глобальная компьютерная сеть, по своей сути,

децентрализована, самоуправляема, а иногда и не управляема вовсе. Она

обладает другими свойствами среды, чем все структуры – экономические,

политические и даже эстетические в нынешнем Союзе ССР. Они конкурентны!

Они построены на перекрестных связях, и принципы ее функционирования

похожи на «нейронный компьютер», а ведь этот «компьютер»

у каждого из нас уже имеется! Имеется от самого рождения на свет. Это

всего-то наш … ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МОЗГ!

 

Вспомните, – продолжил свою мысль Михаил, – в среде Интернета

(разумеется, настоящего, а не пародии на него – INTER-YES) легко продвигаются

общественно-значимые проекты. Но тут такая электронная

сеть невозможна… Значит, надо начинать выстраивать культуру снизу.

Когда-то я это делал на земле между Днепром и Припятью, в среде дикарей…

 

 

– Да, нам нечего предложить в материальном плане. Ведь они – жестокие

прагматики. У вас было ружье, вот вы и водили за нос бедных

варваров, строя из себя Пророка… Я послушал вас, и мне показалось,

что все это есть тупик. Конец цивилизации, ну, как тогда у инков… Общество

выедает себя. Общество пр…рает себя, извините меня за площадные

грубости, – вдруг абсолютно трезво заговорил, поднявшись на

ноги, Джон Картер. – Нам нечему их научить. Нам нечего им показать.

Да и корабля нашего давно нет! И не выпустят нас отсюда!. Но представим,

что корабль все же есть, и эти люди нормально и мирно к нам

расположены… но и тогда – ничего. Ничего мы им не дадим. Ничему

не научим… Что, «токамак»? Есть у них «токамак»! Наш станционный

двигатель и современный ядерный реактор на быстрых нейтронах? Есть

у них и двигатель, и реактор! Мы – голые! Голые, среди волков! Впереди

ждет только полная и безнадежная погибель, впрочем, как и всего этого

окаянного и проклятого Богом и людьми жуткого и грязного мирка. Ибо

любая технология, – продолжал майор, – абсолютно бессильна перед тупостью

и величайшим самодовольством, чванством, выдающимся свинством

и ложью.

 

– Только организация низовой структуры связей, идущих непосредственно

от человека к человеку, может изменить в Союзе ССР парадигму

 

 

 

 

общественного развития. В этом и будет новая борьба! Борьба за светлый,

подлинно гуманный, и я бы даже сказал, гуманистический новый

мир!.. Предстоит великая борьба! Борьба за судьбы человечества! И какой

конкретно социальной и политической идее в ней предстоит победить? У

меня нет ответа. Но я только твердо знаю, что общество потребления и

гламура в СССР будет закатываться вместе вот с этим «ти-ви»… – отвечал

ему Юсуфович.

 

– Да, все это так ужасно, что у меня нет слов… – подал голос неожиданно

Ли Мань. – Конечно, это дело не совсем мое. Вот я потому и не лезу

со своим уставом в чужой монастырь… И у нас в Китае, если говорить

откровенно, было ненамного лучше, чем Союзе… И нам надо было тогда

уже меняться… И сегодня этим русским нужна другая Россия! Не бериевская,

а нормальная, демократическая и свободная страна!..

 

– А по-моему, вы путаники все и му… чудаки. – Закричала спорщикам

Марыся. – Ну, какой такой тупик! Люди смотрят глупости по «ящику»? И

что такого? На кострах их жечь за это? Да люди всю историю цивилизации

стремились к одному – пожить хорошо! Так было, так есть и так будет

всегда! – произнесла она слова из какой-то песни и… задумалась!

 

– Ну, ты уже сама ответила… – парировал Сафронов. – Впочем, все

мы несвободны от стереотипов восприятия, даже когда искренне хотим

от них освободиться. Вот такой парадокс, господа! И не только временно-

пространственный, а даже социальный. Просто надо всем выдавливать по

капле из себя раба, как учил великий Чехов… – горячился он.

 

* * *

 

– Слушал я, слушал, господа, – вдруг открыл глаза Иван. – Дело вы

затеваете сейчас большое. Даже, я бы сказал – революционное! Только ничего

не выйдет. Потому как, из иного гражданина выдави теперь раба, так

ведь ничего и не останется. Да и дело это, ох, какое опасное! – поднял палец

Иван. – Вот я слышал как-то об одном старичке. Тот старичок еще при

«культе личности» служил швейцаром в известном всей столице ресторане

«Коктейль-холл», что располагался на улице Горького. Заведения того давно

уже нет. Сейчас на том самом месте просто молодежное кафе, какая-то

 

 

 

 

там «Лира». Представьте… – стал рассказывать Ваня обстоятельно, – панели

мореного дуба, разлапистая пальма в кадке, картина «Три богатыря»

и старый дедушка с седою бородой и пушистыми баками, в нелепой фиолетовой

ливрее с серебряными пуговицами и с золотыми галунами, надетой

поверх свитера с рогатыми оленями и чукчами на санках. Так вот,

это родной мой дедушка… А папа, в ту пору молодой, был «стилягой»…

Ходил он с товарищами по «Бродвею», то есть, по улице Максима Горького

– от Центрального телеграфа и до Моссовета. «Броситься на Брод»… или

как там они говорили? Да одевались, как петухи! Все – с бриолиновыми

коками на головах...

 

И дедушка пускал их, «чувих» и «челов» в «Коктейль-холл», где под

маской пародии на американский образ жизни играла свою музыку некая

банда, которая лабала запрещенный в ту пору джаз! Типа «Вопли Уолл-

Стрита», или как-то так.

 

Так вот, дедушка сам рассказывал, что в один февральский день пятьдесят

третьего в «Коктейль-холл» пришел сам Берия Лаврентий Павлович!

При этом один и без охраны… предъявив на входе уже просроченное

удостоверение, в котором была прежняя должность товарища Берия –

«нарком». Хотя всем известно, что наркомом дорогой товарищ Берия был

лишь до тысяча девятьсот сорок пятого года. Да тогда и наркоматов-то

уже не было, только министерства. Но спорить с товарищем Берия никто

не решился. Тем более, мой старый дедушка. Все боялись старого хозяина

с Лубянки, как огня. Странное поведение Берия говорило само за себя.

«Может ли иметь хорошие намерения тот, кто по подложным документам,

словно жулик, пробрался в наш советский ресторан? – говорил дедушка и

мне, и папе. – Одни авантюристы пробираются вот так, запугивая старого

швейцара, который бы и пикнуть не посмел…» Короче, мой дедушка

Берия боялся, был жестоко им обижен и затаил обиду. А почему? О том

уж разговор особый.

 

Оказавшись в заведении, Лаврентий Павлович оттаскал моего дедушку

за седую бороду, а сев за столик, долго препирался с официантом, потом

заказал море разливанное грузинских вин и довольно быстро нализался…

Товарищ Берия заказывал разную ресторанную музыку, вообще

сорил деньгами. Слушал музыку и пил вино. И все поглядывал на золотые

часики… А потом к нему подвалили три подозрительных типа… Мой па

 

 

 

 

 

паня сидел со своей «чувихой» за соседним столиком и слышал, как эти

трое, называвшие друг друга заграничными именами и часто поминавшие

и Боснию, и товарища Тито, и нехороших врачей, кого-то намеревались

вскорости зарезать или отравить. Один из типов даже ножик демонстрировал!..

Или что-то в этом роде…

 

Папа все и рассказал дедушке. Папа мой хоть и был «стиляга» и «плесень

», но еще и комсомолец.

 

«Вдруг товарищ Берия совсем не тот, за кого себя выдает? Вдруг он

тоже враг народа, как эти врачи-отравители? А эти странные граждане нерусской

нации?.. Да это югославские шпионы, и они хотят убить товарища

Сталина! Значит, товарищ Берия – тоже югославский шпион и лазутчик

от мерзкого тирана Тито! Да тут минута дорога!» – осенила папу страшная

догадка, и он уже хотел бежать в соответствующие органы, надеясь

прославиться не хуже Павлика Морозова и легендарной в то время Лиды

Тимашук, но дедушка мой папу принялся зачем-то отговаривать.

 

– Ты не знаешь, как это может обернуться для нас! – гудел дедушка,

как растревоженный улей. – Паны дерутся, а у холопов завсегда чубы трещат!

Две собаки дерутся, а третья – не приставай! И доносчику – самый

первый кнут! – вспоминал дедушка всякие народные пословицы, умоляя

папу, комсомольца и «стилягу»...

 

– Пусти, пусти, старый пугливый дурак! – орал мой папа-комсомолец.

– Вот из-за таких трусов немцы чуть Москву не взяли в сорок первом!

Пусти! Мне тоже Орден Ленина дадут, как тете Лиде Тимашук! Да вы еще

гордиться мною будете!.. Враги товарища Сталина хотят убить, а ты!.. А

вот когда его спасет «стиляга», товарищ Сталин разрешит у нас в Союзе

играть наш любимый джаз, а может быть, и...

 

– Не пущу, сукин сын! Погубитель семейства! Переступишь порог –

прокляну!.. – хрипел мой дедушка, загородив входную дверь комодом и

встав распятьем перед ним.

 

А потом… Пятого марта пятьдесят третьего умер тиран и самодур

товарищ Сталин, что очень подозрительно, если припомнить странный

ресторанный разговор… Короче, помер товарищ Сталин сам, или кто-то

сильно постарался? Я не знаю… Помер – и хрен с ним. Между прочим,

как он только помер, так и врачей тех – «отравителей» – освободили очень

скоро. И даже оправдали всех, еще до исторического Съезда. А вот Орден

 

 

 

 

Ленина, данный Лиде Тимашук исключительно «по ошибке» (как написали

тогда во всех газетах), как раз отняли…

 

А ровно в день своего рождения, семнадцатого марта, Берия Лаврентий

Павлович (заместитель Председателя Совета Министров Союза СССР,

Маршал Советского Союза, Герой Социалистического Труда) занимает

должность министра Государственной Безопасности и министра Внутренних

Дел СССР. А с июля того же пятьдесят третьего года товарищ Берия

еще и председатель Президиума Верховного Совета СССР и даже председатель

Совета Министров Советского Союза… Так что правильно папа мой

ничего никому не сказал. А сказал бы не вовремя, был бы как Иван Денисович,

герой известной книжки… Хотя вы, иностранцы, поди ее не читали…

 

– Нет, читали! Читали! – подтвердили горячо Сафронов и Марыся. Мы

и «Архипелаг...» читали, и «Матренин двор», и «Раковый корпус», и в «В

круге первом» – всего Солженицына!

