Зауре Батаева. Добро пожаловать в Америку!

​

Рассказ. Перевод Зиры Наурзбаевой.

В электронной почте лежало новое письмо. Жирный шрифт, заглавные буквы. Человек всегда ждет чего-то, мечтает о чуде. Может быть, это письмо и есть моя долгожданная мечта? Такое длинное... Не хватает терпения прочитать его от начала до конца. Где здесь самое главное? Быстро пробегаю глазами. Вот: «Вам предлагается возможность пройти программу магистратуры…, а также должность...» Прокручиваю страницу вниз: «Вы имеете право отказаться от этого предложения. С наилучшими пожеланиями, Джошуа Зиммерман». Отказаться? Я ведь не сумасшедшая, чтобы отказываться? Я повторяю сквозь смех, как мантру: «Я ведь не сумасшедшая, чтобы отказываться?».

Чем ближе время отъезда, тем больше меня страшит неизвестность. Сколько раз я пыталась представить себя в иноязычной среде, и вот снаружи слышу чужую речь. Наверное, я и проснулась от этих голосов. Совсем незнакомое окружение. Другой воздух. Чужая комната. Вчера рейс Амстердам-Детройт опоздал на шесть часов, и я была так вымотана неожиданно затянувшимся перелетом, что не было сил осмотреться – просто упала на кровать. Помню, пару раз – не знаю, во сколько это было – пыталась прийти в себя, проснуться и опять забывалась во сне. Оттянув одну из пластин белого жалюзи на большом окне, я смотрю наружу. Компания шумных подростков, пройдя под моим окном, уже перешла через пустынную улицу. От окна идет тепло.

Вот интересно: в комнате нет никаких часов! Мой сотовый телефон, который заменил часы, был украден на проспекте Достык за два-три дня до вылета. Так моя связь со знакомыми оборвалась еще до отъезда в Америку. Наверное, я плохо закрыла сумку. Помню парней, которые торопливо прошли мимо меня, но совершенно не заметила, как исчез телефон. Я потерялась, как Робинзон на необитаемом острове. Какой сегодня день? Сколько времени? Утро или вечер? Сколько часов я проспала? Наконец, заметила в комнате телевизор. Включила, но ничего кроме пустого шипящего экрана не обнаружила.

Я распахнула дверь квартиры-студии. В комнату хлынул теплый воздух. Открыв дверную сетку, босыми ногами ступила на асфальт. Через ноги тепло асфальта разлилось по телу. Вышла во двор. Кажется, утро. Во дворе, окруженном с четырех сторон жилыми домами, растут молодые деревья. Газон аккуратно подстрижен. В центре двора из чаши голубого гранита, будто в Бахчисарайском дворце, бьет в небо фонтан. Лишь журчание воды в фонтане нарушает тишину вокруг, да еще пожилая женщина кормит птиц. Будто птичница из фильма «Один дома – 2». Седые растрепанные волосы до плеч, в пижаме и босиком. Она удивленно смотрит на меня выпученными глазами из-за стекол больших круглых очков и хриплым голосом говорит:

- Хелло!

Я немного напугана, но стараюсь скрыть это и улыбаюсь в ответ.

- Хелло!

- Меня зовут Джуди, – говорит она, не двигаясь с места, видимо, чтобы не спугнуть птиц. – Вроде бы я тебя раньше не видела, ты только переехала? В той квартире ведь Лиз жила? Куда она делась?

- Я сняла комнату Лиз в саблет^[1]. Только на летний семестр.

- По внешности вроде азиатка. А речь не похожа. Ты сама откуда?

Похоже, она сразу услышала в моей речи рычащее «р» и акцентированное «х», характерные для славянских языков.

- Из Казахстана.

Внутренне я уже было приготовилась к вопросу: «А это где?», – но она хрипло захохотала:

- О, Боже, двадцать лет назад нам и не снилось иметь в соседях русских и казахов!

А потом со словами: «Welcome to America!» повернулась и исчезла в своей кварире. Я не успела спросить у нее время.

«Уолк апартментс» – жилой комплекс для тех, у кого нет автомобиля. Во дворе цепью тянутся велостоянки. Когда я искала квартиру на университетском веб-сайте, мне приглянулся именно этот комплекс, особенно размещенные Лизой фотографии фонтана и белоснежных окон комнаты. Понравилось и описание: «Из расположенного прямо в центре городка комплекса можно добраться в университет и магазины на велосипеде или пешком». Да и цена сходная. Я не ошиблась в выборе: квартира новая и приятная. К тому же, рядом рынок, на котором амиши и фермеры все лето продают свою продукцию. Так хорошо иметь комфортное, пусть и временное, жилье!

