Г. Доронин: Казахстан в моей судьбе

В 2016 году в Казахстане появился новый праздник — День благодарности. Суть праздника - дань уважения всем народам республики, укрепление дружбы, милосердия, любви. Дружба народов - это как раз то, что отличает Казахстан от многих других государств. Сегодня мы хотим опубликовать слова благодарности гражданина Республики Беларусь, члена Союза писателей Казахстана Геннадия Доронина.

Уверен, что эту простую историю или похожую на нее, может рассказать едва ли не каждый. Судьба сложилась так, что мы больше злата-серебра ценим дружеское рукопожатие, душевную щедрость…

Моего друга зовут Куаныш. Куантай. Кон. Я живу в Минске, а он в России. Недавно он отметил свое семидесятилетие, а я вспоминаю день, когда ему исполнилось десять.

Он родился 26 мая, когда наш город утопал в сирени, когда Урал и Чаган после половодья постепенно возвращались в свои привычные русла, и наступала «речная» пора, и мы с утра и до ночи пропадали у воды - купались, загорали, рыбачили, благо жили тогда почти у самого берега. Но 26 мая мы не бегали на Урал или Чаган, это был день рождения Кона.

Каждый день рождения был тогда праздником, как Первое мая или Седьмое ноября. Праздничнее был только Новый год, потому что во всех школах, клубах и даже на улицах ставили зеленые сосны с электрическими лампочками, раскрашенными школьными акварельными красками, а в пакетах с новогодними подарками я всегда искал необыкновенное лакомство - мандарины.

У Куаныша день рождения был раньше, чем у всех его друзей. У меня в июне, у Вадьки в августе, у Ирки тоже в августе - вкусным получался этот месяц, у Равильки в октябре, у Олега зимой, перед Новым годом. У остальных - уже не помню. Так что 26 мая как бы начинало череду нешуточных торжеств. И подарков. Жизнь была небогатой, трудной, поэтому радовались любой возможности хоть чуть-чуть украсить ее. Только-только поубавились километровые очереди у хлебного магазина на Советской улице. Тогда никому и в голову не приходило, что название улицы и бесконечная очередь вполне символичны, что одно породило другое. В магазинах стали появляться даже игрушки: дребезжащие, как настоящие, железные самосвалы, разноцветный восковой пластилин, чудо света - калейдоскопы, в глазки которых любовались, - не могли налюбоваться сменяющимися узорами и дети, и взрослые. Так немного было в жизни светлого, разноцветного, что эта незатейливая игрушка вызывала едва ли не восторг. Калейдоскоп казался волшебной лампой Аладдина, рогом изобилия, только встряхни который и он сыпанет жарким золотом, ледяными бриллиантами и всякими самоцветами попроще, - до той поры, пока я не разломал этот волшебный фонарик, в котором, к ужасному моему разочарованию, оказалось только три зеркальные полоски и пригоршня цветных битых стекляшек; может быть, именно поэтому наше поколение и опасается разбирать по косточкам все величавое, пышное и красивое.

Накануне дня рождения Куаныша мы с матерью ходили по магазинам. Мать считала, что подарок должен быть «полезным». Им могла стать рубашка, фаянсовая чайная чашка, расписная тюбетейка (тогда, кажется, дети всего Советского Союза носили тюбетейки) - недорого и прилично. Причем «недорого» всегда шло впереди «прилично». Я категорически не был с нею согласен. Подарок - это игрушечное ружье, стреляющее пистонами, или черный пластмассовый пистолет, почти как настоящий, или «Победа» с заводным механизмом, или… Но что бы мы ни купили Кону из этих чудесных предметов, мне бы достался точно такой, потому что в те годы, когда дарение было и редкостью, и немалой щедростью, наши родители старались не допускать, чтобы мы завидовали друг другу. Одно дело, когда к сотне игрушек прибавляется еще одна, и другое, когда игрушки в диковинку, они не всегда по карману, и покупают их только на дни рождения, редко - к Новому году.

В этот раз, едва мы переступили порог магазина, до нас донеслась, как мне показалось, чарующая музыка. Как будто звенели далекие колокольчики. Мы пригляделись и увидели, что на прилавке магазина лежал небольшой ксилофон, и продавщица двумя молоточками пыталась извлечь из инструмента «Подмосковные вечера». Конечно же, я не знал, что эта штука называется именно так - ксилофоном, а точнее, металлофоном, название придет позже, а тогда игрушка мне понравилась необычайно. Я не сомневался, что она придется по душе и моему другу.

