Иси Меликзаде. Талимсан

В Борчалы Агарагим провел всего одну ночь.

Тоже глупость, ей-богу, - вчера приехал, а сегодня кати обратно. Хоть бы денька три погостить здесь, отдохнуть от бакинского шума, от городской суеты, подышать чистым воздухом, попить вкусной родниковой воды. Когда он, нехотя подойдя к машине, сел за руль, теща снова стала его упрашивать, чтоб не уезжал, но ей ответила Перване: «Нельзя, мама. В понедельник у него дела».

«Плевал я и на их дела, и на понедельник!» - тронув машину, мысленно выругался Агарагим, но тут же подумал, что не очень-то на них плюнешь, в понедельник он должен принимать экзамены у заочников...

Агарагим глядел на плоские сероватые холмы, тянувшиеся вдоль шоссе, и думал, какая это, в сущности, мука - часами одному сидеть вот так, за рулем. Когда ехали в Борчалы и рядом были жена и дочка, те же самые холмы не казались такими безрадостно-серыми, и дорога не была такой закрученной, и асфальт не так слепил глаза. Колеса, и те шуршали иначе, а сейчас прямо как фонтан какой - плещет, баюкает, сон навевает. Подумать только: больше четырехсот километров! Крути и крути баранку... Агарагим сразу затосковал, но тут же одернул себя: нельзя четыреста километров тосковать да злиться - сердце лопнет. Успокоиться надо, чем-то отвлечься. А в конце концов, подумаешь - далеко!.. «Жигули» новые, что им четыреста километров? Колеса шумят? Включи приемник. Запусти магнитофон. Какого черта приобретал ты тогда японский магнитофон, тысячу отвалил спекулянту?

Агарагим нажал клавишу, и грубоватый низкий голос турецкой певицы, похожий на голос подвыпившего мужчины, наполнил салон, заглушив водопадное журчание колес.

Агарагим слушал грустную песню, и мысли у него были невеселые. Да... Целый месяц куковать одному в трехкомнатной бакинской квартире. Целый месяц - ни жены, ни дочки. Сам себе чай вскипяти, сам обед свари, сделай уборку, на базар съезди... Ну, допустим, зайдет иногда старший брат, ну и что - все равно одиночество есть одиночество.

Каждый год повторяется одно и то же. Перване, как кончились в школе занятия, берет дочку - и к своим, в Борчалы, а он один торчит в Баку в ожидании отпуска. Этим летом впервые отправил семью не поездом, а сам отвез на новеньких «Жигулях». Хорошая вещь машина, где захотел, там и остановился - отдыхай себе. И езжай куда хочешь: в горы, в сад, в лес... Вот только характер у Перване, трудно с ней - вроде бы молодая женщина, а чтоб куда-нибудь на курорт... Он бы куда хочешь жену повез, хоть за границу. Путевку достать - раз плюнуть, позвонил, и все. Так нет же, ей не надо ничего, кроме Борчалы.

- Но, понимаешь, старики так ждут! Побуду с ними два месяца в году, для них это счастье. Ведь у них никого, кроме нас! Ну сам подумай!

Агарагим прекрасно понимал жену. Конечно, два месяца в году погостить у родителей, порадовать стариков - хорошее, благое дело. И все же сейчас он пришел к решению: нельзя до такой степени быть под башмаком у жены, больше он не согласен весь отпуск торчать в Борчалы. Раньше хоть машины не было, руки были связаны, теперь, слава богу, и машина есть, и деньги. Погостили у стариков недельку-другую, ну и хватит, сели в «Жигули» - и в путь, смотреть новые места. А иначе чего ради покупать машину? Кучу денег потратили!

«Вы уж меня простите, дорогие тесть с тещей, но я хочу жить своим умом».

Агарагим облегченно вздохнул, как человек, пришедший наконец к трудному решению, поглядел на дорогу и увидел, что подъезжает к Казаху. Впереди стоял памятник-самолет, он так сверкал на солнце, что казалось: это не самолет, а крылатое солнце опустилось на постамент. Это был памятник первому летчику-азербайджанцу.

Молодцы казахчане, не забыли в повседневной суете о погибшем герое-земляке!

Возле памятника дорога разветвлялась. Налево уходило главное шоссе - на Казах; это была его, Агарагима, дорога. Направо уходила дорога поуже, и на ней вдалеке желтело что-то похожее на копну сена: Агарагим разглядел, что это не копна, а грузовая машина, так заваленная сеном, что не видно было даже кабины.

Подъехав к развилке, Агарагим выключил магнитофон, сбавил скорость, объехал стоящую у развилки машину, и вдруг - удар!.. Правое стекло разбилось, осыпав осколками сиденье. Сперва Агарагим не понял, что случилось, а когда понял, почувствовал вдруг такую боль, будто в спину ему вонзили нож. Он с трудом вылез из машины, ноги его не слушались.

Правое переднее крыло было смято, передняя дверца вогнута внутрь, правый фонарь разбит вдребезги. Еще не придя в себя, с бьющимся сердцем Агарагим взглянул на грузовую машину. У подножки кабины, замерев от ужаса, стоял тщедушный парнишка. Он был настолько худ и хлипок, что, если б не черные, в ниточку, усы, можно было бы подумать - мальчишка.

