Откровения ближних

I

Салтанат ворвалась в нашу размеренную и скучную жизнь совершенно неожиданно и сразу наполнила ее смыслом, каким-то брызжущим, как шампанское, счастьем. Этот маленький беспомощный и теплый комочек оказался таким сильным, что сразу завоевал наши сердца и души. Я наконец почувствовала, что значит быть матерью, которая до безумия любит своего ребенка и готова претерпеть самые адские муки, лишь бы он был счастлив. Самат, по-моему, испытывал то же самое. Он был самым счастливым и самым лучшим папашей на свете. Дочь была его маленьким божеством, а он – ее собственностью, с которой маленькая эгоистка делала все, что хотела.

С самого начала я решила, что Салтанат никогда не узнает, что она нам не родная, что мы удочерили ее, когда ей было всего один месяц. Ну какая же она не родная?! С самого маленького возраста мы вынянчили ее, вставали по ночам, когда она плакала, дежурили у ее кроватки, когда она болела, утешали ее, когда она жаловалась нам на свои маленькие горести. Я вспоминаю, что у одних моих родственников была аналогичная ситуация, и мать на смертном одре призналась дочери в том, что кровь у них не одна. Нет, думала я, я так не поступлю и, даже умирая, я ни в чем не признаюсь. Зачем смущать покой моей доченьки? Зачем бередить ее душу? Пусть думает и верит, что мы ее настоящие родители, тем более, что это правда. Ведь я готова перевернуть весь мир за ее обращение, такое ласковое и нежное: «Мама…».

Ее биологическая мать отказалась от нее сразу же после рождения, в роддоме. Кто знает, по каким причинам… Ведь девочка была абсолютна здорова и была такая миленькая! Ее направили в Дом малютки, где мы ее с Саматом и увидели. С первого же взгляда на нее выбор был тут же сделан.

Надо сказать, что мы были женаты уже более десяти лет и никак не могли заиметь детей. В первые годы супружества это было маниакальной идеей, которая преследовала нас круглые сутки. Чего мы только ни делали, куда только ни обращались! Но никакая – традиционная и нетрадиционная – медицина не могла нам помочь. Виновата была я, но Самат ни разу ни одним словом не упрекнул меня в этом. Вместе мы искали выход. И вот через 10 лет, почти отчаявшись, мы пришли к мнению о том, что нам осталось только одно – усыновить ребенка. Другого выхода не было. Все побочные мысли о том, что это будет чужой ребенок, чужая кровь и неизвестная генетика остались в прошлом. Да, поначалу были такие страхи, но по прошествии времени, когда мы пересекли сорокалетний рубеж, они тоже исчезли. И мы осознанно и с твердым намерением пришли в столичный Дом малютки, чтобы выбрать свою судьбу. Правда, мы не знали, что выбор будет таким молниеносным. Я рассчитывала посмотреть нескольких детей, а потом мы будем думать, выбирать…

Салтанат была единственным ребенком, которого мы там увидели. Других детей мы и не просили показывать. Увидев нашу крохотулечку, мы сразу поняли, что вот оно – наше счастье, наша судьба и любовь на всю жизнь. Так мы забрали Салтанат из казенного дома и стали родителями. Наше счастье было обоюдным: она любила нас, а мы безумно любили ее. Я неустанно повторяла, видя ее ласковую улыбку и слыша беззаботный смех: «Наша доча счастлива, а уж как мы счастливы…».

Однажды, когда Салтанат было лет пять, мы гуляли с ней в парке. Случайно я познакомилась с одной молодой и изящно одетой женщиной. Она была одна и с какой-то затаенной болью глядела на играющих ребятишек. Привлекла она мое внимание тем, что была очень красива и очень печальна. Салтанат играла на детской площадке, она была очень коммуникабельным ребенком, заводилой, сразу же знакомилась и с упоением носилась с незнакомыми детьми, бегала, прыгала, орала от восторга. А моя новая знакомая, почему-то не отрывая глаз, смотрела на мою девочку. Незаметно мы разговорились. Ее звали Алмой.

– Скажите, сколько лет вашей дочери? – спросила она.

– Пять лет.

– Надо же… А если не секрет, когда она родилась?

– 7 июля.

– 1977 года?

– Да.

Алма побледнела. Какое-то время она молчала, глядя куда-то в сторону. А потом, словно придя в себя, попросила извинения за свое невольное любопытство и объяснила мне в чем дело. Оказывается, Алма тоже родила дочку именно 7 июля 1977 года. Счастливое число, как она мне объяснила, – 07.07.77. Но не стало оно счастливым для самой Алмы.

– Почему? – спросила я. – В чем дело?

– Видите ли, Айгуль, меня вынудили оставить мою девочку в роддоме.

– И вы это сделали? Вы отказались от своего родного ребенка?

