Страна детей

Страна детей

 

Действующие лица:

МАТЬ. 40 лет, хорошо выглядит.

ДОЧЬ. 20 лет.

 

 

Ночь. Спальня одинокой женщины. Окно задернуто плотными шторами. Видна дверь в другую комнату. Большая кровать. Прикроватная тумбочка с обязательным ночником. Трюмо с пуфиком перед ним. В углу шкаф. На кровати спит женщина. В комнату входит девушка и зажигает верхний свет.

 

Мать. А?.. Что?... Что такое?...Что случилось?...(Садится на кровати, оглядывается по сторонам и спросонок не может ничего понять).

 

Дочь. Мама!.. Мамочка!...

 

Мать. Кто?.. Что?... Кто это говорит?!...Что происходит?...

 

Дочь. Мама, успокойся, что ты так разволновалась… Это всего лишь я – твоя дочка.

 

Мать (все еще не понимая). Дочка?!.. Какая дочка?!...О, Господи, доченька, ну нельзя же так. Я же испугалась… Вдруг среди ночи просыпаюсь от света…Так ведь меня какой-нибудь инсульт-инфаркт хватит….(Постепенно приходит в себя).

 

Дочь (садится к матери на кровать и кладет ей голову на плечо). Успокойся, мамочка, не волнуйся. Все хорошо. Мы вместе. Мы рядом. Я с тобой. Все хорошо…

 

Мать (переводя дыхание). Ну, кажется, легче стало. С какого перепуга тебе вздумалось поднять меня  в ночь-полночь?!...Завтра же на работу. Я теперь до утра уснуть не смогу. Что случилось-то?...

 

Дочь. Мамочка, разве ты забыла? Ведь сегодня мой день рождения. Он наступил несколько минут назад, и мне так захотелось встретить начало этого дня только с тобой. Помнишь, когда я была маленькая, нам всегда с тобой вместе хорошо было, правда? Нам никто не был нужен. Мы были счастливы вдвоем, как никто и никогда в этом мире. Ведь, правда, мама?

 

Мать. Когда ты была маленькая?... Давно это было, доченька. Так давно, что я уж и не помню… Наверно, так, если ты это помнишь.

 

Дочь. Да, помню. Я много чего помню, мама. Я еще помню, как мы с тобой гуляли в парке. Была весна, мы гуляли все втроем – я, ты и наш папа. Вы с папой сначала разговаривали спокойно, а потом вдруг начали ссориться. Я испугалась, что вы друг друга оскорбляете, и начала ручками размахивать, как будто тебя защищаю от него. Машу ручками, машу, а потом вдруг понимаю, что тебе плохо стало. Ты как-то согнулась вся, за живот руками держишься. Папа довел тебя до скамейки, посадил на нее и ушел. Больше он так никогда и не вернулся. Дальше мы с тобой вдвоем стали жить.

 

Мать. Да, это-то я помню…. Еще как помню…Твой папа меня тогда перед выбором поставил – или он, или ребенок. Ты, говорит, мне нужна, а дети – нет. Я, говорит, пока молодой, хочу для себя пожить, чтобы ничто в жизни не связывало. Умолял, чуть не на колени вставал. И денег дам, сколько хочешь на все процедуры, и отвезу, куда только надо. Сходи на аборт, и завтра же в ЗАГС пойдем. На все был готов….

 

Дочь. Мамочка, давай не будем сегодня вспоминать о грустном. Все-таки  у меня  день рождения.

 

Мать (как будто не слыша, продолжая выбранную тему). Только ты ведь меня, дочка, знаешь. Ненавижу, когда мне условия начинают диктовать. Тем более, такие. Выгнала я этого подлеца, и никогда о нем не жалела. Еще, сволочь такая, предложил мне на прощание, уже в раскрытой двери стоя, давай, говорит, я пошляюсь пока, а когда мне надоест, я к тебе вернусь. Так и сказал – «пошляюсь». Слово-то какое нашел мерзопакостное.

 

Дочь. Мамочка, а помнишь, как мы с тобой на даче у бабушки летом жили? Ты тогда еще студенткой была, к сессии готовилась. Тебе так не нравился предмет, который надо было сдавать. Я вот только забыла, как он назывался.

 

Мать. «История КПСС»…

 

Дочь. Вот-вот, а тебе еще ночью перед экзаменом что-то такое приснилось из этого предмета… Вы с бабушкой так смеялись …

 

Мать (смеется). Да, точно, диктатура пролетариата мне тогда приснилась, ни много, ни мало. Так мозги запудрили этой советской идеологией, этими съездами и партконференциями, что крыша почти поехала.

 

Дочь. А еще, мама, помнишь, как ты сдавала какой-то экзамен и не сдала, пришла домой вся в слезах….

 

Мать. Это был не экзамен, а зачет по новейшей истории.

 

Дочь. Ну да, ну да. Плачешь и говоришь, что ты не сдала потому, что не улыбалась. Бабушка никак в толк не возьмет. Где надо было улыбаться?... Почему именно улыбаться?... А ты только рыдаешь и ничего объяснить не можешь…

 

Мать. Да. Преподаватель тогда попался вредный. Вроде бы все ему рассказала по билету, а он вручает мне незаполненную зачетку и говорит: «Вы мне мало улыбались». Теперь-то смешно об этом вспоминать, а тогда так обидно было.

 

Дочь. Мамочка, а помнишь, как ты мне песенки пела на французском языке?  «Томбе ля нэже» пела… «О шан зелизе»… И еще какую-то… Про башмачки… Про то, как их в снегу забыли… Помнишь?

 

Мать (поет). « Dans la neige y avait deux souliers, deux souliers,

                          Dans la neige on les a oublie …»

Эта?

 

Дочь. Да, мамочка, да. Спой еще, пожалуйста.

 

Мать. Я кроме этих двух строчек уже и не помню ничего, доченька….Все в этой жизни забывается рано или поздно… Вот и нас с тобой наш папа, как ты его называешь, так же забыл, как башмачки эти из песенки. Забыл, и из жизни вычеркнул, и никогда даже и не вспомнил ни о тебе, ни обо мне. Да, что говорить, мерзавец, он и в Африке мерзавец. И ведь, наверно, живет себе где-нибудь припеваючи, и по ночам спит спокойно, и совесть его ни капельки не мучает.

 

Дочь. Мама, а ты его больше так ни разу и не видела?

 

Мать. Встретила случайно в городе однажды… Лет через десять после всех этих страстей-мордастей.

 

Дочь. И что?