Боль не отпускала, руки тряслись, коленки подгибались.

- Ты что же наделал, а?! - сказал Агарагим, и ему показалось, что слова эти не выговорились - застряли где-то внутри. Но парень его услышал.

- Не знаю, дядя, - сказал он дрожащим голосом. - Не видел! Ей- богу, не видел!

От роду он такой глазастый или от страха глаза вытаращил? А ведь, пожалуй, и у него сейчас глаза не меньше. Бывало, в жизни туго приходилось, и страшные моменты случались, но эта боль!.. Такой боли Агарагим не испытывал никогда. Хотелось лечь прямо тут. И лег бы, если б не замухрышка этот. При нем Агарагим не мог разрешить себе расслабиться. Ну вот что делать? Изматерить этого недоноска или излупить его? И откуда она на его голову, эта машина с сеном?!

И тут Агарагим поневоле вспомнил Перване. Сколько раз жена говорила ему: «Повесь в машине талисман: от сглаза охранит и от беды спасет». Разумеется, Агарагим не верил ни в сглазы, ни в талисманы, ни в прочие подобные глупости, а вот сейчас впервые пожалел, что не послушался жену.

- Ты что, слепой? - спросил Агарагим, стараясь не показывать, что его всего колотит. - Не видел, что я еду?

- Не видел! В том-то и дело. У меня заднего зеркала нет... Да еще сено... Хотел свернуть... - Немного осмелев, паренек подошел ближе. - Слава богу, хоть вы целы. - Он оглядел смятое крыло, вдавленную дверцу. - Это мы выправим. Клянусь! Только, дядя... Не поднимай скандала! А? Ради бога!

Агарагим поглядел по сторонам. Всегда такое движение, а тут, как назло, пусто. Никого, чтоб засвидетельствовать, что он, Агарагим, нисколько не виноват в происшедшем.

Парень тоже поглядел вокруг.

- Дядя! Уедем, пока зеваки не собрались! - он глядел на Агарагима большими испуганными глазами.

Агарагим покачал головой.

- Будем ждать автоинспектора.

- Зачем? Починю я твою машину! Все расходы на мне. Починю! Даже и следа не останется.

Но Агарагим прекрасно понимал, что машине прежней не быть, и это приводило его в бешенство. Наорать бы как следует на этого разиню, но голос Агарагима звучал мягко, укоризненно, и он сам не понимал, почему. От бессилия перед случившимся, от собственной слабости Агарагиму хотелось реветь.

- Что ты тут выправишь? - сказал он, махнув рукой. - Изуродовал машину. А я завтра в Баку должен быть. Ну что теперь делать?

Парень молчал. Сказать ему было нечего.

- А может, поедем к нам? - неуверенно проговорил он. - Сегодня же и починим.

Агарагим не ответил, и парень чуточку осмелел:

- Дядя! Ну что тебе проку, если я из одной беды - да в другую?.. У меня и так все ни к черту... Отнимать у человека кусок хлеба?.. Прошу тебя, едем. Пока не набежали... - Парень затравленно огляделся. - Езжай за мной, а? - Он встал на подножку грузовика. - И не сомневайся ты, ради бога, все будет в порядке.

Агарагим был как не пробудившийся от сна, когда еще не совсем воспринимаешь окружающее. Ехать за машиной или ждать? Кого ждать, чего ждать? Автоинспекцию? До вечера тут проторчишь. Да что проку от инспекции? Не дадут же они ему новую машину. А этот заморыш, может, и впрямь починит? Да...

Грузовик постепенно удалялся. Агарагим смотрел ему вслед, не зная, на что решиться. И ехать за парнем было глупо, и здесь торчать совершенно бессмысленно. Сам не понимая как, Агарагим оказался в машине. И вдруг грузовик исчез из виду. Агарагим нажал на стартер.

«Еще удерет, чего доброго!..» Но машина остановилась за поворотом дороги, и парень, высунувшись из кабины, махал ему рукой, мол, сворачивай!

Они проехали несколько деревень, почти сливающихся одна с другой. Потом с асфальтированной дороги свернули на узкую грунтовую. У самой деревни Агарагим увидел дощечку с названием, бросил на нее косой взгляд: «Алпоуд», вздохнул и покачал головой. «Уж если деревня так называется, можно себе представить ее обитателей. Алпоуд - надо же!..»

Они въехали во двор, обнесенный живой изгородью. Парень выпрыгнул из машины.

- Добро пожаловать! - сказал он, подходя к Агарагиму, уныло сидевшему за рулем. И, обернувшись к дому, крикнул: - Мама! У нас гость!

Агарагим вылез из машины и увидел, что на веранде на деревянном топчане сидит тучная пожилая женщина. Женщина взяла лежащую рядом косынку, повязала голову и, кряхтя, поднялась.

- Милости просим! - сказала она, выйдя на крыльцо.

Двигалась женщина трудно, будто стреноженная - казалось, ноги не в силах выдержать тучное ее тело. Длинное широкое платье делало женщину еще массивней. Подойдя, она протянула Агарагиму руку и, тяжело дыша, сказала:

- Здравствуй, дорогой!

