Айман Кодар: «Истина не в сокрытости…» — «Бытие и время» Ауезхана Кодар

В июле 2018 года будет отмечаться 60-летие билингвиста, поэта, переводчика, критика, публициста, культуролога, основателя культурологического журнала «Тамыр» Ауезхана Кодар, к сожалению безвременно ушедшего от нас, в расцвете своих сил, внесшегобольшой вклад в культурное и литературное наследие Казахстана. Сегодня мы побеседуем с дочерью Ауезхана Кодара Айман Кодар.

— Здравствуйте, Айман! Если заглянуть в интернет, то о биографии вашего отца написано много. Нам хотелось бы послушать о нем из уст близкого ему человека. Расскажите нашим читателям, пожалуйста, о своем папе Ауезхане Кодаре. Как он стал переводчиком, с чего это началось?

— Мой отец Ауезхан Кодар — очень многогранная личность. Во-первых, он не только переводчик, он и драматург, писатель, поэт, философ. Перевод — это только одна из граней его личности, которая также мне очень сильно нравится. С чего это началось? Мой отец приехал в Алматы, когда был молодым, учился на юридическом факультете. Он чувствовал, что это не его. Он легко учился, все ему давалось легко. Даже когда он написал дипломную работу о Сократе, настолько она была гениально написана, что люди сказали, что, скорее всего это не он писал, где-то там у кого-то скопировал. Но когда была защита, он обосновал каждую фразу, и получилось так, что они увидели, что это действительно его работа. Тогда он почувствовал в себе интерес к философии древнегреческой, римской и к другим. И всегда был очень любознательным человеком. Изначально в Алмату его пригласил Дулат Исабеков после того, как мой отец разобрал ему в письме роман «Кайгын». Он настолько гениально это сделал, возможно ни один литературовед до него этого не делал.

Дулат Исабеков был поражен, и сказал: «Зачем этому парню быть далеко от Алматы, пусть приезжает». Тогда Алматы была культурной столицей, но она и продолжает ею оставаться (смеется).Он его пригласил. Тогда мой отец попал в Дом творчества. Люди вспомнили, что был у нас такой великий мыслитель Абай, великий поэт Магжан и стали заказывать их переводы. Но переводы, которые делали советские поэты, были совершено неудачными. Мой папа решил погрузиться полностью в эту поэзию. И перевести её так, как перевел бы её человек-билингв, который владеет казахским языком. И по сей день его переводы Абая, Магжана, Шакарима, считаются самыми лучшими, самыми выдающимися, их публикуют в России, мне кажется то уже огромное признание, также с этих переводов делают переводы на европейские, восточные языки. Так наш Абай и Магжан становятся доступными в зарубежье.

— Его вклад в культурное наследие Казахстана неоценимо. Можете привести нам пример самого удачного перевода Ауезхана Кодара из его самых любимых произведений?

МАГЖАН ЖУМАБАЕВ. ИСПОВЕДЬ

Жизнь – море, где ни берега, ни дна.
Лишь усмехнется, шелестя, волна.
А мне уж скоро будет двадцать семь –
Пусть не старик я, знаю жизнь сполна.

Небытие мое прервала мать.
Встречал восходы, провожал закат.
С рождения плыву я против волн,
Пусть и свиреп, и грозен их накат.

С тех пор я встретил столько светлых зорь,
И тьма не раз скрывала весь простор.
Как начал мыслить, с сердцем я борюсь,
Я столько мог бы ей сказать в укор.

Смутьянка-сердце воли не дала,
Застыл и разум, опустив крыла.
Года бегут, их счет неумолим,
Безумная, сожми же удила!

Твоих приказов чуткий есаул,
Я и в огонь бросался, и тонул.
Прошли года, стою как перст, один,
За что меня втянула ты в разгул?

«Стань ветром!» - ты сказало мне, я стал,
Меж «рано», «поздно» я не выбирал.
Как буйный ветер бился я с огнем,
Пред ним в боязни я не замирал.

«Огнем ты стань!», так я уже горю,
Могу обжечь дыханием зарю.
Зола иль роза – мне ли их делить,
Я им как равным жар свой подарю.

«Водою стань!», так я потек, журча,
Змеей стелясь, что в образе ключа.
Завороженных музыкой моей,
Своим особым волшебством леча.

