роман Синие цветы зла

Посвящаю этот роман Т.А., человеку,

который всегда верил в мой писательский талант.

 

Глава 1 «Смерть – начало новой жизни».

      Хмурое августовское утро капитана Ковалёва было вконец испорчено сообщением о новом ЧП: уже третий свидетель по  делу о семи убийствах за каких-то два дня погибает при невыясненных обстоятельствах. Алексей Сергеевич был вне себя от гнева: трупы добавляются, а свидетели тают на глазах. Но делать было нечего, и потому уже готовился к разбору полётов у прокурора. Прошло уже больше часа, а его не вызывали.

- Хватить хандрить, - сказал сам себе капитан Ковалёв и уже вслух добавил. - Что-то здесь нечисто.

Ход его мыслей прервал дежурный, который сообщил:

- Алексей Сергеевич, явилась свидетельница по делу Филиппова  Соколова Марина Павловна.

- Пусть заходит, - ответил следователь.

     Капитан не мог объяснить того, что каждая встреча с этой женщиной безумно волновала его. Почему? Красавица? Да. Но не это главное. Природа щедро наделила эту женщину. И это он понимал чётко: перед ним сидела умная, расчетливая и чертовски обаятельная женщина, которая в свои сорок восемь лет выглядела максимум на тридцать пять. Стройная, с тонкими изящными руками, красивыми ногами, изумительно белой гладкой кожей, пышными каштановыми волосами и правильными чертами лица… но первое, что всё-таки отмечали в ней окружающие – это яркие светло-карие глаза, в которых собеседник отражался, как в зеркале: было в них что-то манящее и, как отметил сам Ковалёв, колдовское. Ему сразу же вспомнилась их первая встреча.

   Был конец июня - жара стояла невыносимая. А тут новый труп. Красивая молодая девушка словно спала на дороге, распахнув свои тонкие руки. Когда всё закончилось, он решил искупаться, благо до Волги было совсем близко. На берегу никого не было. Ковалёв быстро разделся и уже хотел нырнуть, как вдруг приятный женский голос, доносившийся откуда-то сверху, остановил его: «Мужчина, свернёте себе шею: у берега очень мелко». Он повернул голову влево: на огромном валуне загорала женщина средних лет.

   Капитан, вспомнив уроки этикета военного училища, вытянулся по стойке смирно и произнёс:

- Спасибо! Позвольте представиться: капитан милиции Ковалёв Алексей Сергеевич. Как Вас зовут прекрасная незнакомка?

- Марина Павловна Соколова.

- Очень приятно.

- Взаимно.

- Марина Павловна, позвольте мне искупаться в Ваших владениях, - Ковалёв по-прежнему старался  произвести вид джентльмена.

Женщина засмеялась:

- Скорее идите купаться, а то Вас хватит солнечный удар, а меня обвинят в причинении вреда сотруднику милиции.

   Ковалёв ещё раз поклонился и побежал в воду, тут же нырнув. Минут через десять Ковалёв уже выходил из воды с белой лилией в руках. Не отрывая глаз от новой знакомой, он произнёс:

- Красивый цветок красивой женщине, - и протянул лилию Марине. Их руки на секунду соприкоснулись, и каждый, словно чего-то испугавшись, тут же отдёрнул свою руку.

- Спасибо, товарищ капитан, - грустно поблагодарила Марина Ковалёва.

- Называйте меня, пожалуйста, по имени, - неожиданно для себя произнёс Ковалёв.

 - Хорошо, Алексей. А меня зовите Мариной, - ответила Марина.

- Замечательно, - подытожил Ковалёв.

 Они достаточно быстро разговорились. Ковалёв удивлялся себе: он, всегда нелюдимый и молчаливый, шутил, говорил комплименты, а его обычная робость перед женщинами, особенно красивыми, вдруг куда-то исчезла. Никогда ему не было так хорошо, тем более с женщиной, которую он знал-то всего пару часов. При расставании они обменялись телефонами.

  А затем - обычная занятость провинциального холостого следователя. Он позвонил лишь через три недели и пригласил её в ресторан, но встретиться им пришлось уже в его служебном кабинете.

 И вот она сидит перед ним, опустив голову на правую руку. Ему доставляло огромное удовольствие вести беседу с этой женщиной, смотреть на неё, хотя, отметил Ковалёв про себя, лучше бы это происходило в другое время и при других обстоятельствах. Он мог бы смотреть на неё часами, но это проклятое «но» всегда и всем мешает, к тому же надо начинать допрос.

- Марина Павловна, Вы, как всегда, обворожительны! Вам ничего не страшно: ни годы, ни…, - и вдруг Ковалёв осекся.

- Вы правы: в гробу я тоже неплохо смотрелась бы.

- Я этого не сказал.

- Но подумали, Алексей Сергеевич, - хитро улыбнулась женщина.

- Давайте не будем отходить от темы. Как Вы узнали об убийстве повара Виктора Петрова?

- Как все – по местному телевидению.

- До этого?

- Утром, это была пятница, Виктор не вышел на работу, что, кстати, на него совершенно было не похоже, потому что это был тихий, спокойный и дисциплинированный сотрудник. Света позвонила ему на мобильник: тот был выключен. Мы удивились, но кому-то надо было кормить клиентов, поэтому Света вызвала на работу второго повара Сергея Лапина. И всё. А в субботу случайно включила местное телевидение, и …

- У Виктора Петрова были родственники, друзья? Марина Павловна, это очень серьёзно. Это пятый из семи  трупов. А, может, и не семи, Марина Павловна?

Ковалёв начинал горячиться:

- И если Вы не причастны к убийствам, в Ваших интересах всё рассказать. Марина Павловна, на Вашей совести будет семь трупов. Как Вы попадёте в рай с таким обременением?

- Вы повторяетесь, Алексей Сергеевич.

- Нисколько, Марина Павловна! – он нервно взял лист бумаги из лежащей на столе папки и стал читать:

- Первый труп, январский, Пугачёв Иван Борисович, 1937 года рождения, место рождения: г. Москва, бывший инженер, пациент местного психоневрологического учреждения. Строил железнодорожные мосты. Один его мост в Ярославле рухнул вместе с поездом: 23 человека погибло, 76 ранено. Убийца. А тут детишкам потребовалась квартира, вот и спихнули папашку в психбольницу подальше от столицы. Никчёмный человек, не правда ли, Марина Павловна? – при этом он посмотрел ей прямо в глаза. Собеседница ни отвела взгляда.

– Я продолжу? – спросил Ковалёв. Она кивнула в ответ.

 - Второй труп, февральский, Суровегина Марина Павловна, кстати, Ваша тёзка, 1961 года рождения, место рождения: д. Жёлтино Угличского района; мать шестерых детей, которых воспитало государство. Какая же она мать? – следователь опять сделал паузу. Лицо Марины Павловны было так же бледно и сосредоточенно.

- Третий труп, мартовский, Семёнов Антон Аркадьевич, 1979 года рождения, место рождения: д. Яковлевская Мышкинского района, бывший штукатур-маляр, в последнее время алкоголик и тунеядец, который выбивал деньги на пропой из крошечной пенсии своей матери. Вот подарок маме на 8 марта. Никчёмный человечишко!

- Четвёртый труп, апрельский, только его тело было изувечено: всё в многочисленных ножевых порезах. Первоапрельская шутка маньяка! Синицын Герман Викторович, 1947 года рождения, врач по диплому, два срока за убийства, четыре – за грабёжи и воровство. Итого 35 лет за тюремной решёткой. Последнее пристанище – дом престарелых для бывших зэков. Гнусный элемент.

- Пятый труп, май, Вам известный Петров Виктор Васильевич, 1968 года рождения, не бывший повар. Чем помещал Вам скромный и дисциплинированный сотрудник? Жил уединённо, никому не мешал. Разве только что любил мужчин? Грех великий?

 Лицо Марины Павловны по-прежнему было невозмутимо спокойным, а Ковалёв, уже не отрывая глаз от бумаг, продолжал читать:

- Шестой труп, июньский, совсем девочка – Малкова Светлана Ивановна, 1989 года рождения, место рождения – г. Углич. Все знали, зачем она приезжала на Вашу базу. Тоже великий грех!

- И последний, свеженький, тоже пациент того же психоневрологического учреждения, Горячёв Дмитрий Александрович, 1964 года рождения, место рождения: г. Москва. Свихнулся после поражения на чемпионате мира. Все погибшие - бывшие, ненужные люди. Мир очистили от мусора и радуетесь?

- Вы обвинили меня во всех смертных грехах!

- Марина Павловна, пока только в одном, очистите свою совесть.

- Моя совесть чиста. Я не причастна к этим ужасным смертям.

- Как Вы объясните тогда тот факт, что каждый из убитых так или иначе был связан с Вашей базой. Все они были в «Белом голубе».

- Я была знакома только со Светой и Петровым,  кстати, даже не знала, что он голубой.

- Что ж тогда начнём всё сначала. Зачем Вы приехали в наш город?

- Что ж начнём эту сказочку-неотвязочку сначала. Я почувствовала, что в моей жизни чего-то не хватает, если хотите – корни проснулись во мне.

- И когда они в Вас проснулись?

- Год назад.

- Вы с такой уверенностью называете время?

- Здесь нет ничего удивительного: я давно хотела съездить на свою малую родину, а в прошлом году мне это удалось сделать: я провела свой отпуск на туристической базе «Белый голубь». Это были прекрасные две недели.

- Вас кто-то пригласил, или Вы сами купили путёвку?

- Пригласил.

- Кто Вас пригласил?

- Я уже говорила несколько раз: Самодуров Леонид Сергеевич, её хозяин, - недовольно поморщилась Марина Павловна.

 Ковалёв, как будто ничего не заметив, таким же твёрдым голосом продолжил допрос:

- Как Вы познакомились с Самодуровым?

 Соколова обречённо вздохнула и тихо ответила:

- Он проходил курс лечения в моём отделении в Москве.

- И что Самодуров всех своих знакомых приглашает отдохнуть к себе на базу, а потом делает директорами своих заведений, которых у него по всей России, видимо,  немало, - откровенно язвил капитан.

- Не знаю: мне до других нет дела. Для меня лично предложение Леонида Сергеевича было выгодно и интересно.

- А как же Ваша больница?

- Свято место пусто не бывает.

- Хорошо, допустим, Ваш приезд – это случайность. В свою первую поездку Вы выезжали за пределы базы?

- Конечно, несколько раз я ездила в Углич, посещала магазины, музей, наконец. А также навестила родную деревню Черновку, где родилась я и жили мои родители, хотела посмотреть на наш дом.

- И что же Вы увидели?

- Нашего дома уже не было. Редкие жители смотрели на меня с удивлением: москвичка в дорогущих кроссовках посреди деревенской грязи. Я стояла и долго смотрела на заросшую бузиной и крапивой завалину нашего дома. Когда я уже собиралась уходить, меня окликнула пожилая женщина. Я удивилась, потому что она обратилась ко мне по имени и заговорила со мной:

- Марина, Евдокия Михайловна ждала тебя до последнего своего часа и, умирая, говорила, что приедет Мариночка, не может она не приехать, приедет, даже если сама не захочет.

Я осторожно спросила её:

- Откуда Вы меня знаете?

Она ответила:

- Меня зовут Антонина Фёдоровна Сорокина, я подруга юности твоей мамы, всю свою жизнь прожила здесь, в Черновке. Ты, Марина, лицом вся в бабку пошла.

 Она торопилась, потому что куда-то уезжала: ей уже несколько раз сигналил водитель такси. Я спросила о том, где похоронена бабушка.  Она на бегу ответила, что в Спасском, и уехала.  А я отправилась на кладбище, на котором с трудом нашла бабушкину могилу, выполола её, положила привезённые цветы и возвратилась на базу.

- Когда Самодуров предложил Вам занять пост директора «Белого голубя»?

- В ноябре.

- Через три месяца. А Вы знаете, что Ваша предшественница умерла от отравления ядом растительного происхождения?

- Нет. Мне сказали, что она тяжело болела и умерла от рака.

- В свидетельстве о смерти Савельевой Ирины Сергеевны записано, безусловно, что смерть вызвана раком печени, но патологоанатом по секрету мне сказал, что болезнь была вызвана сильнодействующим токсином, который можно выделить из экстракта не менее трёх ядовитых растений, произрастающих в нашем регионе. Этого мало. Марина Павловна, этот яд вызвал смерть всех семерых убитых, найденных на дороге «Углич-Прилуки». Зачем им срезали волосы и ногти?

- Я ничего не знаю.

- Не знаете! А то, что волосы и ногти убитых были найдены во время ареста Филиппова. Он и его друзья - сатанисты? А главный адепт Самодуров сбежал?

- Это абсурд! Саша пригласил своих друзей посидеть, послушать музыку.

- Когда это, Марина Павловна, посиделки друзей заканчивались психбольницей?

- У Вас нет доказательств.

- Есть. Последний несчастный пришёл на минуту в сознание и пробормотал: «Белый ангел посмотрел мне в лицо». Это был Филиппов.

- Алексей Сергеевич, человек был в бреду, мало ли что ему показалось.

- Мы нашли отпечатки пальцев Филиппова на пакете с одеждой Горячева Дмитрия, обнаруженного у того в тумбочке.

- Этот пакет со своей одеждой отдал ему сам Саша, потому что был с ним одного роста; хотел помочь человеку.

- И Вы не хотите больше ничего добавить?

- Я не знаю, что Вы хотите от меня услышать.

- Правду! Откуда в Вашем номере появился этот листок с записями, - Ковалёв достал из папки клочок бумаги с цифрами. – Здесь даты всех убийств, значит, Вы спланировали их заранее.

На листке бумаги был набран на компьютере следующий текст:

Суббота 30 января 2010 года 09:15:59

Воскресенье 28 февраля 2010 года 19:36:51

Вторник 30 марта 2010 года 06:24:33

Среда 28 апреля 2010 года 16:16:47

Пятница 28 мая 2010 года 03:05:10

Суббота 26 июня 2010 года 15:28:46

Пятница 26 июля 2010 года 05:35:20

Вторник 24 августа 2010 года 21:02:58

Четверг 23 сентября 2010 года 13:15:25

Суббота 23 октября 2010 года 05:35:18

Воскресенье 21 ноября 2010 года 20:26:39

Вторник 21 декабря 2010 года 11:12:47

 Увидев записи, Марина даже улыбнулась:

- Это лунный календарь на 2010 год. Алексей Сергеевич, я постригаю волосы и ногти на растущую луну, чтобы те лучше росли.

Ковалёв, как охотничья собака, почувствовавшая след зверя, оживился:

- Значит, Вы не отрицаете, что этот лист бумаги принадлежит Вам.

- Да, этот лист бумаги и записи на нём принадлежат мне. Уважаемый Алексей Сергеевич, это всего лишь календарь полнолуний. Тем более трупов, к счастью, больше  нет.

- Во-первых, 24 августа ещё не наступило, во-вторых, главный подозреваемый находится по подписке о невыезде.

- Значит, главное Ваше доказательство против меня этот листок бумаги. Это полный абсурд! Больше мне нечего Вам сказать.

- И не надо. Возвращайтесь домой, где подумайте о своём будущем, не торопясь.

- Мне некуда торопиться.

- Безусловно, ближайшие лет двадцать Вам точно будет некуда торопиться, потому что они пройдут в местах не столь отдалённых.

- Возможно, гораздо более далёких, Алексей Сергеевич, чем вы думаете, - произнесла Марина Павловна и улыбнулась. Эта улыбка почему-то показалась Ковалёву жуткой.

- Вы свободны, Марина Павловна, можете идти.

Она быстро вышла из кабинета, аккуратно придержав дверь, чтобы та не хлопнула.

- Господи, неужели она? – вновь  тяжело вздохнул Ковалёв.

  Он не мог из головы вытеснить мысли о Марине Павловне. Но просидев в прострации минут пятнадцать, следователь, наконец открыл папку с делом и  неожиданно для себя произнёс вслух:

- Всё, хватит, Лёша, надо работать.

   Он посмотрел на фотографии трупов. Все они были абсолютно голые, только деревянный крест на простой тесёмке на груди; на телах были сбриты волосы и обстрижены ногти. Все они головой были обращены на запад, ноги – на восток: в таком положении трупы хоронят на кладбище, - почему подумал Ковалёв. Руки раздвинуты на север и юг. В ногах у каждого трупа валялись  пластмассовые цветы. Все они найдены в междуречье Волги и Корожечны на дороге «Углич – Прилуки» на каждом последующем перекрёстке. Все, кроме одного, без видимых повреждений: ни синяков, ни следов инъекций. И личности убитых были быстро опознаны, значит, убийцы хотели, чтобы их нашли. И Боже, но Марина Павловна права: даты смерти не совпадали с её лунным календарём на один-два дня, может, они держали трупы где-то или не успевали убивать к назначенному сроку? Только какому сроку? Одни вопросы.  

    Голова следователя продолжала напряжённо работать:

- Все семь убийств связаны между собой, однозначно. Они остались бы нераскрытыми, если бы Поляков не установил за базой негласной слежки. Но его показания не доказательства убийства. Свидетели? Почти нет. Света в коме. Марина уже ничего не скажет. Филиппов – сумасшедший. Четверо милиционеров с трудом надели на него наручники. А что он кричал: «Царство Божие никогда не наступит, пока слуги Сатаны будут ломать руки божьих избранников, осквернять дом божий!» Он больной, не иначе. Самодуров? А был ли Самодуров вообще? Кто его видел? Только те, кто был на базе. Официально база принадлежит Соколовой, и была куплена последней у дочери покойной Савельевой. Как найти Самодурова? В базе данных МВД он не числится, значит, закон не нарушал. Это раз. Никакого имущества у него нет. Это два. В Москве он не зарегистрирован. Это три. Выходит, либо у него настоящая фамилия другая, либо он живёт в другом городе. Одни догадки. Что ж, пожалуй, надо освежить голову и проехаться по чужим следам. Еду в Черновку, потом на Спасское кладбище и в «Белый голубь».

 

Глава 2. «По чужим следам».

   Ковалёв спустился в дежурку и спросил:

- Сергей, у нас есть подробная карта района?

- Да, Алексей Сергеевич, - и достал карту.

- Черновка, Черновка! – шептал Ковалёв.

- Алексей Сергеевич, Вам нужна деревня Черновка, - и после утвердительного кивка следователя продолжил. – Едете на Левый берег, потом проезжаете мост через Корожечну и сворачиваете налево, а потом второй поворот в гору, где-то километра три. Вы увидите колхозную ферму – это и есть деревня Черновка.

- Спасибо, Сергей!

- Не за что, Алексей Сергеевич! – тихо ответил дежурный.

  Ковалёв ехал в деревню Черновку в боевом состоянии духа; он жаждал найти следы, себе он не мог лгать, он ехал искать следы невиновности Марины, и он найдёт их, даже если сама она не захочет облегчить свою участь. Образ этой женщины навязчиво вновь и вновь приходил ему на ум, и он неизменно представлял её красивое лицо.

 Вот и деревня. Зрелище не из приятных: главная улица не выкошена, пустыри разрушенных домов покрыты пышными зарослями бузины, крапивы и кое-где черёмухи, народу никого, даже собак не слышно. Он постучал в стекло ближайшего дома. Из окна показалось недовольное заспанное лицо старухи, достаточно мерзкого вида: её горбатый нос заполнял треть лица, нижняя губа отвисала до подбородка, и огромная бородавка у носа довершала картину общего уродства. Голос старухи также не предполагал хорошего характера.

- Чо надо?

- Извините, пожалуйста, в каком доме живёт Сорокина Антонина Фёдоровна?

- Нигде?

- В смысле?

- Ни в каком ни смысле. Уехала она недавно к какой-то своей племяшке, а куда уехала, никому не сказала.

- Может, кто-то знает, куда Сорокина уехала?

- Я те сказала никто, вредная она была старуха, больше дома сидела одна, ни с кем не разговаривала.

- Вы можете показать дом, в котором жила Сорокина?

- Дом свой Тонька продала москвичке Райке. Вот он на той стороне улицы, с зелёной железной крышей.

- Скажите, пожалуйста, Вы случайно не видели приезжую, женщину средних лет. Её зовут Марина Соколова.

- Слушай, а ты откуда такой любопытный?

Ковалёв достал удостоверение и представился:

- Капитан милиции Ковалёв Алексей Сергеевич.

- Капитолина Николаевна. А что та Соколова – беглая преступница?

- Вовсе нет.

- Нет, не видела.

Старуха вышла из дома и продолжила беседу на крыльце; она даже как-то помягчела, или это показалось Ковалёву, стала чуть-чуть посимпатичнее.