Агарагим молча кивнул. Зачем ему вступать в беседу с незнако-мыми людьми. Если б не этот поганец с сеном, он, может, никогда в жизни и не узнал бы, что есть на свете деревня Алпоуд, не увидел бы эту толстуху с ее брюхом, мощными складками, свисающим под платьем, с ее огромными, тяжко колышущимися грудями. И жил бы, горя не знал. Обитают эти люди в одной с ним стране или на другом материке - в Африке, например - ему от того ни холодно, ни жарко.

- Проходи, пожалуйста! - приветливо повторила женщина, видя, что Агарагим остановился в нерешительности. У нее было совершенно круглое темное лицо, грубоватое, похожее на мужское, один глаз до половины затянут был белой пленкой.

Агарагим что-то пробормотал себе под нос.

- Невестушка! - крикнула хозяйка, обернувшись к дому. - Стул гостю!

Молодая женщина появилась так быстро, будто со стулом в руках стояла наготове за дверью. Проворно поставила стул под грушей и так же быстро вернулась в дом.

Агарагим подозрительно огляделся: почему они так встречают незнакомого человека? Поискал глазами парня. Тот стоял возле грузовика и сосредоточенно курил, к нему жалась девочка лет трех; держа в руках куколку, она снизу-вверх смотрела на парня, но тот, похоже, не замечал ее. Агарагим тоже не понял, откуда взялся ребенок. Впрочем, размышлять об этом было некогда, нужно было как можно быстрей привести в порядок машину.

Носком ботинка парень придавил окурок и, раскинув руки, пошел к поклевывающим зерно курам. Куры, кудахча, бросились за хлев. Через минуту парень появился с двумя петушками в руках.

У Агарагима пересохло во рту, внутри горело; казалось, в тот момент, когда машины столкнулись, в животе у него вспыхнул огонь и теперь медленно поджаривал его изнутри.

- Воды не найдется? - спросил Агарагим, когда парень прирезал петушков. - Попить...

- Конечно! - парень просиял. - Сейчас! Хоть пей, хоть плавай! - И, взбежав на веранду, он налил из кувшина стакан воды.

Отвернувшись, Агарагим жадно пил, и ему казалось, что, протекая внутрь, вода шипит там, как на раскаленных углях. Он мог бы выпить еще, но лишний раз говорить с ними не хотелось. Возвратил парню стакан, хотел было поблагодарить, но тоже не стал.

- Как тебя зовут, дядя? - несмело спросил парень.

Агарагим нехотя назвал себя.

- А меня зовут Биннет. - Парень улыбнулся, словно радуясь состоявшемуся знакомству. - Ты тут пока отдохни, а я за мастером... Только бы дома застать! Его же на части рвут. Любую машину может. И выправит сам, и покрасит... Такой мастер!

Агарагим промолчал скептически. Не верилось, чтобы в деревне с названием Алпоуд мог оказаться хороший мастер.

Биннет поднялся на веранду и что-то сказал дремавшей на топчане женщине. Та заохала, хлопнув ладонями по коленкам.

- Да не ругайся ты! - бросил парень, сбегая по ступенькам. - Я ж не нарочно.

Биннет ушел, а Агарагим уселся под грушей. От нечего делать оглядел двор и отметил, что он большой, даже очень. Правда, кроме дома и старого хлева, других строений нет. За домом тянулся сад с фруктовыми деревьями, тоже большой, можно было подумать - колхозный.

Хозяин такого сада не должен сидеть без денег. Вон у них и кур бессчетное количество. А раз хлев, значит, и корова есть, а может, и буйволица, овцы... Не бедняки, одним словом.

Молодая хозяйка поставила перед Агарагимом табуретку, накрытую чистой салфеткой. Принесла чай в армуду.

Ни разу даже краешком глаза не взглянула она на гостя. Зато он успел рассмотреть ее - и диву давался, что в деревне с названием Алпоуд может жить такая красавица. Губы - как спелая вишня, глаза ясные, чистые. Быстрые движения, высокая грудь...

Присев па корточки возле веранды, молодая женщина стала ощипывать петушков. Агарагим искоса поглядывал на нее.

И эта красотка - жена Биннета? И чего ради она вышла за такого плюгаша?

Стоя возле «Жигулей», девчушка ныла, выпрашивая что- то. Женщина оставила работу, подошла к ребенку и осторожно отворила дверцу. Девочка мигом сунулась в машину и вскарабкалась на переднее сиденье. Агарагим разозлился: «Надо же! Как своим добром распоряжаются!»

К чаю он не притронулся. Томясь бездельем, встал, подошел к «Жигулям». Взглянуть не на машину, на нее глядеть было нечего. На девочку. В машине было жарко, но девочка сидела смирно, замерев с куклой в руках. Она была похожа на отца, особенно глаза - огромные, как черешни. Короткие кудрявые волосы вились у нее мелко, как у новорожденного ягненка. А кукла... Кукла была необыкновенная - Агарагим отродясь таких не видал. Тряпочная голова надета была на палочку, на круглом лице нарисованы нос, рот, глаза... Плеч у куклы не было, на их месте были приделаны пышные рукава. Платье сшито было из нарядной гофрированной ткани, и Агарагим почему- то подумал, что эту смешную куклу смастерила красивая женщина с красными, как спелая вишня, губами.

