Отен Ахмет. Тетя чистюля

(Рассказ)

Как только колеса автобуса коснулись большого кривого моста, что высится на окраине города, скорость стала замедляться. Бум-бум бубнит мост - под ним зияющая дыра для прохода поездов. Все замедляя свой бег пока взобрался до самого горба автобус тянул изо всех сил, словно это его последний перевал на долгом и утомительном пути.

Сильно шумел мотор. И его невыносимый сиреневый вой, казалось, бременем ложится на плечи до того спокойно сидевших пассажиров. Они переговаривались, шутили, смеялись, а тут разом притихли. Все стали смотреть в окно, видно было, что каждый хочет остаться самим собой. О чем они вдруг задумались? Конечно же о предстоящей втрече, кто с семьей, близкими родственниками, а кто с другом, товарищем. Да что и говорить, когда ты вот так вот возвращаешься с пути-дороги, и если есть кому тебя встречать, разве этого мало человеку, чтобы почувствовать себя счастливым?!

Раньше и у меня были близкие люди, которые искренно радовались моим житьем-бытьем: это – Мира и тетя чистюля – Жамиш апай. С Мирой я в ссоре. Уж давно не видимся. То что мы с ней ходили неразлучной парой, смеялись, целовались – как будто всего этого не было. Если вдруг, невзначай где-нибудь и столкнемся лицом к лицу и то расходимся не здороваясь. А что касается тети чистюли, пусть земля ей будет пухом, еще ранней весной ушла от нас, как говорится, на вечный покой...

х х х

Выйдя в коридор, не обращая внимания на старую женщину, усердно моющую полы, я хотел было незаметно пройти мимо нее, но тут неожиданно раздался ее ласково-певучий голос:

— Доброе утро, сынок.

Я невольно остановился. Обернувшись на приветствие, увидел как она выпрямившись, со светлой улыбкой на лице, с любопытством смотрит на меня. Честно говоря, я избегал с ней даже самого малейшего контакта. Ведь она мне не ровня. А обыкновенная старая женщина, лет под шестьдесять, которых немало на белом свете. Решил скорее отделаться от нее.

— Доброе утро, — сквозь зубы еле слышно промямлил я.

— Да вот решила техничкой поработать. Скучно одной да без дела, хотя и пенсией можно обходиться. А ты где работаешь, сынок?

«Вот ведьма-болтушка, вцепилась как столетний клоп. Нашла дурачка, который будет кивать головой, и смирно все слушать».

— Строитель я, мамаша, дома возводим.

Что я очень спешу, вернее, нет у меня желания с ней разговаривать, видимо, не очень ее волновали.

— Дома, значит, возводишь, — живо подхватила она мой ответ, — это хорошее ремесло, хорошее. А где работает сноха?

— Какая-такая сноха? — невольно удивился я.

— Да вот только что перед тобой из этой же двери я видела молодую женщину. Такая симпатичная, прямо-таки заглядение. Грешным делом подумала, небось конторская. Говоришь не жена она тебе?

— Просто хорошая знакомая.

— Понимаю, понимаю. — Она сделала задумчивый вид, потом неожиданно спросила сколько мне лет.

— О, много, мамаша, я невольно засмеялся, — скоро будет почти тридцать.

— Ого, давно пора жениться, — как будто ее кто обидел, лицом помрачнела, сутулясь, отвернулась от меня. Окунув половик в ведро с водой, начала мыть цементную ступеньку лестничного марша.

Только что я стоял в нетерпении и был зол за то, что она беспричинно задерживает меня. А теперь я поймал себя на том, что не спешу уходить, в надежде услышать не скажет ли она еще чего, более существенного, важного. Но она, как мне кажется, даже не хочет смотреть в мою сторону. Она с половиком в руке увлеченно делала свое дело, только видно было как ее лопатки на спине ходили ходуном.