- Чужие-то, милок, редко у нас бывают, разве только к Крыловым, да то люди богопротивные: пьяницы  да лоботрясы. Сходи к ним, может, что и знают, и то вряд ли.

 Помолчала и с той же интонацией продолжила:

- Пьют все, гражданин начальник.

 Тут старуха изменилась в лице и с остервенением произнесла:

- Всех споила треклятая Киселиха. Последних мужиков допаивает.

- Капитолина Николаевна, новые жильцы Сорокинского дома сейчас в деревне?

- Вечор ещё приехали с внучками.

  Ковалёв с радостью освободился от общества страшной старухи и отправился к дому Сорокиной. Всё семейство сидело на улице под тентом: они пили чай.

- Добрый день, капитан Ковалёв Алексей Сергеевич. Можно мне задать вам несколько вопросов.

- Добрый день, товарищ капитан. Меня зовут Раиса Вольдемаровна, а это мой муж Виктор Иванович. Присаживайтесь, чайку выпьем.

- Спасибо, с удовольствием. – поблагодарил Ковалёв. Дальнейший разговор шёл уже за столом.

- Вы давно купили этот дом?

- В прошлом году у Антонины Фёдоровны Сорокиной. Нам всё понравилось: сходная цена, недалеко от Москвы, да и надоело целое лето торчать в большом городе.

- Да, Раиса Вольдемаровна, летом у нас благодать! А куда уехала Сорокина вы знаете?

 - Нет. Да и виделись мы с ней один раз всего, когда приезжали смотреть дом, документы оформляли по генеральной доверенности, - вела разговор только хозяйка дома. Тут неожиданно её муж добавил:

- Товарищ капитан, когда речь зашла о документах, она сказала, что если мы договорились в цене, то можно ехать к нотариусу оформлять доверенность, потому что ей нужно срочно уехать. Я тогда спросил, далеко ли ехать, а она ответила, что лучше бы на Северный полюс. Тогда я подумал, что у Антонины Фёдоровны нет чувства юмора.

- Скажите, а какие-нибудь вещи остались после старой хозяйки, например, фотографии, старые письма или открытки?

- Нет, ничего не было, кроме пары кастрюль да старой корзины.

- Большое спасибо за чай, за помощь, - ещё раз поблагодарил дружелюбное семейство Ковалёв. – До свидания.

 Он уже вышел за калитку, как вдруг вспомнил, что не спросил, где находится местное кладбище. Он вернулся и, не открывая калитки, спросил:

- Извините, пожалуйста, а вы случайно не знаете, как проехать на местное кладбище?

 - Нет, мы не знаем: редко приезжаем сюда, да и сидим в деревне, поэтому плохо знаем окрестности, вроде бы, тут два кладбища: одно ближе к Угличу, а второе – к Бурмасову, что по Ординской дороге.

 Москвичи дорогу в Спасское не знали, поэтому Ковалёв, как осуждённый на казнь, отправился обратно к Капитолине Николаевне. Та, к счастью, сидела на лавке у крыльца своего дома. Общество уродливой собеседницы не радовало Ковалёва, но выбора у него не было.

- Капитолина Николаевна, подскажите, пожалуйста, как проехать на кладбище во Спасском?

- Гражданин начальник, сама покажу дорогу, хоть навещу родительские могилки.

 Старуха заправски залезла на второе сиденье служебной «Волги», открыла рот, и вплоть до кладбища она уже не умолкала. За какие-то пять-семь минут на голову Ковалёва был вывален целый ворох местных сплетен, особенно досталось некой Киселихе, которая, по словам Капитолины Николаевна, споила своей самогонкой почти всех мужиков.

- Эта Киселиха, ни дня ей без покрышки, щенок косорылый, теперь молодятине самогонку продаёт. Товарищ начальник, посодействуйте, посадите её на сутки, так для острастки.

 Ковалёв молчал; ему было досадно, что старухины речи отвлекают его от фантазий о ней, Марине. Однако молчание Ковалёва не понравилось старухе:

- Гражданин начальник, неужели нет статьи для неё? – её голос даже задрожал от досады.

Ковалёв словно очнулся:

- Накажем, обязательно накажем по всей строгости закона, Капитолина Николаевна.

 Та испустила тяжёлый вздох облегчения. К счастью, тут показалось кладбище, всё в пышной светлой зелени на самом берегу тихо несущей свои воды реки Корожечной. Только открыв кладбищенские ворота, старуха тут же, к великому удовольствию Ковалёва, достаточно быстро, несмотря на свой преклонный возраст, удалилась к реке. Он судорожно начал искать старые могилы. Их было удивительно много. Одна из них привлекла его внимание: на упавшей каменной плите были выбиты слова: Здесь покоится раб божий Дмитрий Зыков». Ковалёв вспомнил детскую легенду о зыковском богатстве. Он с родителями жил на Кузнечной улице на Левом берегу. Вместе с ними жила бабушка Кузнецова Варвара Ивановна, родом из Юрчакова. Вечерами бабушка Варя рассказывала сказки, былички и легенды, среди которых особенно запомнилась о Зыковском кладе. Она говорила, что её отец мальчишкой пас телят в деревне Подберезье у Зыковского барина, дочь которого звали «Сима-барыня».

- Бабушка, а какая она была?

- Алёшенька, Серафима Дмитриевна была хорошей женщиной, работала наравне со всеми, больше всего любила клубнику, а в трудные двадцатые годы та ягода была для нашей местности экзотикой.

- А куда Зыковы делись?

- Старый Зыков умер в страшном 37-м, вслед за этим уехала и Серафима вместе с детьми. Больше о ней никто не слышал, зато появились слухи о кладе Зыковых. Все, у кого было время и интерес, отправились на поиски сокровищ. Юрчаковские ребята копали землю, но ничего, кроме нескольких медных монеток, не находили.

- Бабушка, а подземный переход через Корожечну?

- Это ещё одна легенда Зыковых.

- Бабушка, пожалуйста, расскажи.

- Внучок, в том-то и дело: легенда о подземном ходе – это выдумка, придуманная для того, чтобы отвлечь внимания от главной тайны Зыковых.

- Какой тайны?

- Ты ещё мал, Алёша, чтобы знать такие вещи, но одно тебе скажу: в Зыковском саду закопано фамильное сокровище, которое принесёт хорошему человеку счастье, а дурному – беду.

 И несмотря на все уговоры Алексея, бабушка больше не сказала ни слова. Вспомнил он также, как с мальчишками ездил на велосипедах на зыковскую гору копать клад, конечно, безуспешно. Прошли годы. Алексей стал уже лейтенантом. Бабушка тяжело болела: трудно было видеть ещё нестарую женщину, прикованную к постели, мама даже кормила её с ложечки.

 В этот момент на старом сельском кладбище ему вдруг вспомнились последние слова тяжелобольной бабушки, которые он тогда принял за болезненный бред. Она, глубоко вздыхая, говорила:

- Алешенька, ты помнишь о Зыковых?

- Конечно, бабушка, - ответил Алексей, крепко сжимая в своих руках слабую ладошку бабушки Вари.

- Алёша, ты должен знать: тогда, в 37-м году, я вместе с двумя моими односельчанками, Капой Семёновой и Евдокией Шавановой, работала на колхозном капустнике вместе с Серафимой Зыковой, решив сделать перерыв, мы сели в кустах, в теньке, передохнуть. Серафима обратилась к нам:

- Дорогие женщины, наша семья в течение трёх столетий хранила старинное сокровище. Вы знаете, как сейчас относится государство к дворянству, мне необходимо уехать, поэтому с собой его я увезти не могу. Вчера я закопала фамильное сокровище в нашем саду. Я прошу сохранить мою тайну, а если я не сумею вернуться  на родину, спасти его для нашей страны, которая, я верю, выздоровеет от большевистской заразы. Я молю у вас помощи! – она закрыла лицо руками и заплакала.

 Нам было тяжело видеть, и, конечно, мы все согласились помочь Серафиме Дмитриевне.

 Она продолжала, с трудом сдерживая слёзы:

- Найти его будет легко, если вы будете всегда вместе, потому что у каждой из вас будет только частичка кода. Запомните мои слова крепко-накрепко и никогда никому не открывайте их, только в одном случае, если вы будете при смерти и только человеку, которому доверяете, как себе. Это необходимо: лучше сокровище пропадёт, чем попадёт в грязные руки; оно будет ждать своего времени и своего нового хозяина. Варвара, - тут она обратилась ко мне так неожиданно, что я даже вздрогнула, и шёпотом сказала мне первую часть приметы клада.

 Неожиданный хруст в кустах заставил всех нас, как заговорщиков, вздрогнуть, мы встали и прошли несколько метров вокруг, но, к счастью, никого не было: мы решили, что пробежала собака бригадира, которая никогда и нигде не оставала от своего хозяина. Серафима Дмитриевна продолжила и шёпотом что-то сказала Капе и Евдокии.

 Он помнил, каким трудом давалось бабушке каждое слово, и, несмотря на это, она выдавливала из себя следующее слово так, как будто через час или два это будет уже поздно. Бабушкины слова были похожи на предсмертный бред, становились всё более несвязными:

- Моя судьба в ваших руках. Мне остаётся только молить Бога, чтобы он помог вам. Простите меня и не поминайте лихом. Завтра я уезжаю.

- Алёша, на следующий день она уехала, и больше мы её не видели. Вслед за ней уехала и Капа. Алёша, их нужно найти и предупредить об опасности: не собака была тогда в кустах. Иван. Кажется, Иван. Совсем мальчишка. Лет 11-12. Отец был у него бригадиром.

А дальше совсем несуразное:

- Этот мальчишка был у меня. Ты первая в списке. Юрчаково рядом. В центре - липа. Смотри потом на закат. Юная вечнозелёная красавица.

 Вспомнил Ковалёв, и какой страшной смертью умерла бабушка: мама вышла до магазина на пятнадцать минут, а когда вернулась, дом уже горел, как спичка, пожарные на её глазах вынесли обгоревший труп. Они сообщили, что дом был намеренно подожжен бензином.

 - Кому понабилось поджигать в тихие восьмидесятые лежачую женщину? Даже здесь тайны. Одни тайны, - недоумевал тогда Ковалёв.

 Возвратившись из прошлого, капитан подумал, что Капитолина Николаевна, наверное, местная и что у неё можно узнать о бригадире и его сыне. Он поискал глазами и нигде её не увидел, продолжив самостоятельно искать могилу Шавановой.

 Ковалёв уже разочаровался отыскать эту чёртову могилу, как вдруг наткнулся на ограду, в которой хозяйничала старуха. Он инстинктивно поднял глаза, и радость опалила ему сердце: на чёрном обшарпанном кресте висела фотография Марины. Он не мог оторвать глаз от креста. Та же ямочка на подбородке, хитрые морщинки в уголках глаз и чуть заметная улыбка на губах. Он прочитал вслух: «Шаванова Евдокия Михайловна». Могила была убрана: в цветочнице был воткнут букет пластмассовых ярко-красных маков.

 - Марина была здесь недавно, но это, - огорчённо подумал следователь, - ни о чём не говорит. Надо ехать в Хомутово.

 Сам, не зная почему, Ковалёв сфотографировал фото с креста на телефон. Тут его привлёк голос старухи:

- Богатыми слишком стали - хорошие цветы выбрасывают.

  Ковалёв даже поймал себя на мысли, что он не удивился, что увидит эти противные фиолетовые цветы сирени. Вопрос: «Кто принёс их на эту могилу? Сама Марина, Филиппов или Самодуров? Опять одни вопросы!» Ковалёв не сдержался и зло сплюнул на кладбищенскую землю.

 Вместе со старухой он вышел за кладбищенскую ограду и тут спросил её:

- Капитолина Николаевна, Вы, наверное, местная и всех в округе знаете?

- Конечно, товарищ милиционер.

- Скажите, пожалуйста, кто был перед войной в Юрчакове бригадиром? У него был сын Иван?

- Конечно, знаю.

- Кто? – обрадовался следователь.

- Мой отец, Спиридонов Николай Иванович. У меня есть старший брат Иван, 26-го года рождения.

- А где живёт Ваш брат?

- Он недавно умер.

- Примите мои соболезнования.

- Да что Вы. Иван у нас  - знаменитый человек. Полковник. Он, как и Вы, служил в милиции, только особой. Жил в Ярославле. Каждое лето приезжал к нам в деревню с подарками. Всех перецелует, переобнимает. Душевный был человек. Все любили Ивана, кроме Дуси Шавановой. Не знаю почему, но она недолюбливала Ваню, а когда он приезжал, вообще к нам не заходила. Чудная она была.

- А он как к Шавановой относился?

- Как ко всем, замечательно, даже наоборот, всё к ней с разговорами подъезжает. Часто слышала, как он говорил, будто одно её слово, и он решит все проблемы. А она, даже на смертном одре, просила даже не звать его на свои поминки.

- Вы не звали?

- Я-то не звала, а он откуда-то узнал, наверное, по своим милицейским каналам, и всё равно приехал. Как он плакал на похоронах, горько плакал, весь обрыдался.

- Скажите, а у Вашего брата есть дети?

- Иван с постоянными командировками да переездами так и не обзавёлся семьёй; так и умер бобылём.

 - Спасибо, Капитолина Николаевна, до свидания.

- До свидания, милок. Всего тебе доброго!

  Ковалёв сел за руль, попытался завести мотор – машина перегрелась. Сам Бог дал ему возможность искупаться. Ковалёв быстро разделся и вошёл в воду, которая была очень тёплой. Его тело, разгорячённое сидением в душном кабинете управления и кабине «Волги», получало просто физическое наслаждение от соприкосновения с лёгким течением прохладной воды, более холодной у берега, где, вероятно, в речку впадали студёные воды родников. На какую-то минуту он забыл обо всём, раскинув руки и закрыв глаза, он лежал на воде. На секунду приоткрыл глаза, и тут предательски цепкий взгляд профессионального сыщика увидел полураскрытые бутоны прекрасных белых водяных лилий. Воспоминания о Марине с новой силой резанули сердце Ковалёва. Он вернулся на берег и решил, раз представился такой шанс, позагорать. Он лёг на мягкую прибрежную траву, с блаженством закрыл глаза, и улыбающееся лицо Марины тут же завладело его воображением. Он уже видел, как обнимает её плечи, поправляет волосы, упавшие на лоб, ещё миг и его губы коснутся её губ…

 Тут незнакомый голос грубо окрикнул его:

- Мужик, отгони машину!

 Группа молодых людей приехала купаться: громко играла музыка, и сами они так же громко общались между собой. Ковалёв быстро оделся, сел в машину и, выехав на шоссе, вслух произнеся: «Испортили черти всю малину!» Делать было нечего, и он отправился в Хомутово. Всю дорогу в машине играла песня, которую так любила Марина: А.Пугачёва страдала вместе с М.Цветаевой: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую в дали…». Ковалёву даже показалось, что Марина в  эту минуту прислушивалась к этой мелодии, о чём-то задумавшись.

  Деревня Хомутово представляла собой ещё печальнее зрелище, чем Черновка. Кругом пышные заросли бузины и крапивы. Жилым оказался лишь один дом. Везде запустение и разруха. На счастье капитана, он увидел женщину лет шестидесяти, которая поливала огурцы.

- Извините, пожалуйста, капитан Ковалёв, - сказал следователь и показал своё удостоверение, на которое женщина даже не взглянула. Она опустила лейку и предложила жестом присесть на скамейку у забора.

- Ольга Петровна Смирнова. Что случилось товарищ капитан?

- Скажите, пожалуйста, где находится дом Любови Васильевны Красносельской?

-  Он сгорел где-то месяц назад.

- Сгорел? Какова была причина пожара?

- Не знаю: я в это время ездила в город за покупками, а когда сын привёз меня домой, то пожарные смотрели на догорающие угли. Они и тушить не стали: было уже бесполезно. Кто поджёг – неизвестно. Может, бомжи или чёрные археологи, они часто тут шастают со своими металлоискателями. Видите ли, все ищут барские сокровища… Вообще, знаете, к нам в деревню редко приезжают чужие, но за последний год вы уже третий человек, интересующийся домом Красносельской.

- А кто ещё интересовался?

- Сначала женщина средних лет, видать, москвичка, она даже заходила в её дом и пробыла в нём минут десять-пятнадцать. Она приезжала с местным парнем Сашей. Вторым был молодой человек, который хотел купить дом, а жилым был только мой дом и Красносельской.

- А Вы были знакомы с Красносельской?

- Да, можно сказать, что почти нет. Тётя Люба была человеком нелюдимым и неразговорчивым. У неё не было в нашей-то глуши даже телевизора. Так что, живя по соседству, в течение года мы лишь изредка перебрасывались ничем не обязывающими словами: «Добрый день! Как здоровье?» и т.п.

- Ольга Петровна, к Вашей соседке приезжали родственники или знакомые?

- Нет, я никогда никого не видела. Правда, она часто получала письма. Больше я ничего не знаю.

- Спасибо, Ольга Петровна. А Вы часто уезжаете из деревни?

- Да, иногда я ночую в городе у сына; зиму же живу постоянно в Угличе.

- До свидания. Ещё раз спасибо.

- До свидания.

 Ковалёв, уже сидя в автомобиле, ясно понимал, что поджог дома – это уничтожение очередной улики, и любой мог  это сделать свободно. Он посмотрел на часы и решил, что приключений на сегодня уже достаточно, поэтому пора возвращаться в город, к тому же ему было неприятно с пустыми руками, без доказательств, ехать на базу.

 Он вернулся в отделение в самых расстроенных чувствах: ни одна загадка не раскрылась. Он вновь открыл дело и стал рассматривать фотографии убитых. Своим пронизывающим взглядом он словно  гипнотизировал их. А за окном во всю свою мощь пылало раскалённое белое солнце, которое заставило умолкнуть и птиц, и животных, и людей.

А Ковалёв, рассматривая вечерний пейзаж за окном,  подумал:

 - Сама природа разгневалась на людей: немыслимые зимние морозы и несносная летняя жара. А в итоге – одна ужасная смерть за другой. И только тебе кажется, что ниточка уже вот в руках, глянь, а не та, и ты снова сидишь у разбитого корыта. Как это не похоже на тебя, товарищ капитан, как не похоже…

 

Глава 3. «Свидетель, Вы обязаны говорить правду и только правду…».

 В кабинете раздался телефонный звонок из больницы: 

- Товарищ капитан, сержант Петров: Светлана Полякова пришла в себя, и её перевели в палату.

 Ковалёв вызвал машину и помчался в больницу. По обеим сторонам дороги скучали пыльные тополя и липы, смиренно опустив тяжёлые ветви  к земле, а солнце ещё дарило последние лучи усталому городу, с трудом пробиваясь кроваво-красным закатом. Было чудовищно душно; не было ни одного дуновения ветерка.

 Через десять минут Ковалёв уже входил в палату: муж сидел рядом. Капитан взглядом попросил того выйти. Поляков безропотно повиновался.

- Светлана Николаевна Полякова?! Ковалёв Алексей Сергеевич, капитан милиции. Как Вы себя чувствуете?

- Нормально.

- Я могу …

- Сергей мне рассказал, что я упала в обморок и потеряла ребёнка, - от боли она сильно прикусила нижнюю губу.

- Светлана, Вы помните, как упали в обморок?

- Нет.

- С Вами случалось подобное?

- Дважды за последние полгода, - она испуганно посмотрела на следователя и, увидев в его глазах искреннее внимание, продолжила, -  но я не сумасшедшая.

- Светлана Николаевна, при каких обстоятельствах Вы упали в обморок в первый раз?

- В тот день должен был приехать Леонид Сергеевич Самодуров, и Марина Павловна попросила меня остаться помочь ей с банкетом.

- Извините, Леонид Сергеевич - хозяин туристической базы, где Вы работали. Что это за человек?

- До этого дня я видела Самодурова только один раз: всегда в кипельно-белом костюме  с таким же белым лицом и тростью из черного лакированного дерева. Он всегда был немногословен:  разговаривал только с Мариной Павловной и Сашей; приезжал он один-два раза в месяц. Он очень богат, много жертвует местным церквям, но со священнослужителями встречалась всегда Марина Павловна. Больше о нём я ничего не знаю.

- Вспомните, пожалуйста, в деталях тот день, когда Вы упали в обморок в первый раз.

