Сага о Йорике

Эту историю мало кто помнит; только самые древние старики.

 

Давным-давно, далеко на Севере стоит да высится огромная скала на много лиг вперёд; сие есть целая земля, не остров.

 

Край был суров, и Солнце — реденький в нём гость. Над тобою вечно хмурое небо, а под ним — всё горы да леса. И с краю одного искусана, исгрызана скала глубоководной гладью Студёного моря — там извилистые бухты, неприступные порою фьорды. И холодно там очень, и много снега круглый почти год. И нету толком рек, а те, что есть — есть зеркала, и бьётся изнутри там рыба.

 

И зиждется там, приютившись средь хвойных лесов одна едва заметная деревушка. И славилась та деревенька всякими мастерами — кузнецами, гончарами, плотниками, дровосеками — но, прежде всего, воинами великими и достославными, воинами сильными и досточтимыми.

 

Жил да был в той деревне один мальчик, и мальчик этот был весьма плохой. Изрядно он ленив, неповоротлив; ничего не хочет, не желает даже для себя.

 

Его отец и мать достойные в селении люди, а вот отпрыск не удался — всё норовит наперекор. Всё не так; наперекосяк. Ни одно дельце не поручить и не доверить; всё валится из рук дырявых. Мальчуган и сам не рад, словно проклял его кто — оттого боялся выполнять какое-либо новое задание.

 

Шли годы, и случилась в том краю война. И вот: всех лучших воинов выставила деревня для своего ярла. И пришёл ярл того селения на тинг, и сел в круг рядом со всеми прочими ярлами. И держали они совет пред конунгом, и недоволен был конунг, ибо недосчитался при смотре одного из викингов.

 

— До шестидесяти не достаёт одного. — Спокойно молвил конунг, но взгляд его был свиреп, аки у дикого вепря.

 

— Свэн был стар; иссох, зачах. По пути его не стало; прямо на коне издох. — Отвечал конунгу ярл.

 

— Что же, некому вступить в ряды войска моего вместо него? Свято место пусто не бывает! — С досадой хлопнул рукой по ноге конунг, и выражение его лица стало ещё жёстче, чем прежде.

 

— Я всех к тебе привёл, мой конунг. — Печально выговорил ярл. — В деревне женщины и дети. Все, кто может держать в руке меч — перед тобой.

 

— Да неужели? — Недоверчиво скосил на ярла свои глаза предводитель всего их племени. — Бывали времена, когда юнцы хватались за оружие. Помнишь? И ты, и я, и много кто ещё. Нам не было и двенадцати, а мы уже секли головы боевыми топорами — потому что знали, что больше некому будет это делать. Придёт Враг, и он не пощадит, не пожалеет. Он придёт в каждую землянку, и порубит на корню. «Враг уже близко», твердят мои лазутчики-соглядатаи. Не пройдёт и трёх дней, как они заявятся на великую сечь. Мы не можем допустить, мы не можем их впустить. Они не должны дойти до нас. И ты знаешь: твоя, твоя деревня, ярл, первая на их пути.

 

— Что велишь мне сделать? Одеть кольчугу на дитё? Другие нынче времена...

 

— У нас нет выбора. О твоём селении ходят легенды... Свэн был лучшим из лучших. И за него одного да повыйдет-ка и млад. А я да погляжу, не повыветрилась ли удаль из односельчан твоих; достойная ли подросла Свэну замена. Я же да восстану во главе, и первым биться буду — равно как и прежде. Ведь меня вы конунгом избрали, мне вы вверили владычество. Так поди же ты прочь, ярл, и без горячей крови не являйся! Приведи, приведи мне их.

 

Ярл послушно поскакал в своё родовое гнездо. И терзали его сомнения: с одной стороны, его будет ждать вой обезумевших от горя женщин — ибо если погибнут в битве и их мужья, и их чада, кто же позаботится о них чуть погодя и в старости? С другой же стороны, ярл был уверен в своих людях. И он знал, что молодое поколение так и рвётся в бой, дабы показать свою отвагу. Только в одном юнце ярл сомневался: этот Йорик ни на что ни годен совершенно. Что с него взять? Что тут, что там пусто, не воин этот мальчик явно. Многие девы сломают его как тростинку; многие девы и мечом владеют, и из лука стреляют. А Йорик — ни рыба, ни мясо; на ровном месте упадёт — ещё и ногу сломает. Плакать станет из-за обычной занозы. И в кого он такой уродился-то? Стыдобища...