- Ты откуда сам-то, сынок?

Агарагим вздрогнул и обернулся. За спиной у него, тяжело переводя дух, стояла толстая женщина.

- Я бакинец.

- Служишь там?

- Преподаю в строительном институте... Физику.

- И слава богу! - Видимо, женщине тяжело было стоять. Упираясь руками, она опустилась на траву. - Мать, отец есть?

- Нет, только старший брат.

- Тоже служит?

- Да, - ответил Агарагим и почувствовал, что сказал мало, пусть не думают, что он сирота какой-нибудь. - Высокий пост занимает, - прибавил Агарагим.

- Дай бог еще выше подняться!

Агарагим понимал, что хозяйка пытается завести разговор, хочет сказать что-то ему - иначе не притащилась бы на другой конец двора, едва передвигая ноги.

- Женатый, сынок?

- Да. И дочка есть... Пять лет...

Женщина поглядела на «Жигули», вздохнула.

- Чтоб у него руки отсохли!.. - Она покачала головой. - И что за невезучий парень! Как родился - одни только беды. До десяти лет всеми болезнями переболел, всеми!.. Говорили, не выживет - выжил... А толку? Вон какой получился. Наказал бог... У других дети выучатся, на должность поступают. Этому и ученье-то никак не давалось. И то сказать, отца нет, чтоб палкой к ученью приохотить, раз сам не желает. Пять годочков ему было, погиб наш кормилец. Отару перегонял... А я что ж... В совхозе работала - не в совхозе, тогда еще колхоз был, - уйдешь утром, вернешься затемно...

Агарагим спросил - и чего взбрело на ум? - сколько Биннету лет.

- Ему-то?.. Стало быть, так... - вслух начала подсчитывать старуха. - Старшему моему, Эфенди, сорок исполнилось. Дочка младше его - в соседнее село замуж выдана, четверо детей уже, - она, стало быть, на три годочка моложе. А Биннет через три года после нее родился.

Получалось, что Биннету тридцать пять лет. «Всего на три года младше меня, - подумал Агарагим, - а зовет дядей. Плюгавый, щупленький - маленькая собачка до веку щенок».

Женщина вздохнула, обратив лицо к небу. Агарагим подумал, что ее затянутый пленкой глаз ничего не видит и что, наверное, второй глаз постигнет та же участь.

- Уж натерпелась я, пока их вырастила... Теперь-то на пенсии, двадцать три рубля получаю... Да хоть бы и не получала... Много ли мне надо? Эфенди в совхозе трактористом работает, свой дом, мать не оставляет, возьми всевышний от моей жизни да ему прибавь! И на дочку жаловаться грех. А вот этот... - Уголком косынки женщина вытерла слезу, скатившуюся из здорового глаза. - Ноги- то у меня, видишь... Ревматизм замучил... И он, несчастный, век мой укорачивает...

У Агарагима не было ни малейшего желания выслушивать ее жалобы. Зная себя, он боялся смягчиться, пожалеть парня. Раздраженно взглянув на часы, он хотел отойти, но женщина, почувствовав его намерение, шмыгнула носом и снова заговорила:

- Работать никак не приладится. Сперва в совхозе работал, потом на железную дорогу подался. Потом уж Эфенди к себе его взял, на тракторе обучил... И оттуда сбежал. Бросил трактор. Слонялся, слонялся. Слава богу, в армию взяли. Вернулся, бумагу привез - шофер, выучили там. Дали ему в совхозе старенький грузовик. Ничего, одумался вроде, стал работать. Что ж, думаем, раз такое дело, женить надо парня. Высватали ему хорошую девушку, - старуха кивнула на веранду. - Дочку ему родила, вон в твоей машине сидит - забавляется... Вторым тяжелая ходила, а тут опять ему, невезучему, беда: машина перевернулась. Подбили его спекулянты, глупого, деньгами заманили... Нагрузили капустой машину, да и погнали ночью в Армению. Только, видно, Бог-то следил за ними, свалилась машина в ущелье. Один аферист руку сломал, другой ногу покалечил, а наш хоть бы нос раскровенил!.. Посадили, год дали. А невестка, как посадили его, давай горевать!.. С утра и до ночи льет и льет слезы, никак успокоиться не может. Горевала, горевала - и мертвенького родила... Мальчик был...

Агарагим взглянул на невестку хозяйки и подумал: как же должен быть ненавистен он этой женщине, если даже не взглянула ни разу, «здравствуйте» не сказала. И эта, толстая, тоже зла на него, беду в дом принес. Он едва удержался, чтобы не начать оправдываться, объяснять, что ни в чем не виноват, что, желай он им зла, он их Биннета инспектору немедленно передал бы. Вот тогда уж помучился бы...

- Пришел из тюрьмы, - вздохнув, продолжала старуха, - просил, уговаривал, чего только не делал, чтоб машину дали. Дали!.. Только машиной-то не назовешь, дыра на дыре, заплата на заплате. День работает, пять дней чинит... Сегодня утром и говорит мне: выходной, мол, поеду, сенца привезу скотине. А я как чувствовала, не надо, говорю, сынок. Я сон плохой видела. Да и знаю, всегда же с ним что- нибудь... Поехал. Ну вот, что теперь делать с ним? Где у него деньги за ремонт платить?

