Поэзия должна быть странновата… или Орфей голутвинских помоек

(из цикла «Беседы о литературе»)

Начну с печального: «Литературная Россия» сообщила о катастрофическом положении двух старейших (и заслуженнейших) т.н. «бумажных» литературных журналов – «Октябре» и «Арионе» (статья «НАДО ЛИ ЛИТЕРАТУРНЫМ ИЗДАНИЯМ БОРОТЬСЯ ЗА ЖИЗНЬ? Рубрика в газете: ТРУДНО БЫТЬ ОПТИМИСТОМ, № 2019 / 2, 18.01.2019, автор: Евгений БОГАЧКОВ»). Причём «Арион» — это ЕДИНСТВЕННЫЙ на сегодня «толстый» российский журнал именно ПОЭЗИИ. Самое же печальное и совершенно удручающее, что никаких РЕАЛЬНЫХ планов спасения этих литературных изданий ни у издателей, ни у читателей, ни у самих писателей НЕТ.

Сергей Коновалов

Тем не менее (и несмотря ни на что), российская поэзия если не здравствует, то продолжает жить. А что такое ПОЭЗИЯ именно сегодня? В чём её сегодняшний «сермяжный смысл»? И чем она отличается от банального текстового рифмования? Об этом и другом (но непременно «возвышенном») разговариваю с моим давним другом, коломенским литератором Алексеем Кургановым.

Алексей Курганов

— В продолжение журнальной темы: ваше, Алексей Николаевич, отношение и ваше впечатление от сообщения «ЛитРоссии»?

— Отношение и впечатление, конечно, удручающие. Но из эмоций, как известно, кафтан не сошьёшь. Нужно смотреть на жизнь РЕАЛЬНО – а реальность такова, что время т.н. «бумажных толстяков» в их прежних популярности и масштабности, увы, проходит (если не прошло). Повторяю: это печально, это прискорбно, но это ФАКТ.

— А вы сами выход из создавшегося положения видите?

— Вижу. Переход в Интернет. И по итогам интернетовских публикаций выпускать раз в полгода-год бумажные варианты. Так сегодня делают многие литиздания, которые изначально были только виртуальными (например, «Новая Литература», которая сначала выкладывает тексты на своём сайте, а уже по итогам публикаций выпускает бумажный вариант).

— Но согласятся ли на это тот же «Октябрь», «Москва», «Наш современник», «Арион»…

— Их согласия не требуется. Поскольку вариантов у них всего два: или закрываться или «обинтернечиваться».

— И что странно: в то время как литиздания всероссийского масштаба закрываются, издания т.н. местечковые (областные, городские, поселковые) чувствуют себя вполне сносно.

— Ничего странного. Иные масштабы, иные требования. Да и денег на местечковые издания достать легче, особенно если редактор дружит с местной администрацией, а через неё с местными коммерсантами.

— Поговорим о вас, Алексей Николаевич. В советские времена на радио была такая передача – «На поэтической волне». Нынешний год начался для вас именно что «поэтической волной»: в начале года в немецком издательстве YAM Publishing вышел в свет сборник ваших стихотворений «Голутвин-Сити», и в январском же номере опять же немецкого литературного издания «Зарубежные задворки» опубликована подборка ваших стихотворений «Не давайте мужа Анне Дзакео!». Оставляю за скобками вопрос, почему именно немцы вас так трепетно полюбили, спрошу о другом: вы до сих пор не считаете себя поэтом?

— До сих пор. И, как говорится, присно и во веки веков. А что касается немецких изданий… Не ради похвальбы – справедливости для: несколько моих стихотворных сборников вышло и в Канаде, в издательстве ALTASPERA Publishing

— Он — видный деятель культуры.

Он много книжек пишет впрок.

Сонеты, драмы, оды, стансы.

Похож на валяный сапог.

Весь стиль его, такой удобный,

Такой знакомый временам.

Такой уверенно-смиренный,

Как он и сам. На гОре нам,

И всем читателям в унынье.

Но мы при чём? О нас ли речь,

Когда заходят разговоры

О том, что надобно беречь

Традицьи той литературы,

Что нам завещана в века!

А музы что? Молчите, дуры!

До вас ли щас, когда близка

Услада блеска славных грамот,

Медальки, что на грудь полно

Навесить можно без стесненья.

Никто ж не скажет, что г.вно

Давно ты пишешь-сочиняешь,

Что скулы сводит от тоски.

Что лучше б пил ты водку с пивом…

Возьмём бутылку, мужики?

(стихотворение «Так называемому успешному литератору»)

Можете считать ЭТО моей принципиальной творческой позицией.

— Ваша извечная язвительность уже не делает вам, Алексей Николаевич, чести. Но вопрос в другом: почему же в таком случае немцы издают ваши книжки и публикуют ваши подборки?