– Да… Я была тогда слишком молода и неопытна. Я приехала в город на учебу из аула. Поступила в хореографическое училище. Влюбилась, как это бывает, в девятнадцать лет, в своего сокурсника. Но у него не было ко мне чувств. Просто он использовал меня, мою любовь к нему. У меня и в мыслях не было отказываться от ребенка, я хотела его родить. Но когда моя мама узнала все, она приехала ко мне в больницу. Прямо накануне родов у нас состоялся страшный разговор. Она кричала, что я опозорила нашу семью, что теперь она не сможет смотреть в глаза нашим односельчанам и все в таком роде. Представьте, еще до родов она внушала отвращение к моему будущему ребенку. У меня была постродовая психологическая депрессия, я не ведала, что творила. Под ее давлением я подписала отказное заявление. И не только я, она тоже подписала отказную как бабушка.

Если до этого момента я слушала Алму, вежливо сочувствуя ей в ее горе, то последние ее слова заставили меня насторожиться. Я ведь помню, что в отказном деле Салтанат тоже лежало два заявления – от матери и бабушки ребенка. Страшное подозрение охватило мою душу. Неужели это она, родная мать Салтанат? Одна дата рождения! Да ведь имя матери было Алма! Алма Жакупова!

– Алма, а как ваша фамилия?

– А почему вы спрашиваете?

Я не знала, что и сказать.

– Да так… Если мы с вами будем общаться… Я же должна записать ваш номер телефона…

– Жакупова. Алма Жакупова.

У меня потемнело в глазах. Все точно! Это ее мать! Мать моей доченьки! Моей Салико! Что мне делать? Как оградить Салтанат от посягательств этой женщины? Бежать, немедленно бежать отсюда! Как могло такое случиться?! Разве так бывает? Что за насмешка судьбы? Столкнуть меня лицом к лицу с этой женщиной! Спокойно, успокойся, Айгуль. Кажется, она ничего не подозревает.

С трудом взяв себя в руки, я что-то выдавила из себя про встречу, о которой только что вспомнила, и, схватив Салтанат, ударилась в бегство.

 Помню только удивленные глаза Алмы, которая смотрела нам вслед. Ее взгляд я чувствовала всем своим затылком.

По прошествии нескольких дней я успокоилась. Казалось бы, все встало на свои места и нет повода для беспокойства. Но, как оказалось, я так и не смогла избавиться от этой женщины, страшная тень которой распростерлась над нашей семьей.

Все опять закрутилось, когда Салтанат исполнилось шестнадцать лет. Всегда ласковая Салико стала вдруг такой нервной, грубой и дерганной. Она дерзила мне на каждом шагу, не слушалась, поднимала на смех любые мои слова. Стала меньше бывать дома, как будто боялась оставаться с нами наедине. Я все это списывала на пресловутый переходный возраст и уговаривала себя запастись терпением, но чувствовала, что меня надолго не хватит.

В один день Салтанат объявила, что она будет ходить в танцевальную студию, поскольку решила профессионально заниматься танцами. И с какой-то двусмысленной улыбкой показала рекламный проспект этой студии. Бросив взгляд на него, я без сил опустилась на стул. Реклама приглашала всех желающих прийти в студию Алмы Жакуповой. А Салтанат не отрываясь смотрела на меня, как будто следя за моей реакцией. Обрывочные мысли метались у меня в голове. Опять эта Алма Жакупова! Что за наказание такое! Я, наверное, до скончания своей жизни не избавлюсь от этой женщины! Почему Салико так внимательно смотрит на меня, прямо впиваясь взглядом в мое выражение лица? Неужели она что-то подозревает? Нет-нет, такого не может быть! Это невозможно!  Откуда она может знать?

Неубедительным голосом я попробовала отговорить Салтанат от этой затеи, но она была тверда, словно камень.

С этого момента начались самые страшные дни в моей жизни. Ежеминутно я терзалась мыслью, что в один прекрасный день Салико все узнает и уйдет от нас, выбрав свою родную мать. Я старалась не перечить ей. Когда она была дома, я еще держала себя в руках, но когда Салико уходила в школу или на занятия к этой женщине, у меня начиналась истерика. Как раз в это время я уже вышла на пенсию, так что работа не могла спасти меня от убийственных страданий. Самат тоже весь извелся, он также понимал, чем грозит нам появление этой женщины.

Каждый день Салико с восхищением рассказывала нам о том, какая замечательная Алма Батырхановна, какой она прекрасный педагог, какая красивая и стильная, как пластично двигается и т.д. и т.д. Она уже подготовила нескольких лауреатов престижных международных конкурсов, а теперь возлагает большие надежды на Салтанат, поскольку, оказывается, у нашей дочери прекрасные данные для занятий танцами.

– Я решила стать артисткой балета, – сообщила нам дочь. – После окончания школы буду поступать в хореографическое училище.

Мы с Саматом молча переглянулись.

– Хочу быть во всем похожей на Алму Батырхановну, – продолжала Салтанат, – она мне так нравится.

Отговаривать было бесполезно, и все-таки мы делали слабые попытки, расписывая прелести других профессий. Но Салтанат даже и не слушала.

Так продолжалась полгода. У Анны Ахматовой есть стихотворение «Как соломинкой, пьешь мою душу…». Так вот Салтанат на протяжении всего этого времени тоже соломинкой утонченной пытки постепенно выпила все наши души и силы.

Салико перестала называть нас «мама» и «папа». Или мне показалось? Но я не помню, когда она нас так называла в последний раз. Если и разговаривала с нами, то все как-то безлично, без всякого обращения.