Я прилетела в столицу одного из штатов Среднего Запада вчера, около одиннадцати вечера. Оказалось, что междугородние шаттлы после десяти не курсируют, так что пришлось в аэропорту взять такси до университетского городка. Таксист – молодой африканец – обрадовался появлению клиента и сам донес мои вещи до машины, по ходу рассказывая, что он уже почти собирался домой. Я так замерзла в продуваемом кондиционерами салоне самолета, а тут в такси опять кондиционер. «Выключи вентиляцию», – попросила я. Таксист направился к моему будущему месту жительства, не прерывая своего рассказа. Со времени его приезда из Сомали прошло уже два-три года. Первым в Америке устроился его старший брат, а затем уже он пригласил младшего. Дорога от аэропорта до университетского городка заняла час. С двух сторон от широченной трассы раскинулись кукурузные поля и густые леса. По всей трассе сверкали неоновыми огнями билборды, рестораны и мотели. Мы проехали мимо нескольких поселений. Проезжая один из них, водитель сказал: «Сюда я не поеду даже за тысячу долларов. Верите ли, здесь до сих пор есть Ку-клукс-клан». А затем он весело рассмеялся и сказал: «Welcome to America!».

Это прозвучало так неожиданно, что я сначала опешила. Потом все таки улыбнулась его странному юмору и покачала головой, показывая свое неодобрение. Однако, я нисколько не удивилась услышанному, хотя была полна радужных иллюзий, как все другие, открывающие свою Америку. Конечно, я верю. Кажется дикостью, что в начале двадцать первого века все еще есть люди, ненавидящие других за расу, но ведь после развала СССР во всех бывших республиках подняли голову националистические движения.

Добравшись до городка, мы долго искали нужный адрес: Роджер, 200. Нашли дом – новая проблема. Я не могу понять, что такое «B136». Таксист, который нес мой багаж, объяснил, что «B» – это номер здания, а «136» – номер квартиры. Дверь закрыта. Лиза оставила записку: «Ключ в E102». Поднялась на второй этаж по длинной лестнице, среди множества дверей отыскала нужную квартиру. Илена – сербская подруга Лизы – в полвторого ночи все еще не легла спать: курила. Я обрадовалась.

- Ну и ну, где ты ходишь? Тут устали ждать тебя!

Судя по приветливому лицу Илены, она ничуть не рассердилась.

- Извини. Самолет опоздал, еле добралась.

- Вот ключ. Лиза придет утром в девять.

- Спасибо, Илена. Я так благодарна, что ты дождалась меня.

Лиза пришла вовремя. Высокая и веселая, она улыбнулась, показав большие передние зубы, и мы разговорились, как будто знали друг друга всю жизнь. Кампус действительно оказался недалеко, за разговором мы даже не заметили, как дошли. Лиза первым делом разъяснила главные правила «выживания». Сама она, помимо своей учебы, преподает русский язык на факультете славянских языков, переводит контракты студентов из бышего Союза для международного отдела и даже подрабатывает в библиотеке. Сейчас Лиза живет в доме семейных друзей, уехавших отдыхать. Они, оказывается, попросили ее присмотреть за кошкой и домом. Заплатили ей за это. К тому же, Лиза сдала мне на все лето свою квариру в саблет, чтобы сэкономить хоть немного денег. Таков закон жизни в американских университетах. Всё преходяще, поэтому люди стараются сэкономить и время, и деньги.

Встреченные по дороге люди, пусть и незнакомые, с улыбкой приветствуют нас словом «Hi!». Довольно странный обычай для меня, приехавшей из мира «насупленных бровей», но мне обычай сразу понравился. Я и раньше часто слышала от иностранцев, что советская культура – хмурая. На солнцепеке наши лица раскраснелись и даже подзагорели, а сами мы запыхались, пока добрались до факультетского здания. Ландшафт Среднего Запада, в целом, равнинный, но местами холмистый. Здание факультета стоит на возвышенности. Трехэтажное небольшое здание с узкими окнами снаружи выглядит как старинный замок. Прямо у входа стоит красная табличка с надписью: «Гудхолл», – и там же указана дата – 1934. Для меня все ново, все интересно. «Почему здание так называется»? Лиза поясняяет, что в нем сначала располагался пансионат для девушек, и название явно связано с его прежней функцией.