 

– Ну да, у вас есть в Париже «Ардис», а в Нью-Йорке «Новое русское

слово», ну, как же я забыл?! Столько лет пасу интуристов, и вот, совсем

забыл! А вот у нас один раз те книжки напечатали, правда, большими тиражами,

но с тех пор не печатали. Наверное, все же немного боятся? –

невесело смеялся Иван. – Папа мой умный. Он чужим историю никогда

не рассказывал. И дед... Это было чем-то вроде семейного предания или,

скажем, анекдота…

 

А я, когда учился в университете, эту странную историю друзьям по

пьяни разболтал! Хотел покрасоваться перед девушками, дурень! Ну и

дурак был! Никому, никому нельзя у нас в Союзе доверять! Предадут и

продадут! Иуды!..

 

А был я членом молодежного крыла ПНС(Б). Ну, понятно – если

учишься в МГУ на журналиста, то как иначе? Журналист в СССР – солдат

идеологического фронта! Так наши преподы всегда говорили.

 

Как сейчас их вижу… очкастый Леонид Зорин, толстейший Бовин,

моднейший, то есть, во всем заграничном, товарищ Генрих Боровик. Мы

в шутку его называли – «доктор Геббельс»… Так вот, на меня донесли.

И приглашают меня на беседу в Особый Отдел, или, как они говорили, в

«Шестой»…

 

«Откуда у тебя такой рассказ? Кто подсказал? Кто научил рассказывать,

паскуда?» – спрашивает меня мужик из эМГэБэ. А я молчу, как ду

 

 

 

 

 

рень. Не будешь же сажать в тюрьму родного папашу и дедушку!.. Ну, они

напирают, а я не сознаюсь!..

 

Потом они грозили посадить меня «за клевету» и «распространение

заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство высокопоставленных

советских, партийных и государственных работников и иных

высших должностных лиц Союза ССР», и даже думали пришить «антисоветскую

пропаганду и распространение заведомо ложных измышлений,

то есть, знаменитую «антисоветскую» семидесятую статью Уголовного

Кодекса РСФСР. Но все, слава Богу, обошлось…

 

Из молодежного крыла меня с треском вышибли… – со вздохом продолжал

Иван. – Из университета попросили тоже… Долго не брали на

работу. Голодал. Экономил, на чем мог… Хорошо, дружок один армейский

устроил по большому блату экскурсоводом – иностранцев по Москве

водить. А чего? – оживился Иван, – работа, как работа! У нас любой

труд почетен! А тут – работа чистая – музеи, выставки, экскурсии разные.

Или даже театр! Вот недавно был на Таганке, на спектакле у Любимова.

«Антимиры» я там смотрел, «Десять дней, которые потрясли мир»,

по Джону Риду, а еще – «Высоцкого» и «Пугачева»… Был у Кости Райкина

на «Трехгрошовой опере». Был в «Табакерке», «Тартюфа» смотрел

и «Мольера». Да мало ли ещё... Хорошие спектакли! И заметьте, все –

абсолютно бесплатно!.. А что? Хорошая работа! Короче, я на жизнь не

жалуюсь! – завершил наш Ваня свой рассказ. – И не каждого еще сюда

возьмут – языки надо знать. А я знаю английский… – заявил гордо, хлопнув

рюмку коньяка.

 

* * *

 

Хлопнув рюмашку, налил другую, но нестерпимо захотелось… отойти

к востребованному народом дереву. Дойдя же нетвердыми шагами до

щедро политого и даже удобренного пьяненьким народом смердящего

«анчара», Ваня вдруг громко ойкнул и, моментально осев на колени, изрек

мутные потоки рвотной жидкости. При этом несчастный умудрился

крепко приложиться башкой к ближайшей коряге и рассечь себе лоб до

крови.

 

 

 

 

Подбежавшие к несчастному Ивану Ли Мань, Джон Картер и Михаил

Юсуфович немедленно схватили его под руки и оттащили к столу, где снова

посадили на железный стул. Потом девушка Марыся долго отчищала

молоком его одежду и даже умыла пьяное и грязное лицо. Кстати, сам

продукт был взят с целью легкой опохмеловки, но принес иную существенную

пользу.

 

Еле справившись с такой бедой, вся компания, схватив бесчувственного

Ваню под руки, пошла на выход. Вновь спустились в переход, вынырнули

на свет у МУЗЕЯ ЛАВРЕНТИЯ БЕРИЯ и долго-долго искали свой

огромный автобус, на борту которого горело веселое слово «ПОБЕДА».

 

Но автобуса уже не было, потому, покачиваясь и чертыхаясь, пошли

к Садовому Кольцу – ловить такси. Но это было еще не все. В гостинице

бедному Ивану предстояло объяснение с начальством из «Интуриста».

Чтобы спасти Ивана от немедленного увольнения за пьянку на работе, а

также за «международный скандал», и Марысе, и Ли Маню, и Сафронову,

и даже Джону пришлось написать «Объяснительные записки», в коих

они врали, как экскурсовод Иван храбро спасал на территории парка их,

мирных иностранцев, от банды городских скинхедов… Удивительно, что

и такая публика водилась в «образцовом коммунистическом городе», так

что объяснительные надежно «катили».

 

Именно скинхеды, якобы, и расколотили Ване лоб, а уже за это дело

благодарнейшие иностранцы напоили Ваню молоком и омыли его рану

водкой, которую купили в «КАГАНОВИЧЕ» исключительно для дезинфекции.

А когда Иван совсем пришел в себя, они, мол, не зная местного

уклада, практически насильно стали заливать ее Ивану в рот, требуя

принять немного за здоровье… В подтверждение правдивости своих слов

«иностранцы», в порядке неофициального выражения благодарности за

храбрость экскурсовода Ивана и с выражением самой искренней благодарности

всему советскому народу и лично дорогим его руководителям

– председателю Совета Министров Союза Владимиру Владимировичу и

председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР Дмитрию Анатольевичу,

просили руководителей местного отделения известной фирмы

«Интурист» от всего сердца принять скромную сумму в триста долларов

США. На что руководители, слегка потупив очи долу, все же согласились.

Так был спасен Иван.

 

 

 

 

СТУПАЙТЕ В МИР…

 

А потом наступил тревожный и странный день, когда салон огромного

автобуса, на борту которого горело золотом по серебру веселое слово

«ПОБЕДА», не дождался своих пассажиров.

 

Новенький автобус долго-долго стоял на Васильевском спуске, и жаркие

лучики солнца плясали радостными искрами в его свежевымытых окнах.

Никто из астронавтов, ожидаемых с таким нетерпением, не вышел

из гостиницы «Россия» и не поднялся в его салон. И напрасно голосило

радио...

 

Потому что у нас стал теперь человек

 

Настоящим хозяином жизни,

 

Повелителем гор, повелителем рек,

 

Честь и славу поющим Отчизне...

 

Громко и резко неслось над Васильевским спуском из маленьких динамиков,

врезанных в спинки кресел, и даже из большого, принесенного

Иваном, который вначале нервно поглядывал на свои, увы, не золотые,

часики. Потом добежал до «России». А возвратившись, начал куда-то звонить

по сотовому, поминутно матерясь.

 

Автобус стал безнадежно и отчаянно гудеть, как корабль, отдающий

последний салют перед погружением на океанское дно. Потом принял в

себя обескураженного и взбешенного до крайности Ивана. Громко хлопнул

дверцами, и, сверкнув на солнце, уехал. Уже навсегда.

 

К «России» подъезжали новые и новые «Победы». И из них посыпались

здоровенные ребята в сером. Они ходили по Васильевскому спуску, и

по всей Разина – Варварке. Бегали по этажам огромного отеля. Вызывали

автоматчиков с собаками. Что-то искали и кого-то опрашивали. И так весь

день… Но, к счастью для сбежавших астронавтов, безрезультатно…

 

А всего за час пред тем старый Джон, командир международного нейтронного

корабля, «Альфа-Бета-Икс» – Жилая Станция, собрал в бело-

мраморном, коврово-красном нижнем холле свой многострадальный экипаж

и сказал им следующие простые слова:

 

 

 

 

«Я собрал вас не для поезди на экскурсию. Больше никаких экскурсий!

Я собрал всех, чтобы сообщить весьма печальное известие. Как командир,

я собираю вас в последний раз. Вы мне все, как родные! Было время, и

мы стремились к другим мирам, надеясь, пусть тщетно, отыскать искру

внеземного разума. К сожалению, мир земной сошел с ума и занимается

только самоистреблением. Но мы не опустили руки и придумали способ

спасти человечество. Но сейчас… Сейчас я просто растерян и… бессилен.

И еще скажу честно, дорогие друзья, мы застряли тут, в СССР, надолго.

Похоже, даже навсегда… К сожалению, все мои попытки возбудить даже

самый малый интерес к нашему делу, ни в Европе, ни даже в США не

привели к успеху. Дело в том, что в Центре «НАСА» в Хьюстоне нас никто

не помнит… На все запросы отвечают, что никакой международный

нейтронный корабль «Альфа-Бета-Икс» они не отправляли. И тем более

удивляются, узнав, что с нами летали астронавты из России! Моему знакомому

журналисту в Хьюстоне заявили прямо в лоб: «Кто полетит с советскими?

Они ведь… «бериевцы»! А когда мой бедный друг тщетно попытался

уточнить значение этого слова, намекнули, что оно равнозначно

выражению «подонок» и «сволочь»… Мы засели в чужой, параллельной

истории. Ибо есть эффект пространственно-временного искривления,

вызванный адронным коллайдером, или еще, Бог знает, чем. Тут я уже

не специалист, и всем, интересующимся Теорией Относительности Альберта

Эйнштейна – просьба обращаться к капитану ФСБ РФ Сафронову

Михаилу Юсуфовичу, который, впрочем, тоже вряд ли поможет, так как и

его регулярно приглашают на Лубянку. Как я понял, могут возбудить дело

о «незаконном переходе государственной границы СССР», о «попытке

шпионаже в интересах враждебных СССР иностранных государств»… Но

и это не все… Журналисты из «Вашингтон Пост» мне просто-напросто не

верят! Говорят – раз в Хьюстоне нет сведений о вас, значит вы или беглые

преступники-авантюристы, стремящиеся просочиться в США, либо просто

психи. Значит, вам самое место у русских в психушке.