У Агарагима кончалось терпение. Солнце уже ушло со двора и виднелось лишь вдалеке на горах. Немного погодя оно скроется за вершиной, упирающейся в самое небо, и наступит вечер.

Старуха взглянула на него, вздохнула и, с трудом переставляя непослушные ноги, направилась к дому. Видимо, все сказала, что хотела. Теперь уж как гость решит.

Взревывая и отчаянно дымя, во двор ворвался «Москвич».

- Слава богу! - выпалил Биннет, выскакивая из машины. - Вот он, Аждар!.. Нашел...

Сидевший за рулем человек отворил дверцу машины, спустил ноги и, как старому другу, во весь рот улыбнулся Агарагиму; спереди у него было всего три зуба - два снизу, один вверху. Голубовато¬мутные, пьяные глазки его светились радушием. Он был такой же тощий, такой же невидный, как Биннет, и так же трудно было определить его возраст.

- Ну, выходи же, ей-богу! - поторопил его Биннет.

- Добро пожаловать... Дорогой гость... - держась рукой за дверцу, с трудом выговорил Аждар. Шагнул вперед и протянул Агарагиму руку. - Ты не тужи, браток... Машина... Это я мигом... Эта машина? Эта, да? - Аждар, пошатываясь, направился к «Жигулям».

Биннет вынул из машины дочку, стряхнул с сиденья осколки стекла.

Упершись одной рукой в бок, Аждар пристально рассматривал «Жигули», а Агарагим тем временем оглядывал его «Москвич». Битый, погнутый, весь в заплатах... Ни задних сидений, ни стекол в дверцах; на ходу неплохо продувает - не машина, а словно утильсырье. Не верилось, чтоб хозяин такой машины был мастером по ремонту автомобилей.

- Так... - Аждар внимательно оглядел побитые места. - Это пустяки... - сказал он Биннету. - Ерунда, слово даю, ерунда. - Он уселся на траву и вытянул ноги. - Я... Это... Закурить... Хочу, - и он сунул в рот «Аврору».

- Слушай, да он же пьян! - шепотом сказал Биннету Агарагим.

- А он всегда такой, - таким же шепотом ответил Биннет. - Он же на винном заводе работал... Только он все равно... Он соображения не теряет. Он, знаешь... Он за пятерых один сделает и не охнет. Руки золотые. Ты не волнуйся, он ее за час поправит. Как новая будет!

- Эй!.. Биннет, - Аждар глубоко затянулся и оперся на локти, - чего там шепчетесь? Он думает, пьяный? Ха, пьяный!.. Я Аждар, не кто-нибудь... Ведро выпью, а иголочное ушко прострелю. Ты скажи ему, гостю, скажи. Скажи, это Аждар! - он стукнул себя кулаком в грудь.

- Да я уж сказал, - Биннет засмеялся.

- Ну тогда водички принеси, нутро горит.

Биннет пошел за водой. Аждар, послюнив палец, загасил папиросу, бросил окурок через плечо и сел.

- Браток... Ты... Это... Ты не горюй. Ясно? Чего горевать, если есть Аждар? Сейчас... Как новая будет... Со склада... Биннет мне родня, ясно?.. Я все сделаю... И ни копейки... Ясно? С родственников не беру... Деньги... Что они, деньги? - Он вздохнул, поскреб заросший щетиной подбородок, взглянул на «Жигули», потом на небо, потом повернулся и поднял глаза на гору за деревней. - Вон гора, видишь?.. Гокезен называется... Не слыхал?.. Видишь, вершина?.. Как пика. А я залезу! Точно говорю - залезу! Просто времени нет... Залезу и шибану там стаканчик!

Обливая шею и грудь, Аждар с наслаждением выпил принесенную Биннетом воду. Агарагим облизал губы, но просить воды не стал.

- Ну... господи благослови!

Аждар поднялся, достал из багажника «Москвича» деревянную кувалду и лом. Можно было подумать, что лом этот годами валялся где-то в грязи, столько на нем было ржавчины. Встав на колени возле машины, Аждар поставил лом под поврежденное крыло. Ударил снаружи кувалдой разок, другой. Крыло, затрещав, лопнуло по всей длине. Аждар отпрянул.

- Э-э-э!.. Что ж это такое? Треснуло... Не металл, а бумага... Я не виноват...

Агарагим кинул яростный взгляд на Биннета. Сейчас он был раздосадован больше, чем когда Биннет повредил ему машину. Он чуть не отшвырнул Аждара от «Жигулей».

Аждар сам отошел в сторону. Бросил лом и кувалду.

- Чего-то руки дрожат... - Он усмехнулся. - Давай, Биннет, принеси немножко.

Биннет побежал в дом, а Аждар снова опустился на траву.

- Поправим... - сказал он. - Тут главное - терпенье... Про трещину ты не думай. Залатаем - будет как новенькая. Аждар - это Аждар. Я, правда, больше по грузовым... С этими... Не приходилось... Ничего... Ты, главное, не сомневайся, - Аждар все бормотал, бормотал, и чувствовалось, что уговаривает он не столько клиента, сколько себя самого.