Мне ничего не оставалось кроме как идти своей дорогой, с чувством человека без злого умысла нечаянно натворившего что-то неладное.

Здоров, и рассудком вроде неплох. Знаю, и мне в один прекрасный день придется соединить свою судьбу с какой-нибудь девушкой. А пока не вижу к тому надобности спешить. В моем понимании, жена, точно как в народе говорят, чемодан без ручки, выбросить жалко, а нести тжело. Я имею ввиду, даже на то, что любая жена вскоре сломает волю мужа, станет домашним деспотом. Понимаю, кормить, одевать семью, и не отставать ни в чем от таких же простых смертных, как ты сам, дело нелегкое. Разве редкость такое явление, когда первоначально горят любовью, женятся, а потом без крыши над головой, в постоянных нехватках быстро остывают, в конце концов становятся чужими друг другу, мол, привет, где мы с тобой виделись?! Значит, прежде чем жениться надо иметь хорошую квартиру и постоянный приличный доход. Правда, у меня есть и то, и другое. Однако...

х х х

Мира медленно прохаживаясь вдоль стен любуется моей новой квартирой. Она у меня однокомнатная, с отдельной кухней. А на солнечной стороне — просторный балкон имеется.

—Ничего, пойдет, — говорит она не скрывая своей радости, — однако, очень уж ты расчетливый. Смотри, у тебя почти все есть: тахта-диван, стол, телевизор, даже холодильник. Только вот нехватает шкафа, хотя бы с десяток книг, и... маленькой бы жены с косичкой, — она вдруг громко засмеялась, — дом был бы как дом, не хуже чем у других.

Одна из стен завешана вся в фотографиях: кинозвезды вырезанные со страниц иллюстрированных иностранных журналов. Мира не удостоила их вниманием, остановилась возле скромного любительского фото, то есть Мира стоит на берегу огромного озера, на восходе поднимается солнце, яркими лучами золотя гладь воды: под босыми, пухлыми ступнями девушки сыпучий, как сахар, белый песок, лицо ее озарено солнцем. Восход дня, чудное мгновение природы выхваченное фото-обьективом, и среди этих чудес – прекрасная Мира, моя Мира.

Я подойдя к ней сзади почти наваливаюсь на ее хрупкие плечи. Она от неожиданной тяжести чуть было не согнулась в дугу, но тут же быстро выпрямилась.

— Кто считать не умеет, тот осел, — говорю я ей прямо в ухо. Ее мягкие кудри на темени, пахнущие только ей свойственной приятным запахом щекочут мне ноздри, вызывая во мне горячии поток нежности. — Поэтому я не собираю книг. Вообще, я скажу тебе, книги врут. Хотя бы о любви. Если верить книге, влюбленные чуть что горюют, и страдают. А в жизни? Ведь одной любовью сыт не будешь. Ты лучше посмотри на эти фотографии на стене. Каждая — лучше ста книг. Одного созерцания чего стоит. Я так понимаю, нет на свете красивее ничего, чем красота женского тела.

— Ладно, не будем больше спорить о книгах... А как насчет маленькой хозяйки?

— Давай не спешить. Она учится, — я поднял Миру на руки и в таком положении, как ребенка перенес на тахту, — всего-навсего на втором курсе. Пока она станет химиком-технологом надо ждать еще целых два года.

— А скажи, Ермек, кто меня уверял, что как получит квартиру сыграет свадьбу? Что, выходит опять перерешил? — спросила Мира напрямую.

— Видишь ли, так велит холодный, но мудрый мой ум, — сказал я ей в ответ, — ну, хорошо, поженились. А дальше? Будем бегать наперегонки по магазинам. Тут еще стирка, а там кухня. Нужно и то, и другое. Одна моя зарплата, сколько бы не тяни как резину, всеравно не хватит. Начнутся ссоры, обиды. Хочешь, не хочешь, придется тебе бросать учебу. К тому же, должен тебя предупредить, я люблю командовать.

