Татьяна Черток. 888

Иду. Вся сосредоточена на том, чтобы длинные худые ноги не запутались как у новорождённого оленёнка. Одна босоножка едва не сваливается, напрягаю пальцы, делаю захват, и моя походка превращается в семенящие шажочки японок в гэта. Именно в такие моменты появляются цель и смысл жизни. Цель – добраться домой и сунуть ступни под холодную воду. Смысл жизни – не споткнуться, или не потерять босоножку, или отскрести с подарочной книги неудачно приклеенный ценник, или…

Мимо пронёся звон велосипедной цепи. На миг замешкавшись я повернула голову, чтобы проследить лихого наездника.

Но никого не было, цепное эхо раздавалось всё дальше, я оборачивалась и оборачивалась вокруг своей оси, но звук так и не материализовался. Так вот.

А ещё смысл жизни – придержать воздушную юбку от ветра-задиры и непременно сосчитать на перекрёстке все машины бирюзового цвета. Восемь.

Что дальше?

А дальше… ба-бамс!

– Ты это! Смотри куда идёшь! – раздалось около уха.

Открываю глаза, а надо мной белое лицо в синей кепке, рука незнакомца трясёт, едва не отрывая, моё плечо. Вторую руку я ощутила на бедре! Она скользнула вниз… опуская мне юбку на колени.

– Восемь, – говорю я.

– Чего восемь? – кричит он в ответ, сдвигая брови. – Пальцев? Видишь восемь пальцев? – и, словно засомневавшись, показал мне их.

– Да. Нет, – отвечаю я. – Не знаю. Наверно.

Он отпускает моё плечо. Встаёт. Несколько секунд очень пристально разглядывает. Кажется, колени мои получили по полной программе. Отворачивается.

– Чудная, – бросает он, поднимая велосипед. – Не пропадёшь. Бывай!

***

Всё просто. Линолеум в коридоре расчерчен на ровные, одинаковые квадраты. Они небольшие, но размер моей ноги точно вписывается в края. На границу наступать нельзя. Кабинет математики в конце коридора, двигаюсь, переступая через квадрат, бубня под нос: раз, прыг, два, прыг…

План третьего этажа легко уместится на одном тетрадном листочке. В клетку. Наверное, когда строили школу, его так и набрасывали на листке из тетради по математике. Только это может объяснить чёткие квадраты на полу. Мне-то лучше и легче. Три, прыг, четыре, прыг… Нарисую всё точно, главное не сбиться и правильно посчитать количество клеток от туалета до кабинета. Восемь.

Мимо пронёсся хрустящий звук велосипедной цепи. Разворачиваюсь и ощупываю взглядом коридор до самой лестницы, затем резко обратно. Да тут же никого! Никого больше не вынесло по своим делам посреди урока. Стою в центре коридора и пытаюсь стряхнуть с себя слуховую галлюцинацию. Подёргала одно ухо, другое, встряхнулась как спаниель после озера и упёрлась глазами в клетки. Сколько же их было…

– Эй, не восемь случайно?

Я вскидываю голову одновременно с икающим вдохом. Передо мной никого. Да это даже и логично – звук был сзади.

– Ты не оборачивайся, – посоветовали мне, едва моё тело подобралось для движения. – Лучше имя скажи.

– Иля.

– А полное как?

– Илона.

– Какой кошмар!

– Полностью согласна.

Голос превратился в дыхание на шее, потом пропал и послышался тихий визг, словно по линолеуму протащили что-то резиновое. Я резко оборачиваюсь и ощупываю взглядом пустой коридор до самой лестницы.

На линолиуме след велосипедной шины.

***

Сегодня август. Восемь. Роюсь в шкафу, пока брат спит. Ему хорошо, у него есть классные зелёные шорты в белую клетку. И чёрная футболка. Быстро затягиваю волосы в хвост и впрыгиваю во всё это. Я соня, и у меня на всё про всё минут тринадцать.

Мой велосипед скучает на балконе, тащу его в прихожую, тискаю колёса. Они подспущены, им не хватает воздуха. Быстро делаю им искусственное дыхание насосом и сбегаю из дома, крикнув на ходу брату:

– Дверь закрой!

В роще ни души. Звериные души не в счёт, их тут как раз превеликое множество и одна лучше другой. Несусь по дороге, налегая на педали. Мышцы схватывает с непривычки, но я не даю себе поблажки. Скорее!