 

Мать. Да ничего. Сказал: «Привет!», как ни в чем не бывало, словно мы вчера только с ним по-дружески расстались. Я его сразу-то и не узнала. Он идет по улице мне навстречу и здоровается. Я в ответ машинально кивнула, шла чем-то озабоченная, не до него было. Несколько метров еще прошла, думаю, что-то лицо этого мужика какое-то знакомое, кто бы это мог быть. Через пару минут только сообразила кто это.

 

Дочь. Мама, а как ты думаешь, он сейчас жив?

 

Мать. Откуда ж я знаю, дочь?... Честно сказать, и знать не хочу, мне это глубоко неинтересно…

 

Дочь. А я знаю, мамочка.

 

Мать. Ты?!.. Да тебе-то откуда про это знать?...

 

Дочь. Неважно, откуда. Я знаю… Он был совсем неплохим, просто не очень счастливым человеком…

 

Мать. Был?... Значит, он уже на том свете?....

 

Дочь. Вот-вот, мамочка, как хорошо ты сказала – именно на том свете…. Он на охоте погиб. Ты же помнишь, наверно, он заядлым охотником был. У него и собаки охотничьих пород всегда жили. Он с ними в лес ходил.

 

Мать (недоумевая). Собаки?... В лес?....

 

Дочь. Ну, да. У него ружье было охотничье. Однажды он вот так с собакой своей ушел на охоту и не вернулся. Его стали искать и нашли уже мертвым, с огнестрельной раной. По собаке-то его и нашли. Она никуда от него не убежала. Сидела рядом с трупом и выла. На этот вой люди, которые его в лесу искали, и вышли.

 

Мать (отстраняется от дочери, начинает подозрительно вглядываться в нее.) Доченька, а ты откуда все это знаешь?.. Какая-то ты странная сегодня…. Говоришь, словно  лекцию читаешь. Разговор у тебя какой-то слишком литературный, правильный, бесцветный какой-то, можно сказать, безупречный… Как будто это и не обыкновенный человек говорит…. И вся ты какая-то слишком … благостная, словно и неживая.

 

Дочь (смеется.) Мамочка, и опять ты так хорошо сказала, ни убавить, ни прибавить. Именно – как неживая.

 

Встает с кровати. Подходит к пуфику и садится на него.

 

Мать (окончательно приходя в себя). Мамочка?!... Подождите, какая мамочка?!... Какая еще мамочка?!,,, У меня ведь детей нет, нет и не было никогда… Это что – чей-то розыгрыш? Довольно нелепый, надо сказать… Девушка, Вы кто?....

 

Дочь (очень спокойно). Ну, как же не было, мамочка? Были у тебя дети, были.

 

Мать (потрясенно). Были?!... Послушайте, Вы в своем уме?!... Как Вы это себе реально представляете, чтобы женщина не знала, есть у нее дети или нет?!...

 

Дочь. Конечно, были… (Пауза). Пока ты их не убила.

 

Мать (кричит). Убила?!... Я убила?!... Детей?!...

 

Дочь. Да, мамочка. Аборт - это тоже убийство.

 

Долгая пауза, во время которой мать пристально всматривается в дочь.

 

Мать. Так, значит, Вы….(Замолкает).

 

Дочь (продолжает ее мысль). Да-да, мамочка, я – твоя самая старшая дочь.

 

Мать. Самая старшая?

 

Дочь. Да, самая старшая.

 

Мать. Следовательно, есть еще и младшая?

 

Дочь. И не одна.

 

Мать. Не одна?

 

Дочь. Мамочка, чему ты так удивляешься? Кто же лучше тебя об этом знает?

У нас целая семья.

 

Мать. Семья?!...

 

Дочь. Да, семья, мамочка. Мы все живем вместе.

 

Мать. Кто это мы все?

 

Дочь. Твои дети.

 

Мать. Я уже окончательно запуталась… Нет, я просто схожу с ума… Какие такие мои дети?... Где они все вместе живут?... Что еще за таинственная семья?....

 

Дочь. Все очень просто, мама. Мы – это твои дети, которых ты не родила. Мы все живем одной семьей, мальчишки и девчонки, от мала до велика. У нас семья – это дети одной мамы, только мамы. Там так принято.

 

Мать. Где это там?

 

Дочь (неопределенно машет вдаль рукой). Ну, там!...

 

Мать. Значит, вас как бы нет?...

 

Дочь. Нет, мы есть, но там, а не тут.

 

Мать. Тогда получается, что вас здесь-то никогда и не было… Вот здесь вот, на этом свете.

 

Дочь. Да почему же, мамочка, мы были здесь, были, только очень недолго. Мы же все жили с тобой. До самой операции. А уже потом мы попали туда.

 

Мать. Ну, хорошо, и много вас там?

 

Дочь. Много. У нас даже одни двойняшки есть.

 

Мать. Двойняшки?

 

Дочь. Да. Мальчик и девочка.

 

Мать (с сарказмом). Значит, там (делает такой же неопределенный жест вдаль) я – практически многодетная мать?

 

Дочь. Да. У нас почти все семьи многодетные.

 

Мать. И что, там много таких семей7

 

Дочь. Очень много. Целая страна детей. Одних детей, без взрослых.

 

Мать. Та-ак… Страна детей… Замечательно!... Превосходно!... (Поет.) «Не крутите пестрый глобус, не найдете Вы на нем, той страны, страны особой, о которой мы поем…»

 

Дочь. Мама, а мне эта детская песенка знакома. Мы с тобой на пляже однажды загорали, там из динамика она неслась на весь пляж. У тебя потом от этого шума голова заболела и мы ушли.

 

Мать. Кто из нас двоих сумасшедший?... Сильно подозреваю, что не я…. Девушка, Вы из какой психушки сбежали? Вас, наверно, уже ищут. «Ищут пожарные, ищет милиция…»

 

Дочь. Мама, а я помню, как ты мне эти стихи Михалкова читала.

 

Мать. Кому?!... Кому я могла их читать, когда никого не было?!... (Кричит.) Не было!... Не было!... Не было!..

 

Дочь. Мамочка, не делай мне снова больно! Ну, вспомни, пожалуйста, накануне того, как я появилась, ты прочитала в каком-то журнале, что во время беременности можно и нужно общаться со своими детьми, хоть они еще и находятся у мамы в животике. Что якобы это очень полезно – читать им детские книжки, включать классическую музыку и даже на ночь рассказывать сказки, как уже рожденным детям. Ты же сначала не хотела от меня избавляться, ты же хотела меня родить. И я помню, как ты мне читала и Михалкова, и Чуковского, и Агнию Барто. Я до сих пор многое помню наизусть из того, что ты мне тогда читала. «Жил человек рассеянный…», «Нынче муха-цокотуха именинница…», «Уронили мишку на пол…»

 

Мать. Да, что-то такое, кажется, было.

