Моррисон Тургенев Хирургия Рождество

Сергей Филиппов

тел: +7 978 887 5797

e-mail: vrach4@yandex.ru

 

МОРРИСОН ТУРГЕНЕВ ХИРУРГИЯ РОЖДЕСТВО

ничего, кроме правды

 

АВТОР: Во-первых,

миорелаксанты – это препараты, блокирующие передачу импульса от нервов к мышцам и обратно. Самый известный из них – яд кураре. Не работает ни одна мышца, включая дыхательные. При введении этих препаратов, человек без медицинской помощи умрёт в полном сознании от того, что не сможет ни то, что пошевелиться, а даже – вдохнуть. В современной анестезиологии, эти препараты используются при наркозе во время операций на брюшной и грудной полостях, чтобы хирург не испытывал трудностей от сокращений мышц пациента. Кроме миорелаксантов, при наркозе используются наркотические анальгетики – для обезболивания, и гипнотики – чтобы пациент спал. При небольших операциях, применяются препараты, совмещающие свойства гипнотика и анальгетика, например – кетамин.

Во – вторых,

мне – двадцать два и я первый год в ординатуре по хирургии.

В-третьих,

СВЕТА КОШКИНА, медсестра-анестезистка…. Ой…. О ней дальше будет много,  поэтому, сначала познакомлю с остальными ПЕРСОНАЖАМИ этой истории:

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА ОКУНЕВА, медсестра приёмного отделения

ОЛЯ КАЛАШНИКОВА, медсестра в операционной

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ИГНАТОВ, врач анестезиолог-реаниматолог

 

ХИРУРГИ:

АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ОРЛОВ, профессор

ОЛЕГ ВЛАДИМИРОВИЧ СОКОЛОВ, доцент

НИКОЛАЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ ГОЛУБЕВ, ассистент

СЕРГЕЙ ГЕННАДЬЕВИЧ ВОРОБЬЁВ, ординатор (это я)

 

СТУДЕНТЫ:

ВЛАДИМИР МИТРОФАНОВ, ВАЛЕНТИНА САМОЙЛОВА

 

ДВА МЕНТА в форме майоров

ПСИХИАТР ОЛЕГ ПАВЛОВИЧ (П.О.П.)

 

ПАЦИЕНТЫ:

1. ИНОРДНОЕ ТЕЛО ПРЯМОЙ КИШКИ
2. ПОДКАПСУЛЬНЫЙ РАЗРЫВ ПРАВОЙ ДОЛИ ПЕЧЕНИ
3. ЗВЕЗДА
4. ПРИКРЫТАЯ ПЕРФОРАЦИЯ (и его СЕСТРА)

 

 

Итак, сутки под Рождество 200… года, отделение экстренной хирургии городской больницы №… , являющееся учебно-производственной базой медицинского университета города N, осуществляло самое обычное дежурство по «скорой помощи». Это значит, что все неотложные состояния, которые могли потребовать немедленного хирургического вмешательства привозились к нам…

 

07.55

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Идите, там, в смотровой, привезли.

ВОРОБЬЁВ: Так ещё без пяти восемь.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Областная не принимает уже.

ВОРОБЬЁВ: Вот молодцы какие!

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Молодцы – в жопе огурцы. Отпустите уже скорую, а?!

ВОРОБЬЁВ: Только для вас, драгоценная Марья Васильевна.

 

1. СМОТРОВАЯ

ВОРОБЬЁВ: Что привезли?

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Инородное тело прямой кишки.

ВОРОБЬЁВ: Огурец?

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Почему огурец?

ВОРОБЬЁВ: Просто предположил.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Нет, не огурец. Морковка.

ПАЦИЕНТ 1:  У меня геморрой, доктор. В Интернете написано морковкой натирать.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Можно диссертацию писать – «Лечение геморроя овощами по материалам сети Интернет».

ВОРОБЬЁВ: Что случилось?

ПАЦИЕНТ 1: Я морковку выбрал не большую и не маленькую. Среднюю. Восемнадцать сантиметров. Помыл и почистил овощечисткой. Отрезал хвостик. Начал массировать анус. Поначалу – нечего, а потом увлёкся, она – раз и ушла. Не надо было хвостик отрезать, да, доктор?

ВОРОБЬЁВ: Снимайте штаны, вставайте на локти и колени, показывайте.

ВОРОБЬЁВ осматривает anus, надевает перчатку, проводит пальцевое исследование per rectum.

Понятно. (ВРАЧУ СКОРОЙ ПОМОЩИ) Оставляйте. Подписывает сопроводительный лист.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: С почином (уходит).

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ВОРОБЬЁВ: Марья Васильевна, у нас есть штопор?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Забухать вместо дежурства решили?

ВОРОБЬЁВ: И занаркоманить. Кто сегодня из анестезиологов дежурит?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Владимир Васильевич, а из сестёр – Светка. Ой,… аж с лица спали. Что только вы все в ней понаходили? Длинная, худая, угловатая, волосы медные, в веснушках вся, глаза монгольские раскосые гигантские болотные, в оттопыренных ушах по пять серёжек в каждом, рот огромный, как у лягушки, жопа с кулачок, титьки такие, что можно в теннис играть вместо мячиков. Никому не даёт. Даже Орлова отшивает, даром, что профессор. Он сегодня старший у вас? Кто ещё в бригаде?

ВОРОБЬЁВ: Соколов и Голубев. Я сам скажу анестезиологам.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Не хирургическая бригада, а птичий двор какой-то: Орлов, Соколов, Голубев, Воробьёв.  А Светка-то – Кошкина! Обломитесь, пернатые.

ВОРОБЬЁВ: Найдите мне штопор, Марья Васильевна.

 

1. ОТДЕЛЕНИЕ АНЕСТЕЗИОЛОГИИ

ВОРОБЬЁВ: Света, здравствуйте, а Владимир Васильевич далеко?

СВЕТА: Сейчас подойдёт.

ВОРОБЬЁВ: У нас пациент с инородным телом прямой кишки. Нужен наркоз.

СВЕТА: Кто извлекать будет? Вы?

ВОРОБЬЁВ: Думаю, что старшие товарищи доверят мне это непростое дело.… лишний раз в жопе поковыряться. (Воробьёв смеётся, Света серьёзная). Простите, неудачная шутка.

СВЕТА: Готовьте пациента, я вколюсь, пока Владимир Васильевич идёт.

ВОРОБЬЁВ: Спасибо.

Пауза

СВЕТА: Что-то ещё?

ВОРОБЬЁВ: Да… то есть, нет. Нет, ничего. (Уходит).

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ

СОКОЛОВ: Я когда такой молодой, как ты, Серёга, был, осваивал ректороманоскопию. У меня пациент один,  раз по пять в день подходил, - пойдёмте, доктор, -  говорит –  аппарат вставим, вам тренироваться надо, а я готов служить тренажёром. А ещё был один дедок из деревни, так тот вставил себе хвост свиньи. – Дурака, - говорит – валяли. Свинью зарезали, самогонки выпили, вот он и вставил. А там щетина, ого какая! Вставить-то легко, а вот вытащить  против шерсти – никак. Вот это я понимаю! А ты говоришь, - морковка.

ОРЛОВ: Что думаете делать, Сергей Геннадьевич?

ВОРБЬЁВ: Думаю, дать наркоз и  штопором извлечь.

ОРЛОВ (ГОЛУБЕВУ): Николай Евгеньевич, помогите молодому коллеге.

ГОЛУБЕВ (ВОРОБЬЁВУ): Анестезиологи в курсе? Кто у них сегодня дежурит?

ВОРОБЬЁВ: Все в курсе, пациент в малой операционной, Света уже вкололась в вену, Владимир Васильевич сейчас подойдёт.

Пауза

СОКОЛОВ: Вообще-то, случай интересный и непростой. Можно, даже, сказать – сложный.  Давайте, я, как доцент, помогу молодому ординатору.

ГОЛУБЕВ (СОКОЛОВУ): Я справлюсь, Олег Владимирович. Алексей Николаевич ведь мне поручил.

СОКОЛОВ (ОРЛОВУ): Николаич, я думаю тут нужен кто-то поопытней, мало ли что….

ОРЛОВ: Вы правы, Олег Владимирович. Прямая кишка – дело тонкое. Не дай бог…. Вдруг – разрыв….  Давайте-ка лучше я помогу…. Даже нет. Я сам извлеку. А вы, Сергей Геннадьевич, идите в учебный класс, там двое студентов пришли на дежурство, двойки отрабатывать. Берите их, и гоняйте по полной.

 

1. УЧЕБНЫЙ КЛАСС

ВОРОБЬЁВ: Какие неотложные хирургические диагнозы вы знаете?

МИТРОФАНОВ: Ножевые ранения.

ВОРОБЬЁВ: Правильно. Колотые, резаные, огнестрельные, рваные, укушенные раны, которые могут быть проникающими в полости тела или непроникающими; термические и химические ожоги. Ещё?

МИТРОФАНОВ: Аппендицит.

ВОРОБЬЁВ: Верно. Острый аппендицит, который называют «обезьяной всех болезней». Кстати, почему?

МИТРОФАНОВ: Потому что, его симптомы могут быть похожи на многие другие неотложные хирургические состояния.

ВОРБЬЁВ: Какие, например?

МИТРОФАНОВ: Острый холецистит, острый панкреатит, почечная колика, острая кишечная непроходимость…. (пауза)

ВОРОБЬЁВ: Ещё?  (пауза) А что это у нас Самойлова отмалчивается?

САМОЙЛОВА: Сергей Геннадьевич, я себя плохо чувствую, у меня живот болит и под левой грудью ноет, где сердце. Можете посмотреть? Только пусть Митрофанов выйдет.

Пауза

ВОРОБЬЁВ: Нам в любом случае пора идти в приёмное отделение. Там я вас и посмотрю. Пойдёмте.

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ВОРОБЬЁВ: Привезли кого, Марья Васильевна?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Не каркайте. Вы же не Воронов, а Воробьёв. Вот и чирикайте себе со студентами.

ВОРОБЬЁВ: Это, Марья Васильевна, студент Митрофанов Владимир…. Как вас по отчеству?

МИТРОФАНОВ: Владимирович.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: На что он мне сдался с таким именем и отчеством? На царство его венчать?

ВОРОБЬЁВ: Научите его, объясните – с чем едят документацию приёмного отделения, приголубьте. Мне ли вас учить?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Голубок он, что ли, голубить его? Тоже пернатый?

ВОРОБЬЁВ: Мы сейчас со студенткой Самойловой в смотровой пообщаемся, потом она – тоже к вам, а я – в ординаторскую.

ВОРОБЬЁВ и САМОЙЛОВА уходят

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Двоечник?

МИТРОФАНОВ: Я просто психиатром быть хочу, и хирургия мне с трудом даётся.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Это правильно. Лучше в души людям смотреть, чем в жопы.

 

1.  СМОТРОВАЯ

ВОРОБЬЁВ: Рассказывайте, что вас беспокоит?