- Сергей привёз меня на работу к десяти часам утра. Я составила меню (трапеза в день приезда Самодурова всегда была вегетарианской), отнесла его на кухню, затем оформила документы для банка,  вообщем, это были обычные дела офиса. И тут приехал Леонид Сергеевич. Было где-то часов семь вечера. Марина Павловна встретила его, и они удались в её кабинет. К приезду Самодурову собиралось  всегда одних и тех же человек десять-пятнадцать. Никто не садился за стол: все ждали его. После ужина все присутствующие спустились в конференц-зал. Через два часа вернулась Марина Павловна и предложила мне на веранде выпить чая, поскольку сама она не пила ни чай, ни кофе, я привыкла пить вместе с ней травяные отвары или цикорий. После этого я ничего не помню.

- Что Вы увидели когда очнулись?

- Утром я проснулась в кровати в номере Марины Павловны. Я лежала абсолютно голой. Я не знала, что и думать, но тут вошла Марина Павловна и рассказала, что вчера я решила подойти поближе к воде, поскользнулась, упала и потеряла сознание; меня принесли в её комнату. Там я ненадолго пришла в себя, Марина Павловна, как врач, дала мне успокоительное, и я уснула. Моя одежда испачкалась, поэтому она сняла её с меня и постирала.

- И Вы поверили?

- Да, Марине Павловне я доверяю, как себе. Скажите, Сергей сказал, что она в тюрьме. Это правда?

- Нет, но находится по подписке о невыезде, так как является свидетелем по делу о семи убийствах.

- Этого не может быть! Разве есть доказательства?

- Только косвенные: она хозяйка базы, а все убийства так или иначе связаны с «Белым голубем».

- Алексей Сергеевич, она здесь совершенно ни при чём! Впрочем, это моё мнение. Продолжайте…

- Скажите, пожалуйста, Светлана Николаевна, комната, где вы очнулись, точно принадлежит Марине Павловне?

- Да. Хотя у Марины Павловна есть квартира в городе, но она часто ночевала на базе, и я несколько раз приносили туда покупки, сделанные для неё, в этот номер. Вы сомневаетесь в моих словах? – Светлана даже вздрогнула от пронзительного взгляда следователя.

- Ничуть. Электрик Василий полностью подтвердил Ваши слова, - а про себя подумал: «Зачем молодому парню с чистой совестью кончать жизнь так нелепо? Передоз, но он не был наркоманом со стажем. Нет, здесь что-то нечисто».

- Светлана Николаевна, если Вы позволите, я могу задать Вам ещё несколько вопросов?

- Алексей Сергеевич, я чувствую себя нормально. Я готова ответить на все Ваши вопросы. Я чувствую, что от них зависит судьба Марины Павловны.

- Скажите, Светлана Николаевна, а как она к Вам относилась?

- Марина Павловна? Замечательно, я бы даже сказала по-матерински. Она всегда делала мне подарки к праздникам. Кстати, все дни рождения сотрудников мы отвечали всем коллективом в ресторане базы, как говорится, за счёт заведения.

- А как Вы попали на базу?

- Совершенно случайно.

 Ковалёв внимательно посмотрел в глаза молодой женщины, и одна мысль тревожила его: «Сообщницы ли они?» Светлана словно почувствовала, что что-то гложет капитана изнутри и тоже замолчала.

- Простите, я задумался, давайте продолжим нашу беседу. И всё же, как Вы оказались на базе?

- Мы познакомились совершенно случайно. Дело было так. В супермаркете «Добрыня» у Марины Павловны украли телефон, и она обратилась ко мне с просьбой позвонить. Она быстро поговорила с каким-то Александром, поблагодарила меня и предложила выпить кофе в кафетерии этого магазина, тут  мы познакомились и разговорились. Я сама не заметила, как выложила этой совсем незнакомой женщине историю всей моей жизни, даже посетовала, что не могу найти работу. В этот момент она даже рассмеялась, что меня удивило, чего уж тут веселого. А потом спросила, есть ли у меня автомобильные права. Я ответила, что есть. Теперь она уже смеялась в голос: «Вот и отлично! Вы слышали о туристической базе «Белый голубь»?» Я ответила, что это элитный комплекс для очень богатых людей. Та ответила, что она её директор. Я обомлела. Марина Павловна предложила мне должность администратора. Работа непыльная: с 10.00 до 18.00, зарплата хорошая. Я сразу же согласилась, и на следующий день вышла на работу. Мне очень нравилось работать на базе.

- Когда Вы устроились на работу?

- Примерно полгода назад.

- И за все эти полгода у Вас не было повода обидеться на свою начальницу?

- Абсолютно нет. С каждым днём Марина Павловна становилась всё добрее и ласковее. Я объясняла это тем, что своих детей у неё не было, а по возрасту я годилась ей в дочери. Позже я стала замечать, что её обострённое внимание ко мне имело другие корни. Ей было нужно, как воздух, чтобы я постоянно была рядом с ней, и она могла подойти ко мне, поцеловать в голову, погладить, да просто смотреть на меня; на её лице всегда была улыбка. Тем более это было разительно, потому что с остальными сотрудниками и клиентами, даже с Самодуровым, Марина Павловна всегда была холодно вежлива и строга. Со мной она была другой: нежной, заботливой, доброй… Мне было приятно, мало сказать, мне было это просто необходимо. Мои отношения с мамой были довольно сухие, а после смерти отца, она очень скоро вышла замуж за его товарища и тут же переехала к новому мужу. Мы не были близки ранее, теперь ещё более отдалились. Алексей Сергеевич, я даже рано вышла замуж, чтобы восполнить эту потребность в тепле, но муж оказался таким же, как мама, заботливым по определению, и не более. Вы понимаете меня, что я впервые почувствовала настоящую заботу: это были руки, которые жалели меня, любили, восхищались мной и всегда были преданы мне безмерно. А разве этого  мало?!

 Восхищение молодой женщины в полной мере передалось и Ковалёву; Света так же пылко продолжала:

- Вы знаете, однажды я поймала себя на мысли, что Сергей и Марина Павловна очень похожи, особенно блестящие карие глаза обоих. Я сказала об этом Сергею, как вдруг он рассердился и хотел меня даже ударить, но сдержался. С тех пор мы с ним вообще мало разговаривали, и я, кажется, была рада, когда он уезжал в очередную командировку или задерживался на работе. Поэтому меня ещё сильнее тянуло к Марине Павловне. Вы не поверите, но все люди, которые окружали  её, казались мне самыми близкими и самыми родными.

 Чувства переполняли девушку, и ей было тяжело говорить. Капитан решил, что на сегодня хватит, тем более, что Сергей уже трижды с недовольным видом заглядывал в палату, но Светлана сама остановила его.

- Алексей Сергеевич, Вы же знаете, что Марина Павловна не способна на преступление…

Он снова сел на свой стул. Она, вытерев слёзы, продолжила:

- Однажды она потрогала мой лоб и говорит: «Светочка, у тебя лоб горячий. Выпей травок и поезжай домой». Она сама позвонила Сергею, чтобы он забрал меня домой. Приезжаю домой, меряю температуру: 37,8.

Сделав глубокий вздох, она продолжила:

- Марина Павловна ни разу меня не обидела. Было одно условие: ребёнка на базу не возить. И оно понятно: много разных людей…

- Светлана Николаевна, и всё-таки Вы сказали, что корни привязанности к Вам хозяйки были другие. Что значит другие?

- Мне трудно это объяснить. Можно я буду приводить примеры?

- Хорошо, если Вам так удобнее.

- Окружение Самодурова, он сам и многие клиенты базы целовали руки  Марины Павловны, а она только мне. Она брала в свои руки мои ладошки, складывала их, как створки ракушки, накрыв своими, затем открывала их и целовала раскрытые донца ладошек.

 Женщина закрыла глаза, и было понятно, как дороги и приятны были ей эти воспоминания.

- Светлана Николаевна, она что-нибудь говорила, может быть, шептала в эти минуты?

- Нет. Никогда. Марина Павловна всегда смотрела прямо мне в глаза, в которых, как всегда, я видела своё отражение. Но когда её взгляд опускался ниже, я чувствовала, что она словно раздевала меня своим взглядом, я жалась, и тогда она снова смотрела прямо в мои глаза, и я тут же забывала о минутном физическом неудобстве.

- Светлана Николаевна, да Вы влюблены в Марину Павловну?

- А Вы, Алексей Сергеевич, разве нет? Я и сейчас её люблю, как единственного родного мне человека.

- Простите, Светлана Николаевна…

- Алексей Сергеевич, зовите меня, пожалуйста, по имени, а то я чувствую себя древней старухой.

- Хорошо, Светлана. Я вынужден задать Вам некорректный вопрос.

- У Вас такая работа. Я постараюсь ответить.

- Когда ты видела Сергея в последний раз?

- Какие же у Вас корректные вопросы? – впервые  за весь разговор улыбнулась Светлана. – Две недели назад, перед тем, как он уехал в Москву.

- Света, Марина Павловна привезла тебя днём в больницу, а  Сергей в это время был на базе.

- Алексей Сергеевич, я ничего не помню. Простите, но я устала.

 Ковалёв помрачнел: он понял, что больше от Светы он ничего не добьётся. «Люди облагораживаются рядом с ней, становясь святыми, или боятся её, а может, кого-то другого?» - напряжённо думал следователь. Он вышел из палаты, где его ждал Сергей Поляков, глаза которого  горели ненавистью:

- Алексей Сергеевич, когда Вы прищучите эту мадам? Она убила моего ребёнка, отвратила от меня жену…

- Сергей Владимирович, во-первых, у нас нет прямых доказательств вины Соколовой Марины Павловны, во-вторых, свидетели тают на глазах. Александр Филиппов в психиатрической больнице, электрик Василий Петров умер от передоза наркотиков, сын местного предпринимателя Маслова Артём погиб в аварии,  бухгалтер Маслова Ирина Серова найдена у себя в квартире повешенной. Слава Богу, Светлана пришла в себя. К тому же, на меня давят сверху: велят закрыть дело с одним подозреваемым Александром Филипповым.

- Этот Филиппов, на самом деле, псих, при Марине он был вроде цепной собаки. Меня он никогда не пускал в здание базы, и я ждал Свету у вахты. Сначала я думал, что он сильно верующий: Света говорила, что он не ел мяса, не пил алкогольных напитков, постился каждую среду и пятницу, не считая постов. Но присмотревшись, я решил, что он просто фанатик. Я однажды видел, как он одной рукой нёс какого-то пьяного вдрызг москвича, совсем молоденького мальчишку, и бросил его в реку, а на дворе был холодный апрель.

- Сергей, а как Вы оказались вчера на базе?

Он словно не слышал вопроса следователя.

- Сергей, давайте отойдём, мне нужно задать Вам несколько вопросов. Они вышли в холл первого этажа.

 

Глава 4. «Странные танцы?».

  Ковалёв каждый день встречался со множеством людей, большинство из которых он терпеть не мог: шестёрки местных бандитов, щипуны, картёжники, наркоманы и алкоголики. Сейчас перед ним стоял высокий, худощавый, спортивного телосложения, красивый, хорошо одетый молодой человек, который переживал не за состояние жены: его изнутри жгла острая ненависть к Марине Павловне и Самодурову. Было в нём что-то, неподвластное интуиции следователя, что отталкивало от него Ковалёва.

- Алексей Сергеевич, всё, что я знаю, записал Ваш коллега в протокол, но Вам я повторю всё ещё раз. Вы знаете, когда Света оставалась ночевать на базе, она возвращалась домой совсем непохожей на себя, поэтому я решил узнать, что делается на этой базе ночью. В тот день я  видел, что Света осталась в конторе, поэтому решил проследить за Самодуровым и его сообщниками. Поздно вечером они отправились в полуподвальное помещение здания базы, на первом этаже которого находится ресторан.

 Первый раз мне удалось что-то необычное увидеть в феврале. Одно окно было недостаточно хорошо закрыто, поэтому образовалась небольшая щёлка, в которую я мог свободно видеть разворачивающееся действо. Все присутствующие, в том числе, и Самодуров, переоделись в белые длинные до пят рубашки, на плече у каждого висело белое полотенце, в правой руке был прут, в левой - белый платок. В комнате было светло от множества горящих свечей. В середине комнаты стоял Самодуров, который что-то говорил остальным и кланялся, затем окружающие в ответ ему поклонились. Он сел за стол и стал читать какую-то толстую книгу, которую он достал из ящика стола, все сидели на стульях и диванах, внимательно слушая и не отрывая глаз от Самодурова. Потом все встали в круг, что-то выкрикивая, стали танцевать, это было что-то вроде деревенского хоровода. Постоянно то один, то другой вытирал лицо платком – всем было жарко. Кроме того, они постоянно били себя прутьями по спине и рукам.

 Через полтора-два часа они успокоились, и на первый план вышел Филиппов, который с закрытыми глазами что-то говорил Самодурову. Все внимательно слушали его, а говорящий только улыбался. Все присутствующие чего-то ждали, и тут я увидел Марину Павловну, которая по книге читала, как я предположил, молитву. Потом пели песню, целовались друг с другом. Ну, а дальше стало твориться что-то невообразимое: резкий визг, неистовые вопли, топот ног, хлопанье руками, удары прутьев, нестройные песни. На этом месте мне пришлось свой пост покинуть, иначе бы меня заметила охрана.

 Следующая моя встреча с этим тайным обществом произошла где-то через месяц. Света опять осталась работать в ночь. Когда стемнело, я занял свой наблюдательный пост. Всё то же самое: песни, пляски, прутья и полотенца. Я хотел уже уходить, как вдруг вижу, Филиппов приносит мою Свету на руках и кладёт её на стол. Все читают, видимо, какую-то сатанинскую молитву, усиленно крестятся. Потом началось самое страшное. Эти выродки продолжили свои дьявольские танцы, а Самодуров открыто, у всех на глазах, изнасиловал Свету, спящую  и неподвижную, прямо на столе. А каждый из собравшихся подошёл к ней и поцеловал, кто в руку, кто в ногу. Я не знал, что делать. В этот момент рядом проходил охранник, и я вынужден был уйти. Уже находясь в безопасном месте, я увидел, как чьё-то тело, завёрнутое в покрывало, вынесли из подвала и понесли в главное здание. Конечно, это была Света. От бессилия я кусал кулаки. Через минуту в комнате Марины Павловны зажёгся свет, через минуту сменившийся тусклым огоньком ночника. Выждав момент, я тихо поднялся по пожарной лестнице, которая выходила на балконы второго этажа, как раз рядом с номером Марины Павловны. Несколько секунд, и я был уже у окна. Я был прав: на кровати лежала обнажённая Света во всей своей красоте. Тут к ней подошла она, змея, держа в руках стакан с какой-то жидкостью. Я видел, Алексей Сергеевич, как она Свету поила своими зельями. Это Марина отравила Свету, - тут лицо его приняло выражение редкой смеси негодования, ненависти и ехидства.

- Сергей, тем не менее утром следующего дня Ваша жена не падала в обморок и не жаловалась на состояние здоровья.

- Вы защищаете эту лесбиянку? – почти с вызовов произнёс Поляков.

- Почему Вы сделали такой вывод?

- А Вы, Алексей Сергеевич, послушайте, что было дальше.

- Хорошо.

- Марина Павловна, безусловно, заставила Свету выпить какое-то снадобье, парализующее волю и сознание человека. Она, в конце концов, врач, значит, хорошо разбирается в лекарствах.

 Ковалёва понемногу этот парень начинал откровенно раздражать, но он верил и не верил его словам.

- Вы бы видели, Алексей Сергеевич, лесбийские шалости Марины Павловны! Да, штучка московская! Ещё не известно, почему она приехала сюда, может, на фиг выгнали такую хорошую из первопрестольной.

 Поляков не унимался, каждое его слово всё более и более ранило сердце Ковалёва. Его мучитель не унимался:

- Вы видели, Алексей Сергеевич, чей портрет висит у неё в комнате?

- Чей?

- Марины Цветаевой.

У следователя отлегло от сердца, но ненадолго, и вот почему.

- Алексей Сергеевич, к Вашему сведению, эта поэтесса – известная лесбиянка. Вместе со своей подружкой Софьей Парнок, тоже поэтессой, в течение двух лет жили вместе; представляете, как демонстративно на людях они сидели в обнимку и курили по очереди одну папиросу, а муж Цветаевой в это время был на войне. Я не спрашиваю уже, с кем находилась маленькая дочка Аля. Где-то я прочитал слова Цветаевой о том,  что «любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!»

Ковалёв недовольно поморщился:

- Не уходите от темы.

- Она издевалась над спящей Светой не меньше, чем полчаса, но тут залаяла собака ночного охранника, и я решил лучше уйти подобру-поздорову.

- Почему Вы не остановили Соколову?

- Я решил, что Свету в таком состоянии я один не сумею вынести, а меня схватят охранники, сами понимаете: потом самосуд, поэтому я решил всё оставить до завтра.

- Что оставить до утра?

 Поляков, не замечая иронии следователя, ответил:

-  Света уволится, и всё.

- Скажите, Сергей, неужели такая страшная охрана на базе?

- А Вы не ёрничайте! Самодурову и его любимой Марине Павловне есть что скрывать. Я думаю: Вы понимаете, откуда растут ноги у найденных милицией трупов.

- Откуда же позвольте полюбопытствовать? – съязвил Ковалёв.

- Вы меня удивляете, Алексей Сергеевич, для этого не нужно заканчивать юридических вузов, - Поляков уже откровенно хамил. – Самодуров заказчик, Филиппов – исполнитель, Соколова – прикрытие. Вы спросите: «Зачем?» - и посмотрел прямо в глаза следователю.

 Ковалёву на секунду стало жутко: он увидел глаза мертвеца, которые из карих превратились в зелёные, холодные, безразличные, в которых жила одна слепая ненависть, но не ревность.

- Сергей, нужны доказательства, - заметил Ковалёв.

- Проведите обыск номера Марины Павловны.

- Без санкции прокурора…

Тут Ковалёв перебил Полякова:

- Он завтра же подпишет, поверьте мне.

- Поверьте мне, Сергей, старому сыщику, убийцу мы скоро  найдём. Главное, не ошибиться, ибо это будет роковая ошибка. Поэтому давайте продолжим разговор. Итак, Вы утром должны были побеседовать с женой о её увольнении с базы.

- Утром я позвонил Свете. Она ответила, чтобы она приедет в 11 часов домой: у неё отгул. Я предложил ей вместе пообедать в кафе «Фея». Света согласилась.

- Вы, конечно же, спросили, где она ночевала?

- Я всегда её спрашиваю, где и как она почивала. В этом вопросе не было ничего удивительного.

- И что же Света Вам ответила на этот раз?

- Как обычно: на диванчике в кабинете Марины Павловны.

- Что было дальше?

- Я успокоился, думаю, вечером всю правду расскажу о её любимой Марине Павловне, и Света сама уволится на следующий же день. Но тут, не кстати, меня отправили в командировку на две недели в Сургут. Я ругался, хотел даже уволиться, но мне пригрозили большой неустойкой по договору, и я смирился. Я считаю,  это случилось не без участия Самодурова, не иначе. Безусловно, денег стали платить больше, но и уезжать я стал чаще и тогда, когда, видно, было выгодно Самодурову.

- Почему Вы так решили?

- Самодуров и мой начальник Бахтурин – старинные приятели, по-моему, учились вместе в техническом университете в Ярославле, но это не точно.

- Откуда Вы знаете, что они знакомы?

- Видел не однажды, как они разговаривали.

- Но Самодуров мог разговаривать с кем угодно?

- Кто-то из менеджеров сказал.

- Итак, Вы уехали в Сургут. Так?

- Так.

- Решили, что за две недели Марина Павловна Свету не убьёт?

- Алексей Сергеевич, Ваш юмор в данной ситуации не уместен.

- Извините, Сергей.

- Вы знаете: открываю Интернет, а там новый труп. Мне стало тут не до смеху. Смотрю: мужчина, знаете, так от сердца и отлегло. Звоню Свете: она смеётся, радуется, как ребёнок, Ванюшка пятёрку по математике получил. Опять не стал я по телефону жене ничего говорить.

- Когда Вы вернулись?

- Ровно через десять дней, чтобы ещё раз убедиться в своих сомнениях, сначала поехал на базу, но прежде позвонил Ване: он был дома с мамой. Сказал им, что всё ещё нахожусь в дороге.

 В подвале снова горел свет. На моё счастье, заветная щёлка  по-прежнему осталась. Как я понял из увиденного, принимали нового члена секты. Я узнал его: это был электрик Вася. Он был одет в белое рубище и что-то читал по бумаге, которую подал ему Самодуров. Затем Вася поцеловал ему руку…

 Ковалёв перебил собеседника:

- Кому электрик поцеловал руку?

- Самодурову.

 Сергей стал менее разговорчивым:

- А дальше опять те же самые сатанинские песни и пляски.

 Он сделал паузу.

