На развилке около часовни

Разделилось солнце на полоски

Из неплотно сомкнутых ресниц.

Будто кисти нежные наброски,

Не спеша, искрится и блестит

Снег.

 

Утро вяжет кружево из веток,

Манит свежей стройностью берёз.

Мамин голос: Ты проснулся, детка?,

Молоко, простуженный прононс...

Дом.

 

Двадцать лет берёзы те шумели –

Двадцать юных, милых, добрых лет!

 

Белый снег и серые шинели.

Гордых гор гранёный силуэт.

 

Миллионы вех, вершков и вешек,

Боль в боку от частых перебежек

Или от недозаживших ран.

И чуть-чуть не верится, что будет

У меня длинейшая из судеб.

Знать, она достанется горам.

 

Мы идём и ничего не слышим,

Жадно ловим в лёгкие мороз.

Позади горят чужие крыши,

А в груди – светлом: Я снова выжил!..

Колкий вдох, простуженный прононс...

Небо цвета мутного опала...

 

В грудь – толчок, и, воздух пузыря,

Небо покачнулось и упало!..

Умирать?.. Так быстро и... Зазря?..

*

Мы собой о тех боях напомним.

Мы – в листке истёртом похоронки –

На развилке около часовни,

На развилке – слышите, потомки?!

 

Пусть у нас земля с гранитом крыша,

Письма и альбомы – в мир ваш двери,

Мы живём! Мы вашей грудью дышим,

Вместе с вами любим, терпим, верим!

 

Вас храним, как можем и не можем,

На подлёте войн пожары тушим.

Вы – счастливей, ловче и дороже.

И... Спасибо за неравнодушье!..

 

На развилке около часовни...