Секретарь факультета – очень полная женщина. С первого взгляда трудно определить ее возраст. Когда Лиза сказала: «Вот, привела вашу новую коллегу», – в ее кукольных глазах промелькнула и исчезла сдержанная улыбка. Затем она, как автоответчик, быстро проговорила заученные фразы: «Добро пожаловать! Меня зовут Каролина. Для нас большая радость, что Вы будете работать у нас. Вы первый раз в Америке? Тогда желаю Вам хорошо провести время». Я как будто где-то уже видела лицо секретарши, слышала эту, словно записанную на пленку, речь. Точно, она была очень похожа на секретаршу из британского фильма «Офис», который я смотрела в самолете.

Лиза, поручив меня Каролине, широко улыбнулась и веселым голосом сказала: «Ну, все! Дальше выживай сама. Если нужна какая помошь, пиши на почту. До встречи!»

Как только Лиза исчезла за дверью, я почуствовала мгновенную растерянность, почти панику: «А вдруг я не пойму быстрый говор Каролины!? А вдруг я что-то не так сделаю?». Но Каролина дружелюбно протянула мне ключи от офиса и указала на дверь прямо напротив приемной. «Это твой офис на время летнего семестра. Нас разделяет лишь узкий коридор. Если что – кричи!» – мило улыбнулась Каролина, как бы читая мои мысли, и я все прекрасно поняла!

Офис был неплохо оборудован: стол, компьютер, книжный шкаф, пара стульев. Я первым делом включила компьютер и попыталась установить кириллицу. В открытую дверь заглянул и поздоровался мужчина в очках. Старая футболка, старые джинсы, на поводке собачка. «Привет, Шынар! Джошуа, – он ткнул себя в грудь пальцем. – Добро пожаловать! Нужна помощь?» Откуда он меня знает? А помощь мне очень даже была нужна, так что я обрадовалась: «Да, я не могу установить кириллицу». Он быстро вошел в комнату и за пару минут решил мою проблему. «Старые компьютеры. Если будут проблемы, говори Каролине. Каролина может все! Каролина – сердце факультета». Он улыбнулся, глядя мне в лицо. Приятный человек. Я с благодарностью проводила его.

Через какое-то время старый компьютер завис так, что даже не мог выключиться. Не зная, что делать, я вышла в коридор и начала искать нового знакомого. Не найдя никого, я зашла в приемную к Каролине и спросила: «В какой комнате сидит тот парень-компьютерщик?» Секретарша удивленно посмотрела на меня: «Какой парень? Ты имеешь в виду мужчину, который установил тебе кириллицу? Это был профессор Зиммерман, заведующий факультетом». Черт побери, я вспомнила имя начальника факультета, которое значилось в конце письма. Значит, это и есть Джошуа Зиммерман! «Добро пожаловать в Америку!» – сказала я себе.

После обеда помощница Каролины Леона отвезла меня на своей машине в магазин «Walmart». Именно она посоветовала купить здесь необходимые в повседневном быту мелочи: лучше и дешевле. Магазин «Walmart» расположен довольно далеко от городка. Когда Леона завела машину, сразу же включился и диск в проигрывателе. Зазвучала гитара, затем гармоника, и после проигрыша зазвучал знакомый голос Боба Дилана:

Oh my name it is nothing
My age it means less
The country I come from
Is called the Midwest.

Вот он – Средний Запад, о котором много пел Боб Дилан. Вольный, как ветер, Боб написал эту песню, воспевающую историю Америки, когда ему было всего двадцать пять. Мне показалось странным, что молоденькая Леона слушает песни барда.

- Леона, за что ты любишь Боба Дилана?

- Не знаю, мне не очень нравится поп-музыка. Предпочитаю бардов. А Вы знаете, что фамилия бабушки Боба была «Киргиз»? – говорит Леона, явно предугадывая мою реакцию.

- Да ну! - восклицаю я в ответ, выпучив глаза от изумления.

Леона, припарковав машину перед огромным магазином и отцепив одну из стоящих рядами перед входом тележек, идет в магазин. Я следую за ней, с любопытством оглядываясь по сторонам. Внутри так холодно, как будто одновременно работает сотня кондиционеров. Я подумала, что наверняка простужусь, зайдя в холод с жары. Трудно описать размеры «Walmart». Он просто огромен. Но меня больше поразили размеры людей: когда я увидела множество полных людей в колясках, напоминающих инвалидные, в голову полезли самые странные мысли.