Появился Биннет: в одной руке стакан водки, в другой помидор. Аждар принял у него из рук водку и помидор.

- Мне пятьдесят два, - сказал он, глядя на водку, - тридцать два года с ней дружбу веду... Думаешь, я почему не влез на гору? Влезу! Клятву дал... Что выпью там, на горе! Господи, прости меня, грешного!.. - Он обратил лицо к небу. - Прости и помилуй. Ты знаешь, нету на мне больших грехов... А если мелочь какая... Ну их на водку спиши...

Он отпил полстакана, сморщившись, откусил от помидорины и проглотил, не жуя.

Биннет не смел взглянуть на Агарагима. Он мысленно молил бога, чтоб тот надоумил Аждара, чтобы Аждар сделал, выручил бы его из беды.

А Агарагим молчал, с омерзением поглядывая на Биннета. Нашел кому доверить!.. Ничтожество! Жарища, а этот мозгляк вон какую кепку напялил!.. Надо же, с кем судьба свела!

Аждар расстегнул сатиновый пиджак, почесал впалую грудь. Майки на нем не было. Ребра торчали наперечет, живот, казалось, прирос к позвоночнику.

- Ну, господи благослови! - Аждар поднялся с земли, взял в руки лом, кувалду. - Начнем... - сказал он, но видно было, что начинать ему очень не хочется.

- Не надо, - сказал Агарагим.

У Аждара будто гора с плеч свалилась, та самая, которую он столько лет собирался покорить. Но он не показал виду.

- Чего, браток? Давай! Я это мигом...

Но тут уж Агарагим не выдержал.

- Хватит! - выкрикнул он. - Не умеешь - не берись! Хуже только машину изувечишь. А ты!.. - Он обернулся к Биннету. - Взрослый человек! Чего ты меня сюда притащил? Поиздеваться решил?! Я тебе такое устрою! Хочешь? Это я запросто!

- Ну зачем?.. Ну что ты... - Биннет испуганно хлопал глазами. - Вышло так... С кем не бывает? Я за братом послал, приедет, решим, как что...

- Они решат! А я завтра в Баку должен быть! Понимаешь ты это?

- Ну... Раз мастер тебя не устраивает, может, в Баку починишь... Скажи сколько. Я заплачу.

Агарагим медлил, боясь назвать сумму. Он понятия не имел, во сколько может обойтись ремонт.

- Тысячу! - бросил он, не глядя на Биннета.

- Да ты что?! - Аждар швырнул лом и кувалду. - За что ж тут тысячу брать?!

- За что? Машина новая, четырех месяцев не ездил!

- Пускай новая, но тыщу... - Аждар покрутил головой.

- Тысячу, - повторил Агарагим, тоном своим показывая, что не собирается устраивать торговлю.

Застегивая сатиновый пиджак, Аждар направился к веранде. Сел на топчан к хозяйке и стал что-то говорить ей, разводя руками.

Биннет молча стоял перед Агарагимом. Курил, лихорадочно затягиваясь сигаретой. Наконец поднял голову, спросил несмело:

- Может, сбавишь? А, дядя?

- Я уже и сказал точка! - Агарагим повысил голос.

Отворилась калитка, и во двор вошел невысокий коренастый человек, обритый наголо. Он шел, чуть раскачиваясь, помахивая руками... В нем не было ни малейшего сходства с Биннетом, но Агарагим сразу догадался, что это и есть Эфенди, старший брат.

- С приездом! - приветливо сказал Эфенди и крепко сжал руку Агарагима твердой и жесткой рукой. - А чего это ты стоишь? Эй, мама! Кто же так гостя встречает?! Где ваши хлеб-соль? Где стол накрытый?

Он поднялся на веранду. Аждар, сокрушенно качая головой, что- то тихо проговорил ему. Мать запричитала, ударяя себя по коленям, и, похоже, это не понравилось Эфенди.

- Перестань! - раздраженно бросил он. - Слава богу, я еще не умер. Жрать давайте быстрее, с голоду помираем!.. Невестушка, ты где там запропастилась?

Молодая женщина поспешно вышла на веранду. Эфенди взглянул на нее и ладонью похлопал по столу. Молодая женщина мгновенно исчезла в комнате, и Агарагим понял, что в этом доме Эфенди - хозяин и слово его - закон.

Принеся белоснежную скатерть, женщина ею накрыла стол.

- Поднимайся сюда! - позвал Агарагима Эфенди. - Я вижу, они тебя совсем довели... А ты, - он обернулся к стоявшему в стороне брату, - пойди и принеси Аждаров саз. Пускай побренчит, послушаем...

На веранде было нежарко. Солнце село, жара спала...

Агарагим пил чай и думал: хорошо, что пришел этот Эфенди. С его появлением он как-то сразу перестал беспокоиться, на сердце стало легко, неизвестно откуда взялась вдруг уверенность, что все образуется, обойдется. Он смотрел на румяные щеки Эфенди, на его густые кустистые брови, на потрескавшиеся толстые пальцы - и думал, что вот такой человек может все.