- Я думаю, он был наркоманом, и Марина Павловна снабжала его этой отравой, и теперь наркотики ему давали бесплатно, просто за молчание. Ведь он и умер от передоза.

- Откуда Вы это знаете? – удивился Ковалёв.

- Я работаю в фармакологической компании и много раз видел трупы наркоманов.

- Значит, Вы видели труп Василия?

- Совершенно случайно: привёз лекарства в больницу, а машина скорой неожиданно заглохла, и водитель попросил дотянуть её до морга, что я и сделал. Извините, обычное любопытство: решил посмотреть, кто на этот раз умер в нашем городе, вот и всё.

 Ни один мускул не дрогнул на лице Полякова, и следователь поймал себя на мысли, что он верит этому объяснению.

- И что Вы сделали дальше?

- Я знал, что скоро должен быть обход объекта охранником с собакой, поэтому решил уехать побыстрее отсюда. Я вернулся, когда Света уже спала, поэтому отложил разговор до утра. Мне захотелось попить, а на столе стоял её травник, из которого я и выпил пару глотков и пошёл спать. Проснулся – солнце уже светило во всю. Я понял, что проспал; на столе записка: «Люблю!!! Давай поужинаем в ресторане? Жду звонка! Светлана». Эти травы даёт ей Марина. Зачем только?

 Ковалёв осторожно спросил:

- Вы считаете, что травы ядовитые?

- Этого я не могу сказать, но что-то в них не так.

- У Вас они сохранились?  Мы могли бы отправить их на анализ.

- Нет, Алексей Сергеевич, простите, когда Света попала в больницу, я все мешочки собрал и выкинул в мусорное ведро.

- Жаль, Сергей, Вы поступили крайне неосмотрительно.

 Поляков с сожалением пожал плечами. И уже во второй раз Ковалёв понимал, что его собеседнику хочется верить, потому что он говорит правду.

- А правду ли? – мысленно спросил себя Ковалёв, и сам ответил себе:

- Правду, - и успокоился. А Поляков уже продолжал:

- Вечером мы ужинали в ресторане «Огни Углича». Света вся светилась от счастья: было видно, что она хотела мне рассказать что-то радостное.

- Света, ты вся сияешь от счастья?

- Сергей! – её сердце учащённо билось.

 Я взял её за руку, и она словно выдохнула. – Серёжа, я беременна!

 Я медленно поднёс её крохотную руку к своим губам и поцеловал. Я радовался всем своим существом, пока мерзкая и тёмная мысль о Самодурове не проникла в мой мозг, поэтому я на какую-то секунду помрачнел. Тут я посмотрел на Свету и увидел, как она вся, бедная, сжалась от моего взгляда. Я не хотел пугать жену, поэтому спросил, по возможности улыбаясь:

- Света, а какой уже срок?

- Всего пять недель.

- Поверите ли, но у меня сразу отлегло, и я позвал официанта, чтобы он принёс «Шампанское». Мы выпили по бокалу и вскоре уехали домой. Всю дорогу Света смеялась от души, а у меня не хватило духа ей всё рассказать, но я всё же попросил её беречь себя и больше не оставаться ночевать на базе; жена согласилась без слова, и я успокоился. И, действительно, каждую ночь она теперь оставалась дома. Меня же больше не отправляли в командировку и даже прибавили зарплату. Всё было замечательно… Тут опять труп! Седьмой! Свету постоянно тошнило. Однажды на работе ей стало совсем плохо. Я не помню, когда Марина Павловна мне позвонила, я ту же приехал: в её глазах я увидел неподдельный испуг, видимо, в её планах было, чтобы Света родила ребёнка. А сегодня Марина Павловна сама привезла Свету в больницу в обморочном состоянии.

- Что сказал врач?

- Анализ показал наличие в крови токсина, возможно, растительного происхождения, который и вызвал смерть ребёнка. Врач сказал, что жене повезло, потому что, во-первых, количество яда было незначительным, во-вторых, быстро была оказана медицинская помощь.

- Сергей, выходит Ваша жена была отравлена?

- По-моему, Алексей Сергеевич, врач назвал цветок курослепа, вещества в составе которого обладают абортивным эффектом. Я посмотрел в Интернете, действительно, курослеп, или очневый цвет полевой, произрастает в нашей местности и является ядовитым растением.

- А какого цвета лепестки у этого цветка?

- Оранжевого или жёлтого.

- Странно!

- Почему странно, Алексей Сергеевич? – удивился Поляков.

- Ничего такого, это просто мои мысли вслух. Кстати, Вы не видели лечащего врача Светланы: я хотел бы с ним поговорить.

- Ну что Вы, Алексей Сергеевич, время уже  не детское: полдвенадцатого. Да и Вам пора отдыхать.

- Вы правы, Сергей, что-то я сегодня замотался. Отложим все разговоры до завтра. До свидания.

- До свидания, Алексей Сергеевич.

 Ковалёв приехал домой и уснул без задних ног, проснувшись от звонка будильника; он чувствовал себя разбитым, совсем не отдохнувшим. Он встал, позавтракал и уже хотел открыть дверь, чтобы выйти из квартиры, как телефонный звонок остановил его.

- Боже, новая смерть, - подумал про себя Ковалёв, - не буду отвечать, пока не приеду на работу. Он сбросил вызов и закрыл дверь. Через секунду звонок повторился.

- Я обречён, - сказал вслух следователь и поднял трубку телефона.

 

Глава 5. «Не читайте чужих дневников: опасно для жизни».

- Алексей Сергеевич, Вас беспокоит капитан Скворцов. Ваша подозреваемая Соколова Марина Павловна доставлена в районную больницу с диагнозом острое отравление. Состояние тяжёлое. Яд растительного происхождения.

- Владимир Петрович! Опять яд!

 Ковалёв уже мчался в «Белый голубь». Хотя за окном служебной «Волги» зелёные поля и перелески радовали глаз каждого проезжающего, а от неподвижно-блестящей водной глади Волги нельзя было оторвать глаз, на  душе у Ковалёва было очень тяжело.

 В Маринином номере уже работала бригада экспертов.

- Кто её нашёл? – спросил Ковалёв участкового.

- Горничная. Она утром убиралась в соседнем номере, и увидела открытую дверь в номер Марины Павловны, вошла и увидела её спящую в кресле. Сначала она решила не мешать, но поза показалась ей подозрительной. Тогда она спустилась к портье, который и вызвал скорую и милицию.

 Тут Ковалёв обратил внимание на портрет, висящий на стене. Он вспомнил слова Полякова и нахмурился: на нём грустно улыбалась Марина Цветаева. Решительным шагом он подошёл к стене и одним рывком снял фотографию со стены; из-под рамки выпала обычная школьная тетрадь, которую Ковалёв инстинктивно положил в свою кожаную папку. Минуту он вглядывался в глаза поэтессы, словно хотел ей сказать: «Улыбаешься? А зря! Твоя тёзка в опасности».

 Затем он подошёл к столу. Здесь лежала открытая книга. «Опять Цветаева», - словно выдохнул Ковалёв, но, перелистывая страницы, увидел, что некоторые стихи отмечены простым карандашом. Он стал вчитываться в них:

16 октября 1914 года.

…

Я Вас люблю! – Как грозовая туча,

Над Вами – грех!

За то, что Вы язвительны и жгучи

И лучше всех.

За то, что мы, что наши жизни – разны

Во тьме дорог.

За Ваши вдохновенные соблазны

И темный рок.

…

10 января 1915 года.

Свободная шея поднята,

Как молодой побег.

Кто скажет имя, кто – лета,

Кто край ее, кто – век?

 

Извилина неярких губ

Капризна и слаба,

Но ослепительный уступ

Бетховенского лба.

 

До умилительности чист

Истаявший овал,

Рука, к которой шел бы хлыст

И в серебре опал.

 

Рука достойная смычка,

Ушедшая в шелка,

Неповторимая рука,

Прекрасная рука.

 

…

14 января 1915 года.

…

Ты проходишь своей дорогою,

И руки твоей я не трогаю,

Но тоска во мне – слишком вечная,

Чтоб была ты мне – первой встречною.

 

Сердце сразу сказало: «Милая!»

Все тебе наугад – простил я,

Ничего не знав – даже имени!

О, люби меня, о, люби меня!

 

Вижу я – по губам извилиной,

По надменности их усиленной,

По тяжёлым надбровным выступам:

Это сердце берется – приступом!

 

Платье – шелковым черным панцирем,

Голос – с чуть хрипотцой цыганскою,

Все в тебе мне до боли нравится - 

Даже то, что не красавица.

 Он держал в руках книгу, и вдруг на ум ему пришли слова Ковалёва, вспомнив о которых, чувство брезгливости вновь передёрнуло его:

- Вы представляете, Алексей Сергеевич, как эта женщина смотрит Вам в глаза, нежно обнимает Вас, целует. Вы думаете, что она по-настоящему Вас любит. Ни черта! Даже в самый интимный момент все её мысли о другой, и она представляет, как та, другая, обнимает её и целует. Она испытывает блаженство от простого, случайного касания рукой с той, другой, а не с Вами. Понимаете?

 Из задумчивости его вывел эксперт:

- Алексей Сергеевич, яд, по-видимому, был добавлен рано утром в чай.

- Кто добавил яд? Сама отравилась? Самодуров? Доказательств нет.

 От бессилия и злости он ударил кулаком по стене.

- Алексей Сергеевич, мы нашли ещё «Библию». Но это оказалась не «Библия»…

- «Коран» что ли, - нетерпеливо перебил его Ковалёв.

- Нет, не «Коран», а дневник.

- Дневник, - прочитал Ковалёв.

- Первая запись – 1 января 2010 года – это ... Она пишет, что начинает новую жизнь.

 Ковалёв взял в руки толстый блокнот в коричневой кожаной обложке, а сам подумал:

- Марина Павловна!  Марина Павловна!  Как Вы любите тайны, но я раскрою все Ваши секреты.

 Он вернулся в свой кабинет и нетерпеливо открыл дневник женщины, которую он знал всего пару месяцев, но которая завладела частью его сердца окончательно и бесповоротно. Красивым женским почерком было написано красной гелевой ручкой:

 Первое января 2010 года. Я вернулась на родину, чтобы начать НОВУЮ ЖИЗНЬ.

 Следующие записи были сделаны синими чернилами шариковой ручки. Ковалёв, не отрываясь, читал написанное; он старался найти в них ответ на причину всех случившихся трагедий.

    Мне 48 лет. У меня нет семьи. Я одинока и независима. Я с трепетом смотрю в стекла чёрного «Мерседеса» на придорожный ельник, изредка перемежающийся березовыми и осиновыми перелесками; с замиранием в сердце ждала новой, настоящей встречи с родным Угличем.

   Все эти годы я словно спала. Было детство в постоянных переездах. Я не понимала, почему мои родители: строитель и продавец, как американские шпионы, постоянно меняли адреса, номера телефонов; вели замкнутый образ жизни: в нашем доме никогда не было гостей. Всё  повторялось после очередного письма или телефонного звонка от ярославской бабушки, маминой мамы, Евдокии Михайловны Шавановой. Снова вокзал, необжитая квартира, новая школа. Мурманск, Благовещенск, Караганда, Ленинакан, Юрмала, Гродно и, наконец, Москва. На все мои расспросы родители отвечали: «Подрастёшь и узнаешь». Я понимала, что они скрывают от меня какую-то страшную тайну. Мама даже перед смертью молчала, папа к тому времени уже умер (несчастный случай на стройке), и лишь в тот момент, когда силы совсем её покидали и она понимала, что прощается с земной жизнью, она произнесла: «Дочка, я не могу от тебя требовать, поэтому прошу: никогда не езди в Углич, тем более не ходи на могилу бабушки. Иначе случится беда». И затихла.

  К этому времени после окончания Медицинской академии я работала в районной поликлинике невропатологом, затем перевелась в больницу поближе к дому, где со временем стала заведующей  неврологическим отделением. Вот и всё, что произошло со мной за 48 года моей жизни, не считая кратковременного брака и смерти новорожденного сына (Эта боль умрёт вместе со мной!).

- Вновь красная паста, - отметил Ковалёв.

  Всё изменилось после встречи с Самодуровым Леонидом Сергеевичем.

- И тут без него не обошлось, - сказал вслух Ковалёв и со страхом осмотрелся, -  уже сам с собой говорить начал. Все ниточки сходятся на нём, безусловно.

 К нам в отделение поступил новый пациент для прохождения реабилитационного  курса лечения после перенесённого инсульта. Красивый и богатый мужчина шестидесяти двух-трёх лет с густыми чёрными волосами, в которых только что начиналась появляться проседь, что вкупе с его безупречными английскими костюмами и тростью из чёрного дерева имело магическое действие. Довершали облик идеального мужчины вежливость, поистине английская, и великолепные манеры. Вообщем, он очаровал весь медперсонал отделения. Меня смущали два момента: во-первых, почему такой богатый человек выбрал нашу обычную больницу, во-вторых, эта мертвенная бледность его лица.

 Этот человек обладает, наверное, телепатическими способностями, потому как холодно вежливый со всеми, он искал любую возможность поговорить со мной с глазу на глаз,  чтобы в первом же разговоре разрушить все мои сомнения.

 Не отрывая от меня своих пронзительно-холодных синих глаз, он спросил:

- Марина Павловна, почему Вы меня избегаете? Я не беглый преступник и не опальный олигарх. Я выбрал обычную больницу, а не заграничную клинику, потому что с советских времен доверяю только настоящим докторам, таким, как Вы, Марина Павловна, как моя мама, Самодурова Капитолина Захаровна, лучший акушер города Ярославля.

 Было видно, как он гордился своей мамой, и мне это было почему-то приятно. Он продолжил:

- Она умерла десять лет назад.

- Простите.

- Это я должен просить у Вас прощения, что смутил Вас.

 Он не дал мне задать и второй мой вопрос, тут же ответив на него сам:

- У меня бледный цвет лица не от того, что я ничего не ем, к сожалению, всё гораздо хуже. У меня редкая болезнь кожи – витилиго на фоне адренокортикальной недостаточности и анемии, поэтому ни грамма загара и постоянная диета.

 И неожиданно добавил:

- Я не женат и никогда не был. Не встретилась женщина, которая хоть на чуточку оказалась бы похожей на Вас. К тому же, у меня жуткий характер, поэтому ни одна женщина не могла вытерпеть  меня больше года, поэтому так до Загса дело не дошло ни разу. А Вас я так долго искал и, к сожалению, нашёл слишком поздно.

- Вы мне льстите, Леонид Сергеевич.

- Нисколько, Марина Павловна, Вы просто себе цены не знаете. Вы удивительная, а вокруг Вас - зависть и ненависть.

- Чему мне завидовать?

- Одни завидуют Вашей красоте, другие – уму, третьи – карьере и т.д. Вы же из-за своей честности и порядочности не видите всеобщего обмана и лести, в которой живёте ежеминутно. Вы достойны большего. У Вас другое предназначение в жизни… Он сделал паузу, сделался совсем белым, было ощущение, что ему не хватало воздуха:

- Лечить не сосуды, а человеческие души.

- Вы ещё и пророк.

- Ничуть.

- Вы предлагаете мне податься в психиатры; Вы правы: более доходная должность, - мне вдруг стало весело.

 Сам Самодуров даже не улыбнулся:

- Ну что Вы, Марина Павловна, лицезреть мерзости человеческого существования, нет. Впрочем, давайте не будем о грустном. Лучше станем друзьями, потому как нет на свете чувства священнее, чем дружба. Вот Вам моя рука, - и он протянул свою исхудалую изящную руку с золотым перстнем с чёрным камнем на мизинце. Я протянула свою. Самодуров легко поцеловал её и вернул её мне. В голове у меня пронеслось:

- Галантен чертовски.

   Тем же вечером я открыла медицинскую энциклопедию, действительно, витилиго – это заболевание кожи, при котором нарушается пигментация кожи из-за нарушения работы пигментных клеток. Как результат, возникают белые пятна на коже различных частей тела. Причины данного заболевания и способы лечения неизвестны.

- Так вот почему искусственно белое лицо и нормальная кожа рук.

   Самодуров оставался в больнице  почти две недели. Каждый день мы разговаривали с ним, и сделались близкими друзьями. В день выписки он пришёл ко мне в кабинет с букетом подснежников.

- Марина Павловна, я пришёл попрощаться и на правах Вашего друга пригласить к себе в гости. Я старый хитрый лис узнал, что через месяц Вы уходите в отпуск, поэтому взял на себя смелость пригласить Вас на Волгу, где у меня есть небольшая туристическая база. Прошу, не отказывайтесь. Вы прекрасно отдохнёте. Вот моя визитка.

 Он сделал паузу и с улыбкой продолжил:

- Марина Павловна, я жду Вашего звонка.

 Затем он галантно поклонился, поцеловал руку и быстро вышел. Я смотрела в окно. Он ждал моего взгляда внизу и, садясь в машину, дважды мне махнул рукой.

 Прошло три недели. Работа. Дом. Намечалось лишь одно событие: день рождение единственной подруги Ольги Павловой, которая сменила очередного мужа и очередную работу. Теперь она была замужем за начинающим ресторатором, который держал ещё магазин цветов, в котором она и царила.

 Мы встретились в нашем любимом кафе, болтали ни о чём, и тут она увидела в окне парня, который ждал свою девушку у фонтана. Ольга и говорит:

-  С такими цветами у него ничего не получится.

 Я удивилась:

- Почему?

 Теперь уже удивилась она:

- Красная роза означает любовь, страсть; жёлтая роза – ревность, роза чайная – я помню; гиацинт жёлтый – ревность, гиацинт розовый - игра и т.д. Что он принёс: жёлтые хризантемы. Этот цветок означает: хрупкая любовь.

- Оля, может девушка не знает этого тайного языка цветов.

- Марина, его можно не знать, но не почувствовать невозможно.

- Хорошо, что тогда означает букет подснежников?

- Так, тебе мужчина подарил цветы и ты ни гугу. Ещё подруга называется! – не унималась Ольга.

- Оля, не обижайся, подснежники подарил мне пациент один. Ну что это означает? – спросила подругу я ещё раз.

- Ты не такая, как все!

- Не хочешь, ни говори, тем более … - я даже обиделась.

- Марина, подаренные подснежники означают: «Ты не такая, как все!»

 Я долго потом думала, знал ли этот язык цветов Самодуров, когда выбрал не классические розы, а редкие для большого города подснежники.

 После выписки Самодуров звонил мне дважды: спрашивал о здоровье, настроении, планах. В третий раз он сам приехал в больницу напомнить мне о возможности провести отпуск на Волге. Я не отказалась, и через два дня его водитель вёз меня в город моего детства, которого я никогда не видела. Настроение было великолепное, и лишь на секунду, когда я увидела первые дома, вспомнила последние слова матери, на секунду холодный пот выступил, но всё быстро исчезло, кроме  любопытства. Съездила в Черновку, где как я и думала, нашего дома уже не было. Везде я увидела неухоженность и запустение. Меня поразила встреча с маминой подругой Антониной Фёдоровной Сорокиной, которая всё же не раскрыла тайну, мучившую меня с детства, а лишь усилила моё любопытство. С одной стороны, она просила не искать правды, которая может оказаться страшнее лжи, с другой стороны, появилось новое лицо: оказывается, у меня есть крёстная. Её зовут Любовь Васильевна Красносельская. Она живёт в деревне Хомутово, которая находится недалеко от Прилук, где находится база Самодурова. Выходит, у мамы было две подруги. Крестная чаще общалась с бабушкой. В один год я тяжело заболела, и родители неожиданно уехали сначала в Ярославль, где я лежала в больнице, а затем в Мурманск. И полетело. Безусловно, тетя Тоня знает больше, но молчит, может, чего-то смертельно боится. Загадочны были её последние слова: «Евдокия Михайловна завещала мне при смерти, что если доведётся тебя, Мариночка, увидеть, то передать: ищи трёх светловолосых сестёр». Буду искать тетю Любу.

 В тот же день я навестила могилу бабушки, прибрала её, положила цветы, дав себе слово на следующий день съездить в Хомутово. Ирина Сергеевна предложила мне в помощь Александра, который знает окрестности лучше всех, тем более сам он родился в этой деревне. После завтрака Александр отвёз меня в деревню: жилым был лишь один дом, да и то это был дом дачницы-пенсионерки. Мой гид показал дом крёстной. Дверь была не закрыта На удивление, он был не разграблен. В комнате было темно и сыро, несмотря на жаркую погоду. Всё было на своих местах, словно хозяйка на минутку вышла по своей хозяйской надобности. Меня поразило большое количество книг: С.Есенин, Н.Клюев, С.Клычков и В.Розанов, С.Булгаков. Я немножко разбираюсь в литературе: это книги начала 20 века о русской деревне, о православии. На стене не было привычных фотографий, кроме одной. Лицо мужчины средних лет с лохматой чёрной бородой и пронзительными глазами показалось мне знакомым. Сразу я не могла вспомнить и, лишь возвратившись на базу, поняла: это был портрет Григория Распутина. Я смотрела фильм «Агония», рассказывающий о нём, поэтому лицо старца и осталось в моём сознании. Но почему Распутин? Везде одни загадки!

