ТЯЖ

 

Спортивная повесть

 

Обычный день

 

На самом деле мне 15. На вид дают 23. Внутренне себя я чувствую на свои 15 и удивляюсь тому, что выгляжу так взросло. Но именно столько лет мне дают самые разные категории людей: тренеры и спортсмены, преподаватели в технаре, девушки, взрослые женщины и мужчины, те же 23-летние парни. Мои сверстники на эту тему молчат, но косвенно дают понять, что я их старше. Я к этому привык и мне это нравится. Хотя и понимаю, что пока очень далек от того, к чему стремлюсь и чего мне хочется. Одеваюсь я дорого, хотя и спортивно, и достичь этого, между прочим, мне было трудно. А по достижении стало понятно, что не нужно. Как и всегда, оказалось, что пока этого нет, ты этого хочешь. А когда появилось, то ты это не ценишь. Но настоящий «адидас» остается настоящим «адидасом», как бы ты сам равнодушно к нему не относился

 

Поеживаясь от ветра, я стоял на автобусной остановке «Студенческая», и попеременно переводил взгляд то налево, то направо, решая, что выбрать. По прихоти судьбы налево находился родной дом, а направо -- мое вроде как суперпрестижное, как говорят мне все, кто узнает куда я поступил после 9 класса, учебное заведение, техникум «Связи». Идти учиться, хоть убей, не хотелось, хотя причины для этого были отнюдь не общепринятые и банальные. Возможность пойти домой, где можно было поесть и отдохнуть, для того, чтобы потом как следует потренироваться и пообщаться с людьми, которые мне интересны, боролась с необходимостью  получения нужной профессии и хорошего образования. Хотя с самого первого дня поступления в техникум мне сразу же стало ясно, что работать по специальности я не смогу и не буду. А полученные мной в школе четверки по геометрии и алгебре казались все более и более сомнительными. Как и тройки по русскому и литературе.

 

Думать о том, почему никто в школе даже не догадывался о том, что я был 100% гуманитарием, мне не хотелось. В основном, потому что было и так ясно. По-бабски завидуя моей матери искусствоведу, русачка, ставя трояки мне, сводила счеты с ней. Как выяснилось, успешнее, чем ей могло показаться тогда, когда она была вынуждена после моей сдачи ЕГЕ по русскому на 5, исправить в моем аттестате трояк на четверку. Четверки и пятерки по истории и  обществоведению, которые я стабильно получал все годы обучения, ничего не значили ни для преподов, ни для меня, потому что в нашей школе их имели все, кроме совсем уж безнадежных дебилов.

 

В отсутствии проблем по математике и физике опять же была виновата мама. Помня о собственных мучениях в школе из-за точных наук, она, начиная с пятого класса, на все праздники носила математичке и физичке коробки  конфет. В результате, все непонятные темы мне объясняли, если было нужно, по 2 -3 раза, и я прилично успевал. Когда я сказал маме о том, что это именно она виновата в моем неправильном выборе будущей специальности, то она не слишком  удивилась. Со вздохом ответив, что такова уж ее судьба всех матери: быть в ответе перед детьми за любое несовершенство в мире, в том числе и свое собственное. А потом объяснила, что таскать конфеты русачке и литераторше ей просто в голову не приходило. Все-таки, пусть иногда, но она мои изложения  и диктанты читала, и считала, что они вполне достойны  приличных оценок. Но, конечно, жаль, что она этого раньше не поняла, раз от конфет так много в моей жизни зависело. А потом добавила, что о конфетах математичке все равно нисколько не жалеет, потому что хотя бы один человек в нашей семье не ненавидит школу.  Это правда: мне в школе было весело. Я даже когда болел, старался уроки не пропускать.

 

Но технарь от школы в этом смысле сильно отличался. В нем меня ожидали нервотрепка, скука и полное отсутствие тем для общения с одногруппниками. Большая часть из которых были из окрестных деревень и колхозов и говорить могли только на 3 темы: выпивка, опохмел и телки. Причем на все три -- совершенно неинтересно.

 

Вздохнув, я решительно повернул направо. Напомнив себе, что более-менее успешное окончание техникума гарантирует мне 100% поступление в институт. Причем, сразу на второй, а при удаче, даже на 3-й курс, что после 3-х месяцев обучения в моем ССУЗе, казалось мне оч-чень большой морковкой! А представить себя без высшего образования я не могу. Для всех моих родственников  добровольный отказ от получения «вышки» -- это гарантированный шок и большое жизненное несчастье. Что-то вроде искреннего и принародного признания на площади: люди добрые, дурак есть и дураком буду, потому что о том, что дурак на самом деле, даже не догадываюсь. Не то, чтобы для них высшее образование было само по себе очень важно, хотя, конечно, все  они его имеют, но как любит говорить моя старшая сестра, у которой целых 2 диплома об окончании ВУЗа, полученных параллельно при обучении : есть вещи, которые нужно просто тупо сделать. Это правильно расставляет приоритеты и экономит потом силы приобщении при общении. Придурков в жизни много и надо уметь ставить их на место. Иногда для этого достаточно только диплома.

 

При этом, все мои родные, как правило, одобрительно, как болванчики, в такт ее словам кивают. Вообще-то пару лет назад я при таких разговорах не молчал, тут же кидаясь доказывать, что масса людей и без высшего образования зарабатывает кучу бабок, и живет при этом неплохо. Взять хотя бы моего тренера по пауэр-лифтингу Славу. Спустя полгода, когда он исчез, предварительно собрав деньги за годичный абонемент со всех парней-старшеклассников,  мне эти мои слова припомнили.

 

В нашей семье надо всегда вести себя,  как при допросе в американской полиции, помня, что все сказанное будет обязательно использовано против тебя. Но так, как использовано против тебя будет только дома, в нашем семейном клубе  на кухне, где тебе объяснят, почему ты дурак, но тут же помогут реальным  дураком не оказаться, а если  надо, так еще и научат, как очень-очень умным выглядеть –  то я все равно говорю дома все, что на самом деле думаю. Тем более, что моей памяти и способностей, как многократно доказала практика, не хватает, чтобы противостоять памяти и уму сестры и мамы. Не стоит и пытаться.

 

Слава в нашей школе появился, когда я учился в 8 классе. Ему было 28 лет. Выглядел он, как настоящий качок, и как теперь я понимаю, не только за счет протеина, который он  жрал тоннами. Инсулин-то он точно колол, потому, как совал в рот сладкое каждые час-полтора. Прямо таки, как маленький ребенок. И все время врал про свои спортивные успехи. Но  мне он все равно до сих пор нравится.

 

Организовав у нас в школе тренажерный зал, он учил нас тренироваться, качаться и жить. Именно Слава объяснил мне, что в людях нет ничего особенного и встретить героя, гения  или просто умного челов5ка  просто так на улице или в школе практически невозможно. Основной массе все до фени, лишь бы пиво было. Но больше всего я благодарен ему за то, что рядом с ним научился обращать внимание на одежду и внешний вид. Между прочим, за три месяца его работы у нас в школе, я ни разу не увидел его в одной и той же майке или штанах.

 

Слава показал мне, что жить можно в самых разных состояниях: можно быть сволочью и при этом совершенно счастливым человеком. А то, что 80% твоих знакомых будут за это тебя ненавидеть, так ненавидеть тебя они будут все равно. Найдут за что. Хотя бы только за то, что сами чувствуют себя в этой жизни обделенными, а ведь так много, так долго, так старательно в своей жизни работают! А вот Слава получал удовольствие от жизни. Он делал то, что хотел. Кстати, то, чего не хотел --  тоже делал. Но при этом не притворялся и не делал вид, что ему это нравится. И подкупал меня таким своим отношением к жизни.

 

После безрезультатной, как всегда, борьбы за попадание в автобус со старушками (старушки непобедимы!), которые, не обращая внимания на очередь и пришедших раньше, расталкивая их локтями, коленями и сумками, первыми забрались в салон и заняли все сидячие места, я сумел  встать около заднего окна. По-крайней мере, в течение полутора часов езды до технаря, приток свежего воздуха и какой- никакой приличный вид на окрестности, мне был обеспечен. Привычно ломая себе голову над поиском причин, по которым старушек прямо таки припирает ехать по их неотложным старушечьим делам именно в часы пик -- с 9 до 9 утром, с 17 до 18 вечером, не раньше, не позже -- на этот раз, как оказалось, ломал ее не безрезультатно. Додумавшись до старушечьего инстинкта, выработанного ими еще в допенсионной жизни, заставляющего их вставать «на крыло» и напрягать икроножные мышцы ног  именно в это время. Почему-то это здорово подняло мне настроение, так что даже при виде знакомого корпуса техникума, обычного весь последний месяц упадка духа, я не испытал.

 

При входе в наш техникум посетитель сразу же натыкается на 3 колонны, между которыми всегда стоят студенты. Чего он не знает, так это того, что это не простые студенты, а входящие в группу особо раздолбаистых личностей, как называет их наше преподавательское руководство. Посещая технарь, я общаюсь в основном именно с ними, в силу того, что их  мысли,  единственных, выходят за пределы пьянок и учебы. Весь остальной контингент техникума представляет собой массу людей, мечты которой начинаются и заканчиваются лавкой с пивом после учебных занятий. За редким исключением, преподавательский состав нашего технаря из той же массы народа, что объясняет многие (а на мой взгляд, так почти все) технарские проблемы.

 

--Привет, атлет! Че, учиться начал? -- привычно бросает  мне Саня, увидевший меня первым. Саня, бердский  уроженец, полная мне противоположность во всем. Начиная с манеры одеваться (он носит только брюки и рубашку), и кончая внешним видом. Саня ужасающе худ. На фоне моих 105 его 45 килограммов смотрятся таки весьма контрастно. Головы остального костячка компании поворачиваются в нашу с Сашкой сторону.

 

Я лениво киваю:

 

-- Да вот... И отметиться тоже надо...

 

Дальше меня традиционно ждут одобрительные улыбки и рукопожатия, во время которых мысленно решаю: остаться с ними или не стоит? Друзей у меня среди них нет, но стоять возле колонны намного интереснее, чем идти искать свою группу по кабинетам, а потом сидеть со всеми в кабинете. По опыту я знаю, что, постояв 5 из 10 минут перемены, все члены костячка начнут постепенно расходиться, ворча на преподавателей, которые заставляют учиться и любимых девушек, которые заставляют их находиться рядом с ними на занятиях. Так что выбираю учебу и иду искать расписание, чтобы узнать, что у нас сегодня. Расписание в техникуме меняется каждую неделю, так что записывать его нет смысла, гораздо проще не смотреть, а позвонить и узнать у кого-нибудь из группы.

 

И по этой тоже причине, не опоздать на пару у меня получается редко. Стучусь в дверь и привычно спрашиваю:

 

--Извините за опоздание, можно войти?

 

Поразительное все-таки это чувство, когда на тебя, с удивлением, поворачивается 30 пар глаз вместе с парой преподавательских. Мгновение мы все тупо смотрим друг на друга. Буквально сразу же поднимается галдеж. Одногруппники оживленно, весело и с подковыркой спрашивают:

 

--Артур, неужто ты учиться пришел?

 

Преподаватель математики Ирина Ивановна Соколов, стрижка под мальчика, острый нос, маленькие глазки за маленькими же очками без оправы, слыша это, хитро улыбается и так же многозначительно произносит:

 

--Заходите, Гуляев. Ну, что? Опять пробка?

 

Мило улыбаясь, я отвечаю, усаживаясь за парту

 

--Не поверите, там такая авария! Страшно ехать...

 

Это один из моих стандартных ответов. В зависимости от настроения (моего и преподавательского) бывают варианты. Если препод в духе, можно и пошутить. Например. Кошка моей собаки съела мою тетрадку и пришлось вести ее поликлинику. Или проще. Не было ключей, сломался будильник, поэтому пришлось очень долго искать зонт и ждать сантехника. Я никогда не использую в качестве варианта свои настоящие проблемы. Говорить правду о том, что на самом деле важно, людям нельзя.  Не знаю, откуда, но знаю это точно.

 

--Ой, верю, верю, Гуляев..., -- машет рукой преподаватель, --  Садитесь..

 

Все это время меня пристально рассматривают все присутствующие в кабинете, включая модель железнодорожного светофора в углу с наглым красным глазом. Я прохожу и сажусь на свою четвертую парту среднего ряда. На эту парту, сколько бы я не пропустил, на каких бы соревнованиях и  как долго не был,  почему-то никто никогда не садится.  Достаю тетрадь, как обычно, для всех 3-х сегодняшних предметов: один в начале, другой в конце, третий посередине. Обнаруживаю, что забыл авторучку. Шепчу, это такой эвфемизм, на самом деле, меня слышат все:

 

-- Леха, есть ручка?

 

Леха, развернувшись ко мне вполоборота, не отводя взгляда от доски, бросает:

 

--Нет. Сам искал.

 

Слава богу, в нашем классе старостой Марина. У нее всегда много ручек. Не знаю, откуда берет и зачем носит, но хватает ее запасов на всю группу. Марина всегда на меня смотрит как на несчастного умалишенного или на сбитую машиной собаку -- жалеючи. И тише,  намного тише, чем шепчу я, она говорит, протягивая мне ручку:

 

--На, Гуляев!

 

Почему-то всегда розовую. Не понимаю почему. Сначала я думал, что просто потому другой нет. Но опыт показал, что авторучка другого цвета у нее есть всегда. Позже  решал, что авторучка розового цвета- для меня, потому что это так мило смотрится: бугай под два метра, ста килограммов с лишним, очень-очень коротко стриженный,  пишет в тетрадке маленькой розовой ручкой. Но, похоже, что это тоже неправильно. Так до сих пор и не знаю в чем причина.

 

И в этот момент в кабинет врывается, как танк на ножках, зав нашим отделением Кингисепп Светлана Петровна. Ее стоит описать. Ростом с сидячую собаку, стриженная под мальчика, чуть длиннее, чем стригусь я, немножко горбатая. Как правило, в белых сабо. Точно такие же выкинула моя бабушка на даче в позапрошлом году, а моя бабушка оч-чень бережливая. Светлана  Петровна до сих пор одевается в стиле 70-х. Любимая одежда: свитер с чем-то вроде юбочного комбинезона на лямках. В данном случае, красного и черного цвета. Вообще, она любит яркие цветовые сочетания. Помню, как-то она пришла в белом свитере и ярко голубой, вырви глаз юбке, но сабо были те же самыми. В районе шеи, если поднять взгляд чуть выше, всегда болтаются, подвешенные за веревочку, очки.

 

Начинается привычный разговор старосты и завотделением. Кого нет. Почему нет того, кого нет. Есть ли уважительные причины у тех, кого не, и откуда это известно. Староста, как может выгораживает отсутствующих. Вся остальная группа, вжимаясь в парты, старательно делает вид,  что усиленно что-то пишет и читает. Наталья Викторовна слывет у нас драконом, пожирающим по ночам младенцев и приносящим кровавые жертвы из заранее отобранных для этого студентов, вышестоящим учебным органам. Но самое главное, конечно, что она может запросто лишить стипендии и общаги, а для наших деревенских парней это очень важно. Перед тем, как уйти, как бы случайно, до того в упор якобы совсем не видя, вдруг замечает меня. Расплывается в злорадной улыбке. Следует фраза:

 

--Гуляев зайдешь ко мне, напишешь объяснительную насчет вчерашних последних пар.

 

Мило улыбаясь, годы жизни с родным отцом не прошли даром, я вежливо отвечаю:

 

--Как скажите. Приду обязательно.

 

Уже на выходе в дверях, она многозначительно бросает:

 

--Заходи- заходи, поговорим...

 

Группа с полным пониманием ситуации смотрит на меня: ой, попадет тебе, Артурка! Но мысленно мы рядом.

 

В группе меня все жалеют, значит, дай Бог, дадут списать на зачете. Про себя я думаю, что встреча с СП будет противной. Разнообразного калибра угрозы по поводу отчисления, которые звучит серьезно, но почему-то серьезно мной не воспринимаются. Мои обещания и объяснения, во время которых мне нужно будет обязательно, хотя бы пару раз, кинуть взгляд на стену, где висит ксерокопия моего диплома за первое место на городских студенческих соревнованиях, после которых нашу завотделением директор техникума поощрил премией. Отчего она чуть не сошла с ума от радости, по словам секретаря Алены Михайловны  директора с которым у меня хорошие отношения.

 

Через час 10 минут  пара заканчивается. Как нечастому посетителю нашего учебного заведения пересидеть это время мне нелегко. Тут же иду в кабинет к Светлане Петровне, чтобы сразу же решить  проблему.  К тому же, я не хочу, чтобы она могла подумать, что из-за страха перед объяснением, я оттягиваю посещение ее кабинета. Все происходит точно так, как я и предполагал. Но периодически бросаемые взгляды на стенку над ее головой свою роль выполняют. Через пару минут меня отпускают. Уф-ф. Нам было трудно, но мы смогли!

 

А дальше обед, когда технарь делится на 3 части. Те, кто едят в столовой. Те, кто ест в магазине. И те, кто не ест нигде, потому что экономит или нет денег. Что касается меня, то техникумовская столовка меня полностью устраивает ценами, величиной порций и качеством готовки. Очередь там метров  30. Так, как наш костяк в некотором роде привилегированный класс, то, потеснившись, нас пропускают вперед.

 

Еще одна пара учебных занятий, когда я даже умудряюсь что-то ответить у доски, понятно, с некоторой помощью своих одногруппников, заработав стандартную четверку. Как всегда, немного удивляющую меня, потому что в очередной раз напоминает, как же много нужно отсидеть учебных часов моим  однокашникам для того, чтобы выучить все то, что я, оказывается и так знаю. По-моему, то же самое повергает в шок моих техникумовских преподавателей. Не знаю, как они сами отвечают на этот вопрос.

 

Что касается меня, то каждый раз, после того, как отсижу полный день занятий в технаре, честно себе говорю, что если бы проводил в нем столько же времени каждый день, как все остальные,  то через неделю забыл бы даже собственное  имя. К концу занятий мне не хочется ничего, кроме как немедленно завалиться где-нибудь поспать. Но до этого нужно выдержать еще полтора часа в автобусе, если только не повезет (на что в часы пик надеяться невозможно, потому что инстинкт старушек непогрешим) вдруг  усесться на автобусное сиденье и немного подремать. А когда я приезжаю домой, то понимаю, что не только спать некогда, но и на то, чтобы перекусить, тоже, в общем времени уже нет. А вот это уже серьезно.

 

При моем росте, который вообще-то для занятий тяжелой атлетикой является недостатком, весить мне полагается не меньше 105 килограмм. Но лучше, если килограммов на 10 побольше. И хотя иногда, глядя на свои фото на соревнованиях, где просто выгляжу тростинкой рядом с другими спортсменами, я просто впадаю в истерику от этого своего вида -- настоящая причина моей работы по увеличению веса, конечно же, другая.  Прежде всего, это необходимо для того, чтобы оставаться в абсолютной категории, быть супертяжем. Дело в том, что, чем меньше рост и вес у тяжелоатлета, тем большие тяжести они могут поднять в соотношении с собственным весом  (в рывке два своих веса, в толчке три), что для супертяжа практически недостижимо. Но стоит мне сбавить вес меньше 105 килограммов, как я автоматически перейду в категорию тех, кто не только меньше весит, но и намного ниже ростом. То есть, соревноваться мне придется с теми, кому поднимать вес нужно на 20-30 сантиметров ниже, чем мне. А это особых шансов на победу мне не оставляет.

 

Во-первых, потому что в этом случае сразу же возникает проигрыш в скорости: пока это нервные сигналы дойдут, пока это мышцы отреагируют и сократятся...  А во-вторых, потому что штангу  надо еще на мою высоту поднять, а потом еще и удержать. Что означает, для меня с моим ростом, гораздо большие, чем для тех, кто  ниже, требования к вестибулярному аппарату. Вообще считается, что у спортсменов в нашем виде спорта  вестибулярный аппарат развит лучше даже, чем у гимнастов.  Ведь тяжесть ведет и тащит, а надо стоять прямо. Держать ее над собой на вытянутых руках, балансировать ею над головой в течение тех секунд, пока судья не махнет, что вес зафиксирован --  и не бросить раньше, пусть очень хочется. Это очень сложно. Любые, даже еле заметные движения мыслей и мышц, могут привести к тому, что тебя перекосит, как во время автомобильного виража, и штангу ты удержать не сможешь. А  представлять, что произойдет, если уронить пусть даже 150 килограммов  на шею или голову, да хоть на ногу – мне совершенно не хочется.

 

Самое малое, тяжелая травма, но скорее, гарантированная инвалидность. Именно поэтому в любом виде спорта в первую очередь учат избегать травм. И это правильно. Если на автомате не будешь аккуратно ставить штангу, следить за тем, чтобы ее не вело, уходить из-под веса, то как-нибудь обязательно уронишь ее. И хорошо, если только на ногу.

 

Так что мы с тренером  все время надеемся, что я, наконец-то, перестану расти, и, наконец-то, начну быстрее прибавлять в весе. Пока что так и остающиеся мечтами, потому что мой рост каждые полгода исправно увеличивается на 4 сантиметра, а вес стабильно мечется между 97 и 105 килограммами.

 

Самое смешное, что остановка в росте было одной из главных причин, из-за которых отец и дедушка были категорически против моих занятий спортом. Против моих занятий физкультурой и совершенно безрезультатных, с моей точки зрения, хождений на секцию, никто из них ничего не имел. Это даже ими приветствовалось. Но занятия настоящим спортом вызывали настоящую паранойю. Можно подумать, что кто-то в нашей семье был маленького роста! Ничего подобного. Дедушка был 1, 85, папа – 1,  82. Прадедушка с папиной стороны вообще был  2 метра с гаком.

 

Да и я сам с раннего детства привык слышать всегда и везде: в гостях, на медосмотрах, при переходе в новый класс и школу, --  о том, какой же я большой..! Больше всех остальных мальчишек… Прямо богатырь! Нет, понятно, девочки,  в счет не шли. В младших классах они стандартно выше всех пацанов, к этому все учителя и родители давно привыкли.  Но я был всегда выше  одноклассников и одного роста с пацанами на 2- 3 года старше -- это удивляло.

 

Между прочим, в том, чтобы быть высокого роста, на самом деле нет ничего хорошего. Все в нашей жизни приспособлено для стандартных людей небольшого или среднего роста. Взять хотя бы общественный транспорт: сколько я головой бился о поручни на крыше автобусов, пока не научился вставать так, чтобы не стоять к ним близко. А уж засунуть себя в  небольшой автомобиль,  для меня вообще проблема. Хоть на части себя руби, чтобы  уместиться на сиденье, а для того, чтобы такой рулить, мне точно нужно убирать переднее сиденье и  садиться на заднее. Иначе, руль, прижатый к груди, не повернуть, а на педали придется нажимать не ногами, а руками. Насколько я понимаю, для всех видов спорта, кроме разве баскетбола и волейбола, большой рост является недостатком.

 

Еще одной фразой, которую, сколько себя помню, повторяли мне отец и дедушка для того, чтобы я, не дай Бог, серьезно не увлекся спортом, была:

 

--Зачем  тебе этот спорт нужен? Мышцы в драке только мешают!

 

Как будто главная мужская задача в жизни -- это умение драться и без нее мужчине не прожить и ничего в жизни не добиться.  До сих пор не понимаю, почему для них это было так важно? Мне вот ни с кем серьезно драться до сих пор так и не понадобилось. Даже если кто-то и пытается наскакивать, начнешь с ним разговаривать, и он понемногу успокаивается. Ну, пару раз бывало, вдруг, начнут кто руки распускать, но ничем серьезным, кроме пары оплеух с той и другой стороны, это не кончалось. Все выяснения отношений на нашем школьном дворе всегда начинались и заканчивались одними «базарами». Точно так же сейчас в технаре.

 

Но как меня к дракам с самого раннего детства готовили… Болевые точки, защита гениталий, удары в пах, скорость нападения... Может,  действительно, именно так раньше парни так дрались, в роду моих мужских предков? До сих пор не знаю. У дедушки уже не спросишь, он умер. У папы, хотя он и жив, тоже.

 

После развода родителей и его отъезда два года назад в другой город, он мне звонит редко. Не чаще раза в 3 месяца.  Все время  разговора, как правило, занимая под очень  важные, с его точки зрения, наставления. Типа: ученье свет, а неученье -- тьма; обязательно мой руки перед едой; ешь не реже 3-х раз в день, и никогда натощак; нуи  тому подобное. А я не успеваю его ни о чем спросить. Конечно, можно и самому ему позвонить, и даже приехать. Он каждый раз приглашает. Не говоря, конечно, ни слова  о деньгах на дорогу и подразумевая, что, как и мое содержание, так и поездки к нему в Кемерово, будут за мамин счет. Кто бы сомневался! За эти 2 года после развода он не только ни разу не прислал денег, а я в отличие от сестры, вроде как еще несовершеннолетний, но даже подарка ни на один мой день рождения. Иногда я его вообще не понимаю.

 

Но после каждого такого разговора с ним, думаю, что нужен ему, как рыбе зонтик. И желание что-то у него узнавать, пропадает. Да и слушать о том, что спорт отвлекает от серьезных занятий учебой, которые  необходимы мне для построения карьеры и устройства в жизни -- неохота.

 

Мой отец считает спортсменов тупыми амбалами, у которых весь мозг ушел в мышцы, и потому они ни на что не способны. Как я теперь знаю, так думает преобладающее большинство людей. Хотя, как мне кажется, любому мало-мальски соображающему человеку, должно быть понятно, что  спортсмены, как, собственно, все люди, увлеченные своим делом, не имеют столько же свободного времени на другие занятия, а потому кое-что не успевают об этих других  делах узнать. К тому же, когда ты делаешь конкретное сложное и важное для тебя дело, запросто болтать с теми, кто ничего в ней не соображает, не особо хочется. Ну и конечно, после ежедневных тренировок и регулярных выступлений каждые 2-3 месяца, действительно сильно устаешь и действительно хуже соображаешь. Элементарная биофизика, кровь приливает к мышцам, мозг занят обработкой сигналов тела, да попробуйте сами, вч конце концов, поднять что-нибудь очень тяжелое над головой, удерживать из последних сил и при этом вспомнить и произнести вслух хотя бы свой адрес и имя? Но именно потому что большая часть людей ни разу в жизни ничего на пределе своих сил не делало, они этого не понимают.

 

В отличие от отца, мне спорт очень нравится. И прежде всего  за то, что в нем делают конкретные вещи. Здесь все  видно и нет обмана -- поднял или не поднял, обогнал или не обогнал, смог перевернуться 4 раза в воздухе или на этот раз не получилось, все! Пусть даже в спорте есть и договоренности, и нечестные приемы, себя и тех, кто рядом,  не обманешь. В сравнении с этим, многое -- карьера, бизнес, и уж точно учеба становятся неинтересны. Потому что в них можно быть никем и стать кем-то только за счет хитростей и связей.

Не то, чтобы я был сильно против, но для меня важней знать, что я могу столько же, на сколько выгляжу. Для меня это примерно так же, как выбор между правдой и ложью. Вру я отлично, но говорить правду мне все-равно нравится намного больше.

 

Ну и само собой,  спорт нравится мне тем, что он похож на работу, в нем  можно и нужно зарабатывать деньги. Между прочим, свои первую зарплату (очень небольшую, тысячу восемьсот рублей) я начал получать, как только выиграл свои первые соревнования и получил второй разряд. Выйдя в мастера, стал получать больше в 2 раза больше. Плюс возможность подрабатывать по воскресеньям в тренажерном зале. Признаюсь честно, если бы не деньги из спорта ушел сразу после того, как добился того, что хотел, когда в него пришел: кубиков на животе и умения 100 раз подтягиваться на перекладине.

 

Стипендия меня держала ровно до того момента, когда у меня вдруг перестало легко получаться, как было до того и в других видах спорта. И меня поймало. Когда все выходит и само собой складывается, бросить спорт очень легко. Дорожить ведь нечем. Ты ничего не вложил, ничем не рисковал, тебе это ничего не стоило и ты ни к чему не стремился. Но как только ты попотел, постарался и хоть что-то реально сделал, меняется все. Настоящими спортсменами, теми, кто чего-то в спорте чего-то добивается, становятся те, у кого в начале есть, пусть небольшой, но этап неудач. Об это говорят все: сами спортсмены, их тренеры.

 

У меня так и вышло. До тяжелой атлетики, чем бы я не занимался: волейболом, греко-римской борьбой, даже футболом, хотя я его «терпеть ненавижу», как говорил о нем в детстве, -- все сразу выходило. Тренеры на меня с 5-го класса, как только я в первый раз пришел на школьную секцию волейбола, сразу же делали стойку. А стоило мне через пару месяцев бросить, тут же начинали названивать родителям, уговаривая и объясняя, какой я способный и почему не должен, ни в коем случае, отказываться от тренировок у них.

 

А в тяжелой атлетике я пришел, немножко позанимался, быстро сделал первый разряд и когда я уже решил, что вот, сделаю сейчас кандидата и брошу, вдруг полная остановка результатов. И не только кандидата не получалось сделать, но вообще никаких изменений в течение нескольких месяцев не было. Вот тогда я на тяжелую атлетику и подсел. Все тогда пережил: и злость на себя --  у других-то получается; и растерянность; и обиду; и отчаяние... Ну и решимость обязательно добиться своего,  тоже.

 

Ресурсом в этой жизни может стать все. И малое количество денег, и отсутствие связей в семье, и маленькие спортивные результаты, даже отсутствие всяких результатов, и плохое здоровье. Я сам, по словам мамы, родился с парезом  левой стороны,  плохо двигал правой рукой и почти не открывал правый глаз все первые месяцы. Как говорит мама, во время кесарева, так бывает, повредили шейный позвонок. Лет до пяти у меня периодически возникали такие сильные боли в шее, что я совсем не мог двигаться, только лежать на спине. А когда пытались повернуть или взять на руки  для осмотра, начинал дико орать. Я до сих помню, как мне было тогда больно.

 

Но тогда же отец показал мне упражнения для шеи и объяснил, что помочь мне может только физкультура. И с тех пор я уже никогда не переставал: каждый день или через день,  делать упражнения для шеи. Что включало в себя, на самом деле, комплекс упражнений для всего тела. Но после тех болей, какие я переживал, объяснять, что даже в подъеме колена мышцы шеи косвенно участвуют, мне уже не требовалось. И так знал.

 

Так что массаж, разминания, растирания, наклоны, повороты и отжимания руками для меня стали повседневной обыденностью, о которой мне никто никогда не напоминал. Не требовалось. И это, как я сейчас понимаю, сильно пригодилось мне потом в тяжелой атлетике. Вот это ощущение, понимание своего тела. Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло.

 

Когда в спортзал приходят новые ребята, я почти всегда могу сказать, кто из них чего добьется. Я не имею в виду, что с ходу определю будущего чемпиона, для этого нужно много чего всякого, но того, кто добьется заметных результатов в улучшении своей силы и внешности могу назвать сразу.

 

Почему-то ими никогда не бывают дети из благополучных, обеспеченных семей, у которых подходящее для тяжелой атлетики сложение и дома они нормально питаются. Ведь чтобы кто не говорил, но без большого количества белка, разнообразных углеводов, витаминов и микроэлементов (в том числе, и аптечных), добиться в спорте многого нельзя. Мышечная масса расти не будет и высоких результатов не достичь. И в этом смысле  у детей эмигрантов, казахов, узбеков, таджиков, мальчишек без гражданства, квартир и денег, особых шансов нет. Потому что такое питание стоит дорого. Во всяком случае, у нас дома мама сразу сказала, когда  я пошел на тяжелую атлетику, что на питание денег стало уходить минимум в два раза больше, а чаще в три.

 

Но те, у кого деньги на все это есть, спорт  -- это как закон -- обязательно бросают. Ну, или, скорее всего,  ходят безрезультатно годами, утешая себя словами, что хороших результатов без анаболиков не достичь, а они на анаболики не садятся и занимаются спортом для здоровья, а не для результатов. Мне многие не верят, особенно, когда узнают, сколько мне лет, что я никогда не употреблял стероидов. Почему-то им приятнее думать, что без химии добиться хороших результатов нельзя.  Может, и я бы так же думал, будь на их месте. Но я на своем, и потому, посмотрев на часы, быстро собираю штангетки, форму, бинты в свой рюкзак и быстро иду в спортзал.

 

Тренировка

 

В спортзале я, как бы до того не волновался, всегда успокаиваюсь и забываю о том, что вообще учусь в техникуме. В спортзале нет людей, которые, как принято в технаре, все время ноют про учебу и проблемы с куратором, зачетами, общагой и деньгами на обучение, что, честно говоря, больше всего и быстрее всего надоедает мне в техникуме. Здесь все спокойно и понятно. Намазаться разогревающейся мазью, намотать бинты, затянуть шнурки на штангетках,  поздороваться с ребятами, которые уже занимаются на помосте. Первое время я по наивности считал, что помост в зале больше для красоты, такой тяжелоатлетической показухи и создания спортивного настроя для соревнований. Ошибался сильно. Без помоста спортивный тяжелоатлетический зал существовать не сможет. В полном смысле слова.

 

Полтора метра тяжелоатлетического помоста, если смотреть на него сбоку и в разрезе, состоят (по моим, не очень профессиональным знаниям)  из мягкого асфальта, мягкой резины,  гасящей удары, наконец, завершаясь слоем крепкой резины, на которую непосредственно и приземляется штанга. Все эти слои нужны для того, чтобы удары, весом под 200 килограммов, падающие  на помост не один раз и не в одной точке, а каждый день с утра до ночи и зачастую одновременно – его не разрушили. И заодно не разрушили стены, зеркала, телефоны, которые в унисон в унисон с падениями штанги, подпрыгивают, подпрыгивают, пока окончательно не упадут и не сломаются. Нам как-то пришлось заниматься пару недель в тренажерном зале, так к концу этих 2-х недель, угол зала, где мы занимались, весь пошел трещинами, вплоть до кирпичной основы стены.

 

Кроме всего этого,  помост необходим еще для того, чтобы штанги, грифы и блины не ломались, падая на пол. Потому что при наших тренировках, подшипники выпадают, грифы лопаются, блины перекашиваются, а самым сильным в тренировочном звене, как ни крути, оказывается человек. Бетонным стенам тяжело, стальному грифу плохо, а человеку все равно: поднимает да поднимает. Лично я за тренировку в течение двух часов,рву и тягаю в общей сложности 10 тысяч килограммов или 10 тонн.  Поднимаются они, конечно, все по- разному: что-то только до пояса, что-то выше головы, но сумма именно такая.

 

Из тренерской выглядаывет мой тренер. Увидев меня, подходит. Марат Романовича Саакаяна  я уважаю за то, что он всегда говорит только серьезные вещи. В моем понимании серьезные -- это правдивые. Ростом он около 185 сантиметров Небольшой живот. При возрасте 50 лет, совершенно не имеет седых волос, что меня немного удивляет. В Сибири  мужики седеют рано. Уже в 40 --  заметно.  А тут 50 и ничего. Еще меня удивляет в нем совершенно детское мировоззрение. Каждому человеку он прибавляет положительных качеств. Так делают дети. Так делал я сам по отношению к Славе в 12 лет. Когда то, что он приукрасил, не выполняется и человек оказывается обычным, Марат конкретно и жестко разочаровывается. У него портится настроение, он хмурится и ходит как в воду опущенный. Потом это проходит. Он становится таким же, как до этого. До следующего самообмана.

 

Следует стандартный тренерский вопрос:

 

--Как вес?

 

Отвечаю:

 

--Мало ел, наверное, не очень.

 

 Марат понимающе кивает  и отправляет на весы.

 

Весы, как чаще всего и бывает, идут  вразрез со всяким здравым смыслом, показывая почему-то больше, чем ожидал: 103, 500.

 

Радостно сообщаю это Марату, настроение у которого от этого тоже повышается прямо на глазах. Вес, как и все остальные, кто тренируется  в зале, тут же записываю в свой дневник. Записи в наших тетрадках для человека со стороны выглядят непередаваемо грязными: все страницы в черных разводах от масла на грифе, о чем, не зная, догадаться трудно. Наверное, может показаться, что мы просто никогда не моем руки и все время возимся в земле..

 

Затем делаю разминку с небольшими весами. Первым поднимаю 20 - килограммовый гриф. Позже перехожу к штанге в 130 килограммов. Обыватели часто путают эти понятия. Для них, что гриф без блинов, что штанга с блинами , все одно и тоже, хотя второе ощутимо тяжелее. Примерно настолько же, насколько тяжелее, по сравнению с остальными частями тела, качать ноги. Хотя, кажется, какая разница, что тренировать:  мышцы рук, туловища или бедра, потей да потей.

 

Но ноги,  это не любая мышца,  это две трети всего тела. По совместительству это и самые сильные мышцы, их очень трудно тренировать, потому что они постоянно под нагрузкой. Слава богу, придумано такое упражнение,  как приседание. 90 % тренирующихся, его просто ненавидят. Ненавидел и я, но потом полюбил, когда увидел результаты.

 

Когда приседаешь с большим весом, то сталкиваешься с целым комплексом не очень приятных ощущений. Во-первых, штанга за головой, и контролировать ее невозможно. Можно только косвенно,  прогибаниями спины. Плюс, когда опускаешься задом в пол, с тяжестью на плечах, то в процессе, независимо от того, к какой категории, больных или здоровых людей, ты относишься, начинают  похрустывать колени. Движение-то новое, суставы не привыкли. Плюс вся кровь устремляется вниз тела, поэтому бывает головокружение, может заболеть голова, но ощущение, испытываемое после этого упражнения,  когда надуваются ног – ни с чем не передаваемое! Чувствуешь себя скалой, врытой в землю миллион лет назад. 

 

Так, как при этом к мышце приливает большой приток крови, кожа растягивается, мышца увеличивается и возникает полное ощущение, что ты стал намного  больше. И тут же становится трудно выполнять  обычные движения. Например, подняться по лестнице уже целое дело (это при условии, что поприседал хорошо). Просто подыхаешь: все болит, кожа поддергивается. А назавтра к этим проблемам добавляется еще одна: влезть в джинсы, потому что ноги надулись, при этом, надо суметь еще штаны не порвать...

 

Закончив упражнение, сажусь на скамью и записываю результат в тетрадь. Сегодня я прокачал 180 килограммов семь раз по четыре подхода. Прислушиваюсь к своим ощущениям и понимаю, что скоро нужно будет качаться 10 раз по 4 подхода. Похоже, мои мышцы уже считают такую нагрузку легкой, хотя лично я нет. Но кто меня спрашивает?

 

Два часа пахоты пролетают незаметно. Для меня тренировка --  это всегда ощущение счастья и радости. Которые приносит все: тепло нагревающейся мази на коже, чувство надутых мышц, боль в мышцах  от подрыва штанги, боль от разрыва мозолей на ладонях... Радует это потому, что все это время ты понимаешь и чувствуешь, что спортсмен и что ты по-настоящему работаешь.

 

Сами ощущения на тренировке бывают очень разными. Бывает, просто кайфуешь, все при этом получается, и не трогают даже мелкие неудачи. Бывает, что вся тренировка -- одна пахота. Тупо выполняются движения,  при этом на твоем настроении это никак не сказывается, пусть даже все, что  выполняешь, получается идеально. А бывает, что и с хорошим настроением, ничего не выходит, но это почему-то тоже не расстраивает.

 

Непрофессионалы отличаются от спортсменов тем, что, как правило, больше стремятся к результату, но не очень-то любят сам процесс. Реже встречаются те, кто любит тренироваться, но не любит сами соревнования. Еще реже те, кто любит тренироваться и любит соревнования, потому что соревнования –  это ведь жуткая нервотрепка. Но к этим странным людям отношусь я. И предвкушение  соревнований, которые через неделю, каждый раз, когда я об этом думаю, поднимает у меня настроение так, что мне хочется все больше и больше тренироваться.

 

Перед подходом к большим весам, закапываю мозоли йодом. Тренеру говорить о таких ерундовых травмах не принято. Но если он вдруг увидит, то посмотрит так, что ты сразу поймешь, что вызвал у него уважение. И это еще больше поднимает у меня дух.

 

И вот, наконец, настоящие тяжести.

 

При подходе к ним всегда страшно: поднимешь, не поднимешь? Способов загасить страх много. Можно нюхать нашатырь, бить себя по щекам,  можно кричать, рычать... Сам подъем, как правило, для меня оказывается, удачным. Когда же подъем не идет, а такое тоже бывает, все, кто находится в зале, начинают поддерживать. Кричишь ты,  кричит тренер, кричат спортсмены --  идет мощная  энергетическая волна -- и ты поднимаешь! Когда подъем заканчивается,  довольный или нет, бредешь к скамейке. Тренер объясняет, где накосячил, где схалтурил или пожалел себя. Потом, все, что было с тобой, происходит с другими. Ты так же кричишь, так же, как они тебя, их поддерживаешь, так же всем помогаешь.

 

В спортзале, как в муравейнике, где каждый деловито выполняет свою работу. Никто ни о чем специально не договаривается, но вот один, почему-то, начинает носить для всех воду, кто-то всегда имеет про запас лейкопластырь, у кого-то всегда есть капсикам... Бывает, что намазавшийся, или переборщивший с капсикамом, начинает носится по залу, пытаясь погасить огонь на коже. Такое ощущение, а от него не застрахован никто, приходится переживать периодически всем. Полное ощущение: как будто лежишь на костре, и сейчас с тебя облезет вся кожа. Но кожа никогда не слазит, а без капсикама обойтись никак нельзя. Разогревающая мазь предохраняет от травм на разминке. Она, мало того, что хорошо разогревает, но еще является  болеутоляющим средством. А боли в спине у тяжелоатлетов, если и не повседневная обыденность, то находятся к этому близко. Как и разорванные, а потом залитые йодом мозоли, как и заклеенные лейкопластырем ссадины на плечах... Одним словом, раны.

 

После тренировки, расслабленный, счастливый и страшно голодный, иду домой. Первым делом, заглядываю на кухню и проверяю плиту и холодильник. О! Мама приготовила  куриные грудки? Да еще есть картошка и салат? Перед тем, как накинуться на еду, забрасываю всю свою тренировочную одежду в стиральную машину. Если  выстирать сразу, то за ночь она высохнет, и завтра не будет проблемы в чем идти тренироваться.

 

Потом, уставив весь стол тарелками, начинаю есть. Наверное,  со стороны, слегка напоминая, умирающего с голода. Во-всяком случае, ни сестра, ни  мама, не любят смотреть на меня, когда я ем.  Говорят, что становлюсь слишком сильно  похож на  религиозного фанатика, впавшего в экстаз при выполнении священного обряда. Может и так, мне не видно. Жаль только, что знаю по опыту, наемся быстро. Именно поэтому у меня проблемы с прибавкой в весе. Были и есть. В отличие от всех своих знакомых, я ем немного. Всегда, когда бываю в компаниях, удивляюсь и слегка завидую тому, как много в парней влезает жратвы.  Вроде бы сами по себе небольшие, ни роста, ни веса, а едят столько, сколько мне за неделю не суметь, даже если очень постараюсь. Если бы я мог столько же есть, давно международника сделал. Шутка.

 

Одно время я вообще не мог равнодушно видеть толстых парней и мужиков. Завидовал им страшно: превратить в мышцы собственное сало,  казалось мне, намного легче и быстрее, чем строить мышцы, постоянно закидывая в себя правильную еду, из которой организму их проще всего сделать. Нагружай да нагружай себя упражнениями, увеличивая нагрузку, все остальное тело само сделает. Надо лишь правильно упражнения выбрать. Что, конечно, задача тоже неслабая, при тех тренерах, которые в тренажерных залах обычно работают.

 

В нашем спортклубе «Чемпион»  рядом с нами, через коридор, во втором помещении, находится тренажерный зал для  всех желающих. Раз в неделю, одно воскресенье, я там работаю. А первый год раз в неделю, помимо занятий штангой, чтобы прокачать именно какую-то одну группу мышц, я туда заходил покачаться. Глупость, конечно, полнейшая. Лучше поднятия штанги фигуру ничего не формирует. И быстрее тоже. Меня извиняет только то, что в то время у меня был никудышный тренер. Собственно, он и сейчас есть, только теперь ему цену знают, и тренирует он совсем  маленьких ребят, лет 7-9, не старше. Да и те, как только поймут, что к чему, через пару месяцев или совсем  уходят или просятся к нам, с Маратом.

 

Соответственно, технику он мне не ставил, без которой вырвать или толкнуть приличный вес (два упражнения, по которым и проводятся тяжелоатлетические соревнования) нельзя.  Результаты у меня не росли, хотя все видели, что врожденной силы много. Но тогда я этого не понимал, объяснить мне этого тоже никто не мог, и слова моего Ишака (переделанное из Исаака Семеновича, вот такое имя было у моего тренера), о том, что нужно на тренажерах подкачать мышцы спины или бицепсы, воспринимал серьезно.

 

Чего я только тогда не насмотрелся! Как правило, тренеры всем, включая девушек и женщин, дают одну и ту стандартную программу. Комплекс, разработанный изначально для среднестатистического 35- летнего мужика, который всегда хочет только одного:  увеличить низ и уменьшить верх. Одно из основных упражнений подобного комплекса, направлено на увеличение мышц верхней части спины, называется на жаргоне качков -- крылья.

 

 Женщин спасает только то, что ни один из этих стандартных комплексов реально не работает. У мужиков, между прочим, тоже. Иной раз смотришь, сидит такой весом под центнер, далеко за 30 лет, перед зеркалом, чтобы выдержать правильную траекторию движений и правильно прокачать бицепс: оскаленный, мощно дышащий от сложности задачи, и со зверским выражением поднимает маленькую гантельку. Весом килограммов в 8. Прямо Кинг Конг с авторучкой.

 

То, что поднимая такой вес, ничего не накачаешь, тренер ему не сказал, а сам он не догадывается. При этом мужик твердо уверен, что все у кого в зале нормальные мышцы -- это подсевшие на химию. Когда я на тренажере сразу ставил 150 килограммов, на меня такие мужики сначала смотрели молча издалека. Потом, когда узнали, сколько лет, долго не верили, что такое вообще возможно и заводили туманные разговоры про вред здоровью анаболиков. Кое-кто, конечно,  интересовался совершенно искренне, чтобы узнать, что, как и когда надо пить, чтобы побыстрее накачаться. Потом привыкли, успокоились и. кажется, даже поверили, что сформировать фигуру можно только с помощью упражнений.

 

У меня до сих пор некоторые просят составить им программу тренировок. Сейчас это тем более логично, поскольку по воскресеньям я  работаю дежурным тренером зала. Не скажу, что все эти  люди достигли каких-то выдающихся результатов. Но один парень, Миша, позанимавшись всего две недели по той программе, которую я ему посоветовал, потом еще три никак поверить не мог, что за это время, на самом деле, смог увеличить бицепс на 2,5 сантиметра. Что, только не придумывал! И то, что растолстел; и то, что много пил воды и пива,  вот только поверить в то, что такое могло произойти от обычных тренировок с грифом – не мог. Ведь до этого, он полтора года ходил безрезультатно на тренажеры, разве что  работу сердце слегка укрепил, а тренер ему говорил, что подобное отсутствие результатов абсолютно нормально. Результат быстро не приходит, надо много и долго обливаться потом и может быть потом.... Чушь, конечно, но люди покупаются.

 

Наконец, раздувшись, как сытый удав, отваливаюсь от стола, разве что только, не урча от удовольствия. Настроение отличное. Мышцы ощутимо побаливают, и хотя есть риск, что завтра я с трудом буду вставать и садиться, это значит, что потренировался сегодня хорошо. К тому же,  мой живот полон, а это обещает, что мышцы получат достаточное количество белка и вырастут.  Соответственно, вырастет и сила.  Но, пожалуй, самая главная причина, это все таки та, что завтра не надо идти в технарь. По расписанию у нас 2 пары: физкультура и история, и с обоими преподавателями у меня прекрасные отношения. Можно будет выспаться, пошататься по магазинам и встретиться с друзьями. Или, если получится, конечно, с подругой.

 

Перед тем, как завалиться спать, бреду к компу, смотрю все новости в контакте. Последние полгода я и знакомлюсь с девушками только через контакт. Обычно я забиваю любимое имя и Новосибирск в поиск. Из полутора девушек нашего города с таким именем, выбираю 10, которые мне внешне нравятся, из них пять добавляют меня в контакт, а с одной мы потом в результате пару - тройку раз встречаемся. Бывает, что больше, но редко. Мне, конечно, хотелось бы с ними общаться, но не получается.

В принципе, я вообще не так давно осознал, года 2 не больше, что вообще-то рядом с девушками парню подобает делать. Но мне до сих пор непонятно о чем с ними говорить  и чего они вообще хотят от жизни.

 

Моей первой девушке Насте, было 20 лет. Мне -- 14. Она работала в банке менеджером, а свободное время проводила на базе «Локомотива», катаясь на роликах, купаясь в бассейне и загорая. В это время там же проходил практику на детской железной дороге, которую, не знаю уж, с какой стати, устроили восьмиклассникам в нашей школе, и я. Когда в один прекрасный день в блондинистую Настину голову взбрело сделать перерыв в ее пляжном отдыхе и  покататься на паровозике в Заельцовском парке, мы встретились.

 

Она спросила у меня для чего нужно столько юных железнодорожников, если по кругу ездит всего лишь один паровозик и три вагончика? Я ответил, что, наверное, такое количество детей в форме железнодорожников рядом с игрушечными вагончиками, которые еще и ездят по рельсам, совсем как настоящим --  очень нравится людям. Она поощряющее улыбнулась. Я подумал, что она ничего. Она решила, что мне 18, я ее разубеждать не стал. Свой возраст я и в контакте не указываю, это всех отпугивает, проверено. Если кому-то становится очень интересно, говорю. Хотя мне обычно никто не верит, так что называть его смысла нет.

 

К счастью, в этот день мама отпустила меня гулять до 9 вечера. Я приехал домой, переоделся и вновь поехал на площадь Калинина на свидание с ней. Зашли в кафе. У меня было 300 рублей.  Она заказала кофе. Я тоже. Она заказала салат. Я не стал, поняв, что в этот раз джентльменом быть не получится. Но зато расслабился и перестал потеть. Доедая салат, она предложила пройтись. Тут я сделал серьезное лицо и притворился, что мне звонят по телефону и нужно срочно поговорить. Встав у входа и ожидая, пока она расплатится. Все равно стоять рядом, когда девушка платит за то, что съели мы вдвоем, я не смог. Но она вышла ко мне, как ни в чем не бывало. Я сказал: «Умничка!»,--  приобнял ее за плечи, и мы немного прошлись по проспекту, по- моему, оба уже все понимая. Не помню, о чем мы говорили. Потом я посадил ее в такси и счастливый поехал домой на метро. Удалось познакомиться с телкой, взрослой, да еще и богатенькой. Для меня в 14 лет все были богатенькими, у кого было больше 300 рублей.

 

Вот так тогда я преодолел свой детский страх, вынесенный из школьной курилки (настоящее название мужской клозет) страх оказаться с девушкой в кафе без денег. Именно в курилке я наслушался (минимум 2 истории в день, максимум 12 историй в неделю), от совершенно разных парней, о том, кто как выкручивался, оказавшись в кафе с девушкой, которая заказала жратвы больше, чем было у пацана денег. Что он при этом чувствовал, что предпринимал, и  что в результате получилось. Кому-то подвозили деньги друзья, кому-то одалживали оказавшиеся случайно рядом друзья, а кого-то спасали даже  собственные родители. Были и такие, кто сваливал, говоря девушке, что идет покурить... Ужастики, одним словом.

 

Мой завтрашний план опять же сводить девушку в кафе. Правда, на этот раз с далеко идущими намерениями. А что в результате получится,  жизнь покажет. Час у компьютера пролетает, как одна минута. Элла и мама уже спят, когда, отключаясь прямо на ходу, в темноте бреду к дивану, падаю на него и мгновенно засыпаю.

 

Субботний отдых

 

Проснувшись в 9, а не как в обычные дни в 7 по будильнику, первым делом с ужасом думаю, куда мне нужно срочно бежать и куда я уже точно, проспав, опоздал. Это очень громкая мысль, от которой такой всплеск адреналина, что сердце из груди просто выскакивает, меня начинает мелко трясти и возникает внутри дикая паника. Секунд через 5 понимаю, что сегодня суббота, идти никуда не надо, и счастливый, снова валюсь на подушку. Но после пережитой нервотрепки  спать уже не хочется. Можно только думать. Планы на выходной день у меня грандиозные, надо успеть везде.

 

С утра по магазинам, чтобы купить себе штаны в моем любимом полубарахольном «Александровском» на Карла Маркса.  Сразу же после этого свидание с девушкой. В данном  случае старше меня на 3 года. Потом, как всегда тренировка, после которой предстоит поздравление хозяина и директора нашего клуба Вилена Петровича, которое неизвестно насколько может затянуться.

 

Поэтому уже в 10, очень рано для субботнего утра, я, как штык, стою на остановке площадь Маркса перед входом в Торговый центр «Александровский». Куда, как правило, всегда хожу покупать джинсы. Понятно, не каждую субботу. Но позавчера после тренировки мои любимые черные штаны при попытке сесть в маршрутку лопнули на заднице. От ширинки до кармана. К счастью, штанина при этом не отвалилась, а то не знаю, как бы дошел до дома. На самом деле, такое со мной происходит с периодичностью двух раз в год. Я почти привык. Так что в этот раз даже не подал виду, спокойно сел и даже немного поелозил по сиденью, поймав пару косых подозрительных взглядов, потому что звук рвущейся джинсы не услышать невозможно. Он непередаваемо оглушителен.

 

Конечно, не всегда все заканчивается именно так, как в прошлый четверг. Обычно все происходит намного тише и незаметнее, но результат от этого не меняется. Штаны у меня очень быстро протираются, а потом рвутся. Поэтому перед тем как надеть джинсы или брюки  (которые я оче-чень редко ношу, потому что они износонеустройчивы), я их тщательно проверяю  на вытертость: выдержат до вечера или нет? Недавно на тренировке в зале один молодой паренек вызвал большой интерес у всех наших спортивных зубров, рассказав, как можно решить проблему, убив сразу двух зайцев: избавившись от дыр и  необходимости покупать каждые 2-3 месяца новые джинсы. Оказывается, надо заранее поставить кожаные заплаты на места будущих протертостей. Он уверенно обещал, что на 4 месяца такой заплаты хватит. Ну, по сравнению с обычными двумя, это очень даже неплохо. Единственный минус -- и он этого не скрыл -- что при движении кожа скрипит. Иногда. Что, наверное, зависит от влажности. Так, что иногда будешь двигаться со скрипом. Пока что никто не решился  на это новшество. Все думают. Я тоже.

 

Для всех, кто занимается штангой, штаны большая проблема. Ноги у штангистов бывают длинные, бывают короткие, но абсолютно у всех толстые и мясистые. Что касается меня (во-всяком случае, мне лично так кажется!), то я имею проблем больше всех. Потому что у меня ноги -- и длинные, и мясистые. И на мои длинные и толстые ноги, увенчанные, между прочим, еще и очень немаленьким задом, найти штаны весьма сложно. А штанов тем, кто занимается штангой, нужно много. Вот и приходится строить отношения с теми торговыми точками, хозяева которых знают, что, такие как я,  в городе тоже имеются. Именно поэтому я  и хожу всегда в «Александровский», потому что ни в одном, так называемом, модном бутике или раскрученном брендовом магазине, джинсы на себя найти мне  -- это многократно проверено --  невозможно..

 

Магазины забиты маленькими узенькими штанишками 46, в крайнем случае, 48 размера. Когда такие попадают мне в руки, то я вообще не понимаю, для кого их шьют. Я, лично, настолько маленьких парней вокруг себя вообще не вижу.

 

А в «Александровском» меня, к тому же, любят. Да и мне, обилие товаров и здешние люди с торгашеской психологией, тоже нравятся. Нравится их обаяние и желание угодить. От них уходишь радостный, пусть даже понимаешь, что тебя немножко облапошили. Подумав про себя, что идти на встречу с девушкой с целлофановым пакетом из «Александровского» не комильфо, прошу упаковать Джамала свою покупку в красивый пакетик. Он смотрит на меня с таким пониманием, что я на все сто процентов уверяюсь в том, что он умеет читать мысли. Джамал вытаскивает черный пакет от «Армани», который, пожалуй, что, намного красивее моих штанов.

 

Распрощавшись и пообнимавшись с ним на прощание, как принято у восточных народов, бодрой походкой выхожу на улицу и двигаюсь в сторону площади Маркса, нашего местечкового Арбата, где происходят абсолютно все встречи девушек и парней нашего города. Если конечно, место встречи, как сегодня, выбрано девушкой, живущей, как и я, на левом берегу.

 

Катя, моя девушка, с которой я встречаюсь уже 2 недели, как обычно, меня старше. Познакомился я с ней, понятно, в контакте. Меня поразила ее аватарка. Грива блондинистых волос, от чего я всегда просто схожу с ума (блондинки моя слабость), курносый нос, пухлые губки и дьявольски уверенный вид. По мнению моей сестры и мамы, хорошо знакомых с моим вкусом, мне нравятся только шлюхи. Может это и так, им виднее, но я так не считаю.

 

Как мне кажется, мне нравятся девушки, которые продажными кажутся. Потому что у них есть характер, нет физических изъянов во внешности -- и они об этом знают. А окружающие, просто напросто, такой тип привыкли ассоциировать со шлюхами. Такие девушки идеализируют себя, являясь полными антиподами, таким как я: жутко потеющим, иногда  с прыщами,  не имеющим денег... Насколько я понимаю, к нам их тянет, имеющийся у нас характер и опыт, которого в их богатом деньгами окружении, найти трудно. Но может, я и ошибаюсь. В любом случае, когда я написал Кате, она откликнулась.

 

Подойдя к месту встречи, не спеша, вытаскиваю телефон, но тут же вижу ее, ожидающую меня у входа в магазин. Чему сильно удивляюсь. Приличные девушки, как я успел убедиться, опаздывают на свидание, минимум на полчаса, а Катя девушка очень приличная. Взглянув на часы, понимаю, что, видимо, тоже превратился в очень «приличную» молодую девушку, если сумел опоздать на сорок.

 

Как всегда бывает в подобных случаях, меня встречает неописуемо злобный взгляд,  в котором можно легко прочесть: еще одна минута, и я уйду! Не слишком ли сильно она злится, задаю себе вопрос я , слегка удивляясь. В конце концов, если уж все так плохо, могла просто уйти, не дожидаясь меня... Я бы не удивился.

 

Слегка озадаченный начинаю выполнение обычной, для подобных проколов, программы.  Главное в таких случаях поцеловать девушку раньше, чем она начнет меня упрекать. Срабатывает, как всегда. Повыговаривав мне еще минут 10, да и то, лишь  для профилактики, Катя начинает рассказывать о своих милых, совершенно непонятных для меня проблемах. Я знать не знаю, и знать не желаю, о чем она говорит, но киваю в такт ее речи, улыбаюсь и делаю понимающее лицо.

 

Тут же вспоминаю, что надо бы забрать у нее все из рук, включая маленькую дамскую сумочку, которую вешаю себе на плечо, точно зная, что ей это понравится. Катя умиляется и кидает мне, одновременно с тем самым многообещающим взглядом  вскользь. Само собой, она  считает, что я ни черта не замечаю, потому что абсолютно все девушки считают мужиков по пояс деревянными, а со мной все обстоит еще более все плачевно, потому  что я ведь еще и спортсмен!

 

Вот так беседуя, мы идем вперед по проспекту еще метров 100. Так как, Катя метр 65, заметно ниже меня, то вместе мы смотримся весьма прикольно. Слушаюсь я ее беспрекословно. и выглядит она от этого вполне счастливой. Когда мне совсем уж надоедает ее слушать, я предлагаю зайти посидеть в мой любимый «Хуторок». В этом месяце мне повезло, за подработки в тренажерном зале Инациевский, хозяин  нашего клуба,  заплатил мне неплохую сумму, поэтому в первый раз, Бог знает за сколько месяцев, заказываю себе в кафе что-то еще  кроме кофе. Выбираю пирожное «Версаль». Катя решает съесть бутерброд с креветками. Посидев минут 40, все это время, продолжая говорить с Катей все о том же, милом и мне непонятном, мы выходим из «Хуторка» и еще немного гуляем рядом в скверике. Мы смеемся. От вида Катиной улыбки я просто дурею, не могу оторвать глаз от ее лица. Она на самом деле очень хорошенькая.

 

Но наступает ключевой момент. Сейчас будет проверено все то, над чем я старательно работал всю прошлую неделю. Это значит, что меня либо пригласят, либо не пригласят в гости на завтра, потому что дома никого не будет, кроме разве что кота. Хотя, конечно,  кот это тоже минус. Как говорит мой опыт, даже кастрированные коты, весьма ревниво относятся к приятелям своих хозяек, причем, нисколько этого от них не скрывают.

 

Мы стоим не перекрестке: ей направо, мне налево.  Мне, почему то всегда -- налево, такова моя судьба. Я беру в руки обе ее ладошки, в данном случае, нежные маленькие ладошки, точно, как в придурковатых американских фильмах и смотрю ей прямо в глаза (если бы читателем подобного текста был я, меня бы в этом месте стошнило). Девушки в таких ситуациях начинают сильно волноваться, что можно понять по учащающемуся пульсу в их ладонях, который я, как спортсмен, вынужденный у себя и своих товарищей этот пульс регулярно измерять, сразу улавливаю. Потом я страстно ее целую (у меня разработано несколько видов поцелуев, которые отличаются по разности по времени, цели и месту нахождения --  простой страстный, разогревающий, дружеский и дежурный). После чего говорю:

 

--Ну, ладно, пока.

 

Фраза должна быть максимально сухой. Чтобы девушке захотелось утеплить наше прощание. Если все было сделано правильно 7 дней до этого и пару часов сейчас (при этом, мне вспоминаются все тридцать пять эсмесок в день, пара десятков звонков по телефону за день, в том числе, на парах, тренировках, общественном транспорте и домашнем туалете),  то сейчас должна прозвучать следующая фраза:

 

--Ладно, пока, мой хороший... Если хочешь, приходи ко мне послезавтра. Кино посмотрим...

 

Сработало! Ключевая фраза произнесена! Очередной поцелуй, и мы расходимся. Отойдя на пару метров от Лены , я позволяю себе улыбнуться во всю ширину своей необъятной морды лица:

 

--Бинго! Наши пришли первыми! Ура-Ура-Ура!

 

Быстро иду домой, потому что опять хочу есть.  Пирожное зверски растравило аппетит. Да и вообще надо успеть еще пару раз до тренировки как следует наполнить желудок. Что бы ни было, а вот это святое.

 

Мамы с сестрой дома нет, но обед, как ни странно, готов. Сегодня у меня точно счастливый день. Мой любимый красный фасолевый суп. Котлеты. Гречневая каша. Вообще-то, в связи с маминой склонностью к полноте, на плите для нас с сестрой привычней видеть здоровую, но не очень вкусную пищу. (Только тс-с, чтобы мама не услышала и не начала переживать из-за того, что нам с Эллой не нравится то, как она готовит). Типа, кабачки с помидорами и красным перцем. Жареные баклажаны. Плов с грибами (в лучшем случае, с небольшим количеством мяса). Уха или тушеная рыба, которые я искренне, всей душой, ненавижу. Усаживаясь за стол, вспоминаю, что мама и Элла собирались идти в магазин за косметикой, где сейчас  скидки 25%. Значит, скоро не вернутся.

 

Ложусь отдохнуть минут на десять. Точнее, с наслаждением раскинувшись, валяюсь на своем диване, перед тем, как мгновенно уснуть? да нет, провалиться в сон! Одиночество в нашей маленькой двухкомнатной квартире удовольствие чрезвычайно редкое. У нас в семье даже кошки (Беляк и Догги) по утрам привычно занимают очередь в туалет и ванну. Это не шутка. Они на самом деле, они терпеливо ждут под дверью туалета, пока санузел, где находится и их кошачий туалет, освободим мы, люди. Для того, чтобы затем, торопливо, но по очереди друг за другом, уже самим нырнуть за  вожделенную  дверку.

 

 Внезапно, ни с того ни с сего, вдруг, вспоминаю сон, который мне приснился ночью. Не знаю, видел ли я сны маленький, но точно помню, что в школе мне никогда ничего не снилось. Разве, что утром вспоминал какие-то обрывки и честно считал до последнего года, что часто сны видят только девчонки. Но в этом году сны мне стали почему-то сниться часто. Самые разные. От кошмаров и ужастиков до вполне занимательных сюжетов.

 

На этот раз я увидел какого-то небольшого, наверное лет 4, пацана. Смутно похожего на то, каким меня можно увидеть на моих детских фотографиях. В то время, когда мне было столько лет, мы жили на Советской, в центре нашего города, и все, как принято говорить в нашей семье --тогда у нас было хорошо. И будущий развод родителей мы с Эллой и мамой при этом  в виду не имеем. Честно говоря, после ухода отца, хотя он и не пил, и не курил, и вообще, ничего девиантного не творил,  нам всем стало намного легче. Включая его самого, хотя он, похоже, смертельно обиделся, когда мама жестко 3 года назад ему объявила, что будет разводиться.

 

С Эллой, во-всяком случае, он с этого дня больше ни одним словом не перемолвился. В буквальном смысле слова. Совершенно справедливо считая, что она полностью на стороне мамы. Да и с мамой, честно говоря, он общался после ее решения развестись, исключительно по делу: что из вещей, взять; когда кто будет дома, чтобы оставить ключи от квартиры; и к скольки надо быть в суде.  

 

Единственным, с кем он продолжал, более или менее, нормально разговаривать, оставался я. То, что я, как и Элла, был за их развод тоже, он мне почему-то простил. Наверное, привычно, я же младший в семье, решив, что я молодой, глупый, бабы меня окрутили --  что с меня взять?

 

Но тогда, десять лет назад, мы жили в огромной квартире в центре города. У отца была своя фирма, куча денег и 5 машин в гараже. А еще мы все были уверены, что папа всех нас, включая маму, очень сильно любит. У меня в детстве вообще было твердое ощущение, что у меня самая лучшая в мире семья, самый крутой и сильный отец, самая красивая и умная мама, самая лучшая, самая красивая и умная сестра. Самое смешное, что потом, поняв, что это не так, я несколько лет жил с ощущением,  что рядом все равно есть, существуют, надо только найти! -- люди, у которых все в жизни правильно,  как надо, как считал,  было в нашей семье.

 

 И все мечтал с такими познакомиться. чтобы научиться этому правильному умению жить, чтобы именно так все было в моей жизни.. Периодически даже, как тогда считал, обнаруживая  и начиная тесно общаться. Помню, расспрашивал каких-то своих знакомых об их родных, любимых фильмах, книгах... Узнавал, в какую церковь или мечеть ходят, чем занимаются по вечерам и воскресеньям и какая у них родня, как часто они с ними встречаютя. Мне все время казалось, что где-то существует вполне конкретный пример того, как надо жить, как все в жизни устраивать и делать: семью, работу, отношения  с друзьями. Надо просто взять и использовать этот рецепт жизненного счастья.

 

Пока вдруг как-то в разговоре, не помню уж по какому поводу, мама буднично не обмолвилась: твой отец тогда опоздал на самолет, билетов больше не было, и он зафрахтовал самолет до Москвы... Я тогда не понял: как это купил весь рейс? Как такси нанял? Разве это возможно? Это сколько же денег надо было истратить?

 

Мама тогда моим вопросам тоже сильно удивилась и даже переспросила:

 

--А ты разве не помнишь? Ведь ты же тогда был с нами тоже в Москве. Правда, года 4 тебе всего было...

 

И глядя на мое дикое выражение лица, засмеялась:

 

--А ты не знал? Было время, когда твой отец для меня и цветы ведрами покупал! На десятилетие нашего знакомства, он уставил всю квартиру алыми розами. Ни в какие вазы или банки их разместить было невозможно, это были охапки, вязанки цветов... Я всем уходящим гостям после нашего праздника,  прямо-таки насильно вручала букеты роз!  А иначе, куда их? Они даже в ванну все бы не поместились... Завяли, погибли, жалко! -- и опять с удивлением спросила, --А ты совсем-совсем не помнишь? У нас ведь и фотографии в альбоме есть... Да и много чего другого был! -- она улыбнулась, вспоминая,

 

-- И домик в Ялте на 8 марта... И машина, которую мы с папой  купили, когда пришли на базар за фруктами... Вместо персиков купили новую ауди... У нас даже паспортов с собой не было, пришлось потом папе ехать домой на такси за документами. Продавец, которому мы деньги заплатили, над нами в голос смеялся. Всем, кто приходил в салон, нас показывал: вот пришли покупать фрукты, но слишком много купили, в руках лень нести, пришлось заодно купить машину!

 

И тогда я понял. И медленно, потому что не мог поверить, что все так и есть, спросил:

 

--Мама, а почему вы нам с Эллой никогда с папой об этом не рассказывали?

 

Она задумалась, а потом как ни в чем не бывало, видно было, что она серьезно к нашему разговору не относится, а потом довольно безразлично ответила:

 

--Ну, во-первых, потому что я вот только сейчас поняла, что ты об этом не знал, не мог помнить, потому что был маленький, -- Элла-то  помнит! А во-вторых, потому что как-то не считала даже, что это важно. Ведь больше такого нет, и точно не будет, так что ж говорить? Хвастаться, какие мы были крутые? Когда все потеряно? Умными и предусмотрительными нас никак не назовешь. Глупо все как-то в жизни с твоим отцом у нас получилось...

 

Помню, я тогда даже на нее наорал:

 

--Мама! Знаешь, почему в семьях всех этих узбеков, казахов, таджиков, армян, всех восточных народов,  такое уважение к родным? Почему у них, в отличие от русских, в близких, даже не очень близких, даже в дальних родственников, принято так сильно вкладываться? Да потому, что у них принято говорить о них только самое хорошее! Самое лучшее! Пусть даже то, чего никогда не было и быть не могло! А у нас, наоборот, все плохо, мы никуда не годные, хотя на самом деле все это не так! Я даже не догадывался, что вы с папой были такие крутые! Я вообще понятия не имел, что все было именно так, как я чувствовал, как все понимал, когда был  маленьким...

 

Мама пожала плечами, по-моему, она так и не поняла, как для меня было все это важно. Услышать, чтобы понять, что наша семья не только не хуже, но намного лучше, чем остальные, которые нас окружают, с которыми я знаком. А еще я тогда, наконец-то, понял, почему мои родители развелись. У них все было позади и больше ничего такого же хорошего рядом друг с другом не могло случиться. Все, к чему люди стремятся и на что надеются, то о чем мечтают -- у них уже произошло. А повторить свою удачу, свое счастье они не могли. Просто потому что в жизни ничего никогда не повторяется, все всегда заново и по-другому, даже, если очень похоже. Я и сам в этом много раз убеждался.

 

Повзрослев я вообще начал многое по-другому понимать. Например, насколько разными они были. Для мамы все, что было в их жизни с отцом, на самом деле, таким уж особым достижением не являлось. Она выросла в большом городе,  обеспеченной семье и принадлежала к так называемой «золотой» молодежи. Поэтому все, чего достиг ее муж и мой отец, казалось ей совершенно естественным, обыденным и нормальным. Не сверхъестественным чудом, как, наверное, отцу, который приехал из маленького городка, рос без отца, воспитывался одной матерью и честно говоря, ничего слаще морковки, в своей жизни до этого не видел. Все, что у него с мамой было: бизнес, деньги, путешествия -- казалось для него необыкновенным.. Наверное, тем, о чем он в своем детстве он даже не мог мечтать.

 

А потому, даже потеряв до копейки все свое состояние, которое он заработал, он все равно ощущал себя состоявшимся человеком. Доказавшим всем и каждому, но главное, самому себе, что он много чего в своей жизни смог и достиг. В конце концов, он ведь даже потерял столько денег и имущества, сколько другие и во сне не видели!  Наверное, он больше не хотел и не видел смысла к чему-то  стремиться. Тем более, что обстановка в стране изменилась, бизнес изменился и у него, сколько он не пытался, ничего больше не получалось. Проще, вспоминать. И жить им с мамой рядом, именно поэтому, было больше нельзя.

 

В отличие от папы, мама  вот так, в воспоминаниях о прошлом счастье, всю свою жизнь до самой смерти проводить не собиралась. Ей еще много чего и хотелось и хочется. А вот для отца абсолютно все превратилось в напряг.

 

И семья, в которую он после работы приходил всегда исключительно недовольным, я помню... И работа, которую он не любил, и на которой не видел, к чему стоит стремиться...  Ни более высокий оклад, ни более престижная должность его нисколько не прельщали: все ему казалось мало интересным, бесперспективным, не стоящим его усилий...

 

Но почему-то сегодня, мне приснился именно тот маленький кусочек прошлого, когда всего у нас было в семье навалом: и любви, и денег. Закинув руки за голову, я  попытался вспомнить сон со всеми подробностями.

 

Пятирублевая монетка, со звоном ударившись об асфальт, распугала стайку голубей, тут же с шумом вспорхнувшую и разлетевшуюся. Сидя на пуховом одеяле, постеленном на полу большого старинного балкона с витыми прутьями, нахмуренный мальчишка лет - четырех (наверное это все-таки я?), коротко стриженный, в полосатых шортах, бросает следующую, ожидая такого же звонкого звука падения. Но на этот раз звучание больше напоминает быстрый шлепок. Тогда мальчишка начинает кидать мелочь, разложенную перед ним  на одеяле, сосредоточившись уже на самом процессе броска.

 

Как в мишень, меча монеты в воздушные зазоры между металлическими прутьями балкона. Солнце приятно греет -- мне? ему? --  коротко стриженную голову и загорелые плечи. Не жарко, в самый раз. Воздух  переполнен гулом большого города. Прямо под окнами бурлит большая автобусная остановка, от которой то и дело отъезжают все новые и новые автобусы и маршрутные такси. Мальчишке хочется сделать что-то особенное. Он ощущает в себе огромную силу. Когда все деньги, сложенные перед ним горкой кончаются, он, подняв голову, прищуривается,  присматриваясь к солнцу: нельзя ли взять в руку и метнуть его? Соблазняюще сияя с небосклона, оно просто требует, чтобы он по-хозяйски взял его в руку и кинул, ссыпав весь солнечный блеск туда, где его не ждут. Он даже решительно поднимает руку к небу.  Но тут же приходит в себя. Ему всего 3 года. А копилка уже разбита и монеты кончились. Он кричит в комнату: «Мама!» И мама  приходит, подхватив его на руки.

 

Почему-то этот сон меня просто заворожил. Он был настолько настоящим, что по сравнению с ним, моя сегодняшняя жизнь кажется какой-то понарошечной. Но главным в нем для меня оказалось ощущение собственной огромной силы, которой  обладал мальчишка во сне. Она  заставляла меня тянуться к солнцу, она просто требовала, чтобы я щедро, ничего не заначив, распорядился ею, бросив мир !  А ведь это чувство я помню с детства, вдруг понял я.

 

А на его уровне, уровне  собственных ожиданий,  ощутил себя впервые только  в 9. В той новой школе, в которую я перешел после очередного переезда родителей, на этот раз это был Усть-Каменогорск, я никому не нравился. Все относились там ко мне настороженно. В стране и городе, откуда чуть ли не каждый русский мечтал уехать жить в Россию, по другому относиться к семье, которая приехала жить и работать в Казахстан из благословенной России, никто и не мог. Легче всего было считать нас какими-то странными, что все и делали. Но это,  как я сейчас понимаю, делало нашу жизнь одновременно и легче,  освобождая всех нас в семье здесь в Казахстане, от желания кому-либо понравиться. Входить в какие-то группировки, с кем-то дружить, кому-то ходить в гости... Мы выделялись и соответственно, автоматически наделялись аурой непохожести, необычности, отличности от всех остальных.

 

Короля делает окружение. Сами того, не понимая, они присваивали нашей семье более высокий статус, чем другим  и исебе.