САМОЙЛОВА (быстро снимает верхнюю часть хирургического костюма и ложится на кушетку). Вот здесь, под левой грудью, в пятом межреберье, как раз в проекции верхушки сердца что-то тянет и отдаёт вниз, в живот, вот сюда.

ВОРОБЬЁВ: Валентина… как вас по отчеству?

САМОЙЛОВА: Можно просто Валя.

ВОРОБЬЁВ: А всё-таки?

САМОЙЛОВА: Да зовите Валя и всё… ну, если что – Александровна.

ВОРОБЬЁВ: Валентина Александровна, боль связана с изменением положения тела? С дыханием? С физической нагрузкой?

САМОЙЛОВА: Да, когда нагрузка, когда часто дышу и… кричу, то бывает больно. И когда положение тела часто меняю тоже.

ВОРОБЬЁВ (пальпирует): Здесь больно?

САМОЙЛОВА: Когда вы трогаете, то даже приятно.

ВОРОБЬЁВ: Встаньте и повернитесь спиной.

САМОЙЛОВА: Лифчик не мешает? Снять?

ВОРОБЬЁВ: Нагнитесь вправо. Теперь влево. Тут всё понятно. Это межрёберная невралгия. Одевайтесь.

САМОЙЛОВА: Уже?

ВОРОБЬЁВ: Нестероидные противовоспалительные в среднетерапевтической дозировке.

САМОЙЛОВА: А нагрузки можно? Ну, когда дышу, кричу и положение тела меняю?

ВОРОБЬЁВ: Только под пристальным врачебным контролем.

 

1. МАЛАЯ ОПЕРАЦИОННАЯ

Пациент 1 лежит в проктологическом кресле под капельницей. Свёта заполняет медицинскую документацию.

ПАЦИЕНТ 1: Девушка, как вас зовут? (Света не отвечает). Вы не поймите меня превратно, я к вам не клеюсь, в моём положении это было бы глупо, да и женщины, честно говоря, не по моей части.  Но у вас такая необычная внешность… Вы, каких кровей будете? (Света не отвечает). Извините, а чего мы ждём? Нет-нет, я не ропщу, просто интересуюсь – где тот мужчина, который придёт за моей морковкой? А то меня так разбарабанило, что я сейчас лопну.

СВЕТА: Аллергией не страдаете?

ПАЦИЕНТ 1: Только на равнодушие.

СВЕТА: Венерические заболевания, ВИЧ?

ПАЦИЕНТ 1: Вы спрашиваете, потому что я гомосексуал?

СВЕТА: Это стандартные вопросы для всех.

ПАЦИЕНТ 1: Тогда ВИЧ. (пауза). Это правда, я не шучу.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ

СОКОЛОВ: Николаич, а что это вы не идёте урожай морковки собирать?

ОРЛОВ:  Игнатов в очередной раз дочь из ментовки забирает. Вот  и опаздывает.

СОКОЛОВ: Опять подралась? Бедовая девка.

ВОРОБЬЁВ: Алексей Николаевич, можно я студентов пришлю посмотреть, как вы инородное тело извлекать будете? Они сейчас документацию приёмного отделения изучают и очень просили показать им какую-нибудь хирургическую манипуляцию.

ГОЛУБЕВ: Пусть приходят смотреть, как я плевриту из третьей палаты дренаж менять буду.

СОКОЛОВ: Я, Серёга, когда такой молодой, как ты был, как-то раз, одному наркоману по два литра гноя из каждого бедра выкачал.  Он по скорой поступил. Бёдра, что твои вёдра. Пунктирую – гной. Надо вскрывать. Его из приёмного отделения подняли, в палату положили, анализы взяли. Лежи – говорю ему – через полчаса операция. А сам пошёл других больных смотреть. Тут, как на грех, время обеда. Ну, наркоман мой – шасть в столовую, и пожрал от пуза. Через полчаса анестезиолог мне и говорит – на сытый желудок наркоз не дам, а то он в собственной блевоте захлебнётся. Операцию минимум на шесть часов откладывать надо.  Я думаю, ах ты сука!  И под новокаином ему лампасные разрезы захерачил. Ничего. Выжил. Через полгода коньяк мне принёс, так я его не узнал – двадцать пять кило набрал. Морда, как у борова – вот такая.

Звонит местный телефон

ГОЛУБЕВ (снимает трубку): Алло. Иду. (Кладёт трубку) В перевязочную зовут. Дренаж плевриту менять. (Уходит)

ВОРОБЬЁВ: Так ведь у него от новокаина могло давление упасть, он бы сознание потерял, а тут регургитация и аспирация.

СОКОЛОВ: Молодец, Серёга! Сейчас я, само собой, такого бы не сделал, а в твои годы об этом даже не подумал.

ОРЛОВ: Во времена моей молодости, мы лапароскопию под местной анестезией делали. И как-то раз пациент, тоже из наркоманов, говорит мне: «Доктор, не обламывайте, дайте в себя одним глазком заглянуть».

СОКОЛОВ: В лапароскоп, что ли?! Во, даёт!

Звонит местный телефон. Воробьёв берёт трубку.

ВОРОБЬЁВ: Понял. Сейчас передам. А вы позвоните, пожалуйста, в приёмное отделение, скажите Марье Васильевне, чтобы студентов моих к вам отправила. (Кладёт трубку). Алексей Николаевич, из малой операционной звонили. Игнатов на месте, вас ждут.

 

1. МАЛАЯ ОПЕРАЦИОННАЯ

Пациент 1 лежит в проктологическом кресле. Он под наркозом. Света измеряет ему давление. Игнатов заполняет лист назначений. Оля Калашникова раскладывает на столике инструменты. Орлов облачается в фартук и халат, надевает перчатки, студенты стоят поодаль и глазеют.

ОРЛОВ: Вот смотрите, будущие доктора, как надо делать новокаиновую блокаду анального жома. Сперва, обрабатываем поле по Гроссиху-Филончикову. (Оле) Йод. (Оля подаёт свёрнутую, зажатую в корнцанг смоченную йодом марлевую салфетку, Орлов обрабатывает промежность). Ещё йод. (Манипуляция повторяется). Спирт. (То же самое со спиртом). Ещё спирт. (Опять). Если бы пациент не был под наркозом, он бы сейчас кричал, как резанный, да, Светочка? Ему бы всё здесь жгло.

СВЕТА: Давление 120 на 80.

ОРЛОВ: Света у нас в больнице самая добрая медицинская сестра. Ну, а про то, что самая красивая, я вообще умолчу.

ИГНАТОВ: Наркоз кетаминовый. Я миорелаксанты не стал вводить, чтобы не интубировать. Если надо будет – скажите.

ОРЛОВ: Мы и так справимся. Скажите, будущие доктора, в какие точки производится инъекция новокаина?

МИТРОФАНОВ: На 12, 3, 6 и 9 часов по циферблату при положении больного на спине.

ОРЛОВ: Правильно. Крестообразно. (указывает пальцем точки инъекций). (Митрофанову) Хирургом хотите быть?

МИТРОФАНОВ: Психиатром. Я  в души пациентам хочу смотреть.

ОРЛОВ (Оле): Новокаин. (Оля даёт ему шприц с новокаином, Орлов выполняет блокаду анального жома). Душа человеческая – потёмки. А женская душа и вовсе – ночь безлунная. Да, Светочка?

СВЕТА: Давление снизилось. 90 на 50.

ИГНАТОВ: Это из-за новокаина.

ОРЛОВ: Поднимите давление,  мне ещё в три точки ввести надо. (Оле) Ещё новокаин. (Продолжает выполнение блокады). Без женщин жить нельзя на свете, нет.  Помните, как у Пушкина? Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны. Ещё новокаин. Или, как у Утёсова? Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь, да, Светочка? Ты, вот, к примеру, любишь кого-нибудь? Ещё новокаин.

СВЕТА: Я, профессор, работу свою люблю. И песни группы «Дорз». Давление в норме.

ОРЛОВ: Теперь выполним операцию Рекомье-Субботина. Что это такое?

МИТРОФАНОВ: Девульсия ануса.

ОРЛОВ: Точно хирургом будете. А что коллега ваша всё молчит? Как выполняется девульсия ануса? (пауза). Не слышу.

САМОЙЛОВА: Осторожно… не торопясь… нежно…

ОРЛОВ: Гхм…. Можно и так сказать. Сначала один палец, потом два, три, четыре и растягиваем по диагонали так, потом – так. Видите – вот морковка. Можете подойти, посмотреть. (Студенты подходят ближе). Оля, давай штопор. Будем извлекать. Аккуратно ввинчиваем штопор и тянем на себя…

В этот момент морковка под давлением выскакивает из ануса и обильный поток каловых масс выплёскивается из прямой кишки на профессора Орлова и студентов. Звонит местный телефон.

ИГНАТОВ (поднимет трубку): Слушаю. Понял, иду.

СВЕТА: Давление 100 на 60.

ИГНАТОВ: Это из-за декомпрессии. Выводи из наркоза, я – в перевязочную, там какая-то хрень.  (Уходит).

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

ГОЛУБЕВ (сам не свой): Я его сто раз предупреждал – перед перевязками не есть! Только новокаин ввёл, только дренаж удалил, у него сразу коллапс. Он на пол упал, желудочное содержимое потекло. Я его – лицом вниз, салфеткой рвотные массы изо рта удаляю, а он уже аспирировал. Остановка дыхания, остановка сердца. Игнатова позвал, пока тот пришёл, я дышал рот в рот и непрямой массаж делал. Игнатов заинтубировал. Сейчас в реанимации на ИВЛ.

ОРЛОВ: В истории обязательно напишите, что, несмотря....

ГОЛУБЕВ (перебивает профессора): Я не пойму – с чего коллапс?! Новокаин ему уже раз двадцать ставил!

ОРЛОВ: После еды, кровоснабжение головного мозга, как известно, уменьшается из-за увеличения кровоснабжения желудочно-кишечного тракта. Отсюда и коллапс. У каждого хирурга, Николай Евгеньевич, есть своё кладбище. Вы своё, скорее всего, открыли сегодня.

ГОЛУБЕВ: Он же не умер!

ОРЛОВ: Ожог альвеол – синдром Мендельсона. Выживаемость стремиться к нулю.

ГОЛУБЕВ: Что я сделал неправильно?

ОРЛОВ: Формально, вы должны были перед перевязкой задать ему вопрос, - не принимал ли он пищу.

ГОЛУБЕВ: Но, я же…

ОРЛОВ: В истории болезни, кстати, напишите, что вопрос этот задавали, и пациент вас ввёл в заблуждение. Пишите, не сомневайтесь. Ему уже не поможешь, а вам ятрогению не припишут.

 

1. УЧЕБНЫЙ КЛАСС:

САМОЙЛОВА: Сергей Геннадьевич, а ВИЧ через кал передаётся?

ВОРОБЬЁВ: Владимир Владимирович, ответьте коллеге.

МИТРОФАНОВ: По-моему, нет.