Наступил Новый год. Этот праздник мы всегда отмечали втроем. Это потом, на следующий день, Салтанат встречалась с друзьями, веселилась. А ночь 31 декабря была для нас семейным торжеством, когда мы с любовью поздравляли друг друга, желали счастья, исполнения желаний. С какой радостью мы с Салико готовили праздничный стол, а потом, смотря телевизор, шутили и смеялись. Этот наступающий 1994 год был не только тяжелым и тревожным годом для нашего молодого государства, только-только завоевавшего независимость, но и лично для моей маленькой семьи. Впервые за все это время Салтанат не осталась дома, а ушла, сказав, что будет отмечать с друзьями.

Мы остались с Саматом вдвоем. Настроения не было. Мы сидели молча, уставившись в телевизор, и каждый был погружен в свои мысли. Самат, конечно же, чувствовал то же, что и я, переживая за дочь. Дежурно поздравили друг друга в двенадцать часов и легли спать.

Салико появилась только на следующий день к вечеру. Даже и не поздравила. А когда я попыталась обнять ее, со злостью вырвалась.

– Да что с тобой, Салико? – не выдержала я. – Что происходит? Почему ты так ведешь себя?

– Ничего не происходит, – четко отчеканила моя дочь. – Что вы ко мне пристали?

– Девочка моя, ты так изменилась…

– Оставьте меня в покое. Я не хочу никого видеть. – С этими словами Салтанат повернулась и ушла в свою комнату. Дверь загудела от громкого треска.

Мне не хотелось жить. Представляя, что в один день дочь уйдет, захлопнув навсегда дверь нашего дома, где мы с такой любовью растили ее, мне становилось плохо. Начало болеть сердце, возникли проблемы с давлением. И через три дня после Нового года меня на скорой увезли в реанимацию. Как потом оказалось, у меня случился инсульт. Я ничего не помню. Последнее, что осталось в сознании, это то, что у меня внезапно потемнело в глазах, ноги и руки стали ватными, а сердце, казалось, подскочило прямо к горлу.

Когда я открыла глаза, первое, что я увидела, это были лица моих родных Самата и Салико. Они сидели у кровати, и у них был осунувшийся и тревожный вид. Оказывается, я несколько дней провела без сознания, и все это время моя семья не выходила из больницы. В реанимацию посторонним вход запрещен, но их все-таки пустили буквально на несколько минут. И именно в этот момент я пришла в себя. Не знаю, как бы я себя ощущала, если бы вместо моих родных возле кровати оказался, допустим, медперсонал, но то, что я увидела моих самых дорогих людей на свете, придало мне силы жить.

Увидев, что я открыла глаза, Салтанат бросилась ко мне, нежно обняла и залилась слезами.

– Мама!.. Мамочка!.. – воскликнула она.

– Успокойся, моя девочка, все хорошо. Мне сейчас очень хорошо, ведь ты же со мной.

Салико еще крепче обняла меня, вдохнула в себя мой запах и поцеловала руку.

Тут пришла медсестра и сказала, что мне необходим покой, а потому мои родные должны уйти. Но мне в эту минуту нужен был не покой, а их присутствие. Несмотря на наши просьбы остаться еще немножко, девушка в белом халате была непреклонна.

Самат и Салико вынуждены были уйти. И я еще долго в памяти перебирала нашу встречу. Вспоминая виновато-радостное лицо Салтанат, ее непритворное беспокойство, ее любовь, светящуюся в глазах, я, лежа в реанимации, была счастлива. Радость переполняла меня. В эту минуту каким-то шестым чувством я поняла, что мой кошмар закончился. Я победила. Та любовь, которую мы дарили нашей дочери, вернулась к нам. Салико сделала свой выбор. Она осталась с нами.

II

Мой такой привычный и беззаботный мир рухнул, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Я словно стала совсем другим человеком, до такой степени меня переполняли ощущения и чувства, ранее мне не свойственные: ненависть, злость, раздражительность, казалось, стали моей натурой. Мне хотелось переколотить все в квартире, покинуть, громко хлопнув дверью, навсегда дом, пропитанный ложью и обманом, уйти куда-нибудь, лишь бы никого не видеть, оставить весь этот фальшиво-улыбающийся мне мир.

Оказывается, мои предки, которых я так нежно и искренне любила, не мои родители. Они мне никто. Они удочерили меня. Я им чужая, и они мне чужие.

Узнала я об этом совершенно случайно. После того, как мне исполнилось шестнадцать и пришла пора получить документ, свидетельствующий о том, что я уже взрослый и самостоятельный человек. Я решила сделать сюрприз родителям и удивить их новеньким паспортом. Я сходила в паспортный стол, взяла перечень документов. И вот я полезла за своим свидетельством. Оно лежало как обычно в родительской спальне на полке в шкафу, где обычно хранились документы. Внутри свидетельства лежал какой-то листок, на который я вначале не обратила внимания, поскольку там значились какие-то незнакомые имена и фамилии. Но потом, вчитавшись в него, я остолбенела. Черным по белому было написано, что Ниязов Самат Курбанович и Ниязова Айгуль Калиевна удочерили Жакупову Айнур Аскаровну, которой после удочерения присвоено имя Ниязовой Салтанат Саматовны. Ведь это же я – Ниязова Салтанат Саматовна! Выходит, я – не я, я не Салтанат, а Айнур! Какая-то Жакупова Айнур Аскаровна?! Как такое может быть? Я не могла поверить своим глазам. Земля уходила у меня из-под ног, я стояла, как оглушенная, ничего не понимая.