 Тетя Люба умерла пять лет назад, унеся с собой тайну моей семьи. И тут мой взгляд упал на висевшую в углу икону. Я не могла понять, но что-то в ней было необычным. На ней  был изображён распятый на кресте монах с замком на устах, с открытым сердцем в груди, в руках у него чаша с пламенем, а по сторонам сатана и вооружённый человек в турецкой чалме, стреляющий из лука в монаха. Внизу нарисована лента, на которой написано: «Сниди со креста».

 Александр, увидев икону, удивился и сказал, что раньше не видел этой иконы у родственницы. Но я всё равно решила взять её с собой на память. Когда я открыла киот, икона словно упала мне в руки, а вместе с ней три старых фотографии, два бумажных листа и какая-то брошюра. Я решила, что на фотографиях изображены три подруги: моя мама, крёстная и тетя Тоня, а также моё детское фото.  Дрожащими руками раскрыла я первый лист бумаги. Это было письмо ко мне. Я переписала его в свой дневник.

Дорогая Марина!

    Я очень рада, моя девочка, что у тебя хватило мужества войти в мой дом и открыть это письмо. Знаю, родная кровь, не могла поступить иначе. Жалею только об одном: не сумела ни разу обнять тебя при жизни.

   Марина! Я должна открыть тебе тайну. Твоя настоящая мать не Оля, а я. Её ребёнок родился мёртвым, а я родила в девках, поэтому Евдокия Михайловна уговорила меня отдать ребёнка своей  дочери, которой врачи сказали, что детей у неё больше не будет. Я со слезами на глазах отдала тебя тёте Дусе. В год Оля тебя тайно окрестила (Я стала твоей крёстной матерью). Вода в купели была холодной (боялись разоблачения со стороны властей), в результате ты подхватила воспаление лёгких, а затем ещё какая-то болезнь – понадобилось переливание крови. Оля испугалась, что я отниму тебя, и, собрав по-тихому вещи, уехала, как оказалось позднее, в ярославскую больницу, а потом вникуда. Мы с Евдокией Михайловной искали вас по всей России. Оля постоянно меняла адреса.

 Мариночка, я никого, кроме себя, не виню, я очень рада, что Оля выучила тебя, и ты стала врачом.

   Твои родители нарушили обязательства: увезли ребёнком тебя из деревни, за что и были наказаны Богом. К счастью, добрый человек нашёл тебя и привёз на родину. Дыши, Мариночка, кровиночка моя, чистым воздухом родной земли. Ты свободна от обязательств  воспитавших тебя людей, которые были  по-своему правы.

 Одно прошу: не уезжай в свою Москву, потому что ты нужна своей земле, ибо назначение  твоё - украшать её своей красотой, умом и добротой души и сердца.

                           Твоя мама Люба.

 Эти строки пишу, зная, что никогда не увижу твоего лица, не буду сжимать твои руки в своих руках, что горсть земли в мою могилу кинут чужие люди, но верю в то, что искупила тем самым свой грех сполна, а ты, моя дочка, будешь счастлива и встретишь ещё верного и доброго спутника, а также – ребёнка, который полюбит тебя всем сердцем. Встретимся на том свете, но ты, моя хорошая, не торопись для встречи со мной; я долго ждала, я могу ещё подождать. Здравствуй и благоденствуй, доченька.

 Мне было тяжело: неужели эти слова есть правда, которую от меня все скрывали столько лет. Когда человеку почти пятьдесят, уже неважно, кто его мать мёртвая мама Оля или мёртвая Люба. Не буду бередить старые раны.

 На второй бумажке было написано от руки следующее.

12 заповедей Данилы Филипповича:

1. «Аз есмь бог, пророками предсказанный, сошёл на землю для спасения душ человеческих. Несть другого бога, кроме меня».
2. «Нет другого учения. Не ищите его».
3. «На чём поставлены, на том и стойте».
4. «Храните божьи заповеди и будете вселенныя ловцы».
5. «Хмельного не пейте, плотского греха не творите».
6. «Не женитесь, а кто женат, живи с женою как с сестрою».
7. «Скверных слов и сквернословия не говорите».
8. «На свадьбы и крестины не ходите, на хмельных беседах не бывайте».
9. «Не воруйте. Кто единую копейку украдёт, тому копейку положат на том свете на темя, и когда от адского огня она растопится, тогда только человек прощение примет».
10. «Сие заповеди содержите в тайне, ни отцу, ни матери не объявляйте, кнутом будут бить и огнём жечь – терпите. Кто вытерпит, тот будет верный, получит царство небесное, а на земле духовную радость».
11. «Друг к другу ходите, хлеб-соль водите, любовь творите, заповеди мои храните, Бога молите».
12. «Святому духу верьте».

 Мы вернулись на базу. Всё оставшееся время я предавалась безделью: купалась, гуляла, читала книги. Одиночество, которое никогда не тяготило меня, сделалось отдыхом для моей души и сердца. Я больше не выезжала за пределы базы. Самодуров приезжал лишь однажды и был, как всегда, любезен и галантен. В один из вечеров я раскрыла книгу, взятую в доме у крёстной, и стала читать песни и стихи, отдельные из них я выписала в свой дневник.

Присяга.

1. Святую веру приняв, от нее никогда не отступать.

2. Чаще в церковь ходить, исповедоваться и причащаться в церкви, но священнику на исповеди про свою веру ни слова не говорить.

3. Если случится за святую веру пострадать, не бояться ни тюрьмы, ни ссылки в Сибирь, ни самой смерти, тело свое отдать на раздробление, а про веру свою никому ничего никогда не открывать. Никому не сказать, какое божье дело будет открыто: ни отцу, ни матери, ни роду, ни подродку, ни попу отцу духовному, ни другу своему мирскому, хотя бы огонь принять, хотя бы кнут принять, хотя бы топор принять, а если божие дела не сохраню, на пути божьем не устою, то да победит меня господь в сем свете и в будущем веке.

ХХХ

Дай нам, господи, к нам Иисуса Христа,

Дай нам, сударь сына божия и помилуй, сударь, нас.

Сошли к нам духа святого, утешителя!

Пресвятая богородица, попроси, мой свет, за нас

Света сына своего Иисуса Христа!..

Свет тобой спасен, государыня,

Без тебя, мой свет, много грешных на земле,

На сырой на земле, свет, на матушке,

На матушке, на кормилице.

Белые голуби

Наша матушка родная

В полку пребывала,

В полку она пребывала,

Чудеса творила.

Чудеса она творила,

С нами говорила:

«Уж вы, девушки, девицы,

Духовны сестрицы,

И вы богу назвалися,

Служить ему отдалися,

Вы служите, не робейте,

Живу воду пейте,

Внутреннего змея

Вы в себе убейте,

На вас платьицо-то бело

Сама матушка надела,

Она о вас порадела,

Вами завладела».

Богу слава и держава

Во веки веков. Аминь.

Благодатный бог,

Попусти нам, бог,

С нами пребудь, бог,

До скончания века. Аминь.

ХХХ

Ай вы, девушки, девицы,

Вы духовные сестрицы,

Когда богом занялись,

Служить ему задались –

Вы служите, не робейте,

Живу воду сами пейте.

На землю её не лейте.

Не извольте унывать,

А на бога уповать,

Рая в нём ожидать.

 

ХХХ

Споёмте-ка мы стих,

Споёмте-ка мы песенку:

Ведь стихи людям смехи;

А песенка – к Богу лесенка!

Они посылают дитя одного птенца,

Одного птенца огненного,

По родам дитя ходило,

Из родов роды брала,

Людей к богу привела,

Дай нам Господи,

Дай Исус свет Христос,

Сударь сын Божий,

Свет помилуй нас!

 

ХХХ

Подай, господи!

Тебе, господи,

Порадеть, послужить,

Во святом кругу кружить,

Духа с небеси сманить

Да в себя заманить!

Собирались мы, дружки,

Во святы божьи кружки,

Грешны плоти умерщвлять,

Души к небу обращать,

Бога петь, воспевать.

Уж мы пели, воспевали,

Руки к небу воздевали,

Сокола птицу манили:

Ты лети, лети, сокол,

Высоко и далеко,

Со седьмого небеси,

Нам утеху принеси –

Духа истинного,

Животворного,

Чудотворного!

Мы тем духом завладеем,

На соборе закатаем…

Накатись, накатись,

Святый дух, к нам принесись,

Согрей верныих сердца,

Сотвори в нас чудеса,

Избери себе слугу

На святом божьем кругу,

Прореки в нём, прорекай,

Грехи наши обличай,

А праведных утешай,

Ах ты! Дух свят, голубок,

Наш беленький воркунок!

Не пора ли тебе, сударь, слететь,

На труды наши воззреть?

Скати, батюшка, скати,

Скати, гость дорогой,

Во чертог свой золотой,

В души праведные,

В сердца пламенные,

Богу слава и держава

Во века веков. Аминь.

  Эти духовные стихи напомнили мне моё детство: их народный язык был мне близок и понятен. Одно было странно: бумага была слишком белом и новой для десятилетней давности написания этих записей.

   Незаметно закончился отпуск, и я вернулась в Москву. В квартире – полный разгром. Проверила вещи – ничего не пропало, кроме мешочка с кипарисовыми крестиками на суровой нитке. Эти крестики подарил мне Самодуров, которые он привёз с Афона. Я не стала вызывать милицию, и, выйдя на работу, очень быстро забыла об этом неприятном инциденте. Но тревожные мысли всё же преследовали меня постоянно: даже работа не могла вытеснить их. И тут позвонил Самодуров и предложил  встретиться. Вновь его чёрный джип вёз меня по улицам вечерней Москвы. Я не знаю почему, но мне хотелось ехать к этому улыбающемуся человеку в изысканно белом костюме. Мне нравилась даже его трость из чёрного дерева с какими-то вырезанными древними письменами.

 Я ждала увидеть очередной особняк на Рублёвке, но каково же было моё удивление, когда машина подъехала к небольшому деревянному дому с мезонином и огромной верандой, в таких, по моему представлению, живут академики, художники и писатели где-нибудь в Переделкино. Но здесь была знаменитая Рублёвка, да и хозяин этой дачи был человеком весьма богатым и влиятельным. Внутреннее убранство всё же поразило меня не роскошью и не стилизацией под что-либо, а какой-то особенной простотой и хорошим вкусом, что ещё раз с удовольствием отметила я в Самодурове. Хозяин уже ждал меня за накрытым столом. Он встал и с трудом, припадая на правую ногу, вышел мне навстречу и поцеловал мою руку.

- Моё почтение, о прекраснейшая из женщин, Марина Павловна! Своим приходом Вы осветили моё скромное жилище и превратили его в царский чертог!

- Леонид Сергеевич, Вы как всегда сама галантность.

- Как Вы отдохнули в родных краях?

- Спасибо, великолепно. Если бы не Вы, Леонид Сергеевич, я так и не выбралась бы из Москвы.

- Раз Вам так понравилось, не хотели бы Вы пожить некоторое время в Угличе?

 Этот вопрос застал меня врасплох:

- А как же больница?

- Это, как раз, самое простое. Уже завтра Вы можете воспользоваться своим правом на долгосрочный отпуск.

- Но…

- Вы в любой момент сможете вернуться в свою любимую больницу на своё место, - предугадал мой вопрос Самодуров.

- Тогда почему я? – удивлённо спросила я.

- Понимаете, Марина Павловна, случилась трагедия: Ирина Сергеевна вчера умерла от рака. И только один человек сможет её заменить – это Вы. Лучше Вашей кандидатуры я не смогу найти, а Вы проведёте это время с пользой для себя.

- Сожалею, но я ничего не понимаю в туристическом бизнесе.

- Поверьте: управлять туристической базой в наше время гораздо легче, чем неврологическим отделением районной больницы. Но скажите, что моё предложение соблазнительно?

- Не буду спорить, Леонид Сергеевич, но оставить быт, налаженный за долгие годы и в один день всё поменять, я не знаю, что должна выбрать.

- Марина Павловна, кстати, как поживает Ваша диссертация? – не ожидая ответа от меня, совершенно смущённой, спокойно продолжил. – Будет время дописать. Что Вы мне теперь ответите? – и улыбнулся.

- Заманчиво.

- Марина Павловна, пожалуйста, не отказывайтесь. Вы нужны мне, и не только, - он сделал паузу. - Я знаю, когда Вы приедете в «Белый голубь» на правах хозяйки, Вы не сможете уже оттуда уехать.

 Мы тепло попрощались, и уже через неделю я паковала чемоданы для длительного, как для себя я отметила, «путешествия в детство».

  И вот наступил первый день моей новой жизни. Я директор туристической базы «Белый голубь». В этот день Самодуров представил мне ещё раз Александра. Это был худой, высокий, с мертвенно-бледным лицом и чёрными, как уголья, глазами молодой человек. Ещё при первом нашем знакомстве мне пришла в голову почему-то мысль о том, что такие люди, как Александр, могут быть либо преданными друзьями, либо смертными врагами. Понимала я и то, что мне обязательно нужно сделать этот выбор  прямо сейчас, иначе будет поздно.

- Марина Павловна! Рекомендую – Филиппов Александр Игоревич. Молод, исполнителен, дисциплинирован, вредных привычек не имеет. Лучшего помощника Вам не найти.

 Я протянула новому знакомому руку, которую, как тогда я ощутила, он брезгливо пожал. Самодуров вскоре уехал. Я смотрела в окно и видела, как, сильно жестикулируя, Самодуров что-то объяснял молодому человеку, взгляд которого оставался холодным и непреклонным. Я слышала, как отъехала машина, но стук в дверь моего кабинета всё же заставил меня вздрогнуть. Я знала, что Филиппов в эту минуту войдёт в мою дверь, и мне стало на секунду жутко оставаться наедине с этим человеком. А он вошёл, не поднимая на меня глаз, и произнёс:

- Извините, пожалуйста, Марина Павловна, за мою навязчивость…

 Он сел напротив меня и замолчал. Я тогда подумала: «Сел на своё привычное место». Только через две-три минуты он вдруг резко поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза, в которых он пытался, по-видимому, прочитать то, о чём ему говорил Самодуров. Молчание становилось почти невыносимым. Всем своим телом я чувствовала ту силу презрения, которая владела этим человеком, но не конкретно ко мне, а к любому, кто занял, по его мнению, чужое место, и терпел  меня только из уважения к Самодурову, который имел над ним какую-то тайную власть. Молчать дальше  было уже невозможно, поэтому я решила начать разговор первой. С трудом подбирая слова, я выдавила из себя:

- Александр, давайте выпьем кофе?

- Я не пью кофе, не отрывая от меня глаз, бесстрастно ответил собеседник.

- Тогда чая? – старалась поддержать разговор я.

- И чай не пью.

- Что же Вы пьёте?

- Воду. Бог создал это удивительное вещество, - его слова звучали как проповедь священника на амвоне.

- Бог создал и вино. – парировала я.

- Вино - это кровь нашего Бога, поэтому мы должны пить его только после спасительной молитвы об искуплении наших грехов здесь, на земле, в минуты соборного единения с господом нашим Иисусом Христом.

- Может тогда цикорий? – не унималась я.

- Не откажусь, - ответил он и улыбнулся. У меня отлегло от сердца. Я заварила цикорий и села рядом с ним, а затем, собравшись с духом, открыто его спросила:

- Саша, почему я Вам не нравлюсь?

- Я ничего не имею против Вас, - и, сделав длинную паузу,  продолжил. - Мне очень не хватает Ирины Сергеевны.

- Ирина Сергеевна долго болела?

- Она…

 Было видно, что, с одной стороны, ему было тяжело говорить о смерти близкого человека, с другой, ему хотелось поговорить о нём, вспомнить о ней пусть даже с совершенно незнакомым человеком, то есть со мной.

- Она  тяжело болела и умерла в больнице через три дня. Врачи даже не смогли ей помочь.

 Мне вдруг стало так жалко его, что я не удержалась и провела своей рукой по его волосам. Судьба этого юноши стала мне так очевидна, а его одиночеству, которое он вновь ощутил после небольшого периода счастья, не было меры. Как это было мне понятно и близко!

- Ирина Сергеевна одна к тебе хорошо относилась? – спросила я Сашу, взяв в руки его ладонь.

- Она… И вновь слова замирали у него во рту.

 Ему с трудом давалось каждое слово, потому как много в нём было искреннего человеческого страдания.

… Она тоже меня гладила по голове… остальные… они только смеялись надо мной.

- Саша, у тебя есть родители?

- Мама умерла пять лет назад, а папаша жив, по-прежнему пьёт вино. Он бил маму и меня. Я его ненавижу!

 При этом в его глазах сверкнула злоба.

 Я пристально посмотрела ещё раз на него. Диагноз однозначный: умственная отсталость.

- Саша, можно я буду заботиться о тебе, как Ирина Сергеевна?

- А Вы не умрёте? После Вашей смерти я тоже умру

 Мне стало жутко, но я преодолела в себе это чувство и произнесла:

- Ни за что! У нас с тобой будет длинная и счастливая жизнь. Саша! Всем завистникам вопреки! Правда?

- Правда, Марина Павловна! Вы, действительно, особенная, как сказал Леонид Сергеевич.

 В его глазах светилась улыбка во всей её первобытной чистоте. Я знала одно, что такое доверие дорогого стоит и что потерять его, было в высшей степени безнравственно и жестоко.

  Саша буквально стал моей тенью. Самодуров был прав, что лучшего помощника нельзя было найти. Больше всего меня удивил тот факт, что у него были права на автомобиль. Дела шли в гору. Я была счастлива.

 Следующий приезд Самодурова меня удивил. Он приехал ночью с одним водителем, даже не зайдя в здание базы, и вызвал меня к себе в машину. Мы сидели вдвоём. Он молчал. Было видно, что он подбирал более понятные и точные слова. И начал он, как всегда, с комплимента:

- Марина Павловна, Вы сегодня особенно прелестны!

 Но звучали его слова как-то печально, я бы даже сказала трагически.

- Что случилось, Леонид Сергеевич? – я остро понимала всю серьёзность того, что мне придётся услышать.

- Я не могу сейчас рассказать Вам всей правды, как и не могу лгать Вам…

- Леонид Сергеевич, что я могу для Вас сделать?.

- В Угличе живёт молодая женщина. Её зовут Полякова Светлана Николаевна. Она замужем, есть маленький сын Иван. Света закончила юридический факультет Демидовского университета. Мне нужно, чтобы Вы взяли её на работу на базу.

 Он сделал паузу:

- Мариночка, она очень хорошая женщина, я уверен, что она Вам понравится, к тому же, Вы сами просили о помощнице.

- Я только «за», Леонид Сергеевич. Как же мне с ней связаться?

- В этом-то и дело, Марина Павловна, Вам нужно познакомиться с ней как бы случайно, например, в большом торговом центре Вы потеряли телефон или  его у Вас украли, и тогда Вы обратитесь к ней с просьбой позвонить, так и познакомитесь. Слово за слово, а там и предложите работу в «Белом голубе». Вам она не сможет отказать.

 Тут он достал из кожаного портфеля фотографию и показал её мне. На фото была красивая молодая девушка; я даже тогда удивилась, что у неё уже ребёнок-школьник. Я смотрела в открытое лицо незнакомки: голубые глаза, как весеннее небо, ровные дуги бровей, маленький аккуратный носик, чётко очерченный контур ярко-красных губ. Уже тогда Света заочно мне понравилась.

- Леонид Сергеевич, но как мы встретимся?

- И тут ничего сложного: она каждый день ходит в супермаркет «Добрыня» за покупками где-то в 16.30. Саша Вас отвезёт и покажет, где находится этот магазин. Марина, Вы гораздо лучше, в миллион раз лучше, чем Вы думаете о себе. Я счастлив, что наши пути пересеклись. Понимаете: мне очень важно, чтобы эта девушка всегда была рядом с Вами, потому с Вами всегда тепло и радостно, от Вас исходит удивительная энергия доброты. Знайте одно: я не совершаю ничего предосудительного; придёт время, и я всё Вам расскажу, а пока я вынужден  хранить чужие тайны.