 

А это значит, – продолжал старый майор ВВС США, – что ждать помощи

неоткуда. Так что, полагайтесь впредь только на себя, друзья мои…

Гостиница «Россия» сейчас наш капкан. Удобный и комфортный, но все-

таки капкан – здесь мы все под колпаком у эМГэБе. А значит, пришел час

нам расставаться…

 

 

 

 

Как известно, – добавил майор, – в Москве есть восемь вокзалов. Итак,

разбейтесь небольшими группами. Кто на Ярославский, Ленинградский и

Казанский – те идут со мной. Кто-то на Павелецкий и Курский. Остальные

на Белорусский, Рижский и на Киевский. А кто-нибудь постарается осесть

в Москве, хотя это особенно опасно… Умоляю вас, друзья, сохраните себя.

Здесь, в Союзе, вы – посланцы из другого мира. Не лучшего, не идеального,

а просто другого… Да, и в нашем мире были войны, преступления

и фанатизм, злоба, подлость и вражда. Но были в нем любовь и дружба,

взаимовыручка и бескорыстие! А еще было искусство и вера – в Бога и в

человека! Вы, все же, выдели другой мир! Будьте же его полпредами на

этой несчастной земле! Может быть, кому-нибудь будет суждено проникнуть

за границу СССР. Расскажите всем, кто захочет услышать, историю

нашего корабля и судьбу нашего международного экипажа, затерянного

на просторах Советской Страны! И о порядках, царящих здесь, в «Великой

России», расскажите тоже! О беззаконии и произволе!.. Не рискуйте

попусту – самовольный переход границы опасен и грозит расстрелом или

тюрьмой. Постарайтесь, все же, выжить, и хранит Вас Бог!».

 

Так закончил старый Джон, а потом предложил неуверенно и тихо:

«Давайте споем напоследок?».

 

«Давайте! – послышалось из толпы астронавтов. – А что будем петь?

Гимн Америки? Гимн России? Гимн Китая?» «Даешь «Марсельезу»! –

требовали французы. «Нет, только «Звезды и полосы»! – кричал американец…

 

 

«Все это не годится, – отвечал Джон. – Песня должна быть одна для

всех. Всех нас соединил, повел в дорогу и сдружил космос, бездонный,

черный и холодный. Миры без счета и числа, и между тем – математическая

сообразность и гармония всего во всей Вселенной... Да, такое чудо

мог соделать только Бог!

 

С самого детства знаю я одну старую песню. У нас в Америке ее часто

исполняют в церкви», – и Джон запел...

 

О, благодать! Спасен тобой

 

Я из пучины бед;

 

Был мертв, но чудом стал живой,

 

Был слеп, но вижу свет.

 

 

 

 

Сперва внушила сердцу страх,

 

Затем дала покой.

 

Я скорбь души излил в слезах,

 

Твой мир течет рекой.

 

Подхватили и другие голоса. И песня окрепла:

 

Прошел немало я скорбей,

 

Невзгод и трудных дней.

 

Но ты всегда была со мной.

 

Ведешь меня домой.

 

Пройдут десятки тысяч лет,

 

Забудем смерти тень.

 

Но вечно будем Богу петь,

 

Как в самый первый день.

 

О, благодать, что мне дала

 

Спасенье и любовь!

 

Был мертв, но чудом стал живой,

 

Был слеп, но вижу вновь!

 

К спасенью я хотел прийти

 

Своим мирским путем.

 

Но понял я – лишь благодать

 

Ведет в твой, Отчий дом!

 

Но понял я – лишь благодать

 

Ведет в твой вечный дом!

 

Прозвучали последние звуки молельного и радостного гимна, и весь

зал дружно замолчал. На глазах у многих заблестели нахлынывшие слезы.

 

 

– А что за песня? – спросил негромко Михаил Юсуфович лейтенанта

Ли.

 

 

 

 

– Как? Разве вы не знаете? – искренне удивился Ли Мань. – Это старинная

английская молитва. А написал ее в восемнадцатом веке простой

моряк по имени Джон Ньютон, который до своего обращения к Господу

был жестоким работорговцем, а потом сделал все, чтобы избавить свою

нацию от этого позора. Вот такое стихотворение написал этот грубый человек.

А сегодня этот гимн исполняют на богослужениях уже миллионы

прихожан англиканской, методистской, лютеранской и других традиционных

протестантских церквей в Европе и в Америке, в странах Азии и в

странах Африки. И в Китае, между прочим, тоже. Вот такая песня…

 

«Ступайте в мир! – сказал своей команде старый Джон. – Идите, помогайте

по возможности бедным. Не рискуйте зря головой, но постарайтесь

говорить людям в бериевском Союзе слово истины. Ибо сказано в Евангелии

от Иоанна: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Помогайте людям включать их «нейронный компьютер» – ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

МОЗГ. Это самый надежный инструмент на Земле! И постарайтесь

в этом царстве лжи искать правду! Ведь говорить правду совсем не

означает «вмешиваться во внутренние дела». Так считают лишь лжецы-

тираны. Говорить правду – значит, уже быть свободным! Включайте мозг

и выключайте телевизор. Ибо первый – все, а последний – ничто! И в

первом – надежда России. Да и всего, всего мира Божьего. Всем спасибо!

И храни вас Бог!» – закончил он свою речь и пошел между рядов, пожимая

на прощанье руки.

 

* * *

 

Выкатились долгим эскалатором из гула-воя, что стоял по всему московскому

метро от новых поездов системы «Яуза», от топота и давки, от

вкрадчивого голоса: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…

». Выдавились из нарядного подземелья «Комсомольской-кольцевой

», из-под мозаичных сводов злыми толпами были вытолкнуты на широкое

гранитное крыльцо...

 

Блестящей сковородкой легла перед Сафрономым и Ли, Джоном Картером

и Марысей Комсомольская площадь в этот ранний час, еще влажная

от прошедших минуту назад поливалок. Наполненная желтенькими авто

 

 

 

 

 

циплятами столичного такси. Налитая гулом, гамом, бодрым движением

всего и вся.

 

Причудой русской сказки распластался Ярославский вокзал. С богатырским

шлемом – решеткой на макушке, с серпом и молотом и надписью

поверх – «СССР». Словно изразцовая печка – он поманил к себе невольных

путешественников. Обрадовал цветной майоликой и сразу ободрял

ритмичными рядами приветливых окон в гулких залах ожидания, как бы

суля удачу в скором пути.

 

Сафронова отправили в кассу за билетами… Удивительно, но билеты

были старомодными коричневыми картоночками, которые после пробил

проводник своим тяжелейшим компостером.

 

Вернувшийся с билетами Сафронов радостно заявил: «Тут, оказывается,

еще жить можно! В кассе никто не спрашивает паспортов! Вот четыре

плацкартных».

 

– Совсем, как в детстве… Помню, когда была еще маленькая, ездила

с родителями в Крым. Так у нас были такие же картонные билеты…

Помню гул и духоту. Кто-то ест яйцо за шатким столиком, кто-то спит на

верхней полке, сунув голые ступни в проход. А по соседству парни с патлами

играют на гитарах и что-то поют. Рядом с ними – такие же патлатые

девицы. А на столике уже расстелена газета, на которой колбаса, и хлеб, и

помидоры. И все это так пахнет. А еще на газете – маленькая горка соли, и

стоит бутылочка вина «Агдам», и четыре стакана… А парни поют, и поют,

и поют...

 

Этот поезд в огне,

 

И нам не на что больше жать…

 

Она смахнула слезу, а Джон и Ли смотрели явно понимающе, хотя они

никогда не ездили на таких, вот, поездах, тем более, в Крым.

 

– Я тут спрашиваю одного мужичка, немолодого такого, солидного, –

рассказывал друзьям Юсуфович. – «А не боитесь продавать билеты гражданам

без паспортов?» – А он смеется: «Поезд не самолет, за границу не

угонят!». – «Ну, а как же террористы? – спрашиваю. – Вон, в Чечне неспокойно.

Или там международный терроризм какой? Бен Ладен, к примеру,

или, скажем, палестинское движение «Хамас»? Тогда как?» – Посмотрел

 

 

 

 

он на меня, как на дурачка какого, покачал башкой и говорит: «Ты, видать,

милок, из очень уж глухой деревни прибыл. Неужели в СССР есть еще

такое место, где телевизора «Берия» нет? Нам говорят всегда в программе

«Время» – де «сплошная телевизоризация была завершена в Союзе в

тысяча девятьсот восьмидесятом году». Значит, и тут нам врут, лахудры!

– говорит мужик. – Была Чечня когда-то, мне отец рассказывал такое,

точно… Вернее, Чечено-Ингушская АССР… Но потом их всех в сорок

четвертом в Казахстан выслали. Вроде как за предательство... Говорят, померло

их в дороге – жуть… – перешел мужик на полушепот. – Высылали

зимой, в феврале месяце. Так вот, мой родитель их и высылал. И поезд со

ссыльными сопровождал – конвойным… Прибыли на место, в Казахстан.

И погнали прямо в степь. Жили в землянках. Потом поумирало много…

А после работали они в колхозе, а родитель мой сначала от эНКэВэДэ, а

потом от эМГэБэ был оставлен при комендатуре. Стерег тех ссыльных,

чтоб они не убежали. Впрочем, куда там убежишь. Степь да степь кругом.

Потом, – говорит тот мужик, – кто все-таки выжил, к колхозу пристроился.

Дома возвели и стали себе жить уже на новом месте, только

пока под надзором… Потом умер Сталин. Уже после Двадцатого съезда,

на котором развенчали «культ», Лаврентий Павлович признал ошибки и

перегибы периода культа, но возвращаться никому не разрешил. Так они

и живут в Казахстане. И работают в агрохолдингах на олигарха Хрущева.

«Нецелесообразно возвращать на места своего прежнего проживания, как

уже осевших и укорененных в нынешних местах» – так в специальном

Указе Совета Министров было прописано»…

 

Мужичок подкованный попался. «Пришел, – рассказывает, – Берия

Лаврентий Павлович. С января пятьдесят четвертого у начальства новая

морока. «Преобразование колхозов и совхозов в социалистические агрохолдинги

» – вот как это тогда называли. Стали на селе возводить дома и

огромные фермы. Трактора появились и комбайны – много! И какие добротные!

