ПУСУ

Город произвел на Пусу огромное впечатление: оттого, наверное, что он, дожив до этих лет, лысещий, с уже заметной сединой в бороде, не был там ни разу. С тех пор как он съездил туда, только и слыхать от него: "А вот в городе так, а в городе эдак...” Каждому встречному он обстоятельно и долго рассказывал обо всем, что его волновало. А волновал его сейчас открытый им город. Рассказчик Пусу был отличный, и люди часто и с удовольствием его слушали. О чем только он ни рассказывал! Все увиденное им в городе становилось для него темой для бесконечных повествований: от рогатых автобусов (слово "троллейбус" он никак не мог выговорить) до подземных туалетов и женщин в коротких платьях. Если кто случайно в эти дни заходил к нему, то уж не мог просто так уйти, не выслушав долгую повесть о городских впечатлениях Пусу. Жена пыталась ругать его, но даже это не могло остановить. Было бы понятно, если б он ездил в город именно за впечатлениями, так нет же! Ездил Пусу туда совсем по другому поводу. Поехал к дочери, которая жила там уже семь лет, пытаясь каждый год поступить в университет и выучиться на судью. "Да чтоб он провалился, этот твой суд! Ты посмотри на себя! Годы-то проходят. Ровесницы твои, вон, давно уже семьями обзавелись, у каждой по трое-четверо детей. Хватит! Пока ты станешь судьей, и преступников-то, наверное, не останется. Возвращайся, не упрямься. Я для тебя и жениха подходящего нашел. Парень хороший", - не раз писал он ей в своих письмах. Но все было напрасно. "Пока не поступлю, не вернусь", - отвечала дочь Перигуль.

Однажды от Перигуль пришло письмо, ошеломившее Пусу и его жену Зыйнат. Пусу аккуратненько ножницами вскрыл конверт. Ничего плохого не подозревая, он, тыча пальцем в листок, принялся читать:

"Здравствуйте, дорогой папочка". Громко так, чтоб и Зыйнат было слышно, прочитал он начало. Затем остановился, с удовольствием разгладил саблеподобные свисающие усы и сказал жене:

- Моя ведь дочка. Умница. Ты посмотри, жена, как она сначала отца-то приветствует.

Говоря правду, это было первое письмо от дочери, начинающееся таким образом. Раньше эти слова ему приходилось придумывать самому, за дочку. Услышав это, Зыйнат сердито сказала:

- Пусу приедет домой, беспутная девчонка, И это благодарность за то, что я почти десять месяцев таскала ее в себе. "Здравствуй, дорогой папочка! - скверным голосом передразнила она. - Посмотрите-ка на нее. Как будто это отец ее ражал, совсем про мать забыла. Пусть появится здесь! Я ее научу уважать мать.

Молча прочтя дальше, Пусу весь как-то сразу сник, помрачнел. Заметив это, Зыйнат, упершись руками в бока, бросила старику:

- Ну, что замолчал? Замуж, что ли, она там вышла? Или в институт поступила?

От волнения Пусу так выпучил глаза, что казалось - они сейчас выскочат из глазниц.

- Ты что? Язык проглотил? - не на шутку рассердилась жена.

- Потаскуха, - тихо пробормотал Пусу. - Погибли мы.

- Погибли?! - испуганно повторила старуха. - Да что она там натворила?

- Родила! - прорвался наконец сердитый бас Пусу.

- Родила?! - раскрыла рот жена. – О-о, позор-то! А от кого? Написала?

- Откуда я знаю! - раздраженно ответил Пусу. - Нашелся, наверное, красавец. В письме про то ничего нет.

- Этого от нее и надо было ожидать? Ах ты, негодница? Как мы теперь перед людьми покажемся? Стыд-то какой?

- Я ее! - рявкнул все более приходивший в себя Пусу. - Я с нее шкуру спущу! Я ее... - он зло сплюнул и заскрипел зубами. Вообще Пусу был очень вспыльчив и скор на расправу. Неизвестно, чем бы это все могло закончиться, если б Перигуль была здесь. Взбешенный. Пусу сорвал со стены большую фотографию улыбающейся дочери и швырнул ее на пол: - Проклинаю такую дочь! Опозорила меня перед людьми! 0-о, такова, значит, ее благодарность.

- Это ты ее так воспитал, - накинулась вдруг на него жена. -Вечно ты за свою дочь заступался. Посадила тебя в лужу твоя дочь-недотрога? Правильно сделала. Как еще может мужик воспитать девушку. Сколько раз тебе говорила? - не унималась языкастая жена. Притихший Пусу, не отвечая ей, молча злился на себя: "Пишет еще, словно сделала что-то путное, - увезите меня, измучилась! Да-а, увезу я тебя... Так увезу! Я покажу тебе, дрянь такая!”