 

Дочь. Было, было! Когда ты вечером ложилась спать, ты выключала свет, забиралась с головой под одеяло  и, прежде чем заснуть, шепотом эти все детские стишки наизусть читала. Ты их так много знала, и все – наизусть. Меня это всегда удивляло.

 

Мать. Да, знала-то я их знала, и, действительно, довольно много. Только вот знания эти мне в жизни не пригодились… (Смотрит на дочь и поправляется). Почти не пригодились.

 

Дочь. Мамочка, а мы все тебя очень любим, несмотря ни на что. Там вообще все дети любят своих матерей.

 

Мать (с большим удивлением, волнуясь) Это правда?

 

Дочь. Конечно, мамочка. Маленькие дети всегда любят своих мам, какие бы они ни были. Кого же нам еще любить, как не тебя?

 

Мать. Но… Ведь я вас всех… Отправила на тот свет.

 

Дочь. Да, однако, мы тебя не осуждаем, мы все равно тебя любим.

 

Мать. Да за что же?!,,

 

Дочь. За то, что ты у нас есть. Кроме тебя, мы все равно никому не нужны. Ни здесь, ни там.

 

Мать. Только ведь получается, что и мне вы не были нужны, разве не так?

 

Дочь. Не совсем. Тебе сначала всегда хотелось сохранить ребенка, но тебя постоянно предавали наши отцы. Они не хотели делить с тобой тяготы воспитания детей, а одна нести эту ношу ты не могла. Ты была слишком слабой для этого. И к тому же нам, я имею в виду именно нашу семью, было легче, чем всем остальным. Намного легче.

 

Мать. Почему?

 

Дочь. Потому что ты не родила никого из нас. Подчеркиваю – никого. Это не так обидно. Подавляющему большинству детей там приходится постоянно задавать себе мучительный вопрос – почему меня убили, а кому-то позволили родиться? Почему именно я? А ответа на этот вопрос, как ты сама понимаешь, не найдешь никогда.

 

Мать. Вы говорите какие-то очень уж правильные слова. В жизни так не бывает. Вся вы какая-то чересчур воспитанная, вежливая…. Не знаю, как объяснить… Словом, Вы – слишком идеальная. Некий рафинированный вариант.

 

Дочь. Мамочка, а вспомни, ведь ты именно такой хотела меня вырастить. Ты мечтала, чтобы я хорошо училась, была послушным, организованным ребенком. Чтобы я много читала и много знала. Чтобы я не походила на своих наглых, невоспитанных сверстников. Чтобы у меня была красивая, грамотная речь. Чтобы у меня не завелись дурные привычки. Именно такой идеальный ребенок тебе и был нужен. Вот я такая и есть. И все дети в нашей стране такие. Страна идеальных детей.

 

Мать. Ну, да, это-то понятно, никто не мечтает заполучить хулигана или тупицу… Мне сейчас в голову пришла одна мысль…Получается, что не рожденный ребенок в любом случае лучше и совершеннее, чем рожденный…

 

Дочь. Получается так.

 

Мать. Забавно… Подождите, я все-таки не понимаю, Вы же сказали, что у Вас сегодня день рождения….

 

Дочь. Да.

 

Мать. Но-о… Какой же может быть у Вас день рождения…. Ведь Вы так и не появились на этот свет?

 

Дочь. Каждый из нас отмечает свой день рождения. Для нас это тот день, в который мы должны были бы родиться, если бы все закончилось благополучно.

 

Мать. А откуда же этот день известен? Он что, как-то точно предопределен?

 

Дочь. Да, точно предопределен….У меня, к тому же, сегодня юбилей.

 

Мать. Юбилей?

 

Дочь. Да. Двадцать лет.

 

Мать. Это, значит, уже прошло двадцать лет… Можно сказать, вся жизнь прошла….

 

Дочь. Нет-нет, мамочка, не говори так. Ты еще молодая, у тебя еще много счастливых и радостных дней впереди. Тебе только надо захотеть самой стать счастливой.

 

Мать (с сарказмом). Самой захотеть?.. Жизнь, девочка моя, была бы удивительно прекрасна, если бы все в ней зависело только от наших хотений и желаний.

 

Дочь. Мамочка, к сожалению, мне пора. Я должна успеть вернуться к себе, пока не исчезну. А мне еще нужно сказать тебе одну очень важную вещь.

 

Мать. В каком это смысле – «не исчезну»?

 

Дочь. Я не смогу тебе этого объяснить, об этом не знает никто. Там мы все доживаем только до двадцатилетия. В свой двадцатый день рождения каждый из нас исчезает. Просто исчезает навсегда и все. Видимо, в двадцать лет они перестают быть детьми и уже не могут жить в стране детей.

 

Мать. Ничего не понимаю... Как это исчезать?... Зачем исчезать?...

 

Дочь. Мамочка, послушай меня. Это сейчас не важно. У нас так мало времени, а мне так много надо тебе сказать. Пожалуйста, отнесись к моим словам с доверием. И постарайся выслушать меня спокойно. Обещаешь?

 

Мать. Попытаюсь.

 

Дочь (очень волнуясь). Мамочка, у тебя снова скоро будет ребенок

 

Мать. Что-о-о?!!!....

 

Дочь. Мамочка, ну ты же обещала… И что в этом такого уж невероятного? Я даже неправильно выразилась. Точнее сказать, ребенок у тебя уже есть, только ты об этом до нашего разговора не подозревала. Совсем  скоро ты убедишься в моей правоте. Так вот… (Говорит, с трудом сдерживая волнение, преодолевая прерывистое дыхание). Мы никогда не общаемся с вашим миром, там это не принято. Я – первая, кто осмелилась здесь появиться. Меня сюда послала вся наша семья. (Становится на колени). Мамочка, не делай больше аборта…Мы все тебя умоляем, сохрани жизнь этому ребенку….Это твой последний шанс родить, последний шанс стать настоящей мамой.

 

Мать в растерянности смотрит на дочь и не знает, как среагировать на ее слова.