Особенно – на гусеничном на ходу, ленинградские, с Кировского

завода, волгоградские, да и харьковские. Говорят, что это срочно перепрофилировали

производство танков. Воевать-то Лаврентий ни с кем не

собирался. Вот и переделывали танки на трактора… Машины разные из

Горького пошли. Машина, вроде, наша – ГАЗ-шестьдесят три… Такая – с

тупым носом, а написано на ней: «FORD-GAZ», и цифирка «шестьдесят

 

 

 

 

три» по верху. Или, например, вылитый – ЗИС-сто пятьдесят один. Ну,

это такой тяжелый грузовик с круглым носом. А на нем – «OPEL-ZIB». А

«сто пятьдесят один» – по низу… Это, значит, дружим мы уже с американцами

и даже с немцами. Тогда еще и «западными». Да, были и такие! Ей

Богу, не вру! – перекрестился рассказчик, – до самого октября пятьдесят

пятого Германия была разделена. Одна такая ФээРГэ – страна капиталистическая.

А рядом с ней, через границу – ГэДээР, социалистическая. Потом

их Лаврентий Павлович соединил. Радости-то было… Толпы немцев

у Бранденбургских ворот и плакаты – «СПАСИБО, СССР!» и – «СЛАВА

МАРШАЛУ БЕРИЯ!» – сам по телику недавно хронику видел. В «Международной

панораме» показывал Генрих Боровик. Модный журналист,

завсегда в заграничном костюмчике. Мы его, ради шутки, всей страной

называем «доктор Геббельс» – хохотнул. – «И за что же так?» – не сдержал

улыбочки Сафронов. – «Да он врет так вот… Крутит, одним словом, нам

мозги…» – «Если он врет, так на хрена его смотрите? Вот и не смотрели

бы…» – бросил в сердцах Михаил.

 

«Можно бы и не смотреть, так ведь… привыкли. Для нас что «Время»,

что там «Панорама», как для детей – «Спокойной ночи, малыши». Понимаем

разумом, что – сказки. Однако после сказок спать всегда спокойнее.

Посмотришь в ящик, увидишь, что все на целом белом свете хорошо. В

мире – мирный мир и сплошная «разрядка». Вон, турбину новую пустили.

Скоро спустят со стапелей атомоход «Лаврентий Берия». А наш Вова посетил

больницу в Ярославле… Ну, иногда случаются цунами. Землетрясение

в Японии. Ну, реактор там какой-то у них на Фукуяме накрылся,

ядерный… Я точно не знаю, да нам про то не говорят. Чтобы нас не беспокоть,

что ли?.. Надо будет вечерком «голоса» послушать, а то, по слухам

– Владивосток эвакуируют… Каддафи Муамар шалит. Бомбит своих

повстанцев … А НАТО снова вмешивается, и ведь тоже – зря! Эх, чья бы

корова мычала… Вот и Дима наш, и Вова выступили. Заявили натовской

агрессии против народа Ливии решительный протест… В дружеской нам

Палестине Махмуд Аббас из правительства в Иерусалиме – с Ханией из

партии «Хамас», что из города Газа, вот, неделя, как помирились. До того

жили там, ну, словно собака и кот. Все стреляли друг в друга… А теперь

вот – мир и дружба. А ты придумал какой-то «международный терроризм

»!..

 

 

 

 

* * *

 

Из широких дверей Ярославского снова вышли в толчею Комсомольской

площади, на другой стороне которой, вроде близко, а далеко-далеко,

на другом берегу площадного волнующегося моря из людей и машин,

утыкался в небо флюгерком на трехступенчатой башенке стройный господин

– Казанский. Сочетание частей, каждая из которых была автономна,

но всякая наряжена в один декор – и окна в традиционно русском стиле,

и входные порталы. Россыпи московского барокко по добротным, массивным

стенам. Фантастические причуды часов, и пилонов, и картушей. Вся

эта богатая боярская изба послушно прибегала к трехчастной массивной

башне, почти точному повторению знаменитой башни Сююмбике, что

стоит в Казанском кремле.

 

– Там главный вход на Казанский, – показал на башню Михаил Юсуфович.

– Творение архитектора Алексея Щусева. Памятник архитектуры.

Охраняется государством, поскольку все потолки в залах ожидания Казанского

расписаны художником Евгением Лансере, – пробовал он шутить.

– Композиционным центром здания, я бы даже сказал, его доминантой

служит мощная вертикаль, которая и объединяет раздробленные части

здания в единое целое. И устремляет его вверх – к флюгеру с красивым

петушком…

 

– Из сказки Пушкина, – съязвила Марыся. – Уберите мысленно

властную вертикаль, и все здание вмиг развалится. Чисто композиционно,

что вполне естественно. То есть, зрительно. Потому как, соединено

оно в единый организм также чисто зрительно. То есть, через телевиденье.

Другой опоры вертикали этой нет… Но петушок никого еще в ж…

пу не клевал, потому как он – железный, словно Феликс на Лубянской

площади. Простите, на площади Дзержинского. Но целесообразнее того

же петушка, или ему подобного посадить на башню Телецентра, что в

Останкино. То есть, на самую высокую точку столицы-Москвы. Ибо

если петушок и полетит клевать кого- то, так именно оттуда. С тех высот…

Но этого быть не может, так как мы живем в Союзе, в котором девяносто

первый год уже давно минул и канул в лету, а железный сухарь

на Лубянке остался цел. Как и весь советский строй… имени Лаврентия

Берия.

 

 

 

 

– Ай да Марыся! – игриво сказал Михаил. – Я так понимаю, что сейчас

мы видим зарождение новейшего диссидентского сознания в СССР!

Браво-браво-браво!

 

На что девушка улыбнулась, а потом брызнула смехом. Глядя на нее,

расхохотались Джон, и Ли, и сам Сафронов. Жаркий летний день в Москве

только начинался. А до отхода поезда была еще чертова пропасть

времени. И они решили погулять по площади и потоптаться около вокзалов.

А то, еще когда потом в Москву нагрянешь? Может уже… никогда?

 

В двух шагах от них гнул барочный свой купол павильон метро «Комсомольская

», а подле – вокзал Ленинградский. Старинный корпус из

николаевских времен, с высокою, строгой башней и часиками наверху.

Впритык к нему новый корпус с белым бюстом Ленина на высоченном

постаменте, у подножия которого хоть и лежали за цепями ограждения

букеты живых цветов, но рядом торговцы предлагали свежую прессу c

голыми тетками на обложках и «Тайны китайского секса», а также бумажные

стаканы с «кока-колой с трубочкой» и «xачапури горячие», как было

писано на ценниках.

 

За акведуком, по которому пролетал сейчас бело-сине-красный, обтекаемый,

как авиалайнер, суперпоезд «Сокол», высилась и упиралась в голубое

утреннее небо позолоченным, ветвистым гербом краснвато-песочная

громада гостиницы «Ленинградская». Сбоку нагло пер коробчатым

фасадом и гордился дубизмом широченного крыльца универмаг «Московский

».

 

Гуляя без цели, они набрели на лавчонку, в самом дальнем закутке,

на второй галерее нового корпуса Ленинградского вокзала. Левее дверей

ресторана «Медный всадник» – шикарного места в корабельных канатах,

якорях и моделях старых парусных судов, куда зашли закусить на дорожку.

Плотно забитая между табачных киосков и ларьков с курительными трубками

и ножиками грозного, бандитского железа, кружками и фляжками со

значками разных войск, с шутовскими погонами и аксельбантами, игральными

картами с нагими девушками, шариковыми ручками, грошовыми

будильниками, дрянными радиоприемниками и китайскими часами... рядом

с магазином рыболовных принадлежностей – ЛАВКА БУКИНИСТА.

 

Они вошли под этот желтоватый, мутный свет такой привычной, не

энергосберегающей, лампы, мимо кассы, за которой читала Стендаля ры

 

 

 

 

 

жая, веснушатая, субтильная девица с металлическими круглыми очками

на носу, между тем, не забывая приглядывать за покупателями и за сохранностью

товара.

 

Вошли и зарылись в развалы и побежали пальцами по стеллажам с

книгами.

 

– Ищите что-нибудь в дорогу, господа? – подскочила девица. – Не

стесняйтесь, выбирайте. У нас есть все, и по доступным ценам… Все известные

поэты, на самый изысканный вкус. Сейчас такое, в общем-то,

редкость. Люди предпочитают электронные книги, чтобы не занимать

лишнее место ни в доме, ни в офисе. Иногда даже и… читают, – девица

смущенно поправила сползшие на кончик носика круглые очечки, которые

делали ее похожей на певца Джона Леннона. – Вот Ахматова, вот Цветаева,

это – Блок… – стала предлагать она свой товар, доставая из развала

толстенный черный, или бирюзовый, а то ярко-красный томик. – Берите,

– чуть не плача, говорила девушка в очках. – Теперь народ вообще мало

стал читать. Потому классиков никто не печатает. Говорят – нет спроса на

товар. А экономика у нас в Союзе рыночная. Рынок спрос определяет…

 

– Все понятно… – глубокомысленно сказал Сафронов. – А Максима

Горького товарищ Берия никогда не называл «таким махровым человечищем

»?

 

– Ой, называл! – подтвердила она. – А откуда вы знаете?

 

– Просто Михаил Юсуфович, как и я, учился на ИФЛИ когда-то… – загадочно

произнесла Марыся.

 

– Ой, неужели? – обрадовалась девушка. – Так вы и товарища Солженицына,

наверняка, знали!.. – она смущенно сникла, понимая, что сморозила

большую глупость – явное несоответствие по возрасту не мог понять

разве что полный идиот.

 

– А стихи? – замялась она лишь на мгновение, но тут же что-то

вспомнила и выпалила, рискнув показать интеллект. – А стихи – это

«бомба и знамя», как сказал Владимир Маяковский. Так про него сам

товарищ Берия писал… Только мне он не особо нравится. Может, я и

набитая дура, но эти, по-моему, лучше… Блок, и Марина Цветаева, и

Ахматова.

 

– А вот этих поэтов вам дают читать по филологии? – спросила девушку

Марыся.

 

 

 

 

– Немного дают. А дальше, кто хочет… Спасибо за покупку, господа!

– широко заулыбалась рыжая и защелкала наманикюренными пальчиками

по клавишам кассового аппарата. Аппарат громко хрюкнул, принимая купюры

с Лениным и Берия, и выдавил, не торопясь, товарный чек.