Но недолго они горевали и злились. То ли оттого, что понимали всю бессмысленностъ препирательств, но - быстро смирились со свершившимся.

На следующее утро Пусу отправился в город...

Вот и сидит он теперь на колченогом стуле посреди комнаты, с годовалым внуком на руках, без умолку рассказывая старухам-соседкам Саламат и Пашакан обо всем увиденном-услышанном в городе.

- Город, это что-то огромное, пай-пай... Спасибо государству, построившему столько домов, - говорит Пусу. - Дома такие высокие - посмотришь, калпак падает. Словом, много удивительного там.

- Погоди ты с городом. О дочке лучше расскажи, - попросила Пашакан. - От кого внук-то?

- Что? Да ничего толком она не объяснила. Ошиблась, видать, по молодости.

Попав к дочери в женское общежитие, Пусу поразился: "Ого, черт возьми! Откуда столько женихов всем наберешь? Их и по двое замуж отдавай - все равно останется. Да они здесь молодыми и остервенеют. А замуж выйдут... Бедные мужья. О, аллах!"

- Срамница, - кивали соседи сочувственно. - Совсем у нынешних девчонок совести не осталось.

- Вот стыд-то, - Саламат прикрыла ладонью свое лицо. - Не знает даже - от кого.

- Да черт его знает! Если она уперлась и не хочет говорить, что ж мне, язык ей вырвать, что ли? - сказал Пусу, осторожно покачивая на руках внука. - У них там полное общежитие девок. Что ж им делать, если мужей не хватает. Вот так только... берут и рожают. А как же иначе-то? А некоторые, - Пусу заговорил потише, чтоб не услышала жена, убиращая в соседней комнате, - рожают и бросают своих детей. Есть и такие. Спасибо государству, смотрит за сиротами. Воспитывает, говорят. Моя дочь не такая. Взяла его с собой и около семи месяцев кормила грудью. Вот чему я радуюсь. Это тоже милость божья. - Он звучно поцеловал в лобик запеленованного младенца. - А наша ленивая баба эту божью милость никак признавать не хочет. Твердит одно: незаконнорожденный! Не хочет признавать не надо. Я сам его поставлю на ноги... Ведь это сын моей дочери.

Пусу, видя, что соседки настроены посудачить о его дочери, решил перевести разговор на другое. Как бы дурно ни поступила его дочь, все равно, никто не должен говорить о ней плохо. Какая от этого польза? Отказаться теперь ей, что ли, от своего ребенка? Ошиблась по молодости лет. По словам дочери - полюбила она кого-то, поверила его сладким речам. Сладкие речи - ведь это бич для женщины. Откуда она могла знать, что все так получится? Разве есть на земле человек, который никогда не ошибался? Ошиблась. Повинилась. Поняла все.

Приехав в город, Пусу перямм делом хотел встретиться с тем человеком, который опозорил его дочь, и плюнуть ему в лицо. А Перигуль сказала тогда: "Отец, не вини меня. Я не могу перед вами оправдаться, но мне казалось, что он послан мне богом на счастье... Вышло, что ошиблась. Эта ошибка многому меня научила, научила жизни". Пусу, слушая слова повзрослевшей дочери, подумал: "Да-а, не такой ты была прежде. И слова твои, видно, тяжелы для тебя. Тяжелы... Раньше ты не говорила таких слов. Или в жизни всегда так? Не знаю, дочка, не могу понять этого. А может, то, что ты называешь любовью, - это и есть настоящая любовь? Я этого не знаю, дочка. Как может понять любовь, тот, кто никогда не лю-бил так, как любите вы сейчас. Слишком уж она стала сложной для моего понимания. А то, что сказала: "Научила жизни", - это хорошо, дочка". Но дочери он ничего не сказал.

- В городе полно женщин, - говорил Пусу, чтобы переменить тему разговора. - И все как на подбор - красивые, белолицые, румяные. Так и смотрел бы, не отрываясь. А вот вы, даже если в три слоя наложите крем - не побелеете. Ха-ха, - рассмеялся он, показывая редкие зубы. - Посмотришь на вас, так и хочется чертыхнуться, поганки. И с чего это мы... - в соседней комнате, видимо, услышав, о чем он говорит, громко застучала посудой Зыйнат. Он понизил голос и продолжил: - Как это нас угораздило жениться на таких, как вы, - чумазых. Эх, черт! Зря поторопились, - пошутил Пусу, поблескивая глазами. Обе соседки весело рассмеялись.

- Не верь козлу, прознавшему, где находится огород, - сказала со смехом Пашакан. - Слышала б тебя сейчас Зыйнат, она бы тебе показала город.

Пусу, улыбаясь в усы, довольный тем, что отвлек внимание дотошных старух от своей дочери, все покачивал засыпающего на руках внука,

- Она б шкуру с тебя спустила и наизнанку опять надела, -добавила Саламат.

