Аян Кажыбай. Вечное странствие забытых истин 18+

О движении «буккроссинг» принято говорить с умилением, почти с нежностью. Прочел книгу – забудь ее где-нибудь в общественном месте, в кафе, в парке, на скамейке. Подари товарищу. Основал это дело Рон Хорнбекер, в Казахстане оно теперь в большой моде и называется книговоротом. Считается, что именно такое обращение с книгами нормально: прочел – передал. Я никогда не понимал этого. Для меня хорошая книга всегда была живым существом. Как можно забыть на скамейке домашнего любимца? Щедрейший Жакан Сыздыков запрещал выносить книги из своей библиотеки, неохотно выпускал из рук, мог из-за книги насмерть поссориться с приятелем. Дело не в жадности. Просто это были другие книги.

Буккроссинг не случайно появился именно сегодня. В последнее время я регулярно чищу свою невеликую квартиру от книг – и замечаю поразительную вещь: почти всегда выбрасываются (или передаются желающим) книги, изданные в последние тридцать лет. Остаются на полках те, которые изданы в 1950–1980-х (до 1985-го) годах. Больше того: заходя в любимый Книжный магазин – на Абая либо на Горького, – я все чаще выхожу оттуда без покупки. А посещая расположенную на центральном рынке так называемою лавочку «Родная книга», где как раз и продаются старые советские собрания сочинений или «макулатурные» издания, я почти всегда выцепляю оттуда что-нибудь полезное, и это полезное достойно занимает место на полке, вытесняя оттуда очередное новейшее произведение.

О подобной ситуации рассказывали мне и в Турции. Когда я изъявил желание посетить книжный, сосед по номеру в отеле отвел меня в букинистический: «Все, что надо, здесь есть, а новое покупать бессмысленно». Это не ретроградство и не ренегатство, а результат, к которому пришла культура в результате руководства менеджеров и маркетологов. В какой-то момент литературой, кинематографом и музыкой стали во всем мире заправлять так называемые эффективные руководители. В результате появились книги, которые нельзя перечитывать, фильмы, которые не хочется смотреть, и музыка, которую не слушают, а включают в машине, чтобы не заснуть за рулем.

Никакого постмодернистского кризиса культуры не произошло, точно так же, как не случилось и конца истории. Писать не стали хуже – просто из культуры сделали индустрию, хотя руководить культурой теми же методами, какими руководят промышленностью, невозможно в принципе. Промышленность подхватывает чужие ноу-хау и начинает их тиражировать, но в культуре подобное тиражирование смерти подобно. Здесь нельзя повторять успех – надо искать другие его механизмы. Художник это понимает. Издатель не понимает.

Издатель убежден, что художника надо высосать, выжать, как лимон, пока он не начнет повторять себя и не выродится. Так же раскручивают исполнителя, в котором хоть что-то есть. Современная культура – типичное нашествие клонов. Нашумевший роман Абдижамила Нурпеисова «Соңғы парыз» – не что иное, как клон рассказа Эрнеста Хемингуэя «Снега Килиманджаро», с совпадениями дословными, бросающимися в глаза. Свои клоны есть и у Олжаса Сулейменова, и у Мухтара Магауина (успевшего побыть клоном самого себя в романе – «Жармақ»), и у Ермека Турсынова (давно перешедшего на клонирование собственных монологов).

Современная книга рассчитана на одноразовое прочтение – другого попросту не нужно. Содержание усваивается за один раз. Любой автор, предлагающий что-то новое и неоднозначное, – по определению нерыночен, ибо издатель рискует, связываясь с ним. Вот почему в нашей литературе так мало новых имен – а когда они появляются, пробившись через тройной кордон, их немедленно начинают раскручивать так, что от новизны в считанные минуты ничего не остается. Пока против подобной раскрутки устоял один Аслан Жаксылыков, но у него сильный восточный характер; повезло и Таласбеку Асемкулову – но он начал печататься в конце восьмидесятых, когда рыночные механизмы еще не были всевластны.