САМОЙЛОВА: А я читала, что при анальном половом акте – передаётся. Это что, не через кал?

ВОРОБЬЁВ: Как считаете, Владимир Владимирович?

САМОЙЛОВА: Мне кал в глаз попал. Я теперь, что – ВИЧ-инфицированная?

МИТРОФАНОВ: ВИЧ – не ВИЧ, а бактериальный конъюнктивит обязательно разовьётся, если альбуцид или мирамистин не закапать.

ВОРОБЬЁВ: При анальном половом акте вирус иммунодефицита передаётся при повреждении кожных покровов, то есть – через кровь.

САМОЙЛОВА: Я не хочу умирать (плачет).

ВОРОБЬЁВ: Прекратите истерику. Митрофанов, идите в приёмное отделение, возьмите у Марьи Васильевны глазные капли, а я пока проведу с Валентиной Александровной политбеседу о процентной вероятности заражения ВИЧ при однократном контакте такого рода. Какова она, кстати?

МИТРОФАНОВ: У пациента геморрой, значит – бывают кровотечения, значит – в кале могла присутствовать кровь, значит – риск есть.

ВОРОБЬЁВ: Быть вам хирургом.

МИТРОФАНОВ: Только если сойду с ума (уходит).

САМОЙЛОВА: Я умру?

Воробьёв целует Самойлову в губы

ВОРОБЬЁВ: Я недавно язык до крови прикусил. Теперь, если что, умрём вместе.

 

АВТОР: Дежурство шло своим чередом. Привезли два панкреатита алкогольного генеза и острый калькулёзный холецистит. Студенты под моим контролем собирали анамнез, пальпировали, аускультировали и перкутировали пациентов, назначали анализы и инструментальные исследования, заполняли истории болезни и писали листы назначений. Валя Самойлова после политбеседы всё больше молчала и поглядывала на меня своими огромными кристально честными глазищами, без признаков глубоких познаний в области хирургии, но серьёзным уровнем осведомлённости в других, не менее интересных, сферах человеческого опыта. Ах, будь на её месте Света….  Но Света – это святое. Её я бы никогда не решился вот так поцеловать. Ей бы я сразу предложение сделал, если бы только осмелился. Вы, уже, наверное, догадались, что в её присутствии я цепенею. И всегда говорю глупости. Самые тупые и несмешные глупости в мире. Ситуация осложняется тем, что она видела меня голым и беспомощным. На операционном столе. Алексей Николаевич Орлов оперировал меня тогда по поводу острого аппендицита.

 

14.00

1. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ:

СВЕТА: Как вы себя чувствуете?

ПАЦИЕНТ 1 (вышел из наркоза): Потрясающе!

СВЕТА: Лежите, не вставайте.

ПАЦИЕНТ 1:  Я был в раю.

СВЕТА: Если захотите в туалет, скажите, я дам судно.

ПАЦИЕНТ 1: Я видел Бога. Он был весь в белом.

СВЕТА: Если будет тошнить, поворачивайтесь на бок.

 ПАЦИЕНТ 1: Он благословил мой анус.

СВЕТА: Если что-то ещё будет беспокоить – зовите меня.

ПАЦИЕНТ 1:  Морковку уже достали? У меня нигде ничего не болит.

СВЕТА: Вы до завтра побудете здесь и, если всё будет в порядке, утром пойдёте домой.

ПАЦИЕНТ 1: Я не хочу домой. Я хочу опять видеть Бога.

СВЕТА: Ещё какие-то просьбы есть?

ПАЦИЕНТ: Дайте мою морковку! Я сделаю из неё амулет.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

ГОЛУБЕВ (тихо напевает): «На нём пиджачишка и рваный халат, пропахшая трупами блуза. Он трезвым не помнит себя никогда – студент медицинского ВУЗа»…

ОРЛОВ: Идите и поспите, Николай Евгеньевич. Вам ещё дежурить сегодня, а потом – всю жизнь работать. Если будете так раскисать из-за каждого летального исхода, то сами долго не протяните.

ГОЛУБЕВ:  «А сколько доцентов и профессоров, и всякого прочего гнуса в семестре пытается перехитрить студент медицинского ВУЗа»…

СОКОЛОВ: А мы пели: «После экзаменов может всех баб Советского трахнуть Союза. Гордо в штанах носит свой баобаб студент медицинского ВУЗа».

ГОЛУБЕВ: Смешно (вздыхает)… пошёл спать. (уходит).

ВОРОБЬЁВ: Алексей Николаевич, у меня студенты переживают насчёт ВИЧ у пациента с морковкой. Я порекомендовал им через полгода обязательно анализы сдать.

ОРЛОВ: Идите в жопу, Сергей Геннадьевич. Вы, кстати, почему тут чаи гоняете, а не в приёмном отделении сидите вместе со студентами?

СОКОЛОВ: Да не кипятитесь вы так, Николаич. Серёга дело говорит.

ОРЛОВ: И вы тоже идите в жопу, Олег Владимирович.  Я буду у себя в кабинете. Беспокоить только в случае крайней необходимости. (уходит)

СОКОЛОВ: Я, Серёга, когда молодой, как ты был, козла одного прооперировал. Как сейчас помню – перфоративка ДПК. Ушил по Опелю-Поликарпову, а когда сальник подшивал, палец себе чуть не насквозь проколол.  Ну, йодом прижёг, а утром мне скрининговые анализы приносят, а там ЭР ВЭ – четыре креста. Сифилис! Ой, бля! Надо превентивно реторпеном колоться, а он болючий – просто жуть. Николаич с женой месяц не разговаривал, когда она его превентивно пролечила. А вероятность заболеть – процентов двадцать. Ну, думаю – хрен с вами! Если заболею, тогда дырявьте жопу, а нет – значит, везунчиком родился. И не стал колоться. Полгода анализы сдавал. Очко сжималось, конечно, всякий раз. Но – ничего. Бог миловал. Сифилисом не заболел.

ВОРОБЬЁВ: Повезло.

СОКОЛОВ: Зато заболел гепатитом «Ц». По всем признакам – от того же козла. Потом год интерферон внутримышечно и три года не пил. Вот так. А ты говоришь – ВИЧ в морковке…

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

ВОРОБЬЁВ: Что привезли, Марья Васильевна?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Дурака привезли. Идите, смотрите.

ВОРОБЬЁВ: С психи что ли?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: С улицы взяли. Укокошен  в какашечку.

ВОРОБЬЁВ: А к нам зачем? Везли бы наркологам.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Вас в смотровой доктор ждёт. Идите и студентов своих заберите. Мешаются тут, как мандавошки на выданье.

 

1. СМОТРОВАЯ:

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Тупая травма живота. Не исключено внутреннее кровотечение.

ВОРОБЬЁВ: Что случилось?

ПАЦИЕНТ 2: Я курил…

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Подпишите лист, а то пациент словоохотливый, а мне ехать надо.

ВОРОБЬЁВ (подписывает сопроводительный лист): До свидания. Надеюсь, не скорого.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Не думаю. Полнолуние. Да ещё под Рождество. Есть основания полагать, что сегодня ночью будет много крови и сумасшедших. Всего доброго. (Уходит).

ВОРОБЬЁВ: Что с вами произошло?

ПАЦИЕНТ 2: Я курил. Там, за ТЮЗом. Я – актёр. Ну, перед репетицией зашёл покурить. Там такой заныр…

ВОРОБЬЁВ: Заныр?

ПАЦИЕНТ 2: Да. Заныр. Удобный. Там никого никогда нет. Стою, курю. Раз затянулся, второй… ладно, - думаю. Вдруг сзади рука за плечо – цоп! Ну, я спокойно так смотрю – два парня молодых стоят. Плотных. И один из них фамильярно так говорит, - угости – говорит – брат, чем богат. Ну, я говорю, - хорошим людям и отказать неудобно; сейчас – говорю –  растянем пипеточку. И полез в карман, чтобы достать всё. Ладно, - думаю. Только –  говорю – если вы копы, то вы никогда не вернётесь к своим уродливым копским жёнам и обосраным копским детям, потому что я сейчас прострелю ваши дубовые копские лобешники. Тут я руками так сделал, как будто два пистолета из двух кобур достал, крутнул на указательных пальцах, бойки взвёл и к головам их приставил. Тогда второй парень – не тот, который раньше говорил, а другой, в чёрной пидорке, мы – говорит – из отдела по борьбе с незаконным оборотом – говорит. И тут оба они раз – и корочки развернули. Ладно, - думаю. Ну, я, как есть, не растерялся и в полной искренности на коленные чашечки в снег встал. И внешне спокойно, но в бешенном внутреннем волнении и со слезой, застывшей на кромке и не пролившейся из глаза, я спокойно проникновенно так работаю. Не губите, – говорю – отцы родные. Я, – говорю – актёр талантливый. Денег нет ни копеечки. А это, – говорю – не моё всё, случайно на улице подобрал. Простите, – говорю – меня, дяденьки добрые, я на спектакль вам свой контрамарочку выпишу. Ну, усмехнулся тогда первый, тот что вначале курить просил, и говорит, - ладно, – говорит, мы понимаем, человек ты творческий. По всему видно – талантливый. В люди можешь выйти. Даже знаменитым стать можешь. На всю страну, как Иннокентий Смоктуновский. Он, кстати, родом из нашей области. А сейчас ты просто оступился. Ошибся. С кем не бывает. Поэтому, для начала мы это всё у тебя конфискуем и устное предупреждение вынесем. Но если второй раз будет, то так не отделаешься. Забрали у меня всё. Вообще всё. И деньги тоже, какие были. Пошли уходить. Ладно, - думаю. Встаю я с колен медленно. Поднимаюсь на полусогнутых. Внутри меня всё колотится. Всё сжимается и пульсирует. Понимаю – легко отделался. Отвели бы меня ребятушки ко своим сослуживцам грёбаным. К мракобесиям в чине полковника. Во свои казематы бетонные. Вот карьера моя тут и сгибла бы. Растворилась бы невесомости. В ТЮЗе проклятом. Во провинции. Посмотрел я во след ребятушкам. Удалым ментовским козлятушкам. Вижу – тихо позёмка стелется. Солнце в небе пошло на убыль. Две спины пропадают в мареве бесконечно холодного города и уносят моё сокровенное, моё ласковое и нежное. Ах! За что мне такое выпало! Не по силам терпеть несносное! Расцветает во мне матерь войн земных. Чувство радостное и гордое. Необъятное незнакомое. Распирает и оперяется. Из гнезда вылетает соколом. И летит на поля сражения.  Поднимаюсь тогда я во полный рост! В исполинский рост! За-подоблачный! Поднимаюсь я в исполинский рост. Поднимаюсь я и вибрирую. Я вибрирую звонким голосом, честным голосом, проникающим в душу каждую, в душу русскую: «Воротитесь-ка вы, козлятушки. Воротитесь, менты глобальные! И отдайте моё сокровенное! Моё ласковое и нежное»! Ладно, - думаю, - ладно. Ладно, - думаю. Ну, короче они вернулись. И тогда тот первый опять говорит, - посмотри на себя – говорит – ты хуже трупного червя. Ты не актёр, ты, – говорит – говно. А потом  ещё добавил, - ты – трупный червь и говно. А второй такой в чёрной пидорке сразу говорит, - чтобы научить тебя уважать власть и закон, я могу, – говорит – пойти двумя путями. Путь первый – задержать, передать по инстанциям, избавить общество от отброса. Но, у этого пути, – говорит – есть недостаток. Он слишком длинный. За это его называют Путём Закона. Путь второй – скоростной. Я один раз бью тебя кулаком в печень. Выбирай, - говорит. Ладно, - думаю, - ладно, - думаю, - ладно. Ладно, - думаю. И кааак дам ему пощёчину! Звонкую такую оплеуху. Даже пидорка с головы соскочила. Ну, он ударил меня и они ушли. А я полежал немного и «скорую» вызвал.

