Продавец астролябий

Алекей Швабауэр. Поэт. Родился в Алма-Ате. В 2001 году окончил Санкт-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов по специальности: "искусствоведение". Работал в галереях Алма-Аты, координировал интернет-галерею по продаже произведений искусства в ОФ "Мусагет". В 2002 году окончил литературный семинар Ольги Марковой. В дальнейшем сменил род деятельности, переквалифицировался в графического дизайнера. Публиковался в журналах "Аполлинарий", "Цирк-Олимп+TV", на сайте "Полутона". Автор нескольких книг стихотворений. 

Я уже писал о стихах Алексея в предисловии к его книге, здесь скажу о том же, но кратко. Алексей Швабауэр - редкий случай, когда поэт, мелькнувший в юности и замолчавший на десять лет возвращается. Возвращается и находит своё дыхание.

От фотографической оптики, заданной в первой книге, он уходит к текстам, построенным на диалогах и полуфантастическим нарративам. И каждый раз создаёт новое я.

“Небесные носороги” вместили в себя почти все лирические ипостаси Алексея Швабауэра. И читателю предстоит все их на себя примерить. Пройти все метаморфозы от продавца астролябий до фармазонщика из Вологды вместе с автором и стать новым вместе с ним.

Павел Банников

    

 ***

куда б не вывела кривая,

бери одну с собою книгу

или пластинку "All Давая",

чтобы гонять ее по кругу

и не грусти, тая интригу,

зачем тебе винил на остров,

возьми, гонять его, подругу,

нет, лучше книгу

т.е. рецепты мультиварки

с обложкой в пухлом пэдээфе,

аквариум великоватый,

в котором плавают креветки,

а ветерок великолепный

потворствует гонять по кругу,

возлюбленные спят в кроватке,

но любишь ты их не за это

***

– сначала хорошую новость,

потом плохую:

какую из них вы хотите

услышать первой?

– я плавал с дельфином

и он победил барракуду,

а что было дальше?

– давайте сейчас не об этом…

– что стало с Данюшей?

– какие далёкие звезды!

звоночки прощаний с любимыми,

поздних прощаний…

– вернёмся к вопросу!

– и песни всенощные пёсьи,

с которыми ждёшь до зари

корабли у причала...

– что стало с любимым?

сейчас я возьму парабеллум!

и, как вариант:

прямо здесь я вас

и расстреляю!

какие две новости?

к сути!

– ах, ах, вы об этом!

но я здесь

не более, чем

продавец

астролябий…

***

теперь я симпатичный

раздавшийся в ширину

мужчина,

переживший взлёт продаж

Электроники

и упадок порнографических карт –

коптящие небо дроны

впервые в жизни

не раздражают

своим присутствием

мы изучаем

пути их миграции

птиц запретили годом ранее

птицы – источник заразы

разносимые птицами новости

негативным образом

сказывались на формировании

информационного поля –

некоторые из нас

уже умерли

от инфекции, прозванной за глаза белым шумом:

когда из клюва

преодолевшей границу горлицы

разносилось страшное шипение,

воссозданное вживлённым в её зоб чипом,

а у дрона изъятый на границе чип

просто и без проблем

заменялся новым

– и всё сразу становилось понятным, –

объясняет педагог,

в данный момент

изымающий такой чип

для обоснования параграфа учебника

в новой школьной дисциплине под названием:

... и другие виды облаков

сейчас он вызовет меня к доске

и коляску со мной

чья-нибудь добрая рука

выкатит на середину класса,

а для возможности ответа

мне прикрутят

в область поясничного сплетения

похожее на жернов

мини-мельницы

модное дыхательное колесо

***

моя мама была негром

о да моя мама была негром

она не читала законов

она говорила:

все равно

обо мне в них ни строчки

она говорила:

я вскормила их всех

своим молоком,

не способны они на плохое!