Первая ель, вторая... нет! Первая скамейка, вторая, третья… чёрт! Белка раз, белка два…

Меня так сводят с ума меняющиеся с велосипедной скоростью деревья, предметы и белки, что я прихожу в отчаянье. Асфальт остался позади, скачу по кочкам. Восемьдесят восьмое дерево. В последний момент, оттормаживаюсь, клюя передним колесом в кусок белой стены. В квадрат белой бетонной стены, два на два. Большая клетка.

На ней, с небольшим отступом от краёв намалёван бирюзовый квадрат.

Отталкиваю велик, он летит на землю, тоскливо звякая цепью и затихает. Но тут, подхватывая его лебединую песню, за деревьями проносится цепной стрёкот. Прямо за моей спиной. Кружусь на месте, но звук продолжает прятаться сзади, хоть и слышно как он двигается. За деревьями ни тени.

Смотрю на часы. Восемь…

– …ноль восемь?

– Ну да. И восьмое …

– Августа.

Я не стала оборачиваться. Только приложила ладони к бирюзовому квадрату.

– Исчезнешь – больше не приду, – отчётливо сказала я и, отведя руку за спину, вцепилась во что-то.

– Иля, я бы обнял, но у тебя плечи обгоревшие.

Я сильнее сжала руку и повторила:

– Больше не приду.

– Угроза кошмарна, как твоё имя.

Я разжала руку и упёрлась лицом в ладони. В нос ударил резкий запах краски. На ладонях сидели бирюзовые отметины. Обернулась. Никого. За деревьями ни тени.

***

В детстве меня учили считать до десяти на пальчиках, карандашах, кубиках. Потом отмерять большие числа десятками, а потом прибавлять нули и так до бесконечности. Хотя стоп. Всё, что убегает вдаль и теряется из нашего поля зрения: дороги, десятки сотни тысяч неосязаемых чисел, смысл жизни – уходит в бесконечность. То есть в восемь.

Раз, два, три, четыре… восемь – считаю парапланы в небе с высокого холма.

Раз, два, три… восемь – книги в магазине.

Раз, два … восемь – цвета радуги. Потому что у неё между синим и зелёным – бирюзовый.

И тогда раздаётся желанный звук смазанной цепи, свободно перетекающей между колёсами журчащей восьмеркой. И тот, кто не крутит педали, с наслаждением катит вперёд у меня за спиной.

Чуть пахнет краской.Иду. Вся сосредоточена на том, чтобы длинные худые ноги не запутались как у новорождённого оленёнка. Одна босоножка едва не сваливается, напрягаю пальцы, делаю захват, и моя походка превращается в семенящие шажочки японок в гэта. Именно в такие моменты появляются цель и смысл жизни. Цель – добраться домой и сунуть ступни под холодную воду. Смысл жизни – не споткнуться, или не потерять босоножку, или отскрести с подарочной книги неудачно приклеенный ценник, или…

Мимо пронёся звон велосипедной цепи. На миг замешкавшись я повернула голову, чтобы проследить лихого наездника.

Но никого не было, цепное эхо раздавалось всё дальше, я оборачивалась и оборачивалась вокруг своей оси, но звук так и не материализовался. Так вот.

А ещё смысл жизни – придержать воздушную юбку от ветра-задиры и непременно сосчитать на перекрёстке все машины бирюзового цвета. Восемь.

Что дальше?

А дальше… ба-бамс!

– Ты это! Смотри куда идёшь! – раздалось около уха.

Открываю глаза, а надо мной белое лицо в синей кепке, рука незнакомца трясёт, едва не отрывая, моё плечо. Вторую руку я ощутила на бедре! Она скользнула вниз… опуская мне юбку на колени.

– Восемь, – говорю я.

– Чего восемь? – кричит он в ответ, сдвигая брови. – Пальцев? Видишь восемь пальцев? – и, словно засомневавшись, показал мне их.

– Да. Нет, – отвечаю я. – Не знаю. Наверно.

Он отпускает моё плечо. Встаёт. Несколько секунд очень пристально разглядывает. Кажется, колени мои получили по полной программе. Отворачивается.

– Чудная, – бросает он, поднимая велосипед. – Не пропадёшь. Бывай!

***

Всё просто. Линолеум в коридоре расчерчен на ровные, одинаковые квадраты. Они небольшие, но размер моей ноги точно вписывается в края. На границу наступать нельзя. Кабинет математики в конце коридора, двигаюсь, переступая через квадрат, бубня под нос: раз, прыг, два, прыг…

План третьего этажа легко уместится на одном тетрадном листочке. В клетку. Наверное, когда строили школу, его так и набрасывали на листке из тетради по математике. Только это может объяснить чёткие квадраты на полу. Мне-то лучше и легче. Три, прыг, четыре, прыг… Нарисую всё точно, главное не сбиться и правильно посчитать количество клеток от туалета до кабинета. Восемь.