 

К тому же после Новосибирска, очень большого столичного города, (а уж по сравнению с Усть-Каманом!), где меня никуда в 9 лет не пускали одного, ни  в магазин, ни в школу, ни гулять -- здесь была огромная свобода. Ну и разница в климате. В Новосибирске, кроме 3 летних месяцев, еще, пожалуй, сентября и мая --  гулять особо не хочется. Солнца, как правило, нет. Если не очень холодно, как бывает всегда зимой, то есть, с начала ноября -- то очень  холодно и сыро. Если не снег, то холодный дождь. Если не сугробы, то слякоть, наполовину снег с водой, в которую, шагнув с тропинки в сторону, проваливаешься  по колено. Если же зимой  на небе солнце, то все еще хуже. Это значит, что дикий мороз, когда даже дышать трудно.

 

А в Усть-Каменогорске мы купались до октября и начинали вновь купаться  с 1 апреля, когда вода становилась теплой. Конечно, перепады температур там были дикие. Утром -2, днем +20. Но снега даже зимой практически не было. На улицах, как в приморском городе, везде видна крупная, как на море, галька и куда не пойдешь, обязательно приходилось  переходить или переезжать какую-никакую  речку или  водяную лужу. Пусть даже всю заросшую камышом и ряской, с огромным количеством лягушек, но все равно, водное препятствие. Живое, природное... А как пели весной лягушки! По утрам и вечерам в городе стояло настоящее звуковое облако из сливающихся в плотное музыкальное полотно кваканий, которое, хоть ножом режь.  Местные на него не обращали внимания, а нам всем в семье очень нравилось.

 

С мальчишками из нашего 2 класса школы № 10, в которую я поступил в Усть Камане,  мы делали, все, что хотели. На переменках прыгали из окон  второго этажа. На большой перемене задирали какого-нибудь старшеклассника так, чтобы он в ярости гнался за нами по всем этажам. Когда во дворе меня научили имитировать звук открывающейся водочной бутылки, я тут же научил этому всех пацанов в своей параллели, и несколько недель потом дежурные гонялись за нами, младшеклассниками, по всей школе, чтобы схватить с поличным  и утащить к директору. Так как учиться мне было легко, потому что в той школе, из которой меня забрали в Новосибирске, программа была намного сложнее, то на все, чтобы я не вытворял, учителя смотрели сквозь пальцы. 

 

А в третьем классе все стало еще лучше. То, что все мои одноклассники и дворовые пацаны ходят на секции, а я нет, потому что против папа: мне все же слегка портило репутацию и настроение. Но к концу третьего класса в школе появился новый физрук, помешанный на футболе, который начал всех школьников, даже начальных классов, во время уроков физкультурой, а скорее, вместо уроков физкультуры, заставлять играть в футбол на школьном поле.

 

Честно говоря, футбол -- это единственный вид спорта, который я на дух не переношу, ну, кроме еще разве шахмат. Не люблю что-либо делать ногами, да еще в команде. Шум, гам, все носятся, и вдобавок, еще и этот командный дух, который я в принципе не понимаю. Орать, когда кто-то забьет мяч в ворота? Дурацкое занятие.

 

Зато все «великие» спортсмены моего класса, которые ходили на секции самбо, дзюдо, хоккея и фехтования, кто с 5, а кое-кто и с 4 лет (между прочим, все они были моими друзьями), футбол,  естественно, любили. И на футбольное поле просто рвались. Первое время, выходя с ними играть, я сильно комплексовал, потому что в футбол никогда не играл. Мама говорит, что мячик мне гонять нравилось исключительно в полтора-два года. Позже мячиками я уже не интересовался.  И вот я такой, нисколько не спортивный, выхожу на поле, и на первой же игре с удивлением понимаю, что ничуть не хуже не других, тех, кто много и долго тренировался. А через пару месяцев стал играть вообще лучше всех, в команде, так что  меня стали всегда брать на межшкольные матчи.

 

Именно так ко мне впервые пришло понимание того, на что я способен, что может дать мне ощущение совпадения себя с  представлением о себе. Но из-за отношения отца к спорту все это у меня спуталось и потому затянулось еще на 2 года. Помню, все время сомневался, действительно ли спорт это мое, все никак не мог сам себе признаться  в тот, что действительно спортсмен и что мне не просто нравится, как спортсмены выглядят, двигаются, какие чувства у окружающих вызывают --  что мне нравится процесс того, как они этого добиваются!  Только после того, как, наверное, не меньше  сотни самых разных людей, которые видели меня в спортивном зале, на тренировках и соревнованиях  сказали, что я здоровый и что спортсмен --- я смог немножко в это поверить. Да и то, честно говоря, до сих пор, иногда сомневаюсь.

 

Спортсмен ведь совсем не похож на свой окружающий социум. Он не строит карьеру. Не учится в институте. Не вкладывается там, где вкладываются все. Он не зарабатывает очки  и успех там, где в это время зарабатывают признание все остальные.

 

А потому у любого адекватного человека, который существует в социуме (а мы существуем в нем все), невольно закладывается комплекс, навязанный всем его окружением, что спортсмен немножко или скорее очень сильно -- придурковатый. Потому что занимается не тем, что все. Идет против  обычного выбора всех. И вызывает собственными спортивными занятиями,  зависть всего своего окружения. Сегодня по поводу состоявшихся спортсменов, олимпийских чемпионов или чемпионов мира, неважно, принято говорить, что, начиная заниматься спортом он был очень одаренным мальчиком, одареннее всех остальных! И любой спортсмен,  лет через 10 лет, после того, как начал заниматься и, наконец, стал олимпийским чемпионом, скорее всего с этим согласится. Потому что он  уже и подзабыл, как все оно там было в прошлом. Да и приятно сознавать, что ты  был, оказывается,  всегда такой особенный, отличный от всех других, не таких талантливых. Прежде всего, потому что этот спортсмен уже все доказал себе и другим.

 

Но имеется и другое мнение, хотя его можно слышать гораздо реже. И я считаю, что оно гораздо более верно. Профессиональные спортсмены -- это не люди, особо богатые какими-то природными физическими возможностями, и на самом деле это не важно. Выдающиеся спортсмены, это просто упрямые, более упрямые, упертые, чем другие, люди. Их можно сравнить с шахтерами. Недаром, в России лучшая сборная штангистов, находится как раз в Кемерово. Это просто упрямые трудяги, которые пашут, не останавливаясь, пусть даже носят они при этом красивые спортивные маечки. Но по собственным ощущениям -- это именно работяги. Большая часть жизни которых проходит в пахоте и обыденности.  

 

Годы в Усть-Камане, наверное, были последними счастливыми одами нашей семьи. Именно семьи. После Усть-Камана, когда мы вернулись обратно в Новосибирск бабушка с дедушкой, до самой их смерти, не уставали повторять нам, какие же дураки и неудачники наши родители... И какие несчастные мы, их дети.... Родители иногда огрызались, но чаще молчали. А когда бабушка с дедушкой похоронили, то выяснилось, что квартиру они завещали дальним родственникам  из Перми. Наверное, они считали, что начать  жить лучше, для нас очень вредно.

 

После всего этого, папа предпочитал вообще, как можно реже, бывать дома. Пока настолько не привык к этому, что окончательно стал ощущать себя дома лишним. Да и нам с ним тоже в последнее время рядом было как-то неловко, как со случайно заглянувшим на огонек гостем.

 

Если бы не мамино решение развестись с отцом, мне  бы ни за что не удалось заняться спортом. Мой папа -- личность очень сильная. И делать то, что, по его мнению, делать мне нельзя -- никогда не позволил. Скорее уж мне, пришлось, как Амину, который занимается со мной в  клубе, тоже в 12 лет бросить семью, родной город и страну (Амин родом из Алма-Аты), и переехать в другой город, для того, чтобы заниматься  штангой. Отцу доказать что-то, с чем он был несогласен,  было невозможно.

 

                                                 День рождения Инациевского

 

Не помню на каком именно воспоминании, я засыпаю. Обычно, перед тем как лечь спать, я ставлю будильник, чтобы он обязательно меня разбудил через час. Обычно, когда через час он звонит, я  понимаю, что не выспался и переставляю звонок еще на полчаса.  Проснувшись через 30 минут, опять же, как всегда, я вижу, что отчаянно опаздываю и начинаю метаться по квартире, пытаясь, как можно быстрее, собраться. Шорты, трусы носки, полотенце  летят в сумку ритмично и слаженно, как на хорошем конвейере. Перед выбором своей верхней одежды, как всегда,  застываю перед шкафом надолго.

 

Дело в том, что если после тренировки я иду домой, то тепло одеваться не нужно, а если гулять, то очень даже надо. К тому же, живя в Сибири, даже если выходишь из дома в теплый денек, надо быть готовым к тому, что погода через 2 часа может измениться. А сегодня вообще особенный день, день рождения Инациевского, и надо одеться особенно. То есть, как можно проще. И желательно в то,  в чем он тебя уже видел.  Ведь он начальник, который платит мне деньги, и соответственно, не должен знать, что этих денег его подчиненному на жизнь и нормальные шмотки хватает. Выбираю старые спортивные штаны, и такую же застиранную тренировочную майку. Сверху надеваю приличную куртку, совсем уж опускаться нельзя.

 

Выходя из дома, без десяти пять,  я стабильно опаздываю на тренировку на 5 минут, приходя в 17, 05. Благо, тренер всегда опаздывает на 10.  Как всегда, 2 часа утробных криков, грохота штанги о пол, полведра пота и рюмка крови. Последнее, потому что мозоли рвутся через день, и мне, как и всем остальным, лень их обрабатывать. После тренировки в раздевалке спрашиваю у ребятишек, упаковали ли подарок? Так как собирал деньги и покупал подарок я, они должны были сделать  хоть что-то. На меня удивленно пучат глаза и говорят: конечно! Как выясняется, впоследствии, для них упаковать, значит, положить в прозрачный полиэтиленовый пакетик. О, господи! Но делать нечего.

 

Мы проходим в тренажерный зал, где сегодня отсутствуют заранее предупрежденные, посетители. Так уже стоят и шушукаются администраторши, которые дарят Вилену псевдо модный парфюм, фирмы о которой никто из нас не слышал и не знает, но по им словам –ну,  очень модный!

 

От нас же, зашедших в зал (точь в точь, богатыри на поле битвы, с Маратом, нашим тренером впереди), приготовлена майка с фотографией и поздравлением от всей команды. Простым и задушевным. Администраторши, как всегда, не узнают нашего тренера, но, опять же, как всегда, узнают меня и расплываются в улыбках.

 

Кидаю привет в ответ, и выясняю, что по их агентурным данным, Вилен  Петрович будет через 20 минут. Мысленно думаю, что где 20, там будет 40. В лучшем случае. Скорее всего, ждать придется час. И спокойно откидываюсь на кожаном диване. Тем временем, младший состав команды, начинает соревнование под названием: чей подарок лучше? Подключаясь к спору, объясняю администраторшам, что Вилен Петрович, парфюмом не пользуется, зато пользуется антиреспирантом. А поскольку антиреспирант у него очень сильный, он перебьет запах любого, самого модного парфюмерного, запаха.

 

Они растерянно замолкают, и все сводится к ничьей. Тут же произносится коронная фраза проигравших:  главное -- это  внимание!

 

Следующий час мы проводим в бессмысленной  трепотне. А через 20 минут после того, как потихоньку все начинают злиться, появляется он, единственный и неповторимый Вилен Петрович  Инациевский.

 

Темноволосый, лысоватый, большеглазый. Одет в  классические черные штаны (крой джинсовый, ткань плащевая), джемпер приятного голубоватого цвета и белые беговые кроссовки. Которые всегда повергают меня в ужас. Потому что кроссовки очень дорогие и хорошего качества, да и все остальные вещи тоже очень стильные, но все вместе взятое это смотрится, как кирзачи со смокингом. И не иначе. Невысокого роста, с животиком, ВП слегка смахивает на холеную морскую свинку, но женщинам очень нравится. Особенно, если эти женщины его плохо знают. Но таких в зале сейчас нет.

 

Сначала он удивляется, что это мы здесь все вместе делаем. По-настоящему удивляется. Затем, вспомнив, что у него день рождения, перестает. А в следующие 5 минут мы с администраторшами вступаем в соревнование, теперь уже за то, кто первый поздравит ВП. Побеждаем опять таки мы. Потому что я к поздравлению приготовился заранее, специально усевшись на диван, из-за которого легко подняться. А им для этого нужно сначала выйти из-за неудобной стойки. Плюс, пока они идут, я, еще не дойдя до ВП, на ходу, уже начинаю произносить поздравление. Шансов на победу у них нет. Администраторши скисают. Тем более, что охи и вздохи не могут замаскировать суровой правды:  наша майка ВП нравится больше. Понять это можно по количеству вопросов, задаваемых Виленом Петровичем. А это кто? О, наша команда?  А это ты, Артур? Андрей? Марата-то я сразу узнал!

 

Как только всеобщие восторги утихают, Вилен Петрович начинает раздавать указания. Старшую администраторшу отправляют за вином и шампанским, на что тут же ВП выдаются наличные. Младших штангистов, а это пацаны 12 лет, которые занимаются не так давно, иерархия выдерживается в команде очень строго, отправляют за курами гриль. После чего образовывается 15 минут затишья, во время которых появляется друг ВП. Одной с ним национальности, если кто-то понимает о чем я.

 

Заходит он скромно. Его даже можно перепутать с посетителем зала. Я, кстати, так никуда не захожу. У меня даже в туалет зайти почему-то получается более шумно. Ну, просто не получается у меня по- другому! А вот у него, незаметность выходит легко.

 

Единственное, что выдает серьезность этого поздравителя, это реакция ВП. Который, едва его заметив,  подскакивает и бросается к нему в объятия.  Они обнимаются и по родственному, целуют друг друга в область шеи. Мы тоже привстаем в знак уважения из-за стола, со стороны, слегка напоминая, гусей, приветливо вытянувших вперед шеи. Правила вежливости требуют. Тут же происходит выдача невзрачного, на первый взгляд, пакетика и следует поздравление на непонятном диалекте. Кажется даже, что какого-то особого диалекта русского языка. На приглашение посидеть, гость отказывается, и тут же уходит. После того, как из пакетика извлекается айфон стоимость не меньше 40 тысяч, становится еще более ясно насколько непростым был гость. Но тут с улицы входит администратор, и начинается всеобщая суматоха.

 

Из подсобки выходит тренер зала, как показывает практика, учуяв запах мяса. Хотя запаха мяса еще нет, даже я, стоя рядом с пакетом, ничего не чувствую, но все равно оно уже в зале, и Саша (он же Шура, он же «Коровьи глазки», потому что у него большие, красивые  глаза с очень длинными ресницами) --  откуда-то  это знает. Он присоединяется к поздравляющим, дарит что-то непонятное, не вызывая у ВП вообще никаких эмоций. Как будто все сделано Сашей бездушно, для галочки, и Вилен Петрович прекрасно это понимает. Садимся. Мне и Диме дают открыть шампанское. Опять же, как всегда, мы начинаем соревноваться: друг с другом, кто быстрее откроет бутылку? Через 5 минут, забывая об этом напрочь, потому что пробки летят в разные стороны, а шампанское обильно поливает стол. Все смеются. Кто-то потому что ему  весело, а кто-то, чтобы скрыть разочарование. Например, ВП. Потому, в отличие, о нас, спортсменов, ему спиртного можно сколько угодно.

 

Нам, штангистам, наливают совсем немножко, около наперстка. Повторяя при этом, что нам пить, понятно, нельзя... А с начальством, тем более... Но раз уж мы такие молодцы, то для запаха можно... Мы пьем, потом закусываем. В таких ситуациях для меня ни есть, ни пить, почти невозможно. Остановка вокруг слишком нервная, и расслабиться я не могу. К тому же, тут вдруг раздается очень тихий звонок. Совсем незаметный. Так стучатся в конуру собаки. Или звонят человек, которые  должны деньги и точно знают, что отдать их не смогут никогда. Из обрывков разговора вылетают слова: миксер..., подъехал..., уже? А затем очень частое: сейчас- сейчас-сейчас!

 

Я начинаю понимать, в чем дело, но не могу до конца поверить. За неделю до этого Инациевский говорил, что в парикмахерской нужно залить цементом пол. Звучало: буквально следующее:

 

--5 ведер бетона надо уложить на полу в парикмахерской... А может еще меньше... А может, и сами с шофером управимся...

 

Вилен Петрович наживает на кнопку мобильника и теплыми, полными любви глазами, обводит взглядом всех нас. Я понимаю, что дело нечисто, но остальные ждут чего-то хорошего, чистого, доброго и доверчиво затихают.

 

--Как хорошо! – проникновенно произносит Вилен Петрович,  обращаясь ко всем сидящим за столом, -- Цемент наконец-то привезли! Вот сейчас, мой очень хороший друг и человек очень хороший приехал и привез нам цемент... Надо разгрузить, там немного. Ведер 20... На 5 минут... А если вспотеете, то в баню сходим, а потом опять посидим...

 

Саша тут же поднимается и уходит в свою подсобку. Я поднимаюсь первым, надеваю куртку, потому что на улице холодно, а  я точно вспотею, потому что всегда потею, а болеть мне нельзя, скоро соревнования. Остальные с непонимающими лицами, как будто ожидая, что на улице ждет сюрприз, но до конца  в это не веря, выходят тоже. В дверях вижу бетономешалку, которая в маленькой спортивной парковке смотрится, как слон  в посудной лавке. Последним выходит ВП, мы в это время наблюдаем за паркующейся бетономешалкой.

 

Он  выходит с 2 штыковыми и одной совковой лопатой. Я понимаю, что попахать придется здорово. И расслабляюсь. В таких ситуациях, благо она не первая, главное расслабиться. Иначе еще сильнее устанешь и при этом  еще и разочаруешься в общем устройстве мира. Полезет: все козлы! Надоело! Сколько можно!

 

Да и честно говоря, я давно к такому привык. Мой родной отец был уменьшенной (в своей многогранности), но зато гораздо более концентрированной по направленности получения личных выгод, копией ВП. Помню, когда мне было 8 лет, мы поехали с ним за сахаром. Как он твердо обещал, не больше, чем на 15 минут. Подъехав к складу, он исчез на полтора часа. К его возвращению, я едва не сломал гудок у машины, успел несколько раз прореветься, но он даже не объяснился. Наорал на меня за то, что не мог его спокойно дождаться, да еще и вдобавок, в это время шумел.

 

Начинаем безропотно вчетвером таскать цемент. Таскаем его часа три. Наш  тренер в это время разравнивает в парикмахерской пол, который, когда я  иду его смотреть, получается просто  отличным. Гладким, как стекло. За что я начинаю еще больше уважать нашего тренера. Наконец, все заканчивается. Потные и некрасивые, мы садимся опять за стол. Я даже мокрый от пота не весь, с головы до ног, как ожидал,  а только местами. Удачно. Правда, мои новые замшевые туфли «бандерос», конечно, стали больше похожи на аккуратные пимики, чем на туфли и пусть, я утешаю себя, что позже смогу их реанимировать, жизнь конечно докажет, что есть вещи которые не возродить. Цемент останется с ними навечно, до мусорного бака, куда я их выкину спустя пару дней.

 

Почему-то Вилен Петрович, ни с того ни с сего, вдруг, отводит одного меня в сторону. Смысла в его речи я не вижу никакого. Он произносит что-то вроде

 

--Ну, вот... Потому что у нас было....  Ты, вот делал... Видишь, как все хорошо.... Я ценю и понимаю.

 

После чего приобнимает меня за плечи и произносит свою коронную фразу:

 

-- Давай, родной... Давай...

 

Я киваю, как болванчик, делая понимающее лицо, но на самом деле, ничего не соображаю. Вдруг, ощущаю в своих руках, принятую из теплых рук начальства, 500-рублевку. Немного, но приятно. Во время этой сцены, у всех присутствующих на лицах  удивление, потому что всем ясно, раз меня отвели, значит, что-то дали! Но за что? Непонятно. И вообще, почему именно ему? Вида, понятно, никто не показывает. Потихоньку все начинают расходиться. Домой я иду с непонятным чувством. Такое чувство бывает, когда рядом с выхлопной трубой ешь торт. Вроде вкусно но воняет.

Вообще-то, я нисколько не удивлен. Я уже строил для Вилена детскую площадку около нашего клуба, копал яму под детскую песочницу, сгребал листву, заливал столбики горок цементом, перед тем как их окончательно установили рабочие.

 

На самом деле, гораздо хуже мне пришлось год назад, когда мы с Андреем выносили с 9-го этажа железные двери весом в 120 килограммов. В тот день, вдобавок, я еще был сильно принарядившимся, потому что ВП заранее предупредил меня, что в субботу мы едем по делам. Ему нужно помочь. А вспомнив, как жутко стеснялся, когда мне пришлось по его просьбе тащить в налоговую огромный 12-килогаммовый торт, а на мне были жутко поношенные джинсы, решил по такому случаю, на этот раз,  одеться прилично. Помню, что напялил красную куртку «форвард» и новые голубые  джинсы.

 

Когда мы подъехали к 9-ке, где нас во дворе уже к тому времени ждал Андрей, еще один штангист из нашего зала, то услышал от Инациевского, что дело то легкое, небольшое... Всего-то и надо, вынести вниз дверь с 9-го этажа… Я  тогда решил, что какой-то старушке надо помочь вынести деревянную дверь,  а это, на самом деле, легко. Но ошибся, как чаще всего и бывает с нашим Виленом.

 

Поднявшись на 9-й этаж, мы увидели, сваренную из железных листов, толщиной миллиметров 5, не меньше (примерно в толщину телефонного кабеля), дверь. И точно такую же дверную коробку. До сих пор не знаю: то ли ВП нас считал такими сильными, то ли дверь такой легкой? С трудом, впихнув дверь в лифт, причем, наш директор все это время бегал вокруг нас кругами и кричал, чтобы мы ни в коем случае не поцарапали бетонный пол -- мы выяснили, что лифт с дверью внутри, не закрывается. Когда мы ее вытащили обратно, то Инациевский объяснил, что раз так, то нам придется нести ее до первого этажа на руках. Сначала я подумал, что это шутка и какой-то веселый подвох. Но, как оказалось, нет. И мы вдвоем с Андреем ее понесли... Поволокли... Потащили...

 

Пол мы, конечно, царапали, но к этому моменту времени, нашего директора это уже не волновало. Было ясно, что главное эту дверь вообще как-то вынести.  Выволочив ее на улицу, мы дотащили ее до мусорки и попытались прислонить к полным мусорным контейнерам. Контейнеры едва не упали. Тогда мы просто положили дверь на землю. А Инациевский  радостно, как будто только что женился,  сказал:

 

--Ну, вот, сейчас коробку вынесем, и по домам!

 

Мы опять поднялись на 9-й этаж. После дверей коробка показалась нам просто  воздушной. Она была намного меньше, чем двери, но в лифт все равно не вошла. Иннацевиский был с нами до конца и опять бегал вокруг нас и подбадривал. Так, как таскали двери мы без перчаток, то руки у нас были как у трубочистов, причем, работавших сверхурочно не меньше недели. Поэтому, сгрузим коробку и, увидев тут же во дворе мужика с бутылкой «Карачинской», мы попросили ее у него, чтобы помыть руки. Так, как мужик раньше видел нас с дверью, а только что с коробкой, то согласился безропотно. Причем, дольше всех  мыл руки Инациевский.

 

А потом меня вырвало. Я тогда еще сильно нервничал, когда что-то оказывалось непривычным. И то, что с утра в субботу от спортсмена может запросто понадобиться тащить с 9-го этажа двери, не знал.  Сейчас-то, я к этому привык. Позже выяснилось, что женщина, двери которой мы тащили, какой-то крупный спортивный начальник в мэрии. Наш клуб в результате получил деньги на проведение окружных спортивных соревнований, на которых я занял первое место, за что получил 3 тысячи рублей. Так что в накладе не остался никто.

 

Войдя домой, слышу, что сестра с мамой трапезничают на кухне. Это значит, что разговоров будет  больше, чем  еды. Я захожу на кухню (почему-то, как всегда, когда я захожу, в кухне с полки что-то с грохотом падает, мама с сестрой привычно вздрагивают и не удивляются, так происходит всегда -- открываются дверцы полок, падают стулья, с грохотом валятся в мойку, дл того спокойно лежавшие на ее краю, вилки и ложки, иногда вдребезги разбивается посуда), выдвигаю из под стола табуретку и сажусь к столу. Последние 4 часа у меня во рту ничего, кроме цементной пыли и шампанского, не было Ну, понятно, еще пот, но это уже детали. А вообще, неожиданно приходит мне в голову, наверное, это и есть суть моей сегодняшней жизни.

 

Начинаю есть, и заодно кратко рассказываю о происшедшем. Немного смеемся. Все меня хорошо понимают. Сочувствуют. Советуют держать Инациевского в кулаке и требовать побольше денег за свою работу. После чего, плавно переходим к обсуждению проблем сестры. У нее на самом деле очень сложная жизнь, и я ей сильно сочувствую. Для начала, она --  первый ребенок в семье. И мои родители, фанатики и идеалисты, «отоспались» на ее воспитании по-полной. Вследствие чего, она полный антипод меня. Как внешне, она брюнетка, женский вариант папы (я сильно увеличенный мужской вариант мамы, а так как блондин, уже только поэтому, гораздо более легкомысленен, чем сестра) внутренне, потому что, отлично училась и в школе и в институте. Больше того, она понимала, что учит  и как это может пригодиться ей в жизни. Она много читала, она ко многому стремилась, она намного умнее меня --  это все так, и это все правда, но зависти у меня нет. Благо знаю, как этого всего  она добилась.

 

Начало сознательного возраста моей сестры совпало с началом черной полосы нашей семьи. Как раз с тем временем, когда у нас исчезли деньги и любовь, и все-все, пошло не так, как надо, как было до этого... Ни за что на свете не хотел бы пережить такое!  Я -то в это время, на свое счастье, был в бессознательном «одуванчиковом» состоянии, за что безмерно благодарен своей судьбе. В неполные 14 лет (это я уже помню, сестра старше меня на 7 лет), Элла полностью содержала всю нашу семью: обучая английскому мою одноклассницу и ее ленивых подружек.

 

Родители, когда у них были еще деньги, видно предчувствовали, что это ненадолго, и обучали Эллу языкам с раннего детства. Она успела и  в частной языковой школе поучиться, и за рубежом год пожить. Английский  знает в совершенстве. Вот на ее заработки за репетиторство мы потом некоторое время и жили, пока папа искал для себя работу по душе.

 

Папа никогда не соглашался работать абы где, пусть даже за терпимые деньги. А мама, вследствие того, что всю свою жизнь после замужества занималась только мной, Эллой  и разрешением папиных проблем, типа вытаскивания его из следственного изолятора или восстановлением после больницы,   работу очень долго найти не могла. Ее даже уборщицей, не смотря на ее блестящее образование, долгое время не брали. Я помню, как она из-за этого тогда плакала. 

 

В общем, в связи с умом и потребностью Эллы во всем достигать исключительно блестящих результатов, как в своих обязанностях, так и своей внешности, на ее работе у нее периодически возникают проблемы. Для меня-то менеджер априори человек, который ни за что получает зарплату. Но моя сестра  исключение. Она как раз приносит своей фирме серьезную прибыль, за что ей периодически выплачивают серьезные бонусы (а откуда бы иначе у меня была возможность покупать себе маечки в Адидасе?) -- о чем  знают все ее сослуживцы. И вызывая этим непонимание у коллектива, который так же, как она работать, то ли не может, то ли не хочет – а потому периодически дает ей это понять. Особенно какая-то  Ваулина. Очередная стычка с которой и была у нас этим вечером  главным  блюдом на ужин.

 

Мамина задача приводить Эллу  в чувство. С чем она прекрасно справляется, как тоже очень умный человек, прочитавший просто страшное количество книг, и к тому же прекрасно ориентирующийся не только в жизни (только 22 года жизни с нашим отцом, переездами вслед за ним из города в город смело можно умножать на 2), но и в наших характерах.

 

 Понятно, здесь же как всегда присутствуют наши кошки. То есть, два существа, находящихся в нашей семейной иерархии, где-то между людьми и кошками. Потому что и  мы к ним относимся не как к кошкам, и они к нам, уж точно, не как к хозяевам. Свое отношение к нам и нашим проблемам, как правило, выражая презрительным выражением морд, поворачиванием хвостом в самый напряженный момент повествования, внезапным почесыванием, зевками и переглядыванием друг с другом типа: «Вот дураки? Правда?». А другая : «Кто бы сомневался... Ты вообще-то слышала хоть что-то умное от них? Я-- нет! Опять придется ночью спать рядом, чтобы привести нервы в порядок у идиотов… Ведь ве сами, все сами... Никакого покоя, никакого отдыха ни днем, ни ночью, и ведь даже лишнего кусочка  рыбы не допросишься!»

 

О наших кисах можно говорить долго и много, но, пожалуй, главная их характеристика, что в целом, они единое целое.  Дао. Потому что одна -- белая, пушистая, большая, не имеющая ни единого пятнышка на шкурке. Одно из множества ее домашних прозвищ -- «Сугроб», хотя настоящее ее имя Белла. Вторая, наоборот: маленькая, длинная, как веревочка, худая, лицом немножко похожая на собаку, черная, но с белой подкладкой на узком пузике, в совершенстве, владеющая всеми своими четырьмя конечностями. «Догятина», одно из ее прозвищ,  любит есть вкусненькие кусочки, держа их в передних лапах, при этом стоя на задних. Еще она носит поноски в зубах. Например, золотинки от конфет, с которыми потом играет в другой комнате. И каждый раз, когда я ее вижу, понимаю, что она не кошка, хотя кошкой выглядит. В общем, дома у нас живут черная Инь и белая Ян, хотя Беляк  в нарушении традиций, гораздо злее, чем Догги. И уж точно гораздо более мстительна. Если ей что-то не нравится, она без тени сомнений и сожалений гадит на вещи обидчика.

 

Вот так мы просидели субботний  вечер до 11 все вместе, обсуждая все подряд и нам всем было весело, уютно, в общем, здорово, пока я наконец не спохватился, что мне завтра рано вставать. Маме-то  с Эллой завтра можно спать, хоть до 11, а вот мне, работать.

 

Моя работа

 

Рабочий день у тренера начинается в 10, но поскольку я штангист, которого ценит хозяин зала, то могу приходить к 12. Прежде всего, потому, что за те деньги, которые мне платит Вилен Петрович, больше работать просто неразумно, и он сам это понимает. Но каждое воскресенье я все равно прихожу ровно к 10 в зал, чтобы не иметь разногласий с коллективом, у которого таких льгот нет. Если я буду гнуть пальцы, то потом не смогу весь день филонить и халявить.

 

Как правило, с утра в зал обычно приходят люди, которые тренируются для здоровья, а не для результатов. Они бегают по дорожке и циклируют абсолютно все тренажеры в зале, а потом уходят, с чувством выполненного долга, домой. Такие посетители тренируются ради ощущения того, что они тренируются.

 

Вот, например, Сережа. Сегодня, как и всегда, он пришел в зал, обтянувшись поясом для похудения, надетом поверх 2 толстовок с капюшоном и 2-х тренировочных штанов. Не знаю даже, как назвать то, что он хочет добиться своими тренировками. В его интерпретации это звучит так: «Хочу подтянуть абсолютно все мышцы тела». Что со стороны выглядит, как еженедельная парочка упражнений на каждом, имеющемся в зале, тренажере для рук и ног. И  закономерно, не приводит, и не может привести, ни к какому заметному результату. После каждого подхода к тренажеру он обязательно качает пресс. Причем, самыми тяжелыми упражнениями. Что опять таки, без ограничения в пиве и жирной пище, не может и не приводит ни к каким внешне заметным изменениям.

 

Так, как я уже знаю, что многие мужики на диету не садятся, потому что при этом чувствуют себя педиками или метросексуалами, то горячо поддерживаю его во всем том, что он только не предпринимает. Человек он более чем хороший. Юморной, много работает, иногда и по ночам, проверяя сторожей на складах своей фирмы. Все свое остальное, не очень большое, остающееся от работы время, он посвящает жене и маленькой дочке. Его просто не хватит на то, что ему на самом деле нужно делать в спортзале!

 

А смысл тренера в зале очень часто совсем не в том, чтобы помочь человеку изменить тело. Гораздо чаще тренеру приходится выполнять роль товарища и друга. В крайнем случае, понимающего сослуживца. В общем, кого-то с собачьими преданными глазами. Среди тренеров, во всяком случае, в нашем зале, бытует мнение, что то, что посетители рассказывают тренеру то, что следует рассказывать разве что только родной маме. Да и то, пожалуй, не стоит.  Вообще-то, это правда. Во всяком случае, про герпес на заднице, надеюсь, маме едва ли рассказывают, а вот со мной как-то совершенно незнакомый мужик на эту тему чуть ли не целый час общался. Хотя мне совсем не хотелось.

 

А потому, пусть Сережа и все подобные Сереже, часами качают пресс исключительно для самоуспокоения, тщательно прорабатывая каждое упражнение из программы для беременных, кормящих и престарелых женщин, пусть, даже подменяя такими программами действительно необходимые упражнения и ограничения в питании -- я не скажу ни слова против. Потому что правильно выполняемая диета на самом деле, для Сережи и ему подобным, вещь неподъемная. Как в умственном, так и финансовом смысле. И они, похоже, об этом догадываются. Так что пусть хоть что-то делают, чем не делают, как большинство других -- вообще ничего. И уж точно это лучше, чем так называемые диеты (правильней называть их голодовками), когда по 2 дня не едят ничего, только пьют воду с лимоном, худея на 2 килограмма. А потом жрут все подряд и поправляются на 5.Вот этого точно никому  не надо!

 

После того, как, взвесившись в раздевалке после своих изнурительных упражнений (говорю без тени иронии, упражнения хотя и бестолковые, но очень тяжелые), уже без двух толстовок и двух штанов, на голое тело, Сережа радостный уходит. И тут же, как будто ждала за дверью, когда он уйдет, в зал заходит наша «спортсменка в прошлом». Так ее все за глаза все называют, и именно так она всем представляется при встрече. По моим наблюдениям в каждом тренажерном зале обязательно имеется в наличии хотя бы один такой бывший спортсмен.

 

Обычно это мужик около 70. И летом, и зимой, неизменно посещающий тренажерный зал в растянутых старых трениках, чешках (старых кроссовках) на голую ногу с вылезающим из дыры большим пальцем и вылинявшей, в прошлом наверное  голубой, майке на лямках. Своим внешним видом он демонстрирует свою независимость и презрительное отношение ко всем остальным в зале. Что -то вроде: плевать я хотел на ваши шмотки, все равно поднимаю больше всех вас. Между прочим, действительно поднимает. Доводилось мне видеть подобных старичков, с ходу выжимающих 120 килограммов и чувствующих себя и при этом и позже абсолютно бодро. 

 

 Но в нашем зале подобную роль «крутой, но внешне скромной»  выполняет женщина. На мой взгляд, ей близко к  60, хотя может, и к 70. Кто знает? Зимой и летом она ходит в плотно обтягивающих леггинсах, белых кроссовках, и в зависимости от погоды, в поросячье - розовой или просто белой майке. У нее фигура как у хорошо тренированного мускулистого  мужика, что в жизни редко встречается не только у женщин, но и у мужчин. Тем более, ее возраста.

 

Очень хорошо развитые бицепсы с трицепсами, жилистые кисти, полное отсутствие талии и непропорционально тонкие, в сравнении с торсом, ноги. Все это, плотно обтянуто выше перечисленной одеждой. На голове -- короткая стрижка. Примерно, как у меня, а я стригусь очень коротко. За рубежом таких называют трансвеститами, потому что она выглядит как женщина, которая мечтает выглядеть как мужчина. Или как мужчина, который мечтает выглядеть женщиной. Надо сказать, и то, и другое, у нее  получается: со спины понять нельзя. Выдают только  розовые леггинсы.

 

Тренируется она так же, как только что ушедший Сережа. Разве что только игнорирует беговую дорожку, и совсем не качает пресс. Все ее основные упражнения --  со свободными весами. То есть, штанга, гантели, гири. Техника выполнения упражнений -- собственная. Делает она все упражнения  какими-то необычными (хочется сказать, диковинными) способами. Странно ставит ноги, странно держит корпус... Еще одна ее особенность: в зал она всегда приходит со своей жратвой. У нее всегда с собой  пакетики, в которых , как она сама думает,  лежит запас сложных углеводов. На самом деле, в пакетиках сладости и фрукты , а это углеводы простые. Ну а еще, и это действительно всем мешает и неприятно, она любит приставать с разговорами к тренирующимся.

 

Вот сегодня она начала объяснять нашему штангисту Диме, который заглянул в качалку поработать с большими весами, потому что по воскресеньям тренировок у нас нет, и наш тяжелоатлетический зал закрыт, что ему просто необходимо качать бицепсы, потому что у него некрасивые руки! Попытка объяснить ей, что развитые бицепсы для штангиста, по меньшей мере, проблема, потому что они уродуют технику -- само собой! -- потерпела неудачу. Она продолжает с жаром отстаивать свое мнение. Как последний неопровержимый аргумент, бросая: «А на что у него девушки смотреть тогда будут, если бицепсов нет?»

 

Мы ей отвечаем, конечно, только для того, чтобы отделаться и хоть как-то заставить замолчать, что девушки будут смотреть у парня на его кошелек. На самом деле, девушкам есть на что посмотреть у штангиста, кроме бицепсов -- и они действительно с удовольствием на все это смотрят. Сам многократно  наблюдал. Если смотрят спереди, то глаз не отрывают от  плеч и талии. Если смотря на штангиста сзади, то на зад и ноги.

 

Женщина азартно парирует в отве, что нам не верит. Пуская в ход, наверное, как считает, еще один непобедимый козырь: «Девушкам не важен кошелек парней, девушкам важно, что рядом с ними подтянутый спортивный хлопец!» Мы молчим и она, слава богу, нас покидает.

 

Ближе к обеду начинают подтягиваться люди с головой. Первым на этот раз приходит бессменный охранник нашей автобарахолки Паша. Если кратко его описать, то достаточно одного слова -- стопудовый. Одним словом, крепкий мужик. Производит впечатление очень здорового человека. Высокий, подтянутый, с хорошим цветом лицом и совершенно преступным выражением этого самого лица. Бесстрастным, не отягощенным излишним  образованием и философскими размышлениями. При всех своих пагубных привычках, любви к спиртному и выкуриванию не менее 3 пачек сигарет в сутки, он довольно-таки хорошо тренируется. Работает он по моей программе со штангой и гантелями. Первый раз, придя в зал, он медленно обвел взглядом всех в нем находящихся, потом, вернувшись к администраторше у стойки что-то коротко спросил и затем уже, подойдя ко мне, точно объяснил, чего хочет: крепкие ноги и хороший торс с шеей. С тех пор, не заморачиваясь, он выполняет все, что я ему в первый раз показал. Результатом явно доволен.

 

Через час ухожу в тренерскую, чтобы поесть. На самом деле, все таки для того, чтобы потом спокойно заснуть на тренажере, так,  как лежать на нем не очень удобно, и только после еды засыпается быстро и хорошо. Главное достоинство этого тренажера в том, что он находится в слепой зоне, и заходящие в зал меня не сразу находят. Относится это в первую очередь к женщинам, которые ближе к 3-м часам дня, в зале становится все  больше.

 

А все тренеры боятся женщин. Ей скажешь, по простому, как мужику: «Живот --  подтяни. Талии нет, качать надо!» -- и она промолчит, вроде согласится. Но начнет думать. Женщины ведь всегда  в первую очередь думают, что с ними что-то не так. Вот так она подумает - подумает, а потом пойдет и пожалуется администратору: «Что-то с вашим тренером, не так... Как-то он не так  со мной разговаривает...»

 

Администратор к хозяину... Хозяин --  возьмет тренера за бока, и снимет зарплату.

 

И потому я, как и все остальные тренеры нашего зала, к женщинам стараюсь лишний раз не подходить, чтобы не испортить им настроения. Хотя у некоторых действительно и живот висит, и талии нету, и бедра качать надо, но мы все молчим...

 

Иной раз видно, сидит наш тренер Саша, сердце у него кровью просто кровью обливается, чуть ли не глаза ладонью закрывает, чтобы не видеть: ведь грыжу себе зарабатывает! -- но отворачивается и терпит. Потому что страшно, как она отреагирует и месячная премия дороже.  Собственно, именно по этой причине большинство женщин годами ходит в спортзалы безо всякого результата.

 

Любая женщина, приходя первый раз в тренажерный зал, приходит в него в стрессе. Все же сразу видно! Те, кто в первый раз, стоят, прикрывая бедра руками, а идут мелкими шажками и выпятив грудь. Так, как изначально зад, как и наличие бедер, считается у любой женщины недостатком, то женщина, если  думает, что кто-то смотрит ей в спину, еще и сцепляет руки сзади. Вообще, обычная поза пришедшей в спортзал женщины «на вдохе». Это все в себя, только грудь наружу. Так называемая, в народе:  поза индюка.

 

На ранг выше, по крайней мере, они сами так считают и соответственно выглядят -- это тупые блондинки. У них наружу глаза и зубы. Блондинка -- это почти уверенная в себе женщина. На самом деле, исчезающий вид. Начинают  тренировку в зале они с того, что просят обязательно отвернуть Эту Пимпочку. Хотя перед этим им полчаса запрещали строго-настрого именно  к ней подходить и именно ее трогать, но блондинки всегда раскованы. Знаю по опыту, что их главная мысль в тренажерном зале, «что они ничего здесь не знают, и вообще зря пришли, потому что в спортзале все еще сложнее института, а институт это вообще кошмар...»  

 

Женщина, пришедшая в спортзал всегда всего боится, изначально уверена, что с ней что-то не так ( на самом деле, это  базовый принцип общения с любой особой женского рода, разве что, кроме дошкольниц), но поскольку хочет выжить из ситуации по максимуму, то скрывает это агрессией. После того, как немножко осмотрится, обходя по большой  дуге самый большой тренажер, она обязательно с вызовом обратиться к первому попавшемуся здоровому мужику. Наивно полагая, что самый здоровый это и есть инструктор.  Самое смешное, что, взывает она при этом к рыцарским качествам мужчины, которых в принципе -- как микробов в солярии -- в спортзале быть не может.

 

Так, как женщин никто не объясняет, как надо тренироваться, то они начинают неистово и часами качать пресс. Причем, глядя со стороны, кажется, что качает она его одновременно с мимикой лица, до такой степени ее эта процедура выматывает. На что любому инструктору, который, понятно, все это видит, тоже смотреть не хочется, потому что это все неправильно! Но мы не мешаем, потому что -- повторюсь -- боимся. Хотя некоторые упражнения на пресс, могут даже косвенно увеличить объем мышц --  о чем женщины, понятно, даже не догадываются, как и о том, что в результате талия  ее может не уменьшиться, а наоборот увеличиться.

 

Между прочим, аборигены качалки воспринимают любую женщину, как свежее мясо, и всегда понтуются, подтягивая повыше носки и маскируя  потные подмышки, чего, опять же, ни одна женщина не понимает, воспринимая себя от этого внимания еще более ущербно: потому что вот даже этот задохлик может вот столько раз поднять эту железку… А она ее ни разу... никогда... ни за что!!! Ненавижу!

 

Одним словом, с женщинами  в зале очень трудно. К счастью, сегодня ни одной новенькой в зале не появилось. А неженские старожилы зала ни на кого внимания не обращают, выполняя свою стнадартную тренировочную программу. Ассов среди них нет, но нет и совсем уж чайников. Во всяком случае, тех, кто способен сам себя убить, попытавшись поднять без подготовки лежа поднять на вытянутых руках над собой 80 килограммов -- и не удержав -- затем с этой  высоты уронить себе на шею. Вообще-то, именно это, пусть никто об этом особо не распространяется, и является главной задачей инструктора в зале -- не дать никому себя  покалечить.

 

Странно, кажется, меня ищет Кирилл. Это наш постоянный, педантичный, и вполне вероятно, что самый старательный, посетитель качалки. Я помню его с первого дня работы в зале. На моей памяти он не пропустил ни одной воскресной тренировки. Он строго придерживается программы, составленной для него тренером Сашей и крайне редко -- а это в моих глазах многого стоит --  занимается меньше чем полтора часа.

 

Но больше всего, он мне нравится, как бы глупо это не звучало, тем, что Кирилл, как и я, сильно потеет. Так, как, начиная с 12 лет,  меня везде сопровождает страх, что окружающие увидят мои мокрые подмышки, а в некоторых ситуациях пропотеваю  аж до самого низа майки, то вид тех, кто ничем от меня не отличается, вызывает у меня прилив теплой симпатии. Приносит успокоение. Дарит ощущение родства с таким же, мучениками, как я сам. Теми, кто всегда покупает исключительно черные майки и толстовки. Кто принимает душ не реже 2-х раз в день, а иногда и чаще, потому что хочет быть уверенным в том, что даже малейшего запаха пота от него не  будет. У кого, как и у меня, вся полка заставлена самыми разными марками антиреспирантов, потому что ни один из них, не помогает, но каждый раз, увидев или прочитав рекламу следующей новинки, я мчусь со всех ног, в надежде, что вот этот, вдруг, на самом деле поможет? А, вдруг? И держа для самых важных случаев на полочке адабан. Действительно, помогающий остановить потоотделение! Жаль, только что пользоваться им постоянно нельзя, не чаще, чем раз в месяц, а то бы...  Одним словом, наличие общей проблемы, как и полагается по правилам науки психологии, меня с Кириллом сильно сближает.

 

Что касается, всего остального, то внешне Кирилл, типичный ботаник. По его виду можно сразу определить, что он хорошо учился в школе, хорошо учился в институте, а теперь, все так же хорошо, работает в своей фирме. Но так же заметно, потому что одежда ничего, а вот стрижка так себе --  что зарабатывать хорошо он начал не так давно. И как только начал, сразу же пошел в спортзал, что говорит опять же об его основательности и умении системно мыслить. Хорошие тряпки, конечно, любое тело облагородят, но с хорошим телом это обойдется не только дешевле, но и намного быстрее. На вид ему лет 25. Я уверен, он считает, что мы с ним погодки.

 

После дежурного вопроса «как дела?», а затем еще пары фраз ни о чем, Кирилл, помявшись, приступает к делу.

 

--Слушай, я тут с ребятами поговорил, они говорят, что ты можешь помочь составить программу...

 

-Ну да, -- бросаю в ответ без особого интереса, лишь на секунду, задумывавшись, с кем именно из присутствующих сегодня в зале он мог посоветоваться.

 

Опять же не сразу и несмело, он продолжает:

 

--Дело в том, что программа у меня вроде как есть... Саша составил...

 

--И что? -- мне хочется помочь ему побыстрее перейти к сути дела.

 

--Ну, я уже год, вроде как качаюсь... -- мнется он, -- а результатов никаких...

 

Я переспрашиваю, потому что мне трудно в это поверить:

 

---Что, вообще никаких?

 

Протягивая мне тетрадь с записями, Кирилл, как будто здесь нет ничего особенного, как ни в чем не бывало, почти бодро произносит:

 

--Вообще... Ни бицепсы не выросли, ни объем бедра... Да и вес, как поднимал 80 год назад, так до сих пор и поднимаю.

 

Слегка шокированный, я быстро просматриваю список упражнений, которые он выполнял весь предыдущий год, и, честно говоря,  прихожу в шок. Такое впечатление, что Саша составлял ему программу для  тренировки мозга, в крайнем случае, памяти,  но уж никак не для тренировки тела.

 

Три вида упражнений, направленных  на одни и те же группы мышц, только выполняемых на разных тренажерах и по- разному.  Обычному неподготовленному человеку надо еще суметь умудриться их запомнить, как именно, после чего, в какой последовательности с каким весом их надо делать -- от чего одного можно устать до полусмерти. Но вот для развития мышц, к сожалению, толку от этого не будет никакого. Непонятно, то ли Саша сам никогда ничего подобного не делал и потому не понимает, что предлагает? Или он вообще в принципе ничего в накачке мышц не понимает? В то, что в составление программы он сильно вложился, я ни капли не сомневаюсь.

 

--Ты к самому Саше-то с этим подходил?  О том, что результатов никаких, ставил в известность? -- интересуюсь я у Кирилла.

 

--Конечно, -- с готовностью кивает тот, видно, ожидая от меня подобного вопроса,

 -- он все время повторяет, что надо еще немножко потерпеть и он  будет...

 

Ну что тут скажешь? Вот он -- наш терпеливый и многострадальный русский народ! Почему люди так легко полагаются на чужие слова и мнения, не догадываясь проверить и не смея потребовать отчета за недопополученное, мне совершенно непонятно. Наверное, у таких хороших мальчиков, как Кирилл, это привычка с детства. Слушаться маму, папу, учителей и терпеливо ждать ими обещанного. Годами. Не позволяя себе усомниться, проверить, принять дополнительные меры, как-то воздействовать, чтобы приблизить эту цель поближе к себе...  В конце концов, ответственность за собственное тело, его внешний вид, здоровье, в конце концов, несет только он сам. Больше никто! Никто даже не обещает!

 

--Ладно, -- говорю я, протягивая ему его тетрадь обратно. --Давай начнем со следующего воскресенья все по-другому, по-новому. Согласен?

 

Кирилл утвердительно кивает. И, опять же, немного помедлив перед тем, как сказать, нерешительно спрашивает:

 

--А может, все-таки попробуем прямо сейчас?

 

--Давай, -- легко соглашаюсь я.

 

И следующие 30 минут занимаюсь тем, что страхую Кирилла при выполнении самых травмоопасных упражнений. Уходит он из зала, если не обрадованный, то уж точно, успокоенный. С трудом, но выжав под моим руководством, 83 кг.

 

К вечеру, уже сильно устав, встаю у стойки администраторши, чтобы напоследок обмыть кости всем присутствующих. Так как абсолютно уверен, что в другие дни, кости обмываются мне, то особо угрызениями совести не мучаюсь, выясняя,  на какой машине приезжает вот этот 50-летний мужик в барахольных шортах? И что, уже точно, что 30 летняя блондинка, по слухам, работающая стиптизершей, действительно сделала себе новую грудь? Говорили же, вроде, она родила? Кормит? Именно потому такими шикарными стали ее «подойнички»?

 

Администраторша Ира уверяет меня, что все верно. И она лично смотрела, как стриптизерша лежит на скамье, поднимая гантели. Грудь ее при этом торчала строго вверх. Не расползалась.

 

--Сам понимаешь, -- говорит она мне, -- имея настоящую, такой упругости достичь невозможно...

 

Я в ответ умудрено киваю. На самом деле, мне все равно. И мое отношение к блондинке от этого измениться не может. Она мне все так же нравится. Каждая женщина с красивой грудью подозревается окружающими в том, что она такой свою грудь сделала. Так какая разница? Главное, что получилось у стриптизерши действительно хорошо.

 

Напоследок, перед тем, как уйти домой, пусть даже устал, с сожалением еще раз окидываю взглядом зал. Самое интересное в нем начнется поздно ночью, когда тренироваться приедут власть имущие города. Президенты банков, владельцы  и владелицы салонов красоты, хозяева агентств недвижимости. В общем, сливки города. На 90% -- это мужчины. Этих людей никто не вправе осуждать за любые виды ошибок, допускаемые ими на тренировках, потому что, на мой взгляд, тренироваться в 2 часа ночи --  само по себе вызывает огромного уважения. На самом деле, это настолько серьезное отношение к себе и своему телу, которое даже трудно себе представить. У остальных же, кому я об этом рассказываю, просто отвисает челюсть. При этом всегда задается  неизменный дурацкий  вопрос: «Они же наверное, все скоро умрут? Ночью ведь спать надо?»  Но трупов в нашей качалке, пока что ни разу после ночи не наблюдалось. Произносят такое всегда только те, кто очень сильно бережет себя. Причем, непонятно для чего именно. Потому что для той жизни, которую они ведут, им хватит здоровья даже если они пересядут в инвалидную коляску. Скучней не станет.

 

А наши ночные посетители, как правило, самые интересные жизнерадостные посетители за день. Однажды как-то такой забрел ко мне днем, в обеденный перерыв, предпочтя еде тренировку. Президент чего то там «транскомсервиса». Тренировался он минут 40 минут, и запомнился, как легким характером, так и гармоничной фигурой. Что на самом деле, встречается реже всего. Мощные ноги, не выходящие за диаметр плеч. Развитые красивые руки. Рельефный пресс, без гипертрофированной полуженской груди, которая не красит даже Вин Дизеля, как бы я им не восхищался. Исчезнув так же внезапно, как появился, он оставил ползала в задумчивости. Слишком уж отличался от всех остальных. Причем, в лучшую сторону.

 

Единственное, что мне не удается никогда, так это почитать, даже открыть, свои учебники. Как правило, все время моей работы, они так и лежат на микроволновке в тренерской. Но почему-то я все равно каждый раз их с собой беру, а потом в 10, снова с собой забираю.

 

Понедельник.

 

Самое плохое в понедельнике - это 2 пары физики, которую у нас в группе ведет Иван Петрович Петухов. 65-летний мужик со стажем, которому после  доблестного труда на благо отечественной связи устроили такую вот развлекаловку -- преподавание в техникуме. У меня, конечно, имеются смутные подозрения, что в наш технарь он попал все-таки больше потому, что сослуживцы и начальники решили от него таким образом избавиться по-тихому. Потому что Иван Петрович -- идеалист до мозга костей, а с такими трудно. Что касается лично его самого, то преподавание ему нужно исключительно для поддержки в собственных глазах своей значимости. Деньги тут не при чем. Пенсия, по слухам, у него вполне приличная. Как бывший коммунист, он уверен, что,  воспитывая подрастающее поколение, делает благое дело. Не понимая, что своими воспитательными действиями он это поколение только озлобляет. Потому что все, что он говорит, все его мировоззрение и его способы жить --  практически не действуют и сейчас совершенно бесполезны. А следование его жизненным принципам для тех, кто вдруг захочет  взять их за основу своей жизни, может привести к результату исключительно катастрофическому.

 

Он не курит, скоре всего, и не пьет. На голове венчик седых волос, а обширная лысина, как у нашего бывшего генсека Горбачева. Только без родимого пятна. Огромные квадратные очки с толстыми стеклами, за которым прячутся маленькие, пока еще блестящие глазки. Вся одежда серого цвета: толстовка на короткой молнии до груди. На ногах, чуть коротковатые брюки и тупоносые черные, почти блестящие, ботинки. Фигура не худая и не толстая, просто плотная. Покатые плечи.

 

Войдя в кабинет, прежде всего, сажусь прямо напротив него. На первой парте самого первого ряда. Лицом к лицу. У Ивана Петровича не должно зародиться даже тени сомнений, что я его боюсь, избегаю или пытаюсь скрыться с глаз долой. Он из тех, кто слабых добивает. Если опоздаю, то обязательно услышу от него что-то вроде:

 

--Ну, заходи, Гуляев...  Хотя если не зайдешь, тоже ничего не изменится... -- все это соболезнующим голосом.

 

Терпеть мучения мне придется долго, поэтому усаживаюсь удобно, раскинув локти на весь стол и удобно положив перед собой тетрадь, где, по-любому, придется что-то писать В крайнем случае, собственные крючки и кружочки, чтобы выглядеть более занятым.. В принципе мне вообще непонятно, как такие предметы как физика и математика могут пригодиться мне в жизни. До сих пор из курса физики мне пригодились ровно 2 вещи: чем измеряется сила тока и куда потечет вода при наклоне. Все остальное за ненадобностью забылось напрочь. Но и то, что запомнил, не умер, если бы точно так же забыл. А сильно понадобилось бы, так нашел, у кого спросить: преподавателей, электриков и сантехников... На худой конец, в Интернете или книжках...

 

Большую часть пары Петух демонстрирует, что ему все равно, кто у него занимается и что делает. Типа, для меня, вы, масса. Кому надо, тот учится, а кто не может учиться, пусть не мешает. Если кто-то не может ответить на вопрос, он может кинуть:

 

--Да это даже Гуляев знает!

 

К концу пары, когда уже никто ничего из объяснений не понимает, как и всегда, он начинает объяснять нам основы функционирования здорового общества. Не понимая, что такового уже давно нет. Причем все это говорится очень прямолинейно. В каждом жесте и взгляде проглядывает его прошлое. И злость, оттого, что он не сумел адаптироваться к сегодняшней жизни.

 

Его любимая тема, что был никто, то стал всем. А это несправедливо. Я 20 лет горбатился, работал, а пенсия у меня никакая. 15 тысяч. А на эти деньги жить можно только ... чуть побогаче мышей. 

 

Дальше он ударяется в перечисление:

 

--Не смогли... Не удержали... А люди у нас такие... А надо... Теперь вот репу чешут, но уже...

 

Когда его слушаю, я всегда понимаю, что справедливость у всех своя. Во многом я с ним согласен, во многом считаю, что он совершенно прав. Его единственная проблема в том, что он  полностью прогнулся. Когда-то. И прогнут до сих пор. Любой человек хочет жить, как лучше, где теплее,  где выгоднее --  и в свое время, он, на это, между прочим --  сам согласился. Он продался, поверив словам: что все будет хорошо и безбедно, только делай, как мы тебе говорим, и все у тебя, парень, будет! И потом именно так всю свою жизнь и поступал. У меня нет ни малейших сомнений в том, что он -- никогда, ни разу за свою жизнь не посочувствовал тем, кому не удалось так же хорошо, как ему, устроиться. Наверняка он в таких случаях назидательно произносил: «Сами виноваты, работать не умеют, вот так потому плохо и живут!»

 

И вот теперь, наполучав льгот и почестей за свою жизнь, которых на любой взгляд, вполне достаточно, чтобы компенсировать (если уж совсем честно!) --  даже его сегодняшнее небогатое состояние ,  он недоволен тем, что его ожидания обманули. Но так как мясные косточки ему кидают до сих пор, пусть, даже они намного меньше прежних, он до конца не озлобляется и не рубит правду-матку до конца...  То ли боясь, то ли все еще надеясь..?

 

И вот это в нем, на мой взгляд, хуже всего. Пусть бы он перешел грань, которую сейчас пересечь боится, пусть бы, наконец, стал собой! Ведь тогда никто не стал бы его терпеть, и мы, наконец-то, от него избавились. Потому что на самом деле, в Иване Петровиче ничего нет, кроме одного навеки зазубренного правила: жить всегда по правилам, ни в чем, не отличаясь от остальных.

 

Звенит звонок. Гурьбой выходим в коридор. И тут меня ждет неприятный сюрприз. В виде Светланы Петровны Кингисепп, которая с триумфальным видом сообщает мне, что отныне мне необходимо по субботам  посещать 2 пары физкультуры. Требование, по-меньшей мере, странное. С физруком у нас с первого дня полное взаимопонимание и дружеская договоренность: я в его полном распоряжении, если это необходимо для отчетности (выступления, демонстрации и соревнования).

 

На занятия, где нужно по общеобразовательным требованиям  уметь подтянуться на перекладине не менее 25 раз, он меня не ждет и не зовет. Я помню разговор с ним в конце сентября, когда предложил, если ему уж очень надо, сразу тут же и подтянуться на все полагающиеся за семестр, количество раз. И присесть. И пробежаться. Понятно, как нормальный мужик и спортсмен в прошлом, он от этого тогда со смехом отказался. Пусть я не самый великий чемпион всех времен и народов, но все последние 2 года на всех областных соревнованиях становился только победителем. И он об этом знает

 

Тут же иду и нахожу его. Как выясняется, сам Дмитрий Павлович Осипов,  к требованию Кингисепп, как выясняется, никакого отношения не имеет и тоже сильно удивляется. Мы немного молча посидели, бессмысленно глядя перед собой.

 

--Ну, что, парень -- уже глядя мне в глаза, подытоживает он свои размышления (в прошлом он, известный лыжник, неоднократный чемпион чего-то там), -- могу предложить только одни вариант. Так, как вашу Светлану Петровну что-то видно  сильно в тебе зацепило, то, по своему опыту скажу, она от тебя теперь долго не отстанет. Не поленится каждую субботу сама в спортзал приходить и проверять, точно приходишь на физкультуру или пропускаешь. А потому предлагаю тебе от твоей спортивной федерации  принести мне письмо с просьбой. Дескать, в связи с тяжелым тренировочным процессом, просим освободить от занятий физкультурой нашего подающего надежды, неоднократного победителя и так далее... В общем, они сами знают. С печатью и подписью. Я с этим письмом схожу к директору, и тебя оставят в покое. 

 

Чертыхнувшись про себя (сколько же придется вынести суеты, потому что и так понятно, письмо придется писать и распечатывать самому мне, только потом просить Марата, чтобы он с ним съездил в Федерацию, а то и самому туда ехать) -- я благодарю физрука и сломя голову мчусь на следующую пару. Где понятно, предварительно уничтожающе осматриваем с головы до ног нашим Петухов, отпускающим в мой адрес, как он, наверное, сам считает остроумное замечание:

 

--У спортсменов мозгов хватает, видно, только на то, чтобы в техникум приходить... А на то, чтобы вовремя, уже нет!

 

Даже последние подлипалы группы на такое не могут заставить себя засмеяться. Подождав несколько секунд и поняв, что одобрения от нашей группы не дождется, он снисходительно бросает:

 

--Садитесь, Гуляев. Не знаю, как вы собираетесь мне сдавать зачет и экзамен... Да и вообще учиться в нашем техникуме. Для вашей спортивной головы это нереально!

 

Если он считает, что разозлил или уел меня, то сильно ошибается. Мой дед, когда я был маленьким, любил  повторять, что злой сильным не бывает. С тех пор я успел много раз  убедиться, что это на самом деле так. Еще он любил мне рассказывать о том, что самыми сильными людьми на его памяти, были глухонемые. Почему это так, он понял тогда, когда сам попал в больницу, где ему сделали серьезную операцию. Именно после этого, а у него не было сил произнести даже пару слов медсестре, он понял, насколько много сил требует произнесение слов.

 

--Это только кажется, что говорить легко, -- объяснял он мне, -- но недаром к болтунам отношение серьезно, а сильные люди ассоциируются с людьми молчаливыми. 

 

Привычка не отвечать, не спорить и не говорить без толку -- для  спортсмена не глупость,  как принято считать у обывателей, не отсутствие ума, привычки выражать свои мысли вслух или проще, глупость. На самом деле, это вошедшая в привычку экономия сил и внутреннее добродушие. Штангист, как,  наверное, борец или боксер, по собственному опыту знает, как много сил уходит на злобу или ненависть -- и не может себе этого позволить. А через некоторое время возникает, совершенно непроизвольно привычка воспринимать происходящее вокруг себя несерьезно. Из-за такой ерунды тратиться, все равно, что стрелять из пушки по воробьям!

 

От Ивана Петровича мне требуется только зачет и экзамен. А потом мы с ним никогда не встретимся, и что он обо мне будет думать, мне глубоко безразлично. А вот он ко мне относится совсем неравнодушно. Он хочет меня переделать, похоже, до боли, в своих очень немолодых, коленках.

 

Моей же группе в целом, наблюдающей все эти приставания ко мне, искренне не понятно, что преподавателям техникума от меня вообще надо. Они считают, что я не так уж плох, даже в смысле учебы. Есть и похуже. Например, Кривошапкин Андрей, Смехов Валерка, Паша Жуков.... Андрей Мандугин вообще, все пары сидит и говорит по телефону или отправляет смс-ки по телефону, совершенно никого не стесняясь. Не понимая, что на пятой парте третьего ряда виден, как на ладони. И его телефон самой последней модели --  тоже.

 

Этот темноволосый крепыш, никогда не участвует ни в одном техкумовском мероприятия, потому что считает неприемлемым помогать хоть в чем-то техникуму. Он искренен в своей чистой вере, что в технаре самые ужасные преподаватели и люди во всем  мире, за всю свою жизнь, повидав ровно два населенных пункта: родное Черепаново и вот сейчас, Новосибирск. Его оценки по всем предметам 3 и 2. Но ему все прощают, потому что он тупо отсиживает все положенные учебные часы, хотя в технарь он ходит просто потому, что ему больше нечего делать и знакомых в Новосибирске у него нет.

 

Ему никто и никогда не высказывает упреков, что он плохо учится. Его  не вызывают на комиссию, не звонят домой, чтобы узнать, почему он не сдал курсовик или отсутствовал в субботу на занятиях. Пусть даже в отличие от меня -- а вот со мной все это проделывается регулярно и обязательно -- у Мандугина все оценки не выше троек. А у меня примерно половина, пусть, конечно,  не все из них по профилирующим дисциплинам -- это четверки. Может, все дело в том, что преподаватели уверены в том, что я могу измениться, а вот он  нет?

 

От нечего делать разглядываю своих одногруппников.  Те, что из деревни, как всегда, одеты в очень аккуратные спортивные костюмы. Обязательно блестящие и обязательно ярких (сине-черно-белых или красно-синих) расцветок. Неотъемлемый атрибут каждого деревенского жителя: браслет, цепь и перстень. Все серебряное. Конечно же, у них обязательно имеется хороший телефон. Для сравнения. У всех нас, городских жителей, все совершенно наоборот. Телефоны старые и черно-белые. Никаких спортивных костюмов, а если кто и надел, то скромного черного цвета. Перстней, цепей и браслетов  не наблюдается в принципе. Но главное, у городских отсутствует пафос. Наши колхозники курят, держа сигарету только в той руке, на которой перстень и браслетик. Чтобы все видели, какие они у них красивые. Насколько я понимаю, они, таким образом, самоутверждаются. Что касается учебы, то разницы между нами, городскими и деревенскими, нет. Единственно, что кидается в глаза, так это то, что они знают только то, что учили. То есть, все по программе. Любые знания, отличающиеся от программы, приводит их в дикий восторг, и вызывают огромный интерес.

 

Иван Петрович  все еще не может угомониться и потому вдруг спрашивает:

 

--Гуляев, вы, конечно, понятия не имеете, что можно сказать о законах Кирхгофа?

 

Вообще-то я знаю один из них. Выучил, потому что это самый частый вопрос у нас на уроке физики. Отвечаю.

 

Он замолкает от удивления. Потом одобрительно смотрит на меня и произносит:

 

-Вы так, Гуляев, глядишь, еще и учиться начнете!

 

И все-таки, видно, до конца не веря в мои знания, задает еще один вопрос:

 

--Ну, а второй закон?

 

 Искренне удивляюсь его наглости, но отвечаю:

 

--Запамятовал...

 

Он ехидно улыбается и отвечает:

 

--Того, чего не знал, забыть нельзя!

 

Почему-то при слове «запамятовал» кое-кто начинает ржать. Мне непонятно, что тут смешного. Видно, это слово не входит в словарный запас некоторых моих одногруппников.

 

В то время, как я об этом думаю, неожиданно для меня, Петухов снисходительно роняет:

 

--Ну, тройку, вы, Гуляев, сегодня  заслужили...  Плюгавенькую, но заработали!

 

Наверное, он хотел меня расстроить, но я искренне рад. Тройка лучше двойки. А то, что эта тройка плюгавая, никому кроме меня и его, будет неизвестно.

 

Наконец, наш Иван Петрович Петухов, начинает объяснять новую тему. Откидываюсь на стул и вздыхаю. Выдержать еще один час его лекции сейчас мне кажется просто невероятным. Надо отвлечься. Вспоминаю своего любимого штангиста Асламбека Хуштоева. Он малоизвестен даже среди знатоков тяжелой атлетики, хотя был олимпийским чемпионом. Деревенский паренек, у которого рано умер отец, ради того, чтобы им с матерью как-то жить, он должен был во всем помогать ей по хозяйству, учиться и одновременно заниматься спортом. Но у него ничего не получалось, совершенно ничего не получалось в спорте. В своем спортивном зале он до конца своей спортивной карьеры так и не смог выиграть ни одного, даже самого захудалого, городского соревнования. Через 7 лет таких безрезультатных занятий и соревнований в него перестали верить все, даже собственный тренер. Мать говорила ему: «Иди работай, раз не получается. Зачем биться головой об стену?» И он пошел работать. Но продолжал тупо тренироваться. Вот тут его и заметили.

 

Самое дорогое, что есть у спортсмена, это опыт. Удача, сила, техника --  все это хорошо, но ничто по сравнению с опытом. И это так не только для спортсмена. Для любого человека, опыт, самое важное. На него можно опереться. От него можно отталкиваться. Именно поэтому так трудно мне сейчас. «Знай я то, что знаю сейчас, разве пошел бы я в техникум?», -- приходит мне внезапно в голову.

 

Наверное, так же трудно было и ему. Но он выдержал этап своего безвременья и неумения. Он смог. Потом его вывезли в другой город, у него появился новый тренер, в его подготовку стали вкладываться. Для того, чтобы заставить его бороться, напомнить, что спорт -- это его заработок, деньги для его семьи,  тренер говорил ему:

 

--Представь, что твой соперник вытаскивает изо рта твоей дочери, кусочек хлеба? А Ио рта твоих родных?

 

 Мне кажется, что после этих слов,  я сам начал бы просто грызть соперника, добиваясь победы.  И я опять думаю о том, что 98% людей вокруг мне говорили, что я должен только учиться. И только 2% никому неизвестных дядек, говорили и говорят, что мне нужно заниматься спортом,  потому что у меня большие способности. По всем человеческим правилам, я должен слушаться большинства. Должен учиться, чтобы стать электронщиком и связистом, знать все про системы автоматизации и телекоммуникации. Устроиться на работу, получать для начал тысяч 20. Параллельно учиться в вузе, потом повыситься. Элла уверенно обещает, что это будет достаточно легко, потому что нормальному мужику повыситься намного легче, чем самой умной женщине.

 

Но, понимая  этот нормальный, общепринятый способ устройства своей жизни -- хочу, по-настоящему хочу -- я стать только спортсменом. Прежде всего, потому что лицемеря поднимать штангу невозможно. Штанга всех расставляет по местам. Крутых обрубит. Сильных поднимет. В спорте ничего никому доказывать не надо, как на работе в офисе. В нем все ясно и честно. И результат, которого ты,  достигнешь, это твой и только твой результат. Для меня в этом смысле ничего не поменял даже допинговый скандал на Олимпиаде. На химиченных я нагляделся досыта. На самом деле отличить их элементарно и без всякого особого допинг-контроля: они  имеют странное тело. Как братья Жуковы, которых тренирует их отец, сам тяжелоатлет в бывшем. Они жирные, на вид противные, общаться с ними неприятно, потому что они не к месту ржут, не к месту говорят и вообще недалекие. . Веса берут серьезные, но совершенно нет выносливости. Не знаю, что именно им колет папа, но точно что-то, потому что выглядеть так, как они, тренируясь ежедневно, сохранять такую массу, просто невозможно. Вес сгорает мгновенно, если поднимать необходимые для результатов веса. Я делаю их на соревнованиях постоянно, от чего они с папой бесятся страшно: в нашей возрастной и весовой категории я для них, пожалуй,  чуть ли не  главный конкурент. Вот только для меня они не конкуренты.  И это особенно привязывает меня к моим спортивным занятиям.

 

Потому что в моих победах  самое важное --  не использование удачных обстоятельств,  устанавливать взаимоотношения с людьми и хорошие связи, не талант нравиться начальству и виртуозные подставы сослуживцев. Этих историй  от Эллы я наслушался достаточно, чтобы хорошо понимать, что в этом смысле мы с ней 2 сапога пара и подобны умельцам не конкуренты. Мы не тянем, не  умеем и даже не особо хотим учиться этому,  хотя в общем-то пркрасно  понимаем, что без этого уже не прожить и уметь надо.

 

 Но подобная  жизнь мне заранее кажется не только очень скучной, но еще и довольно противной. Останавливает меня от полного отказа этого варианта моего будущего только одно: страх. Я очень, очень  боюсь стать похожим на своего отца, который оценивал все свои действия именно этим: хочет он этого или нет; интересно лично ему это делать или нисколько, скучно ему или не скучно а потому он это делать ни за что не будет. Жить за чужой счет? Я на это насмотрелся досыта и не соглашусь ни за что.

 

После занятий идем на автобус вместе с Игорем Огурцовым (которого, ясно все зовут исключительно Огурцом). Сегодня нам с ним ехать до одной остановки -- у меня встреча с Катей. На улице сильно похолодало. Ежусь. Похоже, завтра придется надевать зимнюю куртку. В этом году осень была очень теплой, но ей, похоже, пришел конец. Поднимаю воротник куртки, от чего теплей, как и следовало ожидать, мне не становится. Игорь, задрав ногу, с гордостью показывает мне свой коричневый ботинок:

 

--Во! Купил вчера себе Честер!

 

Я без особого интереса смотрю. Видно, что ботинок новый. Блестит. Впечатления на меня он не производит. Видел и получше. Спрашиваю:

 

--И сколько?

 

--Волсемь штук, -- с триумфом в голосе, докладывает Игорь. Если учесть, что он из не очень-то обеспеченной семьи ( хотя, конечно, у него есть и отец, и мать, и старший брат, который работает), то совершенно непонятно, зачем он покупает себе такую дорогую обувь. К тому же, недавно в раздевалке технаря, когда мы выступали на студенческих соревнования, я видел его совершенно заношенное белье. Понятно, что он не планирует раздеваться перед незнакомыми  и даже своими знакомыми,  но на его месте все-таки я в первую очередь сменил семейные, порядком выцветшие трусы, на новые боксеры или плавки. По-сравнению с честерами, это еще и очень дешево.

 

--И зачем тебе они? -- спрашиваю я, -- сходил бы в любой магазин, за тысячу купил себе нормальные ботинки. На одни сезон хватит, а дольше и не надо.

 

Игорь высокомерно и несколько обиженно отвечает:

 

--Мне они нравятся... С моим зонтом за 3 тысячи смотрятся классно!

 

Ну да, у него же теперь есть еще настоящий английский зонт, с которым он таскается в технарь. Выглядя при этом довольно - таки комично: в спортивной куртке, с длинным, как трость,  зонтом. Хмыкаю, но замолкаю. Насколько мне известно, за 9 лет обучения Игорь успел поучиться в 4 школах. Которые, в отличие от меня, менял не в связи с переездами родителей, а потому что искал ту единственную школу, в которой, наконец-то,  будет чувствовать себя хорошо. Насколько я понимаю, он ее так и не обнаружил и потому пошел в технарь.

 

Если бы он учился в нашей школе, то ничего бы искать ему не понадобилось. В нашей школе человека оценивали не по учебе. На учебу всем, включая преподавателей, было наплевать. Что уж говорить об учениках... То, как ты чувствуешь в школе зависело оттого, как ты, с кем и где -- провел вчерашний вечер. Все перемены и уроки мы обсуждали события этого прошлого вечера, приводя красочные подробности, а те, кому рассказывать было нечего, чувствовали себя неполноценными. По возможности, стараясь наверстать упущенное уже этим вечером.  Всем было совершенно все равно: кто кем является; кто как к кому относится; и уж точно, кто как учится -- лишь бы списать дал!  

 

Остается понять, почему же все-таки понесло в технарь меня? Честно, не задумываясь, тут же себе сразу отвечаю: да потому что все, что можно было узнать от друзей в школе,  я  уже узнал. Все, что мог, уже в школе, сделал. Пора было начинать жить всерьез и по-настоящему. Хотелось жить, а не готовиться к жизни, не обсуждать жизнь, стоя в кружке с пацанами за углом школы, чтобы уж совсем нагло не курить на глазах учителей. В школе мне больше нечего было делать, вот и решил начать более взрослую жизнь. А тут как раз подвернулось после олимпиады по математике направление на бюджет. Казалось, все получается правильно, как надо.

 

Хороший техникум, потом хороший институт, востребованная специальность, потому что таких специалистов в городе днем с огнем не отыщешь. Об этом все знают, а в технаре изо дня в день еще и напоминают. Только вот мне самому это большим счастьем не кажется. Особенно, когда мои одногруппники с триумфом  обсуждают на переменах, что если устроиться на работу по специальности на НЗХК, то на пенсию удастся выйти аж на целых 11 лет раньше! Мечтать о пенсии с первого дня устройства на работу --  на мой взгляд, это уже как-то сильно чересчур даже для моего богатого воображения об убогом будущем! Такого, даже врагу не пожелаю, не то, чтобы самому себе!