— Вопрос к издателям и редакторам.

— А вы сами как определяете свои то ли поэтические, то ли стихотворные тексты?

— А это неожиданно интересный вопрос. Хотя ответом на него я ни разу не задавался (или не озадачивался. Как правильно?). Пишется и пишется — и слава богу, что пишется. Сочиняется и сочиняется. Ну и ладушки. Совершенно спокойно обхожусь без пафосных определений. Хотя недавно в одном уважаемом литературном издании прочитал такой термин — «прозопоэзия». Нелогично, поскольку проза и поэзия — это два ПРИНЦИПИАЛЬНО разных вида литературы. С другой стороны, совершенно логично, поскольку и то, и другое есть ЛИТЕРАТУРА. И, наконец, красиво и привлекательно в своей непонятной загадочности. Может, я пишу именно в этом виде (или это уже жанр)?

— Может. Я вот что заметил: у вас совершенно нет стихов (или, как вы сами определяете, рифмованных текстов) о патриотизме. Почему?

— Потому что точнее, чем Тютчев («умом Россию не понять… В Россию можно только верить»), всё равно не скажешь.

— Я не о точности и не об уме. Патриотизм сегодня – модная тема…

— Я не модный. И никогда модным не был. И что касается патриотизма, то мне больше по душе слова Пушкина из его письма к Вяземскому 26 мая 1826 года из Пскова и в Петербург: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство.».

— А что же вы, Алексей Николаевич, не цитируете дальше? «Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и <бордели> — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница.».

— Только не говорите, что вы, Сергей Владимирович, запомнили ЭТО наизусть.

— Не запомнил. Знал, что задам вам вопрос о патриотизме, поэтому и подготовился. И из этого письма можно однозначно утверждать, что Пушкин был русофобом.

— Стоп. Сейчас и Тургенева будем вспоминать, и Набокова с Буниным… Ярлыки навешивать мы все – большие мастера. Поэтому предлагаю не уподобляться так называемым «экспертам» из бесчисленных телевизионных ток-шоу, которые изображают из себя великих мыслителей, а на самом деле – обыкновенные болтуны. Давайте исходить не из умозаключений, а из факта. Письма Пушкина к Вяземскому есть ФАКТ. Остальное пусть домысливают сами читатели.

— Эка вы ловко прикрылись читателями! В таком случае, умом Россию действительно не понять!

— Зато сегодняшних «патриётов» — запросто.

— Мне евреи не враги.

Мне они – соседи.

Дядя Изя, тётя Соня,

Внук их, Фимка Кац.

И во сто мильонов раз

Мне они милее,

Чем ведущие-телЕ,

Два забавных лба,

Что Вовуньчиком зовут,

А второй – АндГюшка.

Что мозги нам засира,

Каждый день подряд.

Первый – теле-патриёт.

Так Россию любит,

Что с гранатою под танк,

Лягет, не моргнув.

А второй – смешуньчик-шут.

Резвый хохотуньчик.

Тоже вроде патриёт.

Вроде. А чего ж!

Ну, а как же без ля-ля

Нынче патриётам?

Тем, которые «телЕ»

В голубой экран?

(стихотворение «Мне евреи – не враги, или Кстати, о теле-патриотизме»)

Кстати, о патриотизме. Один мой постоянный критик (и он же, как и положено, постоянный читатель) как-то года два назад назвал меня «певцом голутвинских помоек».

— Под Москвою (извините),

А точнее, за Москвой.

Смотрит ввысь Голутвин-Сити

И качает головой.

Кто такой? Или что такое?

Так. Явление души.

По Голутвину гуляю,

Пожираю беляши.

Пиво пью. И даже водку.

Это край души моей!

И нагадил мне на шляпу

Здешний дерзкий воробей…

(стихотворение «ГОлувин-Сити»)

Горжусь сиим почётным званием. А как же! Родина!

(Пояснение: Голутвин – привокзальный район подмосковной Коломны).

— «Певец» это безлико. Лучше Орфей.

— Согласен. Одна беда: на лире я не играю. Равно как и на прочих музыкальных инструментах.

— Зато на нервах критиков — постоянно и с неослабевающим раздражением. С чем вас, Алексей Николаевич, и поздравляю.

Так я же им, критикам, постоянно даю пищу для ума (или возможность для тренировок. Чтобы на мне оттачивали своё критическое мастерство). И уж кстати, о пушкинско-вяземской переписке. Вот ещё одно любопытное:

Из письма (май, 1824) А. С. Пушкина (1799—1837) к его другу поэту Петру Вяземскому:

«Твои стихи к Мнимой Красавице (ах, извини: Счастливице) слишком умны. — А поэзия; прости Господи, должна быть глуповата».