- Не волнуйтесь, Леонид Сергеевич, я всё понимаю.

 Мы быстро попрощались, и он тут же уехал.

 Я обещала выполнить просьбу Самодурова как можно скорее, и уже на следующий день Саша отвёз меня в этот супермаркет. Это оказался самый крупный продовольственный и промтоварный магазин в городе.

 Но только через два дня, причём совершенно случайно, я встретилась со Светой лицом к лицу. Меня так поразила глубина скорби в её глазах, я бы даже сказала: в её глазах был вечный траур по земной радости, что все заученные слова полностью вылетели из моей головы, поэтому я даже не смогла начать разговор. Я никогда не видела такого одиночества. Даже Саша заметил моё состояние:

- Марина Павловна! Что случилось?

- Саша, это странно, но я словно увидела себя прошлую, когда мне было двадцать с небольшим. Понимаешь: в глазах этой девушки такое одиночество, что мне стало страшно. Знаешь:  я всегда вспоминаю в подобной ситуации слова одного иностранца Станислава Ежи Леца: «Люди одиноки, потому что вместо мостов они строят стены». Я, мой друг, научилась  строить «мосты», а эта девочка ещё не умеет, у неё ещё долгий путь впереди.

- Марина Павловна, другому человеку тоже надо строить мост со своей стороны, - согласился Александр.

- Умница, Саша, тогда этот процесс пойдёт быстрее, - впервые за этот день улыбнулась я.

  Через неделю мы познакомились. Света через десять минут нашего знакомства уже пересказывала мне историю своей короткой жизни: скупость на эмоции матери и мужа, ранняя смерть отца, постоянное ожидание даже не нежности, а простого человеческого участия - ужасно тяжелая участь. Мне стало жутко, как похожи мы оказались, только с той разницей, что передо мной сидела совсем ещё девчонка, а я уже через всё это прошла. Я чувствовала какое-то внутреннее родство, и была благодарна Самодурову, что он отыскал за меня словно второй, оторвавшийся когда-то давно, кусочек меня самой. Пока мы пили кофе, чистые голубые глаза Светы светились ярким внутренним солнцем. Я понимала: теперь она в моей власти, но я не радовалась этой власти, а ликовала, потому что в моей жизни появился человек, ради которого стоило жить. Значит, тётя, или мама Люба, разве это теперь уже важно, оказалась права.

 Так Света оказалась на базе. Я была наполнена счастьем: впервые меня тоже любили.

 Какое это счастье гладить её волосы!

 Ковалёв даже вздрогнул и вслух заметил:

- Опять красная паста.

- Как жаль, что не я крутила косички Свете в детстве. Я ясно представляла её наивное детское личико с широкой улыбкой и словно слышала:

- Мама, я получила пятёрку по математике!

  А я подходила бы к ней, обнимая обеими руками, и целовала её в голову:

- Умница, дочка!

 Пишу эти строки, а на глазах почему-то слёзы. Сейчас я не представляю себе жизнь без Светы и Ванюшки, в ней есть место даже мрачному и вечно недовольному Сергею, в целом, он не так уж плох, просто ужасный гордец и сухарь. На душе у него какая-то боль, которая изнутри жжет его калёным железом; он не делится ею даже со Светой, наверное, бережёт, но в его глазах я вижу только страх и ненависть. К кому? Почему?

 Не успела я вернуться в родной город, как его вековое спокойствие со времён трагической кончины царевича Димитрия было нарушено страшным преступлением: на дороге, которая вела на базу, один за другим в течение двух месяцев были обнаружены три трупа: все обнажённые, с одним крестом на груди. Каждый из них всё ближе и ближе к Волге.

…………………………………………………………………………………...

Снова трупы. Среди них наш повар Витя Петров, скромный и исполнительный человек. На базу приезжал участковый: он обыскал кухню и уехал ни с чем.

 А потом эта девочка Света, добрая  и наивная, всегда приветливая, не ожесточившаяся среди разврата и насилия, среди которого прожила свою такую короткую жизнь. Я при каждой нашей встрече просила её остановиться, а она, неизменно улыбалась,  говорила о плохой карме.

- Света, девочка, зачем ты опять приехала сюда?

- По Вам соскучилась, Марина Павловна, - как обычно своим звонким голосом кричала девушка и бежала ко мне обниматься.

- Света, оставайся, будешь работать горничной, - неизменно твердила я.

- Нет, Мариночка Павловна, иная у меня дорога: загубила я уже свою жизнь, нет у меня времени на исправление. Исчезну, как пылинка, и никто, кроме Вас, не заметит: «Нет с нами больше Светки Малковой».

 И заплачет бедняжка у меня в объятиях, задрожит всем телом, а потом поцелует меня в губы, громко рассмеётся и убежит.

 И вот её нет. Какое страшное чувство – терять родных и близких, как будто у тебя без наркоза отрубают часть руки или ноги. И ты инвалид на всю жизнь; мы же не ящерицы.

 У меня появилось какое-то смутное чувство: смерть протягивает ко мне свои костлявые руки. Я не вижу её лица, потому что оно скрыто её вечным  капюшоном, а от этого становится ещё страшнее, как у Гиппиус:

Что мне делать со смертью?

Не знаю. А вы, другие, знаете?

Тоже не знаете. Только лукавите.

Я же незнанья своего не скрываю.

Разве жизнью смерть побеждается.

Сказано: «Смертью жизнь побеждается».

Значит, на всех путях она встретит.

А я её всякую ненавижу:

Только свою люблю,

За то и люблю, что когда умру

Очей её не увижу.

 В тот день, когда погибла Света, а я совершенно беззаботная (Ещё я не знала об этой нелепой смерти) загорала на берегу Волги, в моей жизни произошла встреча, которая что-то внутри меня изменила. Сначала я даже не могла понять, что именно. Капитан милиции Алексей Сергеевич Ковалёв (Как приятно произносить его имя!) пробудил в моей душе такие чувства, которые, как я думала, давно умерли, были вытравлены всей моей предыдущей жизнью. В то же самое время я видела и чувствовала явную симпатию ко мне со стороны Самодурова Леонида Сергеевича, но мои чувства к нему были совершенно иного рода: сестринское участие, и не более того. Да, он был для меня надёжным старшим братом, и это уже было для меня чудесным подарком. Кроме того, самое главное, рядом со мной всегда была Света.

 Ковалёв на минуту оторвался от дневника, почему-то нежно погладил его гладкую кожаную обложку, улыбнулся и продолжил чтение.

- Мы гуляли с Алексеем по берегу Волги несколько часов подряд, которые пробежали, как короткие минуты, хотя при этом мы знали друг друга всего-то эти, словно Богом отмеренные нам часы. У меня,  несмотря на все это, уже было чувство, что на самом деле мы знакомы уже много-много лет и наконец-то встретились после ужасно долгой разлуки. Я даже стала мечтать о следующей встрече. Даже впервые за долгие годы начала строить планы. Планы с человеком, которого знала всего-то два-три часа.

 Когда я, словно восставший из пепла Феникс, вернулась на базу, охранник Дима огорошил меня страшной новостью о смерти Светы Малковой.

- Марина Павловна! – окликнул меня Дима. – Сегодня на развилке дороги перед нашей базой нашли убитой Свету Малкову.

- Что? Кого нашли? – я словно не хотела слышать о новой смерти.

- Свету милиция нашла мёртвой на нашем перекрёстке.

 Не чувствуя ног, я вошла в кабинет, моя Света сидела вся зарёванная. Я подошла к ней, обняла её и поцеловала; теперь уже мы обе в голос рыдали. Я теперь уже чётко понимала, что следующая смерть будет моей, но впервые за эти полгода не было страшно:

Когда умру, очей её не увижу…

 В тот же вечер я позвонила Самодурову:

- Леонид Сергеевич! Добрый вечер!

 Моё сердце учащённо билось.

- Добрый вечер, моя красавица!

- Дорогой Леонид Сергеевич! Это ужасно: новая жертва – Света Малкова, совсем девочка, - нахлынувшие вдруг слёзы мешали мне говорить. – Вы обещали мне помочь.

- Мариночка, это не телефонный разговор. Приеду, поговорим! – жёстко прервал он разговор и повесил трубку телефона.

 Я не находила себе места: мне было страшно, нет, уже не себя, я уже мысленно простилась с жизнью, мне было страшно за Свету и  Сашу.

 С каждым днём мне всё труднее делать записи в дневнике, потому как нарастающее чувство смутно ощущаемой опасности будоражит мой мозг и лишает его трезвости мышления. Я понимаю, как мне сложнее становится формулировать каждое новое предложение. И всё же я пишу… Пишу вопреки хладному дыханию незримой собеседницы в капюшоне. Знаю и то, что помочь, кроме Бога, мне некому, потому молю сына Божьего и Богоматерь только о милости и искуплении грехов моей земной жизни:

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое;

Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе;

Хлеб наш насущный дай нам на сей день;

И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;

И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.

 Я чувствую: рядом с нами поселился злой рок в лице человека, которого мы все знаем и, может быть, даже любим. Самое страшное, что мы не знаем, кто он, потому вокруг нас кровь, самая настоящая красная человеческая кровь. Я точно знаю: он пришёл за мной. Значит, каждый из тех, кто дорог мне, в опасности. Как их спасти?  Выход один: найти этого человека. Но как?..............................................................................................

 А может, убийца я сама!? Или Самодуров»!?

…………………………………………………………………………………...

 Этот человек становится с каждым днём всё опаснее и опаснее: не только чужие люди погибли. Света в больнице, Саша того хуже. Очередь за мной. Возможно, это будет моя последняя запись. Смерть мне не страшна. Просто ужасно обидно уходить из жизни в тот момент, когда ты заслужил настоящее счастье. Прощайте, мои любимые!!! Мы всё равно встретимся, встретимся обязательно, пусть не в этой, так в следующей жизни. Как больно…

 Следователь уже открыл следующую страницу, как вспомнил, что у него назначена встреча с местным благочинным. Ковалёв закрыл блокнот, ласково погладил ещё раз кожаную обложку и убрал его в свою папку. Его чувства были смешанными. Он отправился на встречу с отцом Глебом.

 

Глава 6 . «Знакомство с местными церковниками».

 Через двадцать минут Ковалёв уже стоял у церкви Флора и Лавра, расположенной на самом берегу Волги, в которой находился миссионерский отдел Русской Православной церкви в нашем городе. Отец Глеб его уже ждал.

- Добрый день, отец Глеб, я следователь Ковалёв Алексей Сергеевич, это я Вам вчера звонил.

- Добрый день, Алексей Сергеевич, присаживайтесь, я Вас уже жду.

 Следователь достал фотографии убитых и разложил на столе перед священником, кратко пересказав содержание показаний Полякова и свои размышления.

 Отец Глеб долго всматривался в каждую фотографию, вертел в руках, несколько раз крестился, хмурил брови и молчал. Через десять минут такого исследования он произнёс:

- Алексей Сергеевич, всё, о чём Вы мне рассказали, вызывает у меня тревогу как пастыря: на лицо существование секты хлыстов.  В основе их учения – мистические представления о возможности вселения «святого духа» в избранных людей. Корабль, каждое отделение, имеет своих ангелов, архангелов, апостолов, евангелистов и т.п. Хлысты отрицают институт духовной иерархии церкви и основные её догматы, не посещают храм, отказываются от причастия. Их идеал – человек-труженик. Награда за пост и воздержание – «духовная радость», которую верующие получали на радениях – молитвенных хороводах. Это состояние, в которое приводили себя сектанты, переживалось и дорожилось ими как высшая степень блаженства, как пламенное прикосновение запредельного мира. Оно достигалось  с помощью системы психофизических приёмов, в которых большую роль отводили «томлению плоти» длительным, иногда продолжавшимся несколько дней постом.

- Отец Глеб, Сергей Поляков говорит, что общество Самодурова доводило себя до состояния аффекта. Это возможно?

- Конечно, это возможно, например, психофизиолог и мистик 20 века Станислав Гроф пишет, что недостаток воздуха и глубокое дыхание, вызванное интенсивным движением, может оказать галлюциногенное воздействие на организм человека. Вы можете проверить на себе: 2-3 дня ничего не ешьте, затем танцуйте и пойте, увидите неизвестно ещё чего. Меня удивляет другой факт: убийства. Хлысты убивали себя, чтобы приблизить царство небесное через удушение или утопиление. Но чтобы яд? Здесь, Алексей Сергеевич, мотивы чисто уголовные.

 Священник продолжил, протерев кусочком замшевой ткани толстые линзы своих очков:

- Вы знаете: в хлыстовские корабли, как пишет А.Мельников-Печерский, специалист по сектам 19 века, что в настоящее время ничуть не изменилось, по большей части попадают люди неровные, раздражительные, потерпевшие в жизни, кто от житейского горя, кто от обид и огорчений. Забытые мужьями жёны, обманутые или потерявшие надежду на супружество девушки, люди мечтательные, склонные к созерцанию, юродивые, страдающие падучей болезнью.

- Отец Глеб, а как принимали новых членов секты?

- Безусловно, был прописан целый ритуал «привода», когда поступающий клянётся хранить тайну хлыстовского учения, не объявляя её ни отцу, ни матери, ни отцу духовному, ни другу мирскому. Хлыстовская присяга кончается словами: «…соблюдать тайну о том, что увидит и услышит в собраниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни меча, ни всякого насильства». С этой клятвой каждый хлыст как бы надевает на себя сокровенную маску.

 После того дают принятому в корабль приложиться к образу иногда к медному кресту, надевают на него радельную рубаху и подпоясывают ее «знаменем», т.е. полотенцем. Затем все целуют нового хлыста и поздравляют друг друга с новорожденною духом душою. У девки же, сидящей в углу (богородицы), как обращенный, так и прочие целуют коленку или другую часть ее «святого и животворящего тела». Хлысты говорят, что на пляску их сходит святой дух, и приходящий, введенный во «святой круг», крестится духом, когда же богородица крестит его свечкой, он крестится огнем. Тогда-то, говорят хлысты, принимает он истинное крещение «духом святым и огнем».

- Скажите, пожалуйста, а Григорий Распутин был хлыстом?

- Простите, что отвечаю вопросом на вопрос, поверьте, это очень важно. Почему Вы спрашиваете об этом?

- Видите ли, в одном доме, возможно, принадлежащем одному из членов секты, на стене висел портрет Г.Распутина. В этот дом, надо сказать, были вхожи совсем немногие.

 Не обращая внимания на удивлённый взгляд Ковалёва, отец Глеб раскрыл огромную тетрадь в кожаной обложке и стал читать, предварив чтение словами:

- Существует версия, которую раскрывает Наталья Макарова в своей книге «Тайные общества и секты»,  согласно которой Григорий Распутин действительно был хлыстом. Она пишет: «Вопрос о его принадлежности к хлыстовской секте сильно занимал, в частности, С. П. Белецкого (директора департамента полиции). Вот что он сообщает по этому поводу в своих, безусловно «проливающих свет» на хлыстовскую тайну Распутина, записках: «Из имеющихся в делах канцелярии обер-прокурора святейшего синода сведений, переданных секретно мне директором канцелярии г. Яцкевичем, несомненным являлся тот вывод, что Распутин был сектант, причём из наблюдения причта села Покровского, родины Распутина, явствовало, что он тяготел к хлыстовщине… Из донесений агента… для меня было очевидным уклонение Распутина от исповедания православия и несомненное тяготение его к хлыстовщине, но в несколько своеобразной форме понимания им основ этого учения, применительно к своим порочным наклонностям… Распутин не признавал над своею душою власти той церкви, к которой он себя сопричислял; вопросами обновления православной церковной жизни не интересовался, а любил вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики; православное духовенство не только не уважал, а позволял себе его третировать, никаких духовных авторитетов не ценил даже в среде высшей церковной иерархии, отмежевав себе функции обер-прокурорского надзора, и чувствовал в себе молитвенный экстаз лишь в момент наивысшего удовлетворения своих болезненно-порочных наклонностей».

 Теперь только он удостоил Ковалёва объяснениями:

- Уважаемый Алексей Сергеевич, это моё досье на врагов церкви и Отца нашего Иисуса Христа. Аминь.

 Он встал изо за стола и с ловкостью, присущей только очень полным людям, найдя глазами на стене икону трижды перекрестился и отвесил глубокие поклоны. Затем сел и таким же тихим, немного певучим голосом продолжил:

- Это не достоверный факт, но есть свидетельства, что Распутин никогда, даже в пьяном виде, никому не сознавался в «хлыстовстве», об этой верности прославленного «старца» своей «сокровенной маске», хорошо известно. Но, кроме этой маски, хлыстам известна ещё и другая, — маска, составляющая сущность и соблазн всего хлыстовского учения, — «мифологическая маска Христа».

 - Отец Глеб, почему секты так доступны? Почему привлекательны, понятно.

- Надо отметить, Алексей Сергеевич, секту может создать любой человек, а это, поверьте мне, весьма доходное дело.

- Это понятно. С чего же надо начать?

- В Интернете Вы без труда найдёте всякого рода инструкции по созданию секты. Начать нужно с создании мифа о Вашем личном чуде, т.е. донести до обывателя, что у  Вас божественная природа. Только после этого вы создаёте свою религию, где важнейшим моментом является тщательно разработанный мистический ритуал. Пришло время за адептами: старушки, студентки, алкоголики и т.п. Когда у Вас есть верные сподвижники, Вы можете выходить в свет через собрания и сборы, и опять музыка, хоровое пение, ритуальные молитвы. Обязательна демонстрация чуда. И для двадцати-сорока зрителей Вы уже мессия, не меньше. Теперь уже можно собирать деньги, на которые строят храмы, для вновь приходящего это уголок тепла и заботы. А от Вас, как лидера, требуется только постоянно усиливать свою харизму. Вот и вся технология.

- Да, действительно, ничего сложного.

- Поэтому Вы понимаете, как много аферистов пытается завладеть душами православных и в наши дни.

- Спасибо, отец Глеб.

- Алексей Сергеевич, я всегда к Вашим услугам. Звоните и приходите в любое время.

 Слова отца Глеба многое прояснили в отношениях между Самодуровым и Мариной Павловной, и Филиппов с его аскетизмом раскрывался во всей его простоте тоже. Но убийства? Ковалёв вернулся в рабочий кабинет и открыл Интернет. Все сайты имели почти одинаковую информацию.

   Хлыстовство образовалось в половине XVII столетия, одновременно с появлением старообрядческого раскола. Основателем секты называют костромского уроженца Данила Филиппова, первого хлыстовского «Саваофа». Через несколько лет после начала своей проповеди Данила Филиппов одного из своих последователей, крестьянина Владимирской губернии Ивана Тимофеевича Суслова назвал своим сыном, т.е. сыном Божьим, Христом. Лжехристос Суслов завел себе богородицу и 12 апостолов и в сопровождении них распространял свое учение во Владимирской, Костромской и Нижегородской губ. После Суслова христом объявил себя стрелец Прокопий Лупкин, проживавший в Нижнем Новгороде. Жену свою Акулину Ивановну он назвал богородицей. Лупкин пользовался таким же почитанием, как и Суслов. Ему навстречу кричали: Царь, царь!, крестились на него, кланялись ему в ноги и целовали руку. Вскоре сектанты подверглись гонениям, арестам, казням и ссылке.

   В основе вероучения хлыстов лежит вера в возможность прямого общения со «Святым Духом» и воплощения его в наиболее праведных людях, которые становятся таким образом «христами», «богородицами» и «пророками».

   Хлыстовские радения - это обрядовая пляска, часто с кружением, вводящая участников в экстаз, и этим она очень похожа на суфийский обряд. «Духовная радость» – особое состояние, в которое приводили себя верующие, – переживалась и дорожилась ими как наивысшая степень блаженства. Это состояние достигалось с помощью системы приемов, в которой большую роль отводили «томлению плоти» - длительным постом. Изнуренный постом и сосредоточенной бессловесной молитвой человек приходил на проводившееся в обстановке глубокой тайны собрание. Как бы готовясь к священной жертве, он облачался в белое одеяние. Под ритмичное пение сидящих на лавках сектантов, сопровождаемое отхлопыванием тактов по колену, то один, то другой верующий выходил на «радетельный круг» и пускался в пляс. В результате радений участники их, обессиленные и обеспамятевшие, валились замертво на пол, а приходя спустя некоторое время в себя, верили, что спустились с «седьмого Неба».