АВТОР: Студентам я дал команду заказать анализы и через УЗИ подавать в операционную, а сам метнулся в ординаторскую к старшим товарищам.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

ОРЛОВ: Что у артиста?

ВОРОБЬЁВ: Подкапсульный разрыв правой доли печени. Гематома нарастает.

ОРЛОВ: Где Николай Евгеньевич?

СОКОЛОВ: Спит.

ОРЛОВ: Разбудите. Оперировать будет он. А вы, Олег Владимирович, ему поможете. Но не так, как вы обычно помогаете, отбирая инструменты, а дадите ему оперировать самому. Вам понятно? Оперировать должен Николай. Ему это сейчас необходимо.

СОКОЛОВ: Сделаем, Николаич.

ОРЛОВ: Сергей Геннадьевич, можете со студентами посмотреть операцию из предоперационной. В операционную не суйтесь.

 

АВТОР: Потом мы со студентами сидели в предоперационной, прижав задницы, и наблюдали за тем, как Николай Евгеньевич Голубев в одиночку оперировал подкапсульный разрыв правой доли печени. Молчаливая Оля Калашникова одной рукой подавала инструменты, а другой – держала крючок. Игнатов давал наркоз. Света следила за показаниями приборов, вводила лекарства в подключичный катетер и заполняла наркозную карту. Валя Самойлова заметила, какими глазами я смотрю на Свету и надулась.   Николай Евгеньевич оперировал и ничего вокруг, кроме крови в брюшной полости, не замечал. Не заметил он и Олега Владимировича Соколова, который стоял рядом с нами в предоперационной, прижав  лоб к прохладному стеклу окна операционной. Олег Владимирович боролся с разъедавшим его руки зудом, звавшим броситься стремглав в операционную, отобрать инструменты у вспотевшего Голубева, дать ему крючки и самому ушить этот чёртов разрыв. Стоит понимать, что на столе в это время лежала человеческая жизнь. Кровопотеря нарастала. Ушить печень – дело непростое. Орган рыхлый, паренхиматозный, швы не дотянешь – кровит. Перетянешь – режется печёночная ткань и опять кровит. Я даже представить себе не мог, какого уровня выдержкой обладает Олег Владимирович! Он так и не вмешался в операцию. А ведь, случись что, спрос был бы с него, потому что в хирургии старшие всегда прикрывают младших, пока те руку не набьют. Всё закончилось благополучно. Николай Евгеньевич остановил кровотечение. Пациента сняли со стола живым.

 

1. УЧЕБНЫЙ КЛАСС

Воробьёв пишет за столом. Самойлова входит в класс.

САМОЙЛОВА: Митрофанов в приёмном отделении с Марьей Васильевной о тонкостях выбора профессии разговаривают, а я к вам пришла. Мне с вами поговорить нужно.

ВОРОБЬЁВ: Я слушаю, Валя.

САМОЙЛОВА: Валентина Александровна.

ВОРОБЬЁВ: Я помню.

САМОЙЛОВА: Я имею в виду, что будет лучше, если во время нашего разговора вы станете называть меня не Валя, а по имени и отчеству. И я вас тоже.

ВОРОБЬЁВ: Так…  Валентина Александровна. Слушаю вас.

САМОЙЛОВА: Сергей Геннадьевич! Я не знаю, что вы обо мне подумали. У меня действительно болит под левой грудью и отдаёт в живот. И действительно, это происходит во время физической нагрузки, особенно – во время секса. Вы, наверное, решили, что я таким макаром хочу вас соблазнить, но это не так. Вы для меня не можете быть объектом желания. Вы – врач. Вы – мой преподаватель. Помните, как у Тургенева в «Месяце в деревне» Беляев говорит Наталье Петровне: «Я, без преувеличения, смотрю на вас, как на существо высшее». Вот и я на вас так же. Я не соблазняла вас. Я всего лишь обратилась к вам за врачебной помощью…

ВОРОБЬЁВ: …Валя… Валентина Александровна… Дело не в твоём… вашем поведении… просто ты… вы – красивая молодая девушка…, а я – немногим старший тебя… вас мужчина… И… это как искра… вспышка молнии… как поэзия Джима Моррисона…

САМОЙЛОВА: Случилось то, что случилось. Если бы мы могли возвращаться в прошлое и исправлять там свои ошибки, мир стал бы скучнее. Помните, как Наталья Петровна говорит с Ракитиным? Он ей: «Что с вами происходит, Наталья Петровна? На Вас лица нет». А она ему: «Ничего не происходит». Вы понимаете?.... Самое страшное – вот в этом самом «ничего». Не происходит ни-че-го. А жизнь уходит, как песок сквозь пальцы. Поэтому нельзя упускать подарки судьбы… Спасибо за то, что вы меня поцеловали. Меня это повеселило. Я люблю жить весело.

ВОРОБЬЁВ: Не за что, Валя… То есть… нет, я имею в виду…

САМОЙЛОВА: Помните, как Аркадий говорит Ракитину: «Я бы не перенёс». Это насчёт воли для «Натальи Петровны»… Помните?

ВОРОБЬЁВ:… Воли? Наталья Петровна была крепостной крестьянкой?

САМОЙЛОВА: Вы что, не читали «Месяц в деревне» Тургенева?... Жаль. Это моя любимая книга. Я всё время её перечитываю…

ВОРОБЬЁВ: Слушай.. те.. Да, нет! Валя! Давай так! Когда мы не на людях, ты для меня – Валя, а я для тебя просто Сергей. Мы взрослые люди. Друзья. Согласна?

САМОЙЛОВА: Нет.

ВОРОБЬЁВ: Ладно. Если вам удобнее, давайте останемся на «вы». Это ещё проще.

САМОЙЛОВА: Я не с этим не согласна. С этим я согласна.

ВОРОБЬЁВ: А с чем не согласна?

САМОЙЛОВА: (подпирает дверь класса стулом) Я хочу называть тебя не «Сергей», а «Серёжа». Иногда – «Серж».

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

Орлов и Голубев

ОРЛОВ: … поэтому, не ной. На-ка тебе вот пятьдесят грамм спирту и иди спать. Ночью поднимем, если надо будет. (наливает)

ГОЛУБЕВ: (берёт стакан) Спасибо, Алексей Николаевич. Я всё понял. (Подносит ко рту, в ординаторскую входит Соколов).

СОКОЛОВ: А мне? Мне вообще штрафная положена. Николаич, Это нелогично будет, если я за эту печень не выпью сейчас.

ОРЛОВ: Когда я десять лет назад за вашей спленэктомией из предоперационной наблюдал, я с вами спирт потом не пил, Олег Владимирович. (наливает Соклову).

СОКОЛОВ: И вам не хворать, Николаич. (Наливает Орлову).

ОРЛОВ: Давайте, доктора. Будьте здоровы и внимательны. (Подносят ко рту, в ординаторскую входит Воробьёв. Пауза. Орлов выпивает, Соколов и Голубев за ним).

ОРЛОВ: Сходите, Сергей Геннадьевич в приёмное отделение. Позвонили – что-то везут в сопровождении милиции. Если будут трудности – зовите. (Воробьёв уходит).

СОКОЛОВ: А вы Серёге из-за чувства соперничества не налили, Николаич? Ну, я эту имею в виду… анестезистку….

ОРЛОВ: Повесить бы вас за язык, Олег Владимирович. Просто молод он ещё. Рано ему с нами спирт пить. Это право заслужить надо.

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

ВОРОБЬЁВ: Что у вас, Марья Васильевна?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Ментов – как в жопе огурцов. Идите, разбирайтесь. И студента своего Митрофанова заберите. Всю плешь мне проел своими прианальными матрацами.

МИТРОФАНОВ: Перинатальными матрицами, Марья Васильевна. Вот вы, например, очень солнечный человек. Вы, скорее всего, человек первой матрицы. Это значит, что из своей жизни в матке вы запомнили момент безбрежного океанического счастья. Поэтому вам всегда хорошо, вы везде чувствуете себя, как дома. Тем, кто запоминает начало схваток, или, тем более, роды, гораздо хуже приходится.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Слушай ты, пидоровик психиатрического производства. Сгинь с глаз моих.

МИТРОФАНОВ: Сергей Геннадьевич, Марья Васильевна меня обижает. А я за двоих работаю. Валя пропала куда-то.

ВОРОБЬЁВ: Валентине нездоровится. Она говорила мне. Пусть отдохнёт.

МИТРОФАНОВ: Что у неё ВИЧ уже манифистировал?

 

1. СМОТРОВАЯ:

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ, ДВА МЕНТА в форме майоров. ПАЦИЕНТ 3. На нём майорский китель, но на одном погоне нет звезды.  Входят ВОРОБЬЁВ, МИТРОФАНОВ.

ВОРОБЬЁВ: Здравствуйте.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Инородное тело. Только на этот раз -  пищевод.

ВОРОБЬЁВ: (подписывает сопроводительный лист). А почему с милицией? Это охрана?

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Это друзья. Никогда не видел я такой беззаветной и преданной мужской дружбы. (забирает сопроводительный лист, уходит).

ВОРОБЬЁВ (пациенту): Что случилось? (начинает считать пульс)

МЕНТ 1: У него звезда внутри.

МЕНТ 2: Уже часа четыре.

ВОРОБЬЁВ (пациенту): Как вас зовут? Вы можете говорить?

МЕНТ 1: Его зовут Майор милиции Василий Егорыч Кузьмин. Для нас – просто Вася. Старый друг.

ВОРОБЬЁВ (пациенту). Что вас беспокоит?

МЕНТ 2: Мы все втроём – армейские офицеры. Вместе такое прошли! Ого! Вам и не снилось. Одну флягу воды на всех делили по каплям.

МЕНТ 1: Мне Васька жизнь спас. Удержал над обрывом, хоть и сам сорваться мог. Вот эту руку. Я говорю, - брось, спасайся сам, а он держит. Обосрался от натуги, а не отпустил.

ВОРОБЬЁВ (закончил считать пульс): Подождите, пожалуйста, в коридоре. Мне надо поговорить с пациентом.