Биннет принес саз и пристроился с краю стола. С тех пор как пришел брат, он не проронил ни слова. Говорили Аждар и Эфенди. Толковали о том о сем, обо всем на свете, только не о разбитых «Жигулях».

Молодая хозяйка принесла большую миску куриной чихиртмы - из тех самых петушков, - поставила графин красного вина и бутылку водки. Накрыла на стол и снова исчезла.

Эфенди стал разливать вино по стаканам.

- А ты, дорогой, - он взглянул на Аждара, - прикладывался уже сегодня?

- А как же! - Аждар усмехнулся, показав три передних зуба.

- Губишь себя. Не бросишь водку, так и помрешь, не достигнув своего желания. Ну да мы твою заботу на себя примем: тело твое снесем на гору, зароем там, а на могилу ведро водки поставим.

- Вот за это спасибо! - Аждар весело потер руки. - Договорились: помру раньше тебя - сделаешь, как обещал! - Он поднял стакан. - За здоровье нашего гостя! Пусть всегда светлым будет его путь, пусть лает его собака, пусть пылает в его доме очаг! - В несколько глотков Аждар опустошил стакан.

Биннет поднял свой только после того, как Эфенди сделал ему разрешающий знак. Выпил, но еды в рот не взял, ни крошки.

Агарагим был голоден, но что-то стояло в горле, мешало есть, он с трудом проглотил кусок, другой. Он все ждал, когда Эфенди скажет ему наконец:

- Ешь спокойно, о деньгах не волнуйся. Деньги здесь, у меня в кармане.

Но Эфенди вел себя так, будто здесь все свои и собрались случайно. Не спросил его даже, кто он, откуда, куда ехал.

Было уже поздно, но свет не зажигали: луна светила так ярко, что все было отчетливо видно.

Биннет то и дело поднимался из-за стола и уходил куда-то. Сперва Агарагим думал, что он так, может быть, по нужде, но потом увидал, что из-за угла, за которым скрылся Биннет, поднимается дымок: не решаясь закурить при старшем брате, Биннет подальше уходил с папиросой.

Аждар вынул саз из чехла, приник к нему подбородком и закрыл глаза...

Агарагим не очень-то жаловал саз, годами не слышал его и не скучал. Но игра Аждара потрясла его. Немыслимо было поверить, что грязные, потрескавшиеся пальцы жалкого, тощего, погибающего от водки мужичонки, могут извлекать из саза эти поразительные звуки. Почему-то Агарагим вспомнил дочку, жену - и ему захотелось плакать...

Биннет, не отрываясь, смотрел на своего гостя. Он видел нежную кожу чисто выбритого лица, такую белую и прозрачную, словно ее никогда не касался луч солнца. Видел волосы, черные, густые, волнистые. Светлые глаза гостя были ясны и красивы, как у молоденькой девушки. Он был высок и широк в плечах - и из него вполне можно было бы выкроить трех таких, как Биннет. Сорочка на нем была белоснежная, накрахмаленный воротник ее стоял прямо, Биннет подумал, что ни разу в жизни не надевал он такой белоснежной, такой твердо накрахмаленной сорочки. Гость был красив, и Биннету казалось, что сердце у такого человека должно быть так же прекрасно, как лицо.

«Ну зачем ему эта тысяча? Да будь я хоть наполовину так красив, имей я сто машин, я бы все сто разбил и не охнул. Тысячу запросил! Неужели совести нет? И половины за глаза хватит!» - додумалось ему.

- Эфенди, дорогой, послушай вот это... Сам сочинил, называется «Вершина Койезен». - Аждар заиграл новую мелодию, но, взяв несколько аккордов, отложил саз. - Ох, судьба-судьбинушка!.. И когда только взберусь на свою вершину?

Ему никто не ответил. Разговор за столом не клеился.

Аждар вылил в рот остаток водки, скривился, крякнул.

- Эфенди, а Эфенди! Тыщу-то где возьмешь?

- Помалкивай! - беззлобно прикрикнул на него Эфенди. - Против смерти средства нет, а это... Был бы ты жив-здоров, а все остальное устроится! - Он провел ладонью по бритой макушке, усмехнулся. - Аждар, а сколько стоит твоя машина?

- Машина? - Аждар пожал плечами. - Разве это машина? Собаку на веревке не затащишь, а я вот ничего, езжу... Ладно... Ты скажи, где тыщу возьмешь?

Агарагима передернуло. Никакого такта у людей, такие вопросы можно и без него было бы обсудить. Эфенди-то не поддерживает разговор, а этот пьянчуга никак не угомонится.

- Нет, ты скажи! Если даже Биннет весь дом свой на базар принесет, никто тыщи не даст! Тыща рублей! Это ж подумать!..

- Чего пристал? - Лицо у Эфенди слегка покраснело. - Слава богу, не нищие. У Биннета корова есть, два теленка. У меня в доме ковры найдутся. Сестра у нас есть, любого брата стоит, она поможет. Только бы гость наш обождал немножко.

«И обожду, - решил Агарагим. - Завтра дам срочную телеграмму, что задерживаюсь».

- Сказал бы матери, - Аждар толкнул в бок Биннета. - Пусть хинкал сготовит, утром посидели бы, поели... - Он с трудом сосредоточил взгляд на лице Агарагима. - Ты когда-нибудь ел хинкал с курутом?