 

В микроавтобусе откидываюсь на сиденье и пытаюсь уснуть на те  40 минут, которые маршрутка будет ехать до Маркса. Сегодня у меня встреча с Катей.

 

Купив в Версале на площади Маркса, торт и шампанское, прохожу 2 дома и звоню Кате в домофон ее подъезда. Она нажимает кнопку и встречает меня у порога квартиры с компанией 2-х пекинесов. Очень милых. Но слишком энергичных, на мой взгляд. Мне улыбаются. Мы обнимаемся. Мы загоняем пекинесов внутрь и я прохожу в квартиру. Снимаю ботинки.  Втайне радуюсь, что надел сегодня черные носки. В серых было бы видно, что я потею.

 

Тут Катя  замечает мой огромный пакет. Я хлебосольный и люблю, когда всего много. А потому,  меньше 2-х бутылок шампанского никогда не покупаю. И торт у меня очень большой. Дорогой зараза. Но по другому я опять же не могу. Она пытается забрать у меня пакет, но пакет опрокидывается, поскольку очень тяжелый.

 

-- Что это ? -- не понимает Катя.

 

--Торт с шампунем, -- неуклюже шучу я.

 

Она открывает пакет и говорит:

 

--Это не торт, это -- тортище!

 

Общими усилиями заносим пакет на кухню и разворачиваем. Я делаю комплимент Кате по поводу порядка в квартире, поскольку точно знаю, что порядок наводила она сама. Мне раз 100 названивали, пока в не            убирались. Переносим тарелки, фужеры и шампанское в комнату к телевизору, чтобы смотреть фильм, есть торт и пить шампанское.

 

В отличие от общепринятого мнения, мужчины открывают шампанское хуже женщин. Я не исключение. Когда открывать приходится мне, 40 процентов шампанского всегда оказывается на моей одежде. Катя открывает бутылку с тихим хлопком и почти неслышно. Мы начинаем смотреть с ней фильм «Знакомство с родителями». Фильм дурацкий,  ни погонь, ни убийств, да и герои довольно-таки придурковатые. Но так как фильм все равно смотрит одна Катя, я слишком занят, говоря комплименты, обнимая, поглаживая ее по плечам, волосам и узкой спинке, то мне все равно. Мне нравится в ней абсолютно все, включая запах духов. Впрочем, аромат мог быть и менее цветочным, характера у Кати вполне хватает, чтобы пользоваться более терпкими духами. Решено. Подарю ей в следующий раз какой-нибудь аромат на собственный вкус, решаю я про себя, перед тем как окончательно потерять над собой контроль: надо будет подобрать что-нибудь более пряное и нестандартное...

 

В этот день попасть на тренировку мне не удается. Но я не жалею. У меня все время стоит перед глазами Катя, я слышу голос Кати, у меня кружится голову, как только я вспоминаю запах Кати... Уставившись в экран телевизора, я без аппетита поглощаю в 2 раза меньше, чем обычно, Без тренировки есть смысла нет, потому  что столько сил не надо. Для того, чтобы полежать на диване или пройтись по городу, мне хватит одного яблока и хот дога. Потом звоню тренеру и без зазрения совести вру, что задержался в техникуме и потому придти не могу. Рубен не очень доволен, слышу по голосу, но просит об одном: ни в коем случае не пропускать тренировку еще и завтра! Ведь скоро соревнования.

 

Я обещаю. И вспомнив, что еще не отправил ни одной смс-ки Кати за последние 3 часа, немедленно набираю и посылаю. Спустя всего минуту приходит ответ: и я тоже... Чувствую себя на седьмом небе. Может и зря, что я не пошел на тренировку, чувствую, что мог бы сегодня просто свернуть горы. В переводе на тяжелоатлетический язык --  это рвануть 120, толкнуть 150.  

 

Хотя и не факт. Чувство вот такой эйфории бывает весьма обманчиво. Кажется, что можешь, а на тренировке все заканчивается лишь злобой и яростью от полного бессилия.  Неизменен бывает только мой струящийся по всему телу, пот. Единственное, что не зависит от достигнутых результатов. Толкнешь или рванешь, хоть много, хоть мало -- вспотеешь, как будто тебя облили ведром воды! Причем,  когда понимаешь, что потеешь, начинаешь потеть еще больше. Тепло или холод вокруг тебя тоже не имеет особого значения. На холоде потеешь так же. А уже когда, замерзнув, зайдешь в тепло, то просто обливаешься потом. Прямо таки, как будто, принимаешь вот тут сейчас, на глазах у всех  душ.

 

Хотя, конечно, бывает и  кое-что похуже. Некоторые потеют не только телом, подмышками, спиной, грудь, шея, ноги... Есть и такие несчастные, у кого потеет зад и пах. Зная, как это выглядит со стороны, и как комплексуют и мучаются из-за этого некоторые наши ребята, тому, как потею сам – иногда чуть ли не радуюсь. 

 

По моим наблюдениям совсем не потеют только люди, пережившие голод и войну. Все вместе и по отдельности. То есть, бывшие граждане бывшего Советского Союза, ныне пенсионеры. Они могут не менять одежду неделями, как мой дед и моя бабушка, когда был еще живы. Они могли наработаться до упаду на даче, наклеивая обои, высаживая картошку, а вечером еще, убираясь в гараже, - но запаха – никакого! Ни от тела, ни от одежды. Еще совсем не потеют очень худые. Те самые, кто носит одежду 44-го размера.

 

На самом деле, потеющих не так много. Городские едва ли не все. Среди деревенских потеющих больше, но ненамного. До 6-го класса к этому «сухому» сообществу принадлежал и я. Никогда не забуду, как все это однажды закончилось.

 

Помню, мама купила за день до этого мне новую толстовку. Голубую,  в цвет глаз. За большие, как мне тогда казалось, деньги, заплатив за нее 700 рублей. Наутро я  ее сразу  надел. После первого урока поймал на себе перу непонимающих взглядов одноклассников, но не обратил внимания. После четвертого, уже мои друзья завели меня за угол класса и показав глазами на мои бока, спросила: «Это что?» Взглянув, я пришел в ужас. Толстовка под моими рукавами, расползлись огромные мокрые  полукружья, вылезающие даже на грудь.  Плотно прижав руки к бокам, до сих пор для меня самая привычная поза, когда я  не уверен в качестве своей одежды, я с апломбом  сказал (еще одним вариантом было только на глазах у них от бессилия разреветься):

 

--А у вас что, только слюни с соплями выделяются?

 

На что мне ответили грустными взглядами, потому что ответить на это было нечего.

 

Толстовку эту так, больше ни разу не надел. Только под куртку на школьные соревнования, где ее никому не видно. Но тихо ненавидел, пока она мне не стала совсем мала. Она до сих пор где-то валяется, но теперь, когда мне совершенно все равно, по крайней мере, на то, как я выгляжу в спортзале, она не налезает мне даже на руку.

 

Обнаружив меня дома во вторник, мама сильно удивляется. Вешая пальто, они спрашивает:

 

--Что-то случилось?

 

Глядя в монитор, я отрицательно мычу. Для верности, она еще раз меня переспрашивает:

 

--Точно?

 

У мамы недостатков не так много, но один самый главный, честно говоря, доводит иногда меня  до белого каления: это ее страх за нас с Эллой. Но я-то знаю, что со мной все в порядке?!  Ну, а она почему не верит, если я это говорю!?

 

Отец

 

Каждый день спортсмена начинается с утра. Утро --  это маленькая жизнь. Время, когда ты в первую очередь должен преодолеть боль, потому что болит все. Молочная кислота, накопившаяся между кожей и мышцами, давит на нервные окончания, вызывая постоянную, хотя и не очень сильную боль. Через некоторое время она проходит. Со временем чувствовать ее перестаешь и более того, радуешься, если вдруг ее ощущаешь,   потому что теперь абсолютно уверен в том, что хорошо потренировался.

 

Еще одно ощущение, по моим наблюдениям, совершенно непонятное не спортсменам -- это ежесекундное ощущение и при каждом своем, даже слабом движении, каждой группы мышц. И чем больше тренируешься, тем это ощущение точнее. Прямо как в учебнике по анатомии. После хорошей тренировки, даже если несешь в руке один пакет молока, происходит наложение боли от давления молочной кислоты и приливающей крови, растягивающей кожу поверх мышцы, так что я могу, не задумываясь, автоматически, прямо в  порядке возникновения ощущений, перечислять: разгибатели, дельтовидные, трицепсы... Ощущение кайфовое и всем абсолютно, с кем я на эту тему говорил, очень нравится.  Шварцнегер так тот вообще сравнивал чувство, возникающее от притока крови к усталым мышцам, с оргазмом. Я бы так далеко не пошел. На мой взгляд, это просто приятно.

 

Еще немного полежав, наконец, встаю. В техникуме сегодня министерская проверка, поэтому первокурсникам сказали на занятия не приходить. В связи с этим, я могу утром в одиночестве подольше поваляться в постели, а потом еще очень долго отмокать, лежа в ванне. После этого, не торопясь никуда, посидеть перед компом, одновременно уминая гречневую кашу с молоком. И только потом, спустя еще пару часов, потрепавшись всласть со всеми своими знакомыми и приятелями из техникума, спортзала и даже школы -- иду в зал..

 

Первый, кого я вижу, войдя в раздевалку, это Егор. Штангой он занимается столько же времени, сколько и я, но за это время, в отличие от меня бросал и снова начинал тренироваться  еще 4 раза. Вдобавок к этому, он- то не появляется по 2 занятия подряд (что вообще-то для штангиста равносильно потере спортивной формы), то из зала вообще не выгонишь. Он относится к людям, которым для того, чтобы хоть что-то делать, надо ощущать себя хуже всех остальных. Для таких, как он, почему-то, только это является поводом для нормальной работы на тренировке.  В период хороших результатов в спортзал его лишний раз калачом не заманишь.

 

Переодеваясь, он радостно рассказывает, что весь день сегодня ничего не делал, только спал и ел.  На самом деле, идеальный день настоящего штангиста, потому что только во время вот такого полного отдыха мышцы штангиста восстанавливаются полностью.

 

Рывком натягивая на себя футболку, Егор, почти как девушка, застенчиво, мне признается:

 

--Надеюсь сегодня вырвать 100...

 

При его весе в 69 килограммов это на самом деле хороший результат. Результат кандидата в мастера спорта в рывке. Если он действительно сможет это сделать, останется только толчок. Вопрос только в одном, сможет ли он на самом деле вырвать эти 100 килограммов? Ведь очень часто бывает, что все идет по плану: отдых, питание, настроение, кажется, уж сегодня-то, наверняка! У меня самого это было десятки раз. Но приходишь, ждешь и ничего не получается... А в другой день, когда и всю ночь не спал, и нервничал, и как попало, ел -- прет как надо!

 

Начинаем разминаться. Честно говоря, на разминке мне кажется, что Егор сегодня  какой-то не такой. Больше похож не на гепарда, а на кабана. Но кое как, он все-таки доходит  до своего обычного предела в 90 кг.

 

Оглядываюсь, услышав, как он роняет свою штангу. Она падает с глухим звоном, что бывает только тогда, когда роняют вес против воли. Если упражнение выполнено штангистом четко, то нравится даже звук --  он глухой, приятный. А тут,

 будто стакан разбился. Звук бьет по нервам, раздражает. Не знаю, как это получилось, но вижу, что он умудрился ударить себя штангой по лбу. Вообще-то, нечасто, раз в полгода, по носу иди зубам, штангисты себе попадают. Но вот в лоб: такое я вижу в первый раз… Зажав ладонью рану, с которой капает кровь на пол, а штанга так вообще чуть ли не вся залита кровью, Егор опрометью несется в раздевалку.

 

Следом за ним туда же опрометью кидаемся мы с Маратом. Он  с аптечкой в руках, я -- с пустыми руками.  В раздевалке никого нет, а из душа доносится звук льющейся воды. Заглянув туда, мы видим, что кровью забрызгано все: зеркало, пол, раковина, даже унитаз, вроде как находящийся от нее на расстоянии метра. И Егор под открытым краном с водой, механически, раз за разом, смывающий все время набегающую из раны новую кровь.

 

Так уж случилось, что йода в аптечке нет, только  зеленка. Заливаем ей рану. Полное впечатление, что посреди лба у Егора раньше торчал рог, который ему ампутировали и замазали зеленкой. Рана круглая и как раз посередине лба. Все кто его видят, невольно начинают смеяться. Егор в упадочном состоянии. Утешаю его, что сейчас зима и можно натянуть на лоб шапку.

 

Еще через полчаса, заглянув в раздевалку,  вижу  там же. Морда пунцовая. Видно, все время сидел и плакал.

 

--Ну и что сидишь?  -- спрашиваю его я.  Молчит. Потом с трудом выговаривает:

 

--Ничего у меня не получается...

 

У всех одно и то же. Если нет результата, как к этому относиться? Тренируешь изо всех сил, день за днем, а результаты не растут, роста нет... Что делать? Все знакомо. У меня тоже так было. Вроде бы все хорошо, так почему же все так плохо? Я вздыхаю и говорю Егору, без особой, впрочем, надежды, что он меня услышит:

 

-- Ты же знаешь, что так бывает у всех. И у меня так было, и у Амина... Надо просто продолжать тренироваться и результат будет. Главное, не бросать, и результат обязательно появится -- куда ему деться?

 

Опустив голову, Егор молчит и ничего не отвечает. Это самая большая проблема штангистов. Может, и в принципе всех спортсменов. Накручиваешь, накручиваешь интенсивность тренировок, вкладываешь, что называется, все силы и душу, а результата нет. На самом-то деле, когда раскинешь потом умом, по другому и быть не может. Тело -- не машина. Ему нужно время на восстановление. Пахать без отдыха нельзя, но ведь всем нам хочется быстрее, все и сразу.

 

У меня в начале моих тренировок результаты тоже не росли. Кстати, даже у Егора получалось быстрее. Помню, как завидовал, что он может взять 90 килограммов, а я нет. Но так как мне вокруг твердили, что спорт в качестве жизненного варианта даже  не обсуждается, то я к нему так и относился... Как к чем-то преходящему. И потому и не ревел, понимая, что не сегодня- завтра, сделаю ему ручкой.   

 

А для Егора спорт -- очень серьезно. Пан или пропал. Объяснить, то, что пытаюсь ему донести я, может, наверное,  только жизнь.  Потому что он как кошка, понимает только заботу.  Ему это приятно. После таких утешительных бесед он перестает пропускать тренировки, начинает серьезно на них выкладываться. Но как только замечает, что внимание к нему падает -- а устраивать на каждой тренировке ему сеанс психологической разгрузки у тренера и у меня возможности нет -- начинает хуже тренироваться. А потом начинает пропускать. По прошлому опыту я знаю, что, дойдя до определенного результата и не в силах его перешагнуть, он всегда бросает

 

У него не хватает терпения работать без отдачи. А вот откуда оно у меня, не знаю. Наверное, потому, что у меня абсолютно безысходная ситуация. Особых вариантов выбора устройства в жизни нет. Работа на железной дороге – не вариант, а спорт это то, что  очень близко к моему представлению  о моей правильно устроенной  жизни.

 

К тому же, внутри же Егора куча каких-то внутренних запретов, какая-то идеальная модель существования, в которую не вписывается, на мой взгляд,  никто и ничто. Какая-то каша из хотелок и подсмотренных возможностей и желаний.

 

Он с Расточки, у него год назад умер отец, у него неблагополучная и необеспеченная семья, при этом, он очень капризен и избалован... Как ни странно! Почему-то, много раз замечал, вот в таких не очень обеспеченных, даже бедных семьях, часто вырастают вот такие капризные и избалованные дети, как Егор. Как их родителям  удается их такими вырастить -- не понимаю. Вроде бы ничего лишнего в семье у него не было и нет. Но вот поди ж ты…

 

Бормочу какие-то слова Егору, про себя думая, что помимо сильного желания немедленно достичь высокого результата, которое необходимо внутренне пресекать, искусственно внутри себя его затормаживая, есть еще страх перед большими результатами. Когда вдруг начинаешь бояться, что возьмешь этот вес, а он тебя сломает. Для меня единственным спасением в этом состоянии становится поговорка: делай, что должен и будь, что будет. А потом, конечно, мысль о том, что, если надо, то остановить тебя сверху могут, уронив кирпич на голову – и безо всяких там подъемов  штанг -- тоже исключительно бодрящая!

 

Наконец Егор настолько успокаивается, что может идти домой, а я могу возвратиться  в зал к своей тренировке. Усевшись передохнуть после приседаний со 130 килограммовой штангой на плечах, вытираю пот полотенцем со лба и довольно таки жадно пью, принесенную из дома воду.

 

Как правило, в зале сотовый я отключаю Причин для этого много. Начиная с того, что звонков мне, как правило, довольно много. Вздумай я на все отвечать, тренироваться времени уже не будет. Во-вторых, звонки, даже если адресованы не тебе, отвлекают. Иногда бывает трудно сосредоточиться на упражнении даже из-за любимой музыки, которую с удовольствием слушаешь дома часами, а уж из-за звука чужого сотового вполне можно грифом по ноге врезать. Ну а третья причина -- это то, что ненароком можно нарваться на звонок какого-нибудь  техникумовского преподавателя. Мой куратор и Светлана Петровна обожают звонить мне на сотовый, чтобы выяснить, почему у меня трояк по информатике или до сих пор не сдана лабораторная по химии (причем, чаще всего, у меня все сдано, а они просто не поняли или что-то перепутал преподаватель). Наверное, наш технарь потому и славится своим обучением, что студентам его педагоги не дают покоя никогда: ни в классах, ни дома.

 

Не знаю как у других, но я лично с 6-го класса привык сам отвечать за свою учебу. Надо -- так пересдавал, а надо, так сидел на дополнительных занятиях. Мамина помощь ограничивалась коробками конфет на все праздники исключительно для нашей математички. Она даже на родительские собрания после моего 4-го класса никогда не ходила. На все мои уговоры только отнекиваясь и объясняя это тем, что деньги она и так, через меня передаст, а выслушивать глупости в течение 2-х часов на темы нашего воспитания и образования  ( причем, оспорить которые невозможно, все-равно не услышат) -- не собирается.

 

Может, это было и правильно. Хотя в школе по этому поводу я сильно расстраивался. У всех моих друзей родители в школу ходили и потом им все подробно рассказывали. Причем, с собственными комментариями. Учителя в школе, конечно, пытались на маму воздействовать. Писали в дневник, передавали со мной записки, на которые она им отвечала тоже записками, даже звонили на работу. Наверное, именно это тогда обозлило ее больше всего. До того сильно, что она позвонила на работу папе и в приказном порядке потребовала, чтобы он немедленно ехал в школу. Папа у нас и придя-то домой, никогда ничего не делал. Даже из обычной мужской работы, пусть даже все умел. А тут его, мало того, что оторвали среди бела дня от любимой работы (у папы любое занятие вне дома было самым любимым), так еще и заставили ехать в школу.  Естественно, он пришел в дикую ярость, а затем вот в таком состоянии поехал в школу и поговорил с моими учителями.Результат?

 

После этого попыток встретиться с моими родителями в школе больше не делали. Ограничивались выдачей мамы в конце каждого учебного года благодарственного письма за мое обучение и воспитание. Кстати, папе не упомянули ни разу. В нашем классе такие письма получали родители всех девчонок-хорошисток, да еще я. Хорошо еще, что письма для мамы отдавали лично мне в руки, а не вручали, как остальным на общешкольном собрании, когда мамашки просто надувались от гордости у остальных родителей на глазах.

Маме, вроде, нравилось, когда я их ей вручал. Да и я немножко гордился. Главное, что не в школе, под гром аплодисментов, когда смотреть другим в глаза стыдно, потому что лучше остальных, ну, никак себя не ощущаешь...

 

Но технарь, пока что до столь высокого уровня понимания меня, которое имелось у  моих школьных педагогов, пока не дозрел. И потому, входя в зал, я всегда свой сотовый ставил или на вибрацию или вообще отключал. Собирался поступить точно так же и сегодня, но утром мы с Катей договорились сходить часа на 2 после моей тренировки куда-нибудь в кафе. И потому телефон (тем более, что сегодня  сильно тренироваться смысла никакого не было, чтобы не сидеть, как овощу рядом с Катей в кафе)  -- отключать не стал. И отдыхая, смог звонок услышать. Взглянув на дисплей и увидев «отец», я естественно ответил.

 

После обычного приветствия с обеих сторон, папа, почем-то -- ну, очень радостно и очень громко! (обычно он разговаривает очень спокойным выдержанным тоном) -- проговорил мне в ухо:

 

--Артур, я сейчас в городе и хочу с тобой встретиться. Ты где сейчас?

 

Немного удивившись спешке, но опять же, хорошо зная своего отца то, что если не сейчас, то встретиться нам удастся спустя полгода и никак  не раньше, я предложил:

 

--Если не очень трудно, приезжай в мой спортзал. У меня как раз тренировка заканчивается, как раз сможем посидеть и поговорить.

 

Про себя я тут же прикинул, что тренерская сейчас пустует, можно будет зайти туда.

 

--Минут через 20 буду, -- довольный, ответил папа, а я слегка озадаченный, пошел доделывать положенное сегодня количество жимов. Уверенный, что через 20 минут он ни за что не придет. Еще случая не было, чтобы мой отец не опоздал. Это от меня и Эллы он всегда требовал какой-то неимоверной пунктуальности, его же мы могли ждать по 3-4 часа, и это было иногда совсем не смешно. Особенно, если мы собирались на пляж, загорать и купаться с утра, а приезжали туда не раньше обеда, в самое пекло.

 

Но ровно через 20 минут по глазам администраторши, заглянувшей в зал, я понял, что отец приехал. Скинув потную майку, я набросил на плечи куртку, чтобы не простудить спину, и прошел в холл, где у нас раздевалка, стойка с телефоном и вход в солярий. Отец сидел на диване. Улыбаясь, я пошел ему навстречу, ожидая, когда он поднимется, чтобы обнять и похлопать меня, как обычно, при встрече по спине, но тут заметил, что приехал-то он ко мне не один...

 

Рядом с ним, плотно прижавшись к нему боком, сидела и старательно, изо всех сил, улыбалась мне, незнакомая, довольно таки молодая, лет на 10 моложе мамы, по-барахольному одетая (чего мама себе никогда бы не позволила!) и довольно таки простоватая на вид женщина. Как-то необычно для него, быстро и  неловко, обняв и тут же отпустив меня, отец  суетливо начал нас знакомить.

 

--Артур -- это Елизавета, моя жена. Мы с ней поженились полгода назад, когда я себе дом там, в Кемерово купил. Она тогда сразу ко мне и переехала жить из Новосибирска. Теперь живем вместе. И сын Лизы тоже снами. Ему как тебе, 14, только он  учится в школе.

 

К этому моменту, наконец, поднявшись с дивана, Елизавета быстро затарахтела:

 

--Вот мы с тобой и познакомились, Артур! А мой Сережа тоже спортом занимается. Только он бегун, бегает очень быстро. Он, конечно, не такой большой, как ты, Артур, но ему и не надо... Зачем ему на себе столько мяса таскать? Правда, Сережа? Да, ты встань, встань, познакомься – вы же теперь родня!

 

Ошарашенный, я перевел взгляд туда, куда она смотрела, и тут, наконец, заметил еще и этого самого Сережу. Худого, хмурого, опять же деревенского вида парня, который смотрел на меня с непередаваемым выражением, которое я тут же -- благо, выражение для меня привычное -- легко расшифровал. Сережа с радостью отдал бы все свои настоящие (только мне совсем не верилось, что у него есть) и будущие победы в беге, если бы мог от этого стать хоть чуть-чуть на меня похожим. Угрюмо кивнув, он перевел взгляд на собственные колени, после чего опять застыл, став просто таки неотличимым от пустой вешалки, который стояла с ним рядом.

 

Заметив, что администраторша у стойки не сводит с нашей группы глаз, я неопределенно обвел вокруг рукой и спросил:

 

-Может, пойдем отсюда? Посидим где-нибудь?

 

Взглянув на часы, папа очень задумчиво ответил:

 

--Не получится... Нам через 30 минут надо уезжать, чтобы засветло домой добраться. Да и еще кое-куда надо бы заехать перед этим... Поговорим здесь. Может, в зал можно пройти? Заодно посмотрю, где ты тренируешься…

 

Улыбаясь той же идиотской улыбкой, которая повисла у меня на губах при виде отца и его теперешнего семейства, я широко машу рукой в сторону входа:

 

--Зал вон там... Пойдем, покажу…

 

К моему великому облегчению, мама с сыном все-таки решились отпустить моего папу одного для разговора со мной наедине. Избавив нас от своего присутствия, продолжая сидеть на диване в холле клуба. Отца, похоже, нисколько не смутило, что он заявился ко мне в клуб с подобной немаленькой компанией. Расстегнув, видно, купленную на той же барахолке, что и одежда Елизаветы, куртку, он уселся на скамью около стены и с любопытством осмотревшись, как всегда, с пристрастием начал допрашивать, как у меня дела в техникуме. О тяжелой атлетике, опять же, как всегда, он бросил одну- единственную фразу:

 

--Рад, что тебе нравится и пока ни  о чем не жалеешь, но если надоест, бросай спорт сразу же.

 

Разглядывая его (он не то, чтобы плохо выглядит, просто  выглядит на свой возраст, ни на день меньше), я думаю, кого он мне напоминает. Почему-то на ум приходят все, когда-либо виденные мной, ветераны Великой Отечественной войны. Может, потому, что у отца, как и у них было великое пошлое, но нет будущего? Отец, увлекшись своим рассказом, как всегда, начинает много шутить. Ни с того, ни  с сего, вдруг начиная рассказывать, как сильно увлекся в своем Кемерово, домашним приусадебным хозяйством.

 

--Теплица, свои помидоры и огурцы, куры, пасека -- прямо таки завзятый деревенский житель,  только вместо сохи газонокосилка и мотокультиватор на бензине. Ну и бороду пока еще до пояса не отрастил, -- балагуря, рассказывал он, -- Не то, чтобы на всем этом можно было заработать, но  работая три раза в неделю шофером на шахте, жить можно…

 

Видно, вспомнив тут же, что рассказывать о заработках мне небезопасно, вдруг попрошу денег,  он тут же резко переводит разговор на другую тему.

 

--Как мама? Как Элла? -- бодро продолжает он, -- Все хорошо? Уверен, что у вас все нормально. Главное, ты учись и все у тебя тогда получится!

 

--А эта Лиза? -- спросил я, чувствуя, как по лицу при этих словах у меня расползается этакая понимающая мужская, почти похабная, улыбка, но ничего не в силах с ней поделать, -- это та, что тебе тогда звонила? После чего мама окончательно решила разводиться?

 

--Нет-нет! -- с довольно таки нервным смешком отвечает отец, -- это совсем другая…

 

И я опять думаю, о том,  что мама как всегда оказалась права,  когда с железной уверенностью предрекала, жаль только, что голос у нее при этом слегка дрожал,  что папа без женской заботы себя не оставит. Та или не та,  но не прошло и полутора лет с дня развода, а мой отец опять обеспечен стиранными рубашками, свежими обедами и ужинами, а главное, готовой ради него на все, женской рабсилой на огороде.

 

Сомнений в том, кто им занимается, у меня нет ни малейших. Папа может, как он сам говорит, и  любит работать,  но исключительно там, где ему работать самому нравится. Да и для того, чтобы он эту любимую работу не бросил, надо чтобы этот великий труд шел  исключительно на благо ему. И только если уж очень много получается, немножко тем, кто ему нравится.

 

--Артур, кто это к тебе пришел? --раздается голос у меня из-за спины. Оглянувшись, я вижу незаметно подошедшего к нам тренера.

 

--Марат Романович, это мой папа, Григорий Леонидович. Папа, это мой тренер, Марат Романович, -- начинаю знакомить я. Тут же замечая, с каким уважением  жмет папину ладонь мой тренер и то, что папа здоровается без особого интереса. Что, впрочем, зная его отношение к моим занятиям, совершенно неудивительно.

 

--Отличный у вас сын, -- бережно сжимая ладонь отца в своих руках и одновременно одобрительно на меня поглядывая, распинается Марат, -- добросовестный, воспитанный, сильный... Все, что обещает, делает! Настоящий мужчина растет! Отличного парня воспитали.

 

Судя по папиному выражению лица, слышать это ему приятно, даже слегка льстит, но не более того. Я хорошо знаю выражение его лица, когда его что-то по-настоящему радует, и вижу, что, в сущности, все сказанное Маратом ему безразлично.

 

--Ну, не буду мешать вам общаться, можешь оставаться в зале, Артур, сколько хочешь, мы все уже уходим -- заканчивая разговор, Марат оглядывается на меня. Я вижу, что он прекрасно понимает, что чего-то не дотягивает в ситуации, но с присущей ему  деликатностью ни за что не хочет хоть как-то кого-то из нас своими словами задеть.

 

--Да все нормально, Марат Романович! Мы немного побудем, а потом я сам закрою зал, и ключ передам администратору. Вы не волнуйтесь, мы ненадолго. Отец приехал из Кемерово, где он живет сейчас, после того как развелся с мамой, и прямо сейчас снова туда уезжает....

 

--Тем более, не буду мешать... Кстати, -- вспоминает он, -- письмо о твоих тренировках по субботам я в комитете по спорту подписал. Сейчас положу его на стол в тренерской. Возьмешь потом, когда освободишься. И заберешь...

 

--Ну, до свидания, до следующей встречи, -- прощается тренер еще раз с моим отцом, и, ощутив вновь на себе его  мимолетный взгляд (я никогда никому в зале не говорил, что мои родители в разводе!),  как всегда, очень тихо, почти неслышно ступая, уходит.

 

--Приятный человек, -- говорит отец, глядя ему вслед. И спохватывается, -- Кстати, у меня к тебе есть разговор.

 

--Давай, -- пожимаю я плечами.

 

--Ты же знаешь, что я ушел из дома, ничего, кроме машины не взяв с собой...

 

Кивнув, я про себя продолжаю: потому что ничего оставшееся в этой квартире, включая и саму квартиру, тебе не принадлежало, папа! Квартира была завещана маме тетей.  А мебель мама взяла сама в кредит, потому что больше не могла видеть старую обшарпанную стенку. Ты, папа, конечно же, был категорически против. Тебе не было никакого дела до того, в какой обстановке мы с Эллой живем. Ведь тебе до зарезу нужны были деньги на содержание твоей машины и раскрутку очередного коммерческого проекта, под который брать кредит -- ты вот нисколько не боялся! Даже после твоего ухода, папа, приставы долго запугивали нас твоими долгами, о которых мы ничего не знали.

 

Но я молчу и слушаю дальше.

 

--Так вот, сын, -- продолжает папа, -- ты хозяин гаража, который завещал тебе дедушка. Ты им не пользуешься и пользоваться долго еще не будешь. По-крайней мере, еще пару лет. А мне он сейчас нужен. Понятно, он достанется тебе, вечно  жить я не буду, но вот эти пару лет... Мне бы хотелось, чтобы он стал моим.

 

--Бери, пользуйся, -- легко соглашаюсь я. В конце концов, он мой отец. И денег у него на самом деле не густо. А начинать новую жизнь в его возрасте трудно, я понимаю,-- Если нужен, пожалуйста! Все равно он стоит пустой.

 

--Ты меня не понял, -- говорит отец, пристально глядя мне в глаза, -- Я не хочу им просто пользоваться, я должен стать его хозяином, иметь право им распоряжаться. Сам подумай, вдруг твоей  матери придет в голову его отобрать у меня? Ты же знаешь, как она корыстна. А я уже там сделаю ремонт, завезу стеллажи, может, быть, поставлю свою машину... Гараж должен быть оформлен на меня.

 

Я смотрю на него во все глаза, недоумевая. Может, я ослышался? Мама, которая что-то  захочет отнять? Моя мама, его жена, которая, как он прекрасно знает, объект шутов всей нашей семьи, потому что вечно всем все дарит, всем помогает, всех жалеет? Мама, которая мимо кошки не может пройти, чтобы не вынести ей молока?  Мама, которая -- не мог же он об этом так быстро забыть! -- которая выплатила  его кредит,  не копейки из него не видев. Как впрочем, не видел никаких отцовских денег, никто в нашей семье все последние годы.

 

--Не думаю, что мама пойдет на это, а я несовершеннолетний, -- спокойно отвечаю отцу, уверенно глядя ему в глаза.

 

--Не забывай, я твой отец, -- напоминает папа, -- и могу заверять твои решения у нотариуса, -- но спохватывается, -- конечно, если мама против....

 

И тут меня несет. Рассматривая носки штангеток, порядком облупившиеся, я невозмутимо спрашиваю:

 

--Папа, а почему ты не разговариваешь с Эллой? Ведь она тоже твоя дочь?

 

Папа на мгновение теряется, а потом начинает путано рассказывать  совсем не то, что я ожидаю. О том, как однажды он пошел в аптеку, вернее, не пошел, а только собирался, а Элла встала и решила, что он не идет, и пошла сама, потому что не поняла, что он просто бреется, а мама сильно болела... и он тогда промолчал... но после этого больше не может с ней разговаривать... Как она могла, его дочь, не поверить, что он сам пойдет в аптеку, вот только побреется? Нет, конечно, она была и останется его дочерью, это понятно, но разговаривать с ней, пока она е поняла, что так себя вести с отцом нельзя, он не будет...

 

А я начинаю вдруг орать:

 

--А ты что, не мог ей объяснить все это? Ты, взрослый мужик, хрен знает на сколько лет ее старше, не мог все вот это ей тогда сказать? Или сказать чуть позже? Объяснить? Ты, такой гордый, решил промолчать, пусть знает..? Неопытная девушка, твоя дочь..?

 

В ответ отец орет на меня так же громко:

 

--Да, не мог! Я такой! Не могу, когда меня не понимают и не ценят! Не прощаю, когда вот такая сопля, моя дочь,  смеет во мне сомневаться…

 

--Может, чтобы такая сопля в тебе не сомневалась, не стоило тогда жить на ее заработки, когда ей было 14 лет? Может, вообще тебе не стоило жить на заработки твоей дочери, когда она училась в институте и все заработанное тащило в дом, потому что у тебя зарабатывать не получалось? -- еще сильнее, чтобы до него достучаться, кричу я.

 

Отец горячится, приводя какие-то доводы и факты, что все, что делал, он делал всегда только ради нас, для семьи… Что не его вина,  что все так просто раз за разом все так неудачно складывалось и что старался, что был уверен каждый раз, что, вложив деньги, получит много больше… Что мы снова тогда зажили бы, но ему так не везло..

 

Я одновременно кричу, пытаясь, хотя бы сейчас, доказать, что когда вся семья просит, чтобы он перестал вкладывать деньги в бизнес-проекты, то, наверное, семья знает, чего хочет?! И уж точно не хочет его, раз за разом, навязываемого нам будущего счастья?! Не хочет,  раз за разом, повторяющихся финансовых катастроф, в которые он повергал нас, желая потом облагоденствовать?!  Не хочет, вымученного полуголодом, отречением от любых, даже самых маленьких удовольствий -- его дурацкого представления о будущем счастье!

 

Но вдруг замолкаю. Мне становится все равно. Я думаю, что правда на самом деле у каждого своя. Это видно. Мой отец искренне убежден в том, что всю свою жизнь положил на семью и своих детей. Отдал всю свою жизнь, все свои силы --  нам и на наше благо.

 

Он ведь на самом деле их отдал, став почти инвалидом. Отдал на дурацкую, никому не нужную цель, зарабатывания денег  собственным бизнесом. Покорить вершину, которую когда-то, в конце  90-х,  смог легко. Он нисколько не сомневается в том, его прошлый успех, пусть его больше нет, и никогда не будет -- оправдывает все его ошибки и глупости даже сейчас, даже  спустя многие годы после…  Пусть даже эти 10 лет его близкие  жили на грани нищеты, с трудом, находя деньги на что-то, кроме еды, коммунальных услуг и проезда на транспорте...

 

До тех пор, пока Элла не начала нормально работать (в 19 лет первая нормальная работа, в 21 первые приличные деньги) -- с каким же трудом мы находили деньги даже на ее и мои учебники и тетради! Не говоря уж, о новой одежде, обуви, мебели в квартиру, новым книгам... Отец всегда судил себя по намерениям, а не по результатам, делая то, что считал для себя правильным. И никогда, никогда  не принимал в расчет возможные неудачи и нашу жизнь и проблемы. Рассчитываться за которые предоставлял маме, Элле, мне...

Ведь именно нам приходилось потом экономить абсолютно на всем. Обходиться без всяких мелких житейских радостей, типа торта 1 сентября  или мороженое не только по очень большим праздникам...

 

Наверное, он всерьез воспринимал нас и семейную жизнь с нами, как проценты за предоставленный когда-то нам кредит:  счастливая и обеспеченная  жизнь с папойв течение нескольких лет. А трудную и несчастную жизнь с ним потом --  как плату  за то ранешнее благополучие и пользование его недолгой любовью и удачей.

 

Он возмущался тем, что за ту удачливую жизнь, мы не хотели ему платить своим пожизненным прощением и заботой.  Отказывались безропотно соглашаться на бедность сейчас, оплачивать прошлое счастье сегодняшними лишениями. Отказывались не замечать его постоянного раздражения, нежелания хоть в чем-то помочь, безразличия ко всем нам вместе. Наверняка, он искренне считал, что мама просто обязана была любить его, потому что любили когда-то. И раз за разом терпеть не только долги, но и измены, о которых так  любезно сообщали  его любовницы, требуя отпустить его.

 

Похоже, увидев, как я безразлично откидываюсь спиной на стену, вытянув перед собой ноги, отец наконец понимает, что доказать мне ничего не удастся. И гараж я ему не отдам. Потому что, взглянув на сотовый телефон, который достает из нагрудного кармана, произносит:

 

--Нам пора ехать. Ты все-таки подумай насчет гаража... Если что -- звони. Рад, что мы, наконец-то, повидались.

 

Он встает. Я тоже. Возвышаясь над ним на целую голову, я замечаю, как сильно поредели волосы на его голове, что он заметно похудел, вижу и то, что у него осунулись плечи.  Мой отец далеко не здоровый человек. Я хорошо помню, что после своей второй операции, врачи говорили, что он может не выжить. Они же говорили, что если бы не мамин уход за ним, то он не выжил точно. Собственно, и сам отец говорил то же самое, когда 4 лет назад мы привезли его из больницы домой. Тогда казалось, что он изменился.. Но мы ошибались.

 

И все равно мне жаль его, как же мне его жаль!  Не сегодняшнего, а того, кто до сих пор иногда выступает, слегка просвечивает  в нем сквозь него... Того папу, которым я так страстно гордился, который выделялся среди всех отцов с первого по четвертый класс… Самый понимающий, самый спортивный, самый добрый и умный -- так считал не только я, так считали все мои друзья. Был ли он таким? Или так старался таким казаться, так хотел стать похожим на такого идеального мужа и папу, что, в конце концов, устал притворяться? Стал самим собой.  Превратившись в вот такого, не очень далекого, довольно-таки жадноватого, совсем не героического. Да что уж, довольно подловатого мужика.

 

Или может, то, чем я восхищался, не существовало вообще никогда? Было создано моим, Эллиным и маминым воображением? Мама наделяла его своей любовью, талантом, добротой. Элла --  умом, терпением, щедростью. А я -- силой, страстью в достижении результатов.

 

Может быть, все может быть, но правды я уже никогда не узнаю. Да и хочу ли знать, на самом деле? Прошлого не вернуть.

 

Мы возвращаемся в холл, где папу, явно с нетерпением, ждут его теперешние домочадцы. Его новая жена вскакивает и начинает тут же суетливо собираться: застегивает куртку, поправляет волосы, проверяет сумку. При этом она не перестает говорить что-то вроде: «А мы тут уже заждались нам ведь далеко так ехать можно было бы и побыстрее...»

 

В ее голосе помимо недовольства, я улавливаю еще и железную, непреклонную волю, и уверенность в праве на  собственное и «наплевать на всех остальных!», счастье. А заметив пожалуй, начинаю смотреть на нее даже с некоторой симпатией. Похоже, они с отцом друг друга стоят. К тому же, мне в принципе нравятся люди, которые знают, чего хотят и к чему стремятся. А эта его Лиза явно хочет иметь рядом моего отца. Для него же самого, пусть даже он так не считает, подобная женщина, которая будет воспитывать, ставить его на место и «строить» -- просто находка! Сам себе ограничений отец ставить не хочет и не может.

 

--Так, что, вполне возможно, для отца этот брак даже окажется удачным, -- решаю я про себя, -- и он нашел в ее лице вполне достойного  и равновеликого по степени эгоизма, противника. Ему будет легко понять ее, ей -- его. Вполне возможно, они даже проживут вдвоем всю свою оставшуюся жизнь -- долго и счастливо.

 

Почему-то эта мысль поднимает мне настроение. Я даже вполне дружелюбно улыбаюсь на прощание Сереге, его матери и отцу. Если не знать, то, глядя на них невозможно догадаться, что Сергей не сын моего отца. Все вместе рядом они смотрятся совершенно органично: обычной, умеренно благополучной, средне статистической семьей, торопливо собирающейся, наконец-то ехать домой. Может быть, на самом деле, этот брак для папы окажется заключенным на небесах, в отличие от первого? Кивнув напоследок, жду, пока они выйдут за двери, и только потом подхожу к администраторше.

 

Сокрушенно разведя руками, жалуюсь:

 

--Устал...

  

Она понимающе кивает и спрашивает:

 

--Это кто? Твой отец?

 

Я киваю.

 

--Понятно, -- роняет она, впрочем, вполне безразлично. Кого в наше время удивишь разведенными родителями? Вполне возможно, у нее тоже приемный папа, у которого есть приемные дети, с которыми все они встречаются, но только  по большим праздникам. А может быть, и она сама уже второй раз вышла замуж, а ее муж воспитывает не своего сына. Почему бы нет?

 

К нам подходит Андрей, такой же, как я, штангист из нашего клуба. Последние 2 недели  он не тренируется, лишь приходит иногда в клуб, как он говорит, развлечься. Уонив штангу себе на ногу, он сломал большой палец на ноге и ходит в гипсе, поэтому любые виды нагрузок с весом для него исключены, а поднимать гантели и штангу, сидя на скамье,  ему не хочется.

 

Несколько минут болтаю с ним. Он показывает мне на телефоне свою девушку, рассказывает, что они собираются начать с ней вместе жить. А потом спрашивает, с кем встречаюсь я. Вытаскиваю уже свой сотовый, и показываю ему Катю. Он смотрит и произносит только: «О-о!» Принимаю это за знак восхищения и довольный, убираю телефон обратно в карман своей тренировочной куртки. Еще немного болтаем и начинаем расходиться. Дружески трясем друг другу руки на прощание. После чего Егор, хромая, проходит в тренажерный зал.

 

Затем я долго плещусь в душе, сохну, сидя на скамье в раздевалке и лишь затем одеваюсь. Сегодня мне еще предстоит встреча с Катей. Может быть, даже я расскажу ей про отца, приходит мне вдруг в голову мысль, но я тут же от нее отказываюсь. Нет, не хочу. Слишком долго, слишком много мне нужно будет рассказать ей, чтобы она хоть что-то поняла.

 

Катя -- девушка из благополучной семьи, где есть  и папа, и мама. Вдобавок ко всему, ее папа все свои силы кладет на то, чтобы жена и дочь не нуждались абсолютно ни в чем. Она даже на занятия в институт ездит только на такси чуть ли от самого подъезда, что, честно говоря, меня немного удивляет. Да и чем она может мне помочь? А посочувствовать... Если мне уж так сильно захочется, чтобы она меня пожалела, я всегда найду, что ей соврать. Разве нет?  

 

Мне нужно подарить ей купленный ей вчера флакон духов. Посмотреть, как она будет ему радоваться. Во-всяком случае, мне хочется верить, что она будет радоваться, потому что в подборе ароматов последнюю пару лет, в связи с выбором духов для мамы и Эллы, стал почти профессионалом. Придти в себя, глядя на ее личико с растрепанными белокурыми волосами. Ее тоненькая фигура для меня что-то вроде наркоза, способа одурманить себя, почти одуреть, и потому -- забыть обо всем, впав в нирвану. Наконец, обрести чувство покоя.

 

Потому что мне очень нелегко далась встреча с папой.

 

Стоя около «Кофемолки», вижу Катю уже издалека. Она в белесых джинсах, туфлях на шпильке, розовой майке с «Панч Бобом», что кажется мне очень милым, и короткой светлой куртке под горло. Грива светлых волос до пояса и очень эмоциональный язык тела. У нее все на виду: и грусть, и недовольство, и злость. Поскольку я всегда выбираю девушек с яркой внешностью, то все проходящие, естественно, не могут удержаться, чтобы не бросить на нее взгляд. Я к этому привык. С моих девушек окружающие всегда не сводят взглядов. 

 

Подойдя ко мне, Катя подходит и в шутку замахивается на меня. Я смотрю на часы и понимаю, что опять немного опоздал. Для людей со стороны наша встреча, наверное, что-то вроде цирка. Но при этом, видя такие пары с нестандартным, дурацким поведением, всегда понимаешь, что у них серьезные отношения. Прижимая  в знак извинения руку к сердцу, протягиваю ей сверток в белой сумочке. Мне почему-то очень нравятся такие сумочки. Катя берет ее и при этом смотрит нам меня снизу вверх с кокетливым удивлением.

 

--Подарок. Тебе.

 

Она берет, сначала осматривая сумочку, затем пытается в нее заглянуть. Следует самый тупой и самый обычный женский вопрос:

 

--Что это?

 

Сдерживая сарказм,  мягко отвечаю:

 

--А ты посмотри…

 

На меня кидают слегка злобноватый взгляд, говорящий что- то вроде:

 

--Умный, что ли?

 

Катя осторожно приоткрывает края и заглядывает внутрь. Медленно, как будто это зарядное устройство для бомбы,  вытаскивает коробочку. Понимает, что это духи. Почему- то нюхает коробочку, чему я искренне удивляюсь. Аккуратно убирает целлофан, вытаскивает флакон и нюхает. Но не прыскает на себя. Затем все действия повторяются в обратном порядке: флакон в коробочку, коробочка в сумочку, сумочку в Катину дамскую  сумочку. Все делается очень быстро. Далее следует  наклон головы вправо, для меня производится очень милый взгляд и следует длинное спасииибо... Которое выдает ее искреннее удивление тем,  что я ей что-то подарил.  Объятия, восторженное «Артурик!», чего я вообще-то терпеть не могу.  Потом мы заказываем пирожные и кофе. Ждем их. Катя что-то как всегда оживленно рассказывает, а я, как все мужчины, которым нравится девушка, сижу напротив и пялюсь, какая она красивая. 

 

Так, как для меня очень важна внешность, то я всегда внимательно слежу за мимикой и манерами каждого -- что уж тут говорить о Кате!  Мне нравится все, что она делает. Например, то, как двигает головой, убирая с лица волосы. Одна прядка все время падает ей на глаза, и она не меньше 200 за полчаса, убирает ее, чтобы не мешала, сама того не замечая. Когда мне кто-то нравится вот так, как Катя, я начинаю искать у него во внешности какие-то нестандартные детали и, конечно же, раз ищу, то нахожу. Сегодня я замечаю, что она неудачно пыталась замазать прыщик на скуле и теперь из-за этого нервничает. Но с прыщиком Катя нравится мне больше, чем без него, хотя она ни за что в это не поверит.

 

Но если бы  даже она, вдруг, на глазах у меня чесать задницу -- особенно, если она как мужик, вдруг бы, начала чесать себе задницу (ведь, как и большинство парней, я считаю всех мужиков немножко гориллами, идеализируя противоположный пол, и насколько понимаю, то же самое делают женщины по отношению к мужчинам) -- мне это будет тоже нравиться!

 

Вот так мы сидим еще минут сорок, после чего я провожаю Катю до дома и наконец, иду к себе домой. Завалившись на свой диван, думаю, что мне, кажется,  очень, очень нравится  Катя. Так, как я никак не ожидал, когда познакомился с ней, и с этим чувством удивления и счастья в душе, засыпаю.

 

И снова техникум

 

В среду у нас первой парой история, затем пара обществоведения и только потом пара теоретической механики -- поэтому в техникум я еду без обычного отвращения. Историю и обществоведение  у нас ведет Татьяна Павловна Сергеевы. А это единственный преподаватель в техникуме, к которому я отношусь с таким большим уважением.

 

Хотя внешне она совершенно обычная женщина лет 45. Живая, веселая, полненькая. При этом, совершенно не закомплексованна ни по поводу своего веса, ни по поводу своего возраста. Не махнула на себя рукой, но и от пары морщин на лице в отчаяние, явно, не впадет, даже когда обнаружит. Одевается она ярко, интересно, всегда к месту. Может придти на занятия в куртке, если сегодня предстоит болеть за лыжную команду технаря,  а может и в коктейльном платье, если в этот день субботняя технаревская вечеринка. По слухам, у нее муж  во власти. Кажется, какой-то городской  чиновник, который, опять же по слухам, в молодости был как-то связан со спортом. Она любит всех своих родственников, в хороших отношениях с сыном. Это легко понять, если она вдруг упомянет кого-то из них в разговоре. Ее дом в 500 метрах от технаря. Это -- двухэтажны особнячок с камерами и двумя огромными псами.

 

Она немножко похожа на мою маму, так же боится и не хочет слышать ни о чем техническом. Знает жизнь не по лекциям в НГПУ. Она ее видела всякую: бедную, богатую, красивую и некрасивую. Болезненно вспоминает 90-, потому что потеряла в это время много друзей в разборках и перестрелках. Как и мама, никогда не сидит во время преподавания, либо ходит, либо стоит, потому что много энергии.

 

В самые первые дни моего обучения в техникуме Наталья Павловна пыталась на меня рычать. Запуганный физиком и математиком, как и все остальные, я учил только эти предметы, а на ее занятия приходил ни в зуб ногой. Но на ее выпады никак не отреагировал, вел себя спокойно и уважительно. И скоро она начала выделять меня из общей массы. А после того, как я однажды пришел к ней на занятия после тренировки, хромая, и она немедленно начала действовать, чтобы как-то мне помочь, полюбил ее сам. В нашей семье в подобных ситуациях все ведут себя точно так же.

 

Помимо истории Наталья Павловна в техникуме ведет еще и обществоведение. Интересно что не смотря на то, что она ведет непрофильные дисциплины, не сдать ей зачеты и экзамены по ним -- это значит, гарантировано не перейти на следующий курс. Наталья Павловна держит в кулаке весь техникум. А не получить по ним у нее даже тройку можно запросто. Если наш физик держит техникум в кулаке благодаря статусу преподаваемого им предмета, не благодаря уважению лично к нему, скорее, наоборот, то Наталья Павловна  простой преподаватель, даже не завотделением, добилась того же самого силой собственной личности. А это, на мой взгляд,  очень много.

 

Еще одна ее характерная особенность, которая мне нравится -- она не любит тупорылую деревенщину. Если кто-то не выучил, всегда прощает, но если ей начинают демонстрировать  гонор и тупое упрямство, она буквально загоняет такого под лавку. 

 

На ее занятия я всегда хожу, независимо от того в начале или конце остальных пар они находятся. Пусть даже это последняя пятая пара. А если уж совсем не получается, то всегда извиняюсь и потом все учу, чтобы отработать отсутствие . Кстати, на ее парах я всегда сижу далеко, на самой последней в ряду парте. Ей ничего не надо доказывать и показывать. Ее отношение к человеку от того, боится он ее или нисколько не боится -- не зависит.

 

Как всегда, первое, о чем спрашивает Наталья Павловна на уроке, это исторические  даты. Их несколько десятков. Одну из них не знает никто, даже спешно листающие учебник, наши отличники. Обведя взглядом всю, группу, Наталья Павловна с легкой издевкой в голосе почему-то вдруг спрашивает меня.

 

Прикинув про себя, что крещение Руси -- это наверняка трехзначная дата,  -- оповещаю всех  остальных о своей догадке.

 

С удивлением слышу, как Наталья Павловна, обратившись к группе, ставит меня всем в пример:

 

--Вы слышали? Вот так надо выкручиваться! Ничего не знает, но старается! Вот как вы все должны отвечать, когда не знаете, что сказать... Вам надо пудрить мне мозги,  изощряться, ловчить, прикладывать максимальные усилия, чтобы я не догадалась, что вы ничегошеньки  не знаете…

 

После чего начинается объяснение новой темы, и она забывает про меня. Так, как разрешения сесть я не услышал, то продолжаю стоять.

 

Через 10 минут, наконец, кинув взгляд в мою сторону, она замечает, что я по-прежнему возвышаюсь возле своей парты.

 

--Садись, что ты стоишь?

 

--Вы же не разрешали? А раз так, я должен стоять и стою, -- с легким возмущением, отвечаю я, усаживаясь.

 

Несколько секунд она рассматривает меня, затем вновь, опять сопроводив свои слова энергичным жестом, обращается к группе:

 

--Видите? Вот таким должен быть воспитанный человек. Берите пример!

 

Почему-то, видя такое ко мне особой отношение, группа, которая в обычных случаях всегда начинает поддевать объект вот такого преподавательского внимания и завидовать ему -- совершенно никак не реагирует. Не ревнует, не насмешничает. Все ведут себя так, как будто это совершенно нормально. И это при том, что у нашей исторички любимчиков в группе немного. Кроме меня, еще двое. Но в отличие от меня, они хорошие ученики, всегда готовые к уроку, правильно отвечающие на все ее вопросы. Я  к таковым точно не отношусь, но она меня все-равно любит. Непонятно почему. Может, на ее сына похож? Мы знаем, что он старше нас на 10 лет и уже работает.

 

На следующей паре у нас обществоведение. Наталья Павловна заранее предупредила, чтобы мы приготовились к диспуту «Нужно ли учиться?»

 

После энергичных высказываний наших отличников, обосновывающих необходимость знаний, бормочу себе под нос, так, чтобы услышал только Игорь, сидящий на соседней парте, что образование у нас значит мало. Пробубнил Огурцу, но почему-то услышали все.

 

Наталья Павловна, обернувшись ко мне, просит меня обосновать мое высказывание.

 

Не очень охотно взгромоздившись над партой, начинаю объяснять:

 

--Инженеры, отучившиеся в университетах, работают дворниками. А дворники и двоечники, с купленными дипломами, занимают посты. Найти работу по специальности очень трудно, но никого не волнует, как ты учился.... При приеме на работу оцениваются не знания, наоборот --что угодно, кроме знаний!

 

Теперь уже те, кто до того глазел на меня, дружно уставились на нее, ожидая, что она на это скажет.

 

--Ты во всем прав, -- медленно произносит  она, -- Именно это я и пытаюсь дать вам всем понять.  Главное -- это не знания. А те дворники и бывшие двоечники, о которых ты говоришь, тоже ведь устроились на свои нехилые должности не просто так! Получить такую должность не просто, значит, мозги у них работают. Важны не просто знания, важна  способность мыслить, думать, ставить цели, добиваться и да,  выкручиваться. Важно умение, если это нужно, бросать в ход все свои возможности!   

 

В кабинете после этих слов воцаряется  мертвая тишина. Я улыбаюсь в знак согласия и киваю. Вся группа, уперев взгляды в парту перед собой, похоже, действительно думает над ее словами. Сказать им нечего. До этого дня весь основной состав группы верил ( и с пеной у рта, если об этом заходила речь, доказывал мне), что если хорошо учиться, как об этом говорит нам Иван Петрович Петухов, то все в жизни будет хорошо и правильно. Суперзашибись!

 

А тут не мене авторитетный, даже более, если судить по влиянию и власти в техникуме, человек, эту мысль опровергает.  К тому же, Наталья Павловна живет в коттедже, одевается красиво и  к месту. Если на субботник, то в хорошем спортивном  костюме, а Иван Петрович живет в халупе, вечно одет в костюм 20- летней давности болотного цвета и значком на лацкане «Отличник чего-то там СССР».  В отличие от Ивана Петровича, Наталья Павловна не позволяет себе брать в руки на субботниках лопату или метелку, но и в кабинете у себя никого не заставляет делать уборку. А если что-то у нее там разольется или рассыплется -- идет и убирает сама. А Петух вечно ловит кого-нибудь, чтобы у него в кабинете прибрались. В кабинете у него нет ничего, кроме старых схем электротехники, в отличие  от Натальи Павловны, у которой в нашем техникуме в  кабинете появилась плазма. На которой она во время учебных часов показывает нам исторические фильмы, визуализируя учебный процесс.

 

Через несколько минут вот такого молчания, Наталья Павловна резко переводит разговор на другую тему. А совсем скоро звенит звонок.

 

Следующая пара --  техническая механика. Наш куратор и одновременно преподаватель ведущей дисциплины Наталья Борисовна Сурикова, едва войдя в аудиторию, тут же приветливо бросает:

 

--Тебя еще не отчислили?

 

На что я отвечаю дежурной фразой:

 

--Как видите, нет

 

Наталья Борисовна полна сил и энергии. Ей 28, выглядит на 40. Недавно вышла замуж за нашего же техникумовского студента, который моложе ее на 10 лет (последнее по информации наших сплетников, которые никогда не ошибаются в подобных вещах). Большую часть пар, которые она ведет, ее внимание приковано к мужской половине группы. Особо любимым студентам, прогуливаясь между парт, советует подтянуть штаны. Мне первому. Сегодня она спрашивает, зачем я ношу красные трусы с синими джинсами. На мой закономерный вопрос, а зачем вообще смотреть на мои трусы? -- следует возмущенное:

 

--Так их же видно, потому что они  красные!

 

Любимая тема Натальи Борисовны на наших уроках -- межполовые отношения. Не сомнений в том, что эта тема для нее больная. На парах она разговаривает, в основном, с пацанами. Наши девочки, понимая, что сдавать ей будет тяжело, соглашаются с ней во всем и безропотно. Она не плохая. Сволочизма в ней нет, одна дурь. 

 

Уже после звонка с пары, обведя многозначительным взглядом группу, она вдруг объявляет:

 

--Завтра в 10 у вас зачет по моему предмету! Кто не сдаст, не будет допущен через 2 недели к экзаменам, -- и специально для меня, добавляет, -- Особое отношение это имеет к спортсменам! Без зачета, Гуляев, тебя на соревнования техникум не отпустит.

 

Все недовольно гудят. Зачетная неделя у нас по расписанию только через 2 недели.

 

--Дело в том, -- объясняет Наталья Борисовна, просто светясь от внутренней радости, -- что я уезжаю в командировку на 2 недели в Анапу. Там проводится конференция и обучающий семинар для преподавателей по нашей специализации. Все это как раз падает на время зачетной недели. Поэтому у вас ровно 3 дня, потом меня не уже в городе будет. А без моего  зачета до сессии вас не допустят, и вы будете отчислены.

 

Про себя, чертыхаюсь. За 2 недели подготовиться к зачету я бы мог более - менее прилично. Но за те 3 часа, которые у меня остаются после тренировки до сна, точно нет. Что делать, непонятно. Ясно только, что сегодня ночью мне придется мало спать, если не выучить, то хотя бы пару шпаргалок по самым сложным для меня темам заготовить

 

Расстроенный еду домой. Открываю ключом дверь и вижу маму. Спрашиваю:

 

--Почему так рано?  Отпустили раньше?

 

У мамы слегка расстроенный вид. У нее всегда все  на лице, впрочем, как у всех нас в семье. Ничего нельзя было прочесть только на лице у папы.

 

--Сегодня мне звонила ваша завотделением. Сказала, что ты первый кандидат на отчисление... Хуже всех в группе учишься, все время прогуливаешь... Ничего не сдаешь... Безответственный и безнадежный...

 

--Вот сволочь! -- искренне возмущен я. Но не удивлен. Это в духе нашей Светланы Петровны: врать, запугивать и угрожать –это ее фирменный стиль. -- И что ты ей сказала? -- спрашиваю я, вешаю куртку и прохожу в комнату.

 

Слегка усмехнувшись, мама отвечает:

 

--То же, что всегда в таких случаях... Что, почему-то в школе, ты был ответственным, а как поступил в техникум, стал безответственным... Ипочему же тогда у тебя такие успехи в спорте, если ты не можешь выполнить ни одно обещание, все время увиливаешь, да уворачиваешься от всех обязанностей? И что, может быть, все таки к спортсмену, который занимает в 15 лет первое место в области, можно отнестись с пониманием? Или у вас весь техникум подобных спортсменов?

 

-И что она? -- интересуюсь я, садясь на диван. Внутри меня все кипит. Так врать! Какая скотина все-таки Кингисепп!

 

Мама слабо улыбается, чему я сильно радуюсь. Значит, уж очень близко к сердцу разговор с нашей завотделением она не приняла.

 

--Сказала, что в техникуме спортсменов очень много. Вот, Артеменко, известный саблист, мастер спорта, ездил на соревнования в Чехию, а уроки не пропускает!

 

--Артеменко? -- удивляюсь я. -- Ну, да, ездил. С каких-то щей, техникум даже оказал в связи с это поездкой материальную помощь. В размере 25 тысяч рублей. Он, вообще-то даже на наших городских соревнованиях выше 15-го места ни разу не поднялся, а уж там, понятно, занял вообще последнее... 36, что ли.... Вообще-то мне было бы стыдно говорить о каких-то успехах в фехтовании, если бы я так выступал, но ему не стыдно. Да дело не в этом, какой он спортсмен. Так, балуется. Но в любом случае, учусь я не намного его хуже. С чего она прикопалась?

 

Мама разумно отвечает:

 

--Ты же знаешь, главное  не то, что есть, главное, как считает руководство. Им же не правда нужна, и не истина, им не нужно даже, чтобы было хорошо -- им нужно только, чтобы все было так, как им хочется. Причем, ни в коем случае, не лучше, чем им хочется. Исключительно, в рамках их небольшого воображения! Ты лучше скажи, все на самом деле так серьезно?

 

--Да ничего серьезного я не вижу, -- медленно отвечаю я, судорожно вспоминая. Мне совсем не хочется лукавить перед мамой. Лучше прямо сейчас все сразу обсудить и если окажется, что все на самом деле серьезно, попытаться  всем вместе найти выход. -- Никаких неожиданностей. Петухов мне, как не засчитывал, так и не засчитывает 2 лабораторные! Гоняет и гоняет каждый день, ничего не объясняя. Уронит два слова: «Неправильно, иди!» --  и все! Что неправильно, почему? Уже всех наших в группе опросил, никто ничего не понимает.

С физкультурником я договорился. Справку отдал. Говорит, что вопрос с директором техникума он решит и посещать физру мне не нужно. Понятия не имею, что ее так взвинтило?

 

Мама пытается мне помочь:

 

--А другие предметы? Она что-то говорила, что у тебя по английскому все плохо, информатике, ОБЖ....

 

Я искренне возмущен:

 

--Англичанка уже месяц болеет, что и кто ей может сдать? По ОБЖ нужно написать доклад, после чего он выставит оценку, и больше мы с ним не встретимся. А по информатике у меня пять: ты же знаешь, я 3 года ходил на курсы, А у нас на занятиях учат, как пользоваться Экселем, спасибо, что не Вордом!

 

Мама задумывается:

 

--Может, коробка конфет поможет?

 

На несколько секунд я задумываюсь, и тут же понимаю, что этого делать ни в коем случае нельзя.

 

--Нет, -- отрицательно качаю головой, --после этого она с меня просто не слезет, почувствовав себя сильнее. С такими, как она, можно иметь дело, только с позиций силы. И если давать, то очень много денег. Столько у нас нет. Поэтому придется просто ходить, ныть договариваться... Ребята со старших курсов говорят, что она это любит. Не переживай! -- утешаю я маму, понимая, что, пусть даже все понимает, все равно в трансе.

 

Мама очень трудно переносит ситуации, которые могут угрожать нам с Эллой и нашей семье. Честно говоря, странно уже то, что она взяла трубку. Для мамы это почти что акт гражданского мужества. Как правило, она под разными предлогами избегает это делать. У нее стойкий условный рефлекс: если звонят по телефону, значит, сообщат что-то плохое.

 

Однажды она смущенно призналась нам с Эллой, что после жизни с нашим папой, она больше не переносит телефонных звонков. До замужества говорить по телефону она любила, но после того, как ей многократно угрожали по телефону рекетиры, судебные приставы, следователи, врачи из больницы, где ему сделали неудачную операцию -- она стала бояться телефонов.

 

У нее был такой забавный вид, когда об этом говорила. Точь в точь, как у нашей «Догятины», когда она не уверена, что ей сойдет с рук то, что она опять спала на кухонном столе. Прижимая уши, Догги одновременно пытается делать очень независимый вид уверенной в себе кошки, но не может скрыть, что сильно трусит. Вот примерно такой же вид  был у мамы, когда она нам это говорила.

 

 --Каждый раз, когда беру трубку, со страхом жду, что сейчас опять узнаю о чем-то ужасном. Нет-нет, я борюсь с собой…  Может, если бы мне как-нибудь сообщили что-то очень хорошее, это и  прошло. Но пока такого еще ни разу не случилось, -- и она, разве что, как наша кошка, при этом, в поисках неведомой опасности, не вздрагивала и не оглядывалась.

 

--Ну, ладно, -- взяв себя в руки с некоторым усилием произносит мама, -- что будет, то будет. И тут же срывается:

 

 -- Господи, как они все надоели… Врачи запугивают, учителя запугивают, политики запугивают, начальники запугивают… Никто не говорит правды, никто не выдает полной картины, не связывает факты в систему, не пытается помочь сделать нормальный выбор, правильно, разумно поступить --нет! Наоборот!  Все хотят только послушания, только беспрекословного подчинения и выполнения приказов, согласия на любой приказ…

 

--Ну, наверное, -- выдвигаю я удобное предположение, -- это  удобно? Тебе же, наверное, тоже хотелось, чтобы мы были такими вот послушными? Это же все родители хотят! Вот и они тоже хотят этого…

 

Мама смотрит на меня с недоверием, как будто я ляпнул что-то несуразное. Что-то такое, что она никак не может поверить, что я вообще мог такое вслух произнести. 

 

--Вообще-то, -- мягко произносит она, как будто разговаривает со слабоумным, -- ты мог заметить сам, что тебе разрешалось и разрешается гораздо больше, чем остальным твоим сверстникам.

 

Я на секунду задумываюсь и понимаю, что она права, поэтому киваю и  спрашиваю:

 

--Ну и что?

 

--А то, -- уже довольно таки раздраженно говорит мама (в нашей семье непонятливых не любят), что если бы мне хотелось выдрессировать для себя удобных в содержании скотч-терьеров, то я бы так, поверь, и сделала! Но мне этого не хотелось! И коврик для вытирания ног вместо сына, тоже иметь не хотелось, хотя сделать это я легко могла! -- в это момент мама повышает голос, и я  наконец, соображаю, что ее здорово обидело сравнение с нашими учителями. Зря, конечно,  я ей вот это все только что сказал.

 

--Когда родилась Элла, -- слегка успокоившись, медленно продолжает мама, -- я, глядя на нее, часто думала, какой мне хочется ее видеть? Потому что, в отличие от своих подруг и знакомых женщин, детей уж очень сильно, во-всяком случае так как они -- не любила. И всякого разного -- грязного и орущего --  гладить и тетешкать только увидев, не кидалась. Больше того, глядя вокруг себя, понимала, что иметь вот таких орущих, капризничающих и все время ноющих отпрысков,  совсем не хочу. Если иметь такое -- так уж лучше совсем без них. И тогда, представляя своего идеального ребенка, поняла, что  хотела бы иметь естественного, свободного, доброго... Какими бывают  детеныши зверей... Ребенка, похожего на котенка, щенка, жеребенка -- веселого, невеселого, игривого, задумчивого, все равно…

 

Но главное, совершенно естественного во всех своих проявлениях.  Поэтому, -- мама задумывается, вспоминая, -- я все время удерживала вас от чужого влияния взрослых... От детсадов... Бабушек... По возможности, понятно, потому что полностью и нельзя, и невозможно. И поэтому  никогда не требовала от вас отличных оценок и прекрасного поведения. Все, что вы делали, должно было, на мой взгляд, идти от души, потребности, привычки быть хорошими, понимания зачем это нужно.

 

--Это же очень трудно? -- думаю я вслух, -- Не представляю, как этому всему можно научить? Все говорят, что дети не слушаются, поступают по своему, а ты говоришь, привычка, потребность быть хорошим?

 

--Ах! Все это чушь, -- отмахивается от моих слов мама, -- Я тоже боялась, считала, что это очень трудно, потому что все ведь именно это внушают -- как тяжело воспитывать детей! Полнейшая ерунда! Конечно, если родители матерятся и требуют от ребенка, чтобы  он-то ни в коем случае не ругался матом -- у них, скорее всего, ничего не получится. В таком случае хорошо воспитывается только лживость и лицемерие, что, кстати, тоже иметь в подобной семье -- не лишнее. А когда ты живешь рядом со своим ребенком изо дня в день, ты его ощущаешь, знаешь, чего от него хочешь... Когда ты воспитываешь рядом с собой друга, с которым ты будешь дружить, которого будешь любить всегда, до конца своей жизни -- разве захочешь манипулировать им? Лгать? Скрывать от него что-то?  Друг -- это тот, кто может тоже, что ты. Больше, чем ты! И другое, чем умеешь делать ты…

 

Разве мы хотим, чтобы друзья были послушными? Друг -- это, прежде всего другой. Отличный от нашего взгляд на жизнь, на нас, на наши поступки... Именно в этом его ценность! Когда общаюсь, я не хочу проваливаться в мнение другого как в болото... Увязать в нем, не понимая, что другой на самом деле думает, видит, хочет от жизни.  Рядом мне нужна твердая опора, чтобы опереться, чтобы встать... Чтобы отскочить... Чтобы подпрыгнуть, как можно выше, как мяч!  

 

На мгновение, вся она выпрямляется, поднимая над головой руку, как будто действительно сейчас бросит мяч. Впрочем, тут же, опомнившись,  опускает ее и говорит уже намного спокойней:

 

--Послушания можно требовать только от рабов. Когда нам внушают страх, к нам относятся как к рабам. Тем, кем нужно управлять, приказывать... Тем, кто ничего не соображает, и не будет соображать, потому что все равно не дадут.

 

Слава Богу, иллюзий по поводу большинства окружающих ни у кого из нас в семье -- тебя, меня, Эллы -- быть не может. К хорошему или плохому, но наша жизнь сложилась так, что нам всем удалось почувствовать на своей шкуре, что значит  быть зависимым... Что это значит, отдать право распоряжаться своими деньгами, своей судьбой -- даже самом близкому и родному человеку, мужу и отцу. Вы смогли убедиться на опыте, что толку в этом нет. Из самых благих намерений, разрушены судьбы ваши и моя. Безответственно, бессмысленно, эгоистично. Причем, теперь ваш отец во всем этом опять же обвиняет не себя --  а нас, меня в первую очередь. Это я, оказывается,  виновата в том, что соглашалась жить так, как он этого требовал, потому что не спорила, не доказывала и соглашалась.

 

Понятно, что это сплошное вранье и лицемерие. Ты же помнишь своего отца, он никогда не слушал возражений. Для того, чтобы поступить по своему, требовалось сначала с ним надо было развестись!. Тем не менее, сейчас мне, лично, как, впрочем, и вам, -- усмехается мама, глядя на меня, --  развод кажется гораздо меньшим злом, чем все эти годы жизни с папой. В совокупности, с постоянным недовольством вашего папы.

 

Зависимость никогда не окупается. Или вернее, стоит так дорого, что никому не по карману. Те, кто хочет управлять, кто устрашает, навязывает и внушает -- на самом деле -- никогда и ни за что не отвечает. И не собирается отвечать ,  Да вспомни хоть своего  Ишак!

 

Я молча киваю. Когда я работал с моим первым тренером, Исааком Семеновичем Осмоловым (которого сейчас между собой мы называем исключительно Ишаком), у меня не шло ни одно упражнение, хотя тренировался я тогда побольше, чем сейчас. Приезжий узбек, который, как мы теперь знаем, всю свою жизнь до 50 лет, проработавший в школе обычным физруком, он врал всем, что поднимал какие-то большие веса, занимал какие то мифические места, воспитал каких-то знаменитых спортсменов --  а ему почему-то все верили. Хотя любому здравомыслящему человеку, когда оглянешься назад с первых же слов разговора с ним, должно было быть понятно, что в спорте он ни черта не смыслит. Наверное, наш ВП взял его от безысходности. Надо было как-то начинать, а тренеров по тяжелой атлетике в городе почти что не осталось. Вот так Ишаку и пофартило. А дальше, пошло, покатило, и поскольку Ишак если что и умеет хорошо делать, так это врать, то нам потом пришлось мучиться с ним почти полтора года.

 

Он учил нас всяким глупостям. Так, как он ничего не знал, то говорил, что по штанге надо бить ногами. Исковеркав под себя и свое недалекое понимание фазу подрыва при подъеме штанги. Надумал, что если по штанге бить, то она будет гнуться, а когда гнуться, то и выгибаться, и в результате поднять ее будет легче. Причем, требовал, чтобы мы именно так ее и поднимали! Заставлял нас рвать вес по 10 раз, что было особо редким видом идиотизма, потому что в тяжелой атлетике 10 раз делают что-то очень редко, а уж рвут, тем более.

 

Цель нашего вида спорта -- поднять как можно больший вес, а не наращивать темп самого поднятия. Если говорить о 10-кратном повторении упражнения чисто для отработки техники, что он нам внушал, то ее постановка таким способом означает, что тренер у тебя плохой, если не сказать, хреновый: сам думать не умеет и заставляет думать тебя и твое тело. А у ж то, что мы все, независимо от того, кто сколько весит, поднимали одни и те же веса на тренировки -- было вообще ни в какие ворота… Я весил 95, Егор --  69, но оба почему-то рвали одинаково -- 90 килограммов. Ишака это не волновало, хотя я должен был поднимать минимум на 30 килограммов больше.

 

Еще одной яркой особенностью занятий у Ишака, было  у него тренирующиеся считали дураками себя, а не его. Чего он и добивался, конечно, когда наворачивал груды просто феноменальной лжи по поводу своих спортивных наград, своего выдающегося опыта  лично им, воспитанных чемпионов. В конце концов, какими бы тупыми мы все не были в свои 12-13 лет, дней через 300, все начали, наконец, понимать, что он из себя представляет. А когда поняли и стали Ишаку об этом прямо говорить, а он при этом продолжал нам упрямо задвигать свое, то начали уже понимать, что он не просто врун, но еще и непроходимый дурак. А с такими опасно иметь дело. Особенно спортсмену. Становится страшно за свое здоровье.

 

Вот так я и несколько ребят со мной, набивали синяки и мучились. Об Ишаке во всех районах нашей области сложилось мнение, причем, совершенно правильное, что он дурак и бездарь. И занимаются у него дураки и бездари, но видно, очень сильные, потому что им удается как-то что-то при этом поднимать. К нам, спортсменам, уважение в городе и области было. Мы поднимали веса больше 100 килограммов, занимаясь с психопатом и идиотом -- а это, что ни говори,  удивляло.

 

В общем, когда в наш зал пришел работать Марат, я уже успел позаниматься у 5 тренеров. Включая, 2-х кратного чемпиона мира по тяжелой атлетике. И как-то со всеми не получалось. От двух я ушел сам. С тремя не получилось ввиду каких-то там разных обстоятельств, например , отъездов на постоянное жительство в Москву или Анапу. 

 

Когда я первый раз его увидел, он сидел и разговаривал с Ишаком. У меня как раз тогда болела спина, и я всем на это жаловался, хотя и тренировался. Он подошел ко мне. Начал спрашивать. Впечатление он произвел большее, чем все вместе взятые до него. По тому, как он реагировал на мои проблемы, по его мимике, было ясно, что он знаком с моими ощущениями и их понимает. Все это время Ишак, не переставая, лез к нас со своими советами. Он вроде сильного слепого быка. Бежит, но не туда, куда надо.