Мимо пронёсся хрустящий звук велосипедной цепи. Разворачиваюсь и ощупываю взглядом коридор до самой лестницы, затем резко обратно. Да тут же никого! Никого больше не вынесло по своим делам посреди урока. Стою в центре коридора и пытаюсь стряхнуть с себя слуховую галлюцинацию. Подёргала одно ухо, другое, встряхнулась как спаниель после озера и упёрлась глазами в клетки. Сколько же их было…

– Эй, не восемь случайно?

Я вскидываю голову одновременно с икающим вдохом. Передо мной никого. Да это даже и логично – звук был сзади.

– Ты не оборачивайся, – посоветовали мне, едва моё тело подобралось для движения. – Лучше имя скажи.

– Иля.

– А полное как?

– Илона.

– Какой кошмар!

– Полностью согласна.

Голос превратился в дыхание на шее, потом пропал и послышался тихий визг, словно по линолеуму протащили что-то резиновое. Я резко оборачиваюсь и ощупываю взглядом пустой коридор до самой лестницы.

На линолиуме след велосипедной шины.

***

Сегодня август. Восемь. Роюсь в шкафу, пока брат спит. Ему хорошо, у него есть классные зелёные шорты в белую клетку. И чёрная футболка. Быстро затягиваю волосы в хвост и впрыгиваю во всё это. Я соня, и у меня на всё про всё минут тринадцать.

Мой велосипед скучает на балконе, тащу его в прихожую, тискаю колёса. Они подспущены, им не хватает воздуха. Быстро делаю им искусственное дыхание насосом и сбегаю из дома, крикнув на ходу брату:

– Дверь закрой!

В роще ни души. Звериные души не в счёт, их тут как раз превеликое множество и одна лучше другой. Несусь по дороге, налегая на педали. Мышцы схватывает с непривычки, но я не даю себе поблажки. Скорее!

Первая ель, вторая... нет! Первая скамейка, вторая, третья… чёрт! Белка раз, белка два…

Меня так сводят с ума меняющиеся с велосипедной скоростью деревья, предметы и белки, что я прихожу в отчаянье. Асфальт остался позади, скачу по кочкам. Восемьдесят восьмое дерево. В последний момент, оттормаживаюсь, клюя передним колесом в кусок белой стены. В квадрат белой бетонной стены, два на два. Большая клетка.

На ней, с небольшим отступом от краёв намалёван бирюзовый квадрат.

Отталкиваю велик, он летит на землю, тоскливо звякая цепью и затихает. Но тут, подхватывая его лебединую песню, за деревьями проносится цепной стрёкот. Прямо за моей спиной. Кружусь на месте, но звук продолжает прятаться сзади, хоть и слышно как он двигается. За деревьями ни тени.

Смотрю на часы. Восемь…

– …ноль восемь?

– Ну да. И восьмое …

– Августа.

Я не стала оборачиваться. Только приложила ладони к бирюзовому квадрату.

– Исчезнешь – больше не приду, – отчётливо сказала я и, отведя руку за спину, вцепилась во что-то.

– Иля, я бы обнял, но у тебя плечи обгоревшие.

Я сильнее сжала руку и повторила:

– Больше не приду.

– Угроза кошмарна, как твоё имя.

Я разжала руку и упёрлась лицом в ладони. В нос ударил резкий запах краски. На ладонях сидели бирюзовые отметины. Обернулась. Никого. За деревьями ни тени.

***

В детстве меня учили считать до десяти на пальчиках, карандашах, кубиках. Потом отмерять большие числа десятками, а потом прибавлять нули и так до бесконечности. Хотя стоп. Всё, что убегает вдаль и теряется из нашего поля зрения: дороги, десятки сотни тысяч неосязаемых чисел, смысл жизни – уходит в бесконечность. То есть в восемь.

Раз, два, три, четыре… восемь – считаю парапланы в небе с высокого холма.

Раз, два, три… восемь – книги в магазине.

Раз, два … восемь – цвета радуги. Потому что у неё между синим и зелёным – бирюзовый.

И тогда раздаётся желанный звук смазанной цепи, свободно перетекающей между колёсами журчащей восьмеркой. И тот, кто не крутит педали, с наслаждением катит вперёд у меня за спиной.

Чуть пахнет краской.