 

ДОРОГА БЕЗ КОНЦА

 

От коробчатого уродства «Московского» – мимо грозно открытых

дверей под светящейся вывеской «ОПОРНЫЙ ПУНКТ МИЛИЦИИ –

03», у которых стояли двое в серой форме с тарахтящими черненькими

рациями – равнодушных, тупомордых, гладкобритых бультерьеров

нового порядка, пахнущих одеколоном «Шипр». Прошмыгнули мимо

этих молодцов испуганными мышками. И… слава тебе, Господи!.. Мимо

грозно блестящих, жадных стальных наручников, мимо черных ремней,

портупей и кобур (c пистолетами Тэ-Тэ внутри, конечно), тяжелых резиновых

палок со свинцовыми сердцевинами внутри, не раз ходивших по

хребтам и ребрам…

 

Мимо попрошаек – древних старух и несчастных бородатых стариков

при медалях, мимо человеческих орд... И были окружены табором,

или… как там они называются. Толпа грудастых и приземистых цыганок

в длинных пестрых юбках. C завораживающими глазами – с синеватыми

белками и воистину бездонными зрачками, с этими бесстыдными кораллами

губ, из которых может литься и невиданная лесть, а через секунду

вылететь в след грязный матюк и страшное проклятие. Таинственные и

грозные амазонки старой Москвы... Следом за цыганками бежали черявенькие,

босоногие дети.

 

– Барин, барин, господин! Дай, я тебе погадаю! Всю правду расскажу!

Счастье тебе будет! И богатым будешь, барин-господин! Деньги будут!

Счастье будет и любовь! Ждет тебя, мой барин, раскрасавица такая – ой,

ой, ой!.. Позолоти, барин, ручку! Дай копеечку!.. – потянула за рукав майора

ВВС США одна молодая, бойкая.

 

– Уйди, тетка! А то сейчас сдам тебя в казенный дом! – отогнал ее

Сафронов.

 

 

 

 

Молодуха махнула цветастой юбкой и, уперев кулачки в бока (как в

опере Бизе изображают страстную Кармен), завизжала, что есть мочи:

«Ах ты б… художник ты моржовый! Сволочь этакая! Чтоб ты не доехал,

говно…! Да провались ты!» – орала дикая таборная дочь, скаля золотые

зубы. Смачно плюнула на перрон и, метя широкой юбкой землю «образцового,

коммунистического», побежала догонять своих шустрых товарок.

 

Счастливо отвернули от разеселой компании «дембелей», пьяных

вдрызг, которые только слезли с поезда и не спешили в город. Обнявшись,

словно братья, эти трое в голубых тельняшках и в страшнейших наколках

на могучих плечах – с черепами и крыльями – радостно шатались по платформе,

подставляя светилу простые и не злые, в общем-то, лица.

 

Шли по серому, нечистому перонному асфальту мимо угрюмых, маленьких

и смуглых дворников-таджиков с метлами, опускающих очи долу,

этих подлинных московских муравьев в ярко-оранжевых желетах. Так вот

и прошли они среди толпы до самого вагона. Меж клеенчатыми баулами

гастарбайтеров и гремучими железными тележками вокзальных носильщиков.

Прошли незамеченными, неузнанными, непризнанными… И слава

тебе, Господи…

 

Новенький вагон фирменного поезда «Северные Зори» приветливо отворил

двери перед четверкой. Они вошли в него… и оторвали последние,

хлипкие нитки. Оборвали концы со столицей. Не пройдет и минуты, как

вся их нелепая московская жизнь растает, останется на разогретом, как

сковорода, перроне Ярославского вокзала, в этом сумасшедшем и прекрасном,

уродливом и безобразном городе – Москве. Поезд легонечко

дернулся и … пошел.

 

Мимо длинных платформ и частокола из бетонных столбиков, соседнего

состава с белыми эмальками «Москва-Ярославль» и окон с пассажирами

за ними. Проплыла пузатенькая водонапорная башня, и потянулись

серые стены из железобетонных плит с рельефами звезды, серпа и молота.

Потом бесконечный глухой металлический забор с колючей проволокой и

прожекторами по верху. Красный пакгауз с аршинными: «НЕ КУРИТЬ!

ОГНЕОПАСНО! ПРИ ПОЖАРЕ – ЗВОНИТЬ 01!» и «ВЕРНЫМ КУРСОМ

ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ! – ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ»… Нефтеналивные

цистерны и открытые платформы с какой-то техникой, укрытой

брезентом. Застекленная будка станционных диспетчеров и крики по

громкой связи: «Эй, вы, на третьем пути! Вы что там, все офонарели?!..».

 

 

 

 

Мимо стареньких вагонов (такие Михаил Юсуфович видал в прежних

фильмах про Гражданскую войну) и… стоянки огромнейших паровозов

– на носу каждого такого мастодонта пласталась облезлою медузой широченная

кровавая звезда.

 

Мимо угольных куч и тарахтящих экскаваторов. Мимо старых женщин

в оранжевых жилетах – с молотками – на путях и молодого мужика с добротным

портфелем рядом с ними. И потянулись мимо сплошной стенки

угрюмых частных гаражей, отделенных от насыпи грязной канавой, полной

болотной водой и бытовым и строительным мусором. Замелькали-запестрели

за грязной канавой яркие растяжки – «JACQUES LEMANS»–

«WITT INTERNATIONAL» – «КАГАНОВИЧ-БАНК» – МЕГАФОН – БУДУЩЕЕ

ЗАВИСИТ ОТ ТЕБЯ»…

 

Вынеслись из плена стен, и замелькали за промытым, радостным стеклом

металлические фермы моста. Грохот-грохот-грохот… Поезд идет

над речушкой…

 

Вот зачастили за окном деревья. И мерно потянулись столбы, и…

вновь столбы… Промелькнул безликими пластинами огромных зданий

современный район, уставившийся в мир чередами балконов и окон. И

сиротские панельки «в шашечку»… Вот на торце одного из домин – два

знакомых профиля – Ленин и Берия…

 

* * *

 

И тут из вагонного радио загрохал рэп. Исполнялся он, как и положено

такому роду творений, на английском языке… Услышав развязанные голоса,

старый Джон Картер сначала крепился, стараясь не вникать в слова

похабной песенки. Просто сидел за столом, сжав от ярости бледные губы.

Но его терпению пришел конец. Он резко поднялся с уютного дивана и

выключил динамик у себя в плацкартной секции. Но, похабная песня гремела

из динамиков соседних пассажирских секций. А там…

 

Мне нет нужды пердеть,

 

Потому что мой пердеж

 

Пахнет лучше тебя,

 

Даже мое дерьмо лучше тебя.

 

 

 

 

Да, я тощий чувак,

 

Но не обольщайся, жирдяй:

 

Так тебя отпинаю,

 

Что психушка покажется раем,

 

Ведь ты явный псих,

 

Что явился сюда –

 

Пернул разок

 

И замолк навсегда.

 

Сидел бы дома

 

Да маялся дурочкой,

 

А то стоишь тут, пыхтишь,

 

Потеешь, как хрен…

 

Частил металлический, неестественно высокий голос.

 

Вместо рта у тебя ж…а,

 

Оттого и пердеть ты умеешь неплохо.

 

Но закрой свою, нахрен, помойку,

 

Хоть твою вонь переношу я стойко.

 

Ведь я утилизатор, мусоровоз.

 

Это не жир, а вес, ты – х…c.

 

От моего апперкота

 

не увернешься,

 

Своими яйцами ты поперхнешься.

 

Будешь знать,

 

Как на бруклинских гнать.

 

Когда кончу тебе прямо в зад,

 

Даже мамочке будешь не рад.

 

А твоя мама – известная сука,

 

И для ублюдка

 

В том будет наука…

 

Вторил тяжелый, низкий, но такой же гадкий голосок.

 

Там ехали русские люди, которые, в своем большинстве, ни слова не

понимали, потому как не знали английского.

 

– У меня ощущение, что мне сейчас эти негодяи плюнули в лицо…

Это омерзительно! Надо сообщить начальнику поезда! Дикость! – возму

 

 

 

 

 

щался Джон. – Уж попадись мне эти молодцы в армии, я бы им живо дурь

из башки повыбил… Да стань я президентом США – первым бы делом

окружил эти крысятники – Гарлемы – частями национальной гвардии и

заставил бы их выходить оттуда по одному. И все оружие сдать строго

на блокпосту… Только позорят Америку! Позорят свою страну, которая

таких бездельников кормит задарма, давая им пособия, и даже болванов

пытается в школе чему-то учить… Банды тунеядцев, преступников и наркоманов…

Нет, это не моя Америка…

 

Сегодня мне так горько и стыдно. Стыдно то, что я – американец! И

мой президент меня совсем не защищает. Сегодня президент, похоже, идет

на поводу у таких ребят! Видимо, позор нашего проигрыша во Вьетнаме

ничему не научил? Перед тем нашу нацию умело разлагали. Свободная

любовь и свободные наркотики. Рок-энд-ролл, и экстази, и, конечно же, эти

«марши мира», за которые платили КаГэБэ в Москве. Несчастная, несчастная

Америка!.. – стонал старый Картер, а поезд летел и летел по России.

 

* * *

 

За промытым вагонным стеклом багрово загоралась и гасла зорька

глубокого июньского вечера. И туманы кружевной пеленой стелились над

широкими полями. Неяркие огни дальних деревень и сияющая подсветка

крупных железнодорожных станций. Частые болотца и домики жалких,

полузаброшенных дач. Высоченные формы линий электропередач. Деревья.

Лес, лес, лес…

 

– Какая удивительная страна, – заметил Джон Картер, – наверное, великое

счастье жить на такой огромной земле?

 

– У всех по-разному, дорогой Джон… – уклончиво ответил Михаил

Юсуфович. – Ведь недаром же говорится: «Что русскому здорово, то немцу

– смерть…».

 

Но старый Картер явно не понял товарища и продолжал начатый разговор.

 

 

– Страна у вас не просто велика географически. У вас – великая страна...

Однако, – продолжил он, смущаясь, – у меня не идут из головы слова

Ивана…

 

 

 

 

– Какие такие слова? – спросил, еще не понимая, Михаил.

 

– Да слова про «погибшую страну». Знаешь, чем пристальнее я смотрю

на все, что происходит тут, в Союзе, тем более кажется, что наш пьяный

гид был в чем-то главном прав! Погибшая, погибшая страна… Не

обижайся, Михаил, но это действительно так.

 

– Нет. Она не погибла окончательно, – отвечал Сафронов, помолчав.