 

С Маратом тогда мы договорились, что через день он придет и посмотрит мою тренировку полностью. Сам тренировать меня он не предлагал, не обещал мне какие-то высокие конечные результаты, оставлял в подвешенном состоянии. Он и сейчас такой же. Называет только правдивые цифры: реальные объемы, веса, объем работы, которые всегда подтверждаются. Что говорит, то и делает. А это редко бывает. И за это я его очень уважаю.

 

После первых же тренировок с ним у меня сразу поперли результаты. И тут все сразу начали считать, что я химичусь. Ишак был вообще убежден, что химию в меня Марат Романович льет ведрами. На самом деле это мнение было полнейшей глупостью. Прежде всего  потому,  что при химии растет сила, начинают брать большие веса. Но так как у меня болела спина, то  силовые упражнения я не мог выполнять вообще. Не мог делать тягу, не мог приседать, не мог жать. Единственное, что оставалось,  только оттачивать  технические элементы.

 

И хотя в тот момент у меня был сильнейший спад в силе, вес поднимать я стал больший. Просто потому, что техника изменилась в лучшую сторону. В целом физически я был слаб, а поднимал больше. Марат за 2 месяца поднял результаты во всей  нашей команде. Я сразу же со 2-го разряда поднялся до кмс-а. Через полтора месяца моих тренировок с ним, от Ишака к нам ушли абсолютно все.  Постепенно сформировалась команда. Но Ишак до сих пор, тем, кто всего не знает, любит рассказывать, как у него нечестным путем отняли всех его самых перспективных спортсменов. Кто его знает, может, она на самом деле, в это верит? Мы с ним никогда не спорим. Какое нам до него теперь дело.

 

--Может, тебе бросить техникум? -- неожиданно спрашивает у меня мама, -- или перейти в другой? Понятно, что работать по специальности ты не будешь, так зачем мучиться? Ездить, тратить по 3 часа на проезд... Стоит ли?

 

Опустив голову на грудь, я несколько секунд думаю. Вообще-то, конечно, мама права. Иногда я и сам об этом думаю. Не знаю почему, но я не хочу бросать технарь. Наверное, это обычное мое упрямство, нежелание признать, что я ошибся, когда поступил в него.  А может, мне неприятно думать, что кто-то может решить, что я не смог, что у меня не получилось, что я не справился…! Не знаю...

 

Только не могу вот так взять его и бросить, ем более, что в другом техникуме, не факт, что не придется платить за обучение. А деньги  где? Опять ужиматься во всем, экономить на любой мелочи? Мама с Эллой, понятно, слова не скажут. Но я не хочу  этого ни для себя, ни для них. Мое обучение и так, без всякой оплаты за учебу, обходится им не так уж дешево. Один только проезд до техникума обходится ежемесячно в 1456 рублей, за 10 месяцев обучения -- почти 15 тысяч. И сэкономить на этом никак невозможно. Прямого автобуса туда нет. Только с пересадкой на метро. Муниципальный автобус туда ходит раз в час, а у меня надо еще успевать после занятий на тренировку. Вот приходится садиться на любой, кто едет в ту сторону. А моя стипендия полностью уходит на обеды в технаре, спортивную одежду,  ну и иногда на всякие приятные мелочи, типа, подарков маме, сестре, девушке на праздники. Я не могу позволить еще больше тратить на себя моим родным. У них нет абсолютно ничего лишнего, а Элла настолько привыкла экономить, что не любит и никогда не хочет себе ничего покупать. Мы с мамой чуть л не силой отводим ее в магазин, чтобы заставить купить себе что-нибудь из вещей новое. Ей это неинтересно. Я понимаю, это потому что, когда ее подружки мечтали о новых  маечках и сапожках, мо сестра мечтала заработать побольше денег, чтобы принести в семью, чтобы можно было не экономить на покупке колбасы, молока, фруктов…  Я помню, как однажды, когда папа в очредной раз вложил все деньги в свой бизнес-проект, который в очередной раз лопнул, мы остались совсем без денег.  2 дня подряд ели только гречневую кашу. Без всего: без масла, сахара, молока и хлеба. Ничего хуже в моей жизни не было. Я до сих пор не понимаю, как папа мог довести свою семью до такого.  Не понимаю  и все.

 

--Пока нет, -- твердо отвечаю я маме, -- У меня должно получиться. Во-всяком случае, я буду продолжать учиться и тренироваться. Если уж совсем никак, то еще не факт, что я обязательно выберу спорт. Может быть, я решу, что важнее и выгоднее для меня образование?

 

Мама смотрит на меня, задумчиво и чему-то улыбаясь. Потом, продолжая все так же улыбаться каким-то своим мыслям, негромко произносит:

 

--Когда я слышу, как ты и Элла, вот так спокойно и здраво обсуждаете и принимаете решения, принимая во внимание абсолютно все факторы, то понимаю, что не так уж неудачлива оказалась моя жизнь с вашим отцом... Не так уж плоха, если вы способны вот так поступать и думать... Кто знает, получились ли вы такими, если бы жизнь наша сложилась более благополучно?

 

А насчет того, что ошибся, выбирая в техникум или можешь ошибиться, выбирая спорт... Слушай себя и свое сердце. Смысл любой жизни в том, чтобы научиться слышать себя. Не благополучие  цель нашей жизни, а развитие, изменение… Самое постоянное в жизни  -- это перемены.  И к счастью можно придти через неудачи. И к несчастью через полный успех и полное исполнение заветных желаний... Только ты сам можешь отличить одно от другого... Но боящийся,  никогда не поймет… .

 

И вдруг добавляет:

 

--Знаешь, что больше всего меня удивляет в вашем отце? То, что он мог отказаться от счастья быть рядом, каждый день общаться с вами. Иметь таких детей, как вы с Эллой, умных, добрых, здравых и любящих -- это такое огромное счастье… Иметь возможность слышать все, что вы думаете жизни, как оцениваете события, что критикуете, получать от вас поддержку и ваши язвительные замечания -- она задумчиво смотрит мне в лицо, -- Не понимала его и не понимаю. Впрочем, я видно вообще никогда не понимала его, потому все так и получилось. По себе людей не судят.

 

Видимо, отмахиваясь от каких-то своих мыслей,  она машет рукой и сбивает со стола ежедневник, совсем, как делаю это я, когда начинаю рассказывать о чем-то для себя интересном и важном. Наверняка она думает об этом же, и когда, ставя чашку на стол, я встречаюсь с ней взглядом, мы оба начинаем громко смеяться, глядя друг на друга. Мы с мамой  действительно похожи во многом. Потом, когда перестаю смеяться, я возвращаюсь к нашему разговору и веско и  разумно (совсем как старый дед, с удивлением отмечаю у себя в голове), говорю ей:

 

--Да какая разница! Тебе нужно забыть и никогда не вспоминать папу. У каждого из вас своя жизнь. Он выбрал свою. У тебя тоже теперь своя. Не все ли равно, почему он поступал так или иначе, или поступает сейчас? Повлиять ты не на него, не на прошлое не можешь... Так забудь.

 

--Конечно, -- соглашается она, уходя в кухню, откуда кричит:

 

--Тебе что-нибудь приготовить?

 

Взглянув на часы,  отвечаю:

 

-Что-нибудь я сам себе приготовлю. Например, омлет. А на вечер сделай, что-нибудь с мясом. Только без капусты и твоих любимых овощей. Можно котлеты с жареной картошкой, что ли... Ее и Элла любит, и я поем.

 

Вечером, когда я возвращаюсь с тренировки, а с работы приходит Элла, за кухонным столом я, наконец, тему внезапной сдачи зачета у Натальи Борисовны. Мы подробно обсуждаем в это вечер мою проблему. Элла тут же вспоминает, как сдавала в институте какой-то Антонине экзамен по рекламе и как та рубила на нем всех девчонок и вытягивала всех пацанов. И уверенно заявляет, что зачет я точно завтра сдам. Тут же похоже что-то  вспомнив, она решительно добавляет:

 

--Но рисковать не нужно! Вручи маленький презент, -- тут же интересуясь, -- Деньги есть? Если что, возьми у меня или мамы!

 

Так, как лишних денег у меня действительно нет, истратил на духи Кате, а оставшиеся нужны для покупки новых штангеток на соревнования, то мне тут же вручаются необходимые 500 рублей.

 

--Конечно, отнеси ей, что она любит? Кофе? Может, еще шампанское? Конфеты обязательно...

 

Я сомневаюсь:

 

--Может, все-таки не стоит? Предмет я не очень знаю, но уж точно, не хуже большинства остальных.... Но с другой стороны, конечно, впереди соревнования, 2 дня из жизни техникума вон,  мне такое точно не простят. Я ведь не Артеменко и на соревнованиях занимаю места выше 15. Понятно, что письмо с просьбой из федерации пришлют, но зная наш преподавательский состав, не удивлюсь, если мне все-равно откажут. Или отпустят, но так, что после того, как сдам последний необходимый для этого зачет, опоздаю на соревнования...

 

Элла начинает объяснять мне совсем как маленькому:

 

--Ты говорил, что в группе ваша Наталья Борисовна общается практически только с мальчишками? Это значит, что она стремится к мужскому вниманию и достаточно сильно  закомплексована.  Для нее твой подарок это приятное напоминание, что жизнь еще не закончена, что еще кое-что есть впереди.  Уверяю тебя, -- улыбается она, мы оба помним, что она много раз заменяла преподавателя английского в институте, -- как любой преподаватель, она прекрасно знает не только о том,  что любой экзамен это лотерея и оценка на нем уж очень много не значит! Все-таки она не совдеповской железобетонной выделки -- или по-моему или никак, а  нормальней. Наверняка уже на собственном опыте к своим 27 годам успела  убедиться, что в жизни успех зависит не только от знаний, но еще и от связей, взаимопощи -- и уж точно не на твердолобом исполнении законов. К тому же, кое-что ты все равно знаешь... На уроках отвечал... Надо просто чуть-чуть склонить чашу весов в свою сторону. Да и самому себе жизнь облегчить! У тебя же соревнования, насколько я помню, через 3 дня? Выспаться нужно, как следует и нервничать поменьше... Так что отвали! И делай, как тебе велят!

 

 Откинувшись на дверцу холодильника, я вздыхаю и соглашаюсь. Убедила.

 

Удача

 

На следующий день, натасканный за вече мамой и сестрой, приезжаю на зачет одним из первых. Сразу же захожу в кабинет Натальи Борисовны, якобы, чтобы поздороваться, одновременно засовывая под ее стол блестящую картонную сумку с коробкой конфет и бутылкой шампанского. Явно, неизбалованная таким вниманием, Наталья Борисовна смотрит на меня с некоторым удивлением, впрочем, не слишком большим. Далее следует неизбежный вопрос, о котором, к счастью, меня предупредили, мои самые близкие родственники:

 

--Это что, взятка?

 

На что я, хорошо подготовленный сестрой, мамой и парнями из техникума, как будто бы глубоко возмущенный таки предположением, отвечаю:

 

--Конечно, нет! Это маленькая компенсация за ваше терпение к такому двоечнику, как я, и выражение уважение к вам, как преподавателю.

 

В течение следующих 2-х минут, во время которых следуют улыбки и перепрятывание подарка в шкаф, а я пятясь, и опять же улыбаясь, ретируюсь из ее кабинета. После чего два часа ожидания в коридоре, пока отличники и хорошисты получат свои заслуженно высокие оценки. Наши студенческие массы интенсивно переживают, что мне кажутся смешным. Некоторые ради экзаменов не спали ночью. Как только напряжение в среде нашей учебной элиты достигает максимума, начинаются обычные  оскорбления в сторону технаря и его преподавателей. В нашей скудной компании троечников и двоечников все наоборот. Здесь тихо и спокойно. Все разговоры ведутся  исключительно на темы  вне учебные. Очень редко, когда кто-то скажет что неприятное по преподавательскому адресу, да и то беззлобно. Отличники брызжут слюной, ненавидяще сверкают глазами. Двоечники спокойно произносят:

 

--Да куда она денется? Поставит, конечно, тройку... -- после чего следует веское:

 

--Представь, жить как она? Утром на работу, вечером с работы, а денег ноль. Муж -- мурло. Да еще и наши морды тупые каждый день видеть...

 

Из всей этой стаи двоечников первым решаюсь зайти на зачет я. Билет мне попадается, как, почему-то всегда,  очень легкий. Сажусь, как можно дальше к окну. Смотрю в листок. Пишу все, что могу вспомнить. Есть пара непонятных моментов. Через несколько минут, Наталья Борисовну вызывают к дверям,  и тогда я громко спрашиваю, не знает ли кто ответы? Без лишних вопросов, мне тут же быстро кидают шпору. Нахожу ответ. Списываю. И, наконец, отвечаю. Наталья Борисовна задает еще несколько довольно простых вопросов, и я, получив свою тройку, счастливый, возвращаюсь в коридор, где по-товарищески жду, когда выйдут остальные. После чего, отправляю маме с и Элле смс-ки, что все в порядке и направляюсь к автобусной остановке. Все!

 

Впереди у меня, единственный, полностью свободный от тренировок, работы и учебы,  день. А это значит, что у меня есть время, чтобы съездить поискать новые штангетки для соревнований. В нашем городе,  это между прочим,  весьма серьезная и трудновыполнимая задача. На вечер у меня тоже большие планы, я собираюсь идти с Катей в кино. Вчера Элла отдала мне 2 виповских приглашения на закрытый просмотр какого-то культового, то ли китайского, то ли корейского фильма. Честно говоря, мне абсолютно все равно, что нам будут показывать, но зал там маленький и уютный. Перед просмотром будет фуршет. И вся обстановка, по словам, Эллы, такая, как мне нравится, то есть, весьма комфортная. Ходить в кинотеатры, где все вокруг громко чавкают попкорном, ржут, целуются -- после того, как мне исполнилось 12 лет -- мне совсем не нравится. Быдлятник, как принято говорить в таких случаях в нашей семье. Для меня это все равно, что есть на улице пирожок руками или  с газеты на природе. Почему-то для меня это совершенно невозможно и неприятно, лучше поголодать до дома.

 

Но в первую очередь, конечно,  объезд магазинов в поисках штангеток, которые бывают всего 2-х видов:  хорошие и российские. Штангетки  необходимы для того, чтобы  нога, когда поднимаешь вес в 150-200 килограммов, лучше сидела и не гуляла по обуви вперед-назад, что на самом деле, вызывает оче-ень неприятные ощущения… Конечно, ноги в штангетках обязательно вспотеют, но вспотеют они так и так, а вот гуляющая при подъеме штанги нога...

 

На вид штангетки больше всего  напоминают ботинки для боулинга: круглоносые и на каблучке. Единственное что их выдает, это ремешок для затягивания поверх шнурков. У ботинок для боулинга такового нет. Внутренние отличия серьезней. В носках и пятках штангеток устанавливаются специальные металлические вставки.

 

На боулинговские ботинки похожи только российские штангетки. Технология изготовления которых, не менялась с 70-х годов прошлого века. Материалы изготовления, внешний вид, технология изготовления те же, но вот качество хуже. Так говорят ветераны тяжелой атлетики. Штангетки бывают красно - белых, бело-голубых, голубых, красно черных -- в общем, клоунских расцветок. Хорошо, хоть красный нос не прилагается  в качестве бонуса для постоянных покупателей. К которым отношусь я.

 

Потому что хотя штангетки рассчитаны производителем на год безупречной службы, у меня лично они протягивают, более-менее безупречно, лишь месяцев 5. Все начинается с рвущихся шнурков. Затем отклеивается подошва (ремонт!), противоскользящая прокладка (ремонт!) и, наконец, самое неприятное -- они сами настолько растягиваются, что становятся на размер больше.  Тут помогает только четыре пары носков, надетых одновременно (или же две пары шерстяных).

 

Если говорить о хороших, то это штангетки Адидас. Вариантов здесь много. Адидас есть разных стран и поколений, но любой лучше российских. Тайваньский, таиландский, китайский, сингапурский, в общем, любой -- проверено! -- будет лучше российских штангеток. Даже штангетки 90-х годов производства ададаса будут лучше наших российских новых. Пусть даже все это время их носили  несколько совершенно разных человек. Егор тренируется в кроссовках, которые  купил в Германии Амин, выступая потом  в них год. Передав потом их  Владимиру Ананьеву. Еще год их носил просто так его родной брат, а после этого он передал их Егору, который каждую тренировку говорит нам всем: да  какие же они хорошие…

 

Но в нашем городе их не продают (что без лишних слов демонстрирует популярность тяжелой атлетики в Новосибирской области),  хотя, вообще-то магазинов Адидас у нас целых 12 штук. Все это я знаю, много раз лично проверил, но точно как в анекдоте про мужика, который хочет купить арбуз в аптеке, апельсины, я опять еду в самый большой у нас в городе магазин Адидас, в надежде, что, может в этот раз все-таки ...

 

Захожу в отдел  специализированной спортивной обуви и подхожу к консультанту. Спрашиваю. Как всегда, вопрос о штангетках, повергает его в шок. Он смотрит на меня так, как будто я выматерился или предлагаю купить что-то очень неприличное, например, резиновую бабу. 

 

Потом следует обычное:

 

--У нас нет.

 

В этот момент, цепляясь за надежду, хотя точно знаю, что это невозможно, проверено! -- спрашиваю:

 

-- А заказать?

 

Но заказать, как всегда, нельзя. Услышав от продавца сочувственное, может, еще поступят,  как я всегда, с трудом удерживаюсь оттого, чтобы не спросить: значит, все таки, они у вас были? Но сдерживаюсь.

 

Выходя из магазина,  вспоминаю. Если наши штангетки весят 1,7 килограмма, то адидасовские --  700 грамм. Они легкие.  Штангетки Адидас не кожаные. Они  из синтетических материалов, но жесткие и не растягиваются. А шнурки у них нейлоновые и потому никогда не рвутся. И цвета у адидасовских другие. Они бывают белые, серебристые и черные.. Причем,  стоят столько же, сколько штангетки российские.

 

Однажды я потратил несколько часов, пытаясь заказать их через интернет. Оказалось, что это возможно только через Москву, с предоплатой и переплатой. Но самое главное, в какой-то совершенно никому неизвестной частной компании, а не через специализированный магазин. Думаю, что все - таки в следующий раз, наверное, решусь обратиться к ним. Черт с ним, с риском получить вместо штангеток домашние вязаные тапочки за 200 рублей, с положенным в них для веса камушком.  За те 3 года, что я вынужден покупать российские штангетки, я уже 3 раза окупил бы все траты на такую покупку. И еду в «Чемпион». Магазин, где продаются российские штангетки.  Так, как там продавцы ориентируются в своем товаре нисколько не лучше, чем в адидасовском, то следует моя очередная тирада с активной жестикуляцией.

 

--Они такие твердые, кожаные - кожаные... Не подумайте, они бывают разных цветов! Очень жесткая подошва, почти не гнется... Нет, на каблуке! Похожи на ботинки для боулинга... Ну, поняли? У вас есть?

 

Продавец не менее 3 минут думает. Потом надолго исчезает в подсобке (мне каждый раз кажется, что он уходит в какой-то особый отдел для неликвидных вещей), и удивительно, довольно быстро, всего через 10 минут, выносит откуда-то -- «чудище обло, озорно», ярко-голубого цвета. Я догадываюсь, что в связи с развитием пауэр лифтинга, их стали чаще спрашивать и потому он смог найти их быстрее и протягиваю руки, радостно произнося:

 

--Давайте-давайте!

 

Как будто согласен обрезать ногу, чтобы только их надеть. Опомнившись, спрашиваю:

 

--Какой размер?

 

Кто бы сомневался, в том, что не мой! 45  не самый распространенный размер в нашем городе. Еще пара минут напряженного ожидания, потому что моего размера может и не быть -- и уф-ф. Все в порядке. Плачу в кассу 2 с половиной тысячи за  свое нежно -голубое приобретение и еду домой.

 

Дома, как всегда, первым делом кидаюсь на кухню. Первый мой тренер Ишак, легко и быстро, съедая прямо у меня на глазах буханку хлеба с литром молока, приговаривая, что сила в весе. Чем больше весишь, тем сильнее. Что вообще-то большая неправда, но я верил. А, кто бы не поверил, в 12-то лет старому харизматичному придурку? Ему и люди намного старше меня и с опытом не чета моему -- поверили, раз на работу взяли.

 

 Помню, он нам всем ставил в пример Карелина. Дескать, вот он выпивает запросто литр молока и буханку хлеба, я тоже так могу и вам так надо! По этому поводу я в школе на большой перемене как-то выпил 2 литра молока зараз, на спор с мальчишками из класса. За это мне полагался выигрыш -- пятилитровая канистра все с тем же молоком. Но так, как после своей победы, молоко я просто видеть не мог, не то, что пить, то тут же подарил ее кому-то из проигравших. Он обрадовался. Я тоже был рад, что смог от нее избавиться.

 

Как бы я не старался, много есть у меня не получается. В нашей семье все малоежки.  И я всегда ел очень мало, что, кстати, на мой рост и вес никак не влияло. Абсолютно всегда, оказывался больше всех, причем, не только своих сверстников, но и тех, кто старше. Мама любит говорить по этому поводу, что все от «той самой невкусной , но полезной еды, которую мы с Эллой так ненавидим...». Наверное.

 

К тому же, не такая уж у мамы невкусная еда. Когда мне приходиться есть в гостях или столовой чаще, чем 2 раза подряд, я очень даже начинаю по ней скучать. Нам с Эллой, честно говоря, просто нравится вот так слегка поиздеваться над мамой. Она так забавно при этих словах расстраивается и теряется, смотреть приятно. Отпор нам давать она научилась, да и то, не очень сильный, совсем недавно. А раньше срочно начинала придумывать что приготовить  новенького повкуснее, и это нам с сестрой очень нравилось.

 

В общем, до 12 лет я почти не ел вообще, и все было у меня хорошо. Потом, благодаря Ишаку, у меня появилась цель, жрать, как можно больше и это было очень трудно. Помню, я даже будильник ставил на 2 часа ночи, чтобы доесть то, что за день не получилось, пока не встретился как-то ночью с папой у холодильника. Был грандиозный скандал. Но поскольку мое желание было сильнее моих родителей, то я продолжал есть, а через год они смирились. Первое время я ел яйца и творог, потому что для мышц нужен белок. Потом просто начал сметать все, что находил дома. Хлеб со сметаной, конфеты с молоком, каша с орехами -- отчего у родителей была просто истерика и питаться  так мне запрещали, предупредив, что я посажу, печень, желудок, почки и заработаю страшную аллергию. Так, как  я действительно к этому времени начал ощущать свои внутренние органы, что меня сильно удивляло: то под ребрами тяжесть, то прыщи на спине, --то вот так жрать прекратил. К тому же времени полностью упал в моих глазах и авторитет Ишака.

 

Теперь же есть мне просто нравится. Вкусно, часто, помногу (ну, с моей точки зрения, много!) Еда на самом деле доставляет мне удовольствие. Когда поешь хорошо, становишься готов на все. И для того, чтобы избавиться от этого ощущения, нужно как следует потренироваться.

 

Взглянув на часы, понимаю, что пора собираться в кино. Вываливаю из шкафа на пол, по обыкновению, все, что у меня там есть, и начинаю выбирать, что надеть. Сомнений в том, что это будут джинсы, у меня нет. Джинсы -- моя любимая одежда.. По трем причинам.

Они подходят ко всему. У них нормальный внешний вид. Они не рвутся, как обычные штаны. Единственная проблема, стирают кожу в паху. Людей, которым штаны трут так же, я узнаю издалека. Они немножко смахивают внешне на циркуль. Идут, перенося вес с ноги на ногу, почти не сгибая ноги в коленях. Переваливаясь. Не сближая ноги. Не знающие могут подумать все что угодно. Что касается меня, то я уверен, что у этого мужика или парня -- сильные ноги и поэтому, при драке от них можно хороший удар. Скорее всего, этот мужик мало пьет, потому что в первую очередь у пьющих «сдуваются» и худеют ноги. Ну и почти наверняка, девушка этого мужского представителя им полностью довольна. Недостатка в притоке крови  его нижняя часть тела не испытывает.

 

Понятно, что по сравнению со всеми этими выше перечисленными достоинствами,  натертости в паху мелочь Хотя действительно, довольно, болезненная. Самый простой способ лечения -- касторовое масло на ночь. Помогает быстро, заживляет отлично, стоит дешево -- ну, а причину, ясное дело, не устраняет. Причину устранить  можно: отрезав ногу; начав пить; и перестав качать ноги. Но обладатели вот таких выдающихся ног, как правило, не приемлют. А потому, угрюмо терпят, как, например, я.

 

Выгляжу хорошо, сидят штаны хорошо, я как пойду вечером домой -- никого не касается! Может, устал сильно... А что? Подобрав к своим любимым темно-синим джинсам дудочкой, черный тонкий джемпер с вывязанными на нем ромбами, натягиваю на ноги черные мокасины из тончайшей перчаточной кожи и наспех оглядев кошек ( все ли дома, а то бывали случаи, они оставались на балконе, а я не хочу, чтобы они там мерзли до маминого или Эллиного прихода) -- торопливо выхожу и запираю двери.

 

Встретив Катю в холле кинозала «Победа»,  веду ее сразу же в наш маленький зал, где перед столом с суши уже собралась небольшая толпа. Мы набираем Кате на тарелку всякие разные штуки, круглые, квадратные, длинные, белые, розовые и зеленые. На мой взгляд, все они выглядят одинаково противно. Но я не люблю суши, не люблю никакую рыбу, терпеть не могу креветки, а от вида осьминогов и морских звезд мне так вообще хочется бежать.  Куда угодно -- лишь бы подальше! Так что, не знаю, может Кате это на самом деле все нравится, как она мне говорит, с удовольствием все это поглощая. На нее смотрят. Мужчины, девушки, взрослые женщины и маленькие непроницаемые мужчины- корейцы. Как выясняется, нам на самом деле предстоит просмотр корейского фильма. Похоже, Кате все происходящее -- не только суши -- нравится. И я этому очень рад.

 

Наконец, мы оказываемся в зале. Можно занимать любые места. Когда садимся, я обнаруживаю, что вечер, похоже, предстоит не самый удачный. Проходы между креслами настолько узкие, что мои ноги в него не помещаются. Колени больно упираются в спинку переднего сиденья. Можно, конечно, попытаться поднять их выше, но тогда не получится дышать полной грудью. В общем, все это слегка напоминает  мне описание фашистского карцера для заключенных в концлагерь.

 

Начало фильма оптимизма тоже не вселяет. Мне нравятся фильмы с действиями или те, во время которых можно посмеяться. Главное, чтобы после этого хотелось двигаться, что-то делать и верить, что это обязательно выйдет.

 

Данный фильм полная противоположность моим вкусам. Здесь ничего не происходит, все очень печально надеяться не на что. Внезапно главные герои начинают бежать, внезапно рыдать, внезапно кричать, причем всегда, безрезультатно. Минут через 20 просмотра понимаю, что начинаю с нетерпением ждать того момента, когда же все, наконец, друг друга поубивают. Через 45, начинаю верить, что очень скоро в живых не останется никого -- и мы, наконец-то, сможем пойти домой.  Вытащив сотовый и не обращая больше внимания на большой экран, наблюдаю за цифрами на своем маленьком дисплее,  когда же закончатся эти полтора часа. И тут следует страшный удар. Наклонившись ко мне, Катя шепчет:

 

--Конец первой серии. Сейчас начнется вторая.

 

--Может, уйдем? -- спрашиваю без особой, впрочем, надежды.

 

--А мне нравится! -- говорит она капризно, и чему-то, что меня слегка удивляет, с вызовом в голосе.

 

Смиряюсь. Когда мы выходим из кинозала, что касается меня, то мучительно, с трудом, выпрямляя конечности, чтобы начать вновь ими пользоваться, Катя бросает мне на бегу:

 

--Я сейчас!-- и исчезает.

 

Несколько удивленный, продолжаю неторопливо двигаться, прислушиваясь к своим ощущениям, выхожу на улицу. Как всегда в центре Новосибирска, ночью здесь намного лучше, чем днем: чище, красивее, цивильнее. Дыша полной грудью и верчу головой, чтобы не пропустить свою Катю. Как ни странно, появляется она не оттуда, откуда я ее ждал, то есть со стороны зала и туалета, а со стороны улицы, где стоянка автомобилей.

Она берет мен за руку, и мы идем к метро. Вид у нее какой-то нервный и немного дерганый. Я замечаю, что пару раз она оглядывается, но скоро совершенно успокаивается.

 

Я жалуюсь на свои ноги, Катя говорит, что у нее тоже все затекло. Она не совсем понимает суть моей проблемы, но объяснять, понятно, я ей это не собираюсь.

Постепенно мы начинаем смеяться, в полупустом вагоне метро, усевшись рядом, я ее обнимаю. Катя выглядывает из под моей большой руки, умиляя меня своей беззащитностью и очень, очень серьезно спрашивает, готов ли я ее, если понадобится, защищать до последней капли крови. Я смотрю ей в глаза и без тени сомнений, отвечаю, что конечно да. Мужчина – затратный пол. Его главная  функция -- это защита будущего, поэтому конечно. Нужно будет, буду биться до конца. И тут же отшучиваюсь: но не до своего, а до  конца жизни и гибели противников. Катя успокаивается и доверчиво  прижимается ко мне. Такие вопросы она задает мне не в первый раз, и я немного удивляюсь такому ее интересу. Но списываю на свой вид. Наверное, я  выгляжу настолько большим, что ей хочется быть уверенной в моей полной преданности и защите.

 

 Перед ее подъездом мы долго целуемся, и я иду домой совершенно счастливый.  Я не только влюблен. По всем признакам, меня любят так же сильно. А я уже достаточно много встречался с девушками, чтобы знать, что подобное совпадение  в отношениях встречается очень, очень редко.

 

Лежа в постели, засыпаю не сразу. Понятно, тренировок не было, устать не мог… Включаю наушники и долго слушаю свою любимую музыку, пока, наконец, не засыпаю.

 

Вранье

 

Выглянув в окно утром, понял, что сегодня будет солнечно, а это моя самая нелюбимая погода. Я люблю солнце летом. Летом тепло. А вот когда солнечно и холодно -- ненавижу. К тому же я давно уже заметил, что солнечная погода, как и теплый ветер в лицо, для меня всегда предвестник какого-то преодоления.

 

Мне нравится пасмурная погода. Когда все вокруг серо и тихо. Когда низко нависают серые тучи, шумит ветер и весь мир кажется, что подоткнут со всех сторон, мягким, теплым, пуховым одеялом. Когда идет дождь, когда низкие тучи, когда хочется спать и ничего не делать. Конечно, работать в такую погоду трудно. В такую погоду всегда сонное состояние и надо себя заставлять. Но даже это меня так сильно не напрягает, как яркое солнце и ни единой тучки на небе.

 

Но делать нечего. Сегодня у меня тяжелый день. Попытка номер 101 -- сдать Петухову лабораторную. Вчера Кингисепп,  узнав, что я сдал зачет Наталье Борисовне, обещала помочь мне. То есть, попросить Петухова объяснить мне: какая же все-таки ошибка в моей лабораторной? Сильно удивившись его отказу объяснить мне это в те предыдущие 15 раз, когда я пытался ее ему сдать.

 

Отсидев 2 пары, захожу в кабинет к Петухову. По тому, как при виде меня, он сразу уже же начинает объяснять мне, что будет полностью свободен через полтора часа, без обычного для него немедленного просмотра моей лабораторной работы, понимаю, что Кингисепп действительно с ним говорила. Мотаюсь по техникуму в ожидании, когда же он освободится, и надеюсь, что сумею сегодня разделаться с этой проблемой.

 

Не тут-то было! Когда через полтора часа захожу опять, он сообщает, и тут уж я замечаю, как злорадно поблескивают из-под стекол очков его глазки, что будет занят еще два, потому что на кафедре отчетное собрание всех педагогов. На меня находит упрямство, и я решаю, во что бы то ни стало его дождаться.

 

Кажется, уже ни на шутку удивленный тем, что видит меня спустя два с половиной часа

(уже полшестого, плакала сегодня моя тренировка, весь день я толком не ел, да и тренироваться приеду в зал не раньше, чем к 8), кивает мне, приглашая зайти к себе в кабинет. Долго роется на столе, отыскивая, сданную ему 3 дня назад, мою работу. Быстро листает и... вручает со своими обычными словами:

 

--Вы, как и всегда до этого, грубо ошиблись в своей работе, поэтому я не могу поставить вам за нее оценку. Идите, исправляйте.

 

После чего, поворачивается ко мне спиной, снимает свой пиджак, вешает его на спинку стула и еще раз, обернувшись ко мне, видя, что я стою и не ухожу, раздраженно повторяет:

 

--Я же вам сказал! Идите…

 

Пытаясь достучаться до него, напоминаю:

 

--Но Светлана Петровна обещала, что попросит Вас объяснить мне в чем..

 

Не оборачиваясь, он буркает, почему-то мне кажется, что говорить это мне ему очень приятно:

 

--Никто со мной ни о чем не говорил! И не просил! И Светлана Петровна здесь не при чем: учиться надо!

 

Стою перед ним как дурак со своей  лабораторной в руке. И ради этого, он заставил меня ждать себя 4 с половиной  часа в техникуме?  Он настолько дурак? Или такая сволочь? А может, до такой степени ненавидит меня, что на самом деле сейчас испытывает кайф, унизив меня, заставив потерять меня так много времени? Внимательно смотрю на него, с трудом сдерживая холодную ярость, и никак не могу понять, что происходит. Единственное, что я твердо понимаю, так это то, что ему на самом деле все равно, как он выглядит со стороны, и как  к нему отношусь лично я. Он бесчувственен как камень.

 

--Может,  -- ни с того, ни с сего, вдруг, приходит мне на ум, -- он настолько привык к чувству нелюбви со стороны других, что даже не воспринимает его, как что-то неприятное: его никто не любит и он не любит никого. Даже дома, даже жене и детям --он только в тягость. Потому и сидит безвылазно в техникуме, мучая нас, студентов, и своих коллег, преподавателей. Упиваясь единственным, доступным для него чувством удовлетворения  -- чувство превосходства над теми, кто меньше знает. Которое сам для себя гордо именует: ощущением собственной чистой совести.

 

Еще в этот же момент я вдруг остро сознаю, что же такое была на самом деле советская власть и что она сделала с людьми того поколения. Для них самое естественное чувство на свете, самое прочное и правильное -- это ненависть к другим и непохожим.  А потом, все так же не говоря ни слова разворачиваюсь и ухожу. Мне не о чем с ним разговаривать. Он лжет, как дышит. И для него это сладко.

 

В спортзале, куда я приезжаю в восемь, злой и голодный, первым  вижу Егора. Стоя у стойки администратора, уже в нормальной обуви, видно, гипс сняли, он, похоже,  кого-то ждет. Так, как, увидев меня, его лицо оживляется, и он сразу же направляется ко мне, то, похоже, ждет меня.

 

--Думал, уже не появишься, --  говорит он мне, здороваясь за руку.

 

--Да уж, -- хмыкаю в ответ, -- денек был еще тот.

,

-- Слушай, я тут кое что узнал... слегка запинаясь, произносит он, -- Ты не греби, сам можешь проверить... Но тебе надо обязательно знать!

 

Раздраженно чертыхаюсь про себя. Как будто мало мне было информации сегодня, но послушно направляюсь в тупичок, которым заканчивается коридор около раздевалки.

 

--В общем, - нерешительно продолжает Егор, -- это насчет Кати...

 

Я вскидываю на него глаза. Насчет Кати? Про себя готовлюсь услышать обычный треп: с кем она шлялась; как много парней перебрала; с кем до сих пор продолжает встречаться... Привычный суповой набор, который мне совершенно безразличен, девушкам я прощаю все. И который, если соглашаешься слушать, тебе обязательно расскажут о каждой, будь она хоть ангел во плоти!

 

--В общем, когда я ее увидел у тебя в телефоне, то сразу узнал... Но был не уверен, -- с трудом подыскивает слова Егор, и вдруг мне становится интересно. Обычно вот так страшилки про девушек пацаны не рассказывают. Как правило, при таких рассказах они ржут, брызжут слюной, блестят глазами и вообще, очень сильно веселятся.

 

Почему-то, не глядя на меня, уставившись на стену напротив, он медленно продолжает:

 

--В общем, она тут связалась с одними... Подрабатывала, что ли... Ну вроде... Депутаты, бизнесмены, вип-клиентура... Ставки неслабые... Захотела с клиентов деньги сама для себя брать, ну, ее на этом деле поймали... Припугнули, что побьют или еще что... Понятия не имею... Ну и она с перепугу начала искать того, кто ее в случае чего, прикроет. Ты у нас парень не маленький, вот она тебя и решила приголубить. Одна-то она сейчас никуда не ходит. Боится. А ты как раз подходящее мясо. Не знаю, насколько у нее все там серьезно, только она твердо решила кинуть тебя вместо себя… Это -- информация точная. У меня Настя в парикмахерской работает, где она волосы всегда укладывает, потому я все  знаю...

 

Молча слушаю, опустив голову. Почему-то я сразу ему верю. Нисколько не сомневаюсь в том, что все это правда. Все мелкие нестыковки в поведении Кати, все мелочи, которые видел, но снисходительно списывал на ее эмоциональность и обычную женскую непоследовательность, после слов, Егора становятся полностью понятны. И то, как она по-настоящему, серьезно  злилась на меня из-за опозданий. Я же видел, чего ей стоило взять себя в руки, чтобы меня не ударить! Как она тяжело дышала, смотрел в сторону – еще бы! Она ведь боялась за себя. И то, как на самом деле безразличны ей были мои маленькие… Я просто не позволял себе видеть, насколько неинтересно ей было, что именно я ей подарил, насколько все-равно…

 

А вот то, как  умею драться, еще очень даже интересовало. И то, как она настойчиво раз за разом выспрашивала поначалу, что я сделаю, если на нее кинутся хулиганы, смогу ли я ее защитить, когда последний раз дрался и с каким результатом…Мелочи, которые меня удивляли, ставили в тупик, но на которые я не понимая, просто не обращал внимания, списывая на ерунду, на сериалы, на чисто женские странности поведения.

Егор бормочет:

 

--Извини... Но не мог тебе не сказать... Здесь ведь дело пахнет не просто дракой. Под это дело, если все серьезно закрутится, можно и все здоровье потерять, и в тюрьму сесть...

 

--Правильно, что сказал, -- твердо говорю ему я, -- не сомневайся.

 

--Не знаю..., -- мнется Егор, -- может, все таки тебе надо сначала поговорить с ней?

 

Я искренне удивляюсь:

 

--Зачем? Я тебе верю. А выяснять, слушать, как она будет оправдываться, что-то выдумывать, кого-то обвинять -- мне это не нужно.

 

Мы прощаемся. По-моему, Егор огорчен больше, чем я. Раздеваюсь, начинаю тренироваться и понимаю, что сегодня у меня не получается ничего. Поэтому тупо растягиваю связки, делаю множество подходов с небольшими весами, одним словом, пытаюсь хоть как-то поддержать тонус своих мышц. До соревнований осталось 2 дня. В последний день тренировки не будет, нельзя, а одной только тренировки завтра будет маловато, чтобы чувствовать себя уверенно.  Вот так занимаюсь разными глупостями полтора часа. В половине десятого, позвонив домой, чтобы не теряли, обычно в это время я всегда уже дома, начинаю собираться домой.

 

Иду по темным улицам, заставляя себя ни о чем не думать, но получается это плохо. Мне все время в голову лезут разные воспоминания и во рту ощущение  страшной горечи. У меня нет ни злости к Кате, не жалости. Не жалко мне и себя, мне просто тяжело и больно.

Значит, Катя не только выглядела, но и была продажной, как говорили мне Элла и мама. Дело не в том с кем она там спала или не спала, дело в том, что совершив ошибку, расплачиваться за нее она не собиралась.  Ведь если бы она мне рассказал, я конечно кинулся бы ее защищать. У мен не было бы никаких сомнений, что я должен, чтобы она не совершила. Мы все ошибаемся. Но она решила использовать меня, безразлично, как бесчувственную вещь. Ей было все-равно, что со мной будет.  Главное, чтобы не пострадала она, чтобы  у нее все было  замечательно. Совсем как папа. Которому тоже бесполезно что-то объяснять, когда ему что-то хочется и нужно. Он даже не ощущает вины – потому что ведь  ему надо! Он – пуп земли и центр мироздания. Да, точно так же как Катя. Но почему я не увидел этого сразу?

 

--Наверное потому, -- внезапно приходит мне в голову, -- что как делает  это Рубен, я придумываю людей. Наделяю на самом деле несуществующими у него качествами. Придумываю идеальный образ, под который подгоняю реального человека. Наверное, как делала это мама с отцом. Почему? Потому что любила? Или просто не хотела видеть, потому что тогда надо что-то делать, что-то менять… Пришлось все равно.  А вот Петух до сих пор не хочет и потому требует, что мир соответствовал его представлению о хорошем.  Конечно, его хорошие только ему и нравятся, потому что человек не может быть таким послушным, как ему надо. Люди не роботы, у них есть свое я.  Но, может, ему реально нравятся, такие, по пояс деревянные?  А может, вообще все люди делают так..., -- продолжаю думать, -- придумывают, а потом мучаются от того, что их представление не совпало с настоящим человеком? 

 

Я  заставляю себя думать об этом и всякой разной другой ерунде, чтобы только не думать о Кате. Дураком я себя не чувствую. Мне просто противно. Хочется, поскорее все забыть. Никогда не возвращаться. В кармане вибрирует телефон. Вытаскиваю и вижу: Катя. Без тени сомнений, нажимаю на отбой. Видно, не поверив своим глазам и решив, что произошла какая-то ошибка, Катя звонит еще раз. Нажимаю на отбой второй раз.

 

Оставшееся время до 12, она звонит мне каждые полчаса. Затем приходит смс-ка: «Что случилось?» Следом вторая: «Тебе что-то наговорили обо мне? Я все объясню. Это все вранье.»

 

Я вяло усмехаюсь. Вот и подтверждение словам Егора. Стираю все. Удаляю из телефона ее номер. Перевожу его в запрещенные вызовы. А перед сном, чтобы гарантировано быстро заснуть, наедаюсь, как ненормальный, сладкого. Столовой ложкой зачерпываю мед из трехлитровой банки, мажу вареньем бутерброд с маслом. Потом валюсь в постель и засыпаю.

 

Но едва открыв глаза, сразу же вспоминаю, что случилось. В этот день я не иду ни в техникум, ни на тренировку. На меня нападает полная апатия. Чувствую, что больше не могу верить никому и потому не могу никого видеть, ни с кем  общаться. Смотрю телевизор, не отхожу от компьютера, скачивая себе все фильмы подряд, все время пытаюсь что-то запихнуть себе в пасть, хотя в меня уже ничего не лезет. К четырем часам понимаю, что надо совершить  с собой что-то более кардинальное. И потому звоню одноклассникам из моего бывшего класса.

 

Мы всегда в подобных случаях собираемся в отцовском гараже Славки и Сереги. Там стоит старый диван, два старых кресла и есть даже стаканы. Они, как всегда, тянут пиво. Так, как я пиво никогда не пью и не могу пить, меня тошнит от одного его запаха, то открываю специально купленную по дороге бутылку водки. Выпиваю подряд два стакана разом, не закусывая. Становится легче. Теперь я уже можно включаться в обычное наше обсуждение машин, запчастей и будущих профессий Славки и Сереги.

 

Они оба хотят стать автомеханиками, потому что обожают машины. Оба -- точно знают чего хотят  от жизни -- только денег и побольше. Мне с ними легко. Они не заморачиваются ни по какому поводу. В их жизни все просто. У них отец, который каждый день встречает маму после работы, чтобы отвезти на машине домой. Кормит их всех по утрам собственноручно приготовленным для них  завтраком. И всегда, когда у него есть возможность, старается хоть чем-то их всех порадовать. Крупными семечками из пакета, которые купил по дороге из командировки. Поездкой на Алтай летом. Новыми майками взамен испачканных во время ремонта их машины. Он не требует от сыновей, чтобы они поступали в институт или техникум. Не ждет никаких особых спортивных или жизненных успехов. Он их просто любит. Ни за что. Просто так. Как любит меня сестра и мама, но как никогда не любил отец. Как не любила и не могла любить – это ж ежу понятно, кто я ей, зачем я ей, нищий да еще спорстмен --  Катя.

 

Потом, полупьяный, бреду домой, опять падаю в постель, только теперь уже, надев наушники. Так в них и засыпаю под «Реквием» Моцарта. Элла и мама ни о чем меня не спрашивают, лишь пару раз за вечер заглядывают ко мне в комнату, чтобы поинтересоваться, не нужно ли мне чего. В нашей семье лезть в душу, если сам не хочешь ни о чем говорить, не принято. Надо -- расскажешь. И позже действительно, каждый рассказывает все сам. Расскажу и я. Как-нибудь потом. Когда смогу над всем этим посмеяться. Пока не могу.

 

И только в полдень следующего дня, прихожу в себя и начинаю понемногу готовиться к завтрашним соревнованиям. Долго хожу по улицам, чтобы проветрить голову. Покупаю 2 литра апельсинового сока. Долго стою под горячим душем. Думаю, что через час надо будет принять холодную ванну. После нее, точно жить захочется. Причем, изо всех сил. И не взирая ни на какие события и воспоминания. Знаю это по опыту. В детстве нас с Эллой лечили от простуды обливаниями. В самых серьезных случаях -- ледяными обливаниями из ведра. Помогало неизменно.  Собственно, и свою спину я вылечил именно обливаниями из ведра ледяной  водой – слава Богу, в Сибири живу –с ледяной водой проблем у нас нет. И, само собой, хорошо еще, что когда я уже совсем измучился с массажами, растирками, вытягиваниям и мануальными терапевтами, которых мне в то время подтягивал Инациевский, догадался спросить у мамы, что еще может мне помочь. Странно, конечно, что никто, кроме нее, мне об этом сказала. Она вот, наоборот, удивилась, что я об этом не помню и не знаю. Ведь на пределе сил организм творит чудеса. От простуды с помощью ледяных обливаний так мы с Эллой избавлялись за день. 

 

В детстве  вообще все поступки диктует только тело. Выйти на улицу, кого-то задеть, может, даже подраться – это важно. Тело требует действий,   а от действий потом зависит  как воспринимаешь себя. Важно понять: ты сильный? Слабый? Трус? После того, как становится ясно, кто есть кто -- на самом деле становится легче.

 

А если сила не тратится и для нее нет выхода, то просто дуреешь. В голову лезут самые идиотские мысли. Во-всяком случае, у меня. Когда пришел в спорт, эта проблема исчезла. Глядя на других парней понимаю, что у них то же. Сил в спорте тратится столько, что тело через некоторое время отделяется от тебя. Становится независимым от твоей личности и сознания, примерно, как домашнее животное. За ним ухаживаешь, как за собакой. Неохота, а надо. Кормишь, поишь, укладываешь спать, выводишь на улицу... Все это не потому, что тебе хочется, а потому что твоему телу надо.

 

Вспоминаю все, что должен завтра сделать, весь свой обычный ритуал действий и воображения.  Все то, что мы обсуждали с Маратом во время подготовки к завтрашним соревнованиям. Осторожно касаюсь, ощупывая, как больной зуб язык, не болит? Могу? Или невозможно? Осторожно, без особых подробностей, эмоционально не вкладываясь, медленно прокручиваю в голове всю программу и веса. И через некоторое время, потихоньку, вдруг проступает радость при мысли о завтрашнем дне. Внутренне расправляюсь, как выздоравливающий после болезни, ощущая веру в будущее и себя.

 

Иду на кухню и жарю себе яичницу. Слышу, что домой пришла сестра, жарю на всякий случай еще 2 яйца для нее. Мы долго болтаем с ней, сидя на кухне за чаем. Обсуждаем прибавку ее зарплату, кто что в ее отделе сказал по этому поводу. Вырабатываем новую стратегию поведения с  Петухом. То  есть, решаем, что, может быть  нужно попробовать сходить к директору и попросить, чтобы  лабораторную принял у меня кто-нибудь другой. В качестве запасного  варианта, если совсем ничего не получится, Элла предлагает переход в другой технарь, попроще -- и Бог с ним с деньгами! В крайнем случае, возьмем кредит. Ее зарплата позволяет. К тому же, спасибо, папа напомнил, можно будет сдавать гараж. Это тоже деньги.

 

Дожидаясь мамы, у которой  сегодня фуршет по поводу открытия выставки, успеваем обсудить все на свете. Спать я иду успокоенный. Мне вновь понятно, как устроен мир вокруг меня. Дао засыпают у меня на груди, скрутившись в общий черно-белый шар, синхронно поуркивая. Поглаживая их, я чувствую, что улыбаюсь. Так и засыпаю, с улыбкой, не сомневаясь в том, что все будет в моей и нашей жизни хорошо. Не может  быть, не должно быть – не бывает, чтобы было только плохо!

 

Катя мне больше не звонит.

 

Соревнования

 

Когда я считаю, что полностью готов к соревнованиям, то почему-то начинаю заранее очень сильно нервничать, успокаиваясь лишь во сне. Но просыпаюсь все равно взвинченный. В еще полусонном состоянии, ощущаю, что пульс бьется  в 2 раза сильнее, чем в обычный день. О том, чтобы поесть, не идет даже речи. Сразу вырвет. Хорошо бы не вырвало без еды. Настолько я знаю, подобные ощущения переживают абсолютно все, независимо от уровня, спортсмены. Во всяком случае, российские. Начинаю вяло собираться, естественно, тут же, сразу начиная чуть-чуть подпотевать.  В это время просыпается мама. Мама реагирует на мои соревнования, как на отправку на фронт или,  в лучшем случае, на службу в армию. Что добавляет  в ситуацию, и так искрящуюся напряжением, еще больше вспыхивающих звездочек.

 

Она говорит мне (лицо при этом выглядит так, как будто завтра я умру -уж послезавтра точно):

 

-- Когда вернешься?

 

Произносится это с таким состраданием, как будто они разговаривает со щенком, избитым, голодным, никому не нужным, скулящим  под грязным забором. Я сокрушенно - злобно качаю головой:

 

-- Не знаю... К вечеру буду.

 

Мама понимает, что ничем помочь не может, ложится  в постель и засыпает. Я рад, потому что больше всего хочу, чтобы сейчас на меня никто не обращал внимания. А вот вечером, совсем другое дело. Придя домой вечером, я смогу развлекать свою семью веселыми историями о том, что происходило на соревнованиях, смешить рассказами о себе и как именно и кто на этот раз опростоволосился, но это потом. Когда все уже закончится.

 

Собравшись и перепроверив на три раза, не забыл ли чего, выхожу из дома. Как правило, на улице мне становится немного легче, потому что, наконец-то, уходят все мысли. Прошагав 15 минут до нашего клуба, где в этот раз проходят соревнования, примерно в том же настроении, в каком восходят на эшафот, открываю двери. Не смотря ни на какие свои мрачные мысли и тяжелые ощущение, какие бы ни были у меня в жизни тяжелые события, понимаю, что ни за что в жизни не соглашусь пропустить соревнования. Это –оя настоящая жизнь. Во время соревнований я чувствую себя абсолютно живым, чувствую, что живу в полную силу. Понятно, что еще очень важно в каком зале проходят  соревнования.

 

Хороший зал для меня начинается с туалета, а уровень комфорта определяется наличием  душа. Хорошо, когда они находятся рядом. Но главное, чтобы вообще были! В городе- герое Искитиме, где мы часто выступаем,  очень чистый ухоженный туалет. Утром в день соревнований. Но главная печаль не в этом: там стоит целых 2 унитаза и ни одной перегородки. Видимо строители решили что спортсмены – парни  неприхотливые, любят поговорить и пообщаться даже в таких интимных местах. И там действительно создана полная возможность для тесного общения.! Причем, не только с теми, кто пользуется рядом, но и с теми, кто заходит  просто помыть руки в соседний предбанник, потому что шпингалетов, само собой, нет. А дверь, в отличие от близко стоящего соседнего унитаза, очень далеко и все время открывается. Уже хорошо, что в Искитимском дворце спорта в туалете нет дырки в полу. Такое ведь  тоже бывает. Поездив по очень большой Новосибирской области, встречал в спортивных залах такое не раз, и не два.

 

Так что когда мы выступаем в Искитиме, мы обязательно  выставляем дозорного и ходим в туалет исключительно парами: один сторожит дверь, другой пользуется туалетом. Ну ии само с собой, с  собственной туалетной бумагой. Искитимцы, наблюдая это,  покровительственно над нами  похохатывают. И в глазах у них легко читается насмешка над зажравшимися столичными козлами. Они-то, ясно дело,  радуются уже тому, что туалет вообще есть, что он находится в теплом помещении -- но понятно дело, сильные искитимские мужики и без этого барства легко обошлись бы. Что не мешает им, как я понимаю, войдя в зал и бросив взгляд на двери в раздевалку, пользоваться имеющимися удобствами безудержно и на всю катушку. Душ шумит так, что слышно от входной двери.

 

 

Так как я слегка опоздал, в зале собрались все. Молодые и старые, плохие и хорошие, тренеры и штангисты, судьи и зрители. Захожу и здороваюсь. Нахожу своего тренера,   который тоже взвинчен и нервничает, но меньше, конечно,.чем я.Спрашиваю, что делать.

 

--Переодевайся, взвешивайся. Сейчас колхоз завешает своих,  и пойдем мы, -- говорит он мне.

 

Колхоз -- это ребята приехавшик к нам в зал из районов:  Маслянино, Бердска и, само собой, Искитима. Между прочим, искитимцы, очень сильные штангисты.

 

В раздевалке, в которую я захожу чуть позже, вижу самых разных, по степени оголенности, людей. Кто из них в куртке,  но кто-то и без трусов. Некоторые  натягивают борцовки, а кто-то уже зашнуровывает штангетки.  Делать в другой последовательности считается плохой приметой. Закрывая за собой двери, здороваюсь опять. На самом деле, находящиеся в зале и в раздевалке относятся к 2-м, совершенно разным группам.

 

Одни почти что спят. Другие настолько взвинчены, что со стороны кажется, ждать от них можно  только обмороков. В подобном состоянии и мне приходилось пару раз переживать очень странное ощущение. Что-то вроде выхода за пределы тела, когда на самом деле видишь себя и других со стороны, а себя ощущаешь почти что привидением. Звучит мистически,  но это на самом деле так. Хотя и нисколько не реже, бывает что весь день соревнований остаюсь спокойным,  как мамонт. В полусонном состоянии разминаешься, выступаешь, а потом вдруг -- бах! --  уже награждение, где стоишь, глупо улыбаясь.

 

Раздеваюсь до трусов. Почему-то именно сегодня я надел ярко- розовые  с голубыми обнимающимися мишками, у которых зеленые банты на шеях. Захожу в комнату взвешивания. Там еще 15 человек, в еще более  ярких трусах, переминаются с ноги на ногу. Мода на красочное яркое белье у мужчин, подкралась незаметно, констатирую я про себя, несколько удивленный. В прошлые соревнования все выступающие были в плавках и боксерах суровых мужских цветов: черных, серых, зеленых и синих. Максимум с полосками на боках. Занимаю очередь за последним. Незаметно рассматриваю и про себя оцениваю параметры штангистов. Как всегда, почему-то кажется, что я здесь самый худой. Из доверительных разговоров после соревнований в нашей раздевалке, точно знаю, что им кажется так же. Встаю на весы, они показывают на килограмм меньше, всего 104,чем мне бы хотелось. Накануне было 107. Но из-за того, что сильно нервничал, вес ушел. Сказал бы мне кто раньше, что можно сидеть, нервничать и от этого худеть на 2 килограмма за день, ответил бы с полной уверенностью в своей правоте, что это вранье. Это еще благо, что у меня абсолютка и взвешивание особой роли не играет. Можно весить как 150 килограммов, так и 105.

 

Подходит тренер и сокрушенно качает головой, понимая, что вес сгорел. Но я-то до сих пор не понимаю, и какая разница? Нет и нет. Сила-то одна и та же, никуда не делась. И для нее 2 кг моего веса, уж точно, никакого значения не имеют.

 

Спустя 10 минут мне идти на разминку. Перед этим надо переодеться в раздевалке, где к этому времени, воздух наполнен  непередаваемым запахом капсикама, пота и магнезии. Раскладываю бинты, ремень, лейкопластырь, нашатырь, капсикам, запасную майку и начинаю мазаться. Подбегает Марат и начинает мазать меня сам. Как обычно, от этого сильнее нервничаю, потому что, по опыту знаю, он всегда перебарщивает. Мажет как себя. Мне нужно намного меньше, я и так очень горячий. Но вроде бы, все проходит нормально. Выхожу на разминку.  Начинаю с 20 килограммового грифа и затем перехожу к 100 килограммовой штанге.

 

Эти 15 минут, пожалуй, самые насыщенные за весь день. Каждая секунда переживается полно и со всем вниманием. Нужно не растратить силы, не остыть, вовремя обмотаться бинтами, а потом вовремя их размотать, потому что сидеть в бинтах нельзя, в бинтах можно только поднимать. Конечно, находятся дебилы, которые все делают в бинтах, но артрозы в будущем им тоже гарантированы.

 

Вот они, те самые 2 минуты ожидания, которые остаются до момента, когда на помост нужно будет выходить мне. По степени насыщенности, они жестко переигрывают остальные 13.  Кажется, что спортсмен, после которого наступит моя очередь выступать, находится там час. И вот в динамиках звучит сакраментальная фраза:

 

--Гуляев готовится!

 

Внутри, как будто, разрывается граната. Ощущение собственного веса напрочь исчезает, остается только контроль з а собственным маршрутом до соревновательного помоста. В висках стучит ровно две мысли: я смогу и не думай! Потому что когда думаешь, горишь, а после этого -- 100% --  ничего не получится. Думать надо за 2 недели до соревнований, а сейчас --  будь что будет!

 

Еще перед этими первыми подходами я всегда прокручиваю для кого все это делаю. Для сестры с мамой, которым нужны деньги, которые я смогу заработать, если добьюсь того, что смогу побеждать на серьезных соревнованиях. Ради Марата Романовича, который возлагает на меня большие надежды, и нам всем в зале его очень жалко, потому что ему приходится к нам далеко ездить, пусть даже многие в нашем зале живут еще дальше. Для самого себя, потому что это мой выбор  жизни и  будущего, который я выбрал для себя сам.

 

Это первый подход, их еще 2  в рывке,  и 3 в толчке. Перед каждым из которых разминка.. Но первый в рывке самый трудный. Здесь нужно победить нервозность, по опыту я знаю, дальше будет легче.

 

Дохожу до помоста, затягиваю туже бинты, мажу руки магнезией. Тренер позади меня, стараясь разозлить и поднять мой спортивный дух, дополнительно разминает мои уши. Про себя я думаю, куда уж больше? --  но молчу. Замечаю, что все сидящие в зале начинают смотреть на меня. Тренеры, судьи, зрители, мои одноклубники, друзья и не только неотрывно смотрят только на меня. А я наоборот, ни на кого не обращаю внимания  в это время. Все мои устремления, мысли и ощущения только о штанге. Подхожу к ней и беру своим самым широким хватом -- это рывок, в котором я вынужден браться шире всех, потому что у меня самые длинные среди наших штангистов руки -- ставлю ноги, выгибаю спину. Со стороны кажется, что я совершенно поглощен этим занятием, но на самом деле, я жду, когда в голове у меня установится совершенно стерильное --  бессмысленное, бесчувственное и безвоздушное состояние. Я знаю, что только в этом состоянии могу вырвать вес, и  только в этом состоянии начну его рвать. В это время в  зале наступает полная тишина. Кажется, что никто не чихает, не двигается, не говорит ни слова -- из живых я один. И тут в голове, как в бегущей строке, вдруг очень быстро пролетает одно-единственное яркое ощущение:  да!

 

Я начинаю движение со штангой. До этого казалось, что еще сильнее замереть зал не может, но он все-таки замирает. Я слышу только звон штанги и собственный сдавленный крик. Еще секунда и я уже сижу со штангой на вытянутых руках. Если до сих пор было очень тихо, то теперь становится уж очень громко. Все, у кого есть рот и кто может говорить, начинают орать одну фразу :Держи! Держи! Держи! Как будто без их слов, я не знаю что делать.. В голове возникает еще одна бегущая строка, только на этот  раз звучит очень тихо, почти шепотом --  да... Кажется...

 

И я встаю с победным ревом. Звучит сигнал, что вес засчитан. Сигнал похож на гудок камаза. Тут же звучит команда судьи: Апс! Что в полном произнесении и без сокращении  означает: Опусти!

 

.Штанга падает с размаху вниз на резиновый помост, слегка подлетая. Но я уже не обращаю внимания ни на кого, кроме тренера. Он встречает меня двумя фразами:

 

--Хорошо, хорошо! Но надо пожестче! 

 

Моя цель на этих соревнованиях взять 120. Ожидая следующего подхода, разматываю бинты, закрываю глаза и дышу, как можно сильнее ртом. Тренер бежит заказывать следующий вес.

 

И все повторяется. Со слов: Гуляев, готовиться! Только нервов тратится уже гораздо меньше. Этот подход мне не покоряется. Видно, слишком обрадовался и расслабился. Выхожу к тренеру, который пытается мне что-то объяснять, злой как никогда в жизни. Когда его тирада заканчивается, он, наконец, задает самый важный и самый спокойный вопрос:

 

--На третий сколько закажем?

 

Я говорю:

 

--120.

 

Он переспрашивает:

 

--Точно?

 

Я твердо отвечаю:

 

-Да.

 

Логики в этом нет, но я чувствую, что так надо. Проходят следующие тягучие 3 минуты, и когда я уже начинаю бояться, что остыл, наконец-то, звучит коронная фраза нашего судьи Мелкина:

 

 --Гуляев, готовиться.

 

Все по новой: бинты, магнезия. Только на это раз, меня как будто спускают с цепи. Я практически бегу к помосту. На это раз бегущая строка задерживается, я жду секунд 15. Мне кажется, что я поседею, пока ее дождусь. Но вот, наконец-то... Крики моих одноклубников сливаются в один вопль:

 

--Держи-и-и-и-и-и-и!

 

Встаю, снова реву, про себя успеваю подумать за те доли секунды с сарказмом, нет, блин сейчас брошу..! Ожидая команды, держу штангу необходимые 10 секунд, почему-то в этот раз судья говорит  вполне осмысленно и полноценно:

 

--Опусти!

 

На это раз меня встречают небольшой толпой. Разные люди хлопают мне по взмокшей спине и для меня  звучат самые приятные слова тренера:

 

--Молодец, показал характер!

 

Затем 15 минут перерыва на холодной лавке в вестибюле, во время которого я слушаю хлопки, рычание и вопли, более сильных, чем я сам, спортсменов.

 

Перед следующим упражнением, уже не рывком, а толчком штанги, переодеваю майку. Все остальное, от разминки до самого выступления, проходит уже гораздо спокойнее.  Если в рывке накал страстей приходится на первый подход, то в толчке акцент падает на второй.  Когда подходит моя очередь, судья, видимо, притомившийся, как и все мы, от переживаний, вновь меняет текст:

 

-- Следующий Гуляев!

 

Штанга забрасывается на грудь, после чего встаю я довольно легко. Рывок я люблю больше, потому что он быстрый, и я от не него устаю, во всяком случае, морально. В толчке для меня все наоборот. Встаю с груди, толкаю «в потолочек», как всегда кричит мне тренер. Штанга падает,  и взяв вес, я ухожу с помоста. Так, как все было слишком, неправдоподобно легко для 140 взятых килограммов, то я начинаю немножко нервничать. А потом еще, и еще... Костерок моей нервозности начинает все больше разгораться.

 

Второй подход у меня  145 килограммов.  Нервы разгорелись настолько, что взять это вес не в пример тяжелее. Вот она, главная моя проблема. Перед 3- м подходом у меня совсем не остается сил.  В ход идет приберегаемый именно для таких моментов нашатырь, чтобы хоть как-то взбодриться. Он совершенно не помогает в этот раз. Прошу тренера побольнее надрать мне уши, чтобы хоть как-то придти в чувство и почувствовать прилив сил и злости. Тренер понимает задание хорошо и выполняет тоже, зля не на шутку. Я буквально выбегаю из его рук к штанге, чтобы только избавиться от боли, Перестав что бы то ни было слышать и чувствовать, будь то боль или голоса. Последняя фраза долетающая до моего сознания, это вопль Димы,  моего одноклубника.  Полная ярости и ненависти, правда, непонятно на кого, на меня, на штангу или вообще на весь свет:

 

--Давай жестко! Ё.-ё....  

 

Бегущей строки внутри себя при этом упражнении мне ждать не приходится, здесь важна именно сила. Выгнувшись, как засохший лист дерева в сторону потолка, начинаю движение. Через долю секунду следующая проблема: мне очень тяжело вставать с груди. Я понимаю, что шансов на то, что я смогу встать, примерно половина на половину. Чтобы хоть как-то помочь организму, начинаю рычать. Зал тоже взрывается приказами. Из 10 ртов ко мне летит один приказ: Вста-а-ал!

 

Я слышу, как Марат коротко частит: Встал! Встал! Встал! У Димы то же слово звучит , вперемешку с непроговариваемыми им матами, которые им не произносятся, но которые -- это слышно --  готовы у него ежесекундно вырваться. Но понимаю все это я только спустя 2 часа после соревнования, когда начинаю вспоминать все происходившее.

 

А туту, я поднимаюсь со штангой предельно медленно, со скоростью бешеной черепахи.

Наконец, стою. Штанга у меня на груди. Это громко сказано, она почти на горле и давит на все и самые жизненно важные органы: сонную артерию, гортань, яремную вену... Прокручивая в голове (на самом деле, конечно, не прокручиваю, это мелькает  мгновенно), что чем больше стою, тем меньше шансов толкнуть и начинаю толкать. В голове, за три доли секунды одно и тоже слово произносится кем-то много сотен раз: давай, давай, давай, давай, давай, давай! -- пока я выталкиваю -- есть! 150!

 

Звучит крик судьи:

 

--Опустить!

 

Я с облегчением,  которое, уверен, было у атланта, когда он передал  землю, которую  держал всю жизнь, безвоздушному пространству,  бросаю штангу. Поскольку все видели и даже слышали мои страдания, мне начинают безумно хлопать. Хотя после меня спортсмены будут поднимать не меньше, чем на 30 килограммов больше, причем, так сильно не страдая, мне, как почти всегда, аплодисментов достается больше других. Не знаю, почему: то ли я так страшно на вид поднимаю, то ли в зале присутствует больше моих друзей?

 

Когда я выхожу с помоста, меня не встречает даже тренер. Перенервничав за день, он прямиком направляется улицу курить. Я его хорошо понимаю. Сам бы покурил, если бы  не бросил в 4-м классе. В то время  у меня был кругленьки животик и один очень худой, высокий и с вожделенными в тот момент кубиками на животе, старшеклассник, задвинул мне мысль: кури, похудеешь, вот кубики и появятся. Ох, как же я тогда табачил, причем, всякую дешевку и гадость. Но очень скоро бросил, потому что кубики так и не появились, а вот бегать быстро мне стало трудно.

 

Дальше в соревнование вступают наши асы. Те, кто поднимает больше меня на 30-40 килограммов. Мне все безразлично. Иногда выхожу и смотрю, иногда лежу, совершенно счастливый на лавке, моргая в пространство. Счастлив я по многим причинам. Во-первых,  поднял, что хотел. Во-вторых, наконец-то все кончилось, начинается целый месяц спокойных, самых любимых мной,  тренировок.  Мимолетно мелькает воспоминание о Кате, но у меня к ней нет никаких чувств. Скорее, возникает удивление, с какой стати я так сильно из-за нее переживал?  Разве это может быть важно?

 

Потом, 10 минутная дележка впечатлениями с выступившими. Мы ржем, вспоминаем  что-то смешное, что на самих соревнованиях совершенно никого не смешило. Кто-то жалуется на порванные бинты и штангетки, на соревнованиях всю жизнь что-то рвется, кто-то жалуется на мозоли...

 

И вот нас зовут на награждение. Все присутствующим тренерам оказывают честь и дают возможность наградить спортсменов. Фото, улыбки, раздача призов и дипломов - в общем, счастливая суета. Я получаю свой диплом за 2 место, и честное слово, хотя это --  не  ставшее для меня уже привычным первое -- я очень рад. Жму теплую лапу тяжа из Искитима. Артем старше меня на 5 лет, весит на 10 килограммов больше и увлекается, как я знаю, большим силовым экстримом, чем штангой. Вполне возможно, если бы не последние 2 дня... Впрочем, не факт, далеко не факт, что мои переживания сыграли какую-то особую роль. В любом случае, жизнь есть жизнь и в ней всегда будут какие-то проблемы. Вранье петуха и вранье Кати, меня сейчас совершенно не волнуют.  Главное, что смог сделать то, сто хотел. Я не сломался.

 

А дальше толпа из 150 человек ломится на 2 этаж в раздевалки, где они просто физически не могут уместиться. Все хотят как можно быстрее, переодеться, принять душ и уехать домой. Многим  ехать домой очень и очень далеко.

 

С ребятами из клуба, мы ждем, когда все разъедутся, чтобы спокойно собраться домой. После всех заходим в родную, в это день максимально загаженную раздевалку и тихо переодеваемся в почти что домашней обстановке.

 

Амин, мой друг, маленький казах 17 лет, выступающий в легкой весовой категории,  выступивший на соревнованиях в полсилы и только для проформы, благо он уже трекратный чемпион России и Европы среди молодых, отзывает меня в сторону, чтобы поговорить. Вид у него при этом грустный. Он произносит:

 

--Я уезжаю… Хотел тебе рассказать...У меня большие проблемы дома (я знаю, что в Казахстане живут все его родные, мать, отец, брат, сестра, которым он ежемесячно перечисляет деньги). У брата проблемы... Объяснять не буду, все равно изменить ничего нельзя. Ему очень нужна помощь, просит много денег, а у мня сейчас нет…

 

Не понимая до конца, о чем он говорит и находясь в бодром состоянии, пытаюсь внимательно его слушать, но получается у меня это плохо, слишком шумят вокруг нас остальные. Отходим еще дальше, после чего я с искренним удивлением спрашиваю Амина:

 

--Неужели у тебя нет денег?

 

Я точно знаю, что Амин, выиграв  только что Европу, должен был получить неплохие деньги. Этих денег вполне могло бы хватить на покупку хорошей машины. Так, как машину он не купил, то деньги у него должны остаться.

 

Он отворачивается, морщась, и очень тихо произносит:

 

--Не хотел тебе говорить, но за Европу мне не заплатили ни копейки... Сослались на кризис и трудности.

 

В негодовании, начинаю брызгать слюной и бормотать ругательства. Он хлопает меня по плечу, пытаясь успокоить и уговаривает:

 

--Да ладно, чего уж тут... Нет так нет. Я смирился, и ты смирись.

 

Я смириться не могу, но замолкаю, Не понимаю, чем могу ему помочь. Денег у меня точно нет, и он об этом знает.

 

Он продолжает:

 

--Благо, дядька у меня в Алма -Аты живет,  предложил работу, нетяжелую и деньги можно быстро поднять.... В общем, я завтра уезжаю. Говорить никому ничего не буду. Даже Марату, хотя он сильно расстроится. Ты ему потом скажи, позже, сам.

 

В том же взбудораженном состоянии, не в силах поверить в то, что он сделает то, что говорит, бессмысленно киваю головой.

 

--Завтра у меня с утра поезд. Я пойду в общежитие сейчас собираться. Решил сказать только тебе. Разочаровали они меня сильно. Не хочу даже видеть больше никого. Я не злюсь. Просто больше мне ничего здесь делать не хочется. Спорт наверное брошу. На нас делают деньги все, а нам никто ничего не должен. Даже форма для выступлений за собственный счет, даже поездки на соревнования – за все я платил сам. Надоело. Пусть теперь  делают деньги на химиках: а я  должен помогать семье.    

 

Мы обнимаемся, и я все так же не могу поверить, в то, что происходящее  реально.

 

--Возможность будет, набери... Расскажи, как устроишься, -- прошу я.

 

Он кивает мне, грустно улыбается и уходит. Смотрю вслед, не в силах отвести взгляда. Потом поворачиваюсь, и медленно иду к раздевалке.

 

Я знаю, что случившееся с ним, постоянно происходит со множеством других спортсменов. Их обманывают и кидают. Недоплачивают и отправляют на свалку, как только, считают, что они не нужны, потому что на них нельзя сделать больше денег. Я все это знаю. Но, как и Амину, честно говоря, мне на этих людей, наплевать. Потому что здесь всего два выхода. Озлобиться и продолжать пахать или озлобиться и все бросить. Но мне и Амину не подходит ни один из них. Тратить силы на злобу для штангиста -- на уровне инстинкта -- полнейшая глупость и непозволительная роскошь. Потому что может не хватить сил на то, чтобы потом взять вес и стать первым. А это, что бы кто не говорил,  для нас самое главное.

 

Амин очень похож на меня. Мы оба знаем, что взять вес -- это не только поднять его над головой,  на соревновательном помосте.  Иногда взять вес, это просто снять его с другого-- брата, мамы, сестры. Мы знаем, что ни одна победа не стоит того, чтобы из-за нее страдали родные к нам люди. Ни одна! Таких побед у нас нет и не будет.

 

Иногда, когда начинаешь говорить с кем-нибудь из парней, приходится слышать, что больше всего не хотят, боятся почувствовать себя, все крысой, загнанной в угол. Чуть ли  не каждый хочет обязательно иметь простой и легкий выход из обстоятельств собственной жизни.  А лучше бы -- два, три, четыре, пять –в общем, много.

 

Только я с этим не согласен. Крысе, загнанной в угол, жить проще, чем той, что выбирает, сомневается, лихорадочно подсчитывает убытки и прибыли каждого варианта. При множестве открытых дорог, понять, какая именно твоя, на самом деле, очень трудно. Когда имеется один-единственный вариант пути -- идти легко. Шагаешь да шагаешь. Не строишь планов, не мечтаешь, не питаешь иллюзий… Все просто: победа, поражение и ежедневная работа.  

 

Надо, берешь лопату и кидаешь снег. Надо, приходишь на тренировку и таскаешь железо. Надо, бросаешь это все, потому что надо помогать брату. Когда в жизни все происходит по необходимости, потому что по-другому произойти не может, по-другому  нельзя – вот такая жизнь мне на самом деле нравится.  Нет сомнений,  нет угрызений, нет потерь сил и времени из-за поиска других решений, в которых почти требуется предать, заставить платить за себя других.  

 

Есть только цель, есть только работа, есть только движение вперед. Движение, неотвратимое и неостановимое, как катящийся с горы камень; как сметающая все со своего пути лавина; как взятый, удержанный над головой  и потом, сброшенный вниз тяжелоатлетом вес. Наверное, так же  было на войне. 2 моих прадеда дошли до Берлина. А  прабабушка вывела 3 своих детей, и мою бабушку – из подожженной немцами деревни  и несколько дней шла по смоленскому лесу: с одной стороны немцы, с другой стороны партизаны, с 3 третьей –наступающие войска своих. Но дошла. Дойду и я.

 

Замечаю лица парней, выглядывающих из раздевалки. Наверное, потеряли меня, удивляются, куда исчез, ведь давно пора собирать вещи, закрывать зал, идти домой. Невольно ускоряю шаг. За оставшийся кусочек вечер еще нужно успеть  отдохнуть и отоспаться. Перед этим поболтать с сестрой и мамой за вкусным ужином, который наверняка уже приготовлен. Дома меня ждет чай, торт и расспросы на кухне. А наши кошки, как обычно, будут валяться в блаженной истоме у нас всех под ногами, поглядывая  снизу вверх, не нужна ли нам, хозяевам, срочная психологическая  помощь.

 

А утром новый  день. С утра – техникум, вечером -- тренировка. Я не отступлю.  За спиной у меня мама и сестра. Надеяться им не на кого. Значит, мне отступать некуда. Мне -- нельзя.