Дома никого не было, я ведь специально выбрала такой момент, чтобы потихоньку взять документы. Автоматически, как во сне, я переписала точь-в-точь этот небольшой листочек и положила его на место. Свидетельство меня уже не интересовало и паспорт тоже. Все мое внимание было поглощено этой бумажкой, которая в одночасье разрушила мою жизнь.

Итак, моя настоящая мать – Жакупова Алма Батырхановна, отец – Жакупов Аскар Назарович. Что же произошло? Почему она меня бросила? И кто мой отец? Почему меня подобрали чужие люди? Интересно, во сколько лет я к ним попала? Я стала вспоминать свое детство. Может быть, где-то в отдаленных уголках моей памяти всплывет лицо моей мамы? Но сколько я ни силилась, передо мной вставало только одно лицо… Я даже не знала, как ее теперь именовать. Мама?.. Нет, нет! Даже в мыслях я уже не могла ее так называть. Ну какая она мне мама?.. Она мне никто. Я решила звать ее теперь по имени – Айгуль, а еще лучше – Айгуль Калиевна. Так точнее. Ведь ей почти 60 лет, ну если быть точнее – 58. Тут меня осенило. Раньше я как-то не задумывалась о том, что они совсем уже старики. Действительно, ну не могли они меня родить, когда ей было 42, а ему 45 лет. В таком возрасте не рожают. Значит, все правильно, все правда. Я не их дочь.

В этот момент Айгуль и Самат пришли домой. И ведут себя как ни в чем не бывало, улыбаются, шутят, пытаются со мной разговаривать. Я закрылась в своей комнате и не выходила из нее. Айгуль с притворным участием все спрашивала, уж не заболела ли я. Я сквозь зубы еле ей отвечала.

С этого момента у меня появилась цель найти свою мать и остаться с ней, этим самым разрушить весь этот воздушный замок, построенный на вранье и притворстве.

Но как мне найти ее? Хорошо, если мы с ней живем в одном городе, а если нет?.. Я пошла в адресное бюро. Как ни странно, Жакупова Алма Батырхановна значилась в числе жителей нашего города и мне выдали адрес ее прописки. Я нашла этот дом и квартиру. Пока я поднималась на четвертый этаж старенькой пятиэтажки на окраине города, у меня колотилось сердце, я была готова свалиться от нахлынувших чувств и переживаний. В какой-то момент я даже без сил опустилась на заплеванные грязные ступеньки лестницы. Сколько времени я так в прострации просидела, не знаю, но очнулась от звука чьих-то шагов. Наконец я очутилась перед дверью и позвонила. Открыла мне старушка, которая ничего толком не сказала. Никакую Алму Жакупову она не знает. Эта квартира принадлежит им с дочкой, они ее недавно приобрели. Нет, покупали они квартиру не у Алмы Жакуповой, а у других людей. А то, что она здесь прописана, так дочка как раз сейчас и занимается переоформлением документов на себя.  

– А кто бывшие хозяева квартиры? Можно мне будет с ними переговорить?

– Они все продали и уехали заграницу. Иди, девочка, иди отсюда. Ничем помочь не могу.

С этими словами она захлопнула дверь.

Что мне теперь оставалось делать? Как и где найти маму? А может быть, она тоже уехала заграницу? При этой мысли у меня все похолодело внутри, как будто что-то оборвалось. Нет, не может быть, сказала я себе, я не могу не встретиться со своей мамой. Аллах этого не допустит.

Начались занятия в школе. У меня был одиннадцатый класс, самое время выбора будущей профессии. Этот год, как известно, самый ответственный – пора выпускных и вступительных экзаменов. А я не могла заняться учебой, все валилось у меня из рук. И о своей тайне тоже не могла никому рассказать. Даже своей лучшей подруге Жанке. Хотя с ней я делилась самым сокровенным. Мы с Жанкой обе по гороскопу были раки. Я родилась 7 июля, а Жанка – 9-го, поэтому мы хорошо понимали друг друга.

Один раз мы с Жанной после уроков болтались на улице. Домой идти не хотелось. Айгуль вот уже как три года вышла на пенсию и теперь целыми днями торчала дома, и я старалась как можно меньше оставаться с ней один на один. Жанка позвала к себе, ее предки были на работе. Мы подошли к ее подъезду, и я как вкопанная остановилась. Рекламный проспект, приклеенный на дверь подъезда, зазывал всех желающих в танцевальную студию Алмы Жакуповой. У меня от неожиданности потемнело в глазах, в следующее мгновение я сорвала еще свежий, видать только недавно приклеенный листок и уперлась в него взглядом. Я не верила своим глазам! Ведь именно ее я так хотела найти, и вот судьба сама мне подбрасывает шанс встретиться со своей мамой! Жанка с недоумением посмотрела на меня.