- Леона, это магазин для инвалидов?

- Нет, обычный гипермаркет. У этих людей такой вес, что им трудно ходить по большому магазину, вот и ездят на колясках.

Получается, людей с избыточным весом действительно так много? Кажется, Леона по моим глазам поняла, что зрелище потрясло меня и что я нахожусь в том самом забавном состоянии, которое называют «культурный шок». Она пожала плечами и виновато улыбнулась.

Первый раз я услышала о проблеме лишнего веса в Америке два года назад, работая в одном из частных университетов Алматы. Когда университетский коллектив праздновал Новый год, секретарша Дана пришла на вечеринку в голубом шелковом платье. Все девушки не могли оторвать глаз от платья, сидевшего как влитое на высокой и стройной Дане, хотели прикоснуться к нему, пощупать ткань. Дана, длинные косы до пояса, грациозно вытянулась перед зеркалом, как сама Кыз Жибек! И вдруг стоявшая рядом с нами наша молодая коллега Жанар резко выкрикнула: «Это мое платье!» Мы все молча посмотрели на Жанар. Изящное платье, казалось, не налезет не то что на ее напоминающее чрезмерно раздувшийся воздушный шар тело, но даже на ее расплывшуюся руку. Все стало ясно, когда покрасневшая было от смущения Дана надулась, а потом с гневом сказала: «Жанара, ты же обещала не говорить!».

На следующий день Жанар принесла на работу целый пакет фотографий и рассказала нам историю голубого платья. Сначала она показала фото: на школьном выпускном вечере ей, одетой в голубое шелковое платье, торжественно вручают аттестат за девятый класс. Смуглая девочка-подросток на фото совсем не похожа на едва несущую свое полное тело Жанар с низким, почти мужским голосом. Все мы разом загалдели: «Что с тобой стряслось?! Почему ты так располнела?!».

Жанар десятый класс закончила в Америке по обменной программе для школьников. Когда она через год вернулась в Алматы, встречавшая ее в аэропорту мама вместо того, чтобы обнять и расцеловать дочь, начала плакать и кричать: «Это не Жанара! Моего ребенка подменили!». Жанар еле успокоила маму. И правда, судя по фотографиям, в Америке она изменилась до неузнаваемости. Образ питания в семье, где бедняжка жила, был далек от правильного. Желудок юной девушки, целый год поглощавшей дешевые сэндвичи и пиццу, быстро привык к искусственным продуктам, и она располнела невероятно. Поняв, что произошло, мама повела дочь к диетологу, посадила ее на строгую диету, но прошло уже четыре года, а организм Жанар так и не пришел в норму. Фотографии Жанар произвели на меня тогда сильное впечатление, а зрелище в «Walmart» просто поразило. До самого дома меня одолевал страх, что и я могу вот так страшно растолстеть.

Занятия в летнем семестре идут по четыре часа в день. Мне нравится отправляться в кампус пешком в шесть утра. По неасфальтированным тропинкам парка, в котором рассыпаны здания университета, я иду в Гудхолл мимо нескольких библиотек. Полусонные обитатели кампуса с кружками кофе в руках со всех сторон стекаются в библиотеки. Библиотеки американских университетов – рай для ученой публики. В одном кампусе пять-шесть библиотек. Помимо этого, небольшая библиотека при каждом факультете. Даже в выходные дни они заполнены.

У меня тоже вошло в привычку после занятий работать в центральной библиотеке. Из летнего зноя погружаешься в прохладу огромного фойе, из двух кофеен по бокам растекается аромат кофе и корицы. Наливаешь кофе в бумажный стакан с крышкой и поворачиваешь направо или налево. Как только входишь в читальный зал, громкие разговоры фойе затихают, превращаясь в ритмичный перестук компьютерных клавиатур и тихий шепот. Четыре лифта не останавливаются ни на мгновенье. С четвертого этажа по девятый – книгохранилище. Книги там ищешь сам. Книги и каталоги каждого отдела безупречно систематизированы. Сразу находишь полку, где стоит нужная книга. В алматинских библиотеках, которые студентами мы называли между собой «Пушкинка», «Чеховка», после заказа приходилось ждать два часа. Что может быть лучше, чем самому зайти в книгохранилище и взять нужную книгу!