 

 

...ТЯЖ

 

Спортивная повесть

 

Обычный день

 

На самом деле мне 15. На вид дают 23. Внутренне себя я чувствую на свои 15 и удивляюсь тому, что выгляжу так взросло. Но именно столько лет мне дают самые разные категории людей: тренеры и спортсмены, преподаватели в технаре, девушки, взрослые женщины и мужчины, те же 23-летние парни. Мои сверстники на эту тему молчат, но косвенно дают понять, что я их старше. Я к этому привык и мне это нравится. Хотя и понимаю, что пока очень далек от того, к чему стремлюсь и чего мне хочется. Одеваюсь я дорого, хотя и спортивно, и достичь этого, между прочим, мне было трудно. А по достижении стало понятно, что не нужно. Как и всегда, оказалось, что пока этого нет, ты этого хочешь. А когда появилось, то ты это не ценишь. Но настоящий «адидас» остается настоящим «адидасом», как бы ты сам равнодушно к нему не относился

 

Поеживаясь от ветра, я стоял на автобусной остановке «Студенческая», и попеременно переводил взгляд то налево, то направо, решая, что выбрать. По прихоти судьбы налево находился родной дом, а направо -- мое вроде как суперпрестижное, как говорят мне все, кто узнает куда я поступил после 9 класса, учебное заведение, техникум «Связи». Идти учиться, хоть убей, не хотелось, хотя причины для этого были отнюдь не общепринятые и банальные. Возможность пойти домой, где можно было поесть и отдохнуть, для того, чтобы потом как следует потренироваться и пообщаться с людьми, которые мне интересны, боролась с необходимостью  получения нужной профессии и хорошего образования. Хотя с самого первого дня поступления в техникум мне сразу же стало ясно, что работать по специальности я не смогу и не буду. А полученные мной в школе четверки по геометрии и алгебре казались все более и более сомнительными. Как и тройки по русскому и литературе.

 

Думать о том, почему никто в школе даже не догадывался о том, что я был 100% гуманитарием, мне не хотелось. В основном, потому что было и так ясно. По-бабски завидуя моей матери искусствоведу, русачка, ставя трояки мне, сводила счеты с ней. Как выяснилось, успешнее, чем ей могло показаться тогда, когда она была вынуждена после моей сдачи ЕГЕ по русскому на 5, исправить в моем аттестате трояк на четверку. Четверки и пятерки по истории и  обществоведению, которые я стабильно получал все годы обучения, ничего не значили ни для преподов, ни для меня, потому что в нашей школе их имели все, кроме совсем уж безнадежных дебилов.

 

В отсутствии проблем по математике и физике опять же была виновата мама. Помня о собственных мучениях в школе из-за точных наук, она, начиная с пятого класса, на все праздники носила математичке и физичке коробки  конфет. В результате, все непонятные темы мне объясняли, если было нужно, по 2 -3 раза, и я прилично успевал. Когда я сказал маме о том, что это именно она виновата в моем неправильном выборе будущей специальности, то она не слишком  удивилась. Со вздохом ответив, что такова уж ее судьба всех матери: быть в ответе перед детьми за любое несовершенство в мире, в том числе и свое собственное. А потом объяснила, что таскать конфеты русачке и литераторше ей просто в голову не приходило. Все-таки, пусть иногда, но она мои изложения  и диктанты читала, и считала, что они вполне достойны  приличных оценок. Но, конечно, жаль, что она этого раньше не поняла, раз от конфет так много в моей жизни зависело. А потом добавила, что о конфетах математичке все равно нисколько не жалеет, потому что хотя бы один человек в нашей семье не ненавидит школу.  Это правда: мне в школе было весело. Я даже когда болел, старался уроки не пропускать.

 

Но технарь от школы в этом смысле сильно отличался. В нем меня ожидали нервотрепка, скука и полное отсутствие тем для общения с одногруппниками. Большая часть из которых были из окрестных деревень и колхозов и говорить могли только на 3 темы: выпивка, опохмел и телки. Причем на все три -- совершенно неинтересно.

 

Вздохнув, я решительно повернул направо. Напомнив себе, что более-менее успешное окончание техникума гарантирует мне 100% поступление в институт. Причем, сразу на второй, а при удаче, даже на 3-й курс, что после 3-х месяцев обучения в моем ССУЗе, казалось мне оч-чень большой морковкой! А представить себя без высшего образования я не могу. Для всех моих родственников  добровольный отказ от получения «вышки» -- это гарантированный шок и большое жизненное несчастье. Что-то вроде искреннего и принародного признания на площади: люди добрые, дурак есть и дураком буду, потому что о том, что дурак на самом деле, даже не догадываюсь. Не то, чтобы для них высшее образование было само по себе очень важно, хотя, конечно, все  они его имеют, но как любит говорить моя старшая сестра, у которой целых 2 диплома об окончании ВУЗа, полученных параллельно при обучении : есть вещи, которые нужно просто тупо сделать. Это правильно расставляет приоритеты и экономит потом силы приобщении при общении. Придурков в жизни много и надо уметь ставить их на место. Иногда для этого достаточно только диплома.

 

При этом, все мои родные, как правило, одобрительно, как болванчики, в такт ее словам кивают. Вообще-то пару лет назад я при таких разговорах не молчал, тут же кидаясь доказывать, что масса людей и без высшего образования зарабатывает кучу бабок, и живет при этом неплохо. Взять хотя бы моего тренера по пауэр-лифтингу Славу. Спустя полгода, когда он исчез, предварительно собрав деньги за годичный абонемент со всех парней-старшеклассников,  мне эти мои слова припомнили.

 

В нашей семье надо всегда вести себя,  как при допросе в американской полиции, помня, что все сказанное будет обязательно использовано против тебя. Но так, как использовано против тебя будет только дома, в нашем семейном клубе  на кухне, где тебе объяснят, почему ты дурак, но тут же помогут реальным  дураком не оказаться, а если  надо, так еще и научат, как очень-очень умным выглядеть –  то я все равно говорю дома все, что на самом деле думаю. Тем более, что моей памяти и способностей, как многократно доказала практика, не хватает, чтобы противостоять памяти и уму сестры и мамы. Не стоит и пытаться.

 

Слава в нашей школе появился, когда я учился в 8 классе. Ему было 28 лет. Выглядел он, как настоящий качок, и как теперь я понимаю, не только за счет протеина, который он  жрал тоннами. Инсулин-то он точно колол, потому, как совал в рот сладкое каждые час-полтора. Прямо таки, как маленький ребенок. И все время врал про свои спортивные успехи. Но  мне он все равно до сих пор нравится.

 

Организовав у нас в школе тренажерный зал, он учил нас тренироваться, качаться и жить. Именно Слава объяснил мне, что в людях нет ничего особенного и встретить героя, гения  или просто умного челов5ка  просто так на улице или в школе практически невозможно. Основной массе все до фени, лишь бы пиво было. Но больше всего я благодарен ему за то, что рядом с ним научился обращать внимание на одежду и внешний вид. Между прочим, за три месяца его работы у нас в школе, я ни разу не увидел его в одной и той же майке или штанах.

 

Слава показал мне, что жить можно в самых разных состояниях: можно быть сволочью и при этом совершенно счастливым человеком. А то, что 80% твоих знакомых будут за это тебя ненавидеть, так ненавидеть тебя они будут все равно. Найдут за что. Хотя бы только за то, что сами чувствуют себя в этой жизни обделенными, а ведь так много, так долго, так старательно в своей жизни работают! А вот Слава получал удовольствие от жизни. Он делал то, что хотел. Кстати, то, чего не хотел --  тоже делал. Но при этом не притворялся и не делал вид, что ему это нравится. И подкупал меня таким своим отношением к жизни.

 

После безрезультатной, как всегда, борьбы за попадание в автобус со старушками (старушки непобедимы!), которые, не обращая внимания на очередь и пришедших раньше, расталкивая их локтями, коленями и сумками, первыми забрались в салон и заняли все сидячие места, я сумел  встать около заднего окна. По-крайней мере, в течение полутора часов езды до технаря, приток свежего воздуха и какой- никакой приличный вид на окрестности, мне был обеспечен. Привычно ломая себе голову над поиском причин, по которым старушек прямо таки припирает ехать по их неотложным старушечьим делам именно в часы пик -- с 9 до 9 утром, с 17 до 18 вечером, не раньше, не позже -- на этот раз, как оказалось, ломал ее не безрезультатно. Додумавшись до старушечьего инстинкта, выработанного ими еще в допенсионной жизни, заставляющего их вставать «на крыло» и напрягать икроножные мышцы ног  именно в это время. Почему-то это здорово подняло мне настроение, так что даже при виде знакомого корпуса техникума, обычного весь последний месяц упадка духа, я не испытал.

 

При входе в наш техникум посетитель сразу же натыкается на 3 колонны, между которыми всегда стоят студенты. Чего он не знает, так это того, что это не простые студенты, а входящие в группу особо раздолбаистых личностей, как называет их наше преподавательское руководство. Посещая технарь, я общаюсь в основном именно с ними, в силу того, что их  мысли,  единственных, выходят за пределы пьянок и учебы. Весь остальной контингент техникума представляет собой массу людей, мечты которой начинаются и заканчиваются лавкой с пивом после учебных занятий. За редким исключением, преподавательский состав нашего технаря из той же массы народа, что объясняет многие (а на мой взгляд, так почти все) технарские проблемы.

 

--Привет, атлет! Че, учиться начал? -- привычно бросает  мне Саня, увидевший меня первым. Саня, бердский  уроженец, полная мне противоположность во всем. Начиная с манеры одеваться (он носит только брюки и рубашку), и кончая внешним видом. Саня ужасающе худ. На фоне моих 105 его 45 килограммов смотрятся таки весьма контрастно. Головы остального костячка компании поворачиваются в нашу с Сашкой сторону.

 

Я лениво киваю:

 

-- Да вот... И отметиться тоже надо...

 

Дальше меня традиционно ждут одобрительные улыбки и рукопожатия, во время которых мысленно решаю: остаться с ними или не стоит? Друзей у меня среди них нет, но стоять возле колонны намного интереснее, чем идти искать свою группу по кабинетам, а потом сидеть со всеми в кабинете. По опыту я знаю, что, постояв 5 из 10 минут перемены, все члены костячка начнут постепенно расходиться, ворча на преподавателей, которые заставляют учиться и любимых девушек, которые заставляют их находиться рядом с ними на занятиях. Так что выбираю учебу и иду искать расписание, чтобы узнать, что у нас сегодня. Расписание в техникуме меняется каждую неделю, так что записывать его нет смысла, гораздо проще не смотреть, а позвонить и узнать у кого-нибудь из группы.

 

И по этой тоже причине, не опоздать на пару у меня получается редко. Стучусь в дверь и привычно спрашиваю:

 

--Извините за опоздание, можно войти?

 

Поразительное все-таки это чувство, когда на тебя, с удивлением, поворачивается 30 пар глаз вместе с парой преподавательских. Мгновение мы все тупо смотрим друг на друга. Буквально сразу же поднимается галдеж. Одногруппники оживленно, весело и с подковыркой спрашивают:

 

--Артур, неужто ты учиться пришел?

 

Преподаватель математики Ирина Ивановна Соколов, стрижка под мальчика, острый нос, маленькие глазки за маленькими же очками без оправы, слыша это, хитро улыбается и так же многозначительно произносит:

 

--Заходите, Гуляев. Ну, что? Опять пробка?

 

Мило улыбаясь, я отвечаю, усаживаясь за парту

 

--Не поверите, там такая авария! Страшно ехать...

 

Это один из моих стандартных ответов. В зависимости от настроения (моего и преподавательского) бывают варианты. Если препод в духе, можно и пошутить. Например. Кошка моей собаки съела мою тетрадку и пришлось вести ее поликлинику. Или проще. Не было ключей, сломался будильник, поэтому пришлось очень долго искать зонт и ждать сантехника. Я никогда не использую в качестве варианта свои настоящие проблемы. Говорить правду о том, что на самом деле важно, людям нельзя.  Не знаю, откуда, но знаю это точно.

 

--Ой, верю, верю, Гуляев..., -- машет рукой преподаватель, --  Садитесь..

 

Все это время меня пристально рассматривают все присутствующие в кабинете, включая модель железнодорожного светофора в углу с наглым красным глазом. Я прохожу и сажусь на свою четвертую парту среднего ряда. На эту парту, сколько бы я не пропустил, на каких бы соревнованиях и  как долго не был,  почему-то никто никогда не садится.  Достаю тетрадь, как обычно, для всех 3-х сегодняшних предметов: один в начале, другой в конце, третий посередине. Обнаруживаю, что забыл авторучку. Шепчу, это такой эвфемизм, на самом деле, меня слышат все:

 

-- Леха, есть ручка?

 

Леха, развернувшись ко мне вполоборота, не отводя взгляда от доски, бросает:

 

--Нет. Сам искал.

 

Слава богу, в нашем классе старостой Марина. У нее всегда много ручек. Не знаю, откуда берет и зачем носит, но хватает ее запасов на всю группу. Марина всегда на меня смотрит как на несчастного умалишенного или на сбитую машиной собаку -- жалеючи. И тише,  намного тише, чем шепчу я, она говорит, протягивая мне ручку:

 

--На, Гуляев!

 

Почему-то всегда розовую. Не понимаю почему. Сначала я думал, что просто потому другой нет. Но опыт показал, что авторучка другого цвета у нее есть всегда. Позже  решал, что авторучка розового цвета- для меня, потому что это так мило смотрится: бугай под два метра, ста килограммов с лишним, очень-очень коротко стриженный,  пишет в тетрадке маленькой розовой ручкой. Но, похоже, что это тоже неправильно. Так до сих пор и не знаю в чем причина.

 

И в этот момент в кабинет врывается, как танк на ножках, зав нашим отделением Кингисепп Светлана Петровна. Ее стоит описать. Ростом с сидячую собаку, стриженная под мальчика, чуть длиннее, чем стригусь я, немножко горбатая. Как правило, в белых сабо. Точно такие же выкинула моя бабушка на даче в позапрошлом году, а моя бабушка оч-чень бережливая. Светлана  Петровна до сих пор одевается в стиле 70-х. Любимая одежда: свитер с чем-то вроде юбочного комбинезона на лямках. В данном случае, красного и черного цвета. Вообще, она любит яркие цветовые сочетания. Помню, как-то она пришла в белом свитере и ярко голубой, вырви глаз юбке, но сабо были те же самыми. В районе шеи, если поднять взгляд чуть выше, всегда болтаются, подвешенные за веревочку, очки.

 

Начинается привычный разговор старосты и завотделением. Кого нет. Почему нет того, кого нет. Есть ли уважительные причины у тех, кого не, и откуда это известно. Староста, как может выгораживает отсутствующих. Вся остальная группа, вжимаясь в парты, старательно делает вид,  что усиленно что-то пишет и читает. Наталья Викторовна слывет у нас драконом, пожирающим по ночам младенцев и приносящим кровавые жертвы из заранее отобранных для этого студентов, вышестоящим учебным органам. Но самое главное, конечно, что она может запросто лишить стипендии и общаги, а для наших деревенских парней это очень важно. Перед тем, как уйти, как бы случайно, до того в упор якобы совсем не видя, вдруг замечает меня. Расплывается в злорадной улыбке. Следует фраза:

 

--Гуляев зайдешь ко мне, напишешь объяснительную насчет вчерашних последних пар.

 

Мило улыбаясь, годы жизни с родным отцом не прошли даром, я вежливо отвечаю:

 

--Как скажите. Приду обязательно.

 

Уже на выходе в дверях, она многозначительно бросает:

 

--Заходи- заходи, поговорим...

 

Группа с полным пониманием ситуации смотрит на меня: ой, попадет тебе, Артурка! Но мысленно мы рядом.

 

В группе меня все жалеют, значит, дай Бог, дадут списать на зачете. Про себя я думаю, что встреча с СП будет противной. Разнообразного калибра угрозы по поводу отчисления, которые звучит серьезно, но почему-то серьезно мной не воспринимаются. Мои обещания и объяснения, во время которых мне нужно будет обязательно, хотя бы пару раз, кинуть взгляд на стену, где висит ксерокопия моего диплома за первое место на городских студенческих соревнованиях, после которых нашу завотделением директор техникума поощрил премией. Отчего она чуть не сошла с ума от радости, по словам секретаря Алены Михайловны  директора с которым у меня хорошие отношения.

 

Через час 10 минут  пара заканчивается. Как нечастому посетителю нашего учебного заведения пересидеть это время мне нелегко. Тут же иду в кабинет к Светлане Петровне, чтобы сразу же решить  проблему.  К тому же, я не хочу, чтобы она могла подумать, что из-за страха перед объяснением, я оттягиваю посещение ее кабинета. Все происходит точно так, как я и предполагал. Но периодически бросаемые взгляды на стенку над ее головой свою роль выполняют. Через пару минут меня отпускают. Уф-ф. Нам было трудно, но мы смогли!

 

А дальше обед, когда технарь делится на 3 части. Те, кто едят в столовой. Те, кто ест в магазине. И те, кто не ест нигде, потому что экономит или нет денег. Что касается меня, то техникумовская столовка меня полностью устраивает ценами, величиной порций и качеством готовки. Очередь там метров  30. Так, как наш костяк в некотором роде привилегированный класс, то, потеснившись, нас пропускают вперед.

 

Еще одна пара учебных занятий, когда я даже умудряюсь что-то ответить у доски, понятно, с некоторой помощью своих одногруппников, заработав стандартную четверку. Как всегда, немного удивляющую меня, потому что в очередной раз напоминает, как же много нужно отсидеть учебных часов моим  однокашникам для того, чтобы выучить все то, что я, оказывается и так знаю. По-моему, то же самое повергает в шок моих техникумовских преподавателей. Не знаю, как они сами отвечают на этот вопрос.

 

Что касается меня, то каждый раз, после того, как отсижу полный день занятий в технаре, честно себе говорю, что если бы проводил в нем столько же времени каждый день, как все остальные,  то через неделю забыл бы даже собственное  имя. К концу занятий мне не хочется ничего, кроме как немедленно завалиться где-нибудь поспать. Но до этого нужно выдержать еще полтора часа в автобусе, если только не повезет (на что в часы пик надеяться невозможно, потому что инстинкт старушек непогрешим) вдруг  усесться на автобусное сиденье и немного подремать. А когда я приезжаю домой, то понимаю, что не только спать некогда, но и на то, чтобы перекусить, тоже, в общем времени уже нет. А вот это уже серьезно.

 

При моем росте, который вообще-то для занятий тяжелой атлетикой является недостатком, весить мне полагается не меньше 105 килограмм. Но лучше, если килограммов на 10 побольше. И хотя иногда, глядя на свои фото на соревнованиях, где просто выгляжу тростинкой рядом с другими спортсменами, я просто впадаю в истерику от этого своего вида -- настоящая причина моей работы по увеличению веса, конечно же, другая.  Прежде всего, это необходимо для того, чтобы оставаться в абсолютной категории, быть супертяжем. Дело в том, что, чем меньше рост и вес у тяжелоатлета, тем большие тяжести они могут поднять в соотношении с собственным весом  (в рывке два своих веса, в толчке три), что для супертяжа практически недостижимо. Но стоит мне сбавить вес меньше 105 килограммов, как я автоматически перейду в категорию тех, кто не только меньше весит, но и намного ниже ростом. То есть, соревноваться мне придется с теми, кому поднимать вес нужно на 20-30 сантиметров ниже, чем мне. А это особых шансов на победу мне не оставляет.

 

Во-первых, потому что в этом случае сразу же возникает проигрыш в скорости: пока это нервные сигналы дойдут, пока это мышцы отреагируют и сократятся...  А во-вторых, потому что штангу  надо еще на мою высоту поднять, а потом еще и удержать. Что означает, для меня с моим ростом, гораздо большие, чем для тех, кто  ниже, требования к вестибулярному аппарату. Вообще считается, что у спортсменов в нашем виде спорта  вестибулярный аппарат развит лучше даже, чем у гимнастов.  Ведь тяжесть ведет и тащит, а надо стоять прямо. Держать ее над собой на вытянутых руках, балансировать ею над головой в течение тех секунд, пока судья не махнет, что вес зафиксирован --  и не бросить раньше, пусть очень хочется. Это очень сложно. Любые, даже еле заметные движения мыслей и мышц, могут привести к тому, что тебя перекосит, как во время автомобильного виража, и штангу ты удержать не сможешь. А  представлять, что произойдет, если уронить пусть даже 150 килограммов  на шею или голову, да хоть на ногу – мне совершенно не хочется.

 

Самое малое, тяжелая травма, но скорее, гарантированная инвалидность. Именно поэтому в любом виде спорта в первую очередь учат избегать травм. И это правильно. Если на автомате не будешь аккуратно ставить штангу, следить за тем, чтобы ее не вело, уходить из-под веса, то как-нибудь обязательно уронишь ее. И хорошо, если только на ногу.

 

Так что мы с тренером  все время надеемся, что я, наконец-то, перестану расти, и, наконец-то, начну быстрее прибавлять в весе. Пока что так и остающиеся мечтами, потому что мой рост каждые полгода исправно увеличивается на 4 сантиметра, а вес стабильно мечется между 97 и 105 килограммами.

 

Самое смешное, что остановка в росте было одной из главных причин, из-за которых отец и дедушка были категорически против моих занятий спортом. Против моих занятий физкультурой и совершенно безрезультатных, с моей точки зрения, хождений на секцию, никто из них ничего не имел. Это даже ими приветствовалось. Но занятия настоящим спортом вызывали настоящую паранойю. Можно подумать, что кто-то в нашей семье был маленького роста! Ничего подобного. Дедушка был 1, 85, папа – 1,  82. Прадедушка с папиной стороны вообще был  2 метра с гаком.

 

Да и я сам с раннего детства привык слышать всегда и везде: в гостях, на медосмотрах, при переходе в новый класс и школу, --  о том, какой же я большой..! Больше всех остальных мальчишек… Прямо богатырь! Нет, понятно, девочки,  в счет не шли. В младших классах они стандартно выше всех пацанов, к этому все учителя и родители давно привыкли.  Но я был всегда выше  одноклассников и одного роста с пацанами на 2- 3 года старше -- это удивляло.

 

Между прочим, в том, чтобы быть высокого роста, на самом деле нет ничего хорошего. Все в нашей жизни приспособлено для стандартных людей небольшого или среднего роста. Взять хотя бы общественный транспорт: сколько я головой бился о поручни на крыше автобусов, пока не научился вставать так, чтобы не стоять к ним близко. А уж засунуть себя в  небольшой автомобиль,  для меня вообще проблема. Хоть на части себя руби, чтобы  уместиться на сиденье, а для того, чтобы такой рулить, мне точно нужно убирать переднее сиденье и  садиться на заднее. Иначе, руль, прижатый к груди, не повернуть, а на педали придется нажимать не ногами, а руками. Насколько я понимаю, для всех видов спорта, кроме разве баскетбола и волейбола, большой рост является недостатком.

 

Еще одной фразой, которую, сколько себя помню, повторяли мне отец и дедушка для того, чтобы я, не дай Бог, серьезно не увлекся спортом, была:

 

--Зачем  тебе этот спорт нужен? Мышцы в драке только мешают!

 

Как будто главная мужская задача в жизни -- это умение драться и без нее мужчине не прожить и ничего в жизни не добиться.  До сих пор не понимаю, почему для них это было так важно? Мне вот ни с кем серьезно драться до сих пор так и не понадобилось. Даже если кто-то и пытается наскакивать, начнешь с ним разговаривать, и он понемногу успокаивается. Ну, пару раз бывало, вдруг, начнут кто руки распускать, но ничем серьезным, кроме пары оплеух с той и другой стороны, это не кончалось. Все выяснения отношений на нашем школьном дворе всегда начинались и заканчивались одними «базарами». Точно так же сейчас в технаре.

 

Но как меня к дракам с самого раннего детства готовили… Болевые точки, защита гениталий, удары в пах, скорость нападения... Может,  действительно, именно так раньше парни так дрались, в роду моих мужских предков? До сих пор не знаю. У дедушки уже не спросишь, он умер. У папы, хотя он и жив, тоже.

 

После развода родителей и его отъезда два года назад в другой город, он мне звонит редко. Не чаще раза в 3 месяца.  Все время  разговора, как правило, занимая под очень  важные, с его точки зрения, наставления. Типа: ученье свет, а неученье -- тьма; обязательно мой руки перед едой; ешь не реже 3-х раз в день, и никогда натощак; нуи  тому подобное. А я не успеваю его ни о чем спросить. Конечно, можно и самому ему позвонить, и даже приехать. Он каждый раз приглашает. Не говоря, конечно, ни слова  о деньгах на дорогу и подразумевая, что, как и мое содержание, так и поездки к нему в Кемерово, будут за мамин счет. Кто бы сомневался! За эти 2 года после развода он не только ни разу не прислал денег, а я в отличие от сестры, вроде как еще несовершеннолетний, но даже подарка ни на один мой день рождения. Иногда я его вообще не понимаю.

 

Но после каждого такого разговора с ним, думаю, что нужен ему, как рыбе зонтик. И желание что-то у него узнавать, пропадает. Да и слушать о том, что спорт отвлекает от серьезных занятий учебой, которые  необходимы мне для построения карьеры и устройства в жизни -- неохота.

 

Мой отец считает спортсменов тупыми амбалами, у которых весь мозг ушел в мышцы, и потому они ни на что не способны. Как я теперь знаю, так думает преобладающее большинство людей. Хотя, как мне кажется, любому мало-мальски соображающему человеку, должно быть понятно, что  спортсмены, как, собственно, все люди, увлеченные своим делом, не имеют столько же свободного времени на другие занятия, а потому кое-что не успевают об этих других  делах узнать. К тому же, когда ты делаешь конкретное сложное и важное для тебя дело, запросто болтать с теми, кто ничего в ней не соображает, не особо хочется. Ну и конечно, после ежедневных тренировок и регулярных выступлений каждые 2-3 месяца, действительно сильно устаешь и действительно хуже соображаешь. Элементарная биофизика, кровь приливает к мышцам, мозг занят обработкой сигналов тела, да попробуйте сами, вч конце концов, поднять что-нибудь очень тяжелое над головой, удерживать из последних сил и при этом вспомнить и произнести вслух хотя бы свой адрес и имя? Но именно потому что большая часть людей ни разу в жизни ничего на пределе своих сил не делало, они этого не понимают.

 

В отличие от отца, мне спорт очень нравится. И прежде всего  за то, что в нем делают конкретные вещи. Здесь все  видно и нет обмана -- поднял или не поднял, обогнал или не обогнал, смог перевернуться 4 раза в воздухе или на этот раз не получилось, все! Пусть даже в спорте есть и договоренности, и нечестные приемы, себя и тех, кто рядом,  не обманешь. В сравнении с этим, многое -- карьера, бизнес, и уж точно учеба становятся неинтересны. Потому что в них можно быть никем и стать кем-то только за счет хитростей и связей.

Не то, чтобы я был сильно против, но для меня важней знать, что я могу столько же, на сколько выгляжу. Для меня это примерно так же, как выбор между правдой и ложью. Вру я отлично, но говорить правду мне все-равно нравится намного больше.

 

Ну и само собой,  спорт нравится мне тем, что он похож на работу, в нем  можно и нужно зарабатывать деньги. Между прочим, свои первую зарплату (очень небольшую, тысячу восемьсот рублей) я начал получать, как только выиграл свои первые соревнования и получил второй разряд. Выйдя в мастера, стал получать больше в 2 раза больше. Плюс возможность подрабатывать по воскресеньям в тренажерном зале. Признаюсь честно, если бы не деньги из спорта ушел сразу после того, как добился того, что хотел, когда в него пришел: кубиков на животе и умения 100 раз подтягиваться на перекладине.

 

Стипендия меня держала ровно до того момента, когда у меня вдруг перестало легко получаться, как было до того и в других видах спорта. И меня поймало. Когда все выходит и само собой складывается, бросить спорт очень легко. Дорожить ведь нечем. Ты ничего не вложил, ничем не рисковал, тебе это ничего не стоило и ты ни к чему не стремился. Но как только ты попотел, постарался и хоть что-то реально сделал, меняется все. Настоящими спортсменами, теми, кто чего-то в спорте чего-то добивается, становятся те, у кого в начале есть, пусть небольшой, но этап неудач. Об это говорят все: сами спортсмены, их тренеры.

 

У меня так и вышло. До тяжелой атлетики, чем бы я не занимался: волейболом, греко-римской борьбой, даже футболом, хотя я его «терпеть ненавижу», как говорил о нем в детстве, -- все сразу выходило. Тренеры на меня с 5-го класса, как только я в первый раз пришел на школьную секцию волейбола, сразу же делали стойку. А стоило мне через пару месяцев бросить, тут же начинали названивать родителям, уговаривая и объясняя, какой я способный и почему не должен, ни в коем случае, отказываться от тренировок у них.

 

А в тяжелой атлетике я пришел, немножко позанимался, быстро сделал первый разряд и когда я уже решил, что вот, сделаю сейчас кандидата и брошу, вдруг полная остановка результатов. И не только кандидата не получалось сделать, но вообще никаких изменений в течение нескольких месяцев не было. Вот тогда я на тяжелую атлетику и подсел. Все тогда пережил: и злость на себя --  у других-то получается; и растерянность; и обиду; и отчаяние... Ну и решимость обязательно добиться своего,  тоже.

 

Ресурсом в этой жизни может стать все. И малое количество денег, и отсутствие связей в семье, и маленькие спортивные результаты, даже отсутствие всяких результатов, и плохое здоровье. Я сам, по словам мамы, родился с парезом  левой стороны,  плохо двигал правой рукой и почти не открывал правый глаз все первые месяцы. Как говорит мама, во время кесарева, так бывает, повредили шейный позвонок. Лет до пяти у меня периодически возникали такие сильные боли в шее, что я совсем не мог двигаться, только лежать на спине. А когда пытались повернуть или взять на руки  для осмотра, начинал дико орать. Я до сих помню, как мне было тогда больно.

 

Но тогда же отец показал мне упражнения для шеи и объяснил, что помочь мне может только физкультура. И с тех пор я уже никогда не переставал: каждый день или через день,  делать упражнения для шеи. Что включало в себя, на самом деле, комплекс упражнений для всего тела. Но после тех болей, какие я переживал, объяснять, что даже в подъеме колена мышцы шеи косвенно участвуют, мне уже не требовалось. И так знал.

 

Так что массаж, разминания, растирания, наклоны, повороты и отжимания руками для меня стали повседневной обыденностью, о которой мне никто никогда не напоминал. Не требовалось. И это, как я сейчас понимаю, сильно пригодилось мне потом в тяжелой атлетике. Вот это ощущение, понимание своего тела. Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло.

 

Когда в спортзал приходят новые ребята, я почти всегда могу сказать, кто из них чего добьется. Я не имею в виду, что с ходу определю будущего чемпиона, для этого нужно много чего всякого, но того, кто добьется заметных результатов в улучшении своей силы и внешности могу назвать сразу.

 

Почему-то ими никогда не бывают дети из благополучных, обеспеченных семей, у которых подходящее для тяжелой атлетики сложение и дома они нормально питаются. Ведь чтобы кто не говорил, но без большого количества белка, разнообразных углеводов, витаминов и микроэлементов (в том числе, и аптечных), добиться в спорте многого нельзя. Мышечная масса расти не будет и высоких результатов не достичь. И в этом смысле  у детей эмигрантов, казахов, узбеков, таджиков, мальчишек без гражданства, квартир и денег, особых шансов нет. Потому что такое питание стоит дорого. Во всяком случае, у нас дома мама сразу сказала, когда  я пошел на тяжелую атлетику, что на питание денег стало уходить минимум в два раза больше, а чаще в три.

 

Но те, у кого деньги на все это есть, спорт  -- это как закон -- обязательно бросают. Ну, или, скорее всего,  ходят безрезультатно годами, утешая себя словами, что хороших результатов без анаболиков не достичь, а они на анаболики не садятся и занимаются спортом для здоровья, а не для результатов. Мне многие не верят, особенно, когда узнают, сколько мне лет, что я никогда не употреблял стероидов. Почему-то им приятнее думать, что без химии добиться хороших результатов нельзя.  Может, и я бы так же думал, будь на их месте. Но я на своем, и потому, посмотрев на часы, быстро собираю штангетки, форму, бинты в свой рюкзак и быстро иду в спортзал.

 

Тренировка

 

В спортзале я, как бы до того не волновался, всегда успокаиваюсь и забываю о том, что вообще учусь в техникуме. В спортзале нет людей, которые, как принято в технаре, все время ноют про учебу и проблемы с куратором, зачетами, общагой и деньгами на обучение, что, честно говоря, больше всего и быстрее всего надоедает мне в техникуме. Здесь все спокойно и понятно. Намазаться разогревающейся мазью, намотать бинты, затянуть шнурки на штангетках,  поздороваться с ребятами, которые уже занимаются на помосте. Первое время я по наивности считал, что помост в зале больше для красоты, такой тяжелоатлетической показухи и создания спортивного настроя для соревнований. Ошибался сильно. Без помоста спортивный тяжелоатлетический зал существовать не сможет. В полном смысле слова.

 

Полтора метра тяжелоатлетического помоста, если смотреть на него сбоку и в разрезе, состоят (по моим, не очень профессиональным знаниям)  из мягкого асфальта, мягкой резины,  гасящей удары, наконец, завершаясь слоем крепкой резины, на которую непосредственно и приземляется штанга. Все эти слои нужны для того, чтобы удары, весом под 200 килограммов, падающие  на помост не один раз и не в одной точке, а каждый день с утра до ночи и зачастую одновременно – его не разрушили. И заодно не разрушили стены, зеркала, телефоны, которые в унисон в унисон с падениями штанги, подпрыгивают, подпрыгивают, пока окончательно не упадут и не сломаются. Нам как-то пришлось заниматься пару недель в тренажерном зале, так к концу этих 2-х недель, угол зала, где мы занимались, весь пошел трещинами, вплоть до кирпичной основы стены.

 

Кроме всего этого,  помост необходим еще для того, чтобы штанги, грифы и блины не ломались, падая на пол. Потому что при наших тренировках, подшипники выпадают, грифы лопаются, блины перекашиваются, а самым сильным в тренировочном звене, как ни крути, оказывается человек. Бетонным стенам тяжело, стальному грифу плохо, а человеку все равно: поднимает да поднимает. Лично я за тренировку в течение двух часов,рву и тягаю в общей сложности 10 тысяч килограммов или 10 тонн.  Поднимаются они, конечно, все по- разному: что-то только до пояса, что-то выше головы, но сумма именно такая.

 

Из тренерской выглядаывет мой тренер. Увидев меня, подходит. Марат Романовича Саакаяна  я уважаю за то, что он всегда говорит только серьезные вещи. В моем понимании серьезные -- это правдивые. Ростом он около 185 сантиметров Небольшой живот. При возрасте 50 лет, совершенно не имеет седых волос, что меня немного удивляет. В Сибири  мужики седеют рано. Уже в 40 --  заметно.  А тут 50 и ничего. Еще меня удивляет в нем совершенно детское мировоззрение. Каждому человеку он прибавляет положительных качеств. Так делают дети. Так делал я сам по отношению к Славе в 12 лет. Когда то, что он приукрасил, не выполняется и человек оказывается обычным, Марат конкретно и жестко разочаровывается. У него портится настроение, он хмурится и ходит как в воду опущенный. Потом это проходит. Он становится таким же, как до этого. До следующего самообмана.

 

Следует стандартный тренерский вопрос:

 

--Как вес?

 

Отвечаю:

 

--Мало ел, наверное, не очень.

 

 Марат понимающе кивает  и отправляет на весы.

 

Весы, как чаще всего и бывает, идут  вразрез со всяким здравым смыслом, показывая почему-то больше, чем ожидал: 103, 500.

 

Радостно сообщаю это Марату, настроение у которого от этого тоже повышается прямо на глазах. Вес, как и все остальные, кто тренируется  в зале, тут же записываю в свой дневник. Записи в наших тетрадках для человека со стороны выглядят непередаваемо грязными: все страницы в черных разводах от масла на грифе, о чем, не зная, догадаться трудно. Наверное, может показаться, что мы просто никогда не моем руки и все время возимся в земле..

 

Затем делаю разминку с небольшими весами. Первым поднимаю 20 - килограммовый гриф. Позже перехожу к штанге в 130 килограммов. Обыватели часто путают эти понятия. Для них, что гриф без блинов, что штанга с блинами , все одно и тоже, хотя второе ощутимо тяжелее. Примерно настолько же, насколько тяжелее, по сравнению с остальными частями тела, качать ноги. Хотя, кажется, какая разница, что тренировать:  мышцы рук, туловища или бедра, потей да потей.

 

Но ноги,  это не любая мышца,  это две трети всего тела. По совместительству это и самые сильные мышцы, их очень трудно тренировать, потому что они постоянно под нагрузкой. Слава богу, придумано такое упражнение,  как приседание. 90 % тренирующихся, его просто ненавидят. Ненавидел и я, но потом полюбил, когда увидел результаты.

 

Когда приседаешь с большим весом, то сталкиваешься с целым комплексом не очень приятных ощущений. Во-первых, штанга за головой, и контролировать ее невозможно. Можно только косвенно,  прогибаниями спины. Плюс, когда опускаешься задом в пол, с тяжестью на плечах, то в процессе, независимо от того, к какой категории, больных или здоровых людей, ты относишься, начинают  похрустывать колени. Движение-то новое, суставы не привыкли. Плюс вся кровь устремляется вниз тела, поэтому бывает головокружение, может заболеть голова, но ощущение, испытываемое после этого упражнения,  когда надуваются ног – ни с чем не передаваемое! Чувствуешь себя скалой, врытой в землю миллион лет назад. 

 

Так, как при этом к мышце приливает большой приток крови, кожа растягивается, мышца увеличивается и возникает полное ощущение, что ты стал намного  больше. И тут же становится трудно выполнять  обычные движения. Например, подняться по лестнице уже целое дело (это при условии, что поприседал хорошо). Просто подыхаешь: все болит, кожа поддергивается. А назавтра к этим проблемам добавляется еще одна: влезть в джинсы, потому что ноги надулись, при этом, надо суметь еще штаны не порвать...

 

Закончив упражнение, сажусь на скамью и записываю результат в тетрадь. Сегодня я прокачал 180 килограммов семь раз по четыре подхода. Прислушиваюсь к своим ощущениям и понимаю, что скоро нужно будет качаться 10 раз по 4 подхода. Похоже, мои мышцы уже считают такую нагрузку легкой, хотя лично я нет. Но кто меня спрашивает?

 

Два часа пахоты пролетают незаметно. Для меня тренировка --  это всегда ощущение счастья и радости. Которые приносит все: тепло нагревающейся мази на коже, чувство надутых мышц, боль в мышцах  от подрыва штанги, боль от разрыва мозолей на ладонях... Радует это потому, что все это время ты понимаешь и чувствуешь, что спортсмен и что ты по-настоящему работаешь.

 

Сами ощущения на тренировке бывают очень разными. Бывает, просто кайфуешь, все при этом получается, и не трогают даже мелкие неудачи. Бывает, что вся тренировка -- одна пахота. Тупо выполняются движения,  при этом на твоем настроении это никак не сказывается, пусть даже все, что  выполняешь, получается идеально. А бывает, что и с хорошим настроением, ничего не выходит, но это почему-то тоже не расстраивает.

 

Непрофессионалы отличаются от спортсменов тем, что, как правило, больше стремятся к результату, но не очень-то любят сам процесс. Реже встречаются те, кто любит тренироваться, но не любит сами соревнования. Еще реже те, кто любит тренироваться и любит соревнования, потому что соревнования –  это ведь жуткая нервотрепка. Но к этим странным людям отношусь я. И предвкушение  соревнований, которые через неделю, каждый раз, когда я об этом думаю, поднимает у меня настроение так, что мне хочется все больше и больше тренироваться.

 

Перед подходом к большим весам, закапываю мозоли йодом. Тренеру говорить о таких ерундовых травмах не принято. Но если он вдруг увидит, то посмотрит так, что ты сразу поймешь, что вызвал у него уважение. И это еще больше поднимает у меня дух.

 

И вот, наконец, настоящие тяжести.

 

При подходе к ним всегда страшно: поднимешь, не поднимешь? Способов загасить страх много. Можно нюхать нашатырь, бить себя по щекам,  можно кричать, рычать... Сам подъем, как правило, для меня оказывается, удачным. Когда же подъем не идет, а такое тоже бывает, все, кто находится в зале, начинают поддерживать. Кричишь ты,  кричит тренер, кричат спортсмены --  идет мощная  энергетическая волна -- и ты поднимаешь! Когда подъем заканчивается,  довольный или нет, бредешь к скамейке. Тренер объясняет, где накосячил, где схалтурил или пожалел себя. Потом, все, что было с тобой, происходит с другими. Ты так же кричишь, так же, как они тебя, их поддерживаешь, так же всем помогаешь.

 

В спортзале, как в муравейнике, где каждый деловито выполняет свою работу. Никто ни о чем специально не договаривается, но вот один, почему-то, начинает носить для всех воду, кто-то всегда имеет про запас лейкопластырь, у кого-то всегда есть капсикам... Бывает, что намазавшийся, или переборщивший с капсикамом, начинает носится по залу, пытаясь погасить огонь на коже. Такое ощущение, а от него не застрахован никто, приходится переживать периодически всем. Полное ощущение: как будто лежишь на костре, и сейчас с тебя облезет вся кожа. Но кожа никогда не слазит, а без капсикама обойтись никак нельзя. Разогревающая мазь предохраняет от травм на разминке. Она, мало того, что хорошо разогревает, но еще является  болеутоляющим средством. А боли в спине у тяжелоатлетов, если и не повседневная обыденность, то находятся к этому близко. Как и разорванные, а потом залитые йодом мозоли, как и заклеенные лейкопластырем ссадины на плечах... Одним словом, раны.

 

После тренировки, расслабленный, счастливый и страшно голодный, иду домой. Первым делом, заглядываю на кухню и проверяю плиту и холодильник. О! Мама приготовила  куриные грудки? Да еще есть картошка и салат? Перед тем, как накинуться на еду, забрасываю всю свою тренировочную одежду в стиральную машину. Если  выстирать сразу, то за ночь она высохнет, и завтра не будет проблемы в чем идти тренироваться.

 

Потом, уставив весь стол тарелками, начинаю есть. Наверное,  со стороны, слегка напоминая, умирающего с голода. Во-всяком случае, ни сестра, ни  мама, не любят смотреть на меня, когда я ем.  Говорят, что становлюсь слишком сильно  похож на  религиозного фанатика, впавшего в экстаз при выполнении священного обряда. Может и так, мне не видно. Жаль только, что знаю по опыту, наемся быстро. Именно поэтому у меня проблемы с прибавкой в весе. Были и есть. В отличие от всех своих знакомых, я ем немного. Всегда, когда бываю в компаниях, удивляюсь и слегка завидую тому, как много в парней влезает жратвы.  Вроде бы сами по себе небольшие, ни роста, ни веса, а едят столько, сколько мне за неделю не суметь, даже если очень постараюсь. Если бы я мог столько же есть, давно международника сделал. Шутка.

 

Одно время я вообще не мог равнодушно видеть толстых парней и мужиков. Завидовал им страшно: превратить в мышцы собственное сало,  казалось мне, намного легче и быстрее, чем строить мышцы, постоянно закидывая в себя правильную еду, из которой организму их проще всего сделать. Нагружай да нагружай себя упражнениями, увеличивая нагрузку, все остальное тело само сделает. Надо лишь правильно упражнения выбрать. Что, конечно, задача тоже неслабая, при тех тренерах, которые в тренажерных залах обычно работают.

 

В нашем спортклубе «Чемпион»  рядом с нами, через коридор, во втором помещении, находится тренажерный зал для  всех желающих. Раз в неделю, одно воскресенье, я там работаю. А первый год раз в неделю, помимо занятий штангой, чтобы прокачать именно какую-то одну группу мышц, я туда заходил покачаться. Глупость, конечно, полнейшая. Лучше поднятия штанги фигуру ничего не формирует. И быстрее тоже. Меня извиняет только то, что в то время у меня был никудышный тренер. Собственно, он и сейчас есть, только теперь ему цену знают, и тренирует он совсем  маленьких ребят, лет 7-9, не старше. Да и те, как только поймут, что к чему, через пару месяцев или совсем  уходят или просятся к нам, с Маратом.

 

Соответственно, технику он мне не ставил, без которой вырвать или толкнуть приличный вес (два упражнения, по которым и проводятся тяжелоатлетические соревнования) нельзя.  Результаты у меня не росли, хотя все видели, что врожденной силы много. Но тогда я этого не понимал, объяснить мне этого тоже никто не мог, и слова моего Ишака (переделанное из Исаака Семеновича, вот такое имя было у моего тренера), о том, что нужно на тренажерах подкачать мышцы спины или бицепсы, воспринимал серьезно.

 

Чего я только тогда не насмотрелся! Как правило, тренеры всем, включая девушек и женщин, дают одну и ту стандартную программу. Комплекс, разработанный изначально для среднестатистического 35- летнего мужика, который всегда хочет только одного:  увеличить низ и уменьшить верх. Одно из основных упражнений подобного комплекса, направлено на увеличение мышц верхней части спины, называется на жаргоне качков -- крылья.

 

 Женщин спасает только то, что ни один из этих стандартных комплексов реально не работает. У мужиков, между прочим, тоже. Иной раз смотришь, сидит такой весом под центнер, далеко за 30 лет, перед зеркалом, чтобы выдержать правильную траекторию движений и правильно прокачать бицепс: оскаленный, мощно дышащий от сложности задачи, и со зверским выражением поднимает маленькую гантельку. Весом килограммов в 8. Прямо Кинг Конг с авторучкой.

 

То, что поднимая такой вес, ничего не накачаешь, тренер ему не сказал, а сам он не догадывается. При этом мужик твердо уверен, что все у кого в зале нормальные мышцы -- это подсевшие на химию. Когда я на тренажере сразу ставил 150 килограммов, на меня такие мужики сначала смотрели молча издалека. Потом, когда узнали, сколько лет, долго не верили, что такое вообще возможно и заводили туманные разговоры про вред здоровью анаболиков. Кое-кто, конечно,  интересовался совершенно искренне, чтобы узнать, что, как и когда надо пить, чтобы побыстрее накачаться. Потом привыкли, успокоились и. кажется, даже поверили, что сформировать фигуру можно только с помощью упражнений.

 

У меня до сих пор некоторые просят составить им программу тренировок. Сейчас это тем более логично, поскольку по воскресеньям я  работаю дежурным тренером зала. Не скажу, что все эти  люди достигли каких-то выдающихся результатов. Но один парень, Миша, позанимавшись всего две недели по той программе, которую я ему посоветовал, потом еще три никак поверить не мог, что за это время, на самом деле, смог увеличить бицепс на 2,5 сантиметра. Что, только не придумывал! И то, что растолстел; и то, что много пил воды и пива,  вот только поверить в то, что такое могло произойти от обычных тренировок с грифом – не мог. Ведь до этого, он полтора года ходил безрезультатно на тренажеры, разве что  работу сердце слегка укрепил, а тренер ему говорил, что подобное отсутствие результатов абсолютно нормально. Результат быстро не приходит, надо много и долго обливаться потом и может быть потом.... Чушь, конечно, но люди покупаются.

 

Наконец, раздувшись, как сытый удав, отваливаюсь от стола, разве что только, не урча от удовольствия. Настроение отличное. Мышцы ощутимо побаливают, и хотя есть риск, что завтра я с трудом буду вставать и садиться, это значит, что потренировался сегодня хорошо. К тому же,  мой живот полон, а это обещает, что мышцы получат достаточное количество белка и вырастут.  Соответственно, вырастет и сила.  Но, пожалуй, самая главная причина, это все таки та, что завтра не надо идти в технарь. По расписанию у нас 2 пары: физкультура и история, и с обоими преподавателями у меня прекрасные отношения. Можно будет выспаться, пошататься по магазинам и встретиться с друзьями. Или, если получится, конечно, с подругой.

 

Перед тем, как завалиться спать, бреду к компу, смотрю все новости в контакте. Последние полгода я и знакомлюсь с девушками только через контакт. Обычно я забиваю любимое имя и Новосибирск в поиск. Из полутора девушек нашего города с таким именем, выбираю 10, которые мне внешне нравятся, из них пять добавляют меня в контакт, а с одной мы потом в результате пару - тройку раз встречаемся. Бывает, что больше, но редко. Мне, конечно, хотелось бы с ними общаться, но не получается.

В принципе, я вообще не так давно осознал, года 2 не больше, что вообще-то рядом с девушками парню подобает делать. Но мне до сих пор непонятно о чем с ними говорить  и чего они вообще хотят от жизни.

 

Моей первой девушке Насте, было 20 лет. Мне -- 14. Она работала в банке менеджером, а свободное время проводила на базе «Локомотива», катаясь на роликах, купаясь в бассейне и загорая. В это время там же проходил практику на детской железной дороге, которую, не знаю уж, с какой стати, устроили восьмиклассникам в нашей школе, и я. Когда в один прекрасный день в блондинистую Настину голову взбрело сделать перерыв в ее пляжном отдыхе и  покататься на паровозике в Заельцовском парке, мы встретились.

 

Она спросила у меня для чего нужно столько юных железнодорожников, если по кругу ездит всего лишь один паровозик и три вагончика? Я ответил, что, наверное, такое количество детей в форме железнодорожников рядом с игрушечными вагончиками, которые еще и ездят по рельсам, совсем как настоящим --  очень нравится людям. Она поощряющее улыбнулась. Я подумал, что она ничего. Она решила, что мне 18, я ее разубеждать не стал. Свой возраст я и в контакте не указываю, это всех отпугивает, проверено. Если кому-то становится очень интересно, говорю. Хотя мне обычно никто не верит, так что называть его смысла нет.

 

К счастью, в этот день мама отпустила меня гулять до 9 вечера. Я приехал домой, переоделся и вновь поехал на площадь Калинина на свидание с ней. Зашли в кафе. У меня было 300 рублей.  Она заказала кофе. Я тоже. Она заказала салат. Я не стал, поняв, что в этот раз джентльменом быть не получится. Но зато расслабился и перестал потеть. Доедая салат, она предложила пройтись. Тут я сделал серьезное лицо и притворился, что мне звонят по телефону и нужно срочно поговорить. Встав у входа и ожидая, пока она расплатится. Все равно стоять рядом, когда девушка платит за то, что съели мы вдвоем, я не смог. Но она вышла ко мне, как ни в чем не бывало. Я сказал: «Умничка!»,--  приобнял ее за плечи, и мы немного прошлись по проспекту, по- моему, оба уже все понимая. Не помню, о чем мы говорили. Потом я посадил ее в такси и счастливый поехал домой на метро. Удалось познакомиться с телкой, взрослой, да еще и богатенькой. Для меня в 14 лет все были богатенькими, у кого было больше 300 рублей.

 

Вот так тогда я преодолел свой детский страх, вынесенный из школьной курилки (настоящее название мужской клозет) страх оказаться с девушкой в кафе без денег. Именно в курилке я наслушался (минимум 2 истории в день, максимум 12 историй в неделю), от совершенно разных парней, о том, кто как выкручивался, оказавшись в кафе с девушкой, которая заказала жратвы больше, чем было у пацана денег. Что он при этом чувствовал, что предпринимал, и  что в результате получилось. Кому-то подвозили деньги друзья, кому-то одалживали оказавшиеся случайно рядом друзья, а кого-то спасали даже  собственные родители. Были и такие, кто сваливал, говоря девушке, что идет покурить... Ужастики, одним словом.

 

Мой завтрашний план опять же сводить девушку в кафе. Правда, на этот раз с далеко идущими намерениями. А что в результате получится,  жизнь покажет. Час у компьютера пролетает, как одна минута. Элла и мама уже спят, когда, отключаясь прямо на ходу, в темноте бреду к дивану, падаю на него и мгновенно засыпаю.

 

Субботний отдых

 

Проснувшись в 9, а не как в обычные дни в 7 по будильнику, первым делом с ужасом думаю, куда мне нужно срочно бежать и куда я уже точно, проспав, опоздал. Это очень громкая мысль, от которой такой всплеск адреналина, что сердце из груди просто выскакивает, меня начинает мелко трясти и возникает внутри дикая паника. Секунд через 5 понимаю, что сегодня суббота, идти никуда не надо, и счастливый, снова валюсь на подушку. Но после пережитой нервотрепки  спать уже не хочется. Можно только думать. Планы на выходной день у меня грандиозные, надо успеть везде.

 

С утра по магазинам, чтобы купить себе штаны в моем любимом полубарахольном «Александровском» на Карла Маркса.  Сразу же после этого свидание с девушкой. В данном  случае старше меня на 3 года. Потом, как всегда тренировка, после которой предстоит поздравление хозяина и директора нашего клуба Вилена Петровича, которое неизвестно насколько может затянуться.

 

Поэтому уже в 10, очень рано для субботнего утра, я, как штык, стою на остановке площадь Маркса перед входом в Торговый центр «Александровский». Куда, как правило, всегда хожу покупать джинсы. Понятно, не каждую субботу. Но позавчера после тренировки мои любимые черные штаны при попытке сесть в маршрутку лопнули на заднице. От ширинки до кармана. К счастью, штанина при этом не отвалилась, а то не знаю, как бы дошел до дома. На самом деле, такое со мной происходит с периодичностью двух раз в год. Я почти привык. Так что в этот раз даже не подал виду, спокойно сел и даже немного поелозил по сиденью, поймав пару косых подозрительных взглядов, потому что звук рвущейся джинсы не услышать невозможно. Он непередаваемо оглушителен.

 

Конечно, не всегда все заканчивается именно так, как в прошлый четверг. Обычно все происходит намного тише и незаметнее, но результат от этого не меняется. Штаны у меня очень быстро протираются, а потом рвутся. Поэтому перед тем как надеть джинсы или брюки  (которые я оче-чень редко ношу, потому что они износонеустройчивы), я их тщательно проверяю  на вытертость: выдержат до вечера или нет? Недавно на тренировке в зале один молодой паренек вызвал большой интерес у всех наших спортивных зубров, рассказав, как можно решить проблему, убив сразу двух зайцев: избавившись от дыр и  необходимости покупать каждые 2-3 месяца новые джинсы. Оказывается, надо заранее поставить кожаные заплаты на места будущих протертостей. Он уверенно обещал, что на 4 месяца такой заплаты хватит. Ну, по сравнению с обычными двумя, это очень даже неплохо. Единственный минус -- и он этого не скрыл -- что при движении кожа скрипит. Иногда. Что, наверное, зависит от влажности. Так, что иногда будешь двигаться со скрипом. Пока что никто не решился  на это новшество. Все думают. Я тоже.

 

Для всех, кто занимается штангой, штаны большая проблема. Ноги у штангистов бывают длинные, бывают короткие, но абсолютно у всех толстые и мясистые. Что касается меня (во-всяком случае, мне лично так кажется!), то я имею проблем больше всех. Потому что у меня ноги -- и длинные, и мясистые. И на мои длинные и толстые ноги, увенчанные, между прочим, еще и очень немаленьким задом, найти штаны весьма сложно. А штанов тем, кто занимается штангой, нужно много. Вот и приходится строить отношения с теми торговыми точками, хозяева которых знают, что, такие как я,  в городе тоже имеются. Именно поэтому я  и хожу всегда в «Александровский», потому что ни в одном, так называемом, модном бутике или раскрученном брендовом магазине, джинсы на себя найти мне  -- это многократно проверено --  невозможно..

 

Магазины забиты маленькими узенькими штанишками 46, в крайнем случае, 48 размера. Когда такие попадают мне в руки, то я вообще не понимаю, для кого их шьют. Я, лично, настолько маленьких парней вокруг себя вообще не вижу.

 

А в «Александровском» меня, к тому же, любят. Да и мне, обилие товаров и здешние люди с торгашеской психологией, тоже нравятся. Нравится их обаяние и желание угодить. От них уходишь радостный, пусть даже понимаешь, что тебя немножко облапошили. Подумав про себя, что идти на встречу с девушкой с целлофановым пакетом из «Александровского» не комильфо, прошу упаковать Джамала свою покупку в красивый пакетик. Он смотрит на меня с таким пониманием, что я на все сто процентов уверяюсь в том, что он умеет читать мысли. Джамал вытаскивает черный пакет от «Армани», который, пожалуй, что, намного красивее моих штанов.

 

Распрощавшись и пообнимавшись с ним на прощание, как принято у восточных народов, бодрой походкой выхожу на улицу и двигаюсь в сторону площади Маркса, нашего местечкового Арбата, где происходят абсолютно все встречи девушек и парней нашего города. Если конечно, место встречи, как сегодня, выбрано девушкой, живущей, как и я, на левом берегу.

 

Катя, моя девушка, с которой я встречаюсь уже 2 недели, как обычно, меня старше. Познакомился я с ней, понятно, в контакте. Меня поразила ее аватарка. Грива блондинистых волос, от чего я всегда просто схожу с ума (блондинки моя слабость), курносый нос, пухлые губки и дьявольски уверенный вид. По мнению моей сестры и мамы, хорошо знакомых с моим вкусом, мне нравятся только шлюхи. Может это и так, им виднее, но я так не считаю.

 

Как мне кажется, мне нравятся девушки, которые продажными кажутся. Потому что у них есть характер, нет физических изъянов во внешности -- и они об этом знают. А окружающие, просто напросто, такой тип привыкли ассоциировать со шлюхами. Такие девушки идеализируют себя, являясь полными антиподами, таким как я: жутко потеющим, иногда  с прыщами,  не имеющим денег... Насколько я понимаю, к нам их тянет, имеющийся у нас характер и опыт, которого в их богатом деньгами окружении, найти трудно. Но может, я и ошибаюсь. В любом случае, когда я написал Кате, она откликнулась.

 

Подойдя к месту встречи, не спеша, вытаскиваю телефон, но тут же вижу ее, ожидающую меня у входа в магазин. Чему сильно удивляюсь. Приличные девушки, как я успел убедиться, опаздывают на свидание, минимум на полчаса, а Катя девушка очень приличная. Взглянув на часы, понимаю, что, видимо, тоже превратился в очень «приличную» молодую девушку, если сумел опоздать на сорок.

 

Как всегда бывает в подобных случаях, меня встречает неописуемо злобный взгляд,  в котором можно легко прочесть: еще одна минута, и я уйду! Не слишком ли сильно она злится, задаю себе вопрос я , слегка удивляясь. В конце концов, если уж все так плохо, могла просто уйти, не дожидаясь меня... Я бы не удивился.

 

Слегка озадаченный начинаю выполнение обычной, для подобных проколов, программы.  Главное в таких случаях поцеловать девушку раньше, чем она начнет меня упрекать. Срабатывает, как всегда. Повыговаривав мне еще минут 10, да и то, лишь  для профилактики, Катя начинает рассказывать о своих милых, совершенно непонятных для меня проблемах. Я знать не знаю, и знать не желаю, о чем она говорит, но киваю в такт ее речи, улыбаюсь и делаю понимающее лицо.

 

Тут же вспоминаю, что надо бы забрать у нее все из рук, включая маленькую дамскую сумочку, которую вешаю себе на плечо, точно зная, что ей это понравится. Катя умиляется и кидает мне, одновременно с тем самым многообещающим взглядом  вскользь. Само собой, она  считает, что я ни черта не замечаю, потому что абсолютно все девушки считают мужиков по пояс деревянными, а со мной все обстоит еще более все плачевно, потому  что я ведь еще и спортсмен!

 

Вот так беседуя, мы идем вперед по проспекту еще метров 100. Так как, Катя метр 65, заметно ниже меня, то вместе мы смотримся весьма прикольно. Слушаюсь я ее беспрекословно. и выглядит она от этого вполне счастливой. Когда мне совсем уж надоедает ее слушать, я предлагаю зайти посидеть в мой любимый «Хуторок». В этом месяце мне повезло, за подработки в тренажерном зале Инациевский, хозяин  нашего клуба,  заплатил мне неплохую сумму, поэтому в первый раз, Бог знает за сколько месяцев, заказываю себе в кафе что-то еще  кроме кофе. Выбираю пирожное «Версаль». Катя решает съесть бутерброд с креветками. Посидев минут 40, все это время, продолжая говорить с Катей все о том же, милом и мне непонятном, мы выходим из «Хуторка» и еще немного гуляем рядом в скверике. Мы смеемся. От вида Катиной улыбки я просто дурею, не могу оторвать глаз от ее лица. Она на самом деле очень хорошенькая.

 

Но наступает ключевой момент. Сейчас будет проверено все то, над чем я старательно работал всю прошлую неделю. Это значит, что меня либо пригласят, либо не пригласят в гости на завтра, потому что дома никого не будет, кроме разве что кота. Хотя, конечно,  кот это тоже минус. Как говорит мой опыт, даже кастрированные коты, весьма ревниво относятся к приятелям своих хозяек, причем, нисколько этого от них не скрывают.

 

Мы стоим не перекрестке: ей направо, мне налево.  Мне, почему то всегда -- налево, такова моя судьба. Я беру в руки обе ее ладошки, в данном случае, нежные маленькие ладошки, точно, как в придурковатых американских фильмах и смотрю ей прямо в глаза (если бы читателем подобного текста был я, меня бы в этом месте стошнило). Девушки в таких ситуациях начинают сильно волноваться, что можно понять по учащающемуся пульсу в их ладонях, который я, как спортсмен, вынужденный у себя и своих товарищей этот пульс регулярно измерять, сразу улавливаю. Потом я страстно ее целую (у меня разработано несколько видов поцелуев, которые отличаются по разности по времени, цели и месту нахождения --  простой страстный, разогревающий, дружеский и дежурный). После чего говорю:

 

--Ну, ладно, пока.

 

Фраза должна быть максимально сухой. Чтобы девушке захотелось утеплить наше прощание. Если все было сделано правильно 7 дней до этого и пару часов сейчас (при этом, мне вспоминаются все тридцать пять эсмесок в день, пара десятков звонков по телефону за день, в том числе, на парах, тренировках, общественном транспорте и домашнем туалете),  то сейчас должна прозвучать следующая фраза:

 

--Ладно, пока, мой хороший... Если хочешь, приходи ко мне послезавтра. Кино посмотрим...

 

Сработало! Ключевая фраза произнесена! Очередной поцелуй, и мы расходимся. Отойдя на пару метров от Лены , я позволяю себе улыбнуться во всю ширину своей необъятной морды лица:

 

--Бинго! Наши пришли первыми! Ура-Ура-Ура!

 

Быстро иду домой, потому что опять хочу есть.  Пирожное зверски растравило аппетит. Да и вообще надо успеть еще пару раз до тренировки как следует наполнить желудок. Что бы ни было, а вот это святое.

 

Мамы с сестрой дома нет, но обед, как ни странно, готов. Сегодня у меня точно счастливый день. Мой любимый красный фасолевый суп. Котлеты. Гречневая каша. Вообще-то, в связи с маминой склонностью к полноте, на плите для нас с сестрой привычней видеть здоровую, но не очень вкусную пищу. (Только тс-с, чтобы мама не услышала и не начала переживать из-за того, что нам с Эллой не нравится то, как она готовит). Типа, кабачки с помидорами и красным перцем. Жареные баклажаны. Плов с грибами (в лучшем случае, с небольшим количеством мяса). Уха или тушеная рыба, которые я искренне, всей душой, ненавижу. Усаживаясь за стол, вспоминаю, что мама и Элла собирались идти в магазин за косметикой, где сейчас  скидки 25%. Значит, скоро не вернутся.

 

Ложусь отдохнуть минут на десять. Точнее, с наслаждением раскинувшись, валяюсь на своем диване, перед тем, как мгновенно уснуть? да нет, провалиться в сон! Одиночество в нашей маленькой двухкомнатной квартире удовольствие чрезвычайно редкое. У нас в семье даже кошки (Беляк и Догги) по утрам привычно занимают очередь в туалет и ванну. Это не шутка. Они на самом деле, они терпеливо ждут под дверью туалета, пока санузел, где находится и их кошачий туалет, освободим мы, люди. Для того, чтобы затем, торопливо, но по очереди друг за другом, уже самим нырнуть за  вожделенную  дверку.

 

 Внезапно, ни с того ни с сего, вдруг, вспоминаю сон, который мне приснился ночью. Не знаю, видел ли я сны маленький, но точно помню, что в школе мне никогда ничего не снилось. Разве, что утром вспоминал какие-то обрывки и честно считал до последнего года, что часто сны видят только девчонки. Но в этом году сны мне стали почему-то сниться часто. Самые разные. От кошмаров и ужастиков до вполне занимательных сюжетов.

 

На этот раз я увидел какого-то небольшого, наверное лет 4, пацана. Смутно похожего на то, каким меня можно увидеть на моих детских фотографиях. В то время, когда мне было столько лет, мы жили на Советской, в центре нашего города, и все, как принято говорить в нашей семье --тогда у нас было хорошо. И будущий развод родителей мы с Эллой и мамой при этом  в виду не имеем. Честно говоря, после ухода отца, хотя он и не пил, и не курил, и вообще, ничего девиантного не творил,  нам всем стало намного легче. Включая его самого, хотя он, похоже, смертельно обиделся, когда мама жестко 3 года назад ему объявила, что будет разводиться.

 

С Эллой, во-всяком случае, он с этого дня больше ни одним словом не перемолвился. В буквальном смысле слова. Совершенно справедливо считая, что она полностью на стороне мамы. Да и с мамой, честно говоря, он общался после ее решения развестись, исключительно по делу: что из вещей, взять; когда кто будет дома, чтобы оставить ключи от квартиры; и к скольки надо быть в суде.  

 

Единственным, с кем он продолжал, более или менее, нормально разговаривать, оставался я. То, что я, как и Элла, был за их развод тоже, он мне почему-то простил. Наверное, привычно, я же младший в семье, решив, что я молодой, глупый, бабы меня окрутили --  что с меня взять?

 

Но тогда, десять лет назад, мы жили в огромной квартире в центре города. У отца была своя фирма, куча денег и 5 машин в гараже. А еще мы все были уверены, что папа всех нас, включая маму, очень сильно любит. У меня в детстве вообще было твердое ощущение, что у меня самая лучшая в мире семья, самый крутой и сильный отец, самая красивая и умная мама, самая лучшая, самая красивая и умная сестра. Самое смешное, что потом, поняв, что это не так, я несколько лет жил с ощущением,  что рядом все равно есть, существуют, надо только найти! -- люди, у которых все в жизни правильно,  как надо, как считал,  было в нашей семье.

 

 И все мечтал с такими познакомиться. чтобы научиться этому правильному умению жить, чтобы именно так все было в моей жизни.. Периодически даже, как тогда считал, обнаруживая  и начиная тесно общаться. Помню, расспрашивал каких-то своих знакомых об их родных, любимых фильмах, книгах... Узнавал, в какую церковь или мечеть ходят, чем занимаются по вечерам и воскресеньям и какая у них родня, как часто они с ними встречаютя. Мне все время казалось, что где-то существует вполне конкретный пример того, как надо жить, как все в жизни устраивать и делать: семью, работу, отношения  с друзьями. Надо просто взять и использовать этот рецепт жизненного счастья.

 

Пока вдруг как-то в разговоре, не помню уж по какому поводу, мама буднично не обмолвилась: твой отец тогда опоздал на самолет, билетов больше не было, и он зафрахтовал самолет до Москвы... Я тогда не понял: как это купил весь рейс? Как такси нанял? Разве это возможно? Это сколько же денег надо было истратить?

 

Мама тогда моим вопросам тоже сильно удивилась и даже переспросила:

 

--А ты разве не помнишь? Ведь ты же тогда был с нами тоже в Москве. Правда, года 4 тебе всего было...

 

И глядя на мое дикое выражение лица, засмеялась:

 

--А ты не знал? Было время, когда твой отец для меня и цветы ведрами покупал! На десятилетие нашего знакомства, он уставил всю квартиру алыми розами. Ни в какие вазы или банки их разместить было невозможно, это были охапки, вязанки цветов... Я всем уходящим гостям после нашего праздника,  прямо-таки насильно вручала букеты роз!  А иначе, куда их? Они даже в ванну все бы не поместились... Завяли, погибли, жалко! -- и опять с удивлением спросила, --А ты совсем-совсем не помнишь? У нас ведь и фотографии в альбоме есть... Да и много чего другого был! -- она улыбнулась, вспоминая,

 

-- И домик в Ялте на 8 марта... И машина, которую мы с папой  купили, когда пришли на базар за фруктами... Вместо персиков купили новую ауди... У нас даже паспортов с собой не было, пришлось потом папе ехать домой на такси за документами. Продавец, которому мы деньги заплатили, над нами в голос смеялся. Всем, кто приходил в салон, нас показывал: вот пришли покупать фрукты, но слишком много купили, в руках лень нести, пришлось заодно купить машину!

 

И тогда я понял. И медленно, потому что не мог поверить, что все так и есть, спросил:

 

--Мама, а почему вы нам с Эллой никогда с папой об этом не рассказывали?

 

Она задумалась, а потом как ни в чем не бывало, видно было, что она серьезно к нашему разговору не относится, а потом довольно безразлично ответила:

 

--Ну, во-первых, потому что я вот только сейчас поняла, что ты об этом не знал, не мог помнить, потому что был маленький, -- Элла-то  помнит! А во-вторых, потому что как-то не считала даже, что это важно. Ведь больше такого нет, и точно не будет, так что ж говорить? Хвастаться, какие мы были крутые? Когда все потеряно? Умными и предусмотрительными нас никак не назовешь. Глупо все как-то в жизни с твоим отцом у нас получилось...

 

Помню, я тогда даже на нее наорал:

 

--Мама! Знаешь, почему в семьях всех этих узбеков, казахов, таджиков, армян, всех восточных народов,  такое уважение к родным? Почему у них, в отличие от русских, в близких, даже не очень близких, даже в дальних родственников, принято так сильно вкладываться? Да потому, что у них принято говорить о них только самое хорошее! Самое лучшее! Пусть даже то, чего никогда не было и быть не могло! А у нас, наоборот, все плохо, мы никуда не годные, хотя на самом деле все это не так! Я даже не догадывался, что вы с папой были такие крутые! Я вообще понятия не имел, что все было именно так, как я чувствовал, как все понимал, когда был  маленьким...

 

Мама пожала плечами, по-моему, она так и не поняла, как для меня было все это важно. Услышать, чтобы понять, что наша семья не только не хуже, но намного лучше, чем остальные, которые нас окружают, с которыми я знаком. А еще я тогда, наконец-то, понял, почему мои родители развелись. У них все было позади и больше ничего такого же хорошего рядом друг с другом не могло случиться. Все, к чему люди стремятся и на что надеются, то о чем мечтают -- у них уже произошло. А повторить свою удачу, свое счастье они не могли. Просто потому что в жизни ничего никогда не повторяется, все всегда заново и по-другому, даже, если очень похоже. Я и сам в этом много раз убеждался.

 

Повзрослев я вообще начал многое по-другому понимать. Например, насколько разными они были. Для мамы все, что было в их жизни с отцом, на самом деле, таким уж особым достижением не являлось. Она выросла в большом городе,  обеспеченной семье и принадлежала к так называемой «золотой» молодежи. Поэтому все, чего достиг ее муж и мой отец, казалось ей совершенно естественным, обыденным и нормальным. Не сверхъестественным чудом, как, наверное, отцу, который приехал из маленького городка, рос без отца, воспитывался одной матерью и честно говоря, ничего слаще морковки, в своей жизни до этого не видел. Все, что у него с мамой было: бизнес, деньги, путешествия -- казалось для него необыкновенным.. Наверное, тем, о чем он в своем детстве он даже не мог мечтать.

 

А потому, даже потеряв до копейки все свое состояние, которое он заработал, он все равно ощущал себя состоявшимся человеком. Доказавшим всем и каждому, но главное, самому себе, что он много чего в своей жизни смог и достиг. В конце концов, он ведь даже потерял столько денег и имущества, сколько другие и во сне не видели!  Наверное, он больше не хотел и не видел смысла к чему-то  стремиться. Тем более, что обстановка в стране изменилась, бизнес изменился и у него, сколько он не пытался, ничего больше не получалось. Проще, вспоминать. И жить им с мамой рядом, именно поэтому, было больше нельзя.

 

В отличие от папы, мама  вот так, в воспоминаниях о прошлом счастье, всю свою жизнь до самой смерти проводить не собиралась. Ей еще много чего и хотелось и хочется. А вот для отца абсолютно все превратилось в напряг.

 

И семья, в которую он после работы приходил всегда исключительно недовольным, я помню... И работа, которую он не любил, и на которой не видел, к чему стоит стремиться...  Ни более высокий оклад, ни более престижная должность его нисколько не прельщали: все ему казалось мало интересным, бесперспективным, не стоящим его усилий...

 

Но почему-то сегодня, мне приснился именно тот маленький кусочек прошлого, когда всего у нас было в семье навалом: и любви, и денег. Закинув руки за голову, я  попытался вспомнить сон со всеми подробностями.

 

Пятирублевая монетка, со звоном ударившись об асфальт, распугала стайку голубей, тут же с шумом вспорхнувшую и разлетевшуюся. Сидя на пуховом одеяле, постеленном на полу большого старинного балкона с витыми прутьями, нахмуренный мальчишка лет - четырех (наверное это все-таки я?), коротко стриженный, в полосатых шортах, бросает следующую, ожидая такого же звонкого звука падения. Но на этот раз звучание больше напоминает быстрый шлепок. Тогда мальчишка начинает кидать мелочь, разложенную перед ним  на одеяле, сосредоточившись уже на самом процессе броска.

 

Как в мишень, меча монеты в воздушные зазоры между металлическими прутьями балкона. Солнце приятно греет -- мне? ему? --  коротко стриженную голову и загорелые плечи. Не жарко, в самый раз. Воздух  переполнен гулом большого города. Прямо под окнами бурлит большая автобусная остановка, от которой то и дело отъезжают все новые и новые автобусы и маршрутные такси. Мальчишке хочется сделать что-то особенное. Он ощущает в себе огромную силу. Когда все деньги, сложенные перед ним горкой кончаются, он, подняв голову, прищуривается,  присматриваясь к солнцу: нельзя ли взять в руку и метнуть его? Соблазняюще сияя с небосклона, оно просто требует, чтобы он по-хозяйски взял его в руку и кинул, ссыпав весь солнечный блеск туда, где его не ждут. Он даже решительно поднимает руку к небу.  Но тут же приходит в себя. Ему всего 3 года. А копилка уже разбита и монеты кончились. Он кричит в комнату: «Мама!» И мама  приходит, подхватив его на руки.

 

Почему-то этот сон меня просто заворожил. Он был настолько настоящим, что по сравнению с ним, моя сегодняшняя жизнь кажется какой-то понарошечной. Но главным в нем для меня оказалось ощущение собственной огромной силы, которой  обладал мальчишка во сне. Она  заставляла меня тянуться к солнцу, она просто требовала, чтобы я щедро, ничего не заначив, распорядился ею, бросив мир !  А ведь это чувство я помню с детства, вдруг понял я.

 

А на его уровне, уровне  собственных ожиданий,  ощутил себя впервые только  в 9. В той новой школе, в которую я перешел после очередного переезда родителей, на этот раз это был Усть-Каменогорск, я никому не нравился. Все относились там ко мне настороженно. В стране и городе, откуда чуть ли не каждый русский мечтал уехать жить в Россию, по другому относиться к семье, которая приехала жить и работать в Казахстан из благословенной России, никто и не мог. Легче всего было считать нас какими-то странными, что все и делали. Но это,  как я сейчас понимаю, делало нашу жизнь одновременно и легче,  освобождая всех нас в семье здесь в Казахстане, от желания кому-либо понравиться. Входить в какие-то группировки, с кем-то дружить, кому-то ходить в гости... Мы выделялись и соответственно, автоматически наделялись аурой непохожести, необычности, отличности от всех остальных.

 

Короля делает окружение. Сами того, не понимая, они присваивали нашей семье более высокий статус, чем другим  и исебе.