 На тех же собраниях случалось, что среди всеобщего прыганья и судорог женщины распускали волосы и стремительно бросались к мужчинам с страстными объятиями и поцелуями. Вообще, эротические, страстные позы и движения, иногда с соответствующими галлюцинациями, были нередким явлением в экстазе хлыстов. Нелепый и непристойный характер многих страстных поз объясняли, таким образом, будто в этих движениях скрыт какой-либо высший смысл, не всегда понятный для окружающих. Часто хлыстовские «радения» заканчивались оргиями, так называемым «свальным грехом», за что их, в том числе, преследовали власти.

 Хлысты объединялись в общины – «корабли». Эти корабли были совершенно независимы друг от друга. Во главе каждого стоял «кормщик», называемый также богом, христом, пророком, апостолом и т. п. Каждый кормщик в своем корабле пользовался неограниченной властью и громадным уважением. Были еще «кормщицы», которые назывались также «восприемницами, пророчицами, богородицами, матушками» и т. п.

   Брак и крещение хлысты считали осквернением. Они верили, что вступающие в брак губят свою душу. Отвергая церковный брак, уча, что с прежней (до вступления в секту) женой следует жить, как с сестрой, хлысты имели «духовных жен», плотские связи с которыми не составляли греха, ведь здесь проявлялась не плоть, а «духовная любовь». Иметь связи с чужими женами значило у хлыстов – «любовь иметь, что голубь с голубкой».

   В XIX в. многих последователей хлыстовства выслали в пределы Закавказья. Небольшие секты хлыстов существуют там, а также в некоторых областях России, и по сей день.

  Существует версия, согласно которой Григорий Распутин был хлыстом. Кто не слыхал в эпоху «распутиновщины» об экстазных развеселых плясках знаменитого «старца»? При этом важно отметить, что Распутин плясал в кругу своих поклонниц обыкновенно вслед за духовной беседой или духовной песней.

Источник статьи: magialady.ru

 Мысли, цепляясь одна за другую, мутили сознание следователя; он размышлял:

- Самодуров и Соколова убивали людей, чтобы эти люди попали в царство небесное, потому что их будущие жертвы попросили об этом, а может, напротив, они стали свидетелями ужасных «радений» и могли донести, куда следует. Вряд ли! Убогие за сладкую еду и слова молчали бы до Второго пришествия Христа. Что-то тут не так! Если Самодуров есть основатель секты, то понятно, почему все окружающие его молчат, но вот вопрос, почему оргии видел только Поляков, даже технические служащие и охранники ничего не видели или только молчат.

 Внезапно его пронзила мысль, что он забыл забрать дневник Марины из машины и, не закрыв кабинет,  рванулся вниз. Всё отделение собралось вокруг его машины, удивлённые тем, что из неё с космической скоростью вылетало всё её содержимое: пачки сигарет, огнетушитель, аптечка, диски, баллончик с краской, даже запаска и много разных мелочей. Ещё раз перебрав кучу наваленного, он понял, что его нет. Один из сослуживцев обратился к нему:

- Алексей, ты ищешь иголку в стоге сена, не иначе!

 Но увидев воинствующий взгляд коллеги, тут же ретировался. Ковалёв складывал свои вещи обратно в машину в полном одиночестве. В самом тяжёлом состоянии духа он вернулся в свой кабинет и словно рухнул в кресло, закрыв лицо руками. Сколько он сидел в таком положении, никто сказать не мог, даже сам следователь, который мысленно ругал себя самые обидными словами.

 

Глава 7 . «Лирический дневник».

 На улице зажглись фонари. Алексей Сергеевич посмотрел в окно и решил, что пора уже идти домой, а завтра пораньше пойдёт в больницу к Марине и стал собираться, размышляя:

- Итак, последняя ниточка, дневник Марины, выкрали. Кто мог украсть его из служебной машины? Кто угодно? Нет! Убийца или его сообщник. Следствие в тупике: девять трупов, один сумасшедший, Света в больнице, Марина в коме. Ковалёв открыл сейф и достал из него табельное оружие, но, только открыв дверцу, удивился, увидев обычную школьную тетрадь, про которую он совершенно забыл. Тут он вспомнил, как своими руками достал её из портрета Цветаевой в номере Марины, вернувшись в свой кабинет, положил вместе с пистолетом в сейф, напрочь забыв об этом. Его душа трепетала: на раскрытых листах старательно были выведены ровные строчки стихов. Это был её почерк!

 Она писала: «Возвращение на родину пробудило во мне стремление к поэзии. Я понимаю, что мои творения бездарны, но всё же записываю их в эту тетрадь, которую, возможно, прочитают те, кому они адресованы. А пока моим единственным собеседником будет вот эта ученическая тетрадь.

PS

Специально не ставлю посвящения и даты. К чему иногда неосязаемое делать предметным! Это грубо и не точно.

***

Твои тёплые руки

Мне помогли не раз.

Их свобода и власть

Не раз не дали упасть.

 

Я спокойна, коль рядом они,

Такие родные, большие,

Крестьянские, трудовые,

Любимые руки мои.

 Ковалёв прочитал стихотворение, и ему сразу же вспомнились узкие пальцы Светланы, и он улыбнулся, впервые за эти страшные три дня улыбнулся. И уже с удовольствием перечитал его, а потом внимательно посмотрел на свои руки, даже поднял их перед глазами. Как часто он не знал, куда их деть – свои большие, неловкие руки. Остальные стихотворения он прочитал на одном духу, не прикладывая к себе или Свете, он просто любовался маленькими буквами, выведенными рукой любимой женщины; Ковалёв ощущал, что в этой тетради осталась маленькая, но такая важная частица Марины.

***

Холодность Ваша сводит меня с ума.

Расчётливость Ваша – губит.

Я не могу не любить тебя…

Забыть не могу -  помню.

 

***

Поистине святая сладость -

Смотреть  в открытые глаза,

В которых -  только радость,

В которых - вечная весна,

В которых -  светлое раздумье,

В которых - доброе тепло,

В которых - воли простодушье,

В которых -  жаркое родство.

 

***

Мне холодно, когда ты не со мною;

От одиночества мне хочется курить.

Смотрю на пальцы, стылые от боли,

Не сдерживаясь, я ломаю их.

 

Но Вы вошли. О, чудо! Вдохновенье!

Случайное касание руки.

И пальцы стали розовыми сразу –

Вы солнцем озарили жизнь мою.

 

***

Моя душа, как трепетная птица,

В руках охотника,

Жестокого ловца.

 

***

Счастливые стихов не пишут:

Оно толкает их в романные края.

Счастливые и счастия не ищут,

Не зная, как их ноша тяжела.

 

***

Когда мы прощаемся, сердце

Болит в середине груди,

А ты, как назло, как обычно,

Скажешь тихо: «Прости».

 

И тут, видно, гневу выйти:

Не стало огня, исчез,

И я возражаю тихо:

«Тоже меня прости».

 Эту тетрадь Ковалёв положил в свою кожаную папку, которую теперь всегда держал при себе, а ночью клал под подушку. «Так вернее», - говорил сам себе Ковалёв, словно успокаивая себя или оправдываясь перед Мариной.

 

Глава 8 . «Встретимся в следующей жизни».

 На следующий день капитан Ковалёв уже ранним утром сидел в палате реанимационного отделения. Рядом без движения лежала Марина Павловна. Мысли следователи крутились в какой-то бешеной пляске:

- И всё же жаль, Марина Павловна, если мир лишится такой женщины. Зачем врать себе: тебе, капитан, жаль, что эта женщина, которая только что вошедшая в твою жизнь, уходит из неё, и уходит так нелепо… Впервые обидно, до слёз обидно. Да, капитан Ковалёв, до слёз. Пусть она окажется убийцей! Хотя убивала, понятно, не она, а фанатик Филиппов. Я себя обманываю. Убийца тот, с которым каждый день здороваешься, жмёшь руку, который следит за тобой и знает каждый твой шаг. Противно!

 Он продолжал размышлять, не отрывая глаз от спящей Марины, боясь пропустить тот миг, когда та очнётся, а в это он верил, не задумываясь. Капитан мысленно задавал себе вопросы и сам же отвечал на них.

- Зачем нужны были трупы?

- Все они состоят в какой-то секте, поэтому смерти этих людей по логике нужны для открытия какого-то тайного знания. Может для того, чтобы найти сокровище Зыковых?

- Какова роль Марины? Она находилась в городе недавно, всего-то год с натяжкой.

- Её родители родом из местной деревни Черновка.

 Тут он заметил лёгкое движение руки лежащей и протянул руку к её лицу. Марина открыла глаза.  Суровый капитан, сам удивляясь себе, взял её маленькие ладошки в свои большие руки, сложил их домиком, затем раскрыл их и приложил сердцевины к своим горячим сухим губам. Женщина улыбнулась кончиками губ.

- Марина Павловна, Вы умная женщина… Вы знаете, кто убийца.

 Она молчала и улыбалась. Капитан уже не мог себя сдерживать.

- Марина… - он сделал вынужденную паузу. - Я люблю тебя. Брось всё. Давай уедем в другой город. Очень далеко уедем, где твой Самодуров нас  никогда не найдёт. Филиппов сгниёт в психушке, где ему и место.

- Алёша, всё уже напрасно. Зачем меня вернули вновь на эту грешную землю. Мои грехи слишком тяжелы, чтобы мне как ни в чём не бывало продолжать жить дальше. Первый раз я отреклась от ребёнка, своего собственного ребёнка, и во второй раз не смогла ничего изменить.

 Было видно, как тяжело ей давалось каждое слово. Слезы мешали ей говорить:

- Мне нет прощения. Он сегодня вновь придёт за мной.

- Кто придёт?

- Ангел с карающим мечом.

- Нет, нет, Мариночка, я не позволю…

- Алёша, как себя чувствует Света?

- Слава Богу, состояние нормализировалось, но ребёнка она потеряла.

- Слава Богу жива! – её радость была настолько откровенной, что Ковалёв удивился остроте её чувств к Свете, потом вспомнил о Цветаевой и едва заметно поморщился.

  Марина заметила этот жест Ковалёва и, не зная его природы, спросила:

- Алексей, Вы меня обманываете? Что-то со Светой?

  Ковалёв, поняв свой промах,  спохватился:

- Мариночка, со Светой всё хорошо… Её здоровью ничего не угрожает.

- Вы меня не обманываете?

 Ковалёв, собрав всю свою волю в кулак, и как можно правдоподобнее улыбнулся, произнеся:

- Свету завтра выписывают домой. С ней всё в порядке.

- Теперь я спокойна. Я не выдержу, если и её смерть оказалась бы на моей совести. Алексей, - женщина смотрела прямо в глаза Ковалёву, не отрываясь, - каждый преступник имеет право на последнюю просьбу.

- Мариночка, какой преступник! – и замолчал, посмотрев на неё. - Проси, о чём хочешь.

- Я хочу увидеть Свету.

- Хорошо, я сейчас её позову.

 Ковалёв ушёл, и через пять минут он вернулся вместе со Светой. Он вышел, понимая всю серьёзность сложившейся ситуации. Женщины остались наедине. Обе молчали: каждая боялась начать первой.

- Марина Павловна, - Света дотронулась до руки старшей подруги, - Сергей сказал, что Вы сектантка. Я не верю.

- Кто я сейчас, это уже неважно, пожалуйста, выслушай меня и не перебивай. Я люблю тебя, люблю больше своей жизни, прости меня, что я приблизила тебя к себе, чтобы потом причинить тебе боль. Не перебивай… Прости, что не смогла тебя защитить.

 Глубоко вздохнув, она продолжила, крепко держа при этом руку Светы в своей:

- Я прошу тебя, Света, нет, я настаиваю: собирай с вещи и срочно уезжай из города, как можно дальше уезжай и  постоянно меняй свои адреса.

Уже как бы в забытьи она произнесла:

- Уезжай одна. Я знаю: Алексей Сергеевич не откажет тебе в помощи.

Собрав последние силы, Марина Павловна уже прошептала:

- Помнишь, я оставила тебе на хранение банковскую карту. На ней 50 000 долларов. Тебе хватит на первое время. Пин-код: 1962 – это год моего рождения. Уезжай, Света. И последняя просьба: поцелуй меня. И немедленно уезжай.

 Света поцеловала обескровленные губы Марины Павловны и отвернулась, чтобы та не увидела её слез, и, не оборачиваясь, вышла из палаты.

  Ковалёв немедленно выставил охрану около палаты. Голод пожирал его изнутри, поэтому он решил спуститься вниз и выпить кофе. Следователь  не успел сделать и двух глотков, как в больнице сработала пожарная сигнализация. Ужасный вой сирены, крики больных и медперсонала, везде столпотворение … и запах гари. Он бросил стакан с кофе и помчался на второй этаж. Ковалёв всё понял: он опоздал. В коридоре лежал мёртвый охранник, а за дверью палаты – Марина. Идиотская мысль только и пришла ему в голову: «Смерть ей к лицу». На полу же валялись, разносимые сквозняком, листочки её дневника, мелко-мелко разорванные; словно человек, который принёс их сюда уже изуродованными, издевался над ним, капитаном Ковалёвым, не сумевшим защитить единственного дорогого ему человека. И Ковалёв заплакал впервые в жизни, не стыдясь единственного свидетеля, ветра, громко, в голос. Он не плакал ни в Афгане, под Кандагаром, ни в Чечне, под Гудермесом, ему не было стыдно, ибо не с чем ему было сравнить ту горечь утраты, которую он испытывал в этот миг.

 

Глава 9. «Смерть всегда имеет свои причины».

 Незаметно прошёл год. Туристическая база «Белый голубь» была закрыта налоговой полицией. Самодуров больше не появлялся в городе, и миссионерский отдел РПЦ в Угличе был раздосадован потерей такого ценного спонсора. Дело о девяти убийствах было закрыто за смертью главного подозреваемого: Александр Филиппов покончил жизнь самоубийством в камере психиатрической больницы. Страсти улеглись.

 Капитан Ковалёв шёл на кладбище с букетом красных роз. На могиле он поставил деревянный крест с большой фотографией Марины. В ограде на скамеечке рядом с могилой сидела молодая женщина, которая поминутно  вытирала бумажным платочком слёзы с бледных щёк.

- Светлана, - окликнул её Ковалёв.

 Всё тело женщины передёрнулось от страха. Он присел рядом и легонько обнял её за плечи:

- Света, ничего изменить нельзя. Как, где Вы?

- Спасибо, Алексей Сергеевич, что выполнили христианский долг перед Богом.

- Ну что Вы.

- Мы с мужем тут же уехали из города: сначала в Вологду, где жил его товарищ, с которым они вместе служили, а теперь мы в Калининграде. У меня умерла мама, поэтому мы приехали на похороны инкогнито. Я не могла сюда не прийти, несмотря на запрет мужа. Еле упросила. А цветы она ждала другие.

- Где же взять осенью сирень?

 Она показала на принесённый ею букет. Это была фиолетовая сирень.

- Неужели живая?

- Конечно, нет, - сквозь слёзы улыбнулась Светлана. – Я теперь работаю в мастерской, где делают цветы на могилы.

- Почему фиолетовая сирень? – спросил Ковалёв.

- Язык цветов, Алексей Сергеевич: «Моё сердце принадлежит тебе!»

- И всё же живые розы лучше, - не согласился Ковалёв.

- Может быть, Вы и правы, - тихо ответила Света.

- Я рада,  что встретилась с Вами, Алексей Сергеевич, всего доброго, не поминайте лихом.

- Прощайте, Светлана, будьте счастливы, и поверьте опытному человеку, срочно смените работу. Негоже молодой женщине похоронные будни.

 Светлана вышла за кладбищенскую ограду и ещё раз помахала рукой Ковалёву.

 Алексей Сергеевич часто приходил на кладбище и подолгу сидел здесь, не сводя глаз с фотографии Марины. И сегодня он сидел, задумавшись, когда чья-то рука тихо опустилась на его плечо:

- Позвольте скорбеть вместе с Вами?

 Ковалёв потерял даже дар речи.

- Леонид Сергеевич Самодуров собственной персоной, - и протянул Ковалёву свою руку, которую следователь пожал инстинктивно.

- Вы здесь? - наконец выдавил из себя следователь и, придя в чувство, продолжил. – Я должен арестовать Вас по подозрению в организации убийства Соколовой Марины Павловны.

- Давайте не будем горячиться. Вы умный человек, Алексей Сергеевич! Скажите, пожалуйста, если бы я был убийца, вернулся бы так открыто на место преступления? Марина была удивительной женщиной, я думаю, что Вы мне поверите, что я был сражён с первой минуты нашего знакомства. Поэтому и не скрываю, что был Вашим соперником, к несчастью, неудачливым. Я нашёл свою внебрачную дочь и познакомил её с Мариной, чтобы мог со стороны наблюдать за ней, любоваться ей, моей Светочкой. Я хотел, чтобы женщины, которых я любил, были рядом.

- А как же секта?

- Какая секта?

- Хлыстов, - Ковалёв произнёс так серьёзно, что Самодуров рассмеялся в голос:

- Моя секта – это любовь к этим двум женщинам, больному Саше Филиппову, другим одиноким и обиженным жизнью людям. Мы собирались вместе, разговаривали, помогали друг другу. Из религии была только молитва, которой мы начинали каждую трапезу, и всё. Я читал показания Полякова: всё, что там написано абсурд и ересь. Приплёл даже мою трость, без которой я с трудом передвигаюсь. Мои друзья неустанно ищут Свету, а  Полякову я просто хочу посмотреть в глаза.

- Леонид Сергеевич, Света в городе. Она приехала на похороны матери. Она была здесь минут пять-семь назад.

- Но её мать жива и здорова!

 Страшное предположение мелькнуло в голове Ковалёва, он сорвался с места и побежал. Света уже садилась в светло-серый «Форд». Изо всех сил он закричал:

- Света, не садись в машину!

 Она обернулась, но тут из машины вылез Поляков с пистолетом в руке и приказал жене сесть в салон, та повиновалась. В этот момент Ковалёв был уже у машины и открывал дверцу водителя. Зловеще прозвучал звук выстрела. Ковалёв немного покосился и упал. Но Полякову не удалось уехать. Охрана Самодурова  уже вязала ему руки.

 К счастью, рана капитана Ковалёва оказалась неопасной, и на следующий день он сидел в своём кабинете и допрашивал Полякова.

- Сергей, чем же так Вам не угодили Самодуров и Соколова. Зачем нужны были эти ужасные убийства?

- Алексей Сергеевич, смерть всегда начало новой жизни. Умер один человек – родился новый, гораздо чище и лучше прежнего, отягчённого грехами и развратом.

- Почему Вы не убили тогда Самодурова?

- Я не хотел убивать его сразу, его место в тюрьме, где бы он гнил долго, очень долго, среди отморозков и других уродов. Не успел. Этот хитрый лис успел улизнуть в свою Италию.

- И всё же,  в чём они перед Вами провинились, чтобы разыграть такое кровавое действие?

- Во всём виновата Марина Павловна. Зачем её принесло в наш город? Жила бы и дальше в своей Москве! Вы согласны, Алексей Сергеевич, что предателей нужно убивать? Истреблять этот подлый род! – и, не дождавшись ответа собеседника, он продолжил:

- Марина Павловна отказалась в роддоме города Ярославля от своего сына, т.е. меня. Роды принимала Самодурова Капитолина Захаровна. Света – ребёнок Самодурова. Я женился на ней, чтобы выманить и Соколову, и Самодурова.

- Она сама не знала: ей сказали, что её ребёнок умер.

- Это ничего не меняет.

- Хорошо, в чём тогда перед Вами виноваты остальные люди?

- Вы называете их людьми?

- Меня усыновили Поляковы: у меня появилась хорошая семья, но Пугачёв испортил и здесь: они погибли в том злополучном поезде, который рухнул вместе с мостом Пугачёва. И я снова оказался в детском доме. Суровегина напомнила мне родную нерадивую мамашу, они даже оказались тёзками. А этот алкаш Антон испортил мне столько нервов во время ремонта в квартире, что я еле сдерживался, чтобы не вырвать его никудышные руки и отвратительный язык. Синицын, по кличке, Гера Чёрный, ограбил квартиру родителей, когда я вышел из детдома: всё до нитки вынес, шкура! – Поляков зло сплюнул.

- Ты так хорошо помнишь всех своих жертв!

- Не жертв, а кровных врагов!

 Он так убедительно говорил, что Ковалёву на миг показалось: прав этот мужчина, прав какой-то своей страшной правдой.

- Витя Петров ко мне постоянно клеился. Как это мерзко,  когда мужчина обнимает мужчину! До тошноты. Единственно, кого было жалко, эту девчонку. Она оказалась случайной свидетельницей и больше не хотела молчать, - Поляков замолчал.

- А футболист? – недоумевал следователь.