По указателю в лифте, вижу, что пятый этаж посвящен России и Центральной Азии. Я нажимаю на пять, и двери большого лифта открываются прямо в огромный зал с полками. Не торопясь, прохожу по рядам. Отдел «Казахстан» довольно большой и разбит по предметам. В отделе лингвистики стоят изданные в 1950-60-ые годы труды Исмета Кенесбаева, Маулена Балакаева и других. Отец всегда гордился тем, что Балакаев был научным руководителем его дипломной работы в КазГУ. Поэтому его книги сразу бросились мне в глаза. «Казахские слова, заимствованные из арабского языка», разные учебные пособия по казахскому языку, среди которых узнаю синюю книжку Сеилбека Исаева. Кто-то выписывал все книги по языкозанию с большой аккуратностью.

Просмотрев отдел художественной литературы, увидела многотомное собрание сочинений Мухтара Ауэзова. Стояли и старые издания его рассказов. Вот сборник стихов Мукагали Макатаева. Полки мне напомнили домашнюю библиотеку отца, которую он собирал со студенческих лет, и некоторые книги казались нам почти старинными. Обязательно надо будет просмотреть этот отдел. Кто бы мог подумать, что в далекой Америке можно найти книги на казахском?

Вечером, уставшая, но счастливая, плетусь к себе пешком. Илена, которая курит на длинном балконе расположенного напротив блока «Е», машет рукой, здороваясь издали. Иногда забрасываю тяжеленную сумку прямо у входа и отправляюсь к ней. Мы садимся на теплый, еще не остывший за вечер бетонный пол балкона. В сумерках, в тихом дворе, насыщенном влажным воздухом и запахом плодородной почвы, светлячки начинают свое любовное шествие. Мы замолкаем на мгновение, завороженные, как дети, удивительной красотой. Будто какой-то волшебник горстями бросает светящиеся бусы в сад, огоньки взлетают и исчезают в мгновенье ока. В старинных японских легендах и в викторианской литературе эти прекрасные создания связывают со смертью, а населявшие тысячелетиями эти края индейцы почитали светящихся жуков как «повелителей огня».

Илена приехала в университет по программе Фулбрайта. Она тоже языковед. Ее восьмимесячная стажировка заканчивается, и она готовится к возвращению в Белград. Все последние дни она проводит в библиотеке, ксерокопируя нужные для преподавания материалы. Илена много работает. По утрам, надвинув на лоб соломенную шляпу и закинув за спину рюкзак с тяжелым лаптопом, она отправляется в кампус очень рано. По дороге здоровается со мной через открытую дверь. Возвращается только вечером. Иногда я вижу ее в библиотеке, хлопочущую около сканера. Похоже, что у меня уже сформировался стереотип сербов. Труженица Илена в моем сознании ассоциируется с образом работающего днем и ночью архитектора Разина из романа «Пейзаж, написанный чаем».

Илена была ребенком, когда бомбили Белград. Она немало изведала горести войны. Вспоминая о военном детстве, она готова проклинать Америку. И в то же время мечтает вернуться для завершения докторской программы. Когда в середине июля Илена вернулась на родину, я много дней при взгляде на закрытые окна и дверь ее квартиры испытывала опустошенность. Встретимся ли мы еще раз с чистосердечной Иленой?

Полное имя моей пожилой соседки – Джуди Пикок. Пикок означет «павлин». Эта фамилия Джуди очень подходит! Ее вальяжная походка, высокомерно откинутая назад голова напоминают павлина. Она каждое утро кормит птиц во дворе. К ней привычно слетаются голуби, синицы, скворцы. Серые белки и бурундуки тоже непротив отведать от общего угощения. Аристократия здешних крылатых – горихвостка и красный кардинал – обычно опускаются к кормушкам, развешанным на ветвях деревьев. Джуди любуется ими и каждый раз говорит: «Красный кардинал прилетел. Какой важный господин!». Кардинал и правда красив. Пышный хохолок, надменная поза. Наверное, эта красота вдохновила Джона Одюбона на зарисовки в книге «Птицы Америки».

Двор, где собираются милые гости бабушки Джуди – птицы, еноты, зайцы, захватившие весь городок белки и другая мелкая живность, – временами привлекает внимание ястреба. Когда птицы, заметив хищника, принимаются верещать, Джуди тревожно стрекочет вместе с ними и пытается прогнать ястреба. Она выглядит забавно, когда с тревогой в глазах пытается всеми силами защитить своих питомцев. За четыре года, прожитых в комплексе «Уолкс», я привыкла к этому зрелищу.