 

К тому же после Новосибирска, очень большого столичного города, (а уж по сравнению с Усть-Каманом!), где меня никуда в 9 лет не пускали одного, ни  в магазин, ни в школу, ни гулять -- здесь была огромная свобода. Ну и разница в климате. В Новосибирске, кроме 3 летних месяцев, еще, пожалуй, сентября и мая --  гулять особо не хочется. Солнца, как правило, нет. Если не очень холодно, как бывает всегда зимой, то есть, с начала ноября -- то очень  холодно и сыро. Если не снег, то холодный дождь. Если не сугробы, то слякоть, наполовину снег с водой, в которую, шагнув с тропинки в сторону, проваливаешься  по колено. Если же зимой  на небе солнце, то все еще хуже. Это значит, что дикий мороз, когда даже дышать трудно.

 

А в Усть-Каменогорске мы купались до октября и начинали вновь купаться  с 1 апреля, когда вода становилась теплой. Конечно, перепады температур там были дикие. Утром -2, днем +20. Но снега даже зимой практически не было. На улицах, как в приморском городе, везде видна крупная, как на море, галька и куда не пойдешь, обязательно приходилось  переходить или переезжать какую-никакую  речку или  водяную лужу. Пусть даже всю заросшую камышом и ряской, с огромным количеством лягушек, но все равно, водное препятствие. Живое, природное... А как пели весной лягушки! По утрам и вечерам в городе стояло настоящее звуковое облако из сливающихся в плотное музыкальное полотно кваканий, которое, хоть ножом режь.  Местные на него не обращали внимания, а нам всем в семье очень нравилось.

 

С мальчишками из нашего 2 класса школы № 10, в которую я поступил в Усть Камане,  мы делали, все, что хотели. На переменках прыгали из окон  второго этажа. На большой перемене задирали какого-нибудь старшеклассника так, чтобы он в ярости гнался за нами по всем этажам. Когда во дворе меня научили имитировать звук открывающейся водочной бутылки, я тут же научил этому всех пацанов в своей параллели, и несколько недель потом дежурные гонялись за нами, младшеклассниками, по всей школе, чтобы схватить с поличным  и утащить к директору. Так как учиться мне было легко, потому что в той школе, из которой меня забрали в Новосибирске, программа была намного сложнее, то на все, чтобы я не вытворял, учителя смотрели сквозь пальцы. 

 

А в третьем классе все стало еще лучше. То, что все мои одноклассники и дворовые пацаны ходят на секции, а я нет, потому что против папа: мне все же слегка портило репутацию и настроение. Но к концу третьего класса в школе появился новый физрук, помешанный на футболе, который начал всех школьников, даже начальных классов, во время уроков физкультурой, а скорее, вместо уроков физкультуры, заставлять играть в футбол на школьном поле.

 

Честно говоря, футбол -- это единственный вид спорта, который я на дух не переношу, ну, кроме еще разве шахмат. Не люблю что-либо делать ногами, да еще в команде. Шум, гам, все носятся, и вдобавок, еще и этот командный дух, который я в принципе не понимаю. Орать, когда кто-то забьет мяч в ворота? Дурацкое занятие.

 

Зато все «великие» спортсмены моего класса, которые ходили на секции самбо, дзюдо, хоккея и фехтования, кто с 5, а кое-кто и с 4 лет (между прочим, все они были моими друзьями), футбол,  естественно, любили. И на футбольное поле просто рвались. Первое время, выходя с ними играть, я сильно комплексовал, потому что в футбол никогда не играл. Мама говорит, что мячик мне гонять нравилось исключительно в полтора-два года. Позже мячиками я уже не интересовался.  И вот я такой, нисколько не спортивный, выхожу на поле, и на первой же игре с удивлением понимаю, что ничуть не хуже не других, тех, кто много и долго тренировался. А через пару месяцев стал играть вообще лучше всех, в команде, так что  меня стали всегда брать на межшкольные матчи.

 

Именно так ко мне впервые пришло понимание того, на что я способен, что может дать мне ощущение совпадения себя с  представлением о себе. Но из-за отношения отца к спорту все это у меня спуталось и потому затянулось еще на 2 года. Помню, все время сомневался, действительно ли спорт это мое, все никак не мог сам себе признаться  в тот, что действительно спортсмен и что мне не просто нравится, как спортсмены выглядят, двигаются, какие чувства у окружающих вызывают --  что мне нравится процесс того, как они этого добиваются!  Только после того, как, наверное, не меньше  сотни самых разных людей, которые видели меня в спортивном зале, на тренировках и соревнованиях  сказали, что я здоровый и что спортсмен --- я смог немножко в это поверить. Да и то, честно говоря, до сих пор, иногда сомневаюсь.

 

Спортсмен ведь совсем не похож на свой окружающий социум. Он не строит карьеру. Не учится в институте. Не вкладывается там, где вкладываются все. Он не зарабатывает очки  и успех там, где в это время зарабатывают признание все остальные.

 

А потому у любого адекватного человека, который существует в социуме (а мы существуем в нем все), невольно закладывается комплекс, навязанный всем его окружением, что спортсмен немножко или скорее очень сильно -- придурковатый. Потому что занимается не тем, что все. Идет против  обычного выбора всех. И вызывает собственными спортивными занятиями,  зависть всего своего окружения. Сегодня по поводу состоявшихся спортсменов, олимпийских чемпионов или чемпионов мира, неважно, принято говорить, что, начиная заниматься спортом он был очень одаренным мальчиком, одареннее всех остальных! И любой спортсмен,  лет через 10 лет, после того, как начал заниматься и, наконец, стал олимпийским чемпионом, скорее всего с этим согласится. Потому что он  уже и подзабыл, как все оно там было в прошлом. Да и приятно сознавать, что ты  был, оказывается,  всегда такой особенный, отличный от всех других, не таких талантливых. Прежде всего, потому что этот спортсмен уже все доказал себе и другим.

 

Но имеется и другое мнение, хотя его можно слышать гораздо реже. И я считаю, что оно гораздо более верно. Профессиональные спортсмены -- это не люди, особо богатые какими-то природными физическими возможностями, и на самом деле это не важно. Выдающиеся спортсмены, это просто упрямые, более упрямые, упертые, чем другие, люди. Их можно сравнить с шахтерами. Недаром, в России лучшая сборная штангистов, находится как раз в Кемерово. Это просто упрямые трудяги, которые пашут, не останавливаясь, пусть даже носят они при этом красивые спортивные маечки. Но по собственным ощущениям -- это именно работяги. Большая часть жизни которых проходит в пахоте и обыденности.  

 

Годы в Усть-Камане, наверное, были последними счастливыми одами нашей семьи. Именно семьи. После Усть-Камана, когда мы вернулись обратно в Новосибирск бабушка с дедушкой, до самой их смерти, не уставали повторять нам, какие же дураки и неудачники наши родители... И какие несчастные мы, их дети.... Родители иногда огрызались, но чаще молчали. А когда бабушка с дедушкой похоронили, то выяснилось, что квартиру они завещали дальним родственникам  из Перми. Наверное, они считали, что начать  жить лучше, для нас очень вредно.

 

После всего этого, папа предпочитал вообще, как можно реже, бывать дома. Пока настолько не привык к этому, что окончательно стал ощущать себя дома лишним. Да и нам с ним тоже в последнее время рядом было как-то неловко, как со случайно заглянувшим на огонек гостем.

 

Если бы не мамино решение развестись с отцом, мне  бы ни за что не удалось заняться спортом. Мой папа -- личность очень сильная. И делать то, что, по его мнению, делать мне нельзя -- никогда не позволил. Скорее уж мне, пришлось, как Амину, который занимается со мной в  клубе, тоже в 12 лет бросить семью, родной город и страну (Амин родом из Алма-Аты), и переехать в другой город, для того, чтобы заниматься  штангой. Отцу доказать что-то, с чем он был несогласен,  было невозможно.

 

                                                 День рождения Инациевского

 

Не помню на каком именно воспоминании, я засыпаю. Обычно, перед тем как лечь спать, я ставлю будильник, чтобы он обязательно меня разбудил через час. Обычно, когда через час он звонит, я  понимаю, что не выспался и переставляю звонок еще на полчаса.  Проснувшись через 30 минут, опять же, как всегда, я вижу, что отчаянно опаздываю и начинаю метаться по квартире, пытаясь, как можно быстрее, собраться. Шорты, трусы носки, полотенце  летят в сумку ритмично и слаженно, как на хорошем конвейере. Перед выбором своей верхней одежды, как всегда,  застываю перед шкафом надолго.

 

Дело в том, что если после тренировки я иду домой, то тепло одеваться не нужно, а если гулять, то очень даже надо. К тому же, живя в Сибири, даже если выходишь из дома в теплый денек, надо быть готовым к тому, что погода через 2 часа может измениться. А сегодня вообще особенный день, день рождения Инациевского, и надо одеться особенно. То есть, как можно проще. И желательно в то,  в чем он тебя уже видел.  Ведь он начальник, который платит мне деньги, и соответственно, не должен знать, что этих денег его подчиненному на жизнь и нормальные шмотки хватает. Выбираю старые спортивные штаны, и такую же застиранную тренировочную майку. Сверху надеваю приличную куртку, совсем уж опускаться нельзя.

 

Выходя из дома, без десяти пять,  я стабильно опаздываю на тренировку на 5 минут, приходя в 17, 05. Благо, тренер всегда опаздывает на 10.  Как всегда, 2 часа утробных криков, грохота штанги о пол, полведра пота и рюмка крови. Последнее, потому что мозоли рвутся через день, и мне, как и всем остальным, лень их обрабатывать. После тренировки в раздевалке спрашиваю у ребятишек, упаковали ли подарок? Так как собирал деньги и покупал подарок я, они должны были сделать  хоть что-то. На меня удивленно пучат глаза и говорят: конечно! Как выясняется, впоследствии, для них упаковать, значит, положить в прозрачный полиэтиленовый пакетик. О, господи! Но делать нечего.

 

Мы проходим в тренажерный зал, где сегодня отсутствуют заранее предупрежденные, посетители. Так уже стоят и шушукаются администраторши, которые дарят Вилену псевдо модный парфюм, фирмы о которой никто из нас не слышал и не знает, но по им словам –ну,  очень модный!

 

От нас же, зашедших в зал (точь в точь, богатыри на поле битвы, с Маратом, нашим тренером впереди), приготовлена майка с фотографией и поздравлением от всей команды. Простым и задушевным. Администраторши, как всегда, не узнают нашего тренера, но, опять же, как всегда, узнают меня и расплываются в улыбках.

 

Кидаю привет в ответ, и выясняю, что по их агентурным данным, Вилен  Петрович будет через 20 минут. Мысленно думаю, что где 20, там будет 40. В лучшем случае. Скорее всего, ждать придется час. И спокойно откидываюсь на кожаном диване. Тем временем, младший состав команды, начинает соревнование под названием: чей подарок лучше? Подключаясь к спору, объясняю администраторшам, что Вилен Петрович, парфюмом не пользуется, зато пользуется антиреспирантом. А поскольку антиреспирант у него очень сильный, он перебьет запах любого, самого модного парфюмерного, запаха.

 

Они растерянно замолкают, и все сводится к ничьей. Тут же произносится коронная фраза проигравших:  главное -- это  внимание!

 

Следующий час мы проводим в бессмысленной  трепотне. А через 20 минут после того, как потихоньку все начинают злиться, появляется он, единственный и неповторимый Вилен Петрович  Инациевский.

 

Темноволосый, лысоватый, большеглазый. Одет в  классические черные штаны (крой джинсовый, ткань плащевая), джемпер приятного голубоватого цвета и белые беговые кроссовки. Которые всегда повергают меня в ужас. Потому что кроссовки очень дорогие и хорошего качества, да и все остальные вещи тоже очень стильные, но все вместе взятое это смотрится, как кирзачи со смокингом. И не иначе. Невысокого роста, с животиком, ВП слегка смахивает на холеную морскую свинку, но женщинам очень нравится. Особенно, если эти женщины его плохо знают. Но таких в зале сейчас нет.

 

Сначала он удивляется, что это мы здесь все вместе делаем. По-настоящему удивляется. Затем, вспомнив, что у него день рождения, перестает. А в следующие 5 минут мы с администраторшами вступаем в соревнование, теперь уже за то, кто первый поздравит ВП. Побеждаем опять таки мы. Потому что я к поздравлению приготовился заранее, специально усевшись на диван, из-за которого легко подняться. А им для этого нужно сначала выйти из-за неудобной стойки. Плюс, пока они идут, я, еще не дойдя до ВП, на ходу, уже начинаю произносить поздравление. Шансов на победу у них нет. Администраторши скисают. Тем более, что охи и вздохи не могут замаскировать суровой правды:  наша майка ВП нравится больше. Понять это можно по количеству вопросов, задаваемых Виленом Петровичем. А это кто? О, наша команда?  А это ты, Артур? Андрей? Марата-то я сразу узнал!

 

Как только всеобщие восторги утихают, Вилен Петрович начинает раздавать указания. Старшую администраторшу отправляют за вином и шампанским, на что тут же ВП выдаются наличные. Младших штангистов, а это пацаны 12 лет, которые занимаются не так давно, иерархия выдерживается в команде очень строго, отправляют за курами гриль. После чего образовывается 15 минут затишья, во время которых появляется друг ВП. Одной с ним национальности, если кто-то понимает о чем я.

 

Заходит он скромно. Его даже можно перепутать с посетителем зала. Я, кстати, так никуда не захожу. У меня даже в туалет зайти почему-то получается более шумно. Ну, просто не получается у меня по- другому! А вот у него, незаметность выходит легко.

 

Единственное, что выдает серьезность этого поздравителя, это реакция ВП. Который, едва его заметив,  подскакивает и бросается к нему в объятия.  Они обнимаются и по родственному, целуют друг друга в область шеи. Мы тоже привстаем в знак уважения из-за стола, со стороны, слегка напоминая, гусей, приветливо вытянувших вперед шеи. Правила вежливости требуют. Тут же происходит выдача невзрачного, на первый взгляд, пакетика и следует поздравление на непонятном диалекте. Кажется даже, что какого-то особого диалекта русского языка. На приглашение посидеть, гость отказывается, и тут же уходит. После того, как из пакетика извлекается айфон стоимость не меньше 40 тысяч, становится еще более ясно насколько непростым был гость. Но тут с улицы входит администратор, и начинается всеобщая суматоха.

 

Из подсобки выходит тренер зала, как показывает практика, учуяв запах мяса. Хотя запаха мяса еще нет, даже я, стоя рядом с пакетом, ничего не чувствую, но все равно оно уже в зале, и Саша (он же Шура, он же «Коровьи глазки», потому что у него большие, красивые  глаза с очень длинными ресницами) --  откуда-то  это знает. Он присоединяется к поздравляющим, дарит что-то непонятное, не вызывая у ВП вообще никаких эмоций. Как будто все сделано Сашей бездушно, для галочки, и Вилен Петрович прекрасно это понимает. Садимся. Мне и Диме дают открыть шампанское. Опять же, как всегда, мы начинаем соревноваться: друг с другом, кто быстрее откроет бутылку? Через 5 минут, забывая об этом напрочь, потому что пробки летят в разные стороны, а шампанское обильно поливает стол. Все смеются. Кто-то потому что ему  весело, а кто-то, чтобы скрыть разочарование. Например, ВП. Потому, в отличие, о нас, спортсменов, ему спиртного можно сколько угодно.

 

Нам, штангистам, наливают совсем немножко, около наперстка. Повторяя при этом, что нам пить, понятно, нельзя... А с начальством, тем более... Но раз уж мы такие молодцы, то для запаха можно... Мы пьем, потом закусываем. В таких ситуациях для меня ни есть, ни пить, почти невозможно. Остановка вокруг слишком нервная, и расслабиться я не могу. К тому же, тут вдруг раздается очень тихий звонок. Совсем незаметный. Так стучатся в конуру собаки. Или звонят человек, которые  должны деньги и точно знают, что отдать их не смогут никогда. Из обрывков разговора вылетают слова: миксер..., подъехал..., уже? А затем очень частое: сейчас- сейчас-сейчас!

 

Я начинаю понимать, в чем дело, но не могу до конца поверить. За неделю до этого Инациевский говорил, что в парикмахерской нужно залить цементом пол. Звучало: буквально следующее:

 

--5 ведер бетона надо уложить на полу в парикмахерской... А может еще меньше... А может, и сами с шофером управимся...

 

Вилен Петрович наживает на кнопку мобильника и теплыми, полными любви глазами, обводит взглядом всех нас. Я понимаю, что дело нечисто, но остальные ждут чего-то хорошего, чистого, доброго и доверчиво затихают.

 

--Как хорошо! – проникновенно произносит Вилен Петрович,  обращаясь ко всем сидящим за столом, -- Цемент наконец-то привезли! Вот сейчас, мой очень хороший друг и человек очень хороший приехал и привез нам цемент... Надо разгрузить, там немного. Ведер 20... На 5 минут... А если вспотеете, то в баню сходим, а потом опять посидим...

 

Саша тут же поднимается и уходит в свою подсобку. Я поднимаюсь первым, надеваю куртку, потому что на улице холодно, а  я точно вспотею, потому что всегда потею, а болеть мне нельзя, скоро соревнования. Остальные с непонимающими лицами, как будто ожидая, что на улице ждет сюрприз, но до конца  в это не веря, выходят тоже. В дверях вижу бетономешалку, которая в маленькой спортивной парковке смотрится, как слон  в посудной лавке. Последним выходит ВП, мы в это время наблюдаем за паркующейся бетономешалкой.

 

Он  выходит с 2 штыковыми и одной совковой лопатой. Я понимаю, что попахать придется здорово. И расслабляюсь. В таких ситуациях, благо она не первая, главное расслабиться. Иначе еще сильнее устанешь и при этом  еще и разочаруешься в общем устройстве мира. Полезет: все козлы! Надоело! Сколько можно!

 

Да и честно говоря, я давно к такому привык. Мой родной отец был уменьшенной (в своей многогранности), но зато гораздо более концентрированной по направленности получения личных выгод, копией ВП. Помню, когда мне было 8 лет, мы поехали с ним за сахаром. Как он твердо обещал, не больше, чем на 15 минут. Подъехав к складу, он исчез на полтора часа. К его возвращению, я едва не сломал гудок у машины, успел несколько раз прореветься, но он даже не объяснился. Наорал на меня за то, что не мог его спокойно дождаться, да еще и вдобавок, в это время шумел.

 

Начинаем безропотно вчетвером таскать цемент. Таскаем его часа три. Наш  тренер в это время разравнивает в парикмахерской пол, который, когда я  иду его смотреть, получается просто  отличным. Гладким, как стекло. За что я начинаю еще больше уважать нашего тренера. Наконец, все заканчивается. Потные и некрасивые, мы садимся опять за стол. Я даже мокрый от пота не весь, с головы до ног, как ожидал,  а только местами. Удачно. Правда, мои новые замшевые туфли «бандерос», конечно, стали больше похожи на аккуратные пимики, чем на туфли и пусть, я утешаю себя, что позже смогу их реанимировать, жизнь конечно докажет, что есть вещи которые не возродить. Цемент останется с ними навечно, до мусорного бака, куда я их выкину спустя пару дней.

 

Почему-то Вилен Петрович, ни с того ни с сего, вдруг, отводит одного меня в сторону. Смысла в его речи я не вижу никакого. Он произносит что-то вроде

 

--Ну, вот... Потому что у нас было....  Ты, вот делал... Видишь, как все хорошо.... Я ценю и понимаю.

 

После чего приобнимает меня за плечи и произносит свою коронную фразу:

 

-- Давай, родной... Давай...

 

Я киваю, как болванчик, делая понимающее лицо, но на самом деле, ничего не соображаю. Вдруг, ощущаю в своих руках, принятую из теплых рук начальства, 500-рублевку. Немного, но приятно. Во время этой сцены, у всех присутствующих на лицах  удивление, потому что всем ясно, раз меня отвели, значит, что-то дали! Но за что? Непонятно. И вообще, почему именно ему? Вида, понятно, никто не показывает. Потихоньку все начинают расходиться. Домой я иду с непонятным чувством. Такое чувство бывает, когда рядом с выхлопной трубой ешь торт. Вроде вкусно но воняет.

Вообще-то, я нисколько не удивлен. Я уже строил для Вилена детскую площадку около нашего клуба, копал яму под детскую песочницу, сгребал листву, заливал столбики горок цементом, перед тем как их окончательно установили рабочие.

 

На самом деле, гораздо хуже мне пришлось год назад, когда мы с Андреем выносили с 9-го этажа железные двери весом в 120 килограммов. В тот день, вдобавок, я еще был сильно принарядившимся, потому что ВП заранее предупредил меня, что в субботу мы едем по делам. Ему нужно помочь. А вспомнив, как жутко стеснялся, когда мне пришлось по его просьбе тащить в налоговую огромный 12-килогаммовый торт, а на мне были жутко поношенные джинсы, решил по такому случаю, на этот раз,  одеться прилично. Помню, что напялил красную куртку «форвард» и новые голубые  джинсы.

 

Когда мы подъехали к 9-ке, где нас во дворе уже к тому времени ждал Андрей, еще один штангист из нашего зала, то услышал от Инациевского, что дело то легкое, небольшое... Всего-то и надо, вынести вниз дверь с 9-го этажа… Я  тогда решил, что какой-то старушке надо помочь вынести деревянную дверь,  а это, на самом деле, легко. Но ошибся, как чаще всего и бывает с нашим Виленом.

 

Поднявшись на 9-й этаж, мы увидели, сваренную из железных листов, толщиной миллиметров 5, не меньше (примерно в толщину телефонного кабеля), дверь. И точно такую же дверную коробку. До сих пор не знаю: то ли ВП нас считал такими сильными, то ли дверь такой легкой? С трудом, впихнув дверь в лифт, причем, наш директор все это время бегал вокруг нас кругами и кричал, чтобы мы ни в коем случае не поцарапали бетонный пол -- мы выяснили, что лифт с дверью внутри, не закрывается. Когда мы ее вытащили обратно, то Инациевский объяснил, что раз так, то нам придется нести ее до первого этажа на руках. Сначала я подумал, что это шутка и какой-то веселый подвох. Но, как оказалось, нет. И мы вдвоем с Андреем ее понесли... Поволокли... Потащили...

 

Пол мы, конечно, царапали, но к этому моменту времени, нашего директора это уже не волновало. Было ясно, что главное эту дверь вообще как-то вынести.  Выволочив ее на улицу, мы дотащили ее до мусорки и попытались прислонить к полным мусорным контейнерам. Контейнеры едва не упали. Тогда мы просто положили дверь на землю. А Инациевский  радостно, как будто только что женился,  сказал:

 

--Ну, вот, сейчас коробку вынесем, и по домам!

 

Мы опять поднялись на 9-й этаж. После дверей коробка показалась нам просто  воздушной. Она была намного меньше, чем двери, но в лифт все равно не вошла. Иннацевиский был с нами до конца и опять бегал вокруг нас и подбадривал. Так, как таскали двери мы без перчаток, то руки у нас были как у трубочистов, причем, работавших сверхурочно не меньше недели. Поэтому, сгрузим коробку и, увидев тут же во дворе мужика с бутылкой «Карачинской», мы попросили ее у него, чтобы помыть руки. Так, как мужик раньше видел нас с дверью, а только что с коробкой, то согласился безропотно. Причем, дольше всех  мыл руки Инациевский.

 

А потом меня вырвало. Я тогда еще сильно нервничал, когда что-то оказывалось непривычным. И то, что с утра в субботу от спортсмена может запросто понадобиться тащить с 9-го этажа двери, не знал.  Сейчас-то, я к этому привык. Позже выяснилось, что женщина, двери которой мы тащили, какой-то крупный спортивный начальник в мэрии. Наш клуб в результате получил деньги на проведение окружных спортивных соревнований, на которых я занял первое место, за что получил 3 тысячи рублей. Так что в накладе не остался никто.

 

Войдя домой, слышу, что сестра с мамой трапезничают на кухне. Это значит, что разговоров будет  больше, чем  еды. Я захожу на кухню (почему-то, как всегда, когда я захожу, в кухне с полки что-то с грохотом падает, мама с сестрой привычно вздрагивают и не удивляются, так происходит всегда -- открываются дверцы полок, падают стулья, с грохотом валятся в мойку, дл того спокойно лежавшие на ее краю, вилки и ложки, иногда вдребезги разбивается посуда), выдвигаю из под стола табуретку и сажусь к столу. Последние 4 часа у меня во рту ничего, кроме цементной пыли и шампанского, не было Ну, понятно, еще пот, но это уже детали. А вообще, неожиданно приходит мне в голову, наверное, это и есть суть моей сегодняшней жизни.

 

Начинаю есть, и заодно кратко рассказываю о происшедшем. Немного смеемся. Все меня хорошо понимают. Сочувствуют. Советуют держать Инациевского в кулаке и требовать побольше денег за свою работу. После чего, плавно переходим к обсуждению проблем сестры. У нее на самом деле очень сложная жизнь, и я ей сильно сочувствую. Для начала, она --  первый ребенок в семье. И мои родители, фанатики и идеалисты, «отоспались» на ее воспитании по-полной. Вследствие чего, она полный антипод меня. Как внешне, она брюнетка, женский вариант папы (я сильно увеличенный мужской вариант мамы, а так как блондин, уже только поэтому, гораздо более легкомысленен, чем сестра) внутренне, потому что, отлично училась и в школе и в институте. Больше того, она понимала, что учит  и как это может пригодиться ей в жизни. Она много читала, она ко многому стремилась, она намного умнее меня --  это все так, и это все правда, но зависти у меня нет. Благо знаю, как этого всего  она добилась.

 

Начало сознательного возраста моей сестры совпало с началом черной полосы нашей семьи. Как раз с тем временем, когда у нас исчезли деньги и любовь, и все-все, пошло не так, как надо, как было до этого... Ни за что на свете не хотел бы пережить такое!  Я -то в это время, на свое счастье, был в бессознательном «одуванчиковом» состоянии, за что безмерно благодарен своей судьбе. В неполные 14 лет (это я уже помню, сестра старше меня на 7 лет), Элла полностью содержала всю нашу семью: обучая английскому мою одноклассницу и ее ленивых подружек.

 

Родители, когда у них были еще деньги, видно предчувствовали, что это ненадолго, и обучали Эллу языкам с раннего детства. Она успела и  в частной языковой школе поучиться, и за рубежом год пожить. Английский  знает в совершенстве. Вот на ее заработки за репетиторство мы потом некоторое время и жили, пока папа искал для себя работу по душе.

 

Папа никогда не соглашался работать абы где, пусть даже за терпимые деньги. А мама, вследствие того, что всю свою жизнь после замужества занималась только мной, Эллой  и разрешением папиных проблем, типа вытаскивания его из следственного изолятора или восстановлением после больницы,   работу очень долго найти не могла. Ее даже уборщицей, не смотря на ее блестящее образование, долгое время не брали. Я помню, как она из-за этого тогда плакала. 

 

В общем, в связи с умом и потребностью Эллы во всем достигать исключительно блестящих результатов, как в своих обязанностях, так и своей внешности, на ее работе у нее периодически возникают проблемы. Для меня-то менеджер априори человек, который ни за что получает зарплату. Но моя сестра  исключение. Она как раз приносит своей фирме серьезную прибыль, за что ей периодически выплачивают серьезные бонусы (а откуда бы иначе у меня была возможность покупать себе маечки в Адидасе?) -- о чем  знают все ее сослуживцы. И вызывая этим непонимание у коллектива, который так же, как она работать, то ли не может, то ли не хочет – а потому периодически дает ей это понять. Особенно какая-то  Ваулина. Очередная стычка с которой и была у нас этим вечером  главным  блюдом на ужин.

 

Мамина задача приводить Эллу  в чувство. С чем она прекрасно справляется, как тоже очень умный человек, прочитавший просто страшное количество книг, и к тому же прекрасно ориентирующийся не только в жизни (только 22 года жизни с нашим отцом, переездами вслед за ним из города в город смело можно умножать на 2), но и в наших характерах.

 

 Понятно, здесь же как всегда присутствуют наши кошки. То есть, два существа, находящихся в нашей семейной иерархии, где-то между людьми и кошками. Потому что и  мы к ним относимся не как к кошкам, и они к нам, уж точно, не как к хозяевам. Свое отношение к нам и нашим проблемам, как правило, выражая презрительным выражением морд, поворачиванием хвостом в самый напряженный момент повествования, внезапным почесыванием, зевками и переглядыванием друг с другом типа: «Вот дураки? Правда?». А другая : «Кто бы сомневался... Ты вообще-то слышала хоть что-то умное от них? Я-- нет! Опять придется ночью спать рядом, чтобы привести нервы в порядок у идиотов… Ведь ве сами, все сами... Никакого покоя, никакого отдыха ни днем, ни ночью, и ведь даже лишнего кусочка  рыбы не допросишься!»

 

О наших кисах можно говорить долго и много, но, пожалуй, главная их характеристика, что в целом, они единое целое.  Дао. Потому что одна -- белая, пушистая, большая, не имеющая ни единого пятнышка на шкурке. Одно из множества ее домашних прозвищ -- «Сугроб», хотя настоящее ее имя Белла. Вторая, наоборот: маленькая, длинная, как веревочка, худая, лицом немножко похожая на собаку, черная, но с белой подкладкой на узком пузике, в совершенстве, владеющая всеми своими четырьмя конечностями. «Догятина», одно из ее прозвищ,  любит есть вкусненькие кусочки, держа их в передних лапах, при этом стоя на задних. Еще она носит поноски в зубах. Например, золотинки от конфет, с которыми потом играет в другой комнате. И каждый раз, когда я ее вижу, понимаю, что она не кошка, хотя кошкой выглядит. В общем, дома у нас живут черная Инь и белая Ян, хотя Беляк  в нарушении традиций, гораздо злее, чем Догги. И уж точно гораздо более мстительна. Если ей что-то не нравится, она без тени сомнений и сожалений гадит на вещи обидчика.

 

Вот так мы просидели субботний  вечер до 11 все вместе, обсуждая все подряд и нам всем было весело, уютно, в общем, здорово, пока я наконец не спохватился, что мне завтра рано вставать. Маме-то  с Эллой завтра можно спать, хоть до 11, а вот мне, работать.

 

Моя работа

 

Рабочий день у тренера начинается в 10, но поскольку я штангист, которого ценит хозяин зала, то могу приходить к 12. Прежде всего, потому, что за те деньги, которые мне платит Вилен Петрович, больше работать просто неразумно, и он сам это понимает. Но каждое воскресенье я все равно прихожу ровно к 10 в зал, чтобы не иметь разногласий с коллективом, у которого таких льгот нет. Если я буду гнуть пальцы, то потом не смогу весь день филонить и халявить.

 

Как правило, с утра в зал обычно приходят люди, которые тренируются для здоровья, а не для результатов. Они бегают по дорожке и циклируют абсолютно все тренажеры в зале, а потом уходят, с чувством выполненного долга, домой. Такие посетители тренируются ради ощущения того, что они тренируются.

 

Вот, например, Сережа. Сегодня, как и всегда, он пришел в зал, обтянувшись поясом для похудения, надетом поверх 2 толстовок с капюшоном и 2-х тренировочных штанов. Не знаю даже, как назвать то, что он хочет добиться своими тренировками. В его интерпретации это звучит так: «Хочу подтянуть абсолютно все мышцы тела». Что со стороны выглядит, как еженедельная парочка упражнений на каждом, имеющемся в зале, тренажере для рук и ног. И  закономерно, не приводит, и не может привести, ни к какому заметному результату. После каждого подхода к тренажеру он обязательно качает пресс. Причем, самыми тяжелыми упражнениями. Что опять таки, без ограничения в пиве и жирной пище, не может и не приводит ни к каким внешне заметным изменениям.

 

Так, как я уже знаю, что многие мужики на диету не садятся, потому что при этом чувствуют себя педиками или метросексуалами, то горячо поддерживаю его во всем том, что он только не предпринимает. Человек он более чем хороший. Юморной, много работает, иногда и по ночам, проверяя сторожей на складах своей фирмы. Все свое остальное, не очень большое, остающееся от работы время, он посвящает жене и маленькой дочке. Его просто не хватит на то, что ему на самом деле нужно делать в спортзале!

 

А смысл тренера в зале очень часто совсем не в том, чтобы помочь человеку изменить тело. Гораздо чаще тренеру приходится выполнять роль товарища и друга. В крайнем случае, понимающего сослуживца. В общем, кого-то с собачьими преданными глазами. Среди тренеров, во всяком случае, в нашем зале, бытует мнение, что то, что посетители рассказывают тренеру то, что следует рассказывать разве что только родной маме. Да и то, пожалуй, не стоит.  Вообще-то, это правда. Во всяком случае, про герпес на заднице, надеюсь, маме едва ли рассказывают, а вот со мной как-то совершенно незнакомый мужик на эту тему чуть ли не целый час общался. Хотя мне совсем не хотелось.

 

А потому, пусть Сережа и все подобные Сереже, часами качают пресс исключительно для самоуспокоения, тщательно прорабатывая каждое упражнение из программы для беременных, кормящих и престарелых женщин, пусть, даже подменяя такими программами действительно необходимые упражнения и ограничения в питании -- я не скажу ни слова против. Потому что правильно выполняемая диета на самом деле, для Сережи и ему подобным, вещь неподъемная. Как в умственном, так и финансовом смысле. И они, похоже, об этом догадываются. Так что пусть хоть что-то делают, чем не делают, как большинство других -- вообще ничего. И уж точно это лучше, чем так называемые диеты (правильней называть их голодовками), когда по 2 дня не едят ничего, только пьют воду с лимоном, худея на 2 килограмма. А потом жрут все подряд и поправляются на 5.Вот этого точно никому  не надо!

 

После того, как, взвесившись в раздевалке после своих изнурительных упражнений (говорю без тени иронии, упражнения хотя и бестолковые, но очень тяжелые), уже без двух толстовок и двух штанов, на голое тело, Сережа радостный уходит. И тут же, как будто ждала за дверью, когда он уйдет, в зал заходит наша «спортсменка в прошлом». Так ее все за глаза все называют, и именно так она всем представляется при встрече. По моим наблюдениям в каждом тренажерном зале обязательно имеется в наличии хотя бы один такой бывший спортсмен.

 

Обычно это мужик около 70. И летом, и зимой, неизменно посещающий тренажерный зал в растянутых старых трениках, чешках (старых кроссовках) на голую ногу с вылезающим из дыры большим пальцем и вылинявшей, в прошлом наверное  голубой, майке на лямках. Своим внешним видом он демонстрирует свою независимость и презрительное отношение ко всем остальным в зале. Что -то вроде: плевать я хотел на ваши шмотки, все равно поднимаю больше всех вас. Между прочим, действительно поднимает. Доводилось мне видеть подобных старичков, с ходу выжимающих 120 килограммов и чувствующих себя и при этом и позже абсолютно бодро. 

 

 Но в нашем зале подобную роль «крутой, но внешне скромной»  выполняет женщина. На мой взгляд, ей близко к  60, хотя может, и к 70. Кто знает? Зимой и летом она ходит в плотно обтягивающих леггинсах, белых кроссовках, и в зависимости от погоды, в поросячье - розовой или просто белой майке. У нее фигура как у хорошо тренированного мускулистого  мужика, что в жизни редко встречается не только у женщин, но и у мужчин. Тем более, ее возраста.

 

Очень хорошо развитые бицепсы с трицепсами, жилистые кисти, полное отсутствие талии и непропорционально тонкие, в сравнении с торсом, ноги. Все это, плотно обтянуто выше перечисленной одеждой. На голове -- короткая стрижка. Примерно, как у меня, а я стригусь очень коротко. За рубежом таких называют трансвеститами, потому что она выглядит как женщина, которая мечтает выглядеть как мужчина. Или как мужчина, который мечтает выглядеть женщиной. Надо сказать, и то, и другое, у нее  получается: со спины понять нельзя. Выдают только  розовые леггинсы.

 

Тренируется она так же, как только что ушедший Сережа. Разве что только игнорирует беговую дорожку, и совсем не качает пресс. Все ее основные упражнения --  со свободными весами. То есть, штанга, гантели, гири. Техника выполнения упражнений -- собственная. Делает она все упражнения  какими-то необычными (хочется сказать, диковинными) способами. Странно ставит ноги, странно держит корпус... Еще одна ее особенность: в зал она всегда приходит со своей жратвой. У нее всегда с собой  пакетики, в которых , как она сама думает,  лежит запас сложных углеводов. На самом деле, в пакетиках сладости и фрукты , а это углеводы простые. Ну а еще, и это действительно всем мешает и неприятно, она любит приставать с разговорами к тренирующимся.

 

Вот сегодня она начала объяснять нашему штангисту Диме, который заглянул в качалку поработать с большими весами, потому что по воскресеньям тренировок у нас нет, и наш тяжелоатлетический зал закрыт, что ему просто необходимо качать бицепсы, потому что у него некрасивые руки! Попытка объяснить ей, что развитые бицепсы для штангиста, по меньшей мере, проблема, потому что они уродуют технику -- само собой! -- потерпела неудачу. Она продолжает с жаром отстаивать свое мнение. Как последний неопровержимый аргумент, бросая: «А на что у него девушки смотреть тогда будут, если бицепсов нет?»

 

Мы ей отвечаем, конечно, только для того, чтобы отделаться и хоть как-то заставить замолчать, что девушки будут смотреть у парня на его кошелек. На самом деле, девушкам есть на что посмотреть у штангиста, кроме бицепсов -- и они действительно с удовольствием на все это смотрят. Сам многократно  наблюдал. Если смотрят спереди, то глаз не отрывают от  плеч и талии. Если смотря на штангиста сзади, то на зад и ноги.

 

Женщина азартно парирует в отве, что нам не верит. Пуская в ход, наверное, как считает, еще один непобедимый козырь: «Девушкам не важен кошелек парней, девушкам важно, что рядом с ними подтянутый спортивный хлопец!» Мы молчим и она, слава богу, нас покидает.

 

Ближе к обеду начинают подтягиваться люди с головой. Первым на этот раз приходит бессменный охранник нашей автобарахолки Паша. Если кратко его описать, то достаточно одного слова -- стопудовый. Одним словом, крепкий мужик. Производит впечатление очень здорового человека. Высокий, подтянутый, с хорошим цветом лицом и совершенно преступным выражением этого самого лица. Бесстрастным, не отягощенным излишним  образованием и философскими размышлениями. При всех своих пагубных привычках, любви к спиртному и выкуриванию не менее 3 пачек сигарет в сутки, он довольно-таки хорошо тренируется. Работает он по моей программе со штангой и гантелями. Первый раз, придя в зал, он медленно обвел взглядом всех в нем находящихся, потом, вернувшись к администраторше у стойки что-то коротко спросил и затем уже, подойдя ко мне, точно объяснил, чего хочет: крепкие ноги и хороший торс с шеей. С тех пор, не заморачиваясь, он выполняет все, что я ему в первый раз показал. Результатом явно доволен.

 

Через час ухожу в тренерскую, чтобы поесть. На самом деле, все таки для того, чтобы потом спокойно заснуть на тренажере, так,  как лежать на нем не очень удобно, и только после еды засыпается быстро и хорошо. Главное достоинство этого тренажера в том, что он находится в слепой зоне, и заходящие в зал меня не сразу находят. Относится это в первую очередь к женщинам, которые ближе к 3-м часам дня, в зале становится все  больше.

 

А все тренеры боятся женщин. Ей скажешь, по простому, как мужику: «Живот --  подтяни. Талии нет, качать надо!» -- и она промолчит, вроде согласится. Но начнет думать. Женщины ведь всегда  в первую очередь думают, что с ними что-то не так. Вот так она подумает - подумает, а потом пойдет и пожалуется администратору: «Что-то с вашим тренером, не так... Как-то он не так  со мной разговаривает...»

 

Администратор к хозяину... Хозяин --  возьмет тренера за бока, и снимет зарплату.

 

И потому я, как и все остальные тренеры нашего зала, к женщинам стараюсь лишний раз не подходить, чтобы не испортить им настроения. Хотя у некоторых действительно и живот висит, и талии нету, и бедра качать надо, но мы все молчим...

 

Иной раз видно, сидит наш тренер Саша, сердце у него кровью просто кровью обливается, чуть ли не глаза ладонью закрывает, чтобы не видеть: ведь грыжу себе зарабатывает! -- но отворачивается и терпит. Потому что страшно, как она отреагирует и месячная премия дороже.  Собственно, именно по этой причине большинство женщин годами ходит в спортзалы безо всякого результата.

 

Любая женщина, приходя первый раз в тренажерный зал, приходит в него в стрессе. Все же сразу видно! Те, кто в первый раз, стоят, прикрывая бедра руками, а идут мелкими шажками и выпятив грудь. Так, как изначально зад, как и наличие бедер, считается у любой женщины недостатком, то женщина, если  думает, что кто-то смотрит ей в спину, еще и сцепляет руки сзади. Вообще, обычная поза пришедшей в спортзал женщины «на вдохе». Это все в себя, только грудь наружу. Так называемая, в народе:  поза индюка.

 

На ранг выше, по крайней мере, они сами так считают и соответственно выглядят -- это тупые блондинки. У них наружу глаза и зубы. Блондинка -- это почти уверенная в себе женщина. На самом деле, исчезающий вид. Начинают  тренировку в зале они с того, что просят обязательно отвернуть Эту Пимпочку. Хотя перед этим им полчаса запрещали строго-настрого именно  к ней подходить и именно ее трогать, но блондинки всегда раскованы. Знаю по опыту, что их главная мысль в тренажерном зале, «что они ничего здесь не знают, и вообще зря пришли, потому что в спортзале все еще сложнее института, а институт это вообще кошмар...»  

 

Женщина, пришедшая в спортзал всегда всего боится, изначально уверена, что с ней что-то не так ( на самом деле, это  базовый принцип общения с любой особой женского рода, разве что, кроме дошкольниц), но поскольку хочет выжить из ситуации по максимуму, то скрывает это агрессией. После того, как немножко осмотрится, обходя по большой  дуге самый большой тренажер, она обязательно с вызовом обратиться к первому попавшемуся здоровому мужику. Наивно полагая, что самый здоровый это и есть инструктор.  Самое смешное, что, взывает она при этом к рыцарским качествам мужчины, которых в принципе -- как микробов в солярии -- в спортзале быть не может.

 

Так, как женщин никто не объясняет, как надо тренироваться, то они начинают неистово и часами качать пресс. Причем, глядя со стороны, кажется, что качает она его одновременно с мимикой лица, до такой степени ее эта процедура выматывает. На что любому инструктору, который, понятно, все это видит, тоже смотреть не хочется, потому что это все неправильно! Но мы не мешаем, потому что -- повторюсь -- боимся. Хотя некоторые упражнения на пресс, могут даже косвенно увеличить объем мышц --  о чем женщины, понятно, даже не догадываются, как и о том, что в результате талия  ее может не уменьшиться, а наоборот увеличиться.

 

Между прочим, аборигены качалки воспринимают любую женщину, как свежее мясо, и всегда понтуются, подтягивая повыше носки и маскируя  потные подмышки, чего, опять же, ни одна женщина не понимает, воспринимая себя от этого внимания еще более ущербно: потому что вот даже этот задохлик может вот столько раз поднять эту железку… А она ее ни разу... никогда... ни за что!!! Ненавижу!

 

Одним словом, с женщинами  в зале очень трудно. К счастью, сегодня ни одной новенькой в зале не появилось. А неженские старожилы зала ни на кого внимания не обращают, выполняя свою стнадартную тренировочную программу. Ассов среди них нет, но нет и совсем уж чайников. Во всяком случае, тех, кто способен сам себя убить, попытавшись поднять без подготовки лежа поднять на вытянутых руках над собой 80 килограммов -- и не удержав -- затем с этой  высоты уронить себе на шею. Вообще-то, именно это, пусть никто об этом особо не распространяется, и является главной задачей инструктора в зале -- не дать никому себя  покалечить.

 

Странно, кажется, меня ищет Кирилл. Это наш постоянный, педантичный, и вполне вероятно, что самый старательный, посетитель качалки. Я помню его с первого дня работы в зале. На моей памяти он не пропустил ни одной воскресной тренировки. Он строго придерживается программы, составленной для него тренером Сашей и крайне редко -- а это в моих глазах многого стоит --  занимается меньше чем полтора часа.

 

Но больше всего, он мне нравится, как бы глупо это не звучало, тем, что Кирилл, как и я, сильно потеет. Так, как, начиная с 12 лет,  меня везде сопровождает страх, что окружающие увидят мои мокрые подмышки, а в некоторых ситуациях пропотеваю  аж до самого низа майки, то вид тех, кто ничем от меня не отличается, вызывает у меня прилив теплой симпатии. Приносит успокоение. Дарит ощущение родства с таким же, мучениками, как я сам. Теми, кто всегда покупает исключительно черные майки и толстовки. Кто принимает душ не реже 2-х раз в день, а иногда и чаще, потому что хочет быть уверенным в том, что даже малейшего запаха пота от него не  будет. У кого, как и у меня, вся полка заставлена самыми разными марками антиреспирантов, потому что ни один из них, не помогает, но каждый раз, увидев или прочитав рекламу следующей новинки, я мчусь со всех ног, в надежде, что вот этот, вдруг, на самом деле поможет? А, вдруг? И держа для самых важных случаев на полочке адабан. Действительно, помогающий остановить потоотделение! Жаль, только что пользоваться им постоянно нельзя, не чаще, чем раз в месяц, а то бы...  Одним словом, наличие общей проблемы, как и полагается по правилам науки психологии, меня с Кириллом сильно сближает.

 

Что касается, всего остального, то внешне Кирилл, типичный ботаник. По его виду можно сразу определить, что он хорошо учился в школе, хорошо учился в институте, а теперь, все так же хорошо, работает в своей фирме. Но так же заметно, потому что одежда ничего, а вот стрижка так себе --  что зарабатывать хорошо он начал не так давно. И как только начал, сразу же пошел в спортзал, что говорит опять же об его основательности и умении системно мыслить. Хорошие тряпки, конечно, любое тело облагородят, но с хорошим телом это обойдется не только дешевле, но и намного быстрее. На вид ему лет 25. Я уверен, он считает, что мы с ним погодки.

 

После дежурного вопроса «как дела?», а затем еще пары фраз ни о чем, Кирилл, помявшись, приступает к делу.

 

--Слушай, я тут с ребятами поговорил, они говорят, что ты можешь помочь составить программу...

 

-Ну да, -- бросаю в ответ без особого интереса, лишь на секунду, задумывавшись, с кем именно из присутствующих сегодня в зале он мог посоветоваться.

 

Опять же не сразу и несмело, он продолжает:

 

--Дело в том, что программа у меня вроде как есть... Саша составил...

 

--И что? -- мне хочется помочь ему побыстрее перейти к сути дела.

 

--Ну, я уже год, вроде как качаюсь... -- мнется он, -- а результатов никаких...

 

Я переспрашиваю, потому что мне трудно в это поверить:

 

---Что, вообще никаких?

 

Протягивая мне тетрадь с записями, Кирилл, как будто здесь нет ничего особенного, как ни в чем не бывало, почти бодро произносит:

 

--Вообще... Ни бицепсы не выросли, ни объем бедра... Да и вес, как поднимал 80 год назад, так до сих пор и поднимаю.

 

Слегка шокированный, я быстро просматриваю список упражнений, которые он выполнял весь предыдущий год, и, честно говоря,  прихожу в шок. Такое впечатление, что Саша составлял ему программу для  тренировки мозга, в крайнем случае, памяти,  но уж никак не для тренировки тела.

 

Три вида упражнений, направленных  на одни и те же группы мышц, только выполняемых на разных тренажерах и по- разному.  Обычному неподготовленному человеку надо еще суметь умудриться их запомнить, как именно, после чего, в какой последовательности с каким весом их надо делать -- от чего одного можно устать до полусмерти. Но вот для развития мышц, к сожалению, толку от этого не будет никакого. Непонятно, то ли Саша сам никогда ничего подобного не делал и потому не понимает, что предлагает? Или он вообще в принципе ничего в накачке мышц не понимает? В то, что в составление программы он сильно вложился, я ни капли не сомневаюсь.

 

--Ты к самому Саше-то с этим подходил?  О том, что результатов никаких, ставил в известность? -- интересуюсь я у Кирилла.

 

--Конечно, -- с готовностью кивает тот, видно, ожидая от меня подобного вопроса,

 -- он все время повторяет, что надо еще немножко потерпеть и он  будет...

 

Ну что тут скажешь? Вот он -- наш терпеливый и многострадальный русский народ! Почему люди так легко полагаются на чужие слова и мнения, не догадываясь проверить и не смея потребовать отчета за недопополученное, мне совершенно непонятно. Наверное, у таких хороших мальчиков, как Кирилл, это привычка с детства. Слушаться маму, папу, учителей и терпеливо ждать ими обещанного. Годами. Не позволяя себе усомниться, проверить, принять дополнительные меры, как-то воздействовать, чтобы приблизить эту цель поближе к себе...  В конце концов, ответственность за собственное тело, его внешний вид, здоровье, в конце концов, несет только он сам. Больше никто! Никто даже не обещает!

 

--Ладно, -- говорю я, протягивая ему его тетрадь обратно. --Давай начнем со следующего воскресенья все по-другому, по-новому. Согласен?

 

Кирилл утвердительно кивает. И, опять же, немного помедлив перед тем, как сказать, нерешительно спрашивает:

 

--А может, все-таки попробуем прямо сейчас?

 

--Давай, -- легко соглашаюсь я.

 

И следующие 30 минут занимаюсь тем, что страхую Кирилла при выполнении самых травмоопасных упражнений. Уходит он из зала, если не обрадованный, то уж точно, успокоенный. С трудом, но выжав под моим руководством, 83 кг.

 

К вечеру, уже сильно устав, встаю у стойки администраторши, чтобы напоследок обмыть кости всем присутствующих. Так как абсолютно уверен, что в другие дни, кости обмываются мне, то особо угрызениями совести не мучаюсь, выясняя,  на какой машине приезжает вот этот 50-летний мужик в барахольных шортах? И что, уже точно, что 30 летняя блондинка, по слухам, работающая стиптизершей, действительно сделала себе новую грудь? Говорили же, вроде, она родила? Кормит? Именно потому такими шикарными стали ее «подойнички»?

 

Администраторша Ира уверяет меня, что все верно. И она лично смотрела, как стриптизерша лежит на скамье, поднимая гантели. Грудь ее при этом торчала строго вверх. Не расползалась.

 

--Сам понимаешь, -- говорит она мне, -- имея настоящую, такой упругости достичь невозможно...

 

Я в ответ умудрено киваю. На самом деле, мне все равно. И мое отношение к блондинке от этого измениться не может. Она мне все так же нравится. Каждая женщина с красивой грудью подозревается окружающими в том, что она такой свою грудь сделала. Так какая разница? Главное, что получилось у стриптизерши действительно хорошо.

 

Напоследок, перед тем, как уйти домой, пусть даже устал, с сожалением еще раз окидываю взглядом зал. Самое интересное в нем начнется поздно ночью, когда тренироваться приедут власть имущие города. Президенты банков, владельцы  и владелицы салонов красоты, хозяева агентств недвижимости. В общем, сливки города. На 90% -- это мужчины. Этих людей никто не вправе осуждать за любые виды ошибок, допускаемые ими на тренировках, потому что, на мой взгляд, тренироваться в 2 часа ночи --  само по себе вызывает огромного уважения. На самом деле, это настолько серьезное отношение к себе и своему телу, которое даже трудно себе представить. У остальных же, кому я об этом рассказываю, просто отвисает челюсть. При этом всегда задается  неизменный дурацкий  вопрос: «Они же наверное, все скоро умрут? Ночью ведь спать надо?»  Но трупов в нашей качалке, пока что ни разу после ночи не наблюдалось. Произносят такое всегда только те, кто очень сильно бережет себя. Причем, непонятно для чего именно. Потому что для той жизни, которую они ведут, им хватит здоровья даже если они пересядут в инвалидную коляску. Скучней не станет.

 

А наши ночные посетители, как правило, самые интересные жизнерадостные посетители за день. Однажды как-то такой забрел ко мне днем, в обеденный перерыв, предпочтя еде тренировку. Президент чего то там «транскомсервиса». Тренировался он минут 40 минут, и запомнился, как легким характером, так и гармоничной фигурой. Что на самом деле, встречается реже всего. Мощные ноги, не выходящие за диаметр плеч. Развитые красивые руки. Рельефный пресс, без гипертрофированной полуженской груди, которая не красит даже Вин Дизеля, как бы я им не восхищался. Исчезнув так же внезапно, как появился, он оставил ползала в задумчивости. Слишком уж отличался от всех остальных. Причем, в лучшую сторону.

 

Единственное, что мне не удается никогда, так это почитать, даже открыть, свои учебники. Как правило, все время моей работы, они так и лежат на микроволновке в тренерской. Но почему-то я все равно каждый раз их с собой беру, а потом в 10, снова с собой забираю.

 

Понедельник.

 

Самое плохое в понедельнике - это 2 пары физики, которую у нас в группе ведет Иван Петрович Петухов. 65-летний мужик со стажем, которому после  доблестного труда на благо отечественной связи устроили такую вот развлекаловку -- преподавание в техникуме. У меня, конечно, имеются смутные подозрения, что в наш технарь он попал все-таки больше потому, что сослуживцы и начальники решили от него таким образом избавиться по-тихому. Потому что Иван Петрович -- идеалист до мозга костей, а с такими трудно. Что касается лично его самого, то преподавание ему нужно исключительно для поддержки в собственных глазах своей значимости. Деньги тут не при чем. Пенсия, по слухам, у него вполне приличная. Как бывший коммунист, он уверен, что,  воспитывая подрастающее поколение, делает благое дело. Не понимая, что своими воспитательными действиями он это поколение только озлобляет. Потому что все, что он говорит, все его мировоззрение и его способы жить --  практически не действуют и сейчас совершенно бесполезны. А следование его жизненным принципам для тех, кто вдруг захочет  взять их за основу своей жизни, может привести к результату исключительно катастрофическому.

 

Он не курит, скоре всего, и не пьет. На голове венчик седых волос, а обширная лысина, как у нашего бывшего генсека Горбачева. Только без родимого пятна. Огромные квадратные очки с толстыми стеклами, за которым прячутся маленькие, пока еще блестящие глазки. Вся одежда серого цвета: толстовка на короткой молнии до груди. На ногах, чуть коротковатые брюки и тупоносые черные, почти блестящие, ботинки. Фигура не худая и не толстая, просто плотная. Покатые плечи.

 

Войдя в кабинет, прежде всего, сажусь прямо напротив него. На первой парте самого первого ряда. Лицом к лицу. У Ивана Петровича не должно зародиться даже тени сомнений, что я его боюсь, избегаю или пытаюсь скрыться с глаз долой. Он из тех, кто слабых добивает. Если опоздаю, то обязательно услышу от него что-то вроде:

 

--Ну, заходи, Гуляев...  Хотя если не зайдешь, тоже ничего не изменится... -- все это соболезнующим голосом.

 

Терпеть мучения мне придется долго, поэтому усаживаюсь удобно, раскинув локти на весь стол и удобно положив перед собой тетрадь, где, по-любому, придется что-то писать В крайнем случае, собственные крючки и кружочки, чтобы выглядеть более занятым.. В принципе мне вообще непонятно, как такие предметы как физика и математика могут пригодиться мне в жизни. До сих пор из курса физики мне пригодились ровно 2 вещи: чем измеряется сила тока и куда потечет вода при наклоне. Все остальное за ненадобностью забылось напрочь. Но и то, что запомнил, не умер, если бы точно так же забыл. А сильно понадобилось бы, так нашел, у кого спросить: преподавателей, электриков и сантехников... На худой конец, в Интернете или книжках...

 

Большую часть пары Петух демонстрирует, что ему все равно, кто у него занимается и что делает. Типа, для меня, вы, масса. Кому надо, тот учится, а кто не может учиться, пусть не мешает. Если кто-то не может ответить на вопрос, он может кинуть:

 

--Да это даже Гуляев знает!

 

К концу пары, когда уже никто ничего из объяснений не понимает, как и всегда, он начинает объяснять нам основы функционирования здорового общества. Не понимая, что такового уже давно нет. Причем все это говорится очень прямолинейно. В каждом жесте и взгляде проглядывает его прошлое. И злость, оттого, что он не сумел адаптироваться к сегодняшней жизни.

 

Его любимая тема, что был никто, то стал всем. А это несправедливо. Я 20 лет горбатился, работал, а пенсия у меня никакая. 15 тысяч. А на эти деньги жить можно только ... чуть побогаче мышей. 

 

Дальше он ударяется в перечисление:

 

--Не смогли... Не удержали... А люди у нас такие... А надо... Теперь вот репу чешут, но уже...

 

Когда его слушаю, я всегда понимаю, что справедливость у всех своя. Во многом я с ним согласен, во многом считаю, что он совершенно прав. Его единственная проблема в том, что он  полностью прогнулся. Когда-то. И прогнут до сих пор. Любой человек хочет жить, как лучше, где теплее,  где выгоднее --  и в свое время, он, на это, между прочим --  сам согласился. Он продался, поверив словам: что все будет хорошо и безбедно, только делай, как мы тебе говорим, и все у тебя, парень, будет! И потом именно так всю свою жизнь и поступал. У меня нет ни малейших сомнений в том, что он -- никогда, ни разу за свою жизнь не посочувствовал тем, кому не удалось так же хорошо, как ему, устроиться. Наверняка он в таких случаях назидательно произносил: «Сами виноваты, работать не умеют, вот так потому плохо и живут!»

 

И вот теперь, наполучав льгот и почестей за свою жизнь, которых на любой взгляд, вполне достаточно, чтобы компенсировать (если уж совсем честно!) --  даже его сегодняшнее небогатое состояние ,  он недоволен тем, что его ожидания обманули. Но так как мясные косточки ему кидают до сих пор, пусть, даже они намного меньше прежних, он до конца не озлобляется и не рубит правду-матку до конца...  То ли боясь, то ли все еще надеясь..?

 

И вот это в нем, на мой взгляд, хуже всего. Пусть бы он перешел грань, которую сейчас пересечь боится, пусть бы, наконец, стал собой! Ведь тогда никто не стал бы его терпеть, и мы, наконец-то, от него избавились. Потому что на самом деле, в Иване Петровиче ничего нет, кроме одного навеки зазубренного правила: жить всегда по правилам, ни в чем, не отличаясь от остальных.

 

Звенит звонок. Гурьбой выходим в коридор. И тут меня ждет неприятный сюрприз. В виде Светланы Петровны Кингисепп, которая с триумфальным видом сообщает мне, что отныне мне необходимо по субботам  посещать 2 пары физкультуры. Требование, по-меньшей мере, странное. С физруком у нас с первого дня полное взаимопонимание и дружеская договоренность: я в его полном распоряжении, если это необходимо для отчетности (выступления, демонстрации и соревнования).

 

На занятия, где нужно по общеобразовательным требованиям  уметь подтянуться на перекладине не менее 25 раз, он меня не ждет и не зовет. Я помню разговор с ним в конце сентября, когда предложил, если ему уж очень надо, сразу тут же и подтянуться на все полагающиеся за семестр, количество раз. И присесть. И пробежаться. Понятно, как нормальный мужик и спортсмен в прошлом, он от этого тогда со смехом отказался. Пусть я не самый великий чемпион всех времен и народов, но все последние 2 года на всех областных соревнованиях становился только победителем. И он об этом знает

 

Тут же иду и нахожу его. Как выясняется, сам Дмитрий Павлович Осипов,  к требованию Кингисепп, как выясняется, никакого отношения не имеет и тоже сильно удивляется. Мы немного молча посидели, бессмысленно глядя перед собой.

 

--Ну, что, парень -- уже глядя мне в глаза, подытоживает он свои размышления (в прошлом он, известный лыжник, неоднократный чемпион чего-то там), -- могу предложить только одни вариант. Так, как вашу Светлану Петровну что-то видно  сильно в тебе зацепило, то, по своему опыту скажу, она от тебя теперь долго не отстанет. Не поленится каждую субботу сама в спортзал приходить и проверять, точно приходишь на физкультуру или пропускаешь. А потому предлагаю тебе от твоей спортивной федерации  принести мне письмо с просьбой. Дескать, в связи с тяжелым тренировочным процессом, просим освободить от занятий физкультурой нашего подающего надежды, неоднократного победителя и так далее... В общем, они сами знают. С печатью и подписью. Я с этим письмом схожу к директору, и тебя оставят в покое. 

 

Чертыхнувшись про себя (сколько же придется вынести суеты, потому что и так понятно, письмо придется писать и распечатывать самому мне, только потом просить Марата, чтобы он с ним съездил в Федерацию, а то и самому туда ехать) -- я благодарю физрука и сломя голову мчусь на следующую пару. Где понятно, предварительно уничтожающе осматриваем с головы до ног нашим Петухов, отпускающим в мой адрес, как он, наверное, сам считает остроумное замечание:

 

--У спортсменов мозгов хватает, видно, только на то, чтобы в техникум приходить... А на то, чтобы вовремя, уже нет!

 

Даже последние подлипалы группы на такое не могут заставить себя засмеяться. Подождав несколько секунд и поняв, что одобрения от нашей группы не дождется, он снисходительно бросает:

 

--Садитесь, Гуляев. Не знаю, как вы собираетесь мне сдавать зачет и экзамен... Да и вообще учиться в нашем техникуме. Для вашей спортивной головы это нереально!

 

Если он считает, что разозлил или уел меня, то сильно ошибается. Мой дед, когда я был маленьким, любил  повторять, что злой сильным не бывает. С тех пор я успел много раз  убедиться, что это на самом деле так. Еще он любил мне рассказывать о том, что самыми сильными людьми на его памяти, были глухонемые. Почему это так, он понял тогда, когда сам попал в больницу, где ему сделали серьезную операцию. Именно после этого, а у него не было сил произнести даже пару слов медсестре, он понял, насколько много сил требует произнесение слов.

 

--Это только кажется, что говорить легко, -- объяснял он мне, -- но недаром к болтунам отношение серьезно, а сильные люди ассоциируются с людьми молчаливыми. 

 

Привычка не отвечать, не спорить и не говорить без толку -- для  спортсмена не глупость,  как принято считать у обывателей, не отсутствие ума, привычки выражать свои мысли вслух или проще, глупость. На самом деле, это вошедшая в привычку экономия сил и внутреннее добродушие. Штангист, как,  наверное, борец или боксер, по собственному опыту знает, как много сил уходит на злобу или ненависть -- и не может себе этого позволить. А через некоторое время возникает, совершенно непроизвольно привычка воспринимать происходящее вокруг себя несерьезно. Из-за такой ерунды тратиться, все равно, что стрелять из пушки по воробьям!

 

От Ивана Петровича мне требуется только зачет и экзамен. А потом мы с ним никогда не встретимся, и что он обо мне будет думать, мне глубоко безразлично. А вот он ко мне относится совсем неравнодушно. Он хочет меня переделать, похоже, до боли, в своих очень немолодых, коленках.

 

Моей же группе в целом, наблюдающей все эти приставания ко мне, искренне не понятно, что преподавателям техникума от меня вообще надо. Они считают, что я не так уж плох, даже в смысле учебы. Есть и похуже. Например, Кривошапкин Андрей, Смехов Валерка, Паша Жуков.... Андрей Мандугин вообще, все пары сидит и говорит по телефону или отправляет смс-ки по телефону, совершенно никого не стесняясь. Не понимая, что на пятой парте третьего ряда виден, как на ладони. И его телефон самой последней модели --  тоже.

 

Этот темноволосый крепыш, никогда не участвует ни в одном техкумовском мероприятия, потому что считает неприемлемым помогать хоть в чем-то техникуму. Он искренен в своей чистой вере, что в технаре самые ужасные преподаватели и люди во всем  мире, за всю свою жизнь, повидав ровно два населенных пункта: родное Черепаново и вот сейчас, Новосибирск. Его оценки по всем предметам 3 и 2. Но ему все прощают, потому что он тупо отсиживает все положенные учебные часы, хотя в технарь он ходит просто потому, что ему больше нечего делать и знакомых в Новосибирске у него нет.

 

Ему никто и никогда не высказывает упреков, что он плохо учится. Его  не вызывают на комиссию, не звонят домой, чтобы узнать, почему он не сдал курсовик или отсутствовал в субботу на занятиях. Пусть даже в отличие от меня -- а вот со мной все это проделывается регулярно и обязательно -- у Мандугина все оценки не выше троек. А у меня примерно половина, пусть, конечно,  не все из них по профилирующим дисциплинам -- это четверки. Может, все дело в том, что преподаватели уверены в том, что я могу измениться, а вот он  нет?

 

От нечего делать разглядываю своих одногруппников.  Те, что из деревни, как всегда, одеты в очень аккуратные спортивные костюмы. Обязательно блестящие и обязательно ярких (сине-черно-белых или красно-синих) расцветок. Неотъемлемый атрибут каждого деревенского жителя: браслет, цепь и перстень. Все серебряное. Конечно же, у них обязательно имеется хороший телефон. Для сравнения. У всех нас, городских жителей, все совершенно наоборот. Телефоны старые и черно-белые. Никаких спортивных костюмов, а если кто и надел, то скромного черного цвета. Перстней, цепей и браслетов  не наблюдается в принципе. Но главное, у городских отсутствует пафос. Наши колхозники курят, держа сигарету только в той руке, на которой перстень и браслетик. Чтобы все видели, какие они у них красивые. Насколько я понимаю, они, таким образом, самоутверждаются. Что касается учебы, то разницы между нами, городскими и деревенскими, нет. Единственно, что кидается в глаза, так это то, что они знают только то, что учили. То есть, все по программе. Любые знания, отличающиеся от программы, приводит их в дикий восторг, и вызывают огромный интерес.

 

Иван Петрович  все еще не может угомониться и потому вдруг спрашивает:

 

--Гуляев, вы, конечно, понятия не имеете, что можно сказать о законах Кирхгофа?

 

Вообще-то я знаю один из них. Выучил, потому что это самый частый вопрос у нас на уроке физики. Отвечаю.

 

Он замолкает от удивления. Потом одобрительно смотрит на меня и произносит:

 

-Вы так, Гуляев, глядишь, еще и учиться начнете!

 

И все-таки, видно, до конца не веря в мои знания, задает еще один вопрос:

 

--Ну, а второй закон?

 

 Искренне удивляюсь его наглости, но отвечаю:

 

--Запамятовал...

 

Он ехидно улыбается и отвечает:

 

--Того, чего не знал, забыть нельзя!

 

Почему-то при слове «запамятовал» кое-кто начинает ржать. Мне непонятно, что тут смешного. Видно, это слово не входит в словарный запас некоторых моих одногруппников.

 

В то время, как я об этом думаю, неожиданно для меня, Петухов снисходительно роняет:

 

--Ну, тройку, вы, Гуляев, сегодня  заслужили...  Плюгавенькую, но заработали!

 

Наверное, он хотел меня расстроить, но я искренне рад. Тройка лучше двойки. А то, что эта тройка плюгавая, никому кроме меня и его, будет неизвестно.

 

Наконец, наш Иван Петрович Петухов, начинает объяснять новую тему. Откидываюсь на стул и вздыхаю. Выдержать еще один час его лекции сейчас мне кажется просто невероятным. Надо отвлечься. Вспоминаю своего любимого штангиста Асламбека Хуштоева. Он малоизвестен даже среди знатоков тяжелой атлетики, хотя был олимпийским чемпионом. Деревенский паренек, у которого рано умер отец, ради того, чтобы им с матерью как-то жить, он должен был во всем помогать ей по хозяйству, учиться и одновременно заниматься спортом. Но у него ничего не получалось, совершенно ничего не получалось в спорте. В своем спортивном зале он до конца своей спортивной карьеры так и не смог выиграть ни одного, даже самого захудалого, городского соревнования. Через 7 лет таких безрезультатных занятий и соревнований в него перестали верить все, даже собственный тренер. Мать говорила ему: «Иди работай, раз не получается. Зачем биться головой об стену?» И он пошел работать. Но продолжал тупо тренироваться. Вот тут его и заметили.

 

Самое дорогое, что есть у спортсмена, это опыт. Удача, сила, техника --  все это хорошо, но ничто по сравнению с опытом. И это так не только для спортсмена. Для любого человека, опыт, самое важное. На него можно опереться. От него можно отталкиваться. Именно поэтому так трудно мне сейчас. «Знай я то, что знаю сейчас, разве пошел бы я в техникум?», -- приходит мне внезапно в голову.

 

Наверное, так же трудно было и ему. Но он выдержал этап своего безвременья и неумения. Он смог. Потом его вывезли в другой город, у него появился новый тренер, в его подготовку стали вкладываться. Для того, чтобы заставить его бороться, напомнить, что спорт -- это его заработок, деньги для его семьи,  тренер говорил ему:

 

--Представь, что твой соперник вытаскивает изо рта твоей дочери, кусочек хлеба? А Ио рта твоих родных?

 

 Мне кажется, что после этих слов,  я сам начал бы просто грызть соперника, добиваясь победы.  И я опять думаю о том, что 98% людей вокруг мне говорили, что я должен только учиться. И только 2% никому неизвестных дядек, говорили и говорят, что мне нужно заниматься спортом,  потому что у меня большие способности. По всем человеческим правилам, я должен слушаться большинства. Должен учиться, чтобы стать электронщиком и связистом, знать все про системы автоматизации и телекоммуникации. Устроиться на работу, получать для начал тысяч 20. Параллельно учиться в вузе, потом повыситься. Элла уверенно обещает, что это будет достаточно легко, потому что нормальному мужику повыситься намного легче, чем самой умной женщине.

 

Но, понимая  этот нормальный, общепринятый способ устройства своей жизни -- хочу, по-настоящему хочу -- я стать только спортсменом. Прежде всего, потому что лицемеря поднимать штангу невозможно. Штанга всех расставляет по местам. Крутых обрубит. Сильных поднимет. В спорте ничего никому доказывать не надо, как на работе в офисе. В нем все ясно и честно. И результат, которого ты,  достигнешь, это твой и только твой результат. Для меня в этом смысле ничего не поменял даже допинговый скандал на Олимпиаде. На химиченных я нагляделся досыта. На самом деле отличить их элементарно и без всякого особого допинг-контроля: они  имеют странное тело. Как братья Жуковы, которых тренирует их отец, сам тяжелоатлет в бывшем. Они жирные, на вид противные, общаться с ними неприятно, потому что они не к месту ржут, не к месту говорят и вообще недалекие. . Веса берут серьезные, но совершенно нет выносливости. Не знаю, что именно им колет папа, но точно что-то, потому что выглядеть так, как они, тренируясь ежедневно, сохранять такую массу, просто невозможно. Вес сгорает мгновенно, если поднимать необходимые для результатов веса. Я делаю их на соревнованиях постоянно, от чего они с папой бесятся страшно: в нашей возрастной и весовой категории я для них, пожалуй,  чуть ли не  главный конкурент. Вот только для меня они не конкуренты.  И это особенно привязывает меня к моим спортивным занятиям.

 

Потому что в моих победах  самое важное --  не использование удачных обстоятельств,  устанавливать взаимоотношения с людьми и хорошие связи, не талант нравиться начальству и виртуозные подставы сослуживцев. Этих историй  от Эллы я наслушался достаточно, чтобы хорошо понимать, что в этом смысле мы с ней 2 сапога пара и подобны умельцам не конкуренты. Мы не тянем, не  умеем и даже не особо хотим учиться этому,  хотя в общем-то пркрасно  понимаем, что без этого уже не прожить и уметь надо.

 

 Но подобная  жизнь мне заранее кажется не только очень скучной, но еще и довольно противной. Останавливает меня от полного отказа этого варианта моего будущего только одно: страх. Я очень, очень  боюсь стать похожим на своего отца, который оценивал все свои действия именно этим: хочет он этого или нет; интересно лично ему это делать или нисколько, скучно ему или не скучно а потому он это делать ни за что не будет. Жить за чужой счет? Я на это насмотрелся досыта и не соглашусь ни за что.

 

После занятий идем на автобус вместе с Игорем Огурцовым (которого, ясно все зовут исключительно Огурцом). Сегодня нам с ним ехать до одной остановки -- у меня встреча с Катей. На улице сильно похолодало. Ежусь. Похоже, завтра придется надевать зимнюю куртку. В этом году осень была очень теплой, но ей, похоже, пришел конец. Поднимаю воротник куртки, от чего теплей, как и следовало ожидать, мне не становится. Игорь, задрав ногу, с гордостью показывает мне свой коричневый ботинок:

 

--Во! Купил вчера себе Честер!

 

Я без особого интереса смотрю. Видно, что ботинок новый. Блестит. Впечатления на меня он не производит. Видел и получше. Спрашиваю:

 

--И сколько?

 

--Волсемь штук, -- с триумфом в голосе, докладывает Игорь. Если учесть, что он из не очень-то обеспеченной семьи ( хотя, конечно, у него есть и отец, и мать, и старший брат, который работает), то совершенно непонятно, зачем он покупает себе такую дорогую обувь. К тому же, недавно в раздевалке технаря, когда мы выступали на студенческих соревнования, я видел его совершенно заношенное белье. Понятно, что он не планирует раздеваться перед незнакомыми  и даже своими знакомыми,  но на его месте все-таки я в первую очередь сменил семейные, порядком выцветшие трусы, на новые боксеры или плавки. По-сравнению с честерами, это еще и очень дешево.

 

--И зачем тебе они? -- спрашиваю я, -- сходил бы в любой магазин, за тысячу купил себе нормальные ботинки. На одни сезон хватит, а дольше и не надо.

 

Игорь высокомерно и несколько обиженно отвечает:

 

--Мне они нравятся... С моим зонтом за 3 тысячи смотрятся классно!

 

Ну да, у него же теперь есть еще настоящий английский зонт, с которым он таскается в технарь. Выглядя при этом довольно - таки комично: в спортивной куртке, с длинным, как трость,  зонтом. Хмыкаю, но замолкаю. Насколько мне известно, за 9 лет обучения Игорь успел поучиться в 4 школах. Которые, в отличие от меня, менял не в связи с переездами родителей, а потому что искал ту единственную школу, в которой, наконец-то,  будет чувствовать себя хорошо. Насколько я понимаю, он ее так и не обнаружил и потому пошел в технарь.

 

Если бы он учился в нашей школе, то ничего бы искать ему не понадобилось. В нашей школе человека оценивали не по учебе. На учебу всем, включая преподавателей, было наплевать. Что уж говорить об учениках... То, как ты чувствуешь в школе зависело оттого, как ты, с кем и где -- провел вчерашний вечер. Все перемены и уроки мы обсуждали события этого прошлого вечера, приводя красочные подробности, а те, кому рассказывать было нечего, чувствовали себя неполноценными. По возможности, стараясь наверстать упущенное уже этим вечером.  Всем было совершенно все равно: кто кем является; кто как к кому относится; и уж точно, кто как учится -- лишь бы списать дал!  

 

Остается понять, почему же все-таки понесло в технарь меня? Честно, не задумываясь, тут же себе сразу отвечаю: да потому что все, что можно было узнать от друзей в школе,  я  уже узнал. Все, что мог, уже в школе, сделал. Пора было начинать жить всерьез и по-настоящему. Хотелось жить, а не готовиться к жизни, не обсуждать жизнь, стоя в кружке с пацанами за углом школы, чтобы уж совсем нагло не курить на глазах учителей. В школе мне больше нечего было делать, вот и решил начать более взрослую жизнь. А тут как раз подвернулось после олимпиады по математике направление на бюджет. Казалось, все получается правильно, как надо.

 

Хороший техникум, потом хороший институт, востребованная специальность, потому что таких специалистов в городе днем с огнем не отыщешь. Об этом все знают, а в технаре изо дня в день еще и напоминают. Только вот мне самому это большим счастьем не кажется. Особенно, когда мои одногруппники с триумфом  обсуждают на переменах, что если устроиться на работу по специальности на НЗХК, то на пенсию удастся выйти аж на целых 11 лет раньше! Мечтать о пенсии с первого дня устройства на работу --  на мой взгляд, это уже как-то сильно чересчур даже для моего богатого воображения об убогом будущем! Такого, даже врагу не пожелаю, не то, чтобы самому себе!