«Ты Солнцем стань!», как Солнце я смеюсь,
Я выше Солнца по накалу чувств.
Обняться с каждым я душевно рад,
Себя принизить этим не боюсь.

«Стань Месяцем!» - сказало ты. Плыву.
Скорблю по всем, кто не сорвет траву.
Сестра тоски, лью колдовской я свет,
Для всех в печали выгнувших главу.

«Влюбись!» - приказ был. И, к любви горазд,
Я мотыльком сгорал на углях глаз.
И в те лихие, колдовские дни
Из пепла саван мне бывал как раз.

«Рыдай, поэт!» - сказало ты, так что ж?
Я плакал словно после стольких гроз.
Ручьями крови я рыдал порой,
Когда уже не оставалось слез.

«Оставь родных!» - сказало ты, я тих,
Уж сколько лет скитаюсь без родных.
Пусть было много на пути невзгод,
Отца и близких не искал мой стих.

«Покинь Отчизну!». Я пустился в путь,
Я не был чуждым средь чужих ничуть.
Я постепенно стал для всех своим,
Понять пытаясь их живую суть.

«Беги богатства!». Разве ж я копил?
Свои объятья нищете раскрыл.
«Дерьмо – свинье, собаке - кость дороже!»,
Так говоря, развеял все я в пыль.

«Того, что нет найди!». Так я нашел.
«Луну достань!». Я на луну взошел.
Все, что просило, я исполнил, сердце.
А что взамен? Все тот же произвол!

Ты обмануло и предало вновь,
Мне через месяц двадцать семь годов.
А там и тридцать, там и сорок, что же,
Я пред Отчизной с чем предстать готов?

Мне через месяц будет двадцать семь,
А там и тридцать, там и сорок… Кем
Останусь я в людских воспоминаньях,
Когда уже исчезну я совсем.

Шальное сердце к небу лишь рвалось,
Пред ней был разум – нежеланный гость.
Отрава – юность, так я пил отраву,
Теперь печаль - и дом мой, и погост.

Я с разумом был явно не в ладах,
Теперь меня преследует лишь страх,
Однажды я уйду в сырую землю,
Так чем помянут мой остывший прах?

«Сам ветреный, он ветер лишь любил!
В огонь бросался очертя, дебил!
Безумец сам, он чтил огонь за Бога,
Огонь, не знавший меру чувств и сил!»

Иль скажут, что до времени увял,
К златой луне стремился вечно вдаль.
Как лев, что жаждал до луны допрыгнуть,
Разбился он, оставив нам печаль!»

Как Солнце он был рад всегда всему,
Был Солнцем он и ненавидел тьму.
Был Солнцем он, был на улыбку щедрым,
Так и ушел изогнутым в дугу.

Иль скажут, что певцом был красоты,
Что поверяли все ему мечты.
В дни радости и горя, может, скажут,
«Поэт, ты где, необходим нам ты!»

Иль, может быть, ко мне забудут путь,
Забвению мое имя предадут.
Возможно, и к могиле одинокой
В степи бескрайней люди не придут?..

Страна казахов, о, не обманись,
Я не в ответе за лихие дни.
Пусть суд твой будет праведным, раз судишь,
Я не виновен, сердце ты вини!

Безумно сердце, ей своей рукой
Хотелось солнца диск обнять златой.
Смеясь – целуя и целуя – плача,
Оно, погибнув, обретет покой!

**
КТО Я?

Я грозный лев, кто сдержит мой напор?
Я тигр, который устрашает взор.
Я в небе туча, на земле – буран,
Бушующий с равнин до самых гор.

Я в небе солнце, чьи лучи щедры,
Сын космоса, я ваш лишь до поры!
Я океан без берегов и дна,
Я весь приволье, нега и порыв!

Весь пламя я, ожгу, поберегись,
Я тот скакун быть ровней с коим – риск!
Пусть небо рухнет, иль земля – во прах,
Я усмехнусь лишь, одобряя жизнь!

Я не умру и дух мой не умрет,
Что смерти нет, не знает всякий сброд.
Я сам и царь, и сам себе – судья,
Совет мне даст лишь явный сумасброд.

Когда я добр, то мыслю как в раю,
Когда во гневе, ад в себе таю.
Нет близких мне, один я как Господь,
Заслужат ли рабы любовь мою?!