Я не раз слышала от Джуди, что она приехала сюда из штата Мичиган на стареньком шевроле, но никогда не спрашивала, зачем. Мне казался романтичным кинообраз американцев, со всеми своими пожитками колесящих по пятидесяти штатам на подержанных автомобилях. Оказывается, так они и живут. Истинные кочевники – это американцы!

Джуди курит самокрутки. Иногда она за столом во дворе неторопливо заворачивает табак в бумагу и рассказывает о себе: «Я жила в Англии больше двадцати лет. Моя вторая родина». Мне иногда кажется, что Джуди провела эти годы не в Англии, а в каком-то другом месте. «Может быть, она отбывала срок?» - невольно промелькает в голове. Она не рассказывает ничего стоящего о времени, проведенном в Англии. К тому же, в ее речи нет ни следа британского английского. А ведь за двадцать лет британский говор должен был хоть немного повлиять на ее язык. Тут же отгоняю эту странную мысль.

Джуди явно больше заботит не прошлое, а ее нынешнее существование. Она продолжает свой рассказ: «Внутренне я повзрослела, достигла гармонии с собой. Мне уже пятьдесят восемь, настало время подводить итоги». Мне кажется, что Джуди гораздо старше. Ее неустроенность, безрадостные глаза позволяют предполагать, что она о многом сожалеет. Что гложет ее душу? Прошедшая впустую среди беззаботных хиппи молодость, ускользнувшее счастье или неисполнившаяся мечта? Жизнь Джуди для меня тайна. У ней нет ни родни, ни друзей. Заметила, что она не расстается с фотографией матери. Она не раз вытаскивала ее из бумажника, когда курила во дворе в тени деревьев. Маленькая девочка, прислонившаяся к коленям будто сошедшей с журнальной обложки 50-х красавицы – это Джуди. О своем отце Джуди ничего не знает. Она часто рассказывает, что нянчилась со сводным младшим братом, когда мама во второй раз вышла замуж. Но сейчас она с братом не общается. Мне непонятна такая черствость в отношениях между сестрой и братом, но у меня и мысли нет осуждать. Странные для нас ситуации в стране с совершенно другими устоями всегда имеют собственную причину и логику. Кто знает? Зачем тревожить расспросами эту израненную душу.

С одной стороны, я переживаю за Джуди, с другой, ее жалкая старость – важный урок для меня, достигшей средних лет. Как говорится, «чем учиться на своих ошибках, лучше учиться на чужих». Глаза Джуди, кажущиеся выпученными за толстыми стеклами очков, иногда излучают тепло, а иногда – обиду и сожаление. Америка – страна возможностей, но не все умеют воспользоваться ими. Американское общество превозносит тех, кто своим трудом завоевал место в жизни, но безжалостно порицает «неудачников», «лузеров», упустивших свой шанс.

Однажды я решила угостить Джуди баурсаками. Поддерживая сетчатую дверь одной ногой, я постучалась в деревянную. Из квартиры слышался громкий звук телевизора. Подумав, что хозяйка не расслышала, постучалась еще раз. Через некоторое время послышался хриплый кашель Джуди. Приоткрыв входную дверь на длину замочной цепочки, она посмотрела на меня через щель. Увидев баурсаки, Джуди заулыбалась. Когда дверь распахнулась настежь, в нос ударил запах воска и старых вещей. Комната была забита старьем. Перед ветхим диваном стоял крошечный телевизор. Если бы не пульт управления, можно было бы подумать, что это модель советского телевизора «Весна-308», который наш отец купил специально для нас, детей, перед Московской олипиадой в 1980 году. В комнате негде повернуться из-за старых вещей. На высокой коробке, завешанной тканью, стоит птичья клетка. В ней щебечут два зеленых попугая. Джуди переложила баурсаки в свою посуду и предложила мне чай. «Нет, спасибо, мне надо еще поработать». Сжимая миску, я вышла наружу.