– Пока еще не погибла. Но Россия гибнет, утягивая за собой в пучину

весь Союз нерушимый. И только в этом наш Иван был прав. Знаем ли

мы способы лечения России? Вряд ли… Давным-давно, в девятнадцатом

веке, русский «несогласный» той поры, Александр Иванович Герцен, писал:

«Мы не врачи, мы – боль…». Тогда спасение России многие русские

видели в революции. «Вот придет революция, – говорили они, – вот тогда

народ избавится от деспотизма царя и дворян и сам построит новую,

светлую жизнь…» А потом грянула революция, а за ней пришел в страну

хаос… Тогда и захватили власть в России коммунисты-большевики, во

главе с Владимиром Лениным… Ленин правил в России недолго, но успел

заложить главные основы деспотизма, доведенного до кровавого абсурда

в годы правления Сталина. Потом (В ДАННОЙ ВЕРСИИ ИСТОРИИ), в

результате внутренних интриг в Кремле, к вершине власти взобрался наш

знакомый – товарищ Лаврентий Берия, понимавший всю бесперспективность

милитаризированной экономики, с блеском до того построенной

Иосифом на рабстве миллионов. Однако появление достаточного количества

у противоборствующих сторон в послевоенной «холодной войне»

ядерного оружия навсегда положило конец этим планам безумной экспансии…

Короче, это самое оружие и поставило крест…

 

– Конечно, – заворчал себе под нос Джон Картер. – Да, оно (В ПРЕДЫДУЩЕЙ

ВЕРСИИ ИСТОРИИ) едва вообще не «поставило крест»... И

на цивилизации людей, и на самой биологии. Так что, есть чем гордиться.

 

Но Михаил Юсуфович слов Джона не слыхал и продолжал разглагольствовать...

 

 

– Высвободившиеся от военных нужд ресурсы были направлены в

сферу гражданского производства, которое в дальнейшем использовало их

технологические наработки. Плюс СССР отказался от политики экспансии

своей идеологической модели на Земле, что привело к политике «разрядки

» и способствовало привлечению в страну новейших западных до

 

 

 

 

 

стижений. Например, в пятидесятые в автостроение пришли американцы.

Фирма «Форд» и дочернее немецкое отделение «Опель» многое сделали

для развития автомобильной отрасли в Союзе… Иделогически товарищ

Берия решил плюнуть на всякий там «социализм» и «коммунизм», как на

глобальную идею, оставив эти слова как некие идеологические фетиши,

служащие для обозначения хорошей жизни, справедливости и всеобщего

счастья. Да, капиталистический способ производственных отношений

при весьма небольших социальных гарантиях позволяет поддерживать

сейчас Союз ССР на экономическом плаву. Однако… все больше и больше

видно отставание страны от развитых стран мира. Конечно, «железный

порядок», запрет на забастовки и независимую профсоюзную активность,

плюс наличие неплохо подготовленных, дешевых кадров и огромные базы

сырья, а также наличие внутри страны немалых рынков сбыта готовой

продукции привлекают инвесторов из-за рубежа. Но… гнетущий морально-

этический климат внутри страны препятствует появлению новых партнеров

на рынке…. Что это кончится, рано или поздно, такой же катастрофой,

как и в семнадцатом году, уж точно. Политическая система, не

имеющая двухсторонних связей c народом, начинает гнить и разлагаться

изнутри. Буйно расцветает самый крайний, выдающийся бюрократизм.

Воровство, коррупция властей и произвол милиции. Навязываемый телевидением

культ денег привел уже к массовому воровству и всякого рода

мошенничеству. Полнейшее моральное разложение, отсутствие идеалов и

четких жизненных планов у людей. Распад, разлад, раздрай – все это разорвет

СССР. Кстати, никакая полицейщина Союз не спасет… Впрочем, так

уже было… – кисловато усмехнулся он.

 

– Так что же, неужели многое и вправду… предопределено? Исторически

необходимо? Кажется, так иногда говорит Ли Мань, вспоминая

Карла Маркса? Впрочем, это все – чертовски сложно. Мне всегда больше

нравились деревенские домики, ну, совсем, как у деда в Висконсине. А

еще – поля пшеницы, фермы и зеленые луга, на которых пасутся коровы.

Единственное грандиозное сооружение, что мне по душе, пожалуй, Капитолий

в Вашингтоне, да еще линкольновский известный «карандаш»…

Это очень важно – любить… Мне кажется, что Россию просто… мало

любят! Да, она и болеет оттого, что ее давным-давно никто не любит. «Народ

без души и без веры». И «общество без чести», – кажется, так говорил

 

 

 

 

нам Иван? И он – прав. Глубоко прав!.. В Россию пришла экономика, а

жизнь ушла. И Россия перестала быть Россией… Да, она становится, все

более и более, мертвым «чучелом» прежней страны. Точно так же, как

чучело медведя за стеклянною витриной музея – не есть медведь. Лишь

иллюстрация и фетиш.

 

– Тебе легко болтать… – недовольничал Сафронов, кладя голову на

жесткую вагонную подушку. – Любить Россию… А как ее «любить»?

«Люби траву в стогу, а барина – в гробу», – так, кажется, говорили в России

лет этак двести назад? И сегодня скажут!.. Наша Россия – не просто эти

деревья, холмы и реки. Россия – это люди, их дела. А дела эти – гнусные…

Вот, живет на свете русский человек, – продолжал он полемику с Джоном. –

И что он хорошего видит? Работа у него – собачья, и денег платят мало. Да,

на прилавках нынче изобилие, а вот денег в кошельке – «наплакал кот»…

Историей гордиться? – Снова нет. История кровавая и страшная, история

позора и беды. А еще и друзья му… чудаки. И начальство – последние сволочи.

Дети непослушные, сварливая жена, злая теща и противный тесть. И

машина вновь в починке. По телевизору – вранье, а то чушь и гадость несусветная.

Сходить за водкой в магазин, а он уже закрыт. Ликероводочный

работает лишь до семи вечера, как и табачный киоск. Придешь пораньше

отовариться, а цены в «КАГАНОВИЧЕ» снова взлетели. – «Почему так?

За что напасть такая?» – спросит такой гражданин. Отвечают ему: «Указ

Верховного Совета Союза ССР – «О мерах по борьбе с пьянством и табакокурением

в СССР»… В кабак – нет денег. Книжку почитать – и книжки

в продаже нет! – «Почему?» – «Нет спроса… У нас чисто рыночная экономика

»… А еще, – продолжал Михаил, – чтобы выжить простому русскому,

приходится врать и изворачиваться. И спасаться – от армейского призыва,

от жестокой милиции, от произвола судебных приставов или каких-нибудь

чинуш. А еще – давать взятки. Устраиваться на хорошую работу – подлизываться

к начальству. Немного напрягает? Ничего! Вот, именно такая жизнь

при «Великой Бериевской эпохе»! А когда было по-другому? При Ленине?

При Сталине? Или, может, при каком царе? Мы ВСЕГДА так жили! При

царях. И при коммунистах. И ныне, и присно, и во веки веков.

 

– Человеку не под силу жить так… одному, – отвечал негромко Джон.

– Одному ни жить, ни бороться невозможно. А со Христом – возможно.

Посуди ты сам, – продолжал он говорить под стук колес. – Один, к приме

 

 

 

 

 

ру, откажется смотреть «ти-ви». Потом второй, и третий, и сотый, тысячный…

Или откажется врать, воровать и подлизываться к дикой и жестокой

власти… Я знаю, что это звучит… наивно. Но, кроме нравственного сопротивления,

никто ничего пока не предложил. Любое грубое и эгоистичное

насилие порождало лишь еще более жестокое насилие. Всегда! История

не знает исключений! Значит, ничего, кроме самостояния порядочных

людей, я не могу предложить. Только такая «виртуальная сеть» может сработать.

Нравственное сопротивление и ненасильственные методы борьбы!..

Демократия, идущая снизу – есть самая прочная социально-общественная

форма… А еще – гражданская и национальная солидарность…

Надо только стараться, по возможности, действовать в рамках законов,

чтобы не дать властям повода к законным репрессиям. Очень тяжко, но

возможно отстаивать свои права в суде и обращаться к международному

общественному мнению. Главное тут – не бояться. У страха – «глаза велики

»… Пусть духовно свободных и смелых становится больше, и тогда они

сумеют перетянуть на свою сторону здоровую общественную часть, тогда

и спасется Россия, а за ней и весь проблемный мир… – так говорил Джон

Картер, и ему так сейчас хотелось верить.

 

Дробно стучали по звонким рельсам колеса новенького электропоезда.

И бежали мимо окон бело-сине-красного вагона леса и перелески, и

стелились под его колеса гулкие железные мосты, брошенные через глади

величественных русских рек, властно разрезающих просторные земли.

 

ГОРЬКИЙ ХЛЕБ

 

После того странного разговора Джона Картера и Михаила у Марыси

тревожно щемило сердце. И дух ее тосковал… К тому же пристала

бессонница… Она и раньше не умела спать в поезде. Хорошо Ли Маню.

Дрыхнет себе... А мы? А мы – русские, в своей стране, как беглецы. Или,

вернее, беженцы… Беженцы…

 

«Беженцы – беженцы – беженцы», – стучали в такт вагонные колеса.

 

«Беженцы… Беженцы… – с горечью думала Марыся. – Тяжелый хлеб

изгнания. Горькая, горькая доля…»

 

 

 

 

«Мы не в изгнании, мы в послании…» – вдруг вспомнила Марыся с

ужасом.

 

Белая армия, белая кость.

 

Русские буквы. Французский погост…

 

– А кто это написал? Кто написал?.. Ах ты, Господи-Боже… Хоть стреляй

меня сейчас, не скажу. Вот не знаю, и все тут… Вон, за окнами – целая

страна. И вроде бы Россия, а как бы и не…

 

Хоть похоже на Россию,

 

Только все же – не Россия…

 

Выплыли из дальних закоулков памяти слова стародавней песни. Ее

когда-то под гитару пел отец. А мама ему подпевала. И была молода, и

платьице цветастое. И тогда был эСэСэСэР…

 

Вдруг холодным ветерком потянуло по длинному проходу из незапертой

вагонной, тамбурной двери. То ли привиделось, припомнилось утро

давнее, страшное...

 

Огромное белое здание в центре. И безжалостные танки. Танки, танки…

Вот они с ревом въезжают на широченный Арбатский мост над мутно-

серой рекой и, неспешно громыхая тяжелыми траками, чадя клубами

отработанной соляры, разворачиваясь круглыми головками башен, занимают

огневую позицию…

 

Серые ряды милиции и бесчисленные ОМОНовцы с прозрачными щитами

и черными палками сурово смотрят на жалкую гражданскую толпу.

Грозным строем, цепью в пять непреодолимых для безоружных людей рядов

протянулись они между танками и зеваками на том мосту. И она, такая

маленькая... Неожиданно страшно грохнуло, и… сразу же заложило уши.

Дрогнул, передернувшись на мосту, первый танк. А за ним второй и третий.