 

Это неправда, что эмбрионы, как у вас принято  называть,  ничего не чувствуют. Они – тоже люди, только маленькие. И эти маленькие человечки все понимают, все чувствуют, только сказать ничего не могут. Да если бы и могли, их бы никто не услышал. (Говорит все больше горячась, почти кричит.) В том-то вся и трагедия, что в вашем мире их не воспринимают как нормальных живых людей. Для вас эти маленькие человечки – всего лишь некий непонятный зародыш, кусок не оформившейся плоти, какой-то клеточный материал. А они такие же люди, как вы все, только как тюремные узники заключены в другое тело. И это самый страшный период в судьбе каждого человека. Больше никогда в течение всей своей жизни человек не будет настолько беззащитным и бесправным. Он гораздо более беспомощен и уязвим, чем, например, грудной младенец. Он не может выразить свой протест даже плачем. В самом прямом смысле слова любая жизнь в этот момент висит на волоске. Здесь очень много разных случайностей, которые могут привести к роковому исходу. Бывают беременности, которые не удается сохранить. Бывает, что дети погибают в утробе матери или непосредственно во время родов. Однако, это все – еще не самое страшное. Вопрос о твоей жизни или смерти, по сути, решается одним человеком – мамой. И никто, никто в целом мире не может тебе помочь в случае ее неблагоприятного решения: никакая полиция, никакой суд, никакое общественное мнение, просто потому, что никто о твоем существовании и не знает. Еще не родившийся ребенок -  это человек-невидимка!... Иногда о нем не подозревает даже родной отец. Только и это – не самое страшное!...

 

Мать (тихо). А что же тогда самое страшное?

 

Дочь (плачет, поднимаясь с колен). Самое страшное – это когда тебя предает самый родной на свете человек, твоя мама. В мире нет ничего страшнее, чем это низкое, подлое, гнусное предательство. Представь себе, маленький человечек знает только свою маму. Весь ваш большой мир для него пока пустыня. Да он ему и неинтересен. У него есть мама и ему этого достаточно для его крохотного карманного счастья, он чувствует себя  любимым, желанным. И вдруг в одночасье все меняется, весь его только что созданный уютный и спокойный мирок непоправимо рушится. Для маленького человечка настает час Апокалипсиса, который сотворен руками его мамы. И здесь боль физическая даже отступает перед болью душевной…

 

Мать. Физическая боль?... А разве….(замолкает, не договорив).

 

Дочь. Мама, это тебе сделали местную анестезию… Нам-то ее никто не делал… А скальпель….

 

Мать (всхлипывая). Прошу, не надо!...

 

Пауза.

 

Мать. А если к этому вынуждают обстоятельства?

 

Дочь. Убийство ребенка нельзя оправдать ничем!... Не бывает таких обстоятельств, из-за которых надо убивать абсолютно беззащитное существо.

 

Мать. Вы сейчас обвиняете меня…. Тогда как раньше Вы же сами говорили, что не хотите меня осуждать за то, что я была слишком слабой в определенные моменты своей жизни. Ведь это же Ваши слова, разве не так?...

 

Пауза.

 

Дочь (с горечью). Все это так. Да только все равно, мама,  ты у нас - единственная родная душа. Никого у нас больше нет во всей вселенной. Никого… А так хочется почувствовать себя кому-то нужной, любимой. Вот и приходится любить своего убийцу. Тебе-то мы хоть на какое-то время были нужны, хоть какой-то краткий миг ты нас любила…Знаешь, мамочка, одиночество – это жуткая вещь. Хуже него может быть только предательство.

 

Мать. Знаю.

 

Дочь.  Вот мы и просим тебя…. Мы все тебя просим… Ради всего святого на земле, не становись убийцей еще раз…  Подумай хотя бы о нас… Если даже после нашего сегодняшнего разговора ты снова поступишь так, как поступала всегда, ты предашь нас во второй раз и этого простить будет уже невозможно…

 

Мать. Я ведь уже совсем не молода…

 

Дочь (говорит быстро, убедительно). Это ничего. Ты  - здоровая женщина. Материально ты тоже вполне обеспечена. Поверь мне, мамочка, для нормального женского счастья тебе не хватает только одного – ребенка. Наверно, сейчас это выглядит смешно – дочка учит, как надо жить свою маму, но пойми одну очень простую вещь. К сожалению, многие на вашей земле не понимают эту элементарную истину: никакой жизненный успех, никакая головокружительная карьера, никакое, даже самое большое состояние, ничто в этом мире не стоят одного-единственного слова «мама», которое тебе скажет твой ребенок…. Боже, ну как же вы все не понимаете своего счастья?!... Как вы так легко, походя от него отказываетесь?!... Лишив других возможности жить и иметь своих детей, вы размеренно существуете, спокойно спите по ночам, живете в свое удовольствие, и не мучают вас ни угрызения совести, ни ночные кошмары. Ну почему вы все такие слепые, глухие, черствые, равнодушные?!... Ищите в этом мире какие-то небывалые ощущения - алкоголь, наркотики… Самый лучший наркотик на этой земле – это дети! Ничто и никогда не может с ним сравниться!... Вот есть женщины, которые не могут родить. Они о детях мечтают как о манне небесной, как о каком-то несказанном счастье, невиданном чуде, они все готовы отдать за возможность иметь своих детей. А вам это чудо, это несказанное счастье дается даром, и вы его еще принять не хотите. Или посмотрите на людей, к которым в дом пришла беда - они потеряли детей. Как они страдают, переживают, некоторые даже уходят в мир иной вслед за ними. Самое большое горе в этой жизни – похоронить собственного ребенка, даже если этот ребенок – уже совсем взрослый человек… А вы?!...  Вы убиваете нас, невинных беззащитных младенцев, ни капельки не сожалея о содеянном, даже не вспоминая потом об этом … Да что там!... Нас вы даже не хороните…

 

Мать. Вы успокойтесь, пожалуйста. Все это так неожиданно, я в себя никак не могу прийти. Мне надо подумать. В конце концов, Вы говорите абсолютно правильные вещи…. Но-о-о… Мне надо подумать.

 

Дочь (с горечью, как бы про себя). Надо подумать…. И о чем?... Совершить ли еще одно очередное убийство?... (Отворачивается и смотрит в задернутое шторами окно).

 

Пауза.

 

Дочь (говорит уставшим голосом, как бы про себя). И как только этот мир не рухнул до сих пор. Каждую секунду в нем совершаются великие незримые трагедии. Каждую секунду с благословения своих матерей гибнут маленькие дети, а земля по-прежнему вертится. Никогда этого не пойму и никогда этого не приму …. (Обращаясь к матери). Ну, мне пора. Будем считать, что вечер воспоминаний явно не удался. Я вижу, что ничего не добилась и ни в чем не смогла тебя убедить, мама. Все напрасно, все без толку. Я так устала сегодня, как никогда в своей жизни не уставала.

 

Мать. Подождите, не можете же Вы уйти вот так вот… Просто уйти…  Нам же надо как-то закончить нашу встречу, тем более, что случилась она так внезапно и сумбурно для меня. Подождите… (Уходит в другую комнату.)