МЕНТ 1: Ты, ты не стесняйся, док. Давай, при нас говори. Делай, что должен и будь, что будет. 

ВОРОБЬЁВ: Тогда дайте ему возможность отвечать на мои вопросы. Помолчите, пожалуйста.

МЕНТ 2: Мы – могила.

ВОРОБЬЁВ (пациенту): Вы проглотили звезду?

МЕНТ 1: Васька последний из нас майора получил.

МЕНТ 2: Потому что – честный. За словом в карман не лез. Всегда прямо говорил, что накипело. Матюками иной раз так обложит, что молчишь, как будто воды родниковой выпил.

ВОРОБЬЁВ: Помолчите, пожалуйста, или лучше выйдите в коридор. Я не могу ни о чём поговорить с пациентом.

МЕНТ 1: Да чего говорить? Обмывали звезду. В стакан с водкой бросили, по кругу выпили, последний, как положено, Вася.  Часа через три хватились – нет звезды. Где звезда?

МЕНТ 2: А Васька, как понял, что звезду сглотнул, так побледнел весь, погрустнел и замолчал. Ни слова не говорит. (Треплет пациента по плечу). Не дрейфь, брат! И не такое видели. Мы тебя вытащим.

ВОРОБЬЁВ: Мне необходимо обследовать пациента. Выйдите, пожалуйста.

МЕНТ 1: Ты звезду ему по-быстрому достань и всё.

МЕНТ 2: Он парень крепкий. Выдержит.

ВОРОБЬЁВ: Ещё не известно – надо  ли доставать. Я сейчас с его обследую, сделаем рентген…

МЕНТ 1: Что значит «надо ли доставать»? А как, если не доставать?

МЕНТ 2: Он что, её переварит?

ВОРОБЬЁВ: Если инородное тело опустилось ниже подковы двенадцатиперстной кишки, то пациенту надо оставаться в больнице под наблюдением и надеяться, что оно выйдет естественным путём, не повредив кишечник.

МЕНТЫ 1 и 2 (одновременно): Поясни.

ВОРОБЬЁВ: Если инородное тело, то есть – звезда, локализуется в желудке и выше – в пищеводе, то его можно извлечь гастроэзофагоскопом, а если ниже – его можно удалить только оперативным путём, если будет перфорация.

МЕНТ 1: Естественным путём – это через жопу что ли?

МЕНТ 2: С говном?

ВОРОБЬЁВ: Если повезёт. Нужен полный покой.

МЕНТ 1: Звезду через жопу нельзя.

МЕНТ 2: Плохая примета. Получится – просрал удачу.

ВОРОБЬЁВ: Это будет понятно после рентгена.

МЕНТ 1: Нет, док. Ты про это забудь. Звезду надо достать не через жопу. (Достаёт из кобуры пистолет, передёргивает затвор, приставляет ствол к голове Воробьёва). Иначе – завалю.

МЕНТ 2: А я завалю студента. (Приставляет пистолет к голове Митрофанова).

МЕНТ 1: Скажи, Вася, нравится тебе этот док? Если нравится – подними большой палец вверх. Не нравится – опусти вниз.

ПАЦИЕНТ 3 опускает большой палец вниз. Менты нажимают на спусковые крючки.

МЕНТ 1: Так мы шутим, док.

МЕНТ 2: У нас пистолеты даже не заряжены. Но теперь ты понимаешь, что вместе мы можем многое.

ВОРОБЬЁВ (Митрофанову): Владимир Владимирович, идите – предупредите рентгенологов. (Митрофанов хочет выйти)

МЕНТ 1: Нет, пусть останется.

МЕНТ 2: Мы его вместо портрета повесим.

МЕНТ 1: Шутим мы так. (Митрофанову) Тебя, правда, Владимиром Владимировичем зовут?

МИТРОФАНОВ: Ничего кроме правды.

МЕНТ 2: Поздравляю! С таким именем далеко пойдёшь.

МЕНТ 1: Что стоишь? Беги, куда послано. (Митрофанов выходит).

МЕНТ 2: (закуривает). Мы, когда на перевал втроём ползли, многое повидали.

 

АВТОР: Звезда опустилась за подкову. Орлов сумел успокоить бешенных ментов. Кажется, он позвонил своему соседу по даче – их непосредственному начальнику. Пациента госпитализировали в палату интенсивной терапии, чтобы сбалансировать показатели на случай операции, а лечащим врачом назначили меня. «Нельзя упускать подарки судьбы», - говорит Валя. Что ж, этот подарок я не упущу! Инфузионную терапию пациенту назначает Игнатов, значит,  Света будет следить за системой. А я тем временем буду следить за состоянием брюшной полости. Мы вдвоём. Вдвоём с ней будем следить за одним пациентом… Главное – не сморозить глупость, как утром.

 

18. 00

23. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Похолодало к вечеру.

МТРОФАНОВ: Хорошо, сейчас, наверное, где-нибудь в лесу на заимке. Печка топится, а ты в медвежью шубу кутаешься.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Вчера по телевизору было, что у одной семьи волчья шуба в полнолуние оживала и выла.

МИТРОФАНОВ: То волчья. Медвежья никогда не оживает.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Ну тебя! Скажешь глупость и сам смеёшься.

МИТРОФАНОВ: Я не смеюсь.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Ну, и дурак!

МИТРОФАНОВ: Сами вы дура, Марья Васильевна, если телевизору верите.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: А кому верить? Интернету вашему, что ли? Интернет этот – одна порнография. Руки себе до костей сдрачиваете, вот и весь ваш интернет.

МИТРОФАНОВ: Как будущий психиатр, могу предположить, что вы однажды застали мужа за просмотром порносайтов.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Да он каждый день в них пялится, ржёт, как мерин, и мне постоянно орёт – приходи, посмотри, как у людей принято. Всё бы ничего, да внуков жалко. Они, хоть и малые, а  всё понимают.

 

1. УЧЕБНЫЙ КЛАСС:

САМОЙЛОВА: Я знаю, почему ты не отходишь от пациента со звездой, Серж.

ВОРОБЬЁВ: В любую минуту может перфорировать.

САМОЙЛОВА: Поручи наблюдение Митрофанову, чтобы он не одурел там с Марьей Васильевной. Если что – он сразу сообщит. Побудь со мной, Серж.

ВОРОБЬЁВ: Валя, хирургия – дама капризная. Измен не прощает. Мне надо быть у постели больного.

САМОЙЛОВА: Тогда я пойду с тобой, Серж.

ВОРОБЬЁВ: Зачем? Отдыхай. Двойку ты уже исправила (целует её в макушку).

САМОЙЛОВА: Я – твоя студентка. Мне интересен этот клинический случай. Может быть, после дежурства я решу связать свою жизнь с хирургией. Ты не имеешь права мне отказывать. Серж.

 

1. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ:

Света измеряет давление Пациенту 3., смотрит на экран кардиомонитора, отмечает частоту дыхания, садится за столик и записывает показатели, смотрит на часы, набирает лекарство в шприц, протыкает иглой шприца подключичный катетер, перекрывает систему, вводит содержимое шприца в катетер, открывает систему. Входят Воробьёв и Самойлова.

ВОРОБЬЁВ (пациенту): Как самочувствие?

ПАЦИЕНТ 3. Показывает на Свету и поднимает большой палец вверх.

ВОРОБЬЁВ: Это будущий врач Валентина Александровна. Моя студентка. Он вас сейчас обследует. Вы не против?

ПАЦИЕНТ 3. Оценивает Самойлову взглядом. Поднимает большой палец вверх.

САМОЙЛОВА (Свете): Каковы показатели?

Света не отвечает. Она занята своими делами.

САМОЙЛОВА (Свете): Я спросила – каковы показатели?

Света не отвечает.

ВОРОБЬЁВ (походит к столику, смотрит показатели): Давление 130 на 70, ЧСС – 76, ЧД – 18 в минуту.

САМОЙЛОВА (Свете): Вы почему со мной не разговариваете?

СВЕТА (замечает, что Самойлова к ней обращается): Что? Вы кто?

ВОРОБЬЁВ (покраснев): Валентна Александровна – моя студентка.

СВЕТА: Рада за вас. (Продолжает заниматься своими делами).

ВОРОБЬЁВ: Валентина, Александровна, проведите пациенту поверхностную пальпацию живота и расскажите, с какой целью она выполняется.

Самойлова выполняет пациенту поверхностную пальпацию живота.

САМОЙЛОВА: Поверхностная пальпация выполняется с целью выявления признаков мышечной защиты передней брюшной стенки. (Свете) Вы могли бы соблюдать  субординацию. Я, между прочим, будущий врач.

Свете надо заменить флакон с инфузионной жидкостью.

СВЕТА (Самойловой): Отойдите, мне работать надо.

САМОЙЛОВА: Я ещё не закончила. Мне надо собрать анамнез.

ВОРОБЬЁВ: Всё, Валентина Александровна. Остальное сделаю я. Можете идти.

САМОЙЛОВА: Я могу остаться и написать протокол осмотра в истории болезни.

ВОРОБЬЁВ: Я сам всё напишу. Идите в приёмное отделение и спасайте Митрофанова с Марьей Васильевной друг от друга.

Самойлова сжигает Воробьёва взглядом. Выходит.

Пауза.

ВОРОБЬЁВ: Объём инфузионной терапии?

СВЕТА: Два с половиной литра.

ВОРОБЬЁВ: Диурез?

СВЕТА: Литр двести.

Пауза

ВОРОБЬЁВ: Я буду в ординаторской. Если что-то случится – зовите… При любом подозрении… При любом изменении самочувствия…  Лучше уж перебздеть, чем недоспать. (Смеётся. Света серьёзная). Извините. (Уходит).

Пациент 3. Смотрит на Свету и, кивнув в сторону двери, в которую ушел Воробьёв, делает руками движение, как будто передёргивает затвор пистолета и стреляет ему в спину.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

Орлов и Соколов играют в шахматы.

СОКОЛОВ: Эка вы короля запрятали, Алексей Николаич, как ретроцекальный забрюшинный аппендикс.

ОРЛОВ: Feci guod potui faciant meliora potentes.

СОКОЛОВ: А мы к вам конём через люмботомию проникнем.

ОРЛОВ: Хоть через коникотомию автогеном, Олег Владимирович.

СОКОЛОВ: А мы вас вот так за фуникулюс сперматикус ухватим.

ОРЛОВ: А я вам, Олег Владимирович эту пешку в наружное  ингвинальное кольцо введу.

СОКОЛОВ: Fortuna non penis in manus non recepience.

ОРЛОВ: Атаку вашу я резецирую. Прощайтесь с конём, коллега. (рубит коня)

СОКОЛОВ: Прощусь, как с ишимизированной гангренозной конечностью. Потому что в ответ я проведу вам ферзэктомию. Ха-ха! (Рубит ферзя. Долгая  пауза).

ОРЛОВ: Дальнейшую терапию считаю бессмысленной. Пишу посмертный эпикриз. Примите мои поздравления. Какой счёт?

