И плачет по три дня, сметая «свет» –

Соломенные стебли в тень сарая.

– Ой, солнышка лучи!

А ей в ответ:

– Блаже-е-енная! – вздыхает бабка Рая.

Не девка, а беда… От, видно, бог

Оставить на земле-то мал причину

Такую вось…

– Ба!

– Чуни промочила? Ну, геть из лужи!

Кинь жабёнка – сдох!

– Его душа на небушко слетела?

Задумчиво глядит на облака.

А жёсткая бабулина рука

Уводит в дом.

– Пошто глазеть – не дело!

Ужо самой  пора… А толь каму

Обуза гэта? Господи, помилуй

И дай мяне и мудрысти, и силы…

– Иди ужо, сердешная, к столу!

Коту шматок?  Што ложкой колготишь?

Ушица – ах! – Андреич дал жерёху.

– Андреич мне казал, что я дурёха,

Дурёха я, дурёха…

– Буде, кыш!

Шурует бабка Рая мокрой тряпкой,

Самой себе кивая: «От, кажи!»

А в слободе всё то же: сохнут грядки,

Надкушен лунный блинчик, чуть дрожит

Стожаров свет и тонут в дряхлой бочке

Остатки снов, мурлычет «ёшкин» кот

Да тянется мережка по сорочке.

Ворчит старуха: – Нады ж – лишний рот!

Но с нежностью ничем не объяснимой

Накинет шаль на внучки Серафимы

Большой живот. Та вздрогнет.

– Не глупи!

– Там ангел бьётся!

– Ангил, детка! Спи.