 

Дочь сидит молча, опустив голову и уставившись в пол. Возвращается мать. В руках она держит какой-то сверток.

 

Мать. На день рождения принято дарить подарки….

 

Разворачивает сверток и достает оттуда распашонку и чепчик образца двадцатилетней давности.

 

Мать. Так вот. Я хочу подарить Вам это.

 

Дочь. Что это?

 

Мать. Это Ваше детское приданое.

 

Дочь (удивленно). Что?

 

Мать. Ваше детское приданое.

 

Дочь. Мое?

 

Мать. Да, Ваше, именно Ваше. Больше я никому ничего не покупала. Все думала, что успеется…. Да вот, совсем не пришлось….

 

Дочь берет детские вещи и вертит их в руках, надевает на кулак чепчик, просовывает в рукава распашонки пальцы, улыбается.

 

Дочь. Мама, если ты это купила, значит, ты все-таки хотела меня родить, да? Значит, ты ждала моего появления на  свет?

 

Мать. Конечно, хотела. Только…. (Замолкает).

 

Дочь. Что только?... Скажи мне, мамочка, что только?!... Ну, пожалуйста…. Для меня это очень важно…

 

Мать. Понимаете….

 

Дочь (прерывая мать). А почему, мама, ты меня все время называешь на Вы?

 

Мать. Да?.. Я и не заметила…. Ну хорошо – ты.

 

Дочь. И еще ты ни разу не назвала меня дочкой…

 

Мать. Понимаешь, для меня это так непривычно. Ведь никто никогда не называл меня мамой, и я никогда никого не звала ни сыном, ни дочкой…. Обещаю исправиться.

 

Дочь. Извини, я тебя перебила. Что ты начала говорить?

 

Мать. Значит, так. Когда я была беременна в первый раз, то есть тобой, я была молодой и глупой. Я знаю, это – не оправдание, но пойми, мне было просто страшно. Я боялась ответственности, я боялась родов, я боялась проблем, которые неизбежно возникнут с появлением ребенка. По сути, я сама-то еще была дитем. Ребенком, который должен был родить  своего ребенка. И, тем не менее, даже когда твой отец от меня отказался, я далеко не сразу решилась на операцию. Сейчас смешно, а тогда… Зазорно было становиться матерью-одиночкой в двадцать лет. В те времена общественное мнение для меня значило много. Оно тогда вообще играло более значимую роль, нежели сейчас. Я представила косые взгляды в мою сторону, шепотки за спиной, унижение и пренебрежение, с которым мне обязательно придется столкнуться, и я струсила. У меня не хватило мужества сделать этот шаг, хотя колебалась я до последней минуты. Видишь, и распашонку тебе купила на всякий случай….Даже когда уже шла в больницу, еще не была уверена до конца, еще хотела повернуть обратно….. Мужества не хватило.

 

Пауза

 

Мать. Ты прости меня, доченька, если сможешь. Хотя я знаю, такое простить нельзя, но мне нужно сказать эти слова. Для меня самой нужно.

 

Дочь. А может, ты уже и имя для меня придумала? Хотя ты же не знала, кто родится – мальчик или девочка…

 

Мать. Конечно, придумала… И для мальчика придумала, и для девочки….Это был один из самых счастливых вечеров в моей жизни. В тот день утром я окончательно поняла, что беременна. Твой отец еще пока ничего не знал, его целый день не было, уже не помню, где его носило, наверно, уехал на свою очередную рыбалку или охоту. Весь тот долгий день, а время для меня тогда тянулось страшно медленно, я прожила в предвкушении минуты, когда сообщу ему эту прекрасную, как мне  казалось, новость. Вечером я сидела на диване, смотрела телевизор, только все равно ничего не видела….

 

Дочь (перебивая). Мамочка, подожди. Мне кажется, я помню этот момент. Еще музыка такая играла… (поет). Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла ….

 

Мать (смотрит на дочь с удивлением). Действительно, это играла мелодия французского шансона… «Манчестер и Ливерпуль»… В те годы эта мелодия шла заставкой к программе «Время»…. Как странно, что ты это помнишь…

 

Дочь. Мы отклонились от нашего разговора…

 

Мать. Да. Так вот. От радостного возбуждения, которое меня тогда охватило, мне хотелось и петь, и плясать, и кувыркаться, и кричать во все горло одновременно. Совсем как детям. Периодически я бежала к большому зеркалу, которое висело у нас в прихожей, поворачивалась перед ним в профиль и (смеется) пыталась разглядеть свой пока еще не существующий животик. Потом мне вдруг пришло в голову, что надо же придумать ребенку имя. (Усмехается.) Ни раньше, ни позже.

 

Дочь. И какое же ты имя придумала для меня?

 

Мать. Да ничего оригинального. После целого вечера раздумий я пришла к самому простому выводу – назову ребенка в честь своих родителей.

 

Дочь. Значит, меня звали бы Галиной?

 

Мать. Скорее всего, так.

 

Дочь. А что было дальше в тот вечер?

 

Мать. А дальше вернулся твой отец. Он вернулся уже за полночь, и я с порога обрушила на него свою радость. Только он совсем не обрадовался. Я была так счастлива, что сначала его отрицательную реакцию попросту не заметила, пропустила. Я что-то говорила ему, захлебываясь от волнения и счастливого нетерпения поделиться своей новостью, первоначально ничего не видя и не слыша вокруг себя, а потом вдруг как-то резко, словно на меня ушат холодной воды вылили, поняла, что что-то не так. Я посмотрела на него и увидела, как он с мрачным лицом отводит от меня взгляд в сторону.

 

Пауза.

 

Дочь. И что было дальше?

 

Мать. А вот дальше не было уже ничего. Ничего хорошего. Дальше ты уже все знаешь сама.

 

Дочь. И ты даже не попыталась его как-то переубедить? Как-то ему объяснить какую чудовищную, катастрофическую ошибку он совершает?

 

Мать. Это он пытался мне объяснить, какую ошибку мы совершим, если сохраним тебе жизнь.

 

Дочь. Да, наши папы очень редко встают на нашу защиту. Впрочем, даже если они и хотят сохранить нам жизнь, их, как правило, никто не слушает. Тому пример – история тети Наташи и дяди Толика.

 

Мать. Какие еще тетя Наташа и дядя Толик?

 

Дочь. Разве ты забыла? Твои друзья молодости. С тетей Наташей вы учились вместе в университете. Она же была в студенческие годы твоей лучшей подругой, а с дядей Толиком ты познакомилась позже, и долгое время он был твоим настоящим другом. Ты всегда умела просто дружить с мужчинами, без всякой пошлости.