В сегодняшней культуре качественное и оригинальное произведение может появиться не благодаря, а лишь вопреки издателю и продюсеру. Продюсер берется спонсировать только то, что уже опробовано другими, – отсюда неотличимые кинофильмы и сериалы, клон «Танцующая в темноте» (музыкальный фильм-драма режиссёра Ларса фон Триера) под названием «Айка» и бесчисленные клоны «Наша KZаша» под разными титлами. Издатель требует вариаций на тему «Кода да Винчи», хотя некондиционен был уже и первый образчик жанра, насквозь вторичный по отношению к американской прозе семидесятых. С современной книгой ничего, кроме буккроссинга, не сделаешь: ее хочется забыть в публичном месте еще до того, как откроешь.

Заглянем в список бестселлеров любого столичного магазина – виртуального или реального: мы обнаружим там все тот же «Атлант расправил крылья», дюжину неотличимых пособий о том, как похудеть и управлять людьми, книги Вебера вроде «Империи ангелов» (клон всей мировой духовидческой литературы в диапазоне от Сведенборга до Даниила Андреева, плюс интонации и приемы Ричарда Баха), Акунина с насквозь пародийным и никак не пригодным для перечитывания «ФМ-ом», Уэльбека с очередной уэльбековской вариацией на две уэльбековских вечных темы – желание совокупляться и кризис Европы...

Самоповтор сделался главной писательской стратегией, повтор тем и жанров – главным принципом издателей. Фильмы все неотличимее друг от друга. И касается это не только отечественного кинематографа: американский и европейский мейнстрим тоже перестал радовать находками. Точное слово, смешная реплика, неожиданная мысль только и прорвутся на экран в очередном «Очень страшном кино», пародирующем все подряд.

Я выбрасываю книги без сожаления, с облегчением, хотя еще два года назад выкинуть книгу у меня не поднялась бы рука – все-таки она зачем-нибудь нужна, пригодится, люди старались, в конце концов... Книга утратила всякую сакральность, превратившись в продукт, и в этом качестве уже неинтересна даже автору. Добавим к этому казахстанскую свободу книгоиздания, за которую нельзя не держаться – как-никак последнее завоевание гласности; можно издаться за свой счет, крикнуть о том, о чем не крикнешь ни в газете, ни по телевизору... Но что-то приток гениев из социальных сетей заставляет себя ждать: там клонируют все ту же бумажную или толстожурнальную прозу, все те же стихи образца семидесятнического котельного модернизма, а изобретением собственных приемов и тем отнюдь не озабочены. Потому что нужен успех, а успех возможен только по чужим лекалам. Так им, авторам, кажется. Выступая в функции издателя, каждый автор, доселе недовольный издательским произволом, наступает на все чужие грабли – раскручивая раскрученное, повторяя вторичное, переваривая съеденное.

Я не утверждаю, что в советское время не издавали халтуры. Издавали, и шестьдесят процентов тогдашних книг – от хвалебных панегириков о партийных деятелях до комсомольских методичек – давно и заслуженно отправились в макулатуру. Просто наряду с этой халтурой к читателю просачивалось и нечто живое – потому что в идеологическом руководстве культурой всегда есть щели. Они насмерть законопачены только в рыночные времена – потому что идеолога можно обмануть, а кассовый аппарат не обманешь. Он вообще думать не умеет.

Не надо обманываться человечной, трогательной внешностью буккроссинга. Это благотворительность по принципу «На тебе, Боже, что мне негоже», или еще прозаичнее – «Лучше в вас, чем в таз». Книга, которую хочется забыть на скамейке после однократного прочтения – плохая книга. Такие одноразовые книги формируют одноразовых людей – идеально рентабельных, удобных для зарабатывания денег, но неприемлемых в личном общении: у них нет правил, с ними не о чем говорить. Скоро их тоже будут забывать на скамейке. Своего рода флешмоб: обмен мужьями. Он мне все уже рассказал, больше ничего не знает. Возьмите кто-нибудь, муж приличный, в хорошем состоянии, нормального питания, глаза карие. Жена тоже ничего себе. Заберите кто-нибудь, а то комнату загромождает. Не пропадать же. Готовит опять-таки. Правда, всего два блюда, но уж в них вкладывает всю душу.

Это нормальные отношения новых людей, воспитанных новой культурой. Они годятся один раз попить кофе, один раз переспать, один раз съездить в ОАЭ или Египет. Но жить с ними нельзя. Что мы, собственно, уже и наблюдаем.

***

Аян Кажыбай — кандидат филологических наук, преподаватель Кокшетауского высшего педагогического колледжа имени Ж. Мусина