Иногда уставшая Джуди приходила откуда-то, волоча за собой сумку на колесиках. Откуда она возвращалась? Из магазина? Сумка набита. Заметив мою любовь к чаю, Джуди как-то раз принесла мне коробку чая. Коробка показалась мне неновой. Я вдруг почувствовала брезгливость и выбросила подарок в мусор. Пакет с мусором, как обычно, завязала и отнесла в специальный контейнер. Через несколько дней Джуди испытывающе посмотрела на меня и вдруг сказала: «Почему ты выкинула чай, который я тебе подарила? Если тебе не нужно, я бы сама его выпила». От неожиданности я растерялась, не зная, что ответить. И тут меня наконец осенило: Джуди собирает в мусорных контейнерах старые вещи.

В университетских городках полно временных жителей вроде меня. Они приезжают и уезжают. Закончившие учебу студенты или завершившие временную программу преподаватели раскладывают во дворе вещи, которые не хотят везти с собой, и устраивают гаражную распродажу. Эта традиция разрешена во многих штатах. Джуди устраивает гаражную распродажу несколько раз в год. Наверное, бедняга так сводит концы с концами.

Как-то раз в летнюю жару она целый день просидела на солнцепеке, продавая старье. Я прошла на фермерскую ярмарку неподалеку, купила большой арбуз, разрезала его и остудила в холодильнике. Через час красиво нарезала холодный сладкий арбуз, положила в тарелку и вместе с вилкой отнесла Джуди. Она действительно испытывала жажду и с удовольствием съела угощение, не переставая благодарить: «Ты заботливая, спасибо тебе». Джуди тепло смотрела на меня. Она получала небольшие деньги по государственной программе помощи пожилым, но этого не хватало на жизнь. Она объяснила мне, что у нее недостаточно стажа для получения государственной пенсии, так как больше двадцати лет она прожила в Англии.

Однажды Джуди устроилась куда-то на работу по программе для пожилых людей. Я несколько раз видела, как она по утрам, одевшись получше и без сумки на колесиках, гордая своим новым статусом, направлялась на работу. Вечерами, присаживась во дворе около курящей свою самокрутку Джуди, я спрашивала, как у нее дела, она довольно рассказывала о работе, делилась своми новыми планами. Эта радость долго не продлилась. Как-то, вернувшись с работы и открывая дверь, я увидела Джуди, плетущуюся по узенькой дорожке со своей старой сумкой. Вымотанная и расстроенная, она села за стол во дворе и крякнула: «Hi there!». Я подошла к ней и села рядом.

- Давно не виделись. Как дела, Джуди?

- Не Жоди, а Джуди! Правильно произноси! Ушла я с работы. Достали...

У Джуди непростой характер. Временами она ни с того ни с сего могла устроить скандал. Однажды схватилась с моей коллегой из университета, которая пришла ко мне в гости. И поводом для этого стало старое, как мир, противостояние американских демократов и республиканцев. У Джуди много обид на демократов, а большая часть университетского сообщества на их стороне. Я улыбнулась. Очевидно, несдержанная Джуди опять сцепилась с кем-то. Джуди сразу поняла, о чем я думаю, и быстро сменила тему. Она потянулась ко мне через стол и шепотом сказала: «Вчера ночью Хасан опять плакал».

Хасан – беженец из Ирана. Он живет через стенку от Джуди. Хасан получил в Америке политическое убежище и сейчас работает в больнице. Ему за пятьдесят. Джуди и раньше говорила, что иногда просыпается ночью от плача Хасана. Когда-то он был состоятельным человеком, имел бизнес. То ли из-за иранской революции 1979 года, то ли потому, что он участвовал в националистическом движении азербайджанцев в Иране, он попал под политические репрессии и десять лет провел в тюрьме. Друзья нашли возможность вытащить его из тюрьмы, и он несколько лет прятался в Иране. А в начале 2000-х через Германию уехал в Америку. Когда мы познакомились, Хасан уже несколько лет прожил в США, но его английский оставлял желать лучшего. Он прекрасно знал арабский, персидский и азербайджанский. Высшее образование получил на персидском и арабском. Воспитанный в традиционной религиозной семье, он считал себя мусульманином, но намаз не читал и в мечеть не ходил. Предпочитал книги по истории Ислама.

Иногда мы разговаривали с ним, мешая английский и азербайджанский. Он смешно рассказывал о том, как едва живой добрался до Америки и на границе очень полная афроамериканка, раскинув коротенькие руки, встретила его словами: «Welcome to America!». Смех не успел погаснуть на его губах, как в глазах блеснула слеза, он вздохнул: «Что поделаешь?!». Чувствовалось, что надежды Хасана на Америку не оправдались, он не был доволен своей жизнью. И все же Хасан был благодарен, что сумел выбраться из зиндана, ходит по земле. За десять тюремных лет он не раз думал наложить на себя руки и не надеялся остаться в живых. Но забыть тюремный ад он не смог. Муки тела забываются, но разве избавиться от душевных мук? Они преследовали его все время. Ночью, просыпаясь от кошмарных видений, он изливал в рыданиях свою тоску.