Лишь сам я бог, себе поклоны бью,
Мой слог – Коран, я свой лишь слог люблю.
Я окаянный и покаянный – я,
Дух прошлого, я кончил жизнь твою!

— Сколько книг он выпустил? О чем они? По Вашему мнению, какая самая необходимая из них в наше время?

— Мой отец выпустил порядка 20 книг, может даже больше. Сейчас мы собираем архив его публикаций, и он превысил 2000 публикаций. Так какон активно выступал в СМИ, и мне кажется каждая статья, которую он написал, была очень актуальной в свое время и сейчас. Есть у него и статья о трех жузах, например. Самая необходимая книга — это его прозаическая книга. Это сборник «Порог невозврата», там и сам роман, и рассказы, и эссе, и трогательные можно сказать верлибры, которые больше похожи на прозу. Вот эта книга мне кажется, очень актуальна и могла бы всколыхнуть сознание людей. Там он говорит о том, что не должно быть дедовщины, должна быть преемственность поколений. Поколение должно меняться, должен быть какой-то прогресс, что есть такая точка, есть такой порог невозврата, который надо перейти, он поддерживает в этом Кафку. Он вдохновлялся самим Кафкой. Надо перейти определенный порог невозврата и уйти в развитие.

Что касается его книг. Я люблю его стихотворные сборники, поэтические сборники. Это «Зов бытия», где собрана его поэзия, по годам, по циклам. Это и «Круги забвения», где есть «Чучмек наме», это лжеклассическое эссе нашей действительности, но если так говорить научно, то это можно назвать сатирой. Очень смешная сатира на казахский менталитет, на казахское мышление. Так бы я посоветовала почитать, то, что мы издаем сейчас его 10-томник, 5 томов на казахском языке, 5 томов на русском, тех, кто действительно хочет погрузиться в творческий мир Ауезхана Кодара. Но нам понадобится еще время, чтоб их издать. Поэтому из того, что уже издано я бы посоветовала прочитать «Степное знание» — эта книга его монография о философии казахской истории, то есть здесь он подходит,как философ к казахстанскому, тюрко-казахскому такому мышлению. Там он очень круто реконструирует тенгрианство, по всем канонам западной философии Хайдеггера. И мне кажется «Степное знание» — этосложная вещь,до нее и надо дорасти многим людям. Там действительно нужно иметь такой микс, который имел мой отец, это с одной стороны — западная школа философии, с другой стороны — понимание всего исконно казахского. Так как мой отец с Кызылорды, он очень хорошо и глубоко понимал идентичные вещи и такие тюркские мифы, как например «Миф о Коркуте». Он очень интересно их интерпретировал, то есть у него был такой герменевтический подход, и интерпретировал он это на очень достойном уровне.

— Сказывалась ли его работа на семье?

— Благодаря тому, что наш отец был человеком творческим, в нашей семье было много событий — к нам приходили и художники, и писатели, и искусствоведы, и киноведы: наверное самые интересные люди его поколения, и даже после младшее поколение, то есть наш дом был полной чашей креативных людей. Это были настолько свободные люди, настолько интересные, у которых не было границ, которые мыслили,наверное, на шаг вперед, чем все остальное. С такими людьми, конечно, интересно общаться и это обогащает. И когда такие люди приходили домой, я помню, я всегда замолкала и слушала их, мне было настолько интересно, когда они называли термины, когда у них были интеллектуальные дискуссии. Его работа отражалась на семье. К нам домой приходили журналисты, постоянно брали у него интервью. Он сам часто бывал в разъездах, много путешествовал по жизни: Египет видел и Париж, это все были проекты и отдых. В Париж он ездил за Мустафой Шокаем, чтоб по его следам провести исследование. Его работа отражалась, но приэтом мой отец всегда был рядом при нас, он лежал на диване и мы с любовью его называли «диванный поэт», есть такой термин в арабской поэзии «диван», переводится «сборник». Он вроде всегда загружен и знаменит, но при этом он был всегда рядом. Мы были частью его жизни и ходили по всяким защитам, когда его друзья защищали докторские диссертации. Мы ходили по телевидениям, когда он запускал телеклуб «Тамыр», когда он запускал «Открытую Азию» на 31 канале. Мы всегда были рядом с ним и жили для него. Все творческие вечера уже последние организовывала ему я. Наша жизнь была яркой, насыщенной, творчески обогащенной, рядом с ним хотелось летать и творить. Это было очень интересно.