Продавщица протянула мне молоточки, и я принялся с силой колотить ими по металлическим плашечкам, ведь громче - это значит лучше?.. Дикая какофония заполнила магазин.

- Мама, покупаем! - закричал я. Присмотревшись, я заметил, что на каждой металлической пластинке была обозначена нота, которую из нее можно извлечь: «до», «ре», «ми»… Как удобно!.. В коробке с игрушкой лежала довольно объемистая книжица, в которой были напечатаны всякие правила и мелодии.

- Нам два таких, пожалуйста, - сказала мама продавщице.

- Последний остался, так быстро разобрали, - развела та руками. - Берите хоть один…

И мы купили ксилофон в подарок Куанышу.

День рождения - это больше, чем праздник, - какой-нибудь день птиц или, скажем, день нотариуса, это особая территория ребячьей души, на которой все видны как под рентгеном. Вот дядя Миша, улыбчивый сосед, он на каждый день рождения сует мне в карман большущую голубоватую бумажку - пятерку. При этом напоминает, чтобы я не говорил об этом его жене. Деньги, конечно, огромные, можно пять раз сбегать в кино на утренний сеанс, если сидеть на первом ряду, но мне почему-то было бы приятнее, если бы он просто подарил глиняную свистульку за пятьдесят копеек.

Шура тоже дарит деньги - рубль, и еще кулечек конфет. Но ее деньги другие, они какие-то честные, чистые. Вообще-то по возрасту она тетя Шура, но так ее все зовут, наверное, за неприкаянность, одиночество. Голод, война отобрали у нее близких, жених погиб на фронте, кажется, в самом первом бою, но я никогда не слышал, чтобы она жаловалась. Она живет всегда одна - «стоит на квартире». У нее свой уголок за цветастой ситцевой занавесочкой, где стоит узенькая железная коечка, застеленная байковым больничным одеялом. А под койкой есть деревянный сундучок, в котором вырезки из журнала «Огонек» - репродукции «Незнакомка», «Демон сидящий», «Царевна Лебедь», «Всадница»… Шуре очень нравилась «Незнакомка», мне тоже. Когда я приходил к ней, то всегда просил открыть сундучок, показать репродукции. И мы сидели с ней рядом на полу и смотрели на таинственную, прекрасную «Незнакомку». А еще в сундучке были книги; когда-то Шура учительствовала, а потом работала сторожем на одном из предприятий Уральска, так что читать любила. Помню только одну книгу - «Консуэло». Мне нравилось думать, что эта книжка содержит какие-то невероятные откровения. Может, это на самом деле так, поэтому, боясь разрушить впечатление, я так никогда и не прочитал знаменитый роман Жорж Санд. А еще Шура ходила на все фильмы, которые тогда шли, не пропускала ни одного и очень любила пересказывать их содержание. Иногда мы с Куанышем становились ее слушателями. Она то понижала голос до драматического шепота, то, наоборот, возвышала его; она сама как будто переживала заново все происходившее на экране. Теперь я понимаю: она «вживалась» в картину, иллюзия становилась для нее действительностью, и она хотела продлить эту придуманную действительность.

На днях рождения как будто выверялся человек, поздравляет он от души, радуется или только ждет - скорее бы приступали к угощению.

Ах, угощение, скатерть-самобранка, торжественная наедаловка, торт «Наполеон», мороженое в вафельных стаканчиках - какими трудами и усилиями доставались они нашим родителям во времена, когда и хлеба хорошего не ели вдосталь! Я помню, на стол несли всякие вкусности едва ли не все соседи. Иркина мать присылала фаршированную рыбу, мать Вадима умела готовить такие большие пельмени, которые назывались хинкали, она научилась этому там, где родилась, в Грузии, бабушка Олега приносила ватрушку - пирог с творогом. До войны она жила в Ленинграде, потом долго была в блокаде, ее вместе с дочерью привезли в Уральск полуживую, еле выходили, и когда она рассказывала, как до войны любила готовить всякие супы и каши, у нее загорались глаза. После войны ее дочь вышла замуж, и они все остались жить в Уральске.

Иногда к нам на стол попадали небывалые яства - пирожки, всего два или три, начинкой которых были толченые грецкие орехи в меде. Оторваться от них было нельзя. Мы их разрезали так, чтобы всем досталось по кусочку. Их нам приносил живший неподалеку выходец из Азербайджана, кажется, его звали Ильдаром.

