Памяти Мурата Мухтаровича Ауэзова

Скончался великий жырау современности. Приносим глубокие соболезнования родным, близким, друзьям в связи с кончиной Мурата Мухтаровича Ауэзова. Иманы саламат болсын.

Известно, что в среде казахов была развита устная литературная традиция, и ее проявления можно наблюдать во многих примерах: в творчестве поэтов-импровизаторов, в искусстве айтыса, в знании наизусть генеалогии своего рода, народных легенд, эпоса, сказок и т.д.

Как у наших предков, у выдающегося культуролога, писателя Мурата Мухтаровича Ауэзова было очень развито ораторское искусство, искусство диалога и монолога, особенно – монолога на заданную тему у него на высочайшем уровне. Когда в дружеской атмосфере его задевала какая-то тема разговора, Мурат Ауэзов, как поэт-импровизатор, мог вдохновенно выдать целый готовый устный философский трактат, рассказ, зарисовку, статью.

Даже в обычном разговоре его речь завораживает хорошо поставленной дикцией, приятным бархатным голосом, богатством и образностью речи. В этом плане в Казахстане с ним мало кто может сравниться. Ауэзов – это наш современный жырау.

Порой как бы невзначай сказанные слова поражают своей необычностью и глубиной мысли: «Родина детей там, где их мать», «Язык развивается так же, как и народ – в борьбе, преодолении преград», «Творения народного творчества, духовное наследие прошлого преобразуют народ», «Пока жив эпос – у языка есть будущее» и т.д.

Мне казалось, что в советское время Мурат Ауэзов не смог реализовать свой потенциал. Хотя сам писатель не был согласен с такой оценкой, что говорит о внутренней цельности его натуры, о природном характере борца. Говорят, что один недоброжелатель донес в ЦК Компартии Казахстана, что в Мурате Ауэзове растет «волчонок».

Об этом свидетельствовали его статьи и книга «Времен связующая нить»; не говоря о его неизданной в советское время книге «Эстетика кочевья». В его редких интервью сквозила недосказанность, которую читатели могли воспринимать как последствия некоей цензуры или слежки, установленной властями в более ранние годы. Ни для кого не было секретом, что в советское время за многими известными людьми велся негласный надзор КГБ.

К тому же Мурат Мухтарович родился в репрессированной семье: его мать Фатима Габитова – жена репрессированного поэта Ильяса Джансугурова. Не говоря о преследованиях его отца, Мухтара Омархановича Ауэзова.

Лишь в годы независимости общественности стали известны факты изоляции Мурата Ауэзова в советское время. Оказалось, лишь появившись на общественной арене, Мурат Ауэзов имел запрет на профессиональную деятельность, в частности, не имел права преподавать в вузе, работать с молодежью, был неофициальный запрет на публикацию его статей, книг.

Не печатались даже гуманитарно-научные статьи о древней зарубежной литературе, например, анализ «Эпоса о Гильгамеше» или о средневековой литературе и т.д. По этой причине был отдан «под нож» весь тираж готовой книги «Эстетика кочевья» (совместная монография). Даже на проведение общественных мероприятий Ауэзову часто не давали разрешения, например, на проведение вечера поэзии Махамбета или собрания «Жас тулпар» и т.д.

Несмотря на значительные преграды, Мурат Ауэзов вел большую общественную работу, ее масштаб и влияние на общество трудно переоценить. Во время учебы в Москве Ауэзов сумел организовать общество «Жас тулпар». Казалось бы, что особенного в том, что для аспирантов и студентов из Казахстана в Москве читали лекции, например, о казахской культуре, этнографии, истории?

Хотя в то время само слово «Алаш» и имена алашординцев были под запретом, движение «Жас тұлпар» возникло как культурная перекличка с предшествующей национально-освободительной, педагогической и литературно-художественной традицией лидеров Алаш. Неудивительно, что Мурат Ауэзов, с молоком матери впитавший песни, дыхание алашординцев, донес их идеи эзоповым языком до казахской молодежи.

О тесной и не афишированной связи с алашординцами, о которой можно было лишь догадываться, Мурат Мухтарович рассказал более подробно: «Мою маму в ссылке, в Мерке, поддерживали, спасали песни алашординцев, которые она пела, читала их стихи. Стихи Магжана Жумабаева я помню с детства. Среди детей в нашей многодетной семье, пожалуй, самый лучший казахский язык был у меня. Этому огромное значение придавал отец мой, Мухтар Ауэзов, – он сам отвел меня в казахскую школу. Я понимал, мне было интересно, когда мать пела песни алашординцев, многое оставалось в памяти.

Потом, когда учились в Москве, мы исходили не из-за того, что до нас кто-то выступал в защиту, допустим, казахского языка. Мы видели, что происходило. Теория Хрущева, что через 20 лет нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, и все идет к тому, чтобы создать единый советский народ, в котором многообразие языков и культур неуместно. На деле это приводило – мы хорошо знали об этом – к резкому сокращению числа казахских школ.