— Как к нему пришла идея организовать культурно-философский журнал «Тамыр»? Какими были его первые шаги в его создании?

— Он вместе с Муратом Ауэзовыми партией «Азамат» решил, что у Казахстана должен быть свободный орган печати, без цензуры, без ограничений, который бы назывался как-нибудь интересно, у которого была бы интересная концепция, и вот он пришел к такой вещи, как «Тамыр», к такому понятию, как «Тамыр» и задумался, что все-таки мы не оседлый народ и у нас культура не связана с деревом, как например: русская культура, они живут в избе, в дереве. Мы же кочевники, у нас культура немного другая, поэтому почувствовал, что одного бы слова «тамыр» не хватило для полноценной концепции. И он задумался и понял, что «тамыр» — это нечто большее — это и дерево, и корни, и крона, это и побратимство, и дружба, и тамырство, где мы могли бы отражать диалог и с западом, и с востоком, диалог культур, поиск национальных идентичностей. «Тамыр» — это три значения: вены, через которые проходят пульс;это корни и крона, то есть дерево; дружба или диалог. А диалог — это вообщеочень большое философское понятие, потому что в диалоге создается общее духовное, душевное пространство между людьми, которое необходимо для контакта, для чувства какой-то сопричастности. И именно это побудило его создать этот журнал.

Первые шаги… ну сначала это был альманах при партии «Азамат», где очень-очень жестко, очень критично отражалось общественное мнение, где взращивалась идея гражданского общества, самостоятельного мышления. Это был альманах, черно-белый, на котором были изображены танцующие человечки в Тамгалытас — танцоры духа, как он мне объяснял. Это люди, души которых танцуют, путешествуют по мирам, ищут что-то бесконечно и находя приносят это к нам в журнал. Вот в такой концепции он создавался и на протяжении уже 20 лет мы эту концепцию несем. Иногда она более политизирована, больше статей по политологии, на актуальные темы, иногда наш журнал повествует больше об искусстве, иногда о философии, но в основе он объединяет эти три начала: пульс, дружбу и значение мирового дерева, истории современности корней и кроны.

«Тамыр» был наверно таким журналом, где каждый человек из мира искусства, науки, философии, мог как бы прийти и поделиться своим открытием, мог прийти и быть собой, мог показать полет своей души и быть принятым. Действительно при нашем журнале была большая переводческая база. Были люди, которые читали и Делёза в оригинале и Бодрийяра на французском, и Ницше на немецком. То есть были люди погруженные в западные и восточные тексты. И могли из этих текстов выудить какую-то мудрость и передать её нам в Казахстан. Немножко ее как-то по-своему интерпретировав, прокомментировав, осознав, осмыслив было очень круто. Потому что «Тамыр» был и есть аутентичный журнал. Так, первые шаги его были в том, чтобы объединить интеллигенцию, которая в годы разрухи была, как цветы руин, как на руинах восставшие цветы, цветы мысли. Поэтому «Тамыр» можно сравнить с цветником самых лучших умов, самых интересных, обворожительных, творческих порывов, потому что он держал руку на пульсе не только политических событий, но и культурных. Любая выставка, любой роман, какое-то новое слово в литературе — всё это отражалось там.

В этом плане «Тамыр» можно сравнить с зеркалом эпохи, если посмотреть на его двадцать выпусков. Не 20, а 40 выпусков, сколько мы издали за двадцать лет, то можно увидеть, как менялась культура Казахстана. Какой вообще был генезис у культуры, потому что «Тамыр» вдохновлял людей создавать эту культуру. Вот, например, кто-то построил инсталляцию, и искусствовед ее интерпретирует, а затем философ ее интерпретирует, это была большая цепная реакция, а поэт увидел инсталляцию и написал стихотворение. Иногда номер внутри был очень взаимосвязан, и всегда наш каждый номер был выстроен на какой-то концепции, то есть это не просто разные материалы, которые совершенно несопоставимы друг с другом. Это как раз то, что можно друг с другом как-то внутренне связать.

— Как Вы оцениваете труды своего отца? Его самое большое достижение по Вашему мнению?

