Абылхан Кастеев. Доение кобылиц

Одно из ранних произведений Абылхана Кастеева, основоположника национальной художественной школы, помогает понять особенности мировидения мастера. На долю первых художников Казахстана выпала миссия, связанная с живописным освоением национальной картины мира, воссозданием нового пространства во всех измерениях. А.Кастеев в этом пейзаже демонстрирует всеобъемлющее эпическое созерцание. Живописец смотрит на родной мир в двойном ракурсе. С одной стороны, как художник, ориентирующийся на реалистическую русскую живопись и воспроизводящий конкретные приметы той или иной местности. Одновременно он показывает «свое» пространство, опираясь на совершенно иные традиции и корни, переиначивающие пейзаж согласно мифологической модели восприятия мира. Используя предварительные зарисовки, художник воспроизводит сценку доения кобылиц, а фоном делает грандиозную панораму, которую, находясь в точке наблюдения за происходящим на первом плане, мы не сможем увидеть.

Мастер часто пользовался этим приемом соединения выхваченного из будней казахского аула фрагмента и сочиненного пейзажа. Фризовые композиции – лошади и люди, юрты и небо – располагаются ярусами, одна над другой, и все вместе образуют единую модель мироздания. Дальний пейзаж в отличие от непосредственно увиденного мотива лишается всего случайного и строится по законам гармонического равновесия и общей символической функции. Ровная цепочка юрт и повторяющийся орнаментальный завиток облаков слагаются в некий небесный узор, заставляя воспринимать пейзаж как «картину в картине», которая построена по собственным законам и носит более условный, декоративный характер.

Художник не был погружен в быт, не склонен был писать со вкусом сделанные живописные сценки из народной жизни. Любая трудовая деятельность у Кастеева приравнивается к масштабным событиям, лишенным бытовой подоплеки. Повседневные хлопоты людей на переднем плане явлены сквозь призму ритуальных жестов. Женщина доит лошадей с торжественной сосредоточенностью участницы сотворения мира. Общее состояние созерцательности и погруженности в тишину отвергает сиюминутность, точную временную характеристику. Аульный уклад приобретает возвышенно-наивный характер идиллии, ностальгии по золотому веку.

Кастеев, «монтируя» реальные впечатления вместе с идеальны-ми видами, тяготел к передаче общего ритуального состояния в полотне. Напоминание о привычных природных ритмах, обращение к почвенным слоям, проговаривание заветных истин, связанных с родным очагом и гармоничным существованием человека в жизненном потоке, давало толчок к дальнейшему процессу осознания собственной национальной значимости и самоутверждения.