Во дворе напротив жила семья китайцев. Они все беспрестанно работали - с утра и до ночи. Их отец был дворником, конюхом, каменщиком, кровельщиком - в общем, брался за любую работу, мы не видели его хоть когда-нибудь сидящим просто так, без дела. Мать и многочисленные дети занимались изготовлением бумажных цветов и кладбищенских венков, и тоже, кажется, без выходных и перерывов. У них была необыкновенно вкусная маринованная капуста…

Рядом с китайцами жила моя бабушка Фатима. У меня было две бабушки - Александра Львовна и Фатима, меня это тогда несколько удивляло, почему мама - одна, а бабушек две?.. Дедушка тоже был один - дедушка Гумар… Мне объясняли, что дедушек тоже бывает два, но второй, Николай Иванович, добровольцем ушел на фронт и погиб…

Не могу припомнить, какие угощения бывали у бабушки Фатимы и дедушки Гумара… Мать рассказывала, что они хорошо готовили лапшу, когда было из чего готовить…

Жизнь после войны постепенно налаживалась, поэтому с каждым днем рождения в нашем дворе еда на праздничном столе становилась все вкуснее и вкуснее.

Мать Куаныша, тетя Напия, в этот раз достала даже шоколадных конфет, они назывались «Ласточка», она поставила их в центре стола, и они притягивали магнитом наши взгляды.

А еще она приготовила целое блюдо куырдака, он источал такой запах, что слюнки текли. Но, честно скажу, больше мяса я тогда любил курт и еремшик. Курт был соленым, еремшик - высушенный творог - сладил. Тетя Напия никогда не отказывала нам в курте, мы в любой день забегали к ней, она уже знала:

- Курта вам?..

Мы только кивали головой. Набивали карманы этими солеными шариками и целый день подкреплялись ими. Это вам не резинка жевательная!

А еще вкуснее у тети Напии получалось таро - жареное очищенное просо - пшено, которое ели со сметаной, молоком. Никогда не забуду эту чудо-еду…

В этот раз были еще каймак, конечно же, баурсаки, а еще магазинное печенье, на каждом из которых было написано: «Привет»… Привет всем друзьям Куаныша!..

Настало время дарений. Каких усилий мне стоило сохранить в тайне от Кона свой подарок! Он накануне весь вечер задавал всякие наводящие вопросы типа: «В магазин ходили, да?», но я, стиснув зубы, как на пытке, отмалчивался. Удалось ли сберечь свои подарочные секреты остальным нашим друзьям - не знаю.

Вадька подарил китайский фонарик, корпус которого посверкивал никелем, - тогдашнюю мечту каждого мальчишки. И еще запасные батарейки и лампочку на два с половиной вольта. Невероятной щедрости подарок, и он, пожалуй, затмил бы все прочие, но был у него существенный недостаток: на дворе сиял солнечный майский день, и, чтобы опробовать фонарик, нужно было ждать ночи или лезть под кровать, где было темно и жил жирный рыжий кот Сырбала. Под кровать, конечно, слазили, оценили яркость и «кучность» огня, но Сырбала злобно зашипел, и дальнейшие исследования отложили до ночи.

Ирка подарила Кону коробку пластилина, вещь нужную, никогда не лишнюю. У нас у каждого были многочисленные пластилиновые армии - с танками, самолетами, и они иногда враждовали и даже вступали друг с другом в бой, в котором побеждали все. Все армии были «наши»…

Равилька притащил большой резиновый мяч, за неимением настоящего футбольного вполне сойдет для дворовых баталий.

Наташка с «офицерского» двора, где жили несколько семей демобилизованных после войны фронтовых капитанов и майоров, принесла букет сирени. Ее и в нашем дворе было полно, но все знали, что Наташкин отец не пришел с фронта, а ее мать совсем недавно вернулась с Севера, где была много лет, а Наташка воспитывалась в детдоме, и у них в доме «лишнего куска хлеба нет».

…Когда я протянул Кону коробку с «музыкой», то поначалу не все поняли, что это такое. А потом загалдели: «Дай мне попробовать, дай мне!..» Каждый непременно хотел извлечь из «инструмента» хоть какую-нибудь мелодию - ну, не мелодию, хоть какой-нибудь звук. Наверное, в каждом из нас звучит своя музыка, потому что я не видел человека, который бы совершенно равнодушно прошел мимо рояля с открытой крышкой и не тронул бы клавиш. Даже начисто лишенный слуха человек, не могущий отличить диеза от бемоля, иногда пытается «играть» хоть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Что заставляет нас делать это?..