моя мама разговаривала на суахили

и производила столько молока,

что предлагала его

всем встречным,

не понимающим на суахили

другого языка для неё не существовало

она говорила:

скоро весь мир

распробует мое молоко

и станет

понимать друг друга на суахили –

на сладкой музыке пальм

в прохладе леса

и даже животных

вcкармливала моя мама

каждую ночь она выходила с голой грудью

и небесные носороги

трубили

её приближение

и коршун терял свою силу

при встрече с полёвками,

которым моя мама

отцеживала своё молоко –

она была

мудрым человеком

но теперь, когда она расправила крылья

и полетела вослед

велосипедному змею,

пламя из наших рук

перекинулось на наши

пальмы

и перестук бивней

слышен в наших ушах

где-то там

до сих пор бродит она

по небесным судам Сомали –

каждую ночь

я вижу через солому крыши

её постоянно

перемещающиеся по небу

звёзды

***

а дворник сказал,

чтобы взяли в кино –

устроился

в кинотеатр

кассиром,

а листья

мести

за окном

заставили,

это красиво –

когда,

обилечив

вечерний сеанс,

встречаешь

в потоках

осенних

[людских]

ту единственную,

контрданс

с которой

один

из последних…

***

когда я был маленьким

и всё было маленьким

и Чёрное море

казалось мне маленьким

морем,

я топил корабли,

я сбивал их торпедами

в веках полуоткрытых,

упёршись пружинистыми

кулаками

в аппарат

бесконечного

неба —

в двух-трех

зазевавшихся чаек,

а после

кричал:

наконец!

восемь из десяти!

и ракушки

вскипали в песке...

это только теперь,

когда чёрное стало

разрушительным, сильным,

большим

и торпед

не отыщешь,

точней —

они рисинки

в ручках

с отломанными

наконечниками,

повторение

свиста

не свойственно больше тебе,

и про это

забудь...

***

невеселая Ольга

часто попадалась на мои глаза в инстаграме,

и я начинал подозревать

дефицит внимания,

связанный с черными точками

[так было отмечено в ее профиле],

всю ночь

я представлял плачущую Ольгу,

колдующую с ватными дисками, чтобы поутру

застать ее с широко подведенными глазами

в назойливых историях

вверху экрана,

[в инверсии Ольгины портреты

напоминали мне россыпь звезд,

отвлекающих внимание

от неба,

где планирующие парашютисты

хотели бы заказать для нее:

я тоже когда-то был самоубийцей...]

и откуда мне было знать, что это только продажники...

***

в окошке

сказали,

я лох –

на мне начался перерыв,

муниципальное учреждение,

а такое себе

позволяют,

а у меня с собой

настоящий плодовоовощной

пирог,

и теперь придётся его в арык,

или в блек-джек,

и там уже употребить

с друзьями

поставлю пирог

во главу стола,

и, пальцами,

от разламывания начинки

липкими,

буду

раскидывать карты,

иногда вставать

для пополнения

бара

дешёвыми

и дорогими

напитками

***

я дауншифтер

в панцире

хлопчатобумажном –

железный отобрали звери

неплохо, еще,

говорят, отделался,

железным-то

панцирем,

а могли бы и жизнь забрать,

и это оказалось бы в разы

хуже,

а так – панцирь,

подумаешь,

я и в хлопчатобумажном

доковыляю до первого

поселения…

я – ронин

и я промотал

панцирь своего

хозяина

я, пожалуй,

не выберусь к поселению,

а затаюсь

где-нибудь

в лесу,

но опять же –

звери

ладно бы,

те же,

а то вдруг – другие,

еще спросят

за хлопчатобумажный

пожалуй все-таки

лучше

к людям

а панцирь...

а что панцирь?

мало ли,

что могло

приключиться в пути?

я кто?