 

Мать. А ты откуда про них знаешь?

 

Дочь. Мама, я много чего про вас, про вашу жизнь знаю. Очень много.

 

Мать. И ты знаешь всю эту печальную историю?

 

Дочь. Естественно.

 

Мать. Тогда расскажи мне ее.

 

Дочь. Хочешь меня проверить? Хорошо. Значит, дело было так. У этих твоих друзей была еще школьная любовь, которая не умерла и после того, как они окончили школу и стали студентами.

 

Мать. Толик не был студентом, он был курсантом.

 

Дочь. Да-да, он учился в Калининградском инженерно-морском училище. Так вот. Они решили пожениться, когда тетя Наташа оканчивала четвертый курс. И все бы было хорошо, если бы она тайно от него не сделала ту операцию, о которой мы весь вечер с тобой сегодня говорим.

 

Мать. Можешь дальше не продолжать … (После паузы). Сколько я ее отговаривала, сколько упрашивала не делать этого. Нет, ей очень хотелось получить красный диплом, на который она вполне уверенно и заслуженно рассчитывала, а с новорожденным ребенком это, конечно, весьма проблематично. Не послушала она меня …

 

Дочь. Вот видишь, мама. Сейчас ты со мной согласна. Тетя Наташа, как мы теперь знаем, совершила самую большую ошибку в своей жизни. В конечном итоге она не получила красный диплом, не вышла замуж за своего любимого, потому что он не простил ей этого аборта, и больше не смогла иметь детей.

 

Мать. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о …» и далее по тексту. Однако, мы сильно отклонились от нашего разговора. Так вот, ты спрашивала, не пыталась ли я объяснить твоему отцу, какую ошибку он совершает…. Нет, не пыталась.

 

Дочь. Почему?

 

Мать. А я гордая была. Не нужна – иди на все четыре стороны. Да, потом, и не помогли бы мои убеждения и объяснения. Нисколько бы не помогли.

 

Дочь. Да почему же ты так в этом уверена?!

 

Мать. Да потому, доченька, я в этом так уверена, что, к сожалению, жизнь на этой земле устроена только так, а не иначе. Все абсолютные мировые истины и ценности выведены давным-давно, еще древними мудрецами и философами. И каждый человек во все времена эти истины и ценности знает назубок. Только складывается парадоксальная ситуация. Все знают, как надо правильно жить, но никто не знает, как жить правильно. Многие пытаются, но ничего не получается. И так всю историю нашей цивилизации. Мне иногда даже смешно становится. В космос мы полетели, а жить на своей земле правильно так и не научились. Каждое поколение проходит через одни и те же ошибки и трагедии, и эта цепочка неизменна и вечна, она никогда не прерывается. И глупости это, что только дураки учатся на своих ошибках, а умные – на ошибках других. Не получается так, почти ни у кого не получается.  А мы с твоим отцом, к тому же, были молоды, просто как-то неправдоподобно молоды. В юности весь мир видится совершенно по-другому. Если уж взрослые люди делают ошибки, сознавая свою неправоту, то что было взять с нас тогдашних, юных, беззаботных, глупых и таких счастливых, как я теперь это понимаю.

 

Дочь. И что, ничего нельзя с этим сделать?

 

Мать. Видимо, пока ничего. Моя жизнь – наглядное тому подтверждение.

 

Пауза, во время которой дочь рассматривает детские вещи, которые все еще держит в руках.

 

Дочь (в замешательстве). Подожди, мамочка, но ведь если ты мне это даришь, значит, ты уже все для себя решила?!... Значит, детские распашонки тебе не нужны?!... Значит, все как обычно?!.... Скоро нам ждать в семье пополнения?!... Так?!... Да?!...

 

Мать. Не кричи! Во-первых, ничего это не значит!... Во-вторых, точно еще ничего неизвестно….

 

Дочь. Известно!... Еще как известно!... Ты просто хочешь от меня как-нибудь отговориться, уйти от решения проблемы, которую я перед тобой поставила!... Не надо меня считать наивной дурочкой!... Я не глупее других на этой земле!...

 

Мать. Успокойся!... Мне и самой хочется внести окончательную ясность в этот вопрос. Я сделала заказ в круглосуточной интернет- аптеке и скоро мне курьер должен кое-что привезти….

 

Дочь. Кое-что?... И что же это такое?...

 

Мать. Догадайся с трех раз.

 

Дочь. А-а, я, кажется, догадалась…. Тест на беременность, да, мама?

 

Мать. Да.

 

Дочь. Когда же ты успела?

 

Мать. Когда искала тебе подарок.

 

Недолгое молчание.

 

Дочь. Знаешь, мама, о чем я еще часто думаю? Хорошо, ты не хотела становиться матерью-одиночкой, понимаю, но почему нельзя было родить и оставить нас в роддоме? Конечно, нужно было выдержать девять месяцев беременности, а потом еще и роды, но зато, ведь ты не стала бы убийцей….

 

Мать. А ты никогда не задумывалась, какая бы вас ждала судьба после этого?

 

Дочь. Ну, какая судьба… Детский дом… Кому повезет – усыновление или удочерение. А что еще может быть?

 

Мать. Быть может все, что угодно, но только ничего хорошего.

 

Дочь. Почему ты так считаешь?

 

Мать. Сама-то подумай. Жизнь в детском доме, даже в советские времена, когда на них выделялось гораздо больше денег, была далеко не сахар. В студенческие годы я работала однажды летом в пионерском лагере, и там у нас был один отряд, полностью состоявший из детдомовских детей. Я сначала не понимала, почему все эти дети при абсолютном внешнем несходстве мне кажутся какими-то одинаковыми. Подумала, что это из-за казенных одежек одного фасона и одной расцветки, в которой они все смотрелись близнецами.  И только потом до меня дошло, что в них было общего – глаза, детские глаза с абсолютно недетской грустью. Причем такие глаза были у каждого, понимаешь, буквально у каждого ребенка. Я, когда поняла это, специально ходила по лагерю и им в лица заглядывала. А отряд тот был разновозрастный, там дети были с первого по седьмой класс. И у всех, понимаешь, у всех детей – одно, затравленное, как у побитой собаки выражение глаз. Это страшно, скажу я тебе. Это очень страшно. Не хочется с такими глазами взглядом встречаться, чувство вины какое-то невольно появляется…. А еще однажды ехала я в трамвае и случайно слушала разговор двух молодых женщин. Одна, как я поняла с их слов, незадолго до этого лежала в больнице с ребенком и рассказывала своей подруге, что к ним в палату попал мальчик из детского дома. Так вот, этот подкидыш был совсем маленьким, ему было меньше годика, даже ходить не умел, но он не плакал никогда. Вообще никогда. Ты можешь себе представить малыша, да еще больного, который никогда не плачет? Он лежал в кроватке весь мокрый, в грязных пеленках, которые к тому же под ним свалялись, на голой холодной медицинской клеенке и не плакал!... Он не плакал ни-ког-да! Значит, за свою короткую жизнь он уже твердо усвоил, что плачь-не плачь, никто к тебе не подойдет, никому ты не нужен…. И после всего этого  ты мне предлагаешь обрекать своих детей на такое существование?... Нет уж, лучше пусть я буду убийцей.