СОКОЛОВ: Одиннадцать – один. В вашу пользу. Но эта партия – за мной.

Профессор Орлов лезет под стол

ОРЛОВ (из-под стола): Кукареку.

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Идите в смотровую. Ещё одного без мозгов привезли.

ВОРОБЬЁВ: Огнестрельное головы? Нейрохирурга вызвали?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Там другие специалисты понадобятся. Студенты ваши уже пошли анамнез у него собирать. Валя, правда, нервная какая-то. Не знаете от чего? Я подбодрила её материнским матом. Успокоилась, вроде, мокрощелка.

 

1. СМОТРОВАЯ:

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Прикрытая перфорация.

ПАЦИЕНТ 4: Я резать не дам. У меня язва. Дядька до ста лет с язвой прожил, и я проживу.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Дома была кинжальная боль, холодный пот – всё, как положено. Пока везли – боль утихла. Прикрылась, наверное, сальником.

ВОРОБЬЁВ (подписывает сопроводительный лист): Зачастили вы что-то.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Офтальмологам только что транспортировали мужика. Он полую ножку от табуретки себе в глазницу вбил и смотрит через неё, как в подзорную трубу. Зрительный нерв не задет. А вам мы привезли образец сумасшедшей братской и сестринской любви. До свидания. (Уходит)

 ПАЦИЕНТ 4: Я резать не дам.

МИТРОФАНОВ: Мы объясняли пациенту необходимость операции, если диагноз подтвердится, а он – ни в какую.

ПАЦИЕНТ 4: Дядька жил и я буду.

МИТРОФАНОВ: Про перитонит рассказывали. Про медленную мучительную смерть. Про адскую боль и жажду. Про изнуряющую рвоту. Про кровавые поносы. Про гниющие пролежни на спине. Про запах гноя. А он не понимает.

ПАЦИЕНТ 4 : Я домой хочу. К сестре. (плачет).

ВОРОБЬЁВ: Вы на учёте у психиатра не состоите?

ПАЦИЕНТ 4: Конечно, состою. Всю жизнь.

 

АВТОР: Мы госпитализировали пациента в палату хирургического отделения. Провели ему гастроскопию, обзорную рентгенографию брюшной полости. Выявили свободный газ под куполом диафрагмы. Перитонит. Абсолютное показание к операции. Пациент отказывается категорически, пишет расписку. Садится в угол и плачет. Психиатр может признать пациента невменяемым, и тогда мы имеем право оперировать без его согласия.  Но! В истории болезни должно быть письменное согласие ближайшего родственника.  Выясняется, что дежурный психиатр на сложном алкогольном делирии и к нам приехать не может. В такой ситуации невменяемость имеет право констатировать консилиум трёх врачей любой специальности. Орлов, Соколов и я делаем соответствующую запись в истории болезни. Теперь – дело за родственником. У него есть только сестра. Студенты остаются с пациентом, а я на дежурном больничном водителе еду к сестре.

 

1. КВАРТИРА СЕСТРЫ:

Воробьёв на лестничной площадке перед дверью. Звонит.

СЕСТРА (из-за двери): Кто там?

ВОРОБЬЁВ: Я хирург. К нам в больницу поступил ваш брат. Ему необходима срочная операция. Откройте, пожалуйста, дверь.

СЕСТРА: Документы покажи.

ВОРОБЬЁВ: У хирургов не бывает удостоверений. Мы не милиция.

СЕСТРА: Без документов не открою.

ВОРОБЬЁВ: Хорошо, я скажу отсюда. Для проведения операции нам необходимо ваше письменное согласие в истории болезни, потому что консилиум врачей признал вашего брата недееспособным в принятии решений о своём здоровье.

СЕСТРА: А Олег Палыч что сказал?

ВОРОБЬЁВ: Кто такой Олег Палыч?

СЕСТРА: Психиатр наш. Мы у него с братом на учёте состоим. Всю жизнь. И ему только верим.

ВОРОБЬЁВ: У вас есть его телефон?

СЕСТРА: Мы ему никогда не звоним. Он сам нас вызывает. Повесткой.

ВОРОБЬЁВ: Покажите, пожалуйста, повестку.

СЕСТРА (приоткрывает дверь, застегнутую на цепочку): Вот они. Все тут. Мы регулярно отмечаемся. Я таблетки пью. А брат не пьёт. У него язва. От таблеток живот болит. Без таблеток крыша едет. Так и живём. Отца и мать схоронили. Они тоже под Олегом Палычем ходили. Хороший человек. Мы ему по очереди с братом массаж яиц делаем, а он таблетки нам даёт. Да. И родителям давал. Жаль, детей у нас нет. Олег Палыч не велит. Говорит, что брату с сестрой детей нельзя иметь. Иначе мир деградирует. 

 

АВТОР: По штампу на повестке я быстро навёл справки и созвонился с ПСИХИАТРОМ ОЛЕГОМ ПАВЛОВИЧЕМ (П.О.П.)

 

П. О. П. (из телефонной трубки): Она говорила, что делает мне массаж яиц?

ВОРОБЬЁВ: Да. Что они вдвоём. И родители их тоже.

П.О.П. Значит, она не пьёт таблетки и у неё обострение. Шуб. Шубообразная шизофрения.  Берите сестру с собой. Я сегодня не дежурю, но, как лечащий врач, приеду. Поговорю с ними. Если неконтактны, сделаю запись о недееспособности их обоих. Тогда вы можете оперировать его принудительно.

 

АВТОР: Сестра охотно поехала повидаться с братом.

 

1. ПАЛАТА ХИРУРГИЧЕСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ:

МИТРОФАНОВ: Мы уже битый час вам объясняем, что без операции никак не обойтись.

ПАЦИЕНТ 4: Таблетку выпью. Резать не дам. Дядька жил.

Пауза

МИТРОФАНОВ: А хотите, мы вам споём? Мы с Валентиной Александровной вместе в институтском хоре вокалом занимаемся. Пока вас будут оперировать, мы будем петь любые песни, какие только пожелаете. Хотите? Будет совсем не больно.

ПАЦИЕНТ 4: «Чёрные глаза» можно?

МИТРОФАНОВ: Даже «Белые розы».

Пауза

ПАЦИЕНТ 4: Всё равно не дам. Я домой хочу. К сестре в кровать.

МИТРОФАНОВ: Хотите, Валентина Александровна будет вашей сестрой? Вы вместе ляжете на операционный стол, и она будет всё время рядом во время операции. Как сестра.

ПАЦИЕНТ 4 (Самойловой): У вас есть брат?

МИТРОФАНОВ: Я сводный брат Валентины Александровны. У нас отцы только разные, а мама – общая.

ПАЦИЕНТ 4: Вы часто лежите вместе в кровати?

МИТРОФАНОВ: Постоянно.

ПАЦИЕНТ 4: Покажите – как?

САМОЙЛОВА: Зачем?

ПАЦИЕНТ 4: Я должен понять.

САМОЙЛОВА: Что?

МИТРОФАНОВ: Какая разница – что.  Давай покажем, сестра, и дело с концом.

В палату входят ВОРОБЬЁВ, СЕСТРА, П.О.П.

ПАЦИЕНТ 4: Сестра! (обнимает). Олег Палыч (обнимает). Вот радость! Проходите скорее, снимайте брюки, будем массаж делать.

П.О.П. Массаж – потом. Сейчас слушайте внимательно. Вас надо оперировать. Обязательно. Иначе мир деградирует.

ПАЦИЕНТ 4: Пусть тогда они вместе полежат. Мне понять надо – сумеет она или нет. После этого я приму окончательное решение.

СЕСТРА: Давай лучше массаж Олегу Палычу сделаем.

П.О.П. (Воробьёву): Они оба невменяемы. Ей аминазин и психобригаду. Ему – кетамин в мышцу, подождать минут пять и на стол.

МИТРОФАНОВ: Мы можем показать. Смотрите. (Берёт Самойлову на руки, укладывает на койку, сам ложится рядом).

П.О. П.: Что вы делаете?

ПАЦИЕНТ 4: Целуйтесь.

Митрофанов целует Самойлову.

П.О.П. Прекратите.

ПАЦИЕНТ 4: Я согласен. Она будет моей сестрой на столе. Она справится. Можете резать.

СЕСТРА (кричит): Не давайся им, брат! Убьют! Будьте вы прокляты! (Плюёт на П.О.П. и выбегает из палаты).

ПАЦИЕНТ 4 (кричит): Не дамся, сестра! (Хватает стул, ломает его об голову П.О.П., выбегает из палаты).

 

АВТОР: По всей больнице мы их ловили. Поймали. Её отправили в психиатрию, а его – на стол. И тут случилось чудо! Орлов доверил операцию мне! Перфоративная язва – это вам не хухры-мухры. Это верхнесрединная лапаротомия с обходом пупка слева! И это – моя первая перфоративка. До этого – только аппендэктомии. Я оперировал спокойно и уверенно. Митрофанов держал мне крючки, а прекрасная безмолвная Оля Калашникова подавала инструменты. Я был на сто процентов погружён в операцию, но краем глаза успел заметить, что Света поглядывает в мою сторону. И когда я это стало абсолютно очевидно, словно шаровая молния взорвалась в голове под музыку Джима Моррисона.  Кто-то мне говорил, что она тоже любит «Дорз»! Может быть, попытаться поговорить с ней об этом? Может быть, это будет лучше, чем пытаться шутить? Другим краем глаза я заметил, что Валя тоже присутствовала в операционной. И не просто присутствовала. Она не отрывала глаз от державшего крючки Митрофанова…. Перфорацию я ушил двухрядным швом, перитонизировал прядью сальника. Для операции Оппеля-Поликарпова показаний не было.

 

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

МИТРОФАНОВ: Не думал, что он твой кумир. Ты не производишь такого впечатления.

САМОЙЛОВА: Он удивительный! Сильный и нежный!

МИТРОФАНОВ: Давно ты в него влюблена?

САМОЙЛОВА: Как только почувствовала его язык.

МИТРОФАНОВ: Да, язык у него – что надо!

САМОЙЛОВА: Такой подробный, сладкий, точный!

МИТРОФАНОВ: Им многие восторгались.

САМОЙЛОВА: А как он умеет любить!

МИТРОФАНОВ: Тебе его любовь не кажется патологией? Они жили втроём. С Полиной и её мужем.

САМОЙЛОВА: Настоящая любовь – всегда патология. Помнишь, как Ракитин любил Наталью Петровну?

МИТРОФАНОВ: Как брат сестру… Ты, кстати, извини за поцелуй …

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Совсем уже стыд потеряли! Развели тут промискуитет! «Почувствовала язык,  язык – что надо, жили втроём»…. Тьфу! Срамота!

САМОЙЛОВА: Мы, Марья Васильевна, вообще-то про Тургенева беседовали.

МИТРОФАНОВ: А вам Фрейда почитать надо. Для общего развития.