— Я считаю, что все, что он делал по жизни — это огромное достижение. Это интеллектуальный подвиг. Его роман «Порог невозврата», который был оценен Украиной очень высоко. Он получил две премии: имени Григория Сковороды и имени Николая Гоголя. Это и его заслуги переводческие, когда он перевел практически все пять вековказахской поэзии на русский язык, начиная с поэзии жырау заканчивая Аскаром Сулейменовым или Мукагали Макатаевым. Это когда он по программе «Культурное наследие» перевел с русского языка практически 5 или 6 томов западной философской мысли и просто создал философскую терминологию на казахском языке, которой просто не было. Кстати об этом мы скоро будем публиковать статью в «Тамыр». Понимаете все, что он делал, было подвигом. Каждый его шаг, каждое его интервью, каждая наша с ним беседа, понимаете, для меня очень ценны, потому что он действительно давал мне очень много и культурно обогащал меня каждый раз, когда мы с ним о чем-нибудь говорили. Не знаю, мне, наверное, очень сложно ответить на этот вопрос, я очень высоко оцениваю труды моего отца. Потому что он делал все на совесть, он вкладывал в это душу, он ночами мог не спать, лишь бы успеть к какому-то сроку перевести того же Абая, или кого-нибудь еще.

Он много трудился для молодежи, переводил их, писал рецензии для книг молодых поэтов, писателей особенно казахоязычных. И я считаю, что вся его жизнь, то как он её достойно прожил — это есть его большое достижение. И выделить что-то одно такое яркое я наверно не могу, потому что это тяжело. Если говорить о номинальных достижениях,то он был академиком,до этого звания дослужился в культуре. Переводы Магжана, Абая издавали в Москве. Он, как я уже говорила, много ездил на конференции, которые проводились на мировом уровне, например, на конференцию о тенгрианстве, которая была на Иссык-Куле в 90-х годах, я уже не помню также, что он ездил в Париж за Мустафой Шокаем и делал проект. Мой отец был подобно маленькому научному институту, понимаете. И тот вклад в культуру, который он сделал, до конца еще не понят, и не оценен людьми, но я всегда его видела в этом состоянии полета, поэтому выбрать одно достижение для меня сложно (смеется).

— Был ли у него девиз?

— Если брать его девиз, то можно много всего привести. Наверно можно так сказать: «Ни шагу назад, ни шагу на месте, только вперед и только все вместе!» Он был большим лидером, лидером своего поколения. Он толкал всех людей вперед, он давал всем людям дорогу, он ценил в людях талант, пытался найти в каждом человеке что-то божественное и находил, вытаскивал это на свет. Действительно занимался культурой Казахстана, как в поле пашут пахари, так и он пахал на поле культуры, день и ночь без устали, без оправданий. Я слышу, у меня столько студентов, каждый как-то оправдывается, я смотрю на них и вспоминаю своего отца и думаю как это, что это такое? Как можно что-то, где-то себя оправдывать, когда человек на многое способен. У него был такой не девиз, а скорее убеждение, что в интеллектуальных вещах можно быть правдивым до жестокости. То есть для него была очень важна честность, он всегда старался играть по-честному, скажем так, он никогда не искал легких путей. Он был за открытость, ему нравилось понятие у Хайдеггера об Алетейе. Истина не в сокрытости, когда вдруг на человека что-то нисходит, что-то его озаряет, и он понимает, что это так, а не иначе. Он был таким ясным человеком, он любил проявлять свет, он не любил скрываться, зажиматься закрываться. Его девиз наверное «Будь честным», иначе ничего не получится. И он был таким.

— Что для него, по Вашему мнению, было самым сложным?

— Я не знаю. Я думаю, что сложности он преодолевал как-то легко, как настоящий мужчина. Он никогда не показывал мне, что ему что-то сложно. Когда я на него смотрела, мне всегда казалось, что у него все легко получается, он был очень легким человеком по своей натуре. У него было великолепное чувство юмора, он любую сложность мог зашутить до смерти. Поэтому я не знаю, в плане признаний его признавали, во всем остальном я думаю, его ничего по жизни так сильно не смущало. Он был известен, обладал достаточной властью. Наверное, самое сложное было не зазвездиться, пройти сквозь медные трубы, пройти сквозь эту славу достойно, не подумать что ты бог, не подумать, что ты выше, чем что-то, что на самом деле выше. Поэтому я думаю, что это испытание он прошел хорошо, при той власти и популярности, которыми он обладал. Он был человеком простым, я не могу сказать скромным, он любил говорить открыто обо всем и он также высоко себя ценил. Но он был человеком очень простым и этому многие люди поражались, потому что казалось, человек добился таких высот и должен стать очень высокомерным. Но он при всем этом оставался простым человеком. И многие люди, которые еле как добивались с ним встречи, вдруг понимали, что он принимает их чуть ли ни как родных, и очень сильно поражались этому.