— Это то письмо, на которое Новелла Матвеева откликнулась, что « поэзия должна быть глуповата, но сам поэт — не должен быть дурак»?

— Именно. Матвеева, конечно, права: дураком быть не нужно. Потому что НЕПРОДУКТИВНО и вообще хлопотно. А вот странным Поэт, как правило, и бывает, и есть.

— В смысле?

— Поэт (повторяю: Поэт, а не рифмосочинитель!), как правило, живёт в своём, созданном им самим для себя мире. Нет, этот мир не оторван от мира РЕАЛЬНОГО — но в то же время он свой, индивидуальный в который посторонним вход закрыт. Вот, например, Платон Самсонович из фазиль-искандеровского «Созвездия Козлотура». Помните? «Интересное начинание, между прочим!». Да, чудак, да, малохольный – но чудак безвредный, упёршийся всеми своими мозгами в этого самого гибрида тура и козы. К сожалению, в жизни такие люди испытывают от своего чудачества больше неудобств и даже горестей, чем счастья и удовольствий.

— Что за люди? Что за раки?

Дым струится по пивной.

Пробежали две собаки.

Время славное – «застой».

Я – студент второго курса.

У меня любовный пыл.

Щи в столовой из капусты.

Мяса в щах, конечно, нет.

Нет так нет. Пожрём без мяса.

Нам любые щи с руки!

Но зато смотрю в экране:

Штирлиц, Брежнев, «Знатоки»!

Да, так было. И пропало.

И давно такого нет.

Год до пенсии остался,

Я бреду в обед в буфет.

Там – жюльен и капуччино,

И салат из лососин…

Жизнь и партия едины!

Только я всегда один

И тогда, и щас, и после…

Впрочем, с «после» не спешить.

Дай пожму, Борисыч, руку!

Нам бы выпить-закусить

Как тогда, в «застое» славном,

Где сбывалось всё с руки.

Нам приветливо махали

Штирлиц, Брежнев, «Знатоки»

Из экрана голубого.

Без надежд и перемен.

Был я членом комсомола.

Был Борисыч тоже член

Нашей партии лукавой,

Что звалася - «рулевой»…

«Василёк». Три рака. Пиво.

Два по двести. Всё. «Застой».

( стихотворение «Восьмидесятые»)

— Другая масштабнейшая тема – ЛЮБОВЬ. Вот здесь вы порою – ас! Например:

— У меня сегодня праздник.

Я от счастья гнуся.

Нынче пустит ночевать

Пирожкова Дуся.

Я её уговорил,

Страстностью потея.

Может, тело мне помыть

Отваром шалфея?

Чтобы пОтом не вонять

При любовных ласках.

Или хрен с ним, с шалфеЁм?

Дуся просто сказка!

В ей – арбузные грудЯ!

А какой затылок!

Плечи – нет плечЕй пышней!

Я пред ней – обмылок!

(«стихотворение «Дуся и гвоздь»)

Или:

— От счастия страстью пылая,

Я к вам прижимался в стогу,

Что рядом, за стенкой сарая,

Согнувши в колене ногУ…

Какие на вас панталоны!

Как ланиты у вас!

И гордо сверкает в экстазе

Лилово-стеклянистый глаз!

Я вас обнимаю за булки,

Дыша, словно слон, глубоко..

Мычит у сарая корова.

Корова даёт молоко…

( стихотворение «Как хорошо страдать на сеновале…»)

— Как говорил Фима Рахлин из войновической «Шапки» «да, это у меня удачно получилось…». И что характерно: никакой пошлости! Сплошной эстетизм, йетить-вас-разъйетить!

— Кто бы спорил (имею в виду эстетизьм. С мягким знаком). Спасибо, Алексей Николаевич, за , как всегда, интересный разговор с, как всегда, неоднозначными выводами и мыслями. А закончить я его хочу вопросом, приторней которого (а значит, и противней) для человека пишущего быть не может: ваши творческие планы?

— На противный вопрос будет не менее противный ответ: только что составил очередную подборку своих рифмованных текстов, которую назвал просто-таки замечательно и, что говорится, на злобу дня – «И вот я, наконец, в колбасном магазине!». Надеюсь, скоро она будет опубликована.

— Злоба скорее не дня, а желудка… Не поделитесь новеньким-гениальненьким?

— Сами же только что говорили об эстетизме. Который без мягкого знака. В котором одна сплошная твёрдость. Плюс странность.

— И опубликована новая подборка будет опять в немецком издании?

— Что делать, если немцы быстрее своих российских коллег разглядели мои выдающиеся поэтические способности!

Сергей Коновалов,

культуролог,

г. Коломна, Московская область