Звонит местный телефон. Марья Васильевна снимает трубку.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

4 хирурга и П.О.П.

П.О.П (с перебинтованной головой)….. и стену-то он ей этой кувалдой проломил. И всех своих многочисленных розовых бегемотов на волю выпустил.

Входят Митрофанов и САМОЙЛОВА

МИТРОФАНОВ: Нам Марья Васильевна сказала, что вы хотите нас видеть.

ВОРОБЬЁВ: С вами Олег Павлович поговорить хочет.

П.О.П.: Скажите мне на милость, что вы стали в палате вытворять? Вы понимаете, что спровоцировали их реакцию?

МИТРОФАНОВ: Я читал в психиатрическом журнале об этой методике и рассказал Валентине Александровне, а она мне подыграла.  Методика заключается в том, что врач не конфликтует с пациентом, всегда с ним соглашается, потакает во всём,  исполняет любые прихоти, какими бы нелогичными они ни были. В результате пациент раскрывается и охотно идёт на контакт. Вы же видели – он уже согласился на операцию.

П.О.П.: Инцест – дело тонкое, господин студент. Вы не учли фактор ревности сестры. Вы, образно говоря, наступили на гремучую змею и стали лупить её палкой. В результате – у меня, наверняка, сотрясение мозга. Седьмое, между прочим.

САМОЙЛОВА: Вас уже седьмой раз стулом по голове бьют?

П.О.П.: Когда придёте к нам на кафедру, я с вас не слезу. До судорог учиться будете, чтобы такого, как сегодня, больше никогда не делали.

МИРОФАНОВ: Я уже понял, что психиатрия – не моё. Лучше буду хирургом.

Митрофанов и Самойлова уходят.

П.О.П.:  Бегемоты озябли, вернулись назад и спрятались под ванной. Поэтому ванну он той же кувалдой демонтировал и, чтобы розовые бегемоты ни в чём себе не отказывали, проломил ещё одну стену. А вы говорите – массаж яиц.

 

22.00

АВТОР: После операции пациента перевели в палату интенсивной терапии, и у меня появился дополнительный повод приходить и общаться со Светой. Правда, никуда за пределы деловых разговоров мы с ней не выходили, потому что мне не удавалось придумать – как от объёма диуреза и показателей сердечной деятельности перейти к творчеству Джима Моррисона. Да и пациент со звездой в кишечнике мешал, косясь в мою сторону пронзительным ментовским взглядом. Потом он внезапно подмигнул Свете и  показал мне поднятый вверх палец. Только не большой, а мизинец. Света в этот момент спрятала улыбку, а я покраснел, как аллергик, и пулей выскочил из палаты, сославшись на неотложные дела. Что он мог означать, этот чёртов мизинец? Отчего Света улыбалась? Самые неприятные предположения гнездились в моей голове. В ужасном настроении, я отправился спать. В случае необходимости меня разбудит Марья Васильевна, а мне уже предстоит решать – кого из старших товарищей привлекать в зависимости от сложности привезённого случая. Так у нас в больнице заведено. Только я прикорнул, нарисовался Игнатов.

ИГНАТОВ: Серёга, тут такое дело. У артиста этого с разрывом печени общая кровопотеря литра три. Гемодинамика нестабильная. Если гемотрансфузию не сделать, помрёт к утру. Группа крови – четвёртая плюс. На станции такой крови нет, я им уже раз сто звонил. В больнице у всех спросил, ты – последний, какая у тебя группа крови?

ВОРОБЬЁВ: Четвёртая плюс.

ИГНАТОВ: Я понимаю, что это бред, и, если врачи начнут всем пациентам кровь отдавать, то у них у самих скоро ничего не останется, но других шансов у него нет.

ВОРОБЬЁВ: Прямые переливания законом запрещены. Вам же потом по шапке так дадут, что мама не горюй, особенно, если помрёт.

ИГНАТОВ: Даже если выживет, всё равно дадут. И тебе премию не выпишут…. Но ему двадцать два года. Как тебе.

ВОРОБЬЁВ: Сколько возьмёте-то?

ИГНАТОВ: Грамм пятьсот. Тебе ещё дежурить.

АВТОР: Положа руку на сердце, я согласился не столько из человеколюбия, сколько из-за того, что представил – каким героем буду выглядеть в глазах… ну, вы понимаете кого. Короче, выкачали из меня мне пол литра, напоили глюкозой с коньяком и отправили спать. В два часа ночи затрезвонил местный телефон. В срочном порядке вызвали в приёмное отделение.

 

02. 00

1. ПРИЁМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ:

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Орлову звонили – везут нож в сердце. Он мне велел вас будить.

ВОРОБЬЁВ: А сам он где? Не я же оперировать буду.

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Орлов сказал, чтобы вы делали всё, как положено, а он подойдёт в операционную.

ВОРОБЬЁВ: Странно как-то. А студенты где?

МАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Вы зачем спрашиваете? Свечку хотите подержать?

АВТОР: В этот момент подъехала «скорая помощь». Пациента с торчащим из груди ножом сразу понесли в операционную.

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Откинувшийся зэк. Давление по нулям. История жуткая даже для полнолуния. Я вашему профессору по телефону рассказывал. Мне многое повидать доводилось, но такого.…. Будь я Гиппократом, переписал бы клятву к чертям…. Прощайте.

ВОРОБЬЁВ: Уверены, что не «до свидания»?

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: Мне всё равно. Я увольняюсь.

ВОРОБЬЁВ: Ого!

ВРАЧ СКОРОЙ ПОМОЩИ: И ухожу из медицины.

 

1. ОПЕРАЦИОННАЯ:

ИГНАТОВ: Остановка сердца.

ВОРОБЬЁВ: Где Орлов?

ИГНАТОВ: (Воробьёву): Делай торакотомию. У тебя минуты три, чтобы сердце запустить. (Свете): Вводи миорелаксанты. Интубируем. На глаза – влажные тампоны.

АВТОР: Лёгкость в теле я ощущал тогда необыкновенную – полулитровая кровопотеря без последствий не проходит. И срать захотелось страшно. Вспомнилось почему-то «Последнее танго в Париже», когда Брандо умирал прямо на камеру глазами. Как-то так он там ими дёрнул, что я сразу понял – обосрался и умер. Люди, кстати, часто обсираются перед смертью. Следом сразу вспомнился «Апокалипсис сегодня» - наверное потому, что там тоже Брандо снимался. Ну и, конечно, вместе с «Апокалипсисом» в голове мгновенно заиграли «Дорз» и зазвучал голос Моррисона: « You know the day destroys the night.  Night divides the day . Tried to run. Tried to hide. Break on through to the other side…». Я не знаю, как объяснить всё то, что произошло вслед за этим. Скорее всего, я исчез. На моё место пришёл старина Джим, который, как оказалось, вполне владеет техникой операции. При этом, он, конечно же, пел, а Оля Калашникова, как всегда, не издавая ни звука, подавала ему инструменты.

ВОРОБЬЁВ: Break on through to the other side. Break on through to the other side, yeah. Скальпель. Ишь, какой татурованный! Прости меня, Богородица, но глаза твои – как раз в пятом межреберье, разрез пройдёт аккурат по зрачкам. We chased our pleasures here. Dug our treasures there. Ранорасширитель. Как рёбра противно трещат! But can you still recall. The time we cried. Удаляю нож. Отсос. Салфетку. Ножницы. Вскрываю перикард. Break on through to the other side. Break on through to the other side. Шить кетгут. Yeah! C'mon, yeah Ещё шить кетгут.  Everybody loves my baby. Everybody loves my baby. I found an island in your arms. Country in your eyes. Начинаю прямой массаж. Ну, давай. Давай. Работай! Arms that chain. Eyes that lie.  Не работает. Давайте дефибриллятор. Завожу ложку под сердце. Внимание! Разряд! Не работает Внимание! Разряд! Ещё разряд!... .  Break on through to the other side. Break on through to the other side. Есть! Работает! Break on through, oww! Oh, yeah!

ИГНАТОВ: Сердечная деятельность восстановлена. (Свете): Ещё миорелаксанты.

СВЕТА: Но, Владимир Васильевич…

ИГНАТОВ: Света, выполняй, а не рассуждай.

ВОРОБЬЁВ: Из швов подкравливает. Давление что ли так быстро поднялось?

ИГНАТОВ: Спокойно работай, у меня всё под контролем.

ВОРОБЬЁВ: Так из швов-то кровить вообще не должно.

ИГНАТОВ: Работай, говорю.

АВТОР: Дальше оперировал я сам. Джим Моррисон вернулся в свои поднебесные прерии. Я выстриг окно в перикарде, дренировал плевральную полость, ушил торакотомную рану. Пациент остался жив.

 

1. ОРДИНАТОРСКАЯ:

СОКОЛОВ: Своё первое сердце я ушил старику восьмидесяти двух лет. Он бабку схоронил, выпил, как следует, приладил нож к косяку и прыгнул на него. После операции он от наркоза отошёл, я в палату к нему захожу, а он, - «Ах, ты мать-перемать, щенок сопливый! Тебя что, не учили старших уважать? Я бы уже с Машей своей на облаках чаи гонял, а теперь по твоей милости валяюсь тут. Чтоб ты, – говорит – сдох»! И, когда выписывался, даже не попрощался.

ГОЛУБЕВ: Завидую. Я ни разу сердце не ушивал.

ОРЛОВ: На моей памяти никто успешно не делал такую операцию на первом году работы. Поздравляю, Сергей Геннадьевич!

ВОРОБЬЁВ: Спасибо, Алексей Николаевич! А почему помогать-то никто не пришёл?

Пауза

ОРЛОВ: Мы уверены были, что вы сами справитесь! За это и выпьем. (Наливает всем спирту). Поздравляю с боевым крещением! (Выпивают). Нам хватит, а вам – ещё одну и спать.  (Наливает Воробьёву).

Звонит местный телефон. Голубев снимает трубку.

ГОЛУБЕВ (в трубку): Понял. Бегу. (кладёт трубку) У разрыва печени остановка сердца. (выбегает из ординаторской)

ОРЛОВ: Пейте, Сергей Геннадьевич, и идите спать. До встречи на утренней пятиминутке.  (Воробьёв выпивает).

 

1. ПАЛАТА ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ:

Кровать пациента, прооперированного по поводу разрыва печени отгорожена ширмой. Игнатов и Света проводят реанимационные мероприятия, Голубев стоит рядом.

ИГНАТОВ: Разряд… Адреналин.

СВЕТА: Есть адреналин.

ИГНАТОВ: Разряд… Ещё разряд…

ГОЛУБЕВ (шепчет): Господи, мать твою… да светится имя твоё, да придёт царство твоё…. Сделай что-нибудь…

ИГНАТОВ: Разряд.

СВЕТА: Максимум.

Пауза

ИГНАТОВ: Фиксируй время смерти. Отключай вентиляцию лёгких.

ГОЛУБЕВ (шепчет): Господи… ты же родился сегодня.… ты же можешь….

СВЕТА: Четыре пятнадцать.