– Ты что? – сказала она. – Хочешь заниматься танцами?

– Да, – ответила я. – Это моя самая большая мечта, и я решила ее осуществить.

– Дело твое, – пожала плечами Жанка, – но учти, одиннадцатый класс…

– Да, да, конечно…

В этот момент мне было глубоко наплевать на все уроки, домашние задания, учителей и предстоящие экзамены.

Как самую большую драгоценность, я унесла с собой это объявление. Казалось бы, вот то, что я так сильно искала, этот адрес. Студия, кстати, находилась недалеко от Жанкиного дома. Но несколько дней я была просто не в состоянии пойти по указанному адресу. Только на третий день я собралась с духом и решила встретиться лицом к лицу с самым родным мне человеком.

Я пришла в студию после обеда, у меня как раз закончились уроки в школе. В зале занималась группа немолодых теток под руководством стройной высокой женщины. Я спросила у сидевшей на скамейке тетки, где мне найти Алму Батырхановну. Та кивнула мне на тренера. Вот, значит, какая Жакупова Алма Батырхановна, моя мама! Я влюбилась в нее с первого взгляда. Еще бы! Она была такая молодая (в отличие от тех людей, которых я называла родителями), такая тоненькая и красивая! Да, именно такой должна быть моя, МОЯ МАМА! Я сидела на скамейке, и у меня слезы текли по щекам. Рядом сидевшая тетка с удивлением и беспокойством посмотрела на меня. Я быстро вытерла слезы и постаралась улыбнуться.

– Все в порядке, – сказала я. – Просто голова разболелась.

По ее взгляду я поняла, что она мне особо не поверила. Но мне было в общем все равно. Чувства настолько переполняли меня, что в этот день я не смогла подойти к маме. Когда закончились занятия, я незаметно улизнула.

Дома я все хорошенько обдумала. Конечно, я не могу прийти к ней и так прямо сказать: «Мама, я твоя дочь». Я должна была сначала поближе с ней познакомиться, войти в доверие, а потом, улучив нужный момент, во всем признаться. А до этого я должна успокоиться и сдерживать свои эмоции. Поэтому в студию я пошла только в следующий понедельник.

– Я хочу заниматься танцами, – сказала я немного дрожащим голосом, глядя на ее доброжелательное улыбающееся лицо.

– Да, конечно. У нас студия современных танцев. Как тебя зовут?

– Салтанат.

– Хорошо, Салтанат, я запишу тебя в группу, занимающуюся по вторникам и пятницам после обеда в 5 часов. Тебе удобно? Тогда приходи завтра на занятия, там и выясним твои танцевальные данные. Да, кстати, у нас занятия платные. В месяц это будет стоить… – она назвала довольно приличную сумму.

Мне казалось, я все учла, а об этом не подумала. Да, конечно, ведь занятия не могут быть бесплатными, и, значит, каждый месяц я должна буду находить энную сумму для этого удовольствия. Где я ее возьму? Просить у Айгуль? Нет, ни за что!

Мама испытующе смотрела на меня.

– Да, я поняла. Конечно, я заплачу…

– Ну и хорошо. Тогда завтра оплатишь, хорошо?

– Хорошо, – сказала я деревянными губами.

Итак, мне предстояло к завтрашнему дню найти деньги. Где их взять? Попросить? Ну кто мне даст! Украсть? У кого? Весь вечер я ломала голову. Если я не найду деньги, значит, мне придется отказаться от танцев. Но сама мысль об этом была мне невыносима. Это все равно что отказаться от жизни. Я решилась попросить у Самата.

– Папа, – с трудом произнесла я, – мне нужны деньги для занятий танцами.

– Ты решила заняться танцами?  Ну, конечно, Салико! – улыбнулся он. – Сколько тебе нужно?

Я назвала.

– Без проблем.

– Только маме не говори, что ты дал мне деньги. Я хочу ей устроить сюрприз.

– Ладно.

– Обещаешь? Точно не скажешь?

– Хорошо, хорошо. Не волнуйся. Не скажу.

Привычные и обыденные слова обращения к родителям вдруг оказались такими сложно выговариваемыми, что я выталкивала их, физически ощущая их тяжесть.

Так я начала заниматься танцами. Мама сказала, что у меня большие данные, и мне надо серьезно и планомерно посвятить себя этому виду искусства, поскольку я могу добиться больших результатов. Я была этому рада, ведь так я могла бы больше времени проводить с ней. Каждый месяц я просила Самата заплатить за мои занятия, и он беспрекословно вытаскивал наличные. Один раз вызвался сам занести в студию.

 – Нет, нет, – испугалась я при мысли, что он увидит мою маму, – я сама.

Но однажды он все-таки встретил меня после занятий. Для этого ему пришлось, как я понимаю, отпроситься с работы. Я была вынуждена познакомить его с мамой.

– Салтанат вас так любит, – сказал он, – дома только о вас и говорит.

– Да, мне она тоже нравится, – кивнула мама, – у нее большие способности к танцам. Пусть она не пропускает занятия. А я и не знала, что у нее такой интересный папа, – кокетливо продолжила она, резко сменив тему.