Мы сошлись на том, что музицировать будем по очереди, минут по пять. Но всем хотелось быть первым… Уступили, конечно, Кону, как имениннику. Он открыл книжку, выбрал самую коротенькую мелодию и стал выбивать молоточками ноту за нотой: «до», «ми»… Нам показалось, что лучше музыки и не бывает…

- А теперь я!

- Нет, я…

- Вы должны уступить девочке!

И быть бы ссоре, если бы Кон не предложил играть всем вместе, одновременно, вооружившись вместо молоточков карандашами. Выбрали какую-то мелодию, каждый должен был «извлекать» одну ноту - по очереди. Кому досталось «си», кому «до», кому «ре»… Нот, конечно, мы не знали, но они же были обозначены буквами на металлических «клавишах» ксилофона, и в инструкции все прилагающиеся мелодии были обозначены также.

Раз, два, три! - и мы принялись колотить карандашами. Звон поднялся до потолка. Тогда Наташка сказала, что нужно не силой брать, а аккуратностью.

И мы постарались точно по очереди ударять по клавишам. Сначала получалось плохо, потом лучше, и мы все узнали мелодию, сто раз на дню звучавшую из черных тарелок радио: «Широка страна моя родная…». Нас так это поразило и обрадовало: мы умеем, умеем!.. И мы долго еще играли на этом удивительном инструменте, и у нас, если хорошенько вслушаться, выходили и «Киевский вальс», и «Катюша», и «Варяг» и даже «Жар-Жар»…

- В десять рук играют, - сказал кто-то из взрослых. И кто-то добавил:

- Мы и живем так - сообща… И в голод выживали вместе, и войну выдюжили заедино… Последним куском делились… Раньше-то в этом дворе три семьи жили, а во время войны и с Украины, и с Беларуси приехали… С Кавказа… А сколько из Ленинграда!.. Многие так и остались здесь, вторую родину нашли… Казахстан многих приютил…

В этот день мы долго угощались, даже торт был. А чай какой у тети Напии!.. Она наливала его в небольшие пиалы - кисе - только до половины, и эта ненаполненность чашек словно придавала особый вкус напитку и приглашала попросить и вторую чашку, и третью, тем более что и печенья, и конфет хватило всем.

Так мы сидели и пили лучший в мире чай, и никто из нас и предположить не мог, что случится с каждым из нас через десять, двадцать, пятьдесят лет… Не мог и не хотел… Не могло случиться ничего худого на этой земле…

Кон стал замечательным учителем, Ирка пошла в науку, Наташка освоила науку иную - родила и воспитала пятерых детей, Вадька окончил Московский институт международных отношений, стал дипломатом… Все мои друзья разлетелись по разным городам, а теперь и странам, но всегда с бесконечной нежностью вспоминают землю нашего детства, нашу ненаглядную родину…

Конечно, мы не употребляли тогда каждую минуту эти слова: «Родина», «Отечество», «Держава» - высокий слог был в учебниках, в устах лекторов, на первых страницах газет. Для нас Родиной был Урал, таинственный лес над яром, улица Маншук Маметовой, родная школа номер пять. На улицу Маметовой 9 мая приходили люди и вспоминали, как они учились с этой девочкой в одном классе, и было нам странно: люди эти были еще совсем молодые, а, оказывается, учились с Маншук, которая погибла давным-давно, еще до нашего с Куанышем рождения. Одна женщина в зеленой солдатской гимнастерке все плакала и повторяла:

- Родненькая, родненькая…

Родиной были и мои друзья, мои босоногие, с поцарапанными коленками товарищи… Наша Родина всегда помнит о нас, зовет к себе, и мы, где бы ни жили теперь, навсегда верны ей. Нет на свете чудеснее ее…

Не так давно мы снова встретились в Уральске. И постаревший Куаныш сказал:

- А ксилофон тот помните? Так он цел… Еще внукам послужит. Только ноты стерлись…

И мы подумали, что и сегодня смогли бы на нем сыграть сообща. И ноты нам необязательно нужны, у нас есть нечто большее…

Геннадий ДОРОНИН,

член Союза писателей Казахстана

г. Минск