- Не осталось у меня и шкуры-то, которую можно было бы наизнанку. Да вы не стесняйтесь. Кто нас станет подслушивать. Да если б и слушали - не те уже у нас годы.

- Он это нам говорит - не те года. Как будто мы тебя в молодости не видели. Будто ты прямо с луны таким свалился. Ты и раньше был тощий, как оглобля. Зло берет, когда ты говоришь - не те времена, - говорила насмешливая Пашакан.

- Ой-ой, ну посмотрите на него. Да он, кажется, чувствует себя пятнадцатилетним юношей? - поддакнула Саламат.

Тут в комнату вошла Зыйнат.

- Что это он тут еще вам вкручивает? - спросила она неласково у соседок.

- Да в городе, говорит, красавиц полно. Уйми своего старика, а то как бы не сбежал туда.

- Пусть, пусть уходит, - сердито ответила Зыйнат.

- Я бы ушел, да одного боюсь,

- Чего ж ты боишься? - Саламат удивленно подняла брови.

- Вот ее, - Пусу указал пальцем на жену - боюсь, заставит платить алименты. Тогда я из долгов не буду вылазить.

Женщины рассмеялись.

- Этот, хоть телом хилый, а за словом в карман не полезет, - съязвила Пашакан.

- Не забудь своего незаконнорожденного внука, - не приняв щутки, Зыйнат обиженно поджала губы. - Заладил все - город, город. Пусть едет. Попьет там купленую воду, хмель свой развеет. Никто его не держит.

- Кстати, о воде, - сказал Пусу. - Говорят, в городе даже воду продают.

- Конечно продают, - ответила Зыйнат, словно только вчера вернулась оттуда. - Там все продается. Это тебе не Кара-Суу.

- Хотите, я еще что-то расскажу? - Пусу, словно вспомнил о каком-то захватывающем эпизоде, хитро улыбался. - Это очень интересно...

- Говори. Разве тебя остановят запреты? Слава богу, что ты родился мужчиной. Был бы женщиной, язык твой, наверное, тянулся бы по земле.

- Бу, - передернулся Пусу. - Вам и рассказывай - плохо, и не рассказывай - плохо. Буду теперь молчать, как рыба, сами же пожалеете об этом.

- О, господи! Старьй хвастун - подбоченившись, заскрипела Зыйнат. - Ну, говори, говори...

- Вот так всегда с этой старухой... – Пусу подскочил со своего места, будто кто укусил его.

- Хватит тебе. Не равняйся с ней! Говори, - успокоили Пусу соседки.

- Ну, - он снова сел и поскреб пальцем лоб, потом звучно чмокнул внука. - Иду я по городу и вижу памятник... Женщина, значит, там...

- A что? Поставили женщине памятник. Чем мы хуже вас? - заволновалась вдруг Пашакан. - И правильно сделали.

- А женщина-то... Ну, прям, в чем мать родила. Совершенно голая. - В глазах Пусу появились злые огоньки.

- Это еще зачем? - Саламат, словно это ее поставили туда, искрение возмутилась. - Вот бесстыдство-то.

- А черт его знает? Какую гору, интересно, они разворотили чтобы сделать такой памятник? Вот чему яудивляюсь. Спросил там у одного: “Эй, очкарик, это что такое? Стыдно ведь”. А он мен: “Это, аксакал... – тут Пусу замялся, стараясь вспомнить нужное слово. – Вот, сатана! На языке вертится. Что же он сказал... Ай, задери тебя волки! Вспомнил!.. “Ыс-кус-тво”.

- У-у, - протянула Саламат. – Что же, эта голая – и есть “ыскуство”?

- Точно, - нахохлился Пусу.

- Ты, вместо того, чтобы говорить о женщинах, дал бы пописать малышу. А то он совсем измучился. Иди, поча он не напрудил у тебя на коленях, - глухо проворчала Зыйнат.

- Иди, иди. А то свечерело уже, - поддакнули соседки.

Пусу вышел на двор. На улице сгустились сумерки.

- Давай, малыш, давай... - говорил Пусу.

С неба на него глядела круглая, как подсолнух, луна “Видел луну, видел здоровье", - вспомнил он древнюю скороговорку.

- Видел мальчика похожего на луну, - добавил он уже вслух.

Пусу посмотрел на лицо внука при лунном свете.

"Нос на мой похож, - чувствуя нежность к ребенку, подумал он. - Сынок, да ты весь в деда. Я тебя никому в обиду не дам. На бабушку не обижайся. Она - такой человек. Это сейчас она так. Через день-два тебя с рук не будет спускать". Он поцеловал внуку руку.

Луна одобрительно молча кивнула круглой головой...

Султан Раев