Для Джуди он один из миллионов эмигрантов, приехавших в Америку в поисках счастья. А меня тяжелая судьба Хасана заставляла думать совсем о другом. Почему человечество достигло такого прогресса, но жизнь человека по-прежнему не стоит и ломаного гроша? Какой религией, какой идеологией можно оправдать десять лет страданий человека, не совершившего никакого преступления?

В начале августа земляки Хасана позвали его жить в Калифорнию, и он уехал. Когда Лиза вернулась к себе, я сняла квартиру Хасана. За лето успела привязаться к Лизе, и рада, что теперь мы соседи. Иногда, уставшая от одиночества и чужого языка, я смотрю на окно Лизы. Если в нем горит свет, иду к ее всегда распахнутой двери и через сетку зову: «Лиза, заходи на ужин, у меня курица есть!». Обычно она легко соглашается: «Давай!». Мы сдвигаем к стене стол, заваленный бумагами, и усаживаемся на покрытый ковроланом пол. Держа в руках большие тарелки с курятиной и салатом, поставив на пол бокалы с калифорнийским вином, мы пускаемся в беседу.

Лиза чаще всего досадует по поводу неустроенной личной жизни, говорит, что выйдет замуж, как только встретит достойного человека. Я шучу: «Ну а претенденты есть?». Лиза, как пятилетняя девочка, морщит нос и надувает губы: «Никого, городок маленький». Она права. Только в университете учится и работает около семидесяти тысяч человек, но развлечений в городке почти нет, будто бы специально, чтобы ученая братия сосредоточилась на занятиях. Наверное, поэтому студенты разъезжаются сразу, как только начинаются каникулы. Городок в такое время пустеет. Лиза жалуется мне: «Для ученых, которые днем и ночью погружены в науку, не предусмотрели никаких общественных мероприятий». Ее обида мне кажется смешной, и я начинаю смеяться.

Мне давно уже за тридцать, но я счастлива так, будто впереди еще целая жизнь. Не знаю, почему, но первое время в Америке я почти летала от счастья. Возможно, повлиял теплый климат или переезд с материка на материк, или тот факт, что я полностью отдалась изучению незнакомой среды?

Я утешаю Лизу: «Какие твои годы, все впереди!». Ей это нравится. У Лизы есть отличное качество: надолго в уныние не впадает. Ее родители с молодости были на дипломатической работе, постоянно переезжали по службе и, наверное, поэтому ограничились одним ребенком. Лиза в раннем детстве успела пожить в нескольких африканских странах. Некоторое время в Алжире посещала французскую школу и прекрасно говорит по-французски. Уже пять лет она живет вдали от родителей, сама по себе. И очень гордится своей самостоятельностью.

Все же ее мама часто присылает подарки. Лиза без меня не открывает картонные коробки, переданные из Москвы. Мы примеряем блузы и платья, которые ее мама с любовью и заботой выбрала в модных магазинах, обсуждаем ткань, дизайн, с чем они сочетаются, уделяя этому приятному занятию довольно много энергии. Единственное зеркало в комнате Лизы перемещается то в один угол, то в другой, в конце концов оказываясь на телевизоре. Наконец, уставшая от примерок Лиза хохочет, обнажая крупные передние зубы, и констатирует: «Терапия закончилась!». После этого мы блаженствуем, пьем чай с конфетами «Рошен», которые мама уложила среди разноцветных шелковых платьев.

К концу августа от начальника отдела Зиммермана пришло еще одно письмо. Он пригласил меня подписать договор на следующий учебный год. Так, в мгновенье ока, промелькнуло мое первое лето в Америке. Когда на холмы Среднего Запада опустилась осень, кукурузные поля облачились в золото, а леса окрасились в шафранные, фиолетовые, коричневые тона. Листва деревьев в городских парках стала пестрой, как палитра художника, плодородные почвы увлажнились, источая запах увядания. С началом учебного года кампус наполнился людьми. Пустовавший все лето университетский городок задышал совсем в другом ритме. Только теперь началась его настоящая жизнь.