 

— Йорик! — Крикнул глас издалека. И пыль столбом — не иначе, лошадь. Загнанная, запыхавшаяся.

 

Юноша сидел на холме и кидал оттуда в покрытый льдом пруд небольшие валуны. Он услышал окликнувшего его человека откуда-то там, снизу и поспешил спуститься.

 

— Собирайся! Пойдёшь со мной! — Это был сам ярл. — Не пристало тебе всё время прохлаждаться... Пора и показать себя, на что ты годен.

 

Йорик про себя подумал, что ярл явно запамятовал: он, Йорик, ни на что не годен; не способен ни на что.

 

— Держи. Это мой меч. Защити с его помощью свою родину. Отца и мать твою я знаю как людей надёжных... Прояви и ты себя; пришло время. Настал час выказать свою безграничную преданность конунгу. Эка ты вымахал... — Ярл только сейчас обратил всё своё внимание на подошедшего паренька, пристально его оглядывая — до того он, просто заметив знакомый силуэт на холме, сотрясал речами воздух.

 

Не успел Йорик взять в руки протянутый ему меч, как рухнул, точно подкошенный, оземь — меч оказался тяжёл. Валяется Йорик средь снежных сугробов у края дороги. Выпал меч из его рук.

 

— Боюсь, толку от меня на битве будет мало... — Пробормотал сконфуженный парень. Теперь он поднялся и переминался с ноги на ногу.

 

Ярл очень странно на него посмотрел — то ли со злобою, то ли с сожалением.

 

— Разрази тебя гром! Мьёлльнир Тора тебе на голову! — Рявкнул он наконец. Схватив Йорика за шкирку, точно щенка, он усадил его на своего коня позади себя и поскакал обратно — в военный лагерь, ставку конунга, что в нескольких лигах от величественного замка.

 

Только не доскакал ярл до конунга — предали того некоторые иные ярлы, и вот: вдали снегопад, при небе ясном. И увидел ярл, что пятится конунгово войско назад, ему навстречу — зашёл Враг с тыла, с моря, лихо фьорды позади оставив.

 

«Неужели Чернобурки объединились с нашими общими врагами, морскими разбойниками? Как же так... », недоумевал ярл, обнажая ещё один свой меч, ведь второй он отдал Йорику. «Меньше, чем за три дня, Чернобуркам не достичь моей фюльке! Если б не этот белый песец на синем щите, мы успели бы собрать всех своих людей и дать Чернобуркам отпор. Какого дьявола им надо? Не сиделось у себя на острове... ».

 

— Экий ты невезучий, Йорик! — С горечью и укоризной бросил тому ярл. — Мы опоздали. Ты был последний, кого надобно было привести пред очи конунга. Я лично вызвался тебя доставить, ведь каждая глава нынче на счету... Проклятье!

 

На самом же деле (и мало кто об этом знал) враждебные конунгу викинги, грабители морские, напали по наущению великана Ветродува, который, не обладая особым умом, однако, умудрился расписать, что-де разбогател народ соседний донельзя вконец. Ветродув был одинок: он заскучал без великих сражений. Стравив меж собой людей, восседал он в северных предгорьях, отрогах длинного хребта в предвкушении крови на снегу. И как же ему нравился снег розового, обагренного кровью цвета! Это он дул попутный ветер в паруса драккаров и снеккаров, чтобы поскорее совершили они свой зловредный, кровожадный набег.

 

Бросился в самое пекло ярл, яростно и храбро сражаясь. Но поредело конунгово войско, сбитое с толку и не готовое к такой подляне, такой жестокой подставе. Всё же доблесть и отвага были в этом войске и, упорствуя, скинули они поганцев обратно в море, прямо на скалы.

 

И не рады были победе, ведь много меньше стало викингов отважных и суровых.

 

И похвалил конунг ярла за проявленную силу. А Йорик не принял участия в бойне, и наблюдал за всем издалека — там, где оставил его ярл. А ярл словно позабыл о нём.

 

И передохнув некоторое время, двинулись викинги в путь, к фюльке того ярла, которого Йорик знал ещё с детства, ведь именно их деревня крайняя, а далее — земля условно ничья. Они шли, без улыбки на лице, прекрасно зная, что вернутся не все. Йорик брёл за ними на почтительном расстоянии — надо же было ему куда-то и за кем-то следовать? Не мёрзнуть же тут, в поле? Здесь не заночуешь и не перекусишь. Да и идут они в его селение — а там он и юрк к себе обратно. Старшие скрепя сердце нальют горячий бульон. Пожурят иль промолчат? Не воин он, Йорик; не воин. С него отдача, как с козла — молока.