— Знаешь, Ермек, иногда мне хочется ненавидеть тебя, — несколько помолчав наконец сказала Мира, — однако не могу. Я у тебя под гипнозом. И сейчас твоя взяла, я сдаюсь. — Она посмотрела на стену развешанную фотографиями. — Только об одном прошу тебя, убери отсюда мою жалкую физиономию, пусть не портит сияющий блеск мировых кинозвезд.

— Не надо нервничать. — Я нежно обнимаю Миру, — будешь нервничать, состаришься преждевременно. Зачем мне какая-то далекая звезда, которую не достать, а вот ты другое дело. Ты красивее всех. Ты любишь меня?

Мягкие, белые руки, словно крылья лебедя, страстно обхватывают мою шею...

х х х

Бывает, живешь в большм городе, в многоэтажном доме, вокруг тьма людей, а получается так, будто никого не видишь и не знаешь. А вот тетю Жамиш не видеть и не знать было невозможно. Она вставала чуть свет, и весь день на ногах: то она во дворе убирает мусор, то в подьезде моет ступеньки лестницы, то стирает и скоблит каракули на стенах оставленные неугомонными сорванцами. Благодаря ее старанию наш двор всегда был чистым. Вскоре все и стар и мал — кто знал Жамиш, прозвали ее с любовью тетей чистюлей.

Только один человек — мамаша Даметкен никак не могла относиться к ней хорошо. Она жила в соседнем подьезде. Ей было примерно лет около пятидесяти. Но несмотря на свой сравнительно небольшой возраст, выгядела непомерно тучной. Она была из племени вечных домохозяек, как говорится, никогда не занималась общественно-полезным трудом. Ее в любое время дня можно было видеть на узкой лавочке у подьезда сидевшей неподвижно, как статуя, и наблюдавшей за всеми холодновато-тяжелым взглядом, что происходило вокруг. Многие удивлялись говоря, когда она успевает отобедать, чтобы не потерять тучность. Ведь она почти не слезала с лавочки. Как бы то не было, любая новость не только нашего дома, но и всего большого двора распространялась через нее, из ее уст. И вот только она одна постоянно высказывала недовольство в адрес тети Жамиш.

— Что ей одной-то нужно. Пенсии что ли мало? Нет, жадность все это, жадность, — твердила она всем.

Накануне женского праздника 8-го марта соседи собрали денег на теплый платок и подарили его тете чистюле. Когда об этом узнала Даметкен она чуть не лопнула от зависти.

— Нельзя дарить ценные вещи. Это противозаконно. Смотрите, я могу пойти в КСК с жалобой, — грозила она всем.

А вот тетя чистюля, что совсем непонятно, насколько я знаю, на все козни Даметкен не только обижается, или ссорится, даже внимания не обращала. Наоборот, как только увидит ее обязательно поздоровается, словом-другим непременно спросит все ли благополучно дома. Словно она ей самая лучшая подруга.

Откровенно говоря, бескорыстное трудолюбие тети Жамиш я считал последствием одинокой жизни. На самом деле представьте человека в четырех стенах, без работы, жуть ведь. Муж ее, как мне рассказывали, не вернулся с афганской войны. Выйти за другого считала осквернением памяти погибшего супруга. А детей не успели завести. Все война... Однако перед такими, как Даметкен зачем снимать шапку, думал я про нее. Вообще, в моем представлении казалось, что тетю чистюлю может обидеть любой, если только захочет. Однажды, я как-то даже высказал об этом самой тете Жамиш.

—Э-э-э, сынок, — ответила она немного печалясь, своим певучим нежным голосом, — человек, пока жив, без человека обойтись не может. Сила у меня еще есть, здоровье позволяет, вот я и стараюсь сделать людям добро. Хоть и маленькое, но добро. Ведь я женщина, без любви, без милосердия жить не могу...