 

Дочь. Не знаю, не знаю… Может, ты и права.

 

Раздается звонок в дверь.

 

Мать. Кто это так поздно?... Ах, да… Наверно, это курьер из аптеки.

 

Уходит из комнаты. Дочь встает и начинает нервно ходить по комнате из угла в угол. Через какое-то время мать возвращается. Дочь бросается к ней. В руках она по-прежнему держит детские вещички.

 

Дочь (возбужденно). Ну, что?!...

 

Мать молчит.

 

Дочь. Мама, почему ты молчишь?!...

 

Мать снова молчит.

 

Дочь. Ну, говори же!

 

Мать. Не знаю, что и сказать…. Ты оказалась права….  К моему великому удивлению…

 

Дочь. Мама, мамочка!... Ну это же хорошо, разве не так?!... Ну ведь, правда, это здорово?!... Какое счастье!... У тебя родится малышик!... Подумай только, ты теперь будешь не одна!... Ты станешь настоящей мамой!... У тебя начнется совсем другая жизнь!...Ты опять молчишь?!... Господи, ну почему ты опять молчишь?!...

 

Мать. Не знаю, как реагировать.

 

Дочь (зло и язвительно). Радостно!... Как еще можно реагировать на такое известие?!...

 

Мать. Радостно-то радостно, но только….

 

Дочь (с удивлением смотрит на детские вещи в руках и в отчаянии бросает их на диван). Что только?!...Ну, что опять только?!... Не-е-ет, я больше так не могу… Все!... Хватит!... С меня достаточно!... И зачем я только тебя выбрала!... Ведь сама выбрала!... Никто не навязывал!...

 

Мать (непонимающе). Что значит выбрала?

 

Дочь. То и значит!... Выбрала!.... На свою голову…

 

Мать. Не понимаю, объясни, пожалуйста. Где это ты меня и каким образом выбрала?... И, собственно, куда ты меня, как ты выражаешься, выбрала?

 

Дочь. В мамы себе!... Куда еще я могла тебя выбрать!...

 

Мать. То есть, ты утверждаешь, что ты сама выбрала меня на роль твоей матери?!...  Разве это возможно?

 

Дочь. Не только возможно, а именно так. Только так. Все дети сами выбирают себе матерей. Так было и так будет всегда. Просто вы об этом не знаете.

 

Мать. Ты говоришь какие-то странные вещи. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

 

Дочь. Тебе просто удобнее так жить, поэтому ты мне не веришь.

 

Мать. Ты несешь полную чепуху, почему  я должна тебе верить?

 

Дочь. Мама, да очнись ты, наконец! Вспомни, с кем ты сейчас разговариваешь!

 

Мать. Ну, и с кем это я сейчас разговариваю?!... Насколько я понимаю, я сейчас разговариваю со своей дочерью. А яйца, как известно, курицу не учат. Вот так!

 

Дочь. Мама, да пойми ты, мы там знаем о вас все. Я же тебе это уже говорила. Даже то, что вы порой сами о себе не знаете. Больше тебе скажу, мы за вами специально наблюдаем, мы всегда в курсе всех ваших событий, мы как бы незримо присутствуем в вашей жизни.

 

Мать. А зачем это?

 

Дочь. Чем нам там еще заниматься? Да и потом мы стараемся вам помогать по мере сил.

 

Мать. Помогать?... А чем вы нам оттуда можете помочь здесь?

 

Дочь. Многим. Ты даже представить себе не можешь, насколько серьезно мы можем вам помочь при желании.

 

Мать. Например?

 

Дочь. Помнишь, как ты однажды ехала в такси, и оно чуть не столкнулось с рейсовым городским автобусом? Ты еще после всего этого рассчитала, что то место, на котором ты сидела, как раз должно было попасть под колесо автобуса, если бы водитель машины не среагировал и в последний момент не ушел из-под удара? Все свидетели этого происшествия тогда еще ахали и охали, что произошло настоящее чудо…

 

Мать. Конечно, помню. Я была на волосок  от смерти – как можно такое забыть. Ну и что?

 

Дочь молчит.

 

Мать. Ты хочешь сказать, что это – твоя заслуга?

 

Дочь. Не моя. Наша.

 

Мать. Честно сказать, слабо верится.

 

Дочь отвернулась и обиженно молчит.

 

Мать. Хорошо, допустим. Если тебе хочется так думать, пожалуйста. Тогда приведи еще какой-нибудь пример.

 

Дочь. Легко. Помнишь, как ты однажды летом поздно возвращалась домой из гостей, и к тебе привязался грабитель?

 

Мать. Разве такое забудешь?... Нож к горлу, хоть и перочинный, как-то не вдохновляет на приятные воспоминания.

 

Дочь. А ты помнишь, чем все это закончилось? Тебе ничего не показалось тогда странным?

 

Мать. Да-да, сейчас припоминаю. Этот придурок действительно повел себя как-то неадекватно. Сначала орал на меня, ножик этот к горлу приставил, а потом как будто чего-то испугался. Начал нервно озираться, глаза у него стали абсолютно безумные. Я уже сережки из ушей вынула, стою их ему протягиваю, а он вдруг руками замахал на меня и как кинется прочь, словно спринтерскую дистанцию побежал.

 

Дочь (смеется). Еще бы… Это мы его напугали.

 

Мать. Но ведь я ничего не слышала, могу поклясться. Было очень тихо, так тихо, словно мы с этим бандитом были одни во всей вселенной. Я еще тогда подумала, что попала я в переплет.

 

Дочь. А ты и не могла ничего услышать, зато он услышал то, что ему предназначалось.

 

Мать. А что?

 

Дочь. Наши двойняшки как крикнули ему в два голоса; «Не трогай нашу маму!» Тут любой испугается.

 

Мать (недоверчиво). Да?... Ну-ну…

 

Дочь. Ты все-таки мне не веришь… (Вздохнув). Ну, ладно. Разговор у нас получается какой-то неровный.