— Я слышала о том, что Вы презентуете I том трудов Вашего отца. О чем он? И когда состоится его презентация?

— Мы презентуем первый том трудов. Этот том посвящен русскоязычной поэзии моего отца. Она разделена примерно на восемь периодов. Предисловие нам любезно написал Берик Магисович Жилкибаев. Этот том о его поэзии, на русском языке. Вся поэзия самая прекрасная. Он сам собирал, сам выбирал, сам лично принимал участие в создании этого сборника. Это весь тот интеллектуально-душевный клад, который нам от него остался, все те откровения, озарение, которые он получил за всю свою жизнь, вся его поэзия, только поэзия на русском языке собрана в этом томе. Там можно увидеть и лирика, и романтика, там градиентный переход от лирика к цинику, постмодернисту. Интересно следить, как менялся он с годами, как менялся с возникновением в его жизни западной философии. Как он сначала увлекался восточной философией, казахскими какими-то вещами, как далее у него это все отражалось, как билингвальное его мышление влияло на его письмо. Это будет уникальная книга, где будет собрано всё русскоязычное поэтическое творчество Ауезхана Кодар.

Это будет не только презентация первого тома из 10 томов моего отца, это будет, если мы успеем, презентация 47-го номера «Тамыр», который посвящен Магжану Жумабаеву и символизму, в широком смысле. Там будет и статья Адибека Наржевского — дипломата из Франции о символизме, который сейчас учится в свои 50-60 лет в Сорбонне на бакалавриате на философа. Это удивительный человек, с которым я познакомилась в Париже, человек очень глубокий, вдумчивый, который написал гениальную статью о символах. Я ее перевела с французского, мы публикуем ее. У нас также появилась звездочка, это Орал Арукенова — прекрасный филолог, литературовед, переводчик и уже даже писатель, автор собственной книги. Мы публикуем ее статьи. Мне очень нравится Орал, потому что она великолепно разобрала римские мотивы Ауезхана Кодара. За них не брался практически никто со времен Сергея Кибальника, и вот она взялась и сделала это на высшем уровне, это был высший пилотаж филологического разбора, филологическо-психологического разбора, такого эротического его цикла, который при мне он никогда ни читал.

Также у нас будет Галия Хамзеевна Мямишева в «Тамыре» со статьей «О Деррида», которая настолько гениально написана. То есть этот номер получается очень интересным. Также мы публикуем стихи Нуписа или Нурлана Султанбаева, трагически ушедшего в 17-18 лет, очень талантливого казахстанского поэта и художника, это брат Зиты Султанбаевой и недавно она устраивала выставку «От любви до ненависти» у нас в Алматы, поэтический вечер в память об Игоре Полуяхтове, Жанате Баймухаметове и своем брате Нурлане. И там она оживила его стихи своим прочтением. Я была так тронута, и стихотворениями, и этим поступком, что подумала, что «Тамыр» должен это отразить, то есть и также там будет статья о Магжане Жумабаеве, также статья моего отца о терминах философских, как он их создавал, на основе чего, на основе тюркского корня или западного смысла. Это будет мега номер. С тех пор, как мы издали номер о постмодернизме, я даже уже не знала о чем можно собрать номер, но вот сам год, сами люди стали присылать много интересных материалов — мы собрали целый номер, который собираемся презентовать.

— Известно, что Ваш отец был философом. В чем была философия жизни Ауезхана Кодара?