Я с удивлением уставилась на Самата. Ну какой же он интересный? Ему же уже за шестьдесят! Ей нравится такой старик?! Ведь он уже на пенсии! Ну… правда, он еще ничего… Или она говорит так, чтобы доставить мне удовольствие?

***

Я прилежно посещала все занятия и очень старалась понравиться маме. Усердно разучивала упражнения, тут же исполняла все ее просьбы, пыталась вызвать на разговор.

Но она принимала мои знаки внимания с видом красивой женщины, знающей себе цену.

– Спасибо, Салтик, – небрежно кидала она и, кажется, забывала обо мне до следующего раза.

Каждый вечер сразу же после занятий за ней приезжала машина, и она тут же торопилась уйти.

– Увидимся, – махала она рукой и тут же исчезала, так что я ничего не успевала ей сказать. От нее оставалось только благоухание ее духов, которые она умудрялась незаметно побрызгать на себя перед уходом.

Где-то через месяц после начала моих занятий в своей группе я увидела Жанкину маму Сауле-тате. Она тоже решила заняться танцами? Сауле-тате была немолодой грузной женщиной, и вполне естественно было ее желание придать форму своей фигуре.

– Ты знаешь, что твоя мама ходит на танцы? Мы с ней в одной группе, – сообщила я Жанке.

– Нет, – удивилась она. – Маман мне ничего не говорила.

– Наверное, надоело сидеть дома. – Жанкина мама была домохозяйкой. Сколько я помню, все время возится с детьми. Их у нее, включая Жанку, трое. Жанка самая старшая, после нее сестренка и маленький братик. Кажется, она никогда не работала. Зато отец у нее такой крутой! В деньгах недостатка нет.

Я стала замечать, что Сауле-тате не столько занимается, сколько внимательно наблюдает за мамой. С чего бы это?

– Сауле-тате, вам нравятся занятия? – попыталась я завязать разговор.

– Да, да, Салтанат, конечно, – чересчур поспешно сказала она.

– А как вам Алма Батырхановна?

Молния ненависти сверкнула в ее взгляде, когда она посмотрела на меня. Этот взгляд так контрастировал с ее равнодушным голосом:

– Ну… она хороший преподаватель.

Больше на эту тему она не заговаривала. Наши разговоры сводились к тому, что я ей рассказывала о школе, поскольку она интересовалась Жанкиной учебой.

Но вскоре мне самой стало ясно поведение Сауле-тате. В один из вечеров за мамой, как всегда, приехала машина. И я наконец разглядела человека, сидевшего за рулем. Это был Жанкин отец. Так вот в чем причина появления Сауле-тате на занятиях! Она следила за своим мужем! Я не знала, что и думать. С одной стороны, нехорошо разбивать чужие семьи, а с другой, – ведь это МОЯ МАМА! Разве я имею права осуждать ее! Мне было больно и неудобно перед Жанкой. Естественно, я ей ничего не сказала.

Прошло уже три месяца, а я ни на шаг не продвинулась в своих попытках объясниться с ней. Что делать? Я пробовала приходить до занятий, в другие дни. Но мне так и не удавалось застать ее одну. Мама всегда была в окружении «учеников», хотя некоторые из них были намного старше ее самой. А после занятий ее неизменно забирала машина. У нее их было три. Что связывало маму с владельцами этих дорогих и представительных машин, я подсознательно догадывалась, но не хотела об этом думать.

Как я мечтала, чтобы поскорей наступил Новый год! Почему-то я возлагала огромные надежды на этот праздник, наверное, это детская вера в чудеса, когда все, что ты желаешь, непременно сбудется. Я себе загадала: непременно в канун Нового года я все ей скажу, я признаюсь, что я ее родная дочь. Что будет дальше, я плохо себе представляла, но в мечтах неизменно видела, как мы с мамой вдвоем стоим обнявшись. «И так будет всегда, всю жизнь», – говорила я себе.

Эта осень была крайне нервозной еще и потому, что в ноябре произошел переход денег с советского рубля на нашу национальную валюту тенге. Перед обменом по всей стране был ажиотаж, цены вздулись пустым мыльным пузырем, бутылку водки продавали чуть ли не за сто тысяч рублей. Люди пытались любыми способами освободиться от российских денег, поэтому покупалось все. Товары сметались несмотря на их дикие цены. После обмена каждый человек получил 200 тенге, поскольку обмену подлежало только сто тысяч рублей из расчета 500 рублей – 1 тенге.  

При новой валюте цены кусались. Стало сложно оплачивать и занятия. Тем не менее Самат ежемесячно давал мне необходимые деньги, несмотря на то, что мои танцы стали удовольствием не из дешевых.

Наконец наступил Новый год. В этом году 31 декабря выпало как раз на пятницу. Но во вторник во время тренировки мама сказала, что в пятницу занятий не будет, новый год все-таки. Я подумала, что это к лучшему, подойду в четверг, когда не будет группы. Тут я заметила, что незадолго до окончания к маме подошла Сауле-тате, отвела ее в сторону, чтобы никто не слышал, и стала о чем-то ей говорить. Мама изменилась в лице. Было видно, что разговор для обеих неприятный. Я понимала, что хотела Сауле-тате. Наверняка она требовала, чтобы мама не встречалась с ее мужем, Маратом-ага. Видать, разговор накалился до предела, потому что мама в какой-то момент резко повернулась и ушла, оставив Сауле-тате с открытым ртом. Мне стало жалко Жанкину маму, я подошла к ней, чтобы немного отвлечь ее. Сауле-тате стояла вся красная, шумно вдыхая воздух и что-то бормоча про себя.