 

В микроавтобусе откидываюсь на сиденье и пытаюсь уснуть на те  40 минут, которые маршрутка будет ехать до Маркса. Сегодня у меня встреча с Катей.

 

Купив в Версале на площади Маркса, торт и шампанское, прохожу 2 дома и звоню Кате в домофон ее подъезда. Она нажимает кнопку и встречает меня у порога квартиры с компанией 2-х пекинесов. Очень милых. Но слишком энергичных, на мой взгляд. Мне улыбаются. Мы обнимаемся. Мы загоняем пекинесов внутрь и я прохожу в квартиру. Снимаю ботинки.  Втайне радуюсь, что надел сегодня черные носки. В серых было бы видно, что я потею.

 

Тут Катя  замечает мой огромный пакет. Я хлебосольный и люблю, когда всего много. А потому,  меньше 2-х бутылок шампанского никогда не покупаю. И торт у меня очень большой. Дорогой зараза. Но по другому я опять же не могу. Она пытается забрать у меня пакет, но пакет опрокидывается, поскольку очень тяжелый.

 

-- Что это ? -- не понимает Катя.

 

--Торт с шампунем, -- неуклюже шучу я.

 

Она открывает пакет и говорит:

 

--Это не торт, это -- тортище!

 

Общими усилиями заносим пакет на кухню и разворачиваем. Я делаю комплимент Кате по поводу порядка в квартире, поскольку точно знаю, что порядок наводила она сама. Мне раз 100 названивали, пока в не            убирались. Переносим тарелки, фужеры и шампанское в комнату к телевизору, чтобы смотреть фильм, есть торт и пить шампанское.

 

В отличие от общепринятого мнения, мужчины открывают шампанское хуже женщин. Я не исключение. Когда открывать приходится мне, 40 процентов шампанского всегда оказывается на моей одежде. Катя открывает бутылку с тихим хлопком и почти неслышно. Мы начинаем смотреть с ней фильм «Знакомство с родителями». Фильм дурацкий,  ни погонь, ни убийств, да и герои довольно-таки придурковатые. Но так как фильм все равно смотрит одна Катя, я слишком занят, говоря комплименты, обнимая, поглаживая ее по плечам, волосам и узкой спинке, то мне все равно. Мне нравится в ней абсолютно все, включая запах духов. Впрочем, аромат мог быть и менее цветочным, характера у Кати вполне хватает, чтобы пользоваться более терпкими духами. Решено. Подарю ей в следующий раз какой-нибудь аромат на собственный вкус, решаю я про себя, перед тем как окончательно потерять над собой контроль: надо будет подобрать что-нибудь более пряное и нестандартное...

 

В этот день попасть на тренировку мне не удается. Но я не жалею. У меня все время стоит перед глазами Катя, я слышу голос Кати, у меня кружится голову, как только я вспоминаю запах Кати... Уставившись в экран телевизора, я без аппетита поглощаю в 2 раза меньше, чем обычно, Без тренировки есть смысла нет, потому  что столько сил не надо. Для того, чтобы полежать на диване или пройтись по городу, мне хватит одного яблока и хот дога. Потом звоню тренеру и без зазрения совести вру, что задержался в техникуме и потому придти не могу. Рубен не очень доволен, слышу по голосу, но просит об одном: ни в коем случае не пропускать тренировку еще и завтра! Ведь скоро соревнования.

 

Я обещаю. И вспомнив, что еще не отправил ни одной смс-ки Кати за последние 3 часа, немедленно набираю и посылаю. Спустя всего минуту приходит ответ: и я тоже... Чувствую себя на седьмом небе. Может и зря, что я не пошел на тренировку, чувствую, что мог бы сегодня просто свернуть горы. В переводе на тяжелоатлетический язык --  это рвануть 120, толкнуть 150.  

 

Хотя и не факт. Чувство вот такой эйфории бывает весьма обманчиво. Кажется, что можешь, а на тренировке все заканчивается лишь злобой и яростью от полного бессилия.  Неизменен бывает только мой струящийся по всему телу, пот. Единственное, что не зависит от достигнутых результатов. Толкнешь или рванешь, хоть много, хоть мало -- вспотеешь, как будто тебя облили ведром воды! Причем,  когда понимаешь, что потеешь, начинаешь потеть еще больше. Тепло или холод вокруг тебя тоже не имеет особого значения. На холоде потеешь так же. А уже когда, замерзнув, зайдешь в тепло, то просто обливаешься потом. Прямо таки, как будто, принимаешь вот тут сейчас, на глазах у всех  душ.

 

Хотя, конечно, бывает и  кое-что похуже. Некоторые потеют не только телом, подмышками, спиной, грудь, шея, ноги... Есть и такие несчастные, у кого потеет зад и пах. Зная, как это выглядит со стороны, и как комплексуют и мучаются из-за этого некоторые наши ребята, тому, как потею сам – иногда чуть ли не радуюсь. 

 

По моим наблюдениям совсем не потеют только люди, пережившие голод и войну. Все вместе и по отдельности. То есть, бывшие граждане бывшего Советского Союза, ныне пенсионеры. Они могут не менять одежду неделями, как мой дед и моя бабушка, когда был еще живы. Они могли наработаться до упаду на даче, наклеивая обои, высаживая картошку, а вечером еще, убираясь в гараже, - но запаха – никакого! Ни от тела, ни от одежды. Еще совсем не потеют очень худые. Те самые, кто носит одежду 44-го размера.

 

На самом деле, потеющих не так много. Городские едва ли не все. Среди деревенских потеющих больше, но ненамного. До 6-го класса к этому «сухому» сообществу принадлежал и я. Никогда не забуду, как все это однажды закончилось.

 

Помню, мама купила за день до этого мне новую толстовку. Голубую,  в цвет глаз. За большие, как мне тогда казалось, деньги, заплатив за нее 700 рублей. Наутро я  ее сразу  надел. После первого урока поймал на себе перу непонимающих взглядов одноклассников, но не обратил внимания. После четвертого, уже мои друзья завели меня за угол класса и показав глазами на мои бока, спросила: «Это что?» Взглянув, я пришел в ужас. Толстовка под моими рукавами, расползлись огромные мокрые  полукружья, вылезающие даже на грудь.  Плотно прижав руки к бокам, до сих пор для меня самая привычная поза, когда я  не уверен в качестве своей одежды, я с апломбом  сказал (еще одним вариантом было только на глазах у них от бессилия разреветься):

 

--А у вас что, только слюни с соплями выделяются?

 

На что мне ответили грустными взглядами, потому что ответить на это было нечего.

 

Толстовку эту так, больше ни разу не надел. Только под куртку на школьные соревнования, где ее никому не видно. Но тихо ненавидел, пока она мне не стала совсем мала. Она до сих пор где-то валяется, но теперь, когда мне совершенно все равно, по крайней мере, на то, как я выгляжу в спортзале, она не налезает мне даже на руку.

 

Обнаружив меня дома во вторник, мама сильно удивляется. Вешая пальто, они спрашивает:

 

--Что-то случилось?

 

Глядя в монитор, я отрицательно мычу. Для верности, она еще раз меня переспрашивает:

 

--Точно?

 

У мамы недостатков не так много, но один самый главный, честно говоря, доводит иногда меня  до белого каления: это ее страх за нас с Эллой. Но я-то знаю, что со мной все в порядке?!  Ну, а она почему не верит, если я это говорю!?

 

Отец

 

Каждый день спортсмена начинается с утра. Утро --  это маленькая жизнь. Время, когда ты в первую очередь должен преодолеть боль, потому что болит все. Молочная кислота, накопившаяся между кожей и мышцами, давит на нервные окончания, вызывая постоянную, хотя и не очень сильную боль. Через некоторое время она проходит. Со временем чувствовать ее перестаешь и более того, радуешься, если вдруг ее ощущаешь,   потому что теперь абсолютно уверен в том, что хорошо потренировался.

 

Еще одно ощущение, по моим наблюдениям, совершенно непонятное не спортсменам -- это ежесекундное ощущение и при каждом своем, даже слабом движении, каждой группы мышц. И чем больше тренируешься, тем это ощущение точнее. Прямо как в учебнике по анатомии. После хорошей тренировки, даже если несешь в руке один пакет молока, происходит наложение боли от давления молочной кислоты и приливающей крови, растягивающей кожу поверх мышцы, так что я могу, не задумываясь, автоматически, прямо в  порядке возникновения ощущений, перечислять: разгибатели, дельтовидные, трицепсы... Ощущение кайфовое и всем абсолютно, с кем я на эту тему говорил, очень нравится.  Шварцнегер так тот вообще сравнивал чувство, возникающее от притока крови к усталым мышцам, с оргазмом. Я бы так далеко не пошел. На мой взгляд, это просто приятно.

 

Еще немного полежав, наконец, встаю. В техникуме сегодня министерская проверка, поэтому первокурсникам сказали на занятия не приходить. В связи с этим, я могу утром в одиночестве подольше поваляться в постели, а потом еще очень долго отмокать, лежа в ванне. После этого, не торопясь никуда, посидеть перед компом, одновременно уминая гречневую кашу с молоком. И только потом, спустя еще пару часов, потрепавшись всласть со всеми своими знакомыми и приятелями из техникума, спортзала и даже школы -- иду в зал..

 

Первый, кого я вижу, войдя в раздевалку, это Егор. Штангой он занимается столько же времени, сколько и я, но за это время, в отличие от меня бросал и снова начинал тренироваться  еще 4 раза. Вдобавок к этому, он- то не появляется по 2 занятия подряд (что вообще-то для штангиста равносильно потере спортивной формы), то из зала вообще не выгонишь. Он относится к людям, которым для того, чтобы хоть что-то делать, надо ощущать себя хуже всех остальных. Для таких, как он, почему-то, только это является поводом для нормальной работы на тренировке.  В период хороших результатов в спортзал его лишний раз калачом не заманишь.

 

Переодеваясь, он радостно рассказывает, что весь день сегодня ничего не делал, только спал и ел.  На самом деле, идеальный день настоящего штангиста, потому что только во время вот такого полного отдыха мышцы штангиста восстанавливаются полностью.

 

Рывком натягивая на себя футболку, Егор, почти как девушка, застенчиво, мне признается:

 

--Надеюсь сегодня вырвать 100...

 

При его весе в 69 килограммов это на самом деле хороший результат. Результат кандидата в мастера спорта в рывке. Если он действительно сможет это сделать, останется только толчок. Вопрос только в одном, сможет ли он на самом деле вырвать эти 100 килограммов? Ведь очень часто бывает, что все идет по плану: отдых, питание, настроение, кажется, уж сегодня-то, наверняка! У меня самого это было десятки раз. Но приходишь, ждешь и ничего не получается... А в другой день, когда и всю ночь не спал, и нервничал, и как попало, ел -- прет как надо!

 

Начинаем разминаться. Честно говоря, на разминке мне кажется, что Егор сегодня  какой-то не такой. Больше похож не на гепарда, а на кабана. Но кое как, он все-таки доходит  до своего обычного предела в 90 кг.

 

Оглядываюсь, услышав, как он роняет свою штангу. Она падает с глухим звоном, что бывает только тогда, когда роняют вес против воли. Если упражнение выполнено штангистом четко, то нравится даже звук --  он глухой, приятный. А тут,

 будто стакан разбился. Звук бьет по нервам, раздражает. Не знаю, как это получилось, но вижу, что он умудрился ударить себя штангой по лбу. Вообще-то, нечасто, раз в полгода, по носу иди зубам, штангисты себе попадают. Но вот в лоб: такое я вижу в первый раз… Зажав ладонью рану, с которой капает кровь на пол, а штанга так вообще чуть ли не вся залита кровью, Егор опрометью несется в раздевалку.

 

Следом за ним туда же опрометью кидаемся мы с Маратом. Он  с аптечкой в руках, я -- с пустыми руками.  В раздевалке никого нет, а из душа доносится звук льющейся воды. Заглянув туда, мы видим, что кровью забрызгано все: зеркало, пол, раковина, даже унитаз, вроде как находящийся от нее на расстоянии метра. И Егор под открытым краном с водой, механически, раз за разом, смывающий все время набегающую из раны новую кровь.

 

Так уж случилось, что йода в аптечке нет, только  зеленка. Заливаем ей рану. Полное впечатление, что посреди лба у Егора раньше торчал рог, который ему ампутировали и замазали зеленкой. Рана круглая и как раз посередине лба. Все кто его видят, невольно начинают смеяться. Егор в упадочном состоянии. Утешаю его, что сейчас зима и можно натянуть на лоб шапку.

 

Еще через полчаса, заглянув в раздевалку,  вижу  там же. Морда пунцовая. Видно, все время сидел и плакал.

 

--Ну и что сидишь?  -- спрашиваю его я.  Молчит. Потом с трудом выговаривает:

 

--Ничего у меня не получается...

 

У всех одно и то же. Если нет результата, как к этому относиться? Тренируешь изо всех сил, день за днем, а результаты не растут, роста нет... Что делать? Все знакомо. У меня тоже так было. Вроде бы все хорошо, так почему же все так плохо? Я вздыхаю и говорю Егору, без особой, впрочем, надежды, что он меня услышит:

 

-- Ты же знаешь, что так бывает у всех. И у меня так было, и у Амина... Надо просто продолжать тренироваться и результат будет. Главное, не бросать, и результат обязательно появится -- куда ему деться?

 

Опустив голову, Егор молчит и ничего не отвечает. Это самая большая проблема штангистов. Может, и в принципе всех спортсменов. Накручиваешь, накручиваешь интенсивность тренировок, вкладываешь, что называется, все силы и душу, а результата нет. На самом-то деле, когда раскинешь потом умом, по другому и быть не может. Тело -- не машина. Ему нужно время на восстановление. Пахать без отдыха нельзя, но ведь всем нам хочется быстрее, все и сразу.

 

У меня в начале моих тренировок результаты тоже не росли. Кстати, даже у Егора получалось быстрее. Помню, как завидовал, что он может взять 90 килограммов, а я нет. Но так как мне вокруг твердили, что спорт в качестве жизненного варианта даже  не обсуждается, то я к нему так и относился... Как к чем-то преходящему. И потому и не ревел, понимая, что не сегодня- завтра, сделаю ему ручкой.   

 

А для Егора спорт -- очень серьезно. Пан или пропал. Объяснить, то, что пытаюсь ему донести я, может, наверное,  только жизнь.  Потому что он как кошка, понимает только заботу.  Ему это приятно. После таких утешительных бесед он перестает пропускать тренировки, начинает серьезно на них выкладываться. Но как только замечает, что внимание к нему падает -- а устраивать на каждой тренировке ему сеанс психологической разгрузки у тренера и у меня возможности нет -- начинает хуже тренироваться. А потом начинает пропускать. По прошлому опыту я знаю, что, дойдя до определенного результата и не в силах его перешагнуть, он всегда бросает

 

У него не хватает терпения работать без отдачи. А вот откуда оно у меня, не знаю. Наверное, потому, что у меня абсолютно безысходная ситуация. Особых вариантов выбора устройства в жизни нет. Работа на железной дороге – не вариант, а спорт это то, что  очень близко к моему представлению  о моей правильно устроенной  жизни.

 

К тому же, внутри же Егора куча каких-то внутренних запретов, какая-то идеальная модель существования, в которую не вписывается, на мой взгляд,  никто и ничто. Какая-то каша из хотелок и подсмотренных возможностей и желаний.

 

Он с Расточки, у него год назад умер отец, у него неблагополучная и необеспеченная семья, при этом, он очень капризен и избалован... Как ни странно! Почему-то, много раз замечал, вот в таких не очень обеспеченных, даже бедных семьях, часто вырастают вот такие капризные и избалованные дети, как Егор. Как их родителям  удается их такими вырастить -- не понимаю. Вроде бы ничего лишнего в семье у него не было и нет. Но вот поди ж ты…

 

Бормочу какие-то слова Егору, про себя думая, что помимо сильного желания немедленно достичь высокого результата, которое необходимо внутренне пресекать, искусственно внутри себя его затормаживая, есть еще страх перед большими результатами. Когда вдруг начинаешь бояться, что возьмешь этот вес, а он тебя сломает. Для меня единственным спасением в этом состоянии становится поговорка: делай, что должен и будь, что будет. А потом, конечно, мысль о том, что, если надо, то остановить тебя сверху могут, уронив кирпич на голову – и безо всяких там подъемов  штанг -- тоже исключительно бодрящая!

 

Наконец Егор настолько успокаивается, что может идти домой, а я могу возвратиться  в зал к своей тренировке. Усевшись передохнуть после приседаний со 130 килограммовой штангой на плечах, вытираю пот полотенцем со лба и довольно таки жадно пью, принесенную из дома воду.

 

Как правило, в зале сотовый я отключаю Причин для этого много. Начиная с того, что звонков мне, как правило, довольно много. Вздумай я на все отвечать, тренироваться времени уже не будет. Во-вторых, звонки, даже если адресованы не тебе, отвлекают. Иногда бывает трудно сосредоточиться на упражнении даже из-за любимой музыки, которую с удовольствием слушаешь дома часами, а уж из-за звука чужого сотового вполне можно грифом по ноге врезать. Ну а третья причина -- это то, что ненароком можно нарваться на звонок какого-нибудь  техникумовского преподавателя. Мой куратор и Светлана Петровна обожают звонить мне на сотовый, чтобы выяснить, почему у меня трояк по информатике или до сих пор не сдана лабораторная по химии (причем, чаще всего, у меня все сдано, а они просто не поняли или что-то перепутал преподаватель). Наверное, наш технарь потому и славится своим обучением, что студентам его педагоги не дают покоя никогда: ни в классах, ни дома.

 

Не знаю как у других, но я лично с 6-го класса привык сам отвечать за свою учебу. Надо -- так пересдавал, а надо, так сидел на дополнительных занятиях. Мамина помощь ограничивалась коробками конфет на все праздники исключительно для нашей математички. Она даже на родительские собрания после моего 4-го класса никогда не ходила. На все мои уговоры только отнекиваясь и объясняя это тем, что деньги она и так, через меня передаст, а выслушивать глупости в течение 2-х часов на темы нашего воспитания и образования  ( причем, оспорить которые невозможно, все-равно не услышат) -- не собирается.

 

Может, это было и правильно. Хотя в школе по этому поводу я сильно расстраивался. У всех моих друзей родители в школу ходили и потом им все подробно рассказывали. Причем, с собственными комментариями. Учителя в школе, конечно, пытались на маму воздействовать. Писали в дневник, передавали со мной записки, на которые она им отвечала тоже записками, даже звонили на работу. Наверное, именно это тогда обозлило ее больше всего. До того сильно, что она позвонила на работу папе и в приказном порядке потребовала, чтобы он немедленно ехал в школу. Папа у нас и придя-то домой, никогда ничего не делал. Даже из обычной мужской работы, пусть даже все умел. А тут его, мало того, что оторвали среди бела дня от любимой работы (у папы любое занятие вне дома было самым любимым), так еще и заставили ехать в школу.  Естественно, он пришел в дикую ярость, а затем вот в таком состоянии поехал в школу и поговорил с моими учителями.Результат?

 

После этого попыток встретиться с моими родителями в школе больше не делали. Ограничивались выдачей мамы в конце каждого учебного года благодарственного письма за мое обучение и воспитание. Кстати, папе не упомянули ни разу. В нашем классе такие письма получали родители всех девчонок-хорошисток, да еще я. Хорошо еще, что письма для мамы отдавали лично мне в руки, а не вручали, как остальным на общешкольном собрании, когда мамашки просто надувались от гордости у остальных родителей на глазах.

Маме, вроде, нравилось, когда я их ей вручал. Да и я немножко гордился. Главное, что не в школе, под гром аплодисментов, когда смотреть другим в глаза стыдно, потому что лучше остальных, ну, никак себя не ощущаешь...

 

Но технарь, пока что до столь высокого уровня понимания меня, которое имелось у  моих школьных педагогов, пока не дозрел. И потому, входя в зал, я всегда свой сотовый ставил или на вибрацию или вообще отключал. Собирался поступить точно так же и сегодня, но утром мы с Катей договорились сходить часа на 2 после моей тренировки куда-нибудь в кафе. И потому телефон (тем более, что сегодня  сильно тренироваться смысла никакого не было, чтобы не сидеть, как овощу рядом с Катей в кафе)  -- отключать не стал. И отдыхая, смог звонок услышать. Взглянув на дисплей и увидев «отец», я естественно ответил.

 

После обычного приветствия с обеих сторон, папа, почем-то -- ну, очень радостно и очень громко! (обычно он разговаривает очень спокойным выдержанным тоном) -- проговорил мне в ухо:

 

--Артур, я сейчас в городе и хочу с тобой встретиться. Ты где сейчас?

 

Немного удивившись спешке, но опять же, хорошо зная своего отца то, что если не сейчас, то встретиться нам удастся спустя полгода и никак  не раньше, я предложил:

 

--Если не очень трудно, приезжай в мой спортзал. У меня как раз тренировка заканчивается, как раз сможем посидеть и поговорить.

 

Про себя я тут же прикинул, что тренерская сейчас пустует, можно будет зайти туда.

 

--Минут через 20 буду, -- довольный, ответил папа, а я слегка озадаченный, пошел доделывать положенное сегодня количество жимов. Уверенный, что через 20 минут он ни за что не придет. Еще случая не было, чтобы мой отец не опоздал. Это от меня и Эллы он всегда требовал какой-то неимоверной пунктуальности, его же мы могли ждать по 3-4 часа, и это было иногда совсем не смешно. Особенно, если мы собирались на пляж, загорать и купаться с утра, а приезжали туда не раньше обеда, в самое пекло.

 

Но ровно через 20 минут по глазам администраторши, заглянувшей в зал, я понял, что отец приехал. Скинув потную майку, я набросил на плечи куртку, чтобы не простудить спину, и прошел в холл, где у нас раздевалка, стойка с телефоном и вход в солярий. Отец сидел на диване. Улыбаясь, я пошел ему навстречу, ожидая, когда он поднимется, чтобы обнять и похлопать меня, как обычно, при встрече по спине, но тут заметил, что приехал-то он ко мне не один...

 

Рядом с ним, плотно прижавшись к нему боком, сидела и старательно, изо всех сил, улыбалась мне, незнакомая, довольно таки молодая, лет на 10 моложе мамы, по-барахольному одетая (чего мама себе никогда бы не позволила!) и довольно таки простоватая на вид женщина. Как-то необычно для него, быстро и  неловко, обняв и тут же отпустив меня, отец  суетливо начал нас знакомить.

 

--Артур -- это Елизавета, моя жена. Мы с ней поженились полгода назад, когда я себе дом там, в Кемерово купил. Она тогда сразу ко мне и переехала жить из Новосибирска. Теперь живем вместе. И сын Лизы тоже снами. Ему как тебе, 14, только он  учится в школе.

 

К этому моменту, наконец, поднявшись с дивана, Елизавета быстро затарахтела:

 

--Вот мы с тобой и познакомились, Артур! А мой Сережа тоже спортом занимается. Только он бегун, бегает очень быстро. Он, конечно, не такой большой, как ты, Артур, но ему и не надо... Зачем ему на себе столько мяса таскать? Правда, Сережа? Да, ты встань, встань, познакомься – вы же теперь родня!

 

Ошарашенный, я перевел взгляд туда, куда она смотрела, и тут, наконец, заметил еще и этого самого Сережу. Худого, хмурого, опять же деревенского вида парня, который смотрел на меня с непередаваемым выражением, которое я тут же -- благо, выражение для меня привычное -- легко расшифровал. Сережа с радостью отдал бы все свои настоящие (только мне совсем не верилось, что у него есть) и будущие победы в беге, если бы мог от этого стать хоть чуть-чуть на меня похожим. Угрюмо кивнув, он перевел взгляд на собственные колени, после чего опять застыл, став просто таки неотличимым от пустой вешалки, который стояла с ним рядом.

 

Заметив, что администраторша у стойки не сводит с нашей группы глаз, я неопределенно обвел вокруг рукой и спросил:

 

-Может, пойдем отсюда? Посидим где-нибудь?

 

Взглянув на часы, папа очень задумчиво ответил:

 

--Не получится... Нам через 30 минут надо уезжать, чтобы засветло домой добраться. Да и еще кое-куда надо бы заехать перед этим... Поговорим здесь. Может, в зал можно пройти? Заодно посмотрю, где ты тренируешься…

 

Улыбаясь той же идиотской улыбкой, которая повисла у меня на губах при виде отца и его теперешнего семейства, я широко машу рукой в сторону входа:

 

--Зал вон там... Пойдем, покажу…

 

К моему великому облегчению, мама с сыном все-таки решились отпустить моего папу одного для разговора со мной наедине. Избавив нас от своего присутствия, продолжая сидеть на диване в холле клуба. Отца, похоже, нисколько не смутило, что он заявился ко мне в клуб с подобной немаленькой компанией. Расстегнув, видно, купленную на той же барахолке, что и одежда Елизаветы, куртку, он уселся на скамью около стены и с любопытством осмотревшись, как всегда, с пристрастием начал допрашивать, как у меня дела в техникуме. О тяжелой атлетике, опять же, как всегда, он бросил одну- единственную фразу:

 

--Рад, что тебе нравится и пока ни  о чем не жалеешь, но если надоест, бросай спорт сразу же.

 

Разглядывая его (он не то, чтобы плохо выглядит, просто  выглядит на свой возраст, ни на день меньше), я думаю, кого он мне напоминает. Почему-то на ум приходят все, когда-либо виденные мной, ветераны Великой Отечественной войны. Может, потому, что у отца, как и у них было великое пошлое, но нет будущего? Отец, увлекшись своим рассказом, как всегда, начинает много шутить. Ни с того, ни  с сего, вдруг начиная рассказывать, как сильно увлекся в своем Кемерово, домашним приусадебным хозяйством.

 

--Теплица, свои помидоры и огурцы, куры, пасека -- прямо таки завзятый деревенский житель,  только вместо сохи газонокосилка и мотокультиватор на бензине. Ну и бороду пока еще до пояса не отрастил, -- балагуря, рассказывал он, -- Не то, чтобы на всем этом можно было заработать, но  работая три раза в неделю шофером на шахте, жить можно…

 

Видно, вспомнив тут же, что рассказывать о заработках мне небезопасно, вдруг попрошу денег,  он тут же резко переводит разговор на другую тему.

 

--Как мама? Как Элла? -- бодро продолжает он, -- Все хорошо? Уверен, что у вас все нормально. Главное, ты учись и все у тебя тогда получится!

 

--А эта Лиза? -- спросил я, чувствуя, как по лицу при этих словах у меня расползается этакая понимающая мужская, почти похабная, улыбка, но ничего не в силах с ней поделать, -- это та, что тебе тогда звонила? После чего мама окончательно решила разводиться?

 

--Нет-нет! -- с довольно таки нервным смешком отвечает отец, -- это совсем другая…

 

И я опять думаю, о том,  что мама как всегда оказалась права,  когда с железной уверенностью предрекала, жаль только, что голос у нее при этом слегка дрожал,  что папа без женской заботы себя не оставит. Та или не та,  но не прошло и полутора лет с дня развода, а мой отец опять обеспечен стиранными рубашками, свежими обедами и ужинами, а главное, готовой ради него на все, женской рабсилой на огороде.

 

Сомнений в том, кто им занимается, у меня нет ни малейших. Папа может, как он сам говорит, и  любит работать,  но исключительно там, где ему работать самому нравится. Да и для того, чтобы он эту любимую работу не бросил, надо чтобы этот великий труд шел  исключительно на благо ему. И только если уж очень много получается, немножко тем, кто ему нравится.

 

--Артур, кто это к тебе пришел? --раздается голос у меня из-за спины. Оглянувшись, я вижу незаметно подошедшего к нам тренера.

 

--Марат Романович, это мой папа, Григорий Леонидович. Папа, это мой тренер, Марат Романович, -- начинаю знакомить я. Тут же замечая, с каким уважением  жмет папину ладонь мой тренер и то, что папа здоровается без особого интереса. Что, впрочем, зная его отношение к моим занятиям, совершенно неудивительно.

 

--Отличный у вас сын, -- бережно сжимая ладонь отца в своих руках и одновременно одобрительно на меня поглядывая, распинается Марат, -- добросовестный, воспитанный, сильный... Все, что обещает, делает! Настоящий мужчина растет! Отличного парня воспитали.

 

Судя по папиному выражению лица, слышать это ему приятно, даже слегка льстит, но не более того. Я хорошо знаю выражение его лица, когда его что-то по-настоящему радует, и вижу, что, в сущности, все сказанное Маратом ему безразлично.

 

--Ну, не буду мешать вам общаться, можешь оставаться в зале, Артур, сколько хочешь, мы все уже уходим -- заканчивая разговор, Марат оглядывается на меня. Я вижу, что он прекрасно понимает, что чего-то не дотягивает в ситуации, но с присущей ему  деликатностью ни за что не хочет хоть как-то кого-то из нас своими словами задеть.

 

--Да все нормально, Марат Романович! Мы немного побудем, а потом я сам закрою зал, и ключ передам администратору. Вы не волнуйтесь, мы ненадолго. Отец приехал из Кемерово, где он живет сейчас, после того как развелся с мамой, и прямо сейчас снова туда уезжает....

 

--Тем более, не буду мешать... Кстати, -- вспоминает он, -- письмо о твоих тренировках по субботам я в комитете по спорту подписал. Сейчас положу его на стол в тренерской. Возьмешь потом, когда освободишься. И заберешь...

 

--Ну, до свидания, до следующей встречи, -- прощается тренер еще раз с моим отцом, и, ощутив вновь на себе его  мимолетный взгляд (я никогда никому в зале не говорил, что мои родители в разводе!),  как всегда, очень тихо, почти неслышно ступая, уходит.

 

--Приятный человек, -- говорит отец, глядя ему вслед. И спохватывается, -- Кстати, у меня к тебе есть разговор.

 

--Давай, -- пожимаю я плечами.

 

--Ты же знаешь, что я ушел из дома, ничего, кроме машины не взяв с собой...

 

Кивнув, я про себя продолжаю: потому что ничего оставшееся в этой квартире, включая и саму квартиру, тебе не принадлежало, папа! Квартира была завещана маме тетей.  А мебель мама взяла сама в кредит, потому что больше не могла видеть старую обшарпанную стенку. Ты, папа, конечно же, был категорически против. Тебе не было никакого дела до того, в какой обстановке мы с Эллой живем. Ведь тебе до зарезу нужны были деньги на содержание твоей машины и раскрутку очередного коммерческого проекта, под который брать кредит -- ты вот нисколько не боялся! Даже после твоего ухода, папа, приставы долго запугивали нас твоими долгами, о которых мы ничего не знали.

 

Но я молчу и слушаю дальше.

 

--Так вот, сын, -- продолжает папа, -- ты хозяин гаража, который завещал тебе дедушка. Ты им не пользуешься и пользоваться долго еще не будешь. По-крайней мере, еще пару лет. А мне он сейчас нужен. Понятно, он достанется тебе, вечно  жить я не буду, но вот эти пару лет... Мне бы хотелось, чтобы он стал моим.

 

--Бери, пользуйся, -- легко соглашаюсь я. В конце концов, он мой отец. И денег у него на самом деле не густо. А начинать новую жизнь в его возрасте трудно, я понимаю,-- Если нужен, пожалуйста! Все равно он стоит пустой.

 

--Ты меня не понял, -- говорит отец, пристально глядя мне в глаза, -- Я не хочу им просто пользоваться, я должен стать его хозяином, иметь право им распоряжаться. Сам подумай, вдруг твоей  матери придет в голову его отобрать у меня? Ты же знаешь, как она корыстна. А я уже там сделаю ремонт, завезу стеллажи, может, быть, поставлю свою машину... Гараж должен быть оформлен на меня.

 

Я смотрю на него во все глаза, недоумевая. Может, я ослышался? Мама, которая что-то  захочет отнять? Моя мама, его жена, которая, как он прекрасно знает, объект шутов всей нашей семьи, потому что вечно всем все дарит, всем помогает, всех жалеет? Мама, которая мимо кошки не может пройти, чтобы не вынести ей молока?  Мама, которая -- не мог же он об этом так быстро забыть! -- которая выплатила  его кредит,  не копейки из него не видев. Как впрочем, не видел никаких отцовских денег, никто в нашей семье все последние годы.

 

--Не думаю, что мама пойдет на это, а я несовершеннолетний, -- спокойно отвечаю отцу, уверенно глядя ему в глаза.

 

--Не забывай, я твой отец, -- напоминает папа, -- и могу заверять твои решения у нотариуса, -- но спохватывается, -- конечно, если мама против....

 

И тут меня несет. Рассматривая носки штангеток, порядком облупившиеся, я невозмутимо спрашиваю:

 

--Папа, а почему ты не разговариваешь с Эллой? Ведь она тоже твоя дочь?

 

Папа на мгновение теряется, а потом начинает путано рассказывать  совсем не то, что я ожидаю. О том, как однажды он пошел в аптеку, вернее, не пошел, а только собирался, а Элла встала и решила, что он не идет, и пошла сама, потому что не поняла, что он просто бреется, а мама сильно болела... и он тогда промолчал... но после этого больше не может с ней разговаривать... Как она могла, его дочь, не поверить, что он сам пойдет в аптеку, вот только побреется? Нет, конечно, она была и останется его дочерью, это понятно, но разговаривать с ней, пока она е поняла, что так себя вести с отцом нельзя, он не будет...

 

А я начинаю вдруг орать:

 

--А ты что, не мог ей объяснить все это? Ты, взрослый мужик, хрен знает на сколько лет ее старше, не мог все вот это ей тогда сказать? Или сказать чуть позже? Объяснить? Ты, такой гордый, решил промолчать, пусть знает..? Неопытная девушка, твоя дочь..?

 

В ответ отец орет на меня так же громко:

 

--Да, не мог! Я такой! Не могу, когда меня не понимают и не ценят! Не прощаю, когда вот такая сопля, моя дочь,  смеет во мне сомневаться…

 

--Может, чтобы такая сопля в тебе не сомневалась, не стоило тогда жить на ее заработки, когда ей было 14 лет? Может, вообще тебе не стоило жить на заработки твоей дочери, когда она училась в институте и все заработанное тащило в дом, потому что у тебя зарабатывать не получалось? -- еще сильнее, чтобы до него достучаться, кричу я.

 

Отец горячится, приводя какие-то доводы и факты, что все, что делал, он делал всегда только ради нас, для семьи… Что не его вина,  что все так просто раз за разом все так неудачно складывалось и что старался, что был уверен каждый раз, что, вложив деньги, получит много больше… Что мы снова тогда зажили бы, но ему так не везло..

 

Я одновременно кричу, пытаясь, хотя бы сейчас, доказать, что когда вся семья просит, чтобы он перестал вкладывать деньги в бизнес-проекты, то, наверное, семья знает, чего хочет?! И уж точно не хочет его, раз за разом, навязываемого нам будущего счастья?! Не хочет,  раз за разом, повторяющихся финансовых катастроф, в которые он повергал нас, желая потом облагоденствовать?!  Не хочет, вымученного полуголодом, отречением от любых, даже самых маленьких удовольствий -- его дурацкого представления о будущем счастье!

 

Но вдруг замолкаю. Мне становится все равно. Я думаю, что правда на самом деле у каждого своя. Это видно. Мой отец искренне убежден в том, что всю свою жизнь положил на семью и своих детей. Отдал всю свою жизнь, все свои силы --  нам и на наше благо.

 

Он ведь на самом деле их отдал, став почти инвалидом. Отдал на дурацкую, никому не нужную цель, зарабатывания денег  собственным бизнесом. Покорить вершину, которую когда-то, в конце  90-х,  смог легко. Он нисколько не сомневается в том, его прошлый успех, пусть его больше нет, и никогда не будет -- оправдывает все его ошибки и глупости даже сейчас, даже  спустя многие годы после…  Пусть даже эти 10 лет его близкие  жили на грани нищеты, с трудом, находя деньги на что-то, кроме еды, коммунальных услуг и проезда на транспорте...

 

До тех пор, пока Элла не начала нормально работать (в 19 лет первая нормальная работа, в 21 первые приличные деньги) -- с каким же трудом мы находили деньги даже на ее и мои учебники и тетради! Не говоря уж, о новой одежде, обуви, мебели в квартиру, новым книгам... Отец всегда судил себя по намерениям, а не по результатам, делая то, что считал для себя правильным. И никогда, никогда  не принимал в расчет возможные неудачи и нашу жизнь и проблемы. Рассчитываться за которые предоставлял маме, Элле, мне...

Ведь именно нам приходилось потом экономить абсолютно на всем. Обходиться без всяких мелких житейских радостей, типа торта 1 сентября  или мороженое не только по очень большим праздникам...

 

Наверное, он всерьез воспринимал нас и семейную жизнь с нами, как проценты за предоставленный когда-то нам кредит:  счастливая и обеспеченная  жизнь с папойв течение нескольких лет. А трудную и несчастную жизнь с ним потом --  как плату  за то ранешнее благополучие и пользование его недолгой любовью и удачей.

 

Он возмущался тем, что за ту удачливую жизнь, мы не хотели ему платить своим пожизненным прощением и заботой.  Отказывались безропотно соглашаться на бедность сейчас, оплачивать прошлое счастье сегодняшними лишениями. Отказывались не замечать его постоянного раздражения, нежелания хоть в чем-то помочь, безразличия ко всем нам вместе. Наверняка, он искренне считал, что мама просто обязана была любить его, потому что любили когда-то. И раз за разом терпеть не только долги, но и измены, о которых так  любезно сообщали  его любовницы, требуя отпустить его.

 

Похоже, увидев, как я безразлично откидываюсь спиной на стену, вытянув перед собой ноги, отец наконец понимает, что доказать мне ничего не удастся. И гараж я ему не отдам. Потому что, взглянув на сотовый телефон, который достает из нагрудного кармана, произносит:

 

--Нам пора ехать. Ты все-таки подумай насчет гаража... Если что -- звони. Рад, что мы, наконец-то, повидались.

 

Он встает. Я тоже. Возвышаясь над ним на целую голову, я замечаю, как сильно поредели волосы на его голове, что он заметно похудел, вижу и то, что у него осунулись плечи.  Мой отец далеко не здоровый человек. Я хорошо помню, что после своей второй операции, врачи говорили, что он может не выжить. Они же говорили, что если бы не мамин уход за ним, то он не выжил точно. Собственно, и сам отец говорил то же самое, когда 4 лет назад мы привезли его из больницы домой. Тогда казалось, что он изменился.. Но мы ошибались.

 

И все равно мне жаль его, как же мне его жаль!  Не сегодняшнего, а того, кто до сих пор иногда выступает, слегка просвечивает  в нем сквозь него... Того папу, которым я так страстно гордился, который выделялся среди всех отцов с первого по четвертый класс… Самый понимающий, самый спортивный, самый добрый и умный -- так считал не только я, так считали все мои друзья. Был ли он таким? Или так старался таким казаться, так хотел стать похожим на такого идеального мужа и папу, что, в конце концов, устал притворяться? Стал самим собой.  Превратившись в вот такого, не очень далекого, довольно-таки жадноватого, совсем не героического. Да что уж, довольно подловатого мужика.

 

Или может, то, чем я восхищался, не существовало вообще никогда? Было создано моим, Эллиным и маминым воображением? Мама наделяла его своей любовью, талантом, добротой. Элла --  умом, терпением, щедростью. А я -- силой, страстью в достижении результатов.

 

Может быть, все может быть, но правды я уже никогда не узнаю. Да и хочу ли знать, на самом деле? Прошлого не вернуть.

 

Мы возвращаемся в холл, где папу, явно с нетерпением, ждут его теперешние домочадцы. Его новая жена вскакивает и начинает тут же суетливо собираться: застегивает куртку, поправляет волосы, проверяет сумку. При этом она не перестает говорить что-то вроде: «А мы тут уже заждались нам ведь далеко так ехать можно было бы и побыстрее...»

 

В ее голосе помимо недовольства, я улавливаю еще и железную, непреклонную волю, и уверенность в праве на  собственное и «наплевать на всех остальных!», счастье. А заметив пожалуй, начинаю смотреть на нее даже с некоторой симпатией. Похоже, они с отцом друг друга стоят. К тому же, мне в принципе нравятся люди, которые знают, чего хотят и к чему стремятся. А эта его Лиза явно хочет иметь рядом моего отца. Для него же самого, пусть даже он так не считает, подобная женщина, которая будет воспитывать, ставить его на место и «строить» -- просто находка! Сам себе ограничений отец ставить не хочет и не может.

 

--Так, что, вполне возможно, для отца этот брак даже окажется удачным, -- решаю я про себя, -- и он нашел в ее лице вполне достойного  и равновеликого по степени эгоизма, противника. Ему будет легко понять ее, ей -- его. Вполне возможно, они даже проживут вдвоем всю свою оставшуюся жизнь -- долго и счастливо.

 

Почему-то эта мысль поднимает мне настроение. Я даже вполне дружелюбно улыбаюсь на прощание Сереге, его матери и отцу. Если не знать, то, глядя на них невозможно догадаться, что Сергей не сын моего отца. Все вместе рядом они смотрятся совершенно органично: обычной, умеренно благополучной, средне статистической семьей, торопливо собирающейся, наконец-то ехать домой. Может быть, на самом деле, этот брак для папы окажется заключенным на небесах, в отличие от первого? Кивнув напоследок, жду, пока они выйдут за двери, и только потом подхожу к администраторше.

 

Сокрушенно разведя руками, жалуюсь:

 

--Устал...

  

Она понимающе кивает и спрашивает:

 

--Это кто? Твой отец?

 

Я киваю.

 

--Понятно, -- роняет она, впрочем, вполне безразлично. Кого в наше время удивишь разведенными родителями? Вполне возможно, у нее тоже приемный папа, у которого есть приемные дети, с которыми все они встречаются, но только  по большим праздникам. А может быть, и она сама уже второй раз вышла замуж, а ее муж воспитывает не своего сына. Почему бы нет?

 

К нам подходит Андрей, такой же, как я, штангист из нашего клуба. Последние 2 недели  он не тренируется, лишь приходит иногда в клуб, как он говорит, развлечься. Уонив штангу себе на ногу, он сломал большой палец на ноге и ходит в гипсе, поэтому любые виды нагрузок с весом для него исключены, а поднимать гантели и штангу, сидя на скамье,  ему не хочется.

 

Несколько минут болтаю с ним. Он показывает мне на телефоне свою девушку, рассказывает, что они собираются начать с ней вместе жить. А потом спрашивает, с кем встречаюсь я. Вытаскиваю уже свой сотовый, и показываю ему Катю. Он смотрит и произносит только: «О-о!» Принимаю это за знак восхищения и довольный, убираю телефон обратно в карман своей тренировочной куртки. Еще немного болтаем и начинаем расходиться. Дружески трясем друг другу руки на прощание. После чего Егор, хромая, проходит в тренажерный зал.

 

Затем я долго плещусь в душе, сохну, сидя на скамье в раздевалке и лишь затем одеваюсь. Сегодня мне еще предстоит встреча с Катей. Может быть, даже я расскажу ей про отца, приходит мне вдруг в голову мысль, но я тут же от нее отказываюсь. Нет, не хочу. Слишком долго, слишком много мне нужно будет рассказать ей, чтобы она хоть что-то поняла.

 

Катя -- девушка из благополучной семьи, где есть  и папа, и мама. Вдобавок ко всему, ее папа все свои силы кладет на то, чтобы жена и дочь не нуждались абсолютно ни в чем. Она даже на занятия в институт ездит только на такси чуть ли от самого подъезда, что, честно говоря, меня немного удивляет. Да и чем она может мне помочь? А посочувствовать... Если мне уж так сильно захочется, чтобы она меня пожалела, я всегда найду, что ей соврать. Разве нет?  

 

Мне нужно подарить ей купленный ей вчера флакон духов. Посмотреть, как она будет ему радоваться. Во-всяком случае, мне хочется верить, что она будет радоваться, потому что в подборе ароматов последнюю пару лет, в связи с выбором духов для мамы и Эллы, стал почти профессионалом. Придти в себя, глядя на ее личико с растрепанными белокурыми волосами. Ее тоненькая фигура для меня что-то вроде наркоза, способа одурманить себя, почти одуреть, и потому -- забыть обо всем, впав в нирвану. Наконец, обрести чувство покоя.

 

Потому что мне очень нелегко далась встреча с папой.

 

Стоя около «Кофемолки», вижу Катю уже издалека. Она в белесых джинсах, туфлях на шпильке, розовой майке с «Панч Бобом», что кажется мне очень милым, и короткой светлой куртке под горло. Грива светлых волос до пояса и очень эмоциональный язык тела. У нее все на виду: и грусть, и недовольство, и злость. Поскольку я всегда выбираю девушек с яркой внешностью, то все проходящие, естественно, не могут удержаться, чтобы не бросить на нее взгляд. Я к этому привык. С моих девушек окружающие всегда не сводят взглядов. 

 

Подойдя ко мне, Катя подходит и в шутку замахивается на меня. Я смотрю на часы и понимаю, что опять немного опоздал. Для людей со стороны наша встреча, наверное, что-то вроде цирка. Но при этом, видя такие пары с нестандартным, дурацким поведением, всегда понимаешь, что у них серьезные отношения. Прижимая  в знак извинения руку к сердцу, протягиваю ей сверток в белой сумочке. Мне почему-то очень нравятся такие сумочки. Катя берет ее и при этом смотрит нам меня снизу вверх с кокетливым удивлением.

 

--Подарок. Тебе.

 

Она берет, сначала осматривая сумочку, затем пытается в нее заглянуть. Следует самый тупой и самый обычный женский вопрос:

 

--Что это?

 

Сдерживая сарказм,  мягко отвечаю:

 

--А ты посмотри…

 

На меня кидают слегка злобноватый взгляд, говорящий что- то вроде:

 

--Умный, что ли?

 

Катя осторожно приоткрывает края и заглядывает внутрь. Медленно, как будто это зарядное устройство для бомбы,  вытаскивает коробочку. Понимает, что это духи. Почему- то нюхает коробочку, чему я искренне удивляюсь. Аккуратно убирает целлофан, вытаскивает флакон и нюхает. Но не прыскает на себя. Затем все действия повторяются в обратном порядке: флакон в коробочку, коробочка в сумочку, сумочку в Катину дамскую  сумочку. Все делается очень быстро. Далее следует  наклон головы вправо, для меня производится очень милый взгляд и следует длинное спасииибо... Которое выдает ее искреннее удивление тем,  что я ей что-то подарил.  Объятия, восторженное «Артурик!», чего я вообще-то терпеть не могу.  Потом мы заказываем пирожные и кофе. Ждем их. Катя что-то как всегда оживленно рассказывает, а я, как все мужчины, которым нравится девушка, сижу напротив и пялюсь, какая она красивая. 

 

Так, как для меня очень важна внешность, то я всегда внимательно слежу за мимикой и манерами каждого -- что уж тут говорить о Кате!  Мне нравится все, что она делает. Например, то, как двигает головой, убирая с лица волосы. Одна прядка все время падает ей на глаза, и она не меньше 200 за полчаса, убирает ее, чтобы не мешала, сама того не замечая. Когда мне кто-то нравится вот так, как Катя, я начинаю искать у него во внешности какие-то нестандартные детали и, конечно же, раз ищу, то нахожу. Сегодня я замечаю, что она неудачно пыталась замазать прыщик на скуле и теперь из-за этого нервничает. Но с прыщиком Катя нравится мне больше, чем без него, хотя она ни за что в это не поверит.

 

Но если бы  даже она, вдруг, на глазах у меня чесать задницу -- особенно, если она как мужик, вдруг бы, начала чесать себе задницу (ведь, как и большинство парней, я считаю всех мужиков немножко гориллами, идеализируя противоположный пол, и насколько понимаю, то же самое делают женщины по отношению к мужчинам) -- мне это будет тоже нравиться!

 

Вот так мы сидим еще минут сорок, после чего я провожаю Катю до дома и наконец, иду к себе домой. Завалившись на свой диван, думаю, что мне, кажется,  очень, очень нравится  Катя. Так, как я никак не ожидал, когда познакомился с ней, и с этим чувством удивления и счастья в душе, засыпаю.

 

И снова техникум

 

В среду у нас первой парой история, затем пара обществоведения и только потом пара теоретической механики -- поэтому в техникум я еду без обычного отвращения. Историю и обществоведение  у нас ведет Татьяна Павловна Сергеевы. А это единственный преподаватель в техникуме, к которому я отношусь с таким большим уважением.

 

Хотя внешне она совершенно обычная женщина лет 45. Живая, веселая, полненькая. При этом, совершенно не закомплексованна ни по поводу своего веса, ни по поводу своего возраста. Не махнула на себя рукой, но и от пары морщин на лице в отчаяние, явно, не впадет, даже когда обнаружит. Одевается она ярко, интересно, всегда к месту. Может придти на занятия в куртке, если сегодня предстоит болеть за лыжную команду технаря,  а может и в коктейльном платье, если в этот день субботняя технаревская вечеринка. По слухам, у нее муж  во власти. Кажется, какой-то городской  чиновник, который, опять же по слухам, в молодости был как-то связан со спортом. Она любит всех своих родственников, в хороших отношениях с сыном. Это легко понять, если она вдруг упомянет кого-то из них в разговоре. Ее дом в 500 метрах от технаря. Это -- двухэтажны особнячок с камерами и двумя огромными псами.

 

Она немножко похожа на мою маму, так же боится и не хочет слышать ни о чем техническом. Знает жизнь не по лекциям в НГПУ. Она ее видела всякую: бедную, богатую, красивую и некрасивую. Болезненно вспоминает 90-, потому что потеряла в это время много друзей в разборках и перестрелках. Как и мама, никогда не сидит во время преподавания, либо ходит, либо стоит, потому что много энергии.

 

В самые первые дни моего обучения в техникуме Наталья Павловна пыталась на меня рычать. Запуганный физиком и математиком, как и все остальные, я учил только эти предметы, а на ее занятия приходил ни в зуб ногой. Но на ее выпады никак не отреагировал, вел себя спокойно и уважительно. И скоро она начала выделять меня из общей массы. А после того, как я однажды пришел к ней на занятия после тренировки, хромая, и она немедленно начала действовать, чтобы как-то мне помочь, полюбил ее сам. В нашей семье в подобных ситуациях все ведут себя точно так же.

 

Помимо истории Наталья Павловна в техникуме ведет еще и обществоведение. Интересно что не смотря на то, что она ведет непрофильные дисциплины, не сдать ей зачеты и экзамены по ним -- это значит, гарантировано не перейти на следующий курс. Наталья Павловна держит в кулаке весь техникум. А не получить по ним у нее даже тройку можно запросто. Если наш физик держит техникум в кулаке благодаря статусу преподаваемого им предмета, не благодаря уважению лично к нему, скорее, наоборот, то Наталья Павловна  простой преподаватель, даже не завотделением, добилась того же самого силой собственной личности. А это, на мой взгляд,  очень много.

 

Еще одна ее характерная особенность, которая мне нравится -- она не любит тупорылую деревенщину. Если кто-то не выучил, всегда прощает, но если ей начинают демонстрировать  гонор и тупое упрямство, она буквально загоняет такого под лавку. 

 

На ее занятия я всегда хожу, независимо от того в начале или конце остальных пар они находятся. Пусть даже это последняя пятая пара. А если уж совсем не получается, то всегда извиняюсь и потом все учу, чтобы отработать отсутствие . Кстати, на ее парах я всегда сижу далеко, на самой последней в ряду парте. Ей ничего не надо доказывать и показывать. Ее отношение к человеку от того, боится он ее или нисколько не боится -- не зависит.

 

Как всегда, первое, о чем спрашивает Наталья Павловна на уроке, это исторические  даты. Их несколько десятков. Одну из них не знает никто, даже спешно листающие учебник, наши отличники. Обведя взглядом всю, группу, Наталья Павловна с легкой издевкой в голосе почему-то вдруг спрашивает меня.

 

Прикинув про себя, что крещение Руси -- это наверняка трехзначная дата,  -- оповещаю всех  остальных о своей догадке.

 

С удивлением слышу, как Наталья Павловна, обратившись к группе, ставит меня всем в пример:

 

--Вы слышали? Вот так надо выкручиваться! Ничего не знает, но старается! Вот как вы все должны отвечать, когда не знаете, что сказать... Вам надо пудрить мне мозги,  изощряться, ловчить, прикладывать максимальные усилия, чтобы я не догадалась, что вы ничегошеньки  не знаете…

 

После чего начинается объяснение новой темы, и она забывает про меня. Так, как разрешения сесть я не услышал, то продолжаю стоять.

 

Через 10 минут, наконец, кинув взгляд в мою сторону, она замечает, что я по-прежнему возвышаюсь возле своей парты.

 

--Садись, что ты стоишь?

 

--Вы же не разрешали? А раз так, я должен стоять и стою, -- с легким возмущением, отвечаю я, усаживаясь.

 

Несколько секунд она рассматривает меня, затем вновь, опять сопроводив свои слова энергичным жестом, обращается к группе:

 

--Видите? Вот таким должен быть воспитанный человек. Берите пример!

 

Почему-то, видя такое ко мне особой отношение, группа, которая в обычных случаях всегда начинает поддевать объект вот такого преподавательского внимания и завидовать ему -- совершенно никак не реагирует. Не ревнует, не насмешничает. Все ведут себя так, как будто это совершенно нормально. И это при том, что у нашей исторички любимчиков в группе немного. Кроме меня, еще двое. Но в отличие от меня, они хорошие ученики, всегда готовые к уроку, правильно отвечающие на все ее вопросы. Я  к таковым точно не отношусь, но она меня все-равно любит. Непонятно почему. Может, на ее сына похож? Мы знаем, что он старше нас на 10 лет и уже работает.

 

На следующей паре у нас обществоведение. Наталья Павловна заранее предупредила, чтобы мы приготовились к диспуту «Нужно ли учиться?»

 

После энергичных высказываний наших отличников, обосновывающих необходимость знаний, бормочу себе под нос, так, чтобы услышал только Игорь, сидящий на соседней парте, что образование у нас значит мало. Пробубнил Огурцу, но почему-то услышали все.

 

Наталья Павловна, обернувшись ко мне, просит меня обосновать мое высказывание.

 

Не очень охотно взгромоздившись над партой, начинаю объяснять:

 

--Инженеры, отучившиеся в университетах, работают дворниками. А дворники и двоечники, с купленными дипломами, занимают посты. Найти работу по специальности очень трудно, но никого не волнует, как ты учился.... При приеме на работу оцениваются не знания, наоборот --что угодно, кроме знаний!

 

Теперь уже те, кто до того глазел на меня, дружно уставились на нее, ожидая, что она на это скажет.

 

--Ты во всем прав, -- медленно произносит  она, -- Именно это я и пытаюсь дать вам всем понять.  Главное -- это не знания. А те дворники и бывшие двоечники, о которых ты говоришь, тоже ведь устроились на свои нехилые должности не просто так! Получить такую должность не просто, значит, мозги у них работают. Важны не просто знания, важна  способность мыслить, думать, ставить цели, добиваться и да,  выкручиваться. Важно умение, если это нужно, бросать в ход все свои возможности!   

 

В кабинете после этих слов воцаряется  мертвая тишина. Я улыбаюсь в знак согласия и киваю. Вся группа, уперев взгляды в парту перед собой, похоже, действительно думает над ее словами. Сказать им нечего. До этого дня весь основной состав группы верил ( и с пеной у рта, если об этом заходила речь, доказывал мне), что если хорошо учиться, как об этом говорит нам Иван Петрович Петухов, то все в жизни будет хорошо и правильно. Суперзашибись!

 

А тут не мене авторитетный, даже более, если судить по влиянию и власти в техникуме, человек, эту мысль опровергает.  К тому же, Наталья Павловна живет в коттедже, одевается красиво и  к месту. Если на субботник, то в хорошем спортивном  костюме, а Иван Петрович живет в халупе, вечно одет в костюм 20- летней давности болотного цвета и значком на лацкане «Отличник чего-то там СССР».  В отличие от Ивана Петровича, Наталья Павловна не позволяет себе брать в руки на субботниках лопату или метелку, но и в кабинете у себя никого не заставляет делать уборку. А если что-то у нее там разольется или рассыплется -- идет и убирает сама. А Петух вечно ловит кого-нибудь, чтобы у него в кабинете прибрались. В кабинете у него нет ничего, кроме старых схем электротехники, в отличие  от Натальи Павловны, у которой в нашем техникуме в  кабинете появилась плазма. На которой она во время учебных часов показывает нам исторические фильмы, визуализируя учебный процесс.

 

Через несколько минут вот такого молчания, Наталья Павловна резко переводит разговор на другую тему. А совсем скоро звенит звонок.

 

Следующая пара --  техническая механика. Наш куратор и одновременно преподаватель ведущей дисциплины Наталья Борисовна Сурикова, едва войдя в аудиторию, тут же приветливо бросает:

 

--Тебя еще не отчислили?

 

На что я отвечаю дежурной фразой:

 

--Как видите, нет

 

Наталья Борисовна полна сил и энергии. Ей 28, выглядит на 40. Недавно вышла замуж за нашего же техникумовского студента, который моложе ее на 10 лет (последнее по информации наших сплетников, которые никогда не ошибаются в подобных вещах). Большую часть пар, которые она ведет, ее внимание приковано к мужской половине группы. Особо любимым студентам, прогуливаясь между парт, советует подтянуть штаны. Мне первому. Сегодня она спрашивает, зачем я ношу красные трусы с синими джинсами. На мой закономерный вопрос, а зачем вообще смотреть на мои трусы? -- следует возмущенное:

 

--Так их же видно, потому что они  красные!

 

Любимая тема Натальи Борисовны на наших уроках -- межполовые отношения. Не сомнений в том, что эта тема для нее больная. На парах она разговаривает, в основном, с пацанами. Наши девочки, понимая, что сдавать ей будет тяжело, соглашаются с ней во всем и безропотно. Она не плохая. Сволочизма в ней нет, одна дурь. 

 

Уже после звонка с пары, обведя многозначительным взглядом группу, она вдруг объявляет:

 

--Завтра в 10 у вас зачет по моему предмету! Кто не сдаст, не будет допущен через 2 недели к экзаменам, -- и специально для меня, добавляет, -- Особое отношение это имеет к спортсменам! Без зачета, Гуляев, тебя на соревнования техникум не отпустит.

 

Все недовольно гудят. Зачетная неделя у нас по расписанию только через 2 недели.

 

--Дело в том, -- объясняет Наталья Борисовна, просто светясь от внутренней радости, -- что я уезжаю в командировку на 2 недели в Анапу. Там проводится конференция и обучающий семинар для преподавателей по нашей специализации. Все это как раз падает на время зачетной недели. Поэтому у вас ровно 3 дня, потом меня не уже в городе будет. А без моего  зачета до сессии вас не допустят, и вы будете отчислены.

 

Про себя, чертыхаюсь. За 2 недели подготовиться к зачету я бы мог более - менее прилично. Но за те 3 часа, которые у меня остаются после тренировки до сна, точно нет. Что делать, непонятно. Ясно только, что сегодня ночью мне придется мало спать, если не выучить, то хотя бы пару шпаргалок по самым сложным для меня темам заготовить

 

Расстроенный еду домой. Открываю ключом дверь и вижу маму. Спрашиваю:

 

--Почему так рано?  Отпустили раньше?

 

У мамы слегка расстроенный вид. У нее всегда все  на лице, впрочем, как у всех нас в семье. Ничего нельзя было прочесть только на лице у папы.

 

--Сегодня мне звонила ваша завотделением. Сказала, что ты первый кандидат на отчисление... Хуже всех в группе учишься, все время прогуливаешь... Ничего не сдаешь... Безответственный и безнадежный...

 

--Вот сволочь! -- искренне возмущен я. Но не удивлен. Это в духе нашей Светланы Петровны: врать, запугивать и угрожать –это ее фирменный стиль. -- И что ты ей сказала? -- спрашиваю я, вешаю куртку и прохожу в комнату.

 

Слегка усмехнувшись, мама отвечает:

 

--То же, что всегда в таких случаях... Что, почему-то в школе, ты был ответственным, а как поступил в техникум, стал безответственным... Ипочему же тогда у тебя такие успехи в спорте, если ты не можешь выполнить ни одно обещание, все время увиливаешь, да уворачиваешься от всех обязанностей? И что, может быть, все таки к спортсмену, который занимает в 15 лет первое место в области, можно отнестись с пониманием? Или у вас весь техникум подобных спортсменов?

 

-И что она? -- интересуюсь я, садясь на диван. Внутри меня все кипит. Так врать! Какая скотина все-таки Кингисепп!

 

Мама слабо улыбается, чему я сильно радуюсь. Значит, уж очень близко к сердцу разговор с нашей завотделением она не приняла.

 

--Сказала, что в техникуме спортсменов очень много. Вот, Артеменко, известный саблист, мастер спорта, ездил на соревнования в Чехию, а уроки не пропускает!

 

--Артеменко? -- удивляюсь я. -- Ну, да, ездил. С каких-то щей, техникум даже оказал в связи с это поездкой материальную помощь. В размере 25 тысяч рублей. Он, вообще-то даже на наших городских соревнованиях выше 15-го места ни разу не поднялся, а уж там, понятно, занял вообще последнее... 36, что ли.... Вообще-то мне было бы стыдно говорить о каких-то успехах в фехтовании, если бы я так выступал, но ему не стыдно. Да дело не в этом, какой он спортсмен. Так, балуется. Но в любом случае, учусь я не намного его хуже. С чего она прикопалась?

 

Мама разумно отвечает:

 

--Ты же знаешь, главное  не то, что есть, главное, как считает руководство. Им же не правда нужна, и не истина, им не нужно даже, чтобы было хорошо -- им нужно только, чтобы все было так, как им хочется. Причем, ни в коем случае, не лучше, чем им хочется. Исключительно, в рамках их небольшого воображения! Ты лучше скажи, все на самом деле так серьезно?

 

--Да ничего серьезного я не вижу, -- медленно отвечаю я, судорожно вспоминая. Мне совсем не хочется лукавить перед мамой. Лучше прямо сейчас все сразу обсудить и если окажется, что все на самом деле серьезно, попытаться  всем вместе найти выход. -- Никаких неожиданностей. Петухов мне, как не засчитывал, так и не засчитывает 2 лабораторные! Гоняет и гоняет каждый день, ничего не объясняя. Уронит два слова: «Неправильно, иди!» --  и все! Что неправильно, почему? Уже всех наших в группе опросил, никто ничего не понимает.

С физкультурником я договорился. Справку отдал. Говорит, что вопрос с директором техникума он решит и посещать физру мне не нужно. Понятия не имею, что ее так взвинтило?

 

Мама пытается мне помочь:

 

--А другие предметы? Она что-то говорила, что у тебя по английскому все плохо, информатике, ОБЖ....

 

Я искренне возмущен:

 

--Англичанка уже месяц болеет, что и кто ей может сдать? По ОБЖ нужно написать доклад, после чего он выставит оценку, и больше мы с ним не встретимся. А по информатике у меня пять: ты же знаешь, я 3 года ходил на курсы, А у нас на занятиях учат, как пользоваться Экселем, спасибо, что не Вордом!

 

Мама задумывается:

 

--Может, коробка конфет поможет?

 

На несколько секунд я задумываюсь, и тут же понимаю, что этого делать ни в коем случае нельзя.

 

--Нет, -- отрицательно качаю головой, --после этого она с меня просто не слезет, почувствовав себя сильнее. С такими, как она, можно иметь дело, только с позиций силы. И если давать, то очень много денег. Столько у нас нет. Поэтому придется просто ходить, ныть договариваться... Ребята со старших курсов говорят, что она это любит. Не переживай! -- утешаю я маму, понимая, что, пусть даже все понимает, все равно в трансе.

 

Мама очень трудно переносит ситуации, которые могут угрожать нам с Эллой и нашей семье. Честно говоря, странно уже то, что она взяла трубку. Для мамы это почти что акт гражданского мужества. Как правило, она под разными предлогами избегает это делать. У нее стойкий условный рефлекс: если звонят по телефону, значит, сообщат что-то плохое.

 

Однажды она смущенно призналась нам с Эллой, что после жизни с нашим папой, она больше не переносит телефонных звонков. До замужества говорить по телефону она любила, но после того, как ей многократно угрожали по телефону рекетиры, судебные приставы, следователи, врачи из больницы, где ему сделали неудачную операцию -- она стала бояться телефонов.

 

У нее был такой забавный вид, когда об этом говорила. Точь в точь, как у нашей «Догятины», когда она не уверена, что ей сойдет с рук то, что она опять спала на кухонном столе. Прижимая уши, Догги одновременно пытается делать очень независимый вид уверенной в себе кошки, но не может скрыть, что сильно трусит. Вот примерно такой же вид  был у мамы, когда она нам это говорила.

 

 --Каждый раз, когда беру трубку, со страхом жду, что сейчас опять узнаю о чем-то ужасном. Нет-нет, я борюсь с собой…  Может, если бы мне как-нибудь сообщили что-то очень хорошее, это и  прошло. Но пока такого еще ни разу не случилось, -- и она, разве что, как наша кошка, при этом, в поисках неведомой опасности, не вздрагивала и не оглядывалась.

 

--Ну, ладно, -- взяв себя в руки с некоторым усилием произносит мама, -- что будет, то будет. И тут же срывается:

 

 -- Господи, как они все надоели… Врачи запугивают, учителя запугивают, политики запугивают, начальники запугивают… Никто не говорит правды, никто не выдает полной картины, не связывает факты в систему, не пытается помочь сделать нормальный выбор, правильно, разумно поступить --нет! Наоборот!  Все хотят только послушания, только беспрекословного подчинения и выполнения приказов, согласия на любой приказ…

 

--Ну, наверное, -- выдвигаю я удобное предположение, -- это  удобно? Тебе же, наверное, тоже хотелось, чтобы мы были такими вот послушными? Это же все родители хотят! Вот и они тоже хотят этого…

 

Мама смотрит на меня с недоверием, как будто я ляпнул что-то несуразное. Что-то такое, что она никак не может поверить, что я вообще мог такое вслух произнести. 

 

--Вообще-то, -- мягко произносит она, как будто разговаривает со слабоумным, -- ты мог заметить сам, что тебе разрешалось и разрешается гораздо больше, чем остальным твоим сверстникам.

 

Я на секунду задумываюсь и понимаю, что она права, поэтому киваю и  спрашиваю:

 

--Ну и что?

 

--А то, -- уже довольно таки раздраженно говорит мама (в нашей семье непонятливых не любят), что если бы мне хотелось выдрессировать для себя удобных в содержании скотч-терьеров, то я бы так, поверь, и сделала! Но мне этого не хотелось! И коврик для вытирания ног вместо сына, тоже иметь не хотелось, хотя сделать это я легко могла! -- в это момент мама повышает голос, и я  наконец, соображаю, что ее здорово обидело сравнение с нашими учителями. Зря, конечно,  я ей вот это все только что сказал.

 

--Когда родилась Элла, -- слегка успокоившись, медленно продолжает мама, -- я, глядя на нее, часто думала, какой мне хочется ее видеть? Потому что, в отличие от своих подруг и знакомых женщин, детей уж очень сильно, во-всяком случае так как они -- не любила. И всякого разного -- грязного и орущего --  гладить и тетешкать только увидев, не кидалась. Больше того, глядя вокруг себя, понимала, что иметь вот таких орущих, капризничающих и все время ноющих отпрысков,  совсем не хочу. Если иметь такое -- так уж лучше совсем без них. И тогда, представляя своего идеального ребенка, поняла, что  хотела бы иметь естественного, свободного, доброго... Какими бывают  детеныши зверей... Ребенка, похожего на котенка, щенка, жеребенка -- веселого, невеселого, игривого, задумчивого, все равно…

 

Но главное, совершенно естественного во всех своих проявлениях.  Поэтому, -- мама задумывается, вспоминая, -- я все время удерживала вас от чужого влияния взрослых... От детсадов... Бабушек... По возможности, понятно, потому что полностью и нельзя, и невозможно. И поэтому  никогда не требовала от вас отличных оценок и прекрасного поведения. Все, что вы делали, должно было, на мой взгляд, идти от души, потребности, привычки быть хорошими, понимания зачем это нужно.

 

--Это же очень трудно? -- думаю я вслух, -- Не представляю, как этому всему можно научить? Все говорят, что дети не слушаются, поступают по своему, а ты говоришь, привычка, потребность быть хорошим?

 

--Ах! Все это чушь, -- отмахивается от моих слов мама, -- Я тоже боялась, считала, что это очень трудно, потому что все ведь именно это внушают -- как тяжело воспитывать детей! Полнейшая ерунда! Конечно, если родители матерятся и требуют от ребенка, чтобы  он-то ни в коем случае не ругался матом -- у них, скорее всего, ничего не получится. В таком случае хорошо воспитывается только лживость и лицемерие, что, кстати, тоже иметь в подобной семье -- не лишнее. А когда ты живешь рядом со своим ребенком изо дня в день, ты его ощущаешь, знаешь, чего от него хочешь... Когда ты воспитываешь рядом с собой друга, с которым ты будешь дружить, которого будешь любить всегда, до конца своей жизни -- разве захочешь манипулировать им? Лгать? Скрывать от него что-то?  Друг -- это тот, кто может тоже, что ты. Больше, чем ты! И другое, чем умеешь делать ты…

 

Разве мы хотим, чтобы друзья были послушными? Друг -- это, прежде всего другой. Отличный от нашего взгляд на жизнь, на нас, на наши поступки... Именно в этом его ценность! Когда общаюсь, я не хочу проваливаться в мнение другого как в болото... Увязать в нем, не понимая, что другой на самом деле думает, видит, хочет от жизни.  Рядом мне нужна твердая опора, чтобы опереться, чтобы встать... Чтобы отскочить... Чтобы подпрыгнуть, как можно выше, как мяч!  

 

На мгновение, вся она выпрямляется, поднимая над головой руку, как будто действительно сейчас бросит мяч. Впрочем, тут же, опомнившись,  опускает ее и говорит уже намного спокойней:

 

--Послушания можно требовать только от рабов. Когда нам внушают страх, к нам относятся как к рабам. Тем, кем нужно управлять, приказывать... Тем, кто ничего не соображает, и не будет соображать, потому что все равно не дадут.

 

Слава Богу, иллюзий по поводу большинства окружающих ни у кого из нас в семье -- тебя, меня, Эллы -- быть не может. К хорошему или плохому, но наша жизнь сложилась так, что нам всем удалось почувствовать на своей шкуре, что значит  быть зависимым... Что это значит, отдать право распоряжаться своими деньгами, своей судьбой -- даже самом близкому и родному человеку, мужу и отцу. Вы смогли убедиться на опыте, что толку в этом нет. Из самых благих намерений, разрушены судьбы ваши и моя. Безответственно, бессмысленно, эгоистично. Причем, теперь ваш отец во всем этом опять же обвиняет не себя --  а нас, меня в первую очередь. Это я, оказывается,  виновата в том, что соглашалась жить так, как он этого требовал, потому что не спорила, не доказывала и соглашалась.

 

Понятно, что это сплошное вранье и лицемерие. Ты же помнишь своего отца, он никогда не слушал возражений. Для того, чтобы поступить по своему, требовалось сначала с ним надо было развестись!. Тем не менее, сейчас мне, лично, как, впрочем, и вам, -- усмехается мама, глядя на меня, --  развод кажется гораздо меньшим злом, чем все эти годы жизни с папой. В совокупности, с постоянным недовольством вашего папы.

 

Зависимость никогда не окупается. Или вернее, стоит так дорого, что никому не по карману. Те, кто хочет управлять, кто устрашает, навязывает и внушает -- на самом деле -- никогда и ни за что не отвечает. И не собирается отвечать ,  Да вспомни хоть своего  Ишак!

 

Я молча киваю. Когда я работал с моим первым тренером, Исааком Семеновичем Осмоловым (которого сейчас между собой мы называем исключительно Ишаком), у меня не шло ни одно упражнение, хотя тренировался я тогда побольше, чем сейчас. Приезжий узбек, который, как мы теперь знаем, всю свою жизнь до 50 лет, проработавший в школе обычным физруком, он врал всем, что поднимал какие-то большие веса, занимал какие то мифические места, воспитал каких-то знаменитых спортсменов --  а ему почему-то все верили. Хотя любому здравомыслящему человеку, когда оглянешься назад с первых же слов разговора с ним, должно было быть понятно, что в спорте он ни черта не смыслит. Наверное, наш ВП взял его от безысходности. Надо было как-то начинать, а тренеров по тяжелой атлетике в городе почти что не осталось. Вот так Ишаку и пофартило. А дальше, пошло, покатило, и поскольку Ишак если что и умеет хорошо делать, так это врать, то нам потом пришлось мучиться с ним почти полтора года.

 

Он учил нас всяким глупостям. Так, как он ничего не знал, то говорил, что по штанге надо бить ногами. Исковеркав под себя и свое недалекое понимание фазу подрыва при подъеме штанги. Надумал, что если по штанге бить, то она будет гнуться, а когда гнуться, то и выгибаться, и в результате поднять ее будет легче. Причем, требовал, чтобы мы именно так ее и поднимали! Заставлял нас рвать вес по 10 раз, что было особо редким видом идиотизма, потому что в тяжелой атлетике 10 раз делают что-то очень редко, а уж рвут, тем более.

 

Цель нашего вида спорта -- поднять как можно больший вес, а не наращивать темп самого поднятия. Если говорить о 10-кратном повторении упражнения чисто для отработки техники, что он нам внушал, то ее постановка таким способом означает, что тренер у тебя плохой, если не сказать, хреновый: сам думать не умеет и заставляет думать тебя и твое тело. А у ж то, что мы все, независимо от того, кто сколько весит, поднимали одни и те же веса на тренировки -- было вообще ни в какие ворота… Я весил 95, Егор --  69, но оба почему-то рвали одинаково -- 90 килограммов. Ишака это не волновало, хотя я должен был поднимать минимум на 30 килограммов больше.

 

Еще одной яркой особенностью занятий у Ишака, было  у него тренирующиеся считали дураками себя, а не его. Чего он и добивался, конечно, когда наворачивал груды просто феноменальной лжи по поводу своих спортивных наград, своего выдающегося опыта  лично им, воспитанных чемпионов. В конце концов, какими бы тупыми мы все не были в свои 12-13 лет, дней через 300, все начали, наконец, понимать, что он из себя представляет. А когда поняли и стали Ишаку об этом прямо говорить, а он при этом продолжал нам упрямо задвигать свое, то начали уже понимать, что он не просто врун, но еще и непроходимый дурак. А с такими опасно иметь дело. Особенно спортсмену. Становится страшно за свое здоровье.

 

Вот так я и несколько ребят со мной, набивали синяки и мучились. Об Ишаке во всех районах нашей области сложилось мнение, причем, совершенно правильное, что он дурак и бездарь. И занимаются у него дураки и бездари, но видно, очень сильные, потому что им удается как-то что-то при этом поднимать. К нам, спортсменам, уважение в городе и области было. Мы поднимали веса больше 100 килограммов, занимаясь с психопатом и идиотом -- а это, что ни говори,  удивляло.

 

В общем, когда в наш зал пришел работать Марат, я уже успел позаниматься у 5 тренеров. Включая, 2-х кратного чемпиона мира по тяжелой атлетике. И как-то со всеми не получалось. От двух я ушел сам. С тремя не получилось ввиду каких-то там разных обстоятельств, например , отъездов на постоянное жительство в Москву или Анапу. 

 

Когда я первый раз его увидел, он сидел и разговаривал с Ишаком. У меня как раз тогда болела спина, и я всем на это жаловался, хотя и тренировался. Он подошел ко мне. Начал спрашивать. Впечатление он произвел большее, чем все вместе взятые до него. По тому, как он реагировал на мои проблемы, по его мимике, было ясно, что он знаком с моими ощущениями и их понимает. Все это время Ишак, не переставая, лез к нас со своими советами. Он вроде сильного слепого быка. Бежит, но не туда, куда надо.