— Он верил, что время распределяет Тенгри, что нужно уметь принимать и жизнь, и смерть. Он верил в то, что каждая эпоха должна говорить своим языком, должна приносить что-то новое. Чтобы, например, 80-е отличались от 90-х в культурном плане и т.д. Он верил в то, что в современном мире не должно быть дедовщины, что надо давать дорогу молодым, и он сам старался это делать, поддерживать молодых, поддерживать их творчество, переводить их бесплатно. Очень поддерживал и переводил, писал аннотации, проводил вечера и вытаскивал их на свет. Также он считал, что вот эта наша система какая-то должна поменяться, чтобы у нее был прогресс. Чтобы войти в линию прогресса наша старая советская система должна измениться, и подстроиться под современный мир, что без современного мышления невозможно существовать в современном мире и быть по-современному конкурентоспособным, поэтому он пытался быть проводником западной философии в этот мир. Прежде всего, он очень любил Ницше и Хайдеггера, как философов и «Бытие и время» он читал до самой смерти своей, книгу из рук не выпускал, постоянно находил в ней что-то новое. Особенно ему нравилась такая вещь, как Алетейя, просто такое откровение. Ему очень нравится идея Алетейя, час откровения с природой, Богом, самим собой. И сам он был человеком честным — для него честь и чужое достоинство были превыше всего. Он считал, что никто не имеет право ронять чужое достоинство.

Также считал, что все в этом мире имеют равные возможности и каждый может добиться успеха, если поверит в себя, если приложит усилия и сам он, несмотря на свой философский склад ума, был пахарем. Он действительно трудился, был очень трудолюбивым, трудился днями и ночами и все что проповедовал в своих стихотворениях, своих трактатах он применял к жизни, он этим жил. Он был за то, чтобы разные миры понимали друг друга, через диалог, слово, умение услышать друг друга, умение войти в чужую шкуру, умение понять. И для этого он создал свой журнал. И сам он всегда говорил, что его идентичность сложная, что он билингв между двумя мирами и поэтому он должен их соединить. А не маргенализироваться, не отстраняться, не быть чужим среди своих, не быть своим среди чужих, а наоборот постараться сделать чужих своими. Для нас чуждую культуру объяснить и сделать её понятной — вот к чему он стремился, и он верил, что знания — это больше, чем всё-то физическое, что есть.

В этом плане можно сказать, что он верил в мир идей, больше чем в мир вещей. Хотя при этом он был тенгрианцем, тенгрианская философия очень конкретная. Она о том, что «бытие есть, а не бытия нет», и о нем можно даже не думать. И он верил, что он мог потрогать только то, что реально для него. Но также для него был реален его воображаемый мир, который был огромен, который высвобождал его от всего, от всех вещей, которые могли его ограничивать от жизни, литературы, творчества. Он сам действительно давал эти крылья другим людям, он умел в них вдохнуть какую-то уверенность в жизнь. Он считал, что каждый человек в чем-то талантлив, что надо этот талант всегда найти, взлелеять, взрастить и как говорят французы «maitriser» освоить, что талант — это такая вещь, как бриллианты, алмазы и чтобы из него сделать бриллиант, нужно потратить огромные усилия. Его философия в том , что если ты работаешь над собой, то ты сам себе проект и путь, как у соавтора, ты сам себя можешь сделать, ты сам можешь сотворить свою реальность, сам можешь повлиять на то, что у тебя есть. Все это зависит от тебя и ни от кого другого. Он был очень сильным человеком, выносливым, мог переносить тяжелые удары судьбы легко и учил этой силе других. Самая большая его философия в том, то что надо обладать силой духа. И если у человека есть сила духа, то он преодолеет всё.

— Если бы «Казахфильм» решил снять фильм о жизни Ауезхана Кодара, кого бы Вы выбрали на главную роль?

— На роль я бы выбрала человека, который никогда не сдается, которого ни что не может сломать, который всегда идет вперед, у которого есть дух. Я наверное, говорила бы актеру, нет вы не прошли, и если бы это его не сломало, и он мне доказал, что он мегаклассный актер, попытался бы понять моего отца и отразить вот этот дух, тогда бы взяла наверное такого актера. Я не могу назвать имена, потому что я не видела пока что таких актеров, которые могли бы сыграть моего отца, но для меня важно здесь две вещи. Это даже не внешнее сходство, мне очень важно, чтоб этот человек был с внутренним духом, стержнем, верой в себя непоколебимой. И с другой стороны мне важно, чтоб этот человек понимал творчество моего отца, чтобы он им проникся, действительно был как мой отец.

— Большое спасибо, Айман, за откровенную, интересную и насыщенную беседу, желаем Вам успеха и процветания в развитии творческого наследия Ауезхана Кодара, с нетерпением ждем презентации его первого тома и журнала «Тамыр»!