х х х

Тетя чистюля и с Мирой как-то быстро подружились. Каждый раз, когда Мира приходила ко мне, она непременно приглашала ее к себе то на чашку чая просто поболтать, наверное. Видимо, не проблема женщинам несмотря на большое различие в возрасте найти общии язык друг с другом. Их дружба, однако, меня не очень-то импонировала. Мира ей не ровесница и не ровня. К тому же с тех пор, как Мира познакомилась с тетей Жамиш, с ней что-то происходит. Если раньше она всегда соглашалась со мной о чем бы не толковали, в последнее время, вижу, иногда настаивает на своем. Хочет проявить самостоятельность. У меня невольно возникает подозрение, не следствие ли все это дурного влияния тети Жамиш?

День получки, как все смертные я приравниваю к празднику. Поэтому еще днем я позвонил к Мире, предупредив, что вечером пойдем в молодежное кафе на дискотеку. Но когда придя домой, как обычно около семи часов с работы, принял ванну, переоделся, стрелки часов уже пробили восемь, а ее все еще не было, мне стало не по себе.

— Слишком долго ждем, — не скрывая своего раздражения сказал я Мире, как только она наконец появилась в дверях.

— Вообще-то я пришла рано, — ответила она спокойно, — потом решила пока тебя нет, заглянуть к тете Жамиш.

Тут почему-то мне показалось, что она специально пренебрегает моим плохим настроением.

— Тебе можно завидовать, нашла себе хорошую подругу.

Мира и на это отреагировала спокойно.

— Она добрая. Человек!

— Возможно, но она тебе не ухажер.

— Знаешь, Ермек, порой кажется, что ты ведешь меня по дороге в никуда, — неожиданно твердым голосом заявила она. — И тетя Жамиш говорит тоже самое.

Теперь-то все стало ясно. Не так давно я сумел уговорить Миру со свадьбой не спешить. Видимо, она считает себя обманутой.

— Ах, вот как, — сказал я почти злорадствуя, — тогда знай же, ЗАГС для меня сущая формальность.

— Скажи, Ермек, ты действительно любишь меня?

Люблю ли я ее? Возможно. Во всяком случае трудно мне это отрицать. Однако не буду же я перед ней просто так свое достоинство ронять.

— Нравишься, — так неохотя ответил я, выдержав паузу.

— Только лишь нравлюсь. — Она усмехнулась с легкой грустью, — иначе бы... Есть и работа, и квартира.

Наш разговор вроде бы начался с шутки, но реплика за репликой, чувствую как принимает все более серьезный оборот. Однако я уже был не в силах себя остановить.

— Хорошо, распишемся по закону, как пологается. А дальше что? Потом ты постепенно превратишься в служанку. А мне нужна такая жена, которая во всем мне будет равной. Кухарка мне не нужна.

— Перейду на заочное отделение. Буду работать.

— Теперь уже поздно.

— Да, я тебе только лишь нравлюсь, — сказала она потухшим голосом побежденного человека, — на большее, видимо, ты не способен. Прощай и не ищи меня.

Она решительно зашагала к выходу.

Я остался стоять посередине большой, пустой комнаты, один. «Ладно, думал я про себя, скоро сама прибежить». На самом деле мелкие ссоры, короткие размолвки между нами бывали и раньше. Но Мира не умела долго таить в себе обиду. И обычно она всегда первая протягивала руку примирения. А на этот раз... Я ждал ее день, неделю, месяц, потом еще... Мира больше ко мне не приходила.

х х х

Тем временем тяжело заболела тетя чистюля Жамиш апай.

Вот я стою у ее изголовья. Она долго смотрит на меня своими потухающими от болезни и старости, но все еще добрыми глазами, шевелит губами, видимо, что-то хочет сказать.

— Меня дальше лечить бесполезно, — говорит она, наконец с трудом произнося каждое слово, — сердечко вот, не слушается. Кажется, срок ему пришел.