И еще, еще, еще. И… толпа взрывается аплодисментами! Слышны и

одобрительные крики, и радостные возгласы.

 

– Бей фашистов! Так им, гадам!.. – голосит какой-то мужичонка.

 

– Так и надо этим депутатам! Будут знать, как идти против нашего Бориса

Николаевича! – восторгается солидная дама в роговых очках. И по-

 

 

 

 

учительски внушительно вещает ошеломленной и растерянной публике:

«Засели там, в Белом Доме… Руцкой, Хасбулатов и…».

 

И снова грохот, грохот, грохот. И едкая, сизая пороховая гарь над толпой.

Над мостом. Над Москвой… И черными прогарами по его белизне

дымится страшное черное пятно. Растет и ширится, как раковая метастаза…

Из этой червоточины вырывается желто-красный огненный язык…

 

Почуяв дрожь, откинула назад голову и долго, тупо глядела в окно.

Глядела и не видела. Так вот и сидела, вжавшись в синий синтетический

диван. Протянула руку к столику и взялась за дребезжащий подстаканник.

Поднесла стакан к сухим губам и c трудом отхлебнула.

 

«Совсем как в детстве. До того самого года, после которого мы уже не

ездили в Крым», – пришла мысль и растворилась так же легко… как железнодорожный

сахар, высыпаемый в стакан с желтоватым подстаканником.

 

Неожиданно обильный дождь застучал в вагонное окно. Заструился,

побежал потоками по стеклам. Забарабанил по железной гулкой крыше.

Горизонт затянуло тяжелой рогожей, и в вагоне сразу стало сумрачно, почти

темно.

 

И хотя проводники включили свет, настроение было мрачноватое.

 

– Едем… А куда мы едем? О том и Бог не знает… – стонал на верхней

полке старый Картер, которому уже надоел и этот поезд, и бесцельность

нудных разговоров. «Они – из России, и как-нибудь пристроятся в своей

стране. Ну, а мы – пропадем…» – со звериной тоской думал он, безнадежно

глядя на размытый до абскракции пейзаж среднерусской равнины.

 

* * *

 

Присела отдохнуть и немного отошедшая от поездных забот Марыся.

Вспомнила про купленные накануне на Ленинградском книжечки. Вытащила,

бросила на столик три томика – красненький, черненький и бирюзовый.

Забралась с ногами на пронзительную синтетическую синь. Над

изголовьем вспыхнула мертвенно-белая, пронзительная галогенка.

 

«В наше время лампы были желтыми. Их свет ласкал, теплился и

звал к себе. А этот – только режет, и режет, и режет… – с раздражением

 

 

 

 

подумала она, и снова накатило... – А какое это «наше время»? Где оно

– «наше»? И какое – «не наше»?

 

– Наше – не наше – наше – не наше – наше – не наше – наше – не

наше, – стучали по рельсам быстрые, злые колеса. И катили длиннейший

состав все вперед и вперед.

 

Устала вглядываться в безнадежно размытую заоконную акварель и

протянула руку к томикам. И распахнула наугад. Вгляделась в черное

по белому и отпрянула, больно обожглась. Потом вчиталась вновь...

 

Когда погребают эпоху,

 

Надгробный псалом не звучит,

 

Крапиве, чертополоху

 

Украсить ее предстоит.

 

И только могильщики тихо

 

Работают. Время не ждет!

 

И тихо, так, Господи, тихо,

 

Что слышно, как время идет.

 

«Точно как написано. Про нас – четырех странников, да не в какой-

то там Вселенной, а вот тут, на Земле… «Ибо будете пришельцами и

странниками на Земле…» – всплыли в памяти когда-то слышанные

строки давней церковной литургии. А глаза все бежали по строчкам.

 

А после она выплывает,

 

Как труп на весенней реке,

 

Но матери сын не узнает,

 

И внук отвернется в тоске.

 

И клонятся головы ниже,

 

Как маятник, ходит луна…

 

Прочла: «Пятое августа сорокового»… Минуту смотрела на дождевые

заокрнные разводы. И взяла бирюзовую.

 

 

 

 

Покамест день не встал

 

С его страстями стравленными,

 

Во всю горизонталь

 

Россию восстанавливаю.

 

Из сырости – и свай,

 

Из сырости – и серости,

 

Покамест день не встал,

 

И не вмешался стрелочник.

 

Туман еще щадит,

 

Еще в холсты запахнутый,

 

Спит ломовой гранит,

 

Полей не видно шахматных…

 

За мутными завесами водяных струй, злобно лупящих в гулкое вагонное

железо, простирались мокрые поля. Убегая из ада городов, мимо

сиротливых деревень, поезд мчался к северным, не в конец еще убитым

рекам, и к поредевшим дальним лесам.

 

Из сырости – и свай…

 

Еще вестями талыми

 

Лжет вороная сталь,

 

Еще Москва за шпалами!

 

«Ну и черт с ней, с Москвой-то… – подумала она. – Все равно, туда нет

хода. А тут еще целая страна. Может, и сами спасемся, и… Безумие? А что

не безумие для нас сегодня?..»

 

Так под упорством глаз –

 

Владением бесплотнейшим

 

Какая разлилась

 

Россия в три полотнища!

 

 

 

 

И – шире раскручу!

 

Невидимыми рельсами

 

По сырости пущу

 

Вагоны с погорельцами.

 

С пропавшими навек

 

Для Бога и людей!

 

(Знак: сорок человек

 

 И восемь лошадей).

 

Так, посредине шпал,

 

Где даль шлакбаумом выросла,

 

Из сырости и шпал,

 

Из сырости – и сирости,

 

Покамест день не встал,

 

С его страстями стравленными –

 

Во всю горизонталь

 

Россию восстанавливаю!

 

Без низости, без лжи:

 

Даль – да две рельсы синие…

 

Эй, вот она! – Держи!

 

По линиям, по линиям…

 

Дочитала до конца: «Двенадцатое октября тысяча девятьсот двадцать

второго...» – и долго-долго, погасив ночник, смотрела на бегущие по стеклу

дождевые капли.

 

* * *

 

Вагонные разговоры за чайком – нехитрая забава и немудреное средство

от противнейшей дорожной скуки. Вот и снова они неспешно нача

 

 

 

 

 

лись. Ибо времени и в самом деле было, извините за плоский юмор – «вагон

». Пустая болтовня и зряшное сотрясение застоялого, словно запертого

в металлическую банку, уже запоганенного запахами воздуха.

 

– Вот раньше тут… – забулькал словами старый Джон, – говорили:

«Коммунизм – победит!». Так и писали на заборах – от Вильнюса и до

Владивостока. Победит де коммунизм, и точка. Вернее, восклицательный

знак!.. И знаете, друзья… – вздохнул он тяжело, – чем дольше я смотрю

на человечество, тем больше кажется, что такая хрень, в конце концов,

и победит. Вы и сами помните тех наших дикарей… Ну, чьи потомки

адаптировались по окончании всемирной атомной войны? Какое там – по

Марксу-Энгельсу – устройство завелось меж ними? А ну, Ли Мань, знаток

марксизма, отвечай? – шутливо подмигнул он лейтенанту и уже отвечал на

свой вопрос. – Коммунизм! То есть, самое примитивное и дикое устройство,

из всех бывших на нашей планете!

 

– Это не совсем так, дорогой Джон, – мягко парировал Ли Мань. – У

них на том этапе явственно был виден переход к феодализму. А вот наш

друг Михаил и того больше для них постарался. Вначале напугал бедняг

карабином, потом объявил себя «пророком» и заставил их искать артефакты

погибшей культуры… Потом зачем-то ввел единобожие, разыграв

перед несчастыми пародию на крещение Владимиром Руси.

 

– Завел там церковь и даже построил монастырь. И научил иных бедняг

читать-писать и даже чистить зубы! Кипятить воду перед тем, как пить, и

прочее, и прочее… – со смехом поддержал игру Сафронов. – Эх, хороши

были те дикари! Их мир был наивен и так молод. И сам я был тогда…

молод. Хоть и немного времени прошло, – добавил он с усмешкой, – такой

вот пространственно-временной парадокс… Дикари, говорите?.. Ну, нет!

Вот из кого мог выйти прок… cо временем!.. Не то, что... – осторожно

кивнул в строну двух патлатых парней в черных прикидах, разливавших

за столиком «Столичную» в немытые стаканы.

 

– Жалеешь, значит, дикарей? – усмехнулся Джон Картер. – Неужели

тут такие, что даже ФээСБэ Российской Федерации уже не по зубам?.. Ну-

ну… – подначивал он Михаила.

 

– Да, мы живем среди новых дикарей! – горячился Сафронов в ответ.

– Бывали в истории вот такие цивилизационные провалы. Темное средневековье,

когда на целое тысячелетие Европа забыла о достижениях периода

античности. Тогда многие попы, монахи… даже короли не умели ни

 

 

 

 

читать, ни писать, ни считать. Цивилизация упала в бездну войн и невежества.

Но и тогда находились герои… Томазо Кампанелла, Томас Мор,

Николай Коперник, Галилео Галилей... вывели мир из спячки. А дальше

Мартин Лютер, Кальвин и Ян Гус…

 

– Ну да, да… Сперва Калигула… еще Нерон… Потом царь Грозный

Иван Васильевич, со своим Малютой-Оком Государевым. После Генрих

Четвертый… Ну, немного сбоку – Макиавелли. И кардинал Решелье.

Опять же Оливер Кромвель… Робеспьер Максимилиан, упокой Господь

его душеньку!.. И – коммунисты… И большевики: матрос Дыбенко с

Александрой Коллонтай… – отвечал усмешливо Картер.

 

– Перестаньте… – взмолилась Марыся. – Лучше, вот, послушайте, – и

прочла из красной книжки...

 

Девушка пела в церковном хоре

 

О всех погибших в чужом краю,

 

О всех кораблях, ушедших в море,

 

О всех, забывших радость свою…

 

И голос был сладок, и луч был тонок,

 

И только высоко у Царских врат

 

Причастный к тайне, плакал ребенок,

 

О том, что никто не придет назад.

 

Она отвернулась, уставившись в размытый дождем пейзаж за вагонным

стеклом. А потом, немного помолчав, заговорила, обращаясь даже не

к притихшим друзьям, а как бы в бесконечность...