- Я поставил на тотализатор, а его команда проиграла. Я потерял кучу бабок. А найти его, как и всех остальных, для меня, Алексей Сергеевич, оказалось делом несложным.

- И Вам совсем не жаль Артёма Маслова и Ирину Серову?

- Их жизнь просто была на пути моей мести.

- Филиппов?

- Этот юродивый?

- Вам его не жалко?

- В его смерти я не повинен.

- Нет, Сергей, Вы ошибаетесь. Смерть Марины Павловны, человека, который был с ним добр, толкнула его в петлю. Вы – убийца, страшный и беспощадный, садист и изувер. У меня ещё вопрос:

- А кресты? Вы украли их у Марины Павловны?

- Я украл их из московской квартиры Соколовой, зная, что их подарил ей Самодуров; у Светы был такой же крестик; жалею об одном: отпечатков пальцев на них не нашли ни того, ни другого!

- Где Вы взяли яд?

- Я работаю в фармакологической компании, поэтому имею представление о ядовитых растениях. Например, в нашей местности растут очень ядовитые растения: белена чёрная, волчье лыко, дурман обыкновенный, клещевик и многие другие. Их смесь – адское зелье, отправляющее прямиком на тот свет.

- Сергей, Вы напоили Марину Павловну отваром из термоса, из которого случайно выпила Ваша жена, попав в реанимацию?

- Да.

- Расскажите о последней Вашей встрече с Мариной Павловной.

- Я решил, что перед смертью каждый преступник имеет право на последнее слово. Рано утром я пробрался к ней в номер по пожарной лестнице.

- Вас кто-нибудь видел?

- Нет. На улице лишь подслеповатый дворник убирал выкошенную траву.

- Значит, Вы беспрепятственно попадали в комнаты базы, в том числе Марины Павловны?

- Да, охрана там никудышная. Я продолжу? – спросил он с вызовом.

- Конечно, - спокойно  ответил следователь.

- Я влез в соседний номер, а в её дверь постучался из коридора. Дверь была не заперта, а Марина Павловна уже не спала. Я вошёл и сел за стол. Вы знаете, я словно почувствовал, что она ждала меня. Поэтому я сразу спросил в лоб:

- Вы догадываетесь, зачем я пришёл?

Она ответила:

- Знаю. Ответьте, пожалуйста, Сергей, в чём виновата Света? Вы отравили её, а теперь пришли за мной.

- Гораздо важнее сейчас, Марина Павловна, почему я хочу убить Вас.

- Я Вас обидела? – спросила она.

 Я посмотрел в её глаза: в них не было страха смерти.

- Я Ваш сын, Марина Павловна, которого Вы бросили 28 лет назад.

- Мой сын, молодой человек, умер, - произнесла она и тихо заплакала.

- Поверьте: мне было очень её жаль, я был готов её простить, но тут представил, что она расскажет всю правду Свете и, безусловно, Самодурову, и тогда мне пришлось бы убить жену. Поэтому я и принудил её выпить отвар, пригрозив, так для острастки или для успокоения себя самого, что если она рот раскроет, то я убью и Свету.

- Скажите, но зачем Вам нужно было подделывать письма в доме Красносельской?

- Всё опять же просто, Алексей Сергеевич, во-первых, нужно было выманить Марину Павловну в Углич, чтобы выпытать у неё тайну  зыковского клада, а, во-вторых, выдуманная история запутает и её, и Вас, а также все поверят в существование секты хлыстов, а Самодурова заподозрят в распространении хлыстовства и ритуальных убийствах.

- Вы угрожали Сорокиной Антонине Фёдоровне?

- Да, припугнул немножко. Но она ничего не знала, это было ясно уже тогда.

 Страшная догадка озарила сознание следователя:

- И Ирину Сергеевну Вы отравили?

 Поляков спокойно, до цинизма, ответил и даже улыбнулся:

- Я.

- Всё у Вас Сергей так гладко получается. Вы просто народный мститель, Робин Гуд 21-го века.

- Таких людишек надо душить, чтобы нормальным людям жилось свободно.

- Таким, как Вам, Сергей Поляков? Или полковнику КГБ Спиридонову Ивану Николаевичу? Кстати, как быстро он окочурился после того, как написал дарственную на свою квартиру на Вас.

- А Вы его не жалейте: он получил по заслугам.

- Сергей, это Иван Николаевич через свои связи нашёл для Вас людей, которых Вы убили? Он убил мою бабушку? – начал горячиться Ковалёв.

 Поляков молчал, склонив голову.

- Вы напрасно молчите. Хотите правду? Марина Павловна не Ваша мама. Да, действительно, она рожала в Ярославле: во время командировки у неё случились преждевременные роды, и она родила недоношенного ребёнка, который умер через два часа. Ваша мама, Сергей, жива и здорова, продолжает всё тот же асоциальный образ жизни; Кушкина Ирина Павловна до сих пор проживает в городе Ярославле, вы пятый ребёнок в семье, но Вам повезло больше, в то время, как и Ваш брат и три сестры выросли в детском доме, Вас усыновила семья Поляковых. Спиридонов придумал Вам легенду о маме, которая бросила Вас в роддоме?

Ковалёв, повысив голос, продолжил:

- Что Вы искали вместе с дядей Ваней? Сокровище Зыковых? Он придумал этот страшный план?

 Капитан с обострённым вниманием следил за глазами Полякова, в которых впервые за эти месяцы он увидел что-то человеческое.

 Он продолжил:

- И вот, когда сокровища были почти в Ваших руках, Вы решили избавиться от старика, который Вас насиловал подростком. Отсюда у Вас ненависть к геям?

- Да, я ненавидел его с того вечера, когда наряд милиции, забравший меня с вокзала, после первого моего побега из детского дома: туда меня отправили вновь после смерти Поляковых. Спиридонов не возвратил меня сразу в детский дом, а отвёз к себе домой, там всё и случилось. Потом он навещал меня в детском доме, помог мне поступить в институт, оформить документы на квартиру Поляковых. А за это я должен был расплачиваться собой. Это происходила в течение десяти лет, пока он не заставил жениться на Свете.

- Почему? – удивился Ковалёв.

- Потому что Света из рода Зыковых.

- Как? – недоумевал следователь.

- Девичья фамилия её матери – Мишустина.

- Это ни о чём не говорит.

- Вы правы, Алексей Сергеевич, но это правда. Спиридонов нашёл доказательства: Елизавета Михайловна Мишустина вышла замуж за Казнина Николая. А Лиза Мишустина – дочь Серафимы Дмитриевны Зыковой в замужестве Мишустиной.

- Так вот почему Света оказалась ещё жива! Поляков, Вы чудовище!

 - Просто так вышло, - глухо произнёс Поляков.

- Просто, Сергей, просто! – не мог больше выносить эту огульную правдивость Ковалёва.

– Сергей, Вы не учли одного:  первой части легенды для поиска клада у Вас не было.

 Поляков хмуро улыбнулся и сказал:

- Какие мои годы.

- Сергей, можно Вам задать ещё один вопрос?

- Конечно, - глупо улыбаясь, ответил Поляков.

- Зачем у каждого трупа Вы оставляли эти мерзкие синие цветы? Синие цветы зла… - спросил Ковалёв.

- Азбука цветов говорит, что фиолетовая сирень означает: «Моё сердце принадлежит тебе!»  Для хлыстов оно принадлежит Богу. Добавил от себя так, внёс изюминку в тривиальность смерти.

- Вы художник смерти, - прервал его следователь.

- А Вы, Алексей Сергеевич, напишите обо мне детектив и назовите его «Синие цветы зла», - продолжал улыбаться Поляков; он откровенно издевался над Ковалёвым.

- Увести задержанного, - жёстко произнёс Ковалёв.

   Следователь сидел за столом, сжимая кулаки, понимая, как он бессилен исправить случившееся. Мысль, которая мучила его каждую ночь: «Я мог спасти Марину!» стала ещё острее, и даже то, что Полякову будет назначено пожизненное наказание, его жажды мести не уменьшало ни на йоту.

 

Глава 10. «Поиски».

  На следующий день Ковалёв уже был в номере Самодурова в гостинице «Москва».

- Простите, Леонид Сергеевич, но мне как представителю власти важно знать, во-первых, какова будет судьба найденного сокровища, конечно, если оно всё-таки существует и мы его найдём, во-вторых, мы не можем без согласия собственника земли проводить какие-либо изыскания.

- Отвечаю по пунктикам. Первый. Я выкупил у фермера Малышева полтора гектара земельного участка, на котором восемьдесят лет назад находился дом и сад Зыковых. Два. Найденное сокровище формально принадлежит Свете, но мы даже не знаем, что там: монеты, иконы, драгоценности. У нас со Светой был разговор: она передаст найденное в музей, где любому сокровищу настоящее место. Вас удовлетворяет мой ответ, - закончил Самодуров.

- Вполне, Леонид Сергеевич, теперь за дело, - с воодушевлением ответил своему собеседнику Ковалёв.

- Отлично, - поддержал радостное расположение духа товарища Самодуров и продолжил, хитро улыбаясь:

- Алексей Сергеевич, мои люди в местном архиве нашли карту имения Зыковых, сделанную от руки.

 Он достал из папки, лежащей на столе, ксерокопию плана. Оба мужчины стали внимательно всматриваться в прямоугольники и кружки этой схемы.

 

Корожечна                         -----------------------------------------------------------------------------------------------

Ковалёв размышлял вслух:

- Самый большой прямоугольник – это дом Зыковых, фасад которого выходит на речку; смотрите вот указания на окна, а перпендикулярно дому расположены две аллеи, возможно, липовые. Среди этих лип нужно найти какую-то необычную.

- Логично, - заметил Самодуров.

- Эта особая липа – точка отсчёта для нас, - подытожил Ковалёв.

- Алексей Сергеевич, надо учитывать, что деревья могли быть спилены, да просто сгнили за это время.

- Конечно, Леонид Сергеевич, тогда нам будет просто сложнее отыскать искомое. Давайте ещё раз сложим слова всех трёх женщин. Начало – это слова моей бабушки: «В центре липа. Смотри на закат. Юная вечнозелёная красавица».

- Вечнозелёная красавица – это сосна или ель, - размышлял Леонид Сергеевич.

- Безусловно, на закат смотри, значит, на запад, т.е. на Юрчаково. Только эта ель или сосна за эти годы стало большим деревом. Что дальше? Слова Вашей мамы, Леонид Сергеевич.

- Она говорила: «Пройди, не замочив ног, на родину».

- Ведь там рядом ручей, значит, нужно перейти его в сторону деревни. Хорошо, и третья часть - слова Марининой бабушки, - голос его дрогнул, а Самодуров, почувствовав боль собеседника, положил ему свою руку на плечо и сказал:

- Надо жить ради живых, не забывая об ушедших.

 Ковалёв ничего не ответил и, собравшись с духом, продолжил:

- Ищи трёх светловолосых сестёр. По логике, возможно, это тоже должны быть деревья.

- Берёзы! – радостно воскликнул Самодуров.

- Что ж ищем три березы! – поддержал его Ковалёв.

- В путь! – закричал Самодуров так громко, что из соседней комнаты показалась фигура охранника.

- Всё нормально, Вадим, вызови Руслана: нам нужна машина.

- Будет сделано, - бесстрастно отозвался охранник и вышел из комнаты.

 Самодуров, забыв о своей ноге, живо соскочил с кресла и начал нелепо натягивать пиджак. Ковалёв заботливо помог своему товарищу одеться и выйти из гостиницы.

 Через пятнадцать минут мужчины уже осматривали окрестности Зыковского сада, открывающийся великолепный вид на Корожечну. Прекрасное настроение довершала великолепная августовская погода.

- На этом месте я построю Свете новый дом, - говорил, жмурясь от слепящего летнего солнца, Самодуров. – Небольшой, но уютный с большой верандой и садом, в котором будут цвести огромные красные розы в память о Марине.

- Леонид Сергеевич, посмотрите, - прервал мечтания Самодурова Ковалёв, - между двумя липовыми аллеями растёт огромная дуплистая липа.

- Где? Где? – стал нервничать Самодуров.

- Да вот же, - Ковалёв уже обнимал шершавый светло-серый липовый ствол.

 Самодуров удивился себе, но вслед за товарищем тоже обнял тёплый ствол дерева; про себя он отметил: «Первая удача».

 Мужчины пожали друг другу руки и посмотрели в глаза, словно прочитав в них одну и ту же мысль.

- Леонид Сергеевич, смотрим теперь на запад, и в путь.

 Оба мужчины не были удивлены, когда через сто метров они увидели прекрасную раскидистую сосну. Самодуров, тяжело дыша, облокотился на соседнюю березу, со страхом осматривая крутой овраг, который преграждал путь в Юрчаково. Ковалёв, понимая опасения товарища, робко предложил:

- Может, я один спущусь…

- Нет, мы должны пройти этот путь вместе, - тут же отрезал Самодуров.

- Хорошо, я Вам помогу. Простите за бестактность, Леонид Сергеевич, я давно хотел спросить, что у Вас с ногой.

- Это давняя история…

- Если Вам тяжело говорить, то…

 Самодуров махнул рукой:

- Возвращался на поезде в Ярославль, а тот вместе с мостом обрушился в воду: тяжёлый перелом, и на всю жизнь калека.

 Ковалёв обомлел, но не решился произнести вслух:

- Как Спиридонову удалось разрушить мост? Вот ещё одна из многих неизвестных жертв его преступлений.

 Самодуров, думая, что следователь испытывает жалость к нему, глубоко вздохнув, и тихо произнёс:

- Алексей Сергеевич, в путь, в путь, Алексей Сергеевич.

 Ковалёв взял под руку Леонида Сергеевича, и они осторожно спустились на дно оврага и перешли по камушкам еле заметный из-за необыкновенной жары ручеёк, взяв курс на юго-запад. Подъём оказался гораздо тяжелее: Ковалёву буквально пришлось тащить на себе уже выбившегося из сил Самодурова. Они вышли на широкую поляну, окружённую со всех сторон глубокими оврагами и полями; её середину пересекала заброшенная грунтовая дорога. Самодуров стоял, тяжело дыша, но именно в эту минуту  в зарослях бредняка он увидел три берёзы, не удержавшись, он бросил трость, побежал к ним, упал, споткнувшись о корни деревьев, но кричал в каком-то особом состоянии духа:

- Алексей Сергеевич!

 Ковалёв поднял упавшего товарища. Тот находился в каком-то особом состоянии упоения, в котором было смешано и любочестие, и любопытство, и любование, и многое  было в словах Самодурова.

- Алексей Сергеевич! А берёзы-то какие! Одна стройная да красивая, как душа русская, вторая – широкая с раскидистой кроной, как сила русская, а третья – корявая, обнимая своих сестёр-красавиц, словно защищает их своим станом – совесть наша русская, взращённая в единстве и благочестии.

 Они стояли и молчали минут пять, пока Самодуров не достал телефон и не вызвал своих охранников. Когда те подошли, он велел им копать вокруг берез. Они находились в состоянии азарта, потому и время пролетело быстро и уже начинало темнеть, а никого клада не было выкопано. Искатели сокровищ уже склонялись к мысли, что все сокровища – только выдумка древних старух, хотя им и не хотелось  верить этому, просто горько было осознавать, что все их попытки оказались неудачными. Планов и идей больше ни у кого  не было.

  Ковалёв решил отойти в кусты, справив малую нужду; он вышел на самый край балки, и увиденное привело его, буквально, в трепет. На противоположной стороне оврага трепетал от малейшего ветерка частый осинник, в центре которого выделялись две старых осины с серебристой листвой. Не разбирая дороги, следователь пустился через ручей напрямую к молодому леску. Листья осин были серебристо-белые, теплые от знойного летнего солнца. Его удивлению не было конца, когда он увидел упавшее, превратившееся в труху третье дерево. А его уже искали на той стороне оврага:

- Алексей Сергеевич, где Вы?

- Алексей Сергеевич, мы Вас потеряли.

 Сердце следователя бешено билось в груди, преодолевая боль и внезапно появившееся смятение в душе; в таком состоянии он вернулся к Самодурову. Глаза Ковалёва горели, поэтому Леонид Сергеевич всё понял без слов и задал лишь один вопрос:

- Где?

- Леонид Сергеевич, на той стороне балки растут три серебристых осины, правда, одна из них сгнила…

- Алексей Сергеевич, тогда не будем терять время, - перебил его Самодуров.

 Уже через двадцать минут охранники Самодурова достали из аккуратно выложенного камнями углубления небольшой деревянный сундучок, который был обёрнут в шелковую материю, почти истлевшую за десятилетия, проведённые в земле. Но сундук был закрыт на ключ, которого нигде не было, а портить дерево им не хотелось.

- Леонид Сергеевич, посмотрите, - предложил охранник Вадим, - может он открывается после нажатия на какую-нибудь кнопку.

- Отличная идея, Вадим, тем более и скважины под ключ нигде нет, - похвалил охранника Самодуров.

 Все стали по очереди крутить сундучок и нажимать на все возможные выпуклости и впадины. Прошло уже больше получаса, но результата не было никакого.

- Алексей Сергеевич, пора закругляться, - предложил Самодуров.

- Вы правы, - согласился с Самодуровым Ковалёв. – Можно и дома открыть этот ларец.

 Самодуров обратился к охраннику:

- Вадим, отнеси сундучок в машину.

 Тот решил, что узкая, плотно прилегающая полуистлевшая полоска кожи и есть ручка,  взялся за неё, и содержимое неожиданно для всех выпало из открывшегося сундучка.

 Ковалёв уже снимал пергаментную бумагу с небольшой книги – блеск драгоценных камней под лучами заходящего солнца очаровал всех. Он раскрыл книгу: это было старинное, ещё рукописное Евангелие, украшенное многочисленными цветными миниатюрами.

- Удивительно, что Евангелие пролежало столько лет в земле, а бумага нисколько не пострадала, - произнёс вслух Самодуров.

- Удивительно, - почему-то повторил слова собеседника Ковалёв.

- Алексей Сергеевич, я теперь знаю, что сделать с этим сокровищем, - обратился к Ковалёву Самодуров.

- Что, Леонид Сергеевич? – спросил тот.

- В Зыковском саду я построю музей мелкопоместному дворянству, которые честно служили своей Родине и вере, а главным экспонатом станет эта старинная книга, сокровище семьи Зыковых.

- А Светлана?

- А Света станет доброй хозяйкой Зыковского имения, и я надеюсь, что ей, как Серафиме Дмитриевне, не придётся прятать фамильные драгоценности в родной земле. А в самой глубине сада мы построим маленькую часовенку святой великомученице Марине и святому Александру Свирскому.

- Я никогда не слыхал о такой святой, - удивился Ковалёв.

- Эта святая родилась в Малой Азии, в городе Антиохии, в семье языческого жреца во времена правления ненавистника христиан римского императора Диоклетиана. Девушка прошла через самые страшные истязания: жестоко избитую, её прибили гвоздями к доске и трезубцами рвали её тело, затем, привязав к дереву, мученицу опаляли огнём. А она, едва живая, молилась Богу, прося у него пройти через воду святого крещения. Правитель Олимврий велел утопить святую в огромной бочке. Когда Марину погрузили в воду, внезапно засиял свет и белоснежный голубь опустился, неся в клюве золотой венец. Верёвки сами собой развязались, а Марина стояла живая и невредимая, без единого следа ожогов. Поражённый чудом народ стал славить нашего Бога, и многие уверовали. Это привело в ярость правителя, и он приказал убивать всех, поверивших в Христа. Тогда погибло 15000 христиан. Святая Марина была обезглавлена. В настоящее время мощи Святой Марины находятся на Афоне.

- Жуткая, но до боли знакомая история, - тихо произнёс Ковалёв.

- История, к сожалению, нас ничему не учит, Алексей Сергеевич, - ответил Самодуров.

- Вы приняли мудрое решение, Леонид Сергеевич, - слабым голосом произнёс Ковалёв.

- А теперь все домой, - приказал своим привычным властным голосом Самодуров, и никто с ним не стал спорить.

 

Эпилог.

 Через неделю, когда майор Ковалёв нежился под мягким солнцем Анталии вместе со Светланой  и Иваном, у него раздался телефонный звонок. Это звонил Самодуров. Только горькая улыбка расплылась на лице опытного следователя, и он отвернулся, чтобы Светлана её не увидела. Она всё же осторожно спросила:

- Алексей Сергеевич, что-то случилось?

- Всё замечательно, Светлана! Завтра к нам приедет Ваш настоящий отец – Самодуров Леонид Сергеевич. Это хорошая новость!

- Ура! – почему-то закричал Иван.

- Ура! – вслед за ним закричали взрослые и побежали купаться в море.

 

Конец.