 

Мать. Ничего удивительного. Да, разговор не сильно гладкий и ровный вышел, но это – не новость. Вечный конфликт отцов и детей. Еще господин Тургенев нас об этом просветил.

 

Дочь. Ну, я-то господина Тургенева в школе не изучала…

 

Мать (с раздражением). Вот только не надо пытаться вырастить во мне комплекс вины по отношению к тебе!... Не надо!...  Да, я перед тобой виновата… И, если ты помнишь, я уже попросила у тебя прощения, хотя прекрасно понимаю, что такие вещи простить нельзя. Но я не хочу, и не буду жить с постоянным осознанием своего греха, и не собираюсь ежесекундно раскаиваться в содеянном. Тебе придется принять это как данность. Больше я ничего для тебя сделать не могу. Прошлого не исправишь, а караван движется дальше.

 

Дочь. Какой караван?

 

Мать. Это метафора. В том смысле, что жизнь продолжается.

 

Дочь. Жизнь-то, конечно, продолжается… Господи, мама…. Какая ты у меня несчастная….

 

Мать. Почему это вдруг я стала несчастной?

 

Дочь. Да потому что ничего ты в этой жизни  не поняла. Совсем ничего.

 

Мать. Новые новости. Как ты смеешь со мной так разговаривать?!... Явилась непонятно откуда и начала меня жизни учить… Молода еще!

 

Дочь. Да, молода…. Вечно молода…

 

Мать. Ты опять за свое?!...

 

Дочь. Да!!.... За свое!!... В конце концов, почему я должна  стесняться?!... Любой человек имеет право бороться за свою жизнь!... Любой!...

 

Мать. А кто с этим спорит?

 

Дочь. Никто не спорит. Вот я и борюсь!... За свою жизнь!...

 

Мать. Что-то я совсем перестала тебя понимать. Ты борешься за свою жизнь, хорошо. А разве на нее кто-то покушается?

 

Дочь. Да!

 

Мать. Кто?

 

Дочь. Ты!...

 

Мать. Я?!...

 

Дочь. Да!.. Ты!.. Ты!...

 

Мать. Как это?

 

Дочь молчит.

 

Мать. Объясни мне, наконец.  Как я могу покушаться на твою жизнь?

 

Дочь. Я не хотела тебе об этом говорить, в запале с языка сорвалось… Давай лучше не будем продолжать эту тему.

 

Мать. Нет уж!... Будем!.... Немедленно объясни мне свои слова!

 

Дочь. Тебе лучше этого не знать.

 

Мать. Можно, я сама решу, что для меня лучше, а что хуже?

 

Дочь. Хорошо, я тебя предупреждала. (Молчит).

 

Мать. Продолжай.

 

Дочь. Все очень просто…. (Снова молчит).

 

Мать. Да говори же, не тяни за душу!

 

Дочь. Следующим твоим ребенком буду снова я.!...Так что тебе придется убить меня во второй раз!...

 

Мать (ошарашенно). Во второй раз?!.. Убить?!...

 

Дочь. Да!... Во второй раз!...

 

Мать. Но, послушай, ты же противоречишь сама себе. Ведь всего лишь пять минут назад ты утверждала, что именно дети выбирают родителей.

 

Дочь. Это можно сделать только однажды. А дальше все идет по заведенному кругу.

 

Мать. Совсем ничего не соображаю. По какому заведенному кругу?

 

Дочь (говорит быстро, на одном дыхании). Один раз в жизни мы все выбираем себе мам. Ты тоже когда-то выбрала себе бабушку в мамы, только ты об этом забыла давно. А дальше с каждой твоей земной жизнью все повторяется сначала. Поэтому мама у человека – всегда одна. И дети у каждой мамы, если только ей позволили стать мамой, тоже всегда одни и те же. В каждый твой приход на этот свет у тебя будут рождаться или не рождаться одни и те же дети, в одной и той же последовательности. Мамы и дети, как звенья одной цепочки,  связаны неразрывно и навечно. Только приходя на эту землю, никто из живущих на ней об этом не помнит. Так легче и проще жить…. По крайней мере, вам.

 

Мать. А вам?

 

Дочь. А мы вообще не живем.

 

Мать. Ах, да. Прости меня. (После недолгого молчания). Тогда получается, что у тебя тоже есть такие привязанные к тебе дети?

 

Дочь. Разумеется.

 

Мать. Тогда получается, что вместе с тобой я убиваю и их?!..

 

Дочь. Конечно.

 

Мать (растерянно). Я как-то никогда не задумывалась над этим….

 

Дочь. А не мешало бы вам всем хоть иногда об этом думать.

 

Мать (все также в растерянности). И что же теперь делать?

 

Дочь. О!... Наконец-то!... Вот он наш родимый извечный русский вопрос!... Что делать?!.... Фэр-то ке?!... Тогда уж заодно давай и вторым извечным вопросом зададимся – кто виноват?!... Давай!...

 

Мать. Твой сарказм здесь неуместен.

 

Дочь (постепенно успокаиваясь). Прости, мамочка, прости. Я немного не в себе, но ты должна понять мое состояние…..

 

Пауза.

 

Дочь. В общем-то, я сказала и сделала все, что хотела. Мне уже давно пора вернуться. Наверно, нам надо попрощаться?

 

Мать. Подожди, ну как же это так сразу и попрощаться. Еще есть время…. Подожди… Я никак не могу с мыслями собраться…. Знаю, что мне нужно тебе что-то важное сказать, и не могу понять что. Подожди, пожалуйста …

 

Мать начинает метаться по комнате, переставляя безделушки на трюмо, включая и снова выключая ночник, закидывая кровать одеялом, пытаясь навести какой-то порядок, потом подходит к окну и раздергивает шторы. Наступило утро и комнату заливает солнечным светом. Она оборачивается лицом в комнату и видит, что ее дочь исчезла.

 

Мать. Ты где, дочка?!.. Где это ты спряталась?!.. Ты обиделась на меня?!... (Ходит по комнате, заглядывая во все углы). Что случилось?... Куда же ты подевалась?...

 

Выходит в другую комнату, затем возвращается. Стоит в недоумении, снова и снова оглядывая комнату. Зрителям видно трюмо с надписью на зеркальной поверхности, которая изображает смешную детскую рожицу из серии «точка, точка, запятая». Под рожицей какая-то надпись. Наконец мать замечает надпись на зеркале. Подходит ближе.

 

Мать. Это что такое?... Что это тут написано?... (Читает с запинками, сквозь слезы) Мама, я тебя люблю.

 

Стоит перед зеркалом и громко, безутешно рыдает.

 

Занавес.