 

– Давным-давно я жила в большом, уродливом доме, стоявшем недалеко

от железной дороги. Дом был старый, панельный. Весь в таких

бело-синих шахматных квадратиках. А на глухом его торце, где была мусорка,

напротив бедного детского скверика с ржавыми качелями и кривой

деревянной горкой, красовался портрет Ленина с цифрами – «тысяча восемьсот

семьдесят – тысяча девятьсот семьдесят». А еще серп, и молот, и

звезда. Вернее, даже не звезда, а просто звездочка, какую носили тогда октябрята.

Я еше не была октябренком, но видела такую у старшей сестры…

И у нас под окнами все время грохотали – грохотали – грохотали – поезда.

 

 

 

 

СКАЗАНИЕ О МОСТЕ

 

– Дом наш был недалеко от железнодорожной станции, я так хорошо

это помню… Надрывные гудки локомотивов и матерня диспетчеров из

хриплых рупорков. Грохот и скрежет вагонных составов. Стук сцепок. И

сцепщики-обходчики – усталые небритые мужички в пронзительно-оранжевых

жилетах, шагавшие вдоль «железки» c молотками и какими-то металлическими

ящиками. Стук по рельсам и свистки. Свистки, свистки…

 

Я-то жила у железной дороги. А школа, где я проучилась десять лет, на

другой строне, и через линию был перекинут старый, угловато-грубый металлический

мост. И все десять лет я ходила по этому страшному мосту...

Высоченный такой. В детстве он казался особенно большим… – улыбнулась

она. – Вот, этот мост казался мне огромнейшим творением. Вернее

даже, тварью… Короче, для меня мост был, как будто бы, живой. Словно

это дракон, динозавр или кит. Кит, меж решетками-ребрами которого, по

деревянным доскам, брошенным над бездной, ходят люди. Ну, а я была

тогда маленькая-маленькая. И, как все большое, непонятное и грозное,

он сильно занимал мое воображение. Мне даже казалось, что мост, он,

как бы, был всегда. Словно не сооружен людьми, а это – дар природы или

что-то в этом роде…

 

Дважды в день я ходила над бездной. По скрипучему мосту с чуть прогибавшимися,

истертыми досками. И смотрела себе под ноги, чтобы не

запнуться. А еще там было скользко зимой. На этих широких лестницах

с полустершимися ступенями, обитыми железом по краям. Надо было

очень аккуратно спускаться с моста, держась за высокие железные перила.

И не смотреть при этом вниз.

 

Идешь, а над головою – ребра рыжих от старости ферм. А по бокам

– высоченные железные листы с ободранной непогодой рекламой: «Продаю…

Покупаю… Потерялась собака… Концерт… Выступление экстрасенса…

Цирк»… Эти железные листы специально прибили, чтобы вниз

ничего не бросали – ни окурков, ни бутылок… ничего другого. Вот народ

и приспособился – объявления расклеивать.

 

Идешь, и вдруг доска, истончившаяся наполовину, под ногою неверно

заскрипит. Вмиг опустишь глаза и видишь в щель крышу пассажирского

 

 

 

 

зеленого вагона – одного, другого, третьего, несущихся длинной чередой.

Или чернеющую угольную кучу на открытой платформе... Или грязно-белую

цистерну. Или бревна – штабелями.

 

Поднимешь глаза над страшной лестницей, и такая ширь – станция и

пакгаузы. И путаница блестких стальных путей. Огни семафоров и глазки

у стрелок. Череда зеленых или красных вагонов и белых цистерн. Над

всем – лес из столбов, с паутиной проводов и тарелками электроизоляторов.

И крики по громкой связи, словно грай неведомых птиц, в этом причудливом

железном лесу.

 

Вечерами, когда все сиренево и зыбко, и семафорные огни светятся

кровавыми рубинами или зеленоватыми изумрудами, белый мертвый свет

прожекторов заливает колоссальное пространство... Перевалочный пункт

– в Преисподнюю? И хочется полететь с этого страшенного моста. Мимо

огромных окон ремонтных цехов, с их грохотом, звоном и брызгами электросварки.

Взмыть под небеса и подняться выше. Выше. Выше полосатых

труб тепло-электроцентрали. Выше ее серовато-белого дымка, такого безобидного,

на первый только взгляд, но копотно-удушливого, едкого, в те

дни, когда он падал на город.

 

Хотелось, как хотелось мне тогда летать… – продолжала говорить она

с таинственной улыбкой, словно пребывая в забытье. – А глянешь с моста

вниз, и жутковато так. Кругом железо, грязное и ржавое. И камни, прокопченные,

промаслянные камни внизу. Истертое серое дерево, нервно

скрипнувшее под ногой.

 

Порою кажется, что весь наш мир – такой же ржавый, старый и истертый

ногами мост. Мост, переброшенный над бездной, c которого многие

хотели бы взлететь. Вот они и прыгают с моста. Летят всего секунду и…

разбиваются о камни.

 

В детстве у меня была удивительная книжка про Алису, которая провалилась

в норку кролика и угодила в Страну Чудес… Там было много-

много диковин – Сумасшедший Шляпник и Чеширский Кот, чем-то мне

напоминающий сейчас товарища Берия… – заулыбалась она, вспоминая

того и другого. – А еще я прочла чудное правило – чтобы всегда оставаться

на одном месте, надо очень быстро бежать…

 

– Интересное правило… – заметил Михаил Юсуфович. – И не только

с точки зрения теории Эйнштейна… Вот, бежит история России, да и

 

 

 

 

всего мира. Та, настоящая, в которой мы родились. И – эта… – указал он

пальцем за вагонное стекло. – История бежит, бежит, а результат – один

и тот же. Я уже говорил, что в квантовой физике, получившей начало от

Альберта Эйнштейна, считается допустимым, что частица одновременно

движется по всем возможным траекториям, но с разной степенью вероятности…

Удивительно, но это работает и в сфере экономической и социальной

практики.

 

– Видимо, надо бежать еще быстрей, и быстрей, и быстрей. Тогда, может,

хоть что-то переменится. И тут, и там – везде… – сказала Марыся со

вздохом и взглянула на печально притихших друзей. – Только мы пока так

еще не умеем…

 

ВСЕМУ КОНЕЦ

 

Скрежет. И тяжело заваливающийся на бок бело-сине-красный новенький

вагон. Один, второй и следующий...

 

Удар… грохот и… толчок. Все перевернулось, полетело вверх ногами…

Ударило больно в висок. И… погасло.

 

Вагоны, словно фишки домино, и электровоз, зарывшийся носом в болото.

 

 

А потом надрывный вой сирен и фургоны «скорой помощи». Марлевые

маски на склоненных лицах, пропитанные дождевою влагой. И матерящиеся

усталые cанитары в плащах-дождевиках, густо замаранных

кровью, копотью и рыжей глиной. «Тут еще… Несите четыре мешка! И

скорей!» – говорит спокойно в рацию кто-то в «сером» и оформляет «Визу

на транспортировку тел погибших»…

 

– А уцелевшие где?.. Где раненые?.. – орет черненькая трубка у него на

поясе. – Отвечайте, мать-мать-мать!..

 

– Не волнуйтесь, все в порядке, товарищ генерал… – сняв ее с ремня,

отвечает, вытянувшись в струнку. – Изолированы. Уже изолированы.

Наш Шестой Отдел сейчас на месте транспортной аварии… Работает

оперативно… Всех живых уже забрали… Сначала – в «травму». Потом

все будут помещены в клинику Института судебной психиатрии имени

 

 

 

 

Сербского, где им вколют это… тьфу ты, черт… забыл… – бормочет

он себе под нос. А после бодренько выпаливает... – Ну, для прочистки

памяти. Чтоб не помнили об «этом» и другим не рассказали. А кто выживет

– тот и выживет… – усмехается он кривовато и охотно поддакивает...

– Да, погибших рассуем по моргам. По Москве, области… Иногородние

пойдут, как «без вести пропавшие», а москвичи, как жертвы

ДТП…

 

Дымящиеся крайние вагоны. Усталые брандмейстеры в прорезиненных

робах, заливающие почерневший остов хлопьями густой пены. Санитары

с носилками. Обгоревшие трупы по краю насыпи. И окровавленная,

вывернутая девичья рука из-под мокрой простыни… И дождь. Дождь.

Бесконечный, противный дождь, лупящий по желтой глине. Все скорее,

все быстрей. Шибче, шибче… Пузыри вздуваются в рытвинах разъезженной

проселочной дороги.

 

– Небо плачет… – говорит молоденький санитар и, присев на корточки

над рыжей лужей, отмывает руки от крови и копоти. Встает и смачно сплевывает

в воду. И снова принимается за дело…

 

…Вот первый, второй, вот третий труп, и… Только не надо смотреть

на них, и ни о чем не думать. Навсегда – в крематорий, в печь. Серовато-

белый, а уж после черно-копотный дымок. Забросили людей, как в дальний

Космос. Пропали без вести, и точка. Ни сообщений в прессе, ни весточки

родным…

 

 

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА, ИЛИ ЭПИТАФИЯ

 

– Ну, вот мы и дома, – сказал с улыбкой Джон Картер и ласково похлопал

по плечу Ли Маня. – И кто, в конце концов, оказался прав?

 

– И ничего такого… – отозвался Сафронов. – Обыкновенное пространственно-

временное искривление и парадокс, вызванный образованием

антиматерии, произошедший в результате ускорения элементарных частиц…

– начал он теоретизировать. – Так, cогласно Теории Относительности

Альберта Эйнштейна… – добавил он глубокомысленно, но неожиданно

осекся. Посмотрел на всех очень пристально. И замолчал.

 

И все молчали... И смотрели с изумлением – без порезов, без царапин.

 

– Чудо… Это чудо… – говорили и не верили. И не видели метин недавней

беды. Они – вмеcте?.. И они – живы?.. Только... не достать стакана

со столика. Не взять листа бумаги… И еще – легко-легко. Так легко, что

хочется взлететь, и…

 

Вот и Ли, и старый Джон, Сафронов и Марыся. Перед ними, словно за

стеклом иллюминатора, как когда-то в бездонной космической мгле, проплывала

голубая, и коричневатая, и снежно-белая атмосферная толщь и

твердь земная. Цепи темных гор и зелень амазонской сельвы. Вот ниточки

и ленты рек. Блики солнца в озерах и заливах. Спиралями закрученные

облачные вихри, гигантскими улитками распластавшиеся над Землей...

 

 

 

 

Антон ТЮКИН

 

ДИКАЯ ПЕСНЯ

 

(фантастическая повесть)

 

Литературный редактор и корректор Нина Писарчик

 

Подписано в печать ............2012 г. Формат 60х84/16.

 

Усл. п. л. . . Тираж экз. Заказ №