– Сауле-тате, как вы себя чувствуете? Вас проводить до дома?

Меня она абсолютно не слышала. Потом, также не видя, прошла в раздевалку.

В четверг я подошла после шести вечера, когда группа уже заканчивала заниматься. Увидев меня, мама нахмурилась.

– Салтанат, что случилось? Почему ты здесь?

– Я хотела поздравить вас с Новым годом… Подарить вам небольшой подарок… – Я протянула ей коробочку французских духов. – С Французского Дома… – Эти безумно дорогие духи опять-таки по моей просьбе беспрекословно купил Самат.

Лицо мамы разгладилось.

– Спасибо, Салтик. Ты такая внимательная.

– Я хотела бы поговорить с вами…

– О чем?

– Видите ли… Я знаю, что шестнадцать лет назад вы родили дочь…

При этих словах мамино лицо исказилось, стало злым и раздраженным.

– Салтанат, никакой дочери у меня нет. Никого я не рожала. – Отчеканила она.

Я растерялась. К такому повороту разговора я была не готова.

– Но как же… Ведь вы родили девочку…

– Я тебе еще раз повторяю: у меня никогда не было никакой дочери. Тебе понятно? Я вообще не понимаю, что ты ходишь здесь и разводишь сплетни! Постыдилась бы! Ты еще ребенок, а уже самая настоящая сплетница! – Последние фразы она почти прокричала. – Знаешь, Салтанат, я к тебе хорошо относилась. Можно сказать, даже любила. Готовила тебя к соревнованиям. Но теперь, после твоих шпионских вынюхиваний, я думаю, тебе не стоит ходить на мои занятия. Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу! – С этими словами она выбежала из зала, бросив мне в лицо злосчастные духи.

Мне не хотелось жить, слезы текли по моему лицу. Незнакомые лица смотрели на меня с любопытством. Кажется, они слышали наш разговор. Все кончено. Моя мечта рассыпалась звонкими осколками. Рыдания душили меня. Я опустилась прямо на пол. Какие-то руки подхватили меня и усадили на скамейку. Я никак не могла успокоиться. За что она так со мной? Я ведь ничего не сделала… Я просто хотела сказать, что я ее дочь и что я люблю ее и хочу быть рядом с ней всю свою жизнь.

Подняв голову, я опять увидела ту же самую тетку, которую я встретила в самое первое свое посещение. Она работала здесь уборщицей. Приходила каждый день к вечеру.  Ирония судьбы: она была свидетельницей моих слез радости, а теперь она вновь стала свидетельницей моих слез, но теперь слез отчаяния и обиды. Придя в себя через какое-то время, я обнаружила себя все так же сидящей на скамейке и бессознательно сжимавшей в руке эту злополучную коробочку духов. На прощание я сунула уборщице духи, стандартно пробормотав что-то про новый год и новое счастье. Тетка удивленно смотрела на меня и пыталась вернуть подарок. Но мне он был отвратителен. Я так хотела от него избавиться!

Я была раздавлена. Не представляла, как мне жить дальше. Что делать? Цель исчезла. Все вокруг опостылело. А впереди был Новый год, и одна мысль о веселье просто сводила меня с ума. Мне хотелось выть, как одинокому затравленному волку-одиночке. Поэтому я впервые в жизни в эту ночь не осталась дома, а ушла к Жанке, благо ее родичи встречали Новый год с друзьями в ресторане. Звали и Жанку, но ей было не интересно отмечать праздник в кругу немолодых людей, и она отказалась, пригласив меня.

Я никому не могла рассказать о своей боли и потому всю ночь до утра просидела перед телевизором с угрюмым лицом так, что Жанка под конец уже стала на меня обижаться. Потом мы завалились спать, и очухалась я только к вечеру. Надо было идти домой. Но мне никого не хотелось видеть.

А третьего января, когда я опять торчала у Жанки дома, вдруг позвонил отец. Жанна передала мне трубку телефона.

– Салико, возвращайся скорей домой. Маме стало плохо. Инсульт. Хорошо, что я был дома, быстро вызвал скорую, – глухим расстроенным голосом произнес он.