 

С Маратом тогда мы договорились, что через день он придет и посмотрит мою тренировку полностью. Сам тренировать меня он не предлагал, не обещал мне какие-то высокие конечные результаты, оставлял в подвешенном состоянии. Он и сейчас такой же. Называет только правдивые цифры: реальные объемы, веса, объем работы, которые всегда подтверждаются. Что говорит, то и делает. А это редко бывает. И за это я его очень уважаю.

 

После первых же тренировок с ним у меня сразу поперли результаты. И тут все сразу начали считать, что я химичусь. Ишак был вообще убежден, что химию в меня Марат Романович льет ведрами. На самом деле это мнение было полнейшей глупостью. Прежде всего  потому,  что при химии растет сила, начинают брать большие веса. Но так как у меня болела спина, то  силовые упражнения я не мог выполнять вообще. Не мог делать тягу, не мог приседать, не мог жать. Единственное, что оставалось,  только оттачивать  технические элементы.

 

И хотя в тот момент у меня был сильнейший спад в силе, вес поднимать я стал больший. Просто потому, что техника изменилась в лучшую сторону. В целом физически я был слаб, а поднимал больше. Марат за 2 месяца поднял результаты во всей  нашей команде. Я сразу же со 2-го разряда поднялся до кмс-а. Через полтора месяца моих тренировок с ним, от Ишака к нам ушли абсолютно все.  Постепенно сформировалась команда. Но Ишак до сих пор, тем, кто всего не знает, любит рассказывать, как у него нечестным путем отняли всех его самых перспективных спортсменов. Кто его знает, может, она на самом деле, в это верит? Мы с ним никогда не спорим. Какое нам до него теперь дело.

 

--Может, тебе бросить техникум? -- неожиданно спрашивает у меня мама, -- или перейти в другой? Понятно, что работать по специальности ты не будешь, так зачем мучиться? Ездить, тратить по 3 часа на проезд... Стоит ли?

 

Опустив голову на грудь, я несколько секунд думаю. Вообще-то, конечно, мама права. Иногда я и сам об этом думаю. Не знаю почему, но я не хочу бросать технарь. Наверное, это обычное мое упрямство, нежелание признать, что я ошибся, когда поступил в него.  А может, мне неприятно думать, что кто-то может решить, что я не смог, что у меня не получилось, что я не справился…! Не знаю...

 

Только не могу вот так взять его и бросить, ем более, что в другом техникуме, не факт, что не придется платить за обучение. А деньги  где? Опять ужиматься во всем, экономить на любой мелочи? Мама с Эллой, понятно, слова не скажут. Но я не хочу  этого ни для себя, ни для них. Мое обучение и так, без всякой оплаты за учебу, обходится им не так уж дешево. Один только проезд до техникума обходится ежемесячно в 1456 рублей, за 10 месяцев обучения -- почти 15 тысяч. И сэкономить на этом никак невозможно. Прямого автобуса туда нет. Только с пересадкой на метро. Муниципальный автобус туда ходит раз в час, а у меня надо еще успевать после занятий на тренировку. Вот приходится садиться на любой, кто едет в ту сторону. А моя стипендия полностью уходит на обеды в технаре, спортивную одежду,  ну и иногда на всякие приятные мелочи, типа, подарков маме, сестре, девушке на праздники. Я не могу позволить еще больше тратить на себя моим родным. У них нет абсолютно ничего лишнего, а Элла настолько привыкла экономить, что не любит и никогда не хочет себе ничего покупать. Мы с мамой чуть л не силой отводим ее в магазин, чтобы заставить купить себе что-нибудь из вещей новое. Ей это неинтересно. Я понимаю, это потому что, когда ее подружки мечтали о новых  маечках и сапожках, мо сестра мечтала заработать побольше денег, чтобы принести в семью, чтобы можно было не экономить на покупке колбасы, молока, фруктов…  Я помню, как однажды, когда папа в очредной раз вложил все деньги в свой бизнес-проект, который в очередной раз лопнул, мы остались совсем без денег.  2 дня подряд ели только гречневую кашу. Без всего: без масла, сахара, молока и хлеба. Ничего хуже в моей жизни не было. Я до сих пор не понимаю, как папа мог довести свою семью до такого.  Не понимаю  и все.

 

--Пока нет, -- твердо отвечаю я маме, -- У меня должно получиться. Во-всяком случае, я буду продолжать учиться и тренироваться. Если уж совсем никак, то еще не факт, что я обязательно выберу спорт. Может быть, я решу, что важнее и выгоднее для меня образование?

 

Мама смотрит на меня, задумчиво и чему-то улыбаясь. Потом, продолжая все так же улыбаться каким-то своим мыслям, негромко произносит:

 

--Когда я слышу, как ты и Элла, вот так спокойно и здраво обсуждаете и принимаете решения, принимая во внимание абсолютно все факторы, то понимаю, что не так уж неудачлива оказалась моя жизнь с вашим отцом... Не так уж плоха, если вы способны вот так поступать и думать... Кто знает, получились ли вы такими, если бы жизнь наша сложилась более благополучно?

 

А насчет того, что ошибся, выбирая в техникум или можешь ошибиться, выбирая спорт... Слушай себя и свое сердце. Смысл любой жизни в том, чтобы научиться слышать себя. Не благополучие  цель нашей жизни, а развитие, изменение… Самое постоянное в жизни  -- это перемены.  И к счастью можно придти через неудачи. И к несчастью через полный успех и полное исполнение заветных желаний... Только ты сам можешь отличить одно от другого... Но боящийся,  никогда не поймет… .

 

И вдруг добавляет:

 

--Знаешь, что больше всего меня удивляет в вашем отце? То, что он мог отказаться от счастья быть рядом, каждый день общаться с вами. Иметь таких детей, как вы с Эллой, умных, добрых, здравых и любящих -- это такое огромное счастье… Иметь возможность слышать все, что вы думаете жизни, как оцениваете события, что критикуете, получать от вас поддержку и ваши язвительные замечания -- она задумчиво смотрит мне в лицо, -- Не понимала его и не понимаю. Впрочем, я видно вообще никогда не понимала его, потому все так и получилось. По себе людей не судят.

 

Видимо, отмахиваясь от каких-то своих мыслей,  она машет рукой и сбивает со стола ежедневник, совсем, как делаю это я, когда начинаю рассказывать о чем-то для себя интересном и важном. Наверняка она думает об этом же, и когда, ставя чашку на стол, я встречаюсь с ней взглядом, мы оба начинаем громко смеяться, глядя друг на друга. Мы с мамой  действительно похожи во многом. Потом, когда перестаю смеяться, я возвращаюсь к нашему разговору и веско и  разумно (совсем как старый дед, с удивлением отмечаю у себя в голове), говорю ей:

 

--Да какая разница! Тебе нужно забыть и никогда не вспоминать папу. У каждого из вас своя жизнь. Он выбрал свою. У тебя тоже теперь своя. Не все ли равно, почему он поступал так или иначе, или поступает сейчас? Повлиять ты не на него, не на прошлое не можешь... Так забудь.

 

--Конечно, -- соглашается она, уходя в кухню, откуда кричит:

 

--Тебе что-нибудь приготовить?

 

Взглянув на часы,  отвечаю:

 

-Что-нибудь я сам себе приготовлю. Например, омлет. А на вечер сделай, что-нибудь с мясом. Только без капусты и твоих любимых овощей. Можно котлеты с жареной картошкой, что ли... Ее и Элла любит, и я поем.

 

Вечером, когда я возвращаюсь с тренировки, а с работы приходит Элла, за кухонным столом я, наконец, тему внезапной сдачи зачета у Натальи Борисовны. Мы подробно обсуждаем в это вечер мою проблему. Элла тут же вспоминает, как сдавала в институте какой-то Антонине экзамен по рекламе и как та рубила на нем всех девчонок и вытягивала всех пацанов. И уверенно заявляет, что зачет я точно завтра сдам. Тут же похоже что-то  вспомнив, она решительно добавляет:

 

--Но рисковать не нужно! Вручи маленький презент, -- тут же интересуясь, -- Деньги есть? Если что, возьми у меня или мамы!

 

Так, как лишних денег у меня действительно нет, истратил на духи Кате, а оставшиеся нужны для покупки новых штангеток на соревнования, то мне тут же вручаются необходимые 500 рублей.

 

--Конечно, отнеси ей, что она любит? Кофе? Может, еще шампанское? Конфеты обязательно...

 

Я сомневаюсь:

 

--Может, все-таки не стоит? Предмет я не очень знаю, но уж точно, не хуже большинства остальных.... Но с другой стороны, конечно, впереди соревнования, 2 дня из жизни техникума вон,  мне такое точно не простят. Я ведь не Артеменко и на соревнованиях занимаю места выше 15. Понятно, что письмо с просьбой из федерации пришлют, но зная наш преподавательский состав, не удивлюсь, если мне все-равно откажут. Или отпустят, но так, что после того, как сдам последний необходимый для этого зачет, опоздаю на соревнования...

 

Элла начинает объяснять мне совсем как маленькому:

 

--Ты говорил, что в группе ваша Наталья Борисовна общается практически только с мальчишками? Это значит, что она стремится к мужскому вниманию и достаточно сильно  закомплексована.  Для нее твой подарок это приятное напоминание, что жизнь еще не закончена, что еще кое-что есть впереди.  Уверяю тебя, -- улыбается она, мы оба помним, что она много раз заменяла преподавателя английского в институте, -- как любой преподаватель, она прекрасно знает не только о том,  что любой экзамен это лотерея и оценка на нем уж очень много не значит! Все-таки она не совдеповской железобетонной выделки -- или по-моему или никак, а  нормальней. Наверняка уже на собственном опыте к своим 27 годам успела  убедиться, что в жизни успех зависит не только от знаний, но еще и от связей, взаимопощи -- и уж точно не на твердолобом исполнении законов. К тому же, кое-что ты все равно знаешь... На уроках отвечал... Надо просто чуть-чуть склонить чашу весов в свою сторону. Да и самому себе жизнь облегчить! У тебя же соревнования, насколько я помню, через 3 дня? Выспаться нужно, как следует и нервничать поменьше... Так что отвали! И делай, как тебе велят!

 

 Откинувшись на дверцу холодильника, я вздыхаю и соглашаюсь. Убедила.

 

Удача

 

На следующий день, натасканный за вече мамой и сестрой, приезжаю на зачет одним из первых. Сразу же захожу в кабинет Натальи Борисовны, якобы, чтобы поздороваться, одновременно засовывая под ее стол блестящую картонную сумку с коробкой конфет и бутылкой шампанского. Явно, неизбалованная таким вниманием, Наталья Борисовна смотрит на меня с некоторым удивлением, впрочем, не слишком большим. Далее следует неизбежный вопрос, о котором, к счастью, меня предупредили, мои самые близкие родственники:

 

--Это что, взятка?

 

На что я, хорошо подготовленный сестрой, мамой и парнями из техникума, как будто бы глубоко возмущенный таки предположением, отвечаю:

 

--Конечно, нет! Это маленькая компенсация за ваше терпение к такому двоечнику, как я, и выражение уважение к вам, как преподавателю.

 

В течение следующих 2-х минут, во время которых следуют улыбки и перепрятывание подарка в шкаф, а я пятясь, и опять же улыбаясь, ретируюсь из ее кабинета. После чего два часа ожидания в коридоре, пока отличники и хорошисты получат свои заслуженно высокие оценки. Наши студенческие массы интенсивно переживают, что мне кажутся смешным. Некоторые ради экзаменов не спали ночью. Как только напряжение в среде нашей учебной элиты достигает максимума, начинаются обычные  оскорбления в сторону технаря и его преподавателей. В нашей скудной компании троечников и двоечников все наоборот. Здесь тихо и спокойно. Все разговоры ведутся  исключительно на темы  вне учебные. Очень редко, когда кто-то скажет что неприятное по преподавательскому адресу, да и то беззлобно. Отличники брызжут слюной, ненавидяще сверкают глазами. Двоечники спокойно произносят:

 

--Да куда она денется? Поставит, конечно, тройку... -- после чего следует веское:

 

--Представь, жить как она? Утром на работу, вечером с работы, а денег ноль. Муж -- мурло. Да еще и наши морды тупые каждый день видеть...

 

Из всей этой стаи двоечников первым решаюсь зайти на зачет я. Билет мне попадается, как, почему-то всегда,  очень легкий. Сажусь, как можно дальше к окну. Смотрю в листок. Пишу все, что могу вспомнить. Есть пара непонятных моментов. Через несколько минут, Наталья Борисовну вызывают к дверям,  и тогда я громко спрашиваю, не знает ли кто ответы? Без лишних вопросов, мне тут же быстро кидают шпору. Нахожу ответ. Списываю. И, наконец, отвечаю. Наталья Борисовна задает еще несколько довольно простых вопросов, и я, получив свою тройку, счастливый, возвращаюсь в коридор, где по-товарищески жду, когда выйдут остальные. После чего, отправляю маме с и Элле смс-ки, что все в порядке и направляюсь к автобусной остановке. Все!

 

Впереди у меня, единственный, полностью свободный от тренировок, работы и учебы,  день. А это значит, что у меня есть время, чтобы съездить поискать новые штангетки для соревнований. В нашем городе,  это между прочим,  весьма серьезная и трудновыполнимая задача. На вечер у меня тоже большие планы, я собираюсь идти с Катей в кино. Вчера Элла отдала мне 2 виповских приглашения на закрытый просмотр какого-то культового, то ли китайского, то ли корейского фильма. Честно говоря, мне абсолютно все равно, что нам будут показывать, но зал там маленький и уютный. Перед просмотром будет фуршет. И вся обстановка, по словам, Эллы, такая, как мне нравится, то есть, весьма комфортная. Ходить в кинотеатры, где все вокруг громко чавкают попкорном, ржут, целуются -- после того, как мне исполнилось 12 лет -- мне совсем не нравится. Быдлятник, как принято говорить в таких случаях в нашей семье. Для меня это все равно, что есть на улице пирожок руками или  с газеты на природе. Почему-то для меня это совершенно невозможно и неприятно, лучше поголодать до дома.

 

Но в первую очередь, конечно,  объезд магазинов в поисках штангеток, которые бывают всего 2-х видов:  хорошие и российские. Штангетки  необходимы для того, чтобы  нога, когда поднимаешь вес в 150-200 килограммов, лучше сидела и не гуляла по обуви вперед-назад, что на самом деле, вызывает оче-ень неприятные ощущения… Конечно, ноги в штангетках обязательно вспотеют, но вспотеют они так и так, а вот гуляющая при подъеме штанги нога...

 

На вид штангетки больше всего  напоминают ботинки для боулинга: круглоносые и на каблучке. Единственное что их выдает, это ремешок для затягивания поверх шнурков. У ботинок для боулинга такового нет. Внутренние отличия серьезней. В носках и пятках штангеток устанавливаются специальные металлические вставки.

 

На боулинговские ботинки похожи только российские штангетки. Технология изготовления которых, не менялась с 70-х годов прошлого века. Материалы изготовления, внешний вид, технология изготовления те же, но вот качество хуже. Так говорят ветераны тяжелой атлетики. Штангетки бывают красно - белых, бело-голубых, голубых, красно черных -- в общем, клоунских расцветок. Хорошо, хоть красный нос не прилагается  в качестве бонуса для постоянных покупателей. К которым отношусь я.

 

Потому что хотя штангетки рассчитаны производителем на год безупречной службы, у меня лично они протягивают, более-менее безупречно, лишь месяцев 5. Все начинается с рвущихся шнурков. Затем отклеивается подошва (ремонт!), противоскользящая прокладка (ремонт!) и, наконец, самое неприятное -- они сами настолько растягиваются, что становятся на размер больше.  Тут помогает только четыре пары носков, надетых одновременно (или же две пары шерстяных).

 

Если говорить о хороших, то это штангетки Адидас. Вариантов здесь много. Адидас есть разных стран и поколений, но любой лучше российских. Тайваньский, таиландский, китайский, сингапурский, в общем, любой -- проверено! -- будет лучше российских штангеток. Даже штангетки 90-х годов производства ададаса будут лучше наших российских новых. Пусть даже все это время их носили  несколько совершенно разных человек. Егор тренируется в кроссовках, которые  купил в Германии Амин, выступая потом  в них год. Передав потом их  Владимиру Ананьеву. Еще год их носил просто так его родной брат, а после этого он передал их Егору, который каждую тренировку говорит нам всем: да  какие же они хорошие…

 

Но в нашем городе их не продают (что без лишних слов демонстрирует популярность тяжелой атлетики в Новосибирской области),  хотя, вообще-то магазинов Адидас у нас целых 12 штук. Все это я знаю, много раз лично проверил, но точно как в анекдоте про мужика, который хочет купить арбуз в аптеке, апельсины, я опять еду в самый большой у нас в городе магазин Адидас, в надежде, что, может в этот раз все-таки ...

 

Захожу в отдел  специализированной спортивной обуви и подхожу к консультанту. Спрашиваю. Как всегда, вопрос о штангетках, повергает его в шок. Он смотрит на меня так, как будто я выматерился или предлагаю купить что-то очень неприличное, например, резиновую бабу. 

 

Потом следует обычное:

 

--У нас нет.

 

В этот момент, цепляясь за надежду, хотя точно знаю, что это невозможно, проверено! -- спрашиваю:

 

-- А заказать?

 

Но заказать, как всегда, нельзя. Услышав от продавца сочувственное, может, еще поступят,  как я всегда, с трудом удерживаюсь оттого, чтобы не спросить: значит, все таки, они у вас были? Но сдерживаюсь.

 

Выходя из магазина,  вспоминаю. Если наши штангетки весят 1,7 килограмма, то адидасовские --  700 грамм. Они легкие.  Штангетки Адидас не кожаные. Они  из синтетических материалов, но жесткие и не растягиваются. А шнурки у них нейлоновые и потому никогда не рвутся. И цвета у адидасовских другие. Они бывают белые, серебристые и черные.. Причем,  стоят столько же, сколько штангетки российские.

 

Однажды я потратил несколько часов, пытаясь заказать их через интернет. Оказалось, что это возможно только через Москву, с предоплатой и переплатой. Но самое главное, в какой-то совершенно никому неизвестной частной компании, а не через специализированный магазин. Думаю, что все - таки в следующий раз, наверное, решусь обратиться к ним. Черт с ним, с риском получить вместо штангеток домашние вязаные тапочки за 200 рублей, с положенным в них для веса камушком.  За те 3 года, что я вынужден покупать российские штангетки, я уже 3 раза окупил бы все траты на такую покупку. И еду в «Чемпион». Магазин, где продаются российские штангетки.  Так, как там продавцы ориентируются в своем товаре нисколько не лучше, чем в адидасовском, то следует моя очередная тирада с активной жестикуляцией.

 

--Они такие твердые, кожаные - кожаные... Не подумайте, они бывают разных цветов! Очень жесткая подошва, почти не гнется... Нет, на каблуке! Похожи на ботинки для боулинга... Ну, поняли? У вас есть?

 

Продавец не менее 3 минут думает. Потом надолго исчезает в подсобке (мне каждый раз кажется, что он уходит в какой-то особый отдел для неликвидных вещей), и удивительно, довольно быстро, всего через 10 минут, выносит откуда-то -- «чудище обло, озорно», ярко-голубого цвета. Я догадываюсь, что в связи с развитием пауэр лифтинга, их стали чаще спрашивать и потому он смог найти их быстрее и протягиваю руки, радостно произнося:

 

--Давайте-давайте!

 

Как будто согласен обрезать ногу, чтобы только их надеть. Опомнившись, спрашиваю:

 

--Какой размер?

 

Кто бы сомневался, в том, что не мой! 45  не самый распространенный размер в нашем городе. Еще пара минут напряженного ожидания, потому что моего размера может и не быть -- и уф-ф. Все в порядке. Плачу в кассу 2 с половиной тысячи за  свое нежно -голубое приобретение и еду домой.

 

Дома, как всегда, первым делом кидаюсь на кухню. Первый мой тренер Ишак, легко и быстро, съедая прямо у меня на глазах буханку хлеба с литром молока, приговаривая, что сила в весе. Чем больше весишь, тем сильнее. Что вообще-то большая неправда, но я верил. А, кто бы не поверил, в 12-то лет старому харизматичному придурку? Ему и люди намного старше меня и с опытом не чета моему -- поверили, раз на работу взяли.

 

 Помню, он нам всем ставил в пример Карелина. Дескать, вот он выпивает запросто литр молока и буханку хлеба, я тоже так могу и вам так надо! По этому поводу я в школе на большой перемене как-то выпил 2 литра молока зараз, на спор с мальчишками из класса. За это мне полагался выигрыш -- пятилитровая канистра все с тем же молоком. Но так, как после своей победы, молоко я просто видеть не мог, не то, что пить, то тут же подарил ее кому-то из проигравших. Он обрадовался. Я тоже был рад, что смог от нее избавиться.

 

Как бы я не старался, много есть у меня не получается. В нашей семье все малоежки.  И я всегда ел очень мало, что, кстати, на мой рост и вес никак не влияло. Абсолютно всегда, оказывался больше всех, причем, не только своих сверстников, но и тех, кто старше. Мама любит говорить по этому поводу, что все от «той самой невкусной , но полезной еды, которую мы с Эллой так ненавидим...». Наверное.

 

К тому же, не такая уж у мамы невкусная еда. Когда мне приходиться есть в гостях или столовой чаще, чем 2 раза подряд, я очень даже начинаю по ней скучать. Нам с Эллой, честно говоря, просто нравится вот так слегка поиздеваться над мамой. Она так забавно при этих словах расстраивается и теряется, смотреть приятно. Отпор нам давать она научилась, да и то, не очень сильный, совсем недавно. А раньше срочно начинала придумывать что приготовить  новенького повкуснее, и это нам с сестрой очень нравилось.

 

В общем, до 12 лет я почти не ел вообще, и все было у меня хорошо. Потом, благодаря Ишаку, у меня появилась цель, жрать, как можно больше и это было очень трудно. Помню, я даже будильник ставил на 2 часа ночи, чтобы доесть то, что за день не получилось, пока не встретился как-то ночью с папой у холодильника. Был грандиозный скандал. Но поскольку мое желание было сильнее моих родителей, то я продолжал есть, а через год они смирились. Первое время я ел яйца и творог, потому что для мышц нужен белок. Потом просто начал сметать все, что находил дома. Хлеб со сметаной, конфеты с молоком, каша с орехами -- отчего у родителей была просто истерика и питаться  так мне запрещали, предупредив, что я посажу, печень, желудок, почки и заработаю страшную аллергию. Так, как  я действительно к этому времени начал ощущать свои внутренние органы, что меня сильно удивляло: то под ребрами тяжесть, то прыщи на спине, --то вот так жрать прекратил. К тому же времени полностью упал в моих глазах и авторитет Ишака.

 

Теперь же есть мне просто нравится. Вкусно, часто, помногу (ну, с моей точки зрения, много!) Еда на самом деле доставляет мне удовольствие. Когда поешь хорошо, становишься готов на все. И для того, чтобы избавиться от этого ощущения, нужно как следует потренироваться.

 

Взглянув на часы, понимаю, что пора собираться в кино. Вываливаю из шкафа на пол, по обыкновению, все, что у меня там есть, и начинаю выбирать, что надеть. Сомнений в том, что это будут джинсы, у меня нет. Джинсы -- моя любимая одежда.. По трем причинам.

Они подходят ко всему. У них нормальный внешний вид. Они не рвутся, как обычные штаны. Единственная проблема, стирают кожу в паху. Людей, которым штаны трут так же, я узнаю издалека. Они немножко смахивают внешне на циркуль. Идут, перенося вес с ноги на ногу, почти не сгибая ноги в коленях. Переваливаясь. Не сближая ноги. Не знающие могут подумать все что угодно. Что касается меня, то я уверен, что у этого мужика или парня -- сильные ноги и поэтому, при драке от них можно хороший удар. Скорее всего, этот мужик мало пьет, потому что в первую очередь у пьющих «сдуваются» и худеют ноги. Ну и почти наверняка, девушка этого мужского представителя им полностью довольна. Недостатка в притоке крови  его нижняя часть тела не испытывает.

 

Понятно, что по сравнению со всеми этими выше перечисленными достоинствами,  натертости в паху мелочь Хотя действительно, довольно, болезненная. Самый простой способ лечения -- касторовое масло на ночь. Помогает быстро, заживляет отлично, стоит дешево -- ну, а причину, ясное дело, не устраняет. Причину устранить  можно: отрезав ногу; начав пить; и перестав качать ноги. Но обладатели вот таких выдающихся ног, как правило, не приемлют. А потому, угрюмо терпят, как, например, я.

 

Выгляжу хорошо, сидят штаны хорошо, я как пойду вечером домой -- никого не касается! Может, устал сильно... А что? Подобрав к своим любимым темно-синим джинсам дудочкой, черный тонкий джемпер с вывязанными на нем ромбами, натягиваю на ноги черные мокасины из тончайшей перчаточной кожи и наспех оглядев кошек ( все ли дома, а то бывали случаи, они оставались на балконе, а я не хочу, чтобы они там мерзли до маминого или Эллиного прихода) -- торопливо выхожу и запираю двери.

 

Встретив Катю в холле кинозала «Победа»,  веду ее сразу же в наш маленький зал, где перед столом с суши уже собралась небольшая толпа. Мы набираем Кате на тарелку всякие разные штуки, круглые, квадратные, длинные, белые, розовые и зеленые. На мой взгляд, все они выглядят одинаково противно. Но я не люблю суши, не люблю никакую рыбу, терпеть не могу креветки, а от вида осьминогов и морских звезд мне так вообще хочется бежать.  Куда угодно -- лишь бы подальше! Так что, не знаю, может Кате это на самом деле все нравится, как она мне говорит, с удовольствием все это поглощая. На нее смотрят. Мужчины, девушки, взрослые женщины и маленькие непроницаемые мужчины- корейцы. Как выясняется, нам на самом деле предстоит просмотр корейского фильма. Похоже, Кате все происходящее -- не только суши -- нравится. И я этому очень рад.

 

Наконец, мы оказываемся в зале. Можно занимать любые места. Когда садимся, я обнаруживаю, что вечер, похоже, предстоит не самый удачный. Проходы между креслами настолько узкие, что мои ноги в него не помещаются. Колени больно упираются в спинку переднего сиденья. Можно, конечно, попытаться поднять их выше, но тогда не получится дышать полной грудью. В общем, все это слегка напоминает  мне описание фашистского карцера для заключенных в концлагерь.

 

Начало фильма оптимизма тоже не вселяет. Мне нравятся фильмы с действиями или те, во время которых можно посмеяться. Главное, чтобы после этого хотелось двигаться, что-то делать и верить, что это обязательно выйдет.

 

Данный фильм полная противоположность моим вкусам. Здесь ничего не происходит, все очень печально надеяться не на что. Внезапно главные герои начинают бежать, внезапно рыдать, внезапно кричать, причем всегда, безрезультатно. Минут через 20 просмотра понимаю, что начинаю с нетерпением ждать того момента, когда же все, наконец, друг друга поубивают. Через 45, начинаю верить, что очень скоро в живых не останется никого -- и мы, наконец-то, сможем пойти домой.  Вытащив сотовый и не обращая больше внимания на большой экран, наблюдаю за цифрами на своем маленьком дисплее,  когда же закончатся эти полтора часа. И тут следует страшный удар. Наклонившись ко мне, Катя шепчет:

 

--Конец первой серии. Сейчас начнется вторая.

 

--Может, уйдем? -- спрашиваю без особой, впрочем, надежды.

 

--А мне нравится! -- говорит она капризно, и чему-то, что меня слегка удивляет, с вызовом в голосе.

 

Смиряюсь. Когда мы выходим из кинозала, что касается меня, то мучительно, с трудом, выпрямляя конечности, чтобы начать вновь ими пользоваться, Катя бросает мне на бегу:

 

--Я сейчас!-- и исчезает.

 

Несколько удивленный, продолжаю неторопливо двигаться, прислушиваясь к своим ощущениям, выхожу на улицу. Как всегда в центре Новосибирска, ночью здесь намного лучше, чем днем: чище, красивее, цивильнее. Дыша полной грудью и верчу головой, чтобы не пропустить свою Катю. Как ни странно, появляется она не оттуда, откуда я ее ждал, то есть со стороны зала и туалета, а со стороны улицы, где стоянка автомобилей.

Она берет мен за руку, и мы идем к метро. Вид у нее какой-то нервный и немного дерганый. Я замечаю, что пару раз она оглядывается, но скоро совершенно успокаивается.

 

Я жалуюсь на свои ноги, Катя говорит, что у нее тоже все затекло. Она не совсем понимает суть моей проблемы, но объяснять, понятно, я ей это не собираюсь.

Постепенно мы начинаем смеяться, в полупустом вагоне метро, усевшись рядом, я ее обнимаю. Катя выглядывает из под моей большой руки, умиляя меня своей беззащитностью и очень, очень серьезно спрашивает, готов ли я ее, если понадобится, защищать до последней капли крови. Я смотрю ей в глаза и без тени сомнений, отвечаю, что конечно да. Мужчина – затратный пол. Его главная  функция -- это защита будущего, поэтому конечно. Нужно будет, буду биться до конца. И тут же отшучиваюсь: но не до своего, а до  конца жизни и гибели противников. Катя успокаивается и доверчиво  прижимается ко мне. Такие вопросы она задает мне не в первый раз, и я немного удивляюсь такому ее интересу. Но списываю на свой вид. Наверное, я  выгляжу настолько большим, что ей хочется быть уверенной в моей полной преданности и защите.

 

 Перед ее подъездом мы долго целуемся, и я иду домой совершенно счастливый.  Я не только влюблен. По всем признакам, меня любят так же сильно. А я уже достаточно много встречался с девушками, чтобы знать, что подобное совпадение  в отношениях встречается очень, очень редко.

 

Лежа в постели, засыпаю не сразу. Понятно, тренировок не было, устать не мог… Включаю наушники и долго слушаю свою любимую музыку, пока, наконец, не засыпаю.

 

Вранье

 

Выглянув в окно утром, понял, что сегодня будет солнечно, а это моя самая нелюбимая погода. Я люблю солнце летом. Летом тепло. А вот когда солнечно и холодно -- ненавижу. К тому же я давно уже заметил, что солнечная погода, как и теплый ветер в лицо, для меня всегда предвестник какого-то преодоления.

 

Мне нравится пасмурная погода. Когда все вокруг серо и тихо. Когда низко нависают серые тучи, шумит ветер и весь мир кажется, что подоткнут со всех сторон, мягким, теплым, пуховым одеялом. Когда идет дождь, когда низкие тучи, когда хочется спать и ничего не делать. Конечно, работать в такую погоду трудно. В такую погоду всегда сонное состояние и надо себя заставлять. Но даже это меня так сильно не напрягает, как яркое солнце и ни единой тучки на небе.

 

Но делать нечего. Сегодня у меня тяжелый день. Попытка номер 101 -- сдать Петухову лабораторную. Вчера Кингисепп,  узнав, что я сдал зачет Наталье Борисовне, обещала помочь мне. То есть, попросить Петухова объяснить мне: какая же все-таки ошибка в моей лабораторной? Сильно удивившись его отказу объяснить мне это в те предыдущие 15 раз, когда я пытался ее ему сдать.

 

Отсидев 2 пары, захожу в кабинет к Петухову. По тому, как при виде меня, он сразу уже же начинает объяснять мне, что будет полностью свободен через полтора часа, без обычного для него немедленного просмотра моей лабораторной работы, понимаю, что Кингисепп действительно с ним говорила. Мотаюсь по техникуму в ожидании, когда же он освободится, и надеюсь, что сумею сегодня разделаться с этой проблемой.

 

Не тут-то было! Когда через полтора часа захожу опять, он сообщает, и тут уж я замечаю, как злорадно поблескивают из-под стекол очков его глазки, что будет занят еще два, потому что на кафедре отчетное собрание всех педагогов. На меня находит упрямство, и я решаю, во что бы то ни стало его дождаться.

 

Кажется, уже ни на шутку удивленный тем, что видит меня спустя два с половиной часа

(уже полшестого, плакала сегодня моя тренировка, весь день я толком не ел, да и тренироваться приеду в зал не раньше, чем к 8), кивает мне, приглашая зайти к себе в кабинет. Долго роется на столе, отыскивая, сданную ему 3 дня назад, мою работу. Быстро листает и... вручает со своими обычными словами:

 

--Вы, как и всегда до этого, грубо ошиблись в своей работе, поэтому я не могу поставить вам за нее оценку. Идите, исправляйте.

 

После чего, поворачивается ко мне спиной, снимает свой пиджак, вешает его на спинку стула и еще раз, обернувшись ко мне, видя, что я стою и не ухожу, раздраженно повторяет:

 

--Я же вам сказал! Идите…

 

Пытаясь достучаться до него, напоминаю:

 

--Но Светлана Петровна обещала, что попросит Вас объяснить мне в чем..

 

Не оборачиваясь, он буркает, почему-то мне кажется, что говорить это мне ему очень приятно:

 

--Никто со мной ни о чем не говорил! И не просил! И Светлана Петровна здесь не при чем: учиться надо!

 

Стою перед ним как дурак со своей  лабораторной в руке. И ради этого, он заставил меня ждать себя 4 с половиной  часа в техникуме?  Он настолько дурак? Или такая сволочь? А может, до такой степени ненавидит меня, что на самом деле сейчас испытывает кайф, унизив меня, заставив потерять меня так много времени? Внимательно смотрю на него, с трудом сдерживая холодную ярость, и никак не могу понять, что происходит. Единственное, что я твердо понимаю, так это то, что ему на самом деле все равно, как он выглядит со стороны, и как  к нему отношусь лично я. Он бесчувственен как камень.

 

--Может,  -- ни с того, ни с сего, вдруг, приходит мне на ум, -- он настолько привык к чувству нелюбви со стороны других, что даже не воспринимает его, как что-то неприятное: его никто не любит и он не любит никого. Даже дома, даже жене и детям --он только в тягость. Потому и сидит безвылазно в техникуме, мучая нас, студентов, и своих коллег, преподавателей. Упиваясь единственным, доступным для него чувством удовлетворения  -- чувство превосходства над теми, кто меньше знает. Которое сам для себя гордо именует: ощущением собственной чистой совести.

 

Еще в этот же момент я вдруг остро сознаю, что же такое была на самом деле советская власть и что она сделала с людьми того поколения. Для них самое естественное чувство на свете, самое прочное и правильное -- это ненависть к другим и непохожим.  А потом, все так же не говоря ни слова разворачиваюсь и ухожу. Мне не о чем с ним разговаривать. Он лжет, как дышит. И для него это сладко.

 

В спортзале, куда я приезжаю в восемь, злой и голодный, первым  вижу Егора. Стоя у стойки администратора, уже в нормальной обуви, видно, гипс сняли, он, похоже,  кого-то ждет. Так, как, увидев меня, его лицо оживляется, и он сразу же направляется ко мне, то, похоже, ждет меня.

 

--Думал, уже не появишься, --  говорит он мне, здороваясь за руку.

 

--Да уж, -- хмыкаю в ответ, -- денек был еще тот.

,

-- Слушай, я тут кое что узнал... слегка запинаясь, произносит он, -- Ты не греби, сам можешь проверить... Но тебе надо обязательно знать!

 

Раздраженно чертыхаюсь про себя. Как будто мало мне было информации сегодня, но послушно направляюсь в тупичок, которым заканчивается коридор около раздевалки.

 

--В общем, - нерешительно продолжает Егор, -- это насчет Кати...

 

Я вскидываю на него глаза. Насчет Кати? Про себя готовлюсь услышать обычный треп: с кем она шлялась; как много парней перебрала; с кем до сих пор продолжает встречаться... Привычный суповой набор, который мне совершенно безразличен, девушкам я прощаю все. И который, если соглашаешься слушать, тебе обязательно расскажут о каждой, будь она хоть ангел во плоти!

 

--В общем, когда я ее увидел у тебя в телефоне, то сразу узнал... Но был не уверен, -- с трудом подыскивает слова Егор, и вдруг мне становится интересно. Обычно вот так страшилки про девушек пацаны не рассказывают. Как правило, при таких рассказах они ржут, брызжут слюной, блестят глазами и вообще, очень сильно веселятся.

 

Почему-то, не глядя на меня, уставившись на стену напротив, он медленно продолжает:

 

--В общем, она тут связалась с одними... Подрабатывала, что ли... Ну вроде... Депутаты, бизнесмены, вип-клиентура... Ставки неслабые... Захотела с клиентов деньги сама для себя брать, ну, ее на этом деле поймали... Припугнули, что побьют или еще что... Понятия не имею... Ну и она с перепугу начала искать того, кто ее в случае чего, прикроет. Ты у нас парень не маленький, вот она тебя и решила приголубить. Одна-то она сейчас никуда не ходит. Боится. А ты как раз подходящее мясо. Не знаю, насколько у нее все там серьезно, только она твердо решила кинуть тебя вместо себя… Это -- информация точная. У меня Настя в парикмахерской работает, где она волосы всегда укладывает, потому я все  знаю...

 

Молча слушаю, опустив голову. Почему-то я сразу ему верю. Нисколько не сомневаюсь в том, что все это правда. Все мелкие нестыковки в поведении Кати, все мелочи, которые видел, но снисходительно списывал на ее эмоциональность и обычную женскую непоследовательность, после слов, Егора становятся полностью понятны. И то, как она по-настоящему, серьезно  злилась на меня из-за опозданий. Я же видел, чего ей стоило взять себя в руки, чтобы меня не ударить! Как она тяжело дышала, смотрел в сторону – еще бы! Она ведь боялась за себя. И то, как на самом деле безразличны ей были мои маленькие… Я просто не позволял себе видеть, насколько неинтересно ей было, что именно я ей подарил, насколько все-равно…

 

А вот то, как  умею драться, еще очень даже интересовало. И то, как она настойчиво раз за разом выспрашивала поначалу, что я сделаю, если на нее кинутся хулиганы, смогу ли я ее защитить, когда последний раз дрался и с каким результатом…Мелочи, которые меня удивляли, ставили в тупик, но на которые я не понимая, просто не обращал внимания, списывая на ерунду, на сериалы, на чисто женские странности поведения.

Егор бормочет:

 

--Извини... Но не мог тебе не сказать... Здесь ведь дело пахнет не просто дракой. Под это дело, если все серьезно закрутится, можно и все здоровье потерять, и в тюрьму сесть...

 

--Правильно, что сказал, -- твердо говорю ему я, -- не сомневайся.

 

--Не знаю..., -- мнется Егор, -- может, все таки тебе надо сначала поговорить с ней?

 

Я искренне удивляюсь:

 

--Зачем? Я тебе верю. А выяснять, слушать, как она будет оправдываться, что-то выдумывать, кого-то обвинять -- мне это не нужно.

 

Мы прощаемся. По-моему, Егор огорчен больше, чем я. Раздеваюсь, начинаю тренироваться и понимаю, что сегодня у меня не получается ничего. Поэтому тупо растягиваю связки, делаю множество подходов с небольшими весами, одним словом, пытаюсь хоть как-то поддержать тонус своих мышц. До соревнований осталось 2 дня. В последний день тренировки не будет, нельзя, а одной только тренировки завтра будет маловато, чтобы чувствовать себя уверенно.  Вот так занимаюсь разными глупостями полтора часа. В половине десятого, позвонив домой, чтобы не теряли, обычно в это время я всегда уже дома, начинаю собираться домой.

 

Иду по темным улицам, заставляя себя ни о чем не думать, но получается это плохо. Мне все время в голову лезут разные воспоминания и во рту ощущение  страшной горечи. У меня нет ни злости к Кате, не жалости. Не жалко мне и себя, мне просто тяжело и больно.

Значит, Катя не только выглядела, но и была продажной, как говорили мне Элла и мама. Дело не в том с кем она там спала или не спала, дело в том, что совершив ошибку, расплачиваться за нее она не собиралась.  Ведь если бы она мне рассказал, я конечно кинулся бы ее защищать. У мен не было бы никаких сомнений, что я должен, чтобы она не совершила. Мы все ошибаемся. Но она решила использовать меня, безразлично, как бесчувственную вещь. Ей было все-равно, что со мной будет.  Главное, чтобы не пострадала она, чтобы  у нее все было  замечательно. Совсем как папа. Которому тоже бесполезно что-то объяснять, когда ему что-то хочется и нужно. Он даже не ощущает вины – потому что ведь  ему надо! Он – пуп земли и центр мироздания. Да, точно так же как Катя. Но почему я не увидел этого сразу?

 

--Наверное потому, -- внезапно приходит мне в голову, -- что как делает  это Рубен, я придумываю людей. Наделяю на самом деле несуществующими у него качествами. Придумываю идеальный образ, под который подгоняю реального человека. Наверное, как делала это мама с отцом. Почему? Потому что любила? Или просто не хотела видеть, потому что тогда надо что-то делать, что-то менять… Пришлось все равно.  А вот Петух до сих пор не хочет и потому требует, что мир соответствовал его представлению о хорошем.  Конечно, его хорошие только ему и нравятся, потому что человек не может быть таким послушным, как ему надо. Люди не роботы, у них есть свое я.  Но, может, ему реально нравятся, такие, по пояс деревянные?  А может, вообще все люди делают так..., -- продолжаю думать, -- придумывают, а потом мучаются от того, что их представление не совпало с настоящим человеком? 

 

Я  заставляю себя думать об этом и всякой разной другой ерунде, чтобы только не думать о Кате. Дураком я себя не чувствую. Мне просто противно. Хочется, поскорее все забыть. Никогда не возвращаться. В кармане вибрирует телефон. Вытаскиваю и вижу: Катя. Без тени сомнений, нажимаю на отбой. Видно, не поверив своим глазам и решив, что произошла какая-то ошибка, Катя звонит еще раз. Нажимаю на отбой второй раз.

 

Оставшееся время до 12, она звонит мне каждые полчаса. Затем приходит смс-ка: «Что случилось?» Следом вторая: «Тебе что-то наговорили обо мне? Я все объясню. Это все вранье.»

 

Я вяло усмехаюсь. Вот и подтверждение словам Егора. Стираю все. Удаляю из телефона ее номер. Перевожу его в запрещенные вызовы. А перед сном, чтобы гарантировано быстро заснуть, наедаюсь, как ненормальный, сладкого. Столовой ложкой зачерпываю мед из трехлитровой банки, мажу вареньем бутерброд с маслом. Потом валюсь в постель и засыпаю.

 

Но едва открыв глаза, сразу же вспоминаю, что случилось. В этот день я не иду ни в техникум, ни на тренировку. На меня нападает полная апатия. Чувствую, что больше не могу верить никому и потому не могу никого видеть, ни с кем  общаться. Смотрю телевизор, не отхожу от компьютера, скачивая себе все фильмы подряд, все время пытаюсь что-то запихнуть себе в пасть, хотя в меня уже ничего не лезет. К четырем часам понимаю, что надо совершить  с собой что-то более кардинальное. И потому звоню одноклассникам из моего бывшего класса.

 

Мы всегда в подобных случаях собираемся в отцовском гараже Славки и Сереги. Там стоит старый диван, два старых кресла и есть даже стаканы. Они, как всегда, тянут пиво. Так, как я пиво никогда не пью и не могу пить, меня тошнит от одного его запаха, то открываю специально купленную по дороге бутылку водки. Выпиваю подряд два стакана разом, не закусывая. Становится легче. Теперь я уже можно включаться в обычное наше обсуждение машин, запчастей и будущих профессий Славки и Сереги.

 

Они оба хотят стать автомеханиками, потому что обожают машины. Оба -- точно знают чего хотят  от жизни -- только денег и побольше. Мне с ними легко. Они не заморачиваются ни по какому поводу. В их жизни все просто. У них отец, который каждый день встречает маму после работы, чтобы отвезти на машине домой. Кормит их всех по утрам собственноручно приготовленным для них  завтраком. И всегда, когда у него есть возможность, старается хоть чем-то их всех порадовать. Крупными семечками из пакета, которые купил по дороге из командировки. Поездкой на Алтай летом. Новыми майками взамен испачканных во время ремонта их машины. Он не требует от сыновей, чтобы они поступали в институт или техникум. Не ждет никаких особых спортивных или жизненных успехов. Он их просто любит. Ни за что. Просто так. Как любит меня сестра и мама, но как никогда не любил отец. Как не любила и не могла любить – это ж ежу понятно, кто я ей, зачем я ей, нищий да еще спорстмен --  Катя.

 

Потом, полупьяный, бреду домой, опять падаю в постель, только теперь уже, надев наушники. Так в них и засыпаю под «Реквием» Моцарта. Элла и мама ни о чем меня не спрашивают, лишь пару раз за вечер заглядывают ко мне в комнату, чтобы поинтересоваться, не нужно ли мне чего. В нашей семье лезть в душу, если сам не хочешь ни о чем говорить, не принято. Надо -- расскажешь. И позже действительно, каждый рассказывает все сам. Расскажу и я. Как-нибудь потом. Когда смогу над всем этим посмеяться. Пока не могу.

 

И только в полдень следующего дня, прихожу в себя и начинаю понемногу готовиться к завтрашним соревнованиям. Долго хожу по улицам, чтобы проветрить голову. Покупаю 2 литра апельсинового сока. Долго стою под горячим душем. Думаю, что через час надо будет принять холодную ванну. После нее, точно жить захочется. Причем, изо всех сил. И не взирая ни на какие события и воспоминания. Знаю это по опыту. В детстве нас с Эллой лечили от простуды обливаниями. В самых серьезных случаях -- ледяными обливаниями из ведра. Помогало неизменно.  Собственно, и свою спину я вылечил именно обливаниями из ведра ледяной  водой – слава Богу, в Сибири живу –с ледяной водой проблем у нас нет. И, само собой, хорошо еще, что когда я уже совсем измучился с массажами, растирками, вытягиваниям и мануальными терапевтами, которых мне в то время подтягивал Инациевский, догадался спросить у мамы, что еще может мне помочь. Странно, конечно, что никто, кроме нее, мне об этом сказала. Она вот, наоборот, удивилась, что я об этом не помню и не знаю. Ведь на пределе сил организм творит чудеса. От простуды с помощью ледяных обливаний так мы с Эллой избавлялись за день. 

 

В детстве  вообще все поступки диктует только тело. Выйти на улицу, кого-то задеть, может, даже подраться – это важно. Тело требует действий,   а от действий потом зависит  как воспринимаешь себя. Важно понять: ты сильный? Слабый? Трус? После того, как становится ясно, кто есть кто -- на самом деле становится легче.

 

А если сила не тратится и для нее нет выхода, то просто дуреешь. В голову лезут самые идиотские мысли. Во-всяком случае, у меня. Когда пришел в спорт, эта проблема исчезла. Глядя на других парней понимаю, что у них то же. Сил в спорте тратится столько, что тело через некоторое время отделяется от тебя. Становится независимым от твоей личности и сознания, примерно, как домашнее животное. За ним ухаживаешь, как за собакой. Неохота, а надо. Кормишь, поишь, укладываешь спать, выводишь на улицу... Все это не потому, что тебе хочется, а потому что твоему телу надо.

 

Вспоминаю все, что должен завтра сделать, весь свой обычный ритуал действий и воображения.  Все то, что мы обсуждали с Маратом во время подготовки к завтрашним соревнованиям. Осторожно касаюсь, ощупывая, как больной зуб язык, не болит? Могу? Или невозможно? Осторожно, без особых подробностей, эмоционально не вкладываясь, медленно прокручиваю в голове всю программу и веса. И через некоторое время, потихоньку, вдруг проступает радость при мысли о завтрашнем дне. Внутренне расправляюсь, как выздоравливающий после болезни, ощущая веру в будущее и себя.

 

Иду на кухню и жарю себе яичницу. Слышу, что домой пришла сестра, жарю на всякий случай еще 2 яйца для нее. Мы долго болтаем с ней, сидя на кухне за чаем. Обсуждаем прибавку ее зарплату, кто что в ее отделе сказал по этому поводу. Вырабатываем новую стратегию поведения с  Петухом. То  есть, решаем, что, может быть  нужно попробовать сходить к директору и попросить, чтобы  лабораторную принял у меня кто-нибудь другой. В качестве запасного  варианта, если совсем ничего не получится, Элла предлагает переход в другой технарь, попроще -- и Бог с ним с деньгами! В крайнем случае, возьмем кредит. Ее зарплата позволяет. К тому же, спасибо, папа напомнил, можно будет сдавать гараж. Это тоже деньги.

 

Дожидаясь мамы, у которой  сегодня фуршет по поводу открытия выставки, успеваем обсудить все на свете. Спать я иду успокоенный. Мне вновь понятно, как устроен мир вокруг меня. Дао засыпают у меня на груди, скрутившись в общий черно-белый шар, синхронно поуркивая. Поглаживая их, я чувствую, что улыбаюсь. Так и засыпаю, с улыбкой, не сомневаясь в том, что все будет в моей и нашей жизни хорошо. Не может  быть, не должно быть – не бывает, чтобы было только плохо!

 

Катя мне больше не звонит.

 

Соревнования

 

Когда я считаю, что полностью готов к соревнованиям, то почему-то начинаю заранее очень сильно нервничать, успокаиваясь лишь во сне. Но просыпаюсь все равно взвинченный. В еще полусонном состоянии, ощущаю, что пульс бьется  в 2 раза сильнее, чем в обычный день. О том, чтобы поесть, не идет даже речи. Сразу вырвет. Хорошо бы не вырвало без еды. Настолько я знаю, подобные ощущения переживают абсолютно все, независимо от уровня, спортсмены. Во всяком случае, российские. Начинаю вяло собираться, естественно, тут же, сразу начиная чуть-чуть подпотевать.  В это время просыпается мама. Мама реагирует на мои соревнования, как на отправку на фронт или,  в лучшем случае, на службу в армию. Что добавляет  в ситуацию, и так искрящуюся напряжением, еще больше вспыхивающих звездочек.

 

Она говорит мне (лицо при этом выглядит так, как будто завтра я умру -уж послезавтра точно):

 

-- Когда вернешься?

 

Произносится это с таким состраданием, как будто они разговаривает со щенком, избитым, голодным, никому не нужным, скулящим  под грязным забором. Я сокрушенно - злобно качаю головой:

 

-- Не знаю... К вечеру буду.

 

Мама понимает, что ничем помочь не может, ложится  в постель и засыпает. Я рад, потому что больше всего хочу, чтобы сейчас на меня никто не обращал внимания. А вот вечером, совсем другое дело. Придя домой вечером, я смогу развлекать свою семью веселыми историями о том, что происходило на соревнованиях, смешить рассказами о себе и как именно и кто на этот раз опростоволосился, но это потом. Когда все уже закончится.

 

Собравшись и перепроверив на три раза, не забыл ли чего, выхожу из дома. Как правило, на улице мне становится немного легче, потому что, наконец-то, уходят все мысли. Прошагав 15 минут до нашего клуба, где в этот раз проходят соревнования, примерно в том же настроении, в каком восходят на эшафот, открываю двери. Не смотря ни на какие свои мрачные мысли и тяжелые ощущение, какие бы ни были у меня в жизни тяжелые события, понимаю, что ни за что в жизни не соглашусь пропустить соревнования. Это –оя настоящая жизнь. Во время соревнований я чувствую себя абсолютно живым, чувствую, что живу в полную силу. Понятно, что еще очень важно в каком зале проходят  соревнования.

 

Хороший зал для меня начинается с туалета, а уровень комфорта определяется наличием  душа. Хорошо, когда они находятся рядом. Но главное, чтобы вообще были! В городе- герое Искитиме, где мы часто выступаем,  очень чистый ухоженный туалет. Утром в день соревнований. Но главная печаль не в этом: там стоит целых 2 унитаза и ни одной перегородки. Видимо строители решили что спортсмены – парни  неприхотливые, любят поговорить и пообщаться даже в таких интимных местах. И там действительно создана полная возможность для тесного общения.! Причем, не только с теми, кто пользуется рядом, но и с теми, кто заходит  просто помыть руки в соседний предбанник, потому что шпингалетов, само собой, нет. А дверь, в отличие от близко стоящего соседнего унитаза, очень далеко и все время открывается. Уже хорошо, что в Искитимском дворце спорта в туалете нет дырки в полу. Такое ведь  тоже бывает. Поездив по очень большой Новосибирской области, встречал в спортивных залах такое не раз, и не два.

 

Так что когда мы выступаем в Искитиме, мы обязательно  выставляем дозорного и ходим в туалет исключительно парами: один сторожит дверь, другой пользуется туалетом. Ну ии само с собой, с  собственной туалетной бумагой. Искитимцы, наблюдая это,  покровительственно над нами  похохатывают. И в глазах у них легко читается насмешка над зажравшимися столичными козлами. Они-то, ясно дело,  радуются уже тому, что туалет вообще есть, что он находится в теплом помещении -- но понятно дело, сильные искитимские мужики и без этого барства легко обошлись бы. Что не мешает им, как я понимаю, войдя в зал и бросив взгляд на двери в раздевалку, пользоваться имеющимися удобствами безудержно и на всю катушку. Душ шумит так, что слышно от входной двери.

 

 

Так как я слегка опоздал, в зале собрались все. Молодые и старые, плохие и хорошие, тренеры и штангисты, судьи и зрители. Захожу и здороваюсь. Нахожу своего тренера,   который тоже взвинчен и нервничает, но меньше, конечно,.чем я.Спрашиваю, что делать.

 

--Переодевайся, взвешивайся. Сейчас колхоз завешает своих,  и пойдем мы, -- говорит он мне.

 

Колхоз -- это ребята приехавшик к нам в зал из районов:  Маслянино, Бердска и, само собой, Искитима. Между прочим, искитимцы, очень сильные штангисты.

 

В раздевалке, в которую я захожу чуть позже, вижу самых разных, по степени оголенности, людей. Кто из них в куртке,  но кто-то и без трусов. Некоторые  натягивают борцовки, а кто-то уже зашнуровывает штангетки.  Делать в другой последовательности считается плохой приметой. Закрывая за собой двери, здороваюсь опять. На самом деле, находящиеся в зале и в раздевалке относятся к 2-м, совершенно разным группам.

 

Одни почти что спят. Другие настолько взвинчены, что со стороны кажется, ждать от них можно  только обмороков. В подобном состоянии и мне приходилось пару раз переживать очень странное ощущение. Что-то вроде выхода за пределы тела, когда на самом деле видишь себя и других со стороны, а себя ощущаешь почти что привидением. Звучит мистически,  но это на самом деле так. Хотя и нисколько не реже, бывает что весь день соревнований остаюсь спокойным,  как мамонт. В полусонном состоянии разминаешься, выступаешь, а потом вдруг -- бах! --  уже награждение, где стоишь, глупо улыбаясь.

 

Раздеваюсь до трусов. Почему-то именно сегодня я надел ярко- розовые  с голубыми обнимающимися мишками, у которых зеленые банты на шеях. Захожу в комнату взвешивания. Там еще 15 человек, в еще более  ярких трусах, переминаются с ноги на ногу. Мода на красочное яркое белье у мужчин, подкралась незаметно, констатирую я про себя, несколько удивленный. В прошлые соревнования все выступающие были в плавках и боксерах суровых мужских цветов: черных, серых, зеленых и синих. Максимум с полосками на боках. Занимаю очередь за последним. Незаметно рассматриваю и про себя оцениваю параметры штангистов. Как всегда, почему-то кажется, что я здесь самый худой. Из доверительных разговоров после соревнований в нашей раздевалке, точно знаю, что им кажется так же. Встаю на весы, они показывают на килограмм меньше, всего 104,чем мне бы хотелось. Накануне было 107. Но из-за того, что сильно нервничал, вес ушел. Сказал бы мне кто раньше, что можно сидеть, нервничать и от этого худеть на 2 килограмма за день, ответил бы с полной уверенностью в своей правоте, что это вранье. Это еще благо, что у меня абсолютка и взвешивание особой роли не играет. Можно весить как 150 килограммов, так и 105.

 

Подходит тренер и сокрушенно качает головой, понимая, что вес сгорел. Но я-то до сих пор не понимаю, и какая разница? Нет и нет. Сила-то одна и та же, никуда не делась. И для нее 2 кг моего веса, уж точно, никакого значения не имеют.

 

Спустя 10 минут мне идти на разминку. Перед этим надо переодеться в раздевалке, где к этому времени, воздух наполнен  непередаваемым запахом капсикама, пота и магнезии. Раскладываю бинты, ремень, лейкопластырь, нашатырь, капсикам, запасную майку и начинаю мазаться. Подбегает Марат и начинает мазать меня сам. Как обычно, от этого сильнее нервничаю, потому что, по опыту знаю, он всегда перебарщивает. Мажет как себя. Мне нужно намного меньше, я и так очень горячий. Но вроде бы, все проходит нормально. Выхожу на разминку.  Начинаю с 20 килограммового грифа и затем перехожу к 100 килограммовой штанге.

 

Эти 15 минут, пожалуй, самые насыщенные за весь день. Каждая секунда переживается полно и со всем вниманием. Нужно не растратить силы, не остыть, вовремя обмотаться бинтами, а потом вовремя их размотать, потому что сидеть в бинтах нельзя, в бинтах можно только поднимать. Конечно, находятся дебилы, которые все делают в бинтах, но артрозы в будущем им тоже гарантированы.

 

Вот они, те самые 2 минуты ожидания, которые остаются до момента, когда на помост нужно будет выходить мне. По степени насыщенности, они жестко переигрывают остальные 13.  Кажется, что спортсмен, после которого наступит моя очередь выступать, находится там час. И вот в динамиках звучит сакраментальная фраза:

 

--Гуляев готовится!

 

Внутри, как будто, разрывается граната. Ощущение собственного веса напрочь исчезает, остается только контроль з а собственным маршрутом до соревновательного помоста. В висках стучит ровно две мысли: я смогу и не думай! Потому что когда думаешь, горишь, а после этого -- 100% --  ничего не получится. Думать надо за 2 недели до соревнований, а сейчас --  будь что будет!

 

Еще перед этими первыми подходами я всегда прокручиваю для кого все это делаю. Для сестры с мамой, которым нужны деньги, которые я смогу заработать, если добьюсь того, что смогу побеждать на серьезных соревнованиях. Ради Марата Романовича, который возлагает на меня большие надежды, и нам всем в зале его очень жалко, потому что ему приходится к нам далеко ездить, пусть даже многие в нашем зале живут еще дальше. Для самого себя, потому что это мой выбор  жизни и  будущего, который я выбрал для себя сам.

 

Это первый подход, их еще 2  в рывке,  и 3 в толчке. Перед каждым из которых разминка.. Но первый в рывке самый трудный. Здесь нужно победить нервозность, по опыту я знаю, дальше будет легче.

 

Дохожу до помоста, затягиваю туже бинты, мажу руки магнезией. Тренер позади меня, стараясь разозлить и поднять мой спортивный дух, дополнительно разминает мои уши. Про себя я думаю, куда уж больше? --  но молчу. Замечаю, что все сидящие в зале начинают смотреть на меня. Тренеры, судьи, зрители, мои одноклубники, друзья и не только неотрывно смотрят только на меня. А я наоборот, ни на кого не обращаю внимания  в это время. Все мои устремления, мысли и ощущения только о штанге. Подхожу к ней и беру своим самым широким хватом -- это рывок, в котором я вынужден браться шире всех, потому что у меня самые длинные среди наших штангистов руки -- ставлю ноги, выгибаю спину. Со стороны кажется, что я совершенно поглощен этим занятием, но на самом деле, я жду, когда в голове у меня установится совершенно стерильное --  бессмысленное, бесчувственное и безвоздушное состояние. Я знаю, что только в этом состоянии могу вырвать вес, и  только в этом состоянии начну его рвать. В это время в  зале наступает полная тишина. Кажется, что никто не чихает, не двигается, не говорит ни слова -- из живых я один. И тут в голове, как в бегущей строке, вдруг очень быстро пролетает одно-единственное яркое ощущение:  да!

 

Я начинаю движение со штангой. До этого казалось, что еще сильнее замереть зал не может, но он все-таки замирает. Я слышу только звон штанги и собственный сдавленный крик. Еще секунда и я уже сижу со штангой на вытянутых руках. Если до сих пор было очень тихо, то теперь становится уж очень громко. Все, у кого есть рот и кто может говорить, начинают орать одну фразу :Держи! Держи! Держи! Как будто без их слов, я не знаю что делать.. В голове возникает еще одна бегущая строка, только на этот  раз звучит очень тихо, почти шепотом --  да... Кажется...

 

И я встаю с победным ревом. Звучит сигнал, что вес засчитан. Сигнал похож на гудок камаза. Тут же звучит команда судьи: Апс! Что в полном произнесении и без сокращении  означает: Опусти!

 

.Штанга падает с размаху вниз на резиновый помост, слегка подлетая. Но я уже не обращаю внимания ни на кого, кроме тренера. Он встречает меня двумя фразами:

 

--Хорошо, хорошо! Но надо пожестче! 

 

Моя цель на этих соревнованиях взять 120. Ожидая следующего подхода, разматываю бинты, закрываю глаза и дышу, как можно сильнее ртом. Тренер бежит заказывать следующий вес.

 

И все повторяется. Со слов: Гуляев, готовиться! Только нервов тратится уже гораздо меньше. Этот подход мне не покоряется. Видно, слишком обрадовался и расслабился. Выхожу к тренеру, который пытается мне что-то объяснять, злой как никогда в жизни. Когда его тирада заканчивается, он, наконец, задает самый важный и самый спокойный вопрос:

 

--На третий сколько закажем?

 

Я говорю:

 

--120.

 

Он переспрашивает:

 

--Точно?

 

Я твердо отвечаю:

 

-Да.

 

Логики в этом нет, но я чувствую, что так надо. Проходят следующие тягучие 3 минуты, и когда я уже начинаю бояться, что остыл, наконец-то, звучит коронная фраза нашего судьи Мелкина:

 

 --Гуляев, готовиться.

 

Все по новой: бинты, магнезия. Только на это раз, меня как будто спускают с цепи. Я практически бегу к помосту. На это раз бегущая строка задерживается, я жду секунд 15. Мне кажется, что я поседею, пока ее дождусь. Но вот, наконец-то... Крики моих одноклубников сливаются в один вопль:

 

--Держи-и-и-и-и-и-и!

 

Встаю, снова реву, про себя успеваю подумать за те доли секунды с сарказмом, нет, блин сейчас брошу..! Ожидая команды, держу штангу необходимые 10 секунд, почему-то в этот раз судья говорит  вполне осмысленно и полноценно:

 

--Опусти!

 

На это раз меня встречают небольшой толпой. Разные люди хлопают мне по взмокшей спине и для меня  звучат самые приятные слова тренера:

 

--Молодец, показал характер!

 

Затем 15 минут перерыва на холодной лавке в вестибюле, во время которого я слушаю хлопки, рычание и вопли, более сильных, чем я сам, спортсменов.

 

Перед следующим упражнением, уже не рывком, а толчком штанги, переодеваю майку. Все остальное, от разминки до самого выступления, проходит уже гораздо спокойнее.  Если в рывке накал страстей приходится на первый подход, то в толчке акцент падает на второй.  Когда подходит моя очередь, судья, видимо, притомившийся, как и все мы, от переживаний, вновь меняет текст:

 

-- Следующий Гуляев!

 

Штанга забрасывается на грудь, после чего встаю я довольно легко. Рывок я люблю больше, потому что он быстрый, и я от не него устаю, во всяком случае, морально. В толчке для меня все наоборот. Встаю с груди, толкаю «в потолочек», как всегда кричит мне тренер. Штанга падает,  и взяв вес, я ухожу с помоста. Так, как все было слишком, неправдоподобно легко для 140 взятых килограммов, то я начинаю немножко нервничать. А потом еще, и еще... Костерок моей нервозности начинает все больше разгораться.

 

Второй подход у меня  145 килограммов.  Нервы разгорелись настолько, что взять это вес не в пример тяжелее. Вот она, главная моя проблема. Перед 3- м подходом у меня совсем не остается сил.  В ход идет приберегаемый именно для таких моментов нашатырь, чтобы хоть как-то взбодриться. Он совершенно не помогает в этот раз. Прошу тренера побольнее надрать мне уши, чтобы хоть как-то придти в чувство и почувствовать прилив сил и злости. Тренер понимает задание хорошо и выполняет тоже, зля не на шутку. Я буквально выбегаю из его рук к штанге, чтобы только избавиться от боли, Перестав что бы то ни было слышать и чувствовать, будь то боль или голоса. Последняя фраза долетающая до моего сознания, это вопль Димы,  моего одноклубника.  Полная ярости и ненависти, правда, непонятно на кого, на меня, на штангу или вообще на весь свет:

 

--Давай жестко! Ё.-ё....  

 

Бегущей строки внутри себя при этом упражнении мне ждать не приходится, здесь важна именно сила. Выгнувшись, как засохший лист дерева в сторону потолка, начинаю движение. Через долю секунду следующая проблема: мне очень тяжело вставать с груди. Я понимаю, что шансов на то, что я смогу встать, примерно половина на половину. Чтобы хоть как-то помочь организму, начинаю рычать. Зал тоже взрывается приказами. Из 10 ртов ко мне летит один приказ: Вста-а-ал!

 

Я слышу, как Марат коротко частит: Встал! Встал! Встал! У Димы то же слово звучит , вперемешку с непроговариваемыми им матами, которые им не произносятся, но которые -- это слышно --  готовы у него ежесекундно вырваться. Но понимаю все это я только спустя 2 часа после соревнования, когда начинаю вспоминать все происходившее.

 

А туту, я поднимаюсь со штангой предельно медленно, со скоростью бешеной черепахи.

Наконец, стою. Штанга у меня на груди. Это громко сказано, она почти на горле и давит на все и самые жизненно важные органы: сонную артерию, гортань, яремную вену... Прокручивая в голове (на самом деле, конечно, не прокручиваю, это мелькает  мгновенно), что чем больше стою, тем меньше шансов толкнуть и начинаю толкать. В голове, за три доли секунды одно и тоже слово произносится кем-то много сотен раз: давай, давай, давай, давай, давай, давай! -- пока я выталкиваю -- есть! 150!

 

Звучит крик судьи:

 

--Опустить!

 

Я с облегчением,  которое, уверен, было у атланта, когда он передал  землю, которую  держал всю жизнь, безвоздушному пространству,  бросаю штангу. Поскольку все видели и даже слышали мои страдания, мне начинают безумно хлопать. Хотя после меня спортсмены будут поднимать не меньше, чем на 30 килограммов больше, причем, так сильно не страдая, мне, как почти всегда, аплодисментов достается больше других. Не знаю, почему: то ли я так страшно на вид поднимаю, то ли в зале присутствует больше моих друзей?

 

Когда я выхожу с помоста, меня не встречает даже тренер. Перенервничав за день, он прямиком направляется улицу курить. Я его хорошо понимаю. Сам бы покурил, если бы  не бросил в 4-м классе. В то время  у меня был кругленьки животик и один очень худой, высокий и с вожделенными в тот момент кубиками на животе, старшеклассник, задвинул мне мысль: кури, похудеешь, вот кубики и появятся. Ох, как же я тогда табачил, причем, всякую дешевку и гадость. Но очень скоро бросил, потому что кубики так и не появились, а вот бегать быстро мне стало трудно.

 

Дальше в соревнование вступают наши асы. Те, кто поднимает больше меня на 30-40 килограммов. Мне все безразлично. Иногда выхожу и смотрю, иногда лежу, совершенно счастливый на лавке, моргая в пространство. Счастлив я по многим причинам. Во-первых,  поднял, что хотел. Во-вторых, наконец-то все кончилось, начинается целый месяц спокойных, самых любимых мной,  тренировок.  Мимолетно мелькает воспоминание о Кате, но у меня к ней нет никаких чувств. Скорее, возникает удивление, с какой стати я так сильно из-за нее переживал?  Разве это может быть важно?

 

Потом, 10 минутная дележка впечатлениями с выступившими. Мы ржем, вспоминаем  что-то смешное, что на самих соревнованиях совершенно никого не смешило. Кто-то жалуется на порванные бинты и штангетки, на соревнованиях всю жизнь что-то рвется, кто-то жалуется на мозоли...

 

И вот нас зовут на награждение. Все присутствующим тренерам оказывают честь и дают возможность наградить спортсменов. Фото, улыбки, раздача призов и дипломов - в общем, счастливая суета. Я получаю свой диплом за 2 место, и честное слово, хотя это --  не  ставшее для меня уже привычным первое -- я очень рад. Жму теплую лапу тяжа из Искитима. Артем старше меня на 5 лет, весит на 10 килограммов больше и увлекается, как я знаю, большим силовым экстримом, чем штангой. Вполне возможно, если бы не последние 2 дня... Впрочем, не факт, далеко не факт, что мои переживания сыграли какую-то особую роль. В любом случае, жизнь есть жизнь и в ней всегда будут какие-то проблемы. Вранье петуха и вранье Кати, меня сейчас совершенно не волнуют.  Главное, что смог сделать то, сто хотел. Я не сломался.

 

А дальше толпа из 150 человек ломится на 2 этаж в раздевалки, где они просто физически не могут уместиться. Все хотят как можно быстрее, переодеться, принять душ и уехать домой. Многим  ехать домой очень и очень далеко.

 

С ребятами из клуба, мы ждем, когда все разъедутся, чтобы спокойно собраться домой. После всех заходим в родную, в это день максимально загаженную раздевалку и тихо переодеваемся в почти что домашней обстановке.

 

Амин, мой друг, маленький казах 17 лет, выступающий в легкой весовой категории,  выступивший на соревнованиях в полсилы и только для проформы, благо он уже трекратный чемпион России и Европы среди молодых, отзывает меня в сторону, чтобы поговорить. Вид у него при этом грустный. Он произносит:

 

--Я уезжаю… Хотел тебе рассказать...У меня большие проблемы дома (я знаю, что в Казахстане живут все его родные, мать, отец, брат, сестра, которым он ежемесячно перечисляет деньги). У брата проблемы... Объяснять не буду, все равно изменить ничего нельзя. Ему очень нужна помощь, просит много денег, а у мня сейчас нет…

 

Не понимая до конца, о чем он говорит и находясь в бодром состоянии, пытаюсь внимательно его слушать, но получается у меня это плохо, слишком шумят вокруг нас остальные. Отходим еще дальше, после чего я с искренним удивлением спрашиваю Амина:

 

--Неужели у тебя нет денег?

 

Я точно знаю, что Амин, выиграв  только что Европу, должен был получить неплохие деньги. Этих денег вполне могло бы хватить на покупку хорошей машины. Так, как машину он не купил, то деньги у него должны остаться.

 

Он отворачивается, морщась, и очень тихо произносит:

 

--Не хотел тебе говорить, но за Европу мне не заплатили ни копейки... Сослались на кризис и трудности.

 

В негодовании, начинаю брызгать слюной и бормотать ругательства. Он хлопает меня по плечу, пытаясь успокоить и уговаривает:

 

--Да ладно, чего уж тут... Нет так нет. Я смирился, и ты смирись.

 

Я смириться не могу, но замолкаю, Не понимаю, чем могу ему помочь. Денег у меня точно нет, и он об этом знает.

 

Он продолжает:

 

--Благо, дядька у меня в Алма -Аты живет,  предложил работу, нетяжелую и деньги можно быстро поднять.... В общем, я завтра уезжаю. Говорить никому ничего не буду. Даже Марату, хотя он сильно расстроится. Ты ему потом скажи, позже, сам.

 

В том же взбудораженном состоянии, не в силах поверить в то, что он сделает то, что говорит, бессмысленно киваю головой.

 

--Завтра у меня с утра поезд. Я пойду в общежитие сейчас собираться. Решил сказать только тебе. Разочаровали они меня сильно. Не хочу даже видеть больше никого. Я не злюсь. Просто больше мне ничего здесь делать не хочется. Спорт наверное брошу. На нас делают деньги все, а нам никто ничего не должен. Даже форма для выступлений за собственный счет, даже поездки на соревнования – за все я платил сам. Надоело. Пусть теперь  делают деньги на химиках: а я  должен помогать семье.    

 

Мы обнимаемся, и я все так же не могу поверить, в то, что происходящее  реально.

 

--Возможность будет, набери... Расскажи, как устроишься, -- прошу я.

 

Он кивает мне, грустно улыбается и уходит. Смотрю вслед, не в силах отвести взгляда. Потом поворачиваюсь, и медленно иду к раздевалке.

 

Я знаю, что случившееся с ним, постоянно происходит со множеством других спортсменов. Их обманывают и кидают. Недоплачивают и отправляют на свалку, как только, считают, что они не нужны, потому что на них нельзя сделать больше денег. Я все это знаю. Но, как и Амину, честно говоря, мне на этих людей, наплевать. Потому что здесь всего два выхода. Озлобиться и продолжать пахать или озлобиться и все бросить. Но мне и Амину не подходит ни один из них. Тратить силы на злобу для штангиста -- на уровне инстинкта -- полнейшая глупость и непозволительная роскошь. Потому что может не хватить сил на то, чтобы потом взять вес и стать первым. А это, что бы кто не говорил,  для нас самое главное.

 

Амин очень похож на меня. Мы оба знаем, что взять вес -- это не только поднять его над головой,  на соревновательном помосте.  Иногда взять вес, это просто снять его с другого-- брата, мамы, сестры. Мы знаем, что ни одна победа не стоит того, чтобы из-за нее страдали родные к нам люди. Ни одна! Таких побед у нас нет и не будет.

 

Иногда, когда начинаешь говорить с кем-нибудь из парней, приходится слышать, что больше всего не хотят, боятся почувствовать себя, все крысой, загнанной в угол. Чуть ли  не каждый хочет обязательно иметь простой и легкий выход из обстоятельств собственной жизни.  А лучше бы -- два, три, четыре, пять –в общем, много.

 

Только я с этим не согласен. Крысе, загнанной в угол, жить проще, чем той, что выбирает, сомневается, лихорадочно подсчитывает убытки и прибыли каждого варианта. При множестве открытых дорог, понять, какая именно твоя, на самом деле, очень трудно. Когда имеется один-единственный вариант пути -- идти легко. Шагаешь да шагаешь. Не строишь планов, не мечтаешь, не питаешь иллюзий… Все просто: победа, поражение и ежедневная работа.  

 

Надо, берешь лопату и кидаешь снег. Надо, приходишь на тренировку и таскаешь железо. Надо, бросаешь это все, потому что надо помогать брату. Когда в жизни все происходит по необходимости, потому что по-другому произойти не может, по-другому  нельзя – вот такая жизнь мне на самом деле нравится.  Нет сомнений,  нет угрызений, нет потерь сил и времени из-за поиска других решений, в которых почти требуется предать, заставить платить за себя других.  

 

Есть только цель, есть только работа, есть только движение вперед. Движение, неотвратимое и неостановимое, как катящийся с горы камень; как сметающая все со своего пути лавина; как взятый, удержанный над головой  и потом, сброшенный вниз тяжелоатлетом вес. Наверное, так же  было на войне. 2 моих прадеда дошли до Берлина. А  прабабушка вывела 3 своих детей, и мою бабушку – из подожженной немцами деревни  и несколько дней шла по смоленскому лесу: с одной стороны немцы, с другой стороны партизаны, с 3 третьей –наступающие войска своих. Но дошла. Дойду и я.

 

Замечаю лица парней, выглядывающих из раздевалки. Наверное, потеряли меня, удивляются, куда исчез, ведь давно пора собирать вещи, закрывать зал, идти домой. Невольно ускоряю шаг. За оставшийся кусочек вечер еще нужно успеть  отдохнуть и отоспаться. Перед этим поболтать с сестрой и мамой за вкусным ужином, который наверняка уже приготовлен. Дома меня ждет чай, торт и расспросы на кухне. А наши кошки, как обычно, будут валяться в блаженной истоме у нас всех под ногами, поглядывая  снизу вверх, не нужна ли нам, хозяевам, срочная психологическая  помощь.

 

А утром новый  день. С утра – техникум, вечером -- тренировка. Я не отступлю.  За спиной у меня мама и сестра. Надеяться им не на кого. Значит, мне отступать некуда. Мне -- нельзя.

 

 

...