 

И опередили викингов вновь — конными и пешими, пешими и конными прутся чёртовы Чернобурки, и нет им ни края, не конца. Может, ему, Йорику, попросту лень сосчитать?

 

И смяли они соплеменников Йорика, нанеся им поражение. Точно бурей пронеслись. И таким был взгляд Врага, как будто заговорёнными все воины были. То ли напитком каким, зельем одурманены, как Берсерки былых лет — то ли заклятие какое на них, магия злючая и чёрная.

 

И пожгли в деревне избы, и вспыхнули, сгорев дотла, многие дома. И стоял Йорик, и смотрел на это. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Когда средь бела дня насиловали сестру, разрубали брата и отца, он смотрел на это всё немым взором, не мигая. Как заколдованный чем-то или кем-то. Он не слышал криков; он словно не видел ни крови, ни пожарища. Вокруг точно остановилось всё. Он был как бы совсем один, и не мог понять своего состояния.

 

Совершив свой дерзкий набег, своё чёрное злодеяние, Чернобурки, однако, не двинулись вглубь страны — ограничившись лишь этой деревней и тем, что их противники, защитники этого края удирают прочь с превеликим позором, разгромленные и подавленные; Чернобурки, ухмыляясь, повернули назад. И стягом над ними была голова козла на чёрном поле, и одеждой служили шубы из чёрно-бурой лисицы. Хохот, дикий хохот, злобный демонический хохот ещё стоял в воздухе, перекрикивая ор боли и плач, хотя Чернобурок уж и след простыл.

 

И выйдя из-за куста, направился Йорик прямиком в свою фюльке. Надо же, его не тронули даже враги — что взять с труса? Который не станет сопротивляться. Который бросит всё и убежит.

 

Что же люди? Женщины и старики; маленькие дети? Цокали языками, грозили кулаками. С презрением плевались и, воздевая руки к небу, проклинали. Неодобрительно качали головами и пожимали своими плечами. Швыряли в Йорика камни. А Йорику хоть бы хны.

 

И зашёл он в дом, но тишина в нём. Лишь копоть гробова, и больше ничего. Никто не нальёт суп. Не скажет доброго слова (ибо все мертвы). Его и раньше не любили, но Йорикова семья принимала его таким, какой он есть, и всё прощала. Но даже после увиденного ползёт по лицу дурацкая улыбка...

 

И изгнали Йорика из фюльке, чуть не побив. И бежал он прочь, и вдруг понял, что уже далеко, средь белой пустоты, мчится, гонится за ним большой-пребольшой и белый волк.

 

Так быстро юноша не бегал никогда — точно на сковороде его поджарили в одно место! Точно стрела он нёсся неизвестно куда, но большой белый волк, окрас которого временами мимикрировал в серый, словно шутя его нагонял. Волк не рычал, и это было странно.

 

Сколько он так пробегал, Йорик позабыл. Но выдохся и рухнул на землю, обессиленный совсем. А волк не позади — напротив! Глядит глаза в глаза. И словно читает Йорик: «Я — твой страх!».

 

Волк вдруг уселся, как послушный пёс. Не стал он отчего-то поедать Йорика. Видать, даже волку он, Йорик, омерзителен?! А зачем же тогда гнался? Смысл?

 

Волк вдруг очнулся и подошёл к лежащему до сих пор парню. И стоял над ним долго, словно не решаясь растерзать.

 

И вдруг точно осенило Йорика. Как ледяной водой с утра из бочки окатили. Как громкая и звонкая пощёчина.

 

А волк смотрел на него так, точно он, Йорик, предал этого волка, насолил ему изрядно.

 

И сев, расплакался, разревелся Йорик, точно девчонка. И пообещал волку мысленно, глядя прямо в глаза, что изменится, исправится.

 

И вернулся он в деревню, и не преследовал его тот чудный, дивный волк.

 

И просился Йорик подмастерьем. Но ни сапожник, ни портной, ни ткач, ни мельник, ни кто-либо другой не хотел принимать его к себе в качестве работника. Ибо знали люди, что до крайности ленив и плох этот бездельник Йорик, и больше от него будет проблем, чем пользы.