И когда мы создали группу «жастулпаровцев», пришли к единодушному мнению, что это – нельзя, это – нехорошо, когда язык родителей попирается. Это были ребята в основном русскоязычные, которые учились в Москве. Потом мы собрались, поехали в Джамбул, потом в Чимкент, в целинный край. Мы были поражены, что на пять областей целинного края была лишь одна единственная газета на казахском языке и та – слово в слово перевод газеты «Целинный край».

А мы ведь были студентами московских вузов с хорошей теоретической базой. А потом время другое было – «хрущевская оттепель». Многие народы стали думать, кто мы, появлялись диссидентские движения, появился целый ряд прекрасных поэтов: Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и др. Т.е. в этой атмосфере пробуждался наш дух – и очень здорово, что он нашел свое направление, свою звезду, цели высокие в защиту национального достоинства. И как бы шло второе рождение не реабилитированных алашординцев.

Вот моя мама присылает сто казахских пословиц (и другие ребята тоже получали подобное от родных), чтобы я знал их, имена алашординцев она называет с большим уважением, того же поэта Магжана Жумабаева, вспоминает стихи, которые ей посвятил Ахмет Байтурсынов. Т.е. людей расстрелянных, но не реабилитированных. И здесь история как бы пошла навстречу нам – если было бы равнодушное отношение истории к нам, то и не было бы всего этого. И когда оно есть и происходит этот потрясающий случай.

Выдающийся по тем временам ученый, онколог-врач Саим Балмуханов – он был выездной тогда, мало кто мог выехать за границу. Он был высокий профессионал, знал английский язык, и ему было позволено выезжать на международные конференции. И вдруг он привозит из поездки в Германию журнал, который издавал Мустафа Чокай в период создания туркестанского легиона. И там, в этом журнале всё: и имена алашординцев, и стихи не только казахов, но и узбеков, кыргызов, из всего среднеазиатского региона. Эта была мощная конкретная подпитка. Из тех времен я хорошо знаю стихи Магжана Жумабаева.

Как там в «Ақсақ Темір сөзі»:

Көк Тәңірісі – Тәңірінің

Тұқымы жоқ, заты жоқ.

Жер Тәңірісі Темірдің

Тұқымы – түрік, заты – от!

Вот такие великолепные стихи! Конечно, по духу они были пантюркистские, но это стихи и Алаш-Орды, это мировоззрение Алаш-Орды. И сигнал пошел. Чтобы провести через границу, он сделал стельку в обуви из этого журнала. Какая отвага, какой риск! Более того, он не стал давать журнал своим ровесникам – это было выжженное поле, там никто не произносил имена алашординцев. И он через сына своего передал журнал нам: тогда эта смычка произошла – наших исканий и с тем, о чем говорили, о чем мечтали, чем жили алашординцы.

Поэтому далее вся работа «Жас тулпара» была пропитана этим духом, настроем. И, конечно, мы подтягивались: мы видели, что это были люди благородные и ренессансные – «Сегіз қырлы, бір сырлы» («восьмигранный, обладающий тайной бытия», «универсальный, придерживающийся одной идеи»). Поэтому мы много занимались в библиотеках, семинары свои проводили. И «Жас тулпар» обрел такую духовную сердцевину, устойчивую основу».

Мурат Ауэзов, проведший в советское время большую часть своей жизни «под колпаком» спецслужб, почувствовавший, как никто, тяжесть давления советской идеологии, совершил мужественный поступок. Ауэзов одним из первых в Казахстане в советское время открыто заявил о трагедии казахского народа: «Казахский народ за полвека пережил три трагедии: кровопролитие 1916 г., вымирание от голода в период коллективизации в 1932–1933 гг. более миллиона казахов, а в период репрессий в 1937–1938 гг. была уничтожена лучшая часть казахской интеллигенции».

Другие слова Мурата Ауэзова пробудили писателей обратиться к запретной теме – к теме голода 30-х годов. В 1974 году в своем выступлении на пленуме Союза писателей он заявил: «Без освещения темы голода нельзя говорить о том, что у нас есть национальная литература».

Конечно, за такие слова последовали преследования, жесткий прессинг советской системы. Как сказал писатель Смагул Елубай: «Мурат Ауэзов первым заговорил и поднял проблему голода 30-х гг. во времена тоталитарного режима, когда за это сажали в тюрьмы, – тем спас лицо и честь казахских литераторов и литературы. В нем жил дух алашординцев, и написанные им в советское время рукописи под бдительным оком КГБ не увидели света…» (перевод с казахского).

Влияние творческого наследия Мурата Ауэзова на национальную культуру неоценимо. Как сказал Кайрат Жанабаев: «Видный общественный деятель, публицист, оратор и взыскательный художник слова Мурат Ауэзов, на мой взгляд, продолжает ту могучую, поистине звездную плеяду блестящих восточных мудрецов, которые были, как известно, учителями и для Абая, и для Мухтара Ауэзова».

Дастан ЕЛЬДЕСОВ (фото автора)