фармазонщик

из Вологды

точно

я – фармазонщик из Вологды

***

долгое время

ко мне приходила

женщина с водоканала,

я не открывал,

мне казалось –

я один её видел,

но соседка ещё здоровалась,

с тех пор мы

спились с соседкой,

и какой-то

мужчина пил с нами,

утверждавший,

что однажды

и он поздоровался

с женщиной,

приходившей

снимать показания

со счётчика,

но сегодня

я открыл ей дверь

нагишом

и с порога

она прошла

как ни в чём

не бывало

в синих бахилах,

одетых

наскоро

на домашние

туфли,

походкой горничной,

вынужденной

ухаживать за кошками,

когда

никого не осталось –

и на ее лице

не промелькнуло

ни тени

смущения

***

позвонили

в дверь,

спросили: с какого района?

лет двадцать назад бы ответил,

а сейчас

отделался неопределенным:

– я капитан

дальнего плавания,

и уже отправляюсь

в рейс,

видите,

в куртке стою

и в унтах,

а, если вы думаете,

что я все еще здесь,

так это всё происки

хеленуктов!

в диссидентских движениях

я не эксперт,

но могу,

если надобно,

с Южного полюса

передать

для всех ваших

привет

или

кого вы там

ожидаете в гости

***

этот рейс не то, чем казаться хочет,

фюзеляж обклеен рекламой Экспо,

чемодан в аэропорту обтянут скотчем –

груз доставят следующим рейсом

с собой только паспорт, в пути не кормят,

но два талантливых шаурмиста

покажут на выцветших хрониках пленок

барана лохматого из Чимкента

стюардесса вряд ли предложит джин–тоник,

наберется сама, от прохода подальше,

мелочь в ладонях – бросать прикольней

в прорезь тележки, и – выбрать без газа

а обольешься – сигналь кастелянше,

есть семафорчик и пледовый домик,

фото покажут два скромных кавказца,

опишут цвета, если будешь дальтоник

***

новое увлечение для меня —

экстремальная узбекская музыка

смешно называть ее экстремальной,

тем более считать узбекской,

но только так

мне удается сохранить спокойствие

при спорах с коллегой-узбеком

на политические темы,

когда я киваю ему из-под наушников,

воображая, что в них звучит

экстремальная узбекская музыка, —

это меня веселит

не музыка — нойз

на краю циркуляции бензопилы

проснешься в деревне

в прохладное утро,

а кофейку испить не мешало бы,

но бревна не колоты,

тогда и приходит на помощь бензопила,

ее звуки

скрашивают

утро

одинокого человека

и, хотя:

удержание вибрирующего инструмента

продолжительностью более часа

сильно нагружает руки

и чрезвычайно неблагоприятно

сказывается на суставах и кровообращении, —

для приготовления кружечки кофе

не так и много

чурочек

требуется в итоге…

вес пятнадцати груженных доверху

грузовиков

в моей голове

не отменяет легкости,

с которой

я прослушиваю экстремальную

тему заново

в здании с большим мезонином,

в кабинете со светлыми рамами,

и, в ответ на приглашение коллеги

отобедать,

молча киваю

и протягиваю ему степлер

***

ты самый лучший человек на свете,

пока тебе не исполнилось

восемнадцать —

отцы начинают

редактировать имена дочерей

в твоих телефонных книжках,

и вместо Любы-Наташи

только имена суккубов,

и — одно страшнее другого

ты самый лучший человек на свете,

пока тебе не исполнилось тридцать —

дочери голосят за дверьми,

а ты

мысленно

продолжаешь перелистывать страницы

телефонной книжки

с испугавшим тебя

именем демона в конце

списка,

но цепочка на входной группе

надежно

охраняет твой сон

ты самый лучший человек на свете,

пока тебе не исполнилось

сорок —

дочери подросли

и торгуют

сладостями

на вокзале,

пока у одной из таких

ты не приобретаешь, наконец,

засахаренный леденец

для своего малыша

и, когда всё самое лучшее, что могло с тобой произойти,

уже произошло,

краем уха

слышишь,

как тот

обращается

к неизвестной тебе

женщине

по имени

Люба-Наташа

Алексей Швабауэр