 

Тогда Йорик, как мог, попытался восстановить свой дом. Отстроил кровлю, дверь подбил. Куча мозолей, ссадин, синяков на неженке. И возлюбопытствовали люди, и даже пришли помочь. И глазам своим не верили, а Йорик и сугробы расчистил, и за любую работу брался, не требуя платы. И рад он был чёрствой лепёшке, брошенной кем-то из жалости.

 

И поверили люди этому человеку. Только навсегда сошла с него улыбка всякая, и радость беспечная во взгляде — перед глазами стояли то волчий взор, то картина убиенной Чернобурками Йориковой семьи.

 

И случилось так, что развязалась очередная порубь между Дэном, конунгом всех этих земель, и Врагом. И первым вызвался биться Йорик. Но некому было замолвить словечко, ибо погиб прежний ярл его фюльке ещё тогда, когда он, Йорик, палец о палец не приложил, безмолвно взирая на гибель двух третей своих односельчан.

 

— А хороший ли ты викинг, Йорик? — Издевался конунг на тинге, и смеялись с Йорика все ярлы и их викинги.

 

— Однажды я уже молчал, и потерял всё. — Отвечал тот. — Ныне же под твоим началом, и под знамёнами твоими в первых рядах твоих буду.

 

— А не убежишь ли, как в прошлый раз, поджав хвост? — Гогот стоял пуще прежнего; к тому же члены совета были уже в изрядном подпитии. — Не струсишь ли, аки заяц? Не отсидишься ли в кустах? — Вопрошал конунг, хмелея всё сильнее.

Йорик молчал, но взгляд его был твёрд.

 

— Смел ты для 15-летнего отрока — а для Йорика из пограничной фюльке смел и подавно! — Расхохотался Дэн. — Выпей же со мной! Здесь и сейчас, в пиршественном зале, в моём Медовом чертоге!

 

— Если нас настигнет Враг, а мы — пьяны? — Спросил кто-то из ярлов. — Как биться будем?

 

— И правда, — Одумавшись, воскликнул конунг. — Выступаем завтра.

 

И состоялось на следующий день великое сражение, какого давно уже не было в тех краях. Стенка на стенку, толпа на толпу. И на стороне Чернобурок были великаны, а на стороне Дэна — гномы. И эльфы прикрывали их тылы, осыпая погань градом стрел. Но пал Дэн, глянув на Василиска-некроманта. Бестии, ведьмы, снежные йнигг, вервольфы, големы, кадаверы, колоссы, крыланы, сколопендры, скорпионы, скелетоны, мегеры, фурии, филиноиды, циклопы и горные тролли шли за Чернобурками и были им друзьями.

 

Ядовитые виверны, горгульи и огнедышащие драконы вились над землёй. Вороны, грифоны и прочие стервятники кружили над курганами из трупов.

 

В помощь людям-меченосцам, гномам с их топориками и эльфам-лучникам прибыли феи-крылатки, жужжалки, журчалки, огнехвосты, элементали добра и элитные копейщики из соседнего, дружественного ныне покойному Дэну владения.

 

Тяжко было и жарко; в разгар-то зимы! Но не дрогнул Йорик, устоял. Не убежал он с поля боя на сей раз. И поднял он меч, и чуть не навернулся вместе с ним снова в снег. Но удержался на ногах, и кромсал врагов часа два или три. И устал, и разломился его клинок, незадолго до этого перестав быть острым, как бритва. И уже не стоит на ногах, а шатается сильно. И кровь стекает с брови, и слабость подступает.

 

Жутко пришлось землякам Йорика, ибо некому теперь их возглавить! И созвали ярлы в спешке тинг. И пришёл туда незвано некий дед. И заявил всем, что нет времени избирать конунга из числа ярлов; что в спешке невозможно выявить достойного.

 

— Но есть одна скала, в которую по рукоять вогнан длинный меч. Неприступна та скала весьма, и путь сам к ней опасен. И цепями вдобавок прикован меч, но взявший его — есть победитель, которому не страшен Враг. Выдернувшего его ждёт и мир, и покой, и благоденствие. И благословен будет весь его род, и не только: восславлена будет вся земля, от фьордов у моря на севере, до болот на юге; от скал на западе до густых лесов на востоке.

 

Но никто не вызвался идти, ибо никто не ведал пути.