— О, нет, — отвечаю я ей банальностью, — на моей свадьбе вы еще Камажай будете танцевать.

— Спасибо, сынок, за добрые слова, — она силилась улыбнуться, но только сделала кислую гримасу на лице, — закон природы неумолимый. Он не станет спрашивать у тебя согласия. А вот про свадьбу ты правильно сказал. Не надо нарушать порядок жизни. Женись. Мира... Хорошая... — На этом месте оборвалась ее речь. Без того ее очень бледное лицо, казалось, теряет последние кровинки. Рот широко раскрылся жадно хватая воздух...

Ранней весной, вслед за талой водой, когда деревья только запускали первые почки, просыпаясь к цветущей пышнозеленой жизни, одинокая старая женщина Жамиш — тетя чистюля, вдова войны, вот так незаметно тихо скончалась...

Вскоре в составе строительной бригады я уехал в далекую животноводческую ферму. За лето мы там славно потрудились, возведя то в одном, то в другом месте много различных сельхозобьектов. А теперь вот закончив дела всей бригадой возвращаемся домой. На пороге родного города, когда автобус переваливал через кривой мост, все, кто сидел в салоне, вдруг, словно по команде, притихли. В этот миг, наверное, каждый думал о своем сокровенном, так же как это пройзошло со мной.

х х х

Вот наш двор. Чист и уютен. Что за чудо, думаю я озираясь по сторонам и не веря своим глазам. Ведь я хорошо помню, когда я уезжал, в подьездах, по обочинам пешеходных дорог уже накапливался различный мусор, всюду валялись клочки бумаг, битое стекло, куски разбросанного кирпича, домашней утвари... После Жамиш — тети чистюли некому было взяться за скромное хозяйство... Неужели, думаю я, все удивляясь чистотой знакомого двора, нашелся такой человек. Вот она, пожалуйста, мудрость жизни: ушедшему на смену приходит другой. И так бесконечно.

Увлеченный своими мыслями, у подьезда дома я чуть не столкнулся с мамашой Дамкен. Она с мокрой тряпкой в руках, в раздумье, взирала на какие-то причудливые рисунки на дверях, не решаясь как с ними поступить. Увидев меня она сильно обрадовалась.

— Смотри-ка на это, — сказала она указывая на каракули, — на творение рук сорванцов. Человек, не человек. И на животное тоже не похож. А вот Жамиш – тетя чистюля, их не трогала, говоря, что это, мол, инопланетяне... Только и за это ей немало от меня достовалось. Как вспомню сейчас, что я тогда ей говорила, мурашки по спине. Ведь меня бесило в ней даже то, что она не роптала на суровую одинокую судьбу, как-то жила без претензий, спокойно, что при этом умудрялась относиться к людям с любовью, выглядеть жизнерадостной и счастливой. Да, да, счастливой... А на мои несправедливые наскоки она никогда... – здесь у мамаши Даметкен сорвался голос, она вспыхнула, — нет, и я не трону. Если тетя чистюля в этих рисунках находила что-то красивое...— Она без натуги легко поднимая ведро с водой пошла по своим делам.

В этот самый момент, не зная с чего это, вдруг мне почудилось, что под этим необьятным синим куполом неба в огромном городе, в этом многоэтажном большом доме, где люди как в муравейнике беспрестанно то входили, то выходили, я остался один, никому ненужный, один-одинешенек на всем белом свете. Тогда я и ясно понял, что должен немедленно что-то предпринять. Иначе, одиночество в котором оказался я, затянет меня в какое-то мне неведомое, черное болото, и я пропаду совсем. Сердце, предчувствуя грядущую беду, сильно заколотилось. Я вспомнил Миру. Ах, дурачок, ты дурачок, говорил я себе, она была жар-птицей в твоих руках. Зачем ты ее вспугнул...

Нет, я буду ее искать. Найду! Возможно... и найду... А вернется ли она обратно в мои руки...

Перевод автора