- Ел в Борчалы...

- В Борчалы!.. - Аждар покрутил головой. - Такой, как в Казахе готовят, ты нигде есть не мог... Только... Условие... Хинкал под кизиловую... Ясно? Ну, я пошел, пускай детишки не думают, что пропал их отец... - Он стукнул себя в грудь кулаком. - Я Аждар! Ясно?! Аждар! И я влезу на эту гору!.. Могилой отца клянусь, влезу! Хоть на четвереньках, а вскарабкаюсь! Меня не зря Аждаром зовут!..

Он, спотыкаясь, спустился по ступенькам, и долго еще со двора доносился его голос: «Меня не зря Аждаром зовут! Да, Аждаром!.. Аждаром!».

Эфенди взял Агарагима под руку, отвел в сторону.

- Ну, дорогой, ложись и спи спокойно. Как ты сказал, так и будет.

- Вы только поймите меня, - не желая сдаваться, сказал Агарагим. - Машина же совершенно новая... Не обижайтесь...

- Какая может быть обида? Ты на нас в обиде не будь, мы кругом виноваты... Задержали, обеспокоили... Зато утром хинкалом тебя угостим. А деньги... Все будет в порядке. Ну, будь здоров! Спокойной ночи!

Агарагим попросил, чтоб ему постелили во дворе. Из комнаты вынесли койку с металлической сеткой и поставили под грушей.

Агарагим лег, как был одетый, даже туфли не снял. Только сейчас он почувствовал, как устал, все тело ныло, голова была тяжелая, но сон почему-то не приходил. В другое время он с наслаждением выспался бы на воздухе, под деревом, а сейчас лежал, уставившись в ясное небо с сиявшими на нем звездами, и слушал, как гудит у него в ушах...

Такая большая деревня - и ни звука, словно ее со всеми домами и жителями опустили в глубокий колодец. Корова и телята, привязанные возле хлева, жевали жвачку и изредка постегивали себя хвостами по бокам. Агарагиму вдруг начало казаться, что вокруг никого, одна только мертвая пустыня, и утро здесь никогда не наступит, и солнце не встанет из-за гор, и он так и будет вечно лежать под деревом, не в силах выбраться из-под сверкающих золотистых звезд.

В саду прокричал удод, где-то далеко ему отозвался другой. Агарагим сел и стал слушать их перекличку. Потом повернулся, взглянул на террасу. Толстуха спала на своем топчане и, несмотря на жару, кажется, закуталась с головой... И тут в тишине Агарагим уловил какой-то тихий ноющий звук. Это не птица. И не из сада слышится - с веранды. Он напряженно прислушался. Кто-то плакал. Затаившись, давясь рыданиями, чтоб не было слышно. Женщина на веранде была неподвижна, но Агарагим уже знал: плачет она. Завтра Биннет поведет на базар корову или телят, а деньги на покупку коровы та женщина собирала по копеечке, отрывая от себя. Да и Эфенди не просто будет продать пару ковров. Полгода копи - в пять минут выброси. А почему? Да потому что так захотел этот бакинец. И ничего не поделаешь. Биннет только-только вылез из одной истории - и если опять накроется, машины ему не видать, как своих ушей. Вот мать и плачет. А может, не плачет, может, ему показалось? Нет, точно. Вот повернулась... Плач затих... Легла лицом к стене... И опять плачет под одеялом.

Агарагим подумал, что, кроме маленькой кудрявой девчушки, никто сейчас не спит в этом доме. Там, за закрытой дверью, Биннет и его красавица жена лежат рядом и глядят в потолок. Глядят и молчат. Биннет курит, прикуривая одну папиросу от другой, жена плачет. Плачет, покусывая яркие, как вишни, губы, и в душе проклинает Агарагима: «Чтоб жена твоя мертвого родила!»

У него запершило, зажгло в груди. Когда жжение захватило грудь, он услышал плач девочки. Она будет плакать завтра, когда увидит, что корова не пришла из стада: она станет просить молока, а мать прижмет к груди ее кудрявую головку и тоже заплачет. Будет плакать, плакать, а потом, через несколько месяцев, родит мертвого мальчика.

Агарагиму вдруг стало нехорошо. Заныло в груди под костью, тяжесть сдавила сердце.

Слыша, как оно колотится в ушах, Агарагим встал и направился к машине...

Когда «Жигули» проезжали мимо дома, женщина на веранде испуганно вскочила. Агарагим не видел ее лица, но уверен был, что глаза женщины вытаращены от удивления.

В белом свете луны отчетливо была видна каждая выбоина на дороге. Край неба постепенно светлел... От свежего влажного воздуха в машине запотели стекла. Сквозь разбитое переднее стекло врывался прохладный ветерок, приятно остужая лицо.

Подъезжая к памятнику, похожему на летящую птицу, где его «Жигули» ударила машина Биннета, Агарагим взглянул на часы - четыре. Искоса посмотрел на переднее сиденье и улыбнулся: безрукая куколка в ярком платье. «Вот мне и талисман», - подумал Агарагим и ощутил вдруг, что боль, давившая в груди под костью, исчезла.

И нажал кнопку магнитофона.

Фото: Катя Катенева