Вначале я даже не смогла все это осмыслить. А когда поняла, меня охватило такое чувство страха, что я не помню, как прибежала домой. Всю дорогу у меня в голове стучала одна мысль: «Лишь бы она была жива!». Боже мой, что я наделала! Ведь это все из-за меня… Я довела ее до инсульта, я, своим издевательским отношением, своим хамским поведением. Теперь, как будто со стороны, я прокрутила последние события, и мне стало невыносимо стыдно за те страдания, которые из-за меня перенесли мама и папа. Какой я была эгоисткой! Думала только о себе! Мои чувства, мои переживания… А что чувствовали они, мои бедные родители…

Мы с папой сразу же поехали в больницу. Три дня мама не приходила в себя. Реанимационные врачи боролись за ее жизнь. Все это время мы провели в больнице, выходили только для того, чтобы наскоро перекусить в кафе поблизости. И в эти так бесконечно долго длящиеся часы я поклялась больше никогда в жизни не причинять боли своим родителям. У казахов есть пословица: «Қолда барда алтынның қадірі жоқ». То есть: что имеешь – не ценишь. Только теперь, когда появилось опасность потерять маму, я поняла, насколько она мне дорога и как на самом деле я люблю ее. Все личные переживания ушли на второй план. Образ Алмы и обида на нее стали потихоньку исчезать перед бледным ликом Смерти. Все эти дни я молилась всевышнему о благополучии моей мамы. И Аллах услышал мои молитвы. Мама пришла в себя в тот момент, когда нас запустили в реанимацию и мы сидели у ее кровати. Ее ласковые слова, глаза, наполненные светом беззаветной любви, вернули мне смысл жизни. И именно тогда я определилась со своей будущей профессией. Я решила стать врачом для того, чтобы спасать жизни людей, отвоевывать их у костлявой безжалостной старухи. С танцами было покончено. Навсегда.

III

– Самат, – обратилась ко мне Айгуль, – ты знаешь, что они встретились?

– Кто? – спросил я.

– Салико и ее мать.

– Да ты что! – поразился я. – Да как такое возможно?

– Ты помнишь, Салико изъявила желание ходить на танцы?

– Да, конечно. – Салико еще вытянула у меня деньги на оплату занятий и просила не говорить об этом Айгуль.

– Так вот. Руководитель танцевальной студии – Алма Жакупова, родная мать Салико.

– Да-а… – я и не знал, что сказать. – Айгуль, а ведь ты, кажется, с ней знакома?

– Да, мы познакомились, когда Салико было пять лет. Помнишь, я тебе рассказывала, в парке?..

– Да, ты тогда еще сильно переживала по этому поводу.

– Но тогда моя девочка была маленькой и ничего не понимала. А теперь, что нам делать теперь? Как мне сейчас оторвать Салико от этой женщины? Она буквально бредит Алмой Батырхановной. Ну, правда, она действительно красивая женщина… По крайней мере, была такой в то время.

– Хочешь, я буду встречать Салико после занятий?

– Но тебе для этого придется каждый раз отпрашиваться с работы. А я не могу. Нет, нет, она может меня узнать и вспомнить, что Салико родилась в тот же день, что и ее дочь. А потом… Я даже боюсь представить, что может быть потом.

– Ну, не расстраивайся раньше времени. Пока все в порядке. Салико ни о чем не догадывается. Да и Алма ничего не знает. Никто, кроме нас, не может им ничего рассказать. А уж мы-то точно никому ничего не скажем.

– Я все понимаю, Самат, но у меня сердце не на месте…

Я успокаивал Айгуль, а сам думал, что мне, конечно, нужно будет сходить в эту студию, увидеть Алму Жакупову, оценить обстановку. И вот в один день, выйдя пораньше с работы, я решил встретить Салико с занятий и прийти вместе с ней домой.

Я пришел как раз к концу тренировки. Салико познакомила меня с Алмой. Увидев ее, я на мгновение потерял дар речи. Алма Батырхановна была действительно красива. В ней было неуловимое обаяние, притягивающее людей, а мужчин, я думаю, в особенности. В облике не было хоть маломальского изъяна: правильные черты лица, теплые карие глаза, смотревшие спокойно и дружелюбно, чувственный пухлый рот. Каштановые пышные волосы небрежно сколоты заколкой. Черное трико подчеркивало ее точеную фигурку и длинные стройные ноги. Я был потрясен. Да, из-за такой женщины можно потерять голову.

Алма мне что-то говорила о способностях Салтанат к танцам, о том, что ей надо серьезно заниматься. Так вот в кого наша девочка! Она не просто красива, но еще и талантлива, как ее мать! Я слушал вполуха, а сам не мог насмотреться на Алму. Я сразу понял Салико, ее восхищение талантливым педагогом. Конечно, ничего страшного в этом нет. Надо успокоить Айгуль. У Салико просто подростковая влюбленность, которая со временем пройдет. 

С этого дня я потерял покой. Алма стала моим наваждением. Ее лицо преследовало меня повсюду. Я не мог уже вести тот размеренный и привычный образ жизни, который был у меня до этого. Целыми днями я грезил о ней. Мне хотелось быть с ней, видеть ее ежеминутно. Но я прекрасно понимал всю нелепость своего положения. Я ведь намного старше ее, уже пенсионного возраста. Я ничего не могу ей предложить, кроме своей самой искренней и преданной любви. Долгое время я не смел подойти к ней. Но страсть, которая жила во мне и разгоралась в яркое пламя, требовала своего выхода наружу. И один раз я все-таки набрался смелости и во время обеденного перерыва пришел в студию. Я пригласил Алму на обед в ресторан. Немного удивленная и заинтригованная Алма сразу же согласилась.

– Я понимаю, Самат Курбанович, ваше беспокойство за дочь, – начала Алма. – У нее выпускной класс, впереди экзамены. А она вместо того, чтобы прилежно учиться, бегает на танцы. Но у нее великолепные