 

— Я. — Еле сгибаясь, почти подполз Йорик. — Я пойду.

 

— Ты??? — Округлили глаза все. Они бы рассмеялись ему в лицо, но не время было смеху.

 

— Я. — Упрямо повторил раненый викинг. — Я найду, я достану. Я доставлю тот меч сюда, и пусть им воюет, сметая нежить, тот, кто в разы достойнее меня; тот, кто как никто другой достоин короны.

 

И удивились весьма, но расступились. И махнули на Йорика рукой.

 

— Делай, что хочешь. — Говорили северяне.

 

Они не верили ему. Деда же и след простыл, а Йорик отважился сыскать королевский клинок.

 

И поднял он очи к небу, и призвал верховного бога, Одина, дабы тот ему внемлил. И где-то там, вверху, средь облаков, улыбнулась богиня весны Фрейя, наблюдая за превращением труса в воина. И невидимой рукой омыла она раны Йорика, и по его телу точно прошлась весна — бодрость духа и терпение отныне вместо боли.

 

Но Враг разгадал замысел Йорика, и всячески начал ему препятствовать: едва Йорик отплыл на лодке от берега в Студёное море (скала была посреди него, аки остров небольшой), разыгрался шторм, и не на шутку. Но Йорик твердил себе весь путь: «Я справлюсь», и Враг ничего не мог поделать, потому что искреннее, настоящее добро сильнее любого зла.

 

И путь викингу указывала путеводная звезда, и пристала лодка к той волшебной скале. И подошёл Йорик ближе, завидев, заприметив меч в скале. Но как ни пытался, вытащить его не мог — не каждый матёрый викинг, не каждый знатный ярл его смог бы отодрать.

 

Йорик закрыл глаза. Но тут же открыл, ибо там, во тьме, когда не видишь ничего, ты продолжаешь слышать. Смех Врага ему почудился. И примерещился взгляд волка. Того самого.

 

— Нет! Я больше не боюсь! Я стремлюсь к хорошему! Я хочу быть лучше! Я желаю быть полезным!!! — Вскричал Йорик, и со всей дури потянул за меч, ухватившись обеими руками за его рукоять. О боги: валяется Йорик с разбитым при падении лбом, но с пресловутым мечом в руках. Плывёт ныне бравый Йорик, и поёт славную, великую песнь.

 

Но Враг сопротивлялся, не желая так быстро сдаваться: ливень стрел полетел в викинга, как только он ступил на сушу, ибо тот участок был уже за Чернобурками! Но уберегла Йорика Фрейя, принакрыв невидимой мантией. И ни одна из стрел цели не достигла.

 

Запыхавшись, вбежал Йорик в крытый кожей и шкурами лагерь. Протянул он неизвестно кому меч; всем сразу.

 

— Вот! Я нашёл! Если это поможет... Сказано же: «Кто в руки его возьмёт — победу он всем принесёт! ».

 

И ахнули, но тут же подавили в себе люди всякое смущение.

 

И подошёл к Йорику старейший из ярлов, положил свою руку тому на плечо, и молвил так:

 

— Какой же ты после этого Йорик? Отныне — Харальд ты, и подвиг твой будет увековечен! Веди же нас! Веди. Есть ещё средь нас те, кто способен драться. До победного конца. Ты вытащил — тебе им и орудовать...

 

И пошёл Харальд, и все за ним. И рассёк он Врага пополам, не глядя, и растолкал всех обидчиков. И убрались навсегда Чернобурки, и более не докучали. И пришёл тот безымянный дед, и воскресил и всю родню Харальда, и его односельчан, и ярла его деревни. А потом дед снова исчез, и более не появлялся.

 

И пировали люди, и радовались весьма. Играли в снежки. И взошло Солнце; не окровавленное, как прежде, а золотистое и тёплое. И на тинге избрали Харальда конунгом, ибо доказал он своё усердие и состоятельность. И никогда больше впредь он не трусил...

 

И вышла из чащи леса серебристая лань. И лось сохатый тоже. Хряковепрь тут как тут, и стерх, белый журавль прилетел. И аж посветлело всё вокруг, ибо благороден тот стерх, и очень добр. На крыльях он принёс в этот край настолько долгожданный всеми мир. Ведь все знали: раз прилетел тот журавль — значит, грядёт что-то хорошее. А стерх знал, что плохой мальчик однажды обязательно превратится в настоящего мужчину.

 

И воцарился мир на всей земле...