Игнатов и Света выходят из-за ширмы, садятся писать документацию. Голубев остаётся  за ширмой.

ИГНАТОВ: Опиши гемотрансфузию и реанимационные мероприятия.

СВЕТА: Владимир Валентинович, у меня в холодильнике глюкоза со спиртом. Вам бы успокоиться…

ГОЛУБЕВ (за ширмой): Зачем тебе это, господи? Сделай, чтобы он жил…

ИГНАТОВ: Коля, пиши эпикриз.

Голубев выходит из-за ширмы, садится писать посмертный эпикриз.

 

1. КУРИЛКА:

АВТОР: Окосел я тогда основательно. Добавил ещё немного алкоголя в тело из личной своей заначки, и вышел на улицу. Там у нас, под окнами приёмного отделения, располагалась курилка. Смотрю – Света стоит, курит. А чуть поодаль – Митрофанов с Валентиной одной сигареткой дымят.

СВЕТА (Воробьёву): Сергей Геннадьевич, вы только «Break on through» поёте?

САМОЙЛОВА (Митрофанову): Елизавета Богдановна  от безысходности за подлеца Шпигельского замуж пошла. Кто её возьмёт, такую некрасивую, кроме этого доктора-неудачника? 

ВОРОБЬЁВ (поёт): She lives on Love Street 
Lingers long on Love Street. 
She has a house and garden 
I would like to see what happens. 

СВЕТА (поёт): She has robes and she has monkeys, 
Lazy diamond-studded flunkies, 
She has wisdom and knows what to do, 
She has me and she has you. 

ВОРОБЬЁВ (поёт): I see you live on Love Street, 
There's this store where the creatures meet. 
I wonder what they do in there 
Summer Sunday and a year... 
I guess I like it fine so far 

СВЕТА и ВОРОБЬЁВ (поют вместе): She lives on Love Street, 
Lingers long on Love Street. 
She has a house and garden 
I would like to see what happens.

La La La Lalalala…

 

МИТРОФАНОВ (Самойловой): Верочка за Большинцова замуж вышла, чтобы отомстить Беляеву или по любви?

САМОЙЛОВА (Митрофанову): Большинцов – самый неудачный персонаж. Плохо написан. Карикатурно. (Уходит).

МИТРОФАНОВ (Воробьёву): Тургенев – непростой автор. Но, положа руку на сердце, вся Чеховская драматургия вышла из его «Месяца в деревне». (Уходит).

СВЕТА: Спокойной ночи, Сергей Геннадьевич. Сегодня вы открылись мне совершенно по-новому.

МИТРОФАНОВ: Света, не уходите. Я… мне надо вам так много сказать…

СВЕТА: Обязательно. Всё случится своевременно, но несколько позже. А сейчас нам всем пора отдохнуть. Спокойной ночи.  (Уходит).

ВОРОБЬЁВ (один танцует и поёт):

You know that it would be untrue

You know that I would be a liar

If I was to say to you

 

Girl, we couldn't get much higher

 

Come on baby, light my fire

 

Воробьёв замечает, что из окна приёмного отделения на него смотрит Марья Васильевна, и крутит пальцем у виска.  Он шлёт ей воздушный поцелуй. Из больницы в курилку выходит Голубев. Он пьян на глазах у него слёзы.

ГОЛУБЕВ: Серёга, он воскрес!

ВОРОБЬЁВ: Родился, Николай Евгеньевич. Воскрес на Пасху.

ГОЛУБЕВ: Артист, говорю, воскрес! Я уже эпикриз сел писать, Игнатов уже спирта с глюкозой выпил, Света уже лист назначений закрыла… Я сижу, и говорю такой, не про себя, вслух говорю… ах, ты – говорю – сука! Ну, если ты есть, дай, говорю, парню жить! Сроду в тебя не верил, а тут поверю, говорю, если жизнь ему сохранишь, мать твою Иисус Христос…прикинь, сижу и такую вот ахинею несу… Игнатов мне даже реланиума хотел поставить… а тут… ты не поверишь… пик-пик-пик….. из-за ширмы… пик-пик…  кардиограф заработал….  сердце забилось, прикинь? Пик-пик…

ВОРОБЬЁВ: Ого! Это же сколько времени-то прошло?

ГОЛУБЕВ: Минут пять, не меньше… пик-пик…

ВОРОБЬЁВ: Так мозг-то, наверное, уже того… не восстановится…

ГОЛУБЕВ: А это, Серёга, уже не мои проблемы…. Это теперь Его проблемы (показывает пальцем в небо) … Того, кто родился сегодня. Если Он его живым оставил, пусть у Него дальше о нём голова болит… Сука, я так люблю тебя, Серёга! И всех вокруг люблю!  Я теперь всегда всех любить буду…

 

08.10

1. ПЯТИМИНУТКА:

АВТОР: Начало пятиминутки я успешно проспал. Снилась мне, разумеется, Света. Мы с ней купались в огромном бассейне, полном крови, вдруг она оторвала мой член, вонзила себе в сердце. Я сразу же выдернул его из груди, выполнил (им же) левостороннюю торакотомию и начал делать прямой массаж сердца. Странным образом, при каждом сжатии миокарда Света  стонала и вздрагивала, а когда сердце, наконец, заработало,  её тело выгнулось в судороге оргазма. Я проснулся с жуткой эрекцией и ощущением произошедшей катастрофы. Когда я зашёл в аудиторию, где, кроме дежурной бригады, находились все врачи отделения, Алексей Николаевич Орлов почти закончил доклад о прошедшем дежурстве.

ОРЛОВ: … был доставлен пациент К..  Он изнасиловал тринадцатилетнюю девочку, зарубив перед этим топором её мать. Девочка, уже после всего, нанесла ему ножевое ранение сердца и сама вызвала «скорую помощь». Сергей Геннадьевич успешно выполнил ушивание проникающего ранения левого желудочка. Теперь пациент находится в отделении интенсивной терапии, жизни его ничего не угрожает.

АВТОР: После пятиминутки меня вырвало. Возможно, из-за вчерашнего спирта. Тем не менее, Орлов налил мне ещё полстакана и велел немедленно идти домой отсыпаться. Я выпил и пошёл. На полдороги к выходу встретил Игнатова.

ИГНАТОВ: Ты Серёга, это знать должен. Понять не прошу. Молодой ещё. Детей у тебя нет. А у меня дочь. Я этому подонку наркоза-то не давал. Ни анальгетиков, ни гипнотиков. Миорелаксантами загрузил и всё.  Поэтому и тампоны на глаза положил, и из швов поэтому  кровило. Ты его по-живому резал. Он даже не спал. Я думал – сдохнет от болевого шока. Тебе и не помогал-то никто, потому что все надеялись –  не справишься. А ты – гляди-ка! Лёгкая рука. Хорошим хирургом будешь.

АВТОР: У самого выхода из больницы меня поймала Света.

СВЕТА: Сергей Геннадьевич… я сказать хотела… насчёт этого пациента со звездой… я видела, что вы смутились, когда он вам мизинец показал… я тогда сразу не догадалась, от чего… а потом поняла… вы не подумайте … просто он надоел мне – всё время пальцем большим тряс и затвор передёргивал… ну, я и посоветовала ему расширить немного язык жестов… поэтому, когда он мизинец поднял, я  подумала, – вот дебил, ничего умней придумать не мог… от этого и улыбалась…так что если вы подумали, что я улыбалась насчёт того случая, когда вас Орлов оперировал, то знайте – нет… я совсем так не думаю… ну, про мизинец… (краснеет) какой уж там мизинец…

ВОРБЬЁВ: Света, я вас люблю.

СВЕТА: Звезда у него естественным путём вышла. Вы не беспокойтесь. До свидания. (Уходит).

ВОРОБЬЁВ (тихо сам себе): This is the end. My only friend the end…

СВЕТА (возвращается): Насчёт того, что вы только что сказали, поговорим завтра после работы…. В ресторане, куда вы меня пригласите. (Уходит, возвращается, целует его в щёку, краснеет, убегает).

АВТОР: Я вышел из больницы. Стояло рождественское утро. По улице героически брёл пьяный мужик – видимо, в надежде не уснуть в сугробе, и добраться до дому. Небо было безобразно голубым, и пронзительное низкое солнце, что есть силы, лупило в глаза.  Прошедшая ночь казалась эфемерной, а наступающий день – призрачным.  По-настоящему реальным было только одно-единственное мгновение, которое всё время утекало, как песок сквозь пальцы тургеневской Натальи Петровны. Отчего-то подумалось о Брюсе Уиллисе из фильма «Армагеддон» и в глазах зарябило от влаги.

 

1. ГДЕ-ТО:

Оля Калашникова одна. Говорит по телефону.

ОЛЯ: …а после того, как он сердце ушил, часа через полтора привезли аппендюк. Не настоящий, а чтобы от армии на полгода отмазаться…. Ну, скажешь тоже! За бабки, конечно… Не знаю. Они там друг друга моют… ага… Ну, вот.  Оперировал, разумеется, Соколов. Ну, мобилизовал отросток, помял его, чтобы он воспалился, как следует. Что? Как – «зачем»? Чтобы, когда под микроскопом смотреть будут, он выглядел изменённым. У вас так не делают, что ли? Да брось! Ты просто не знаешь. Ну, так вот. Соколов прооперировал быстро, ушивается. Я инструменты подаю.  Он говорит такой: бильрот…., кохер…..., тупфер…., тампон………, страпон. А мне откуда знать – что такое страпон. Страпон, - говорю - какой страпон? А он мне – атравматический, разумеется. Давай – говорит страпон. У тебя что? Нет страпона?  Я – говорю – вообще такого инструмента не знаю. А он мне – плохо ты, Оля в медучилище училась. Страпон – это не инструмент, а шовный материал. Иди в ординаторскую и попроси у Алексея Николаевича атравматический страпон. Он у него в столе лежит. Я сам видел. Иди, я подожду. А Игнатов-то хоть бы бровью повёл, или Светка – змея обмолвилась. Все! – как будто, так и надо. А что, мол, такого? Хороший атравматический шовный материал – страпон. Есть же капрон там, кетгут. Ну, я и пошла. Прихожу к Орлову, так мол и так, Олег Владимирович просит, чтобы вы дали ему атравматический страпон, который у вас в столе лежит. А он помолчал такой, помолчал. И даже микромускул не дрогнул на лице.  Говорит такой,  – передайте Олегу Владимировичу, что если он на вас теперь не женится, я ему руки не подам. Тут я вообще ничего не поняла. Возвращаюсь в операционную, а там Соколов уже ушился и размывается. В твоём, – говорит – возрасте пора знать названия шовных материалов. Страпон – это…  Тут он мне и рассказал что такое страпон. Я чуть со стыда не сгорела там. Ты-то знаешь – что такое страпон? …… …. Ну вот, ты знаешь. А я не знала.  Ну, короче, сумасшедшее дежурство. Оно и понятно.  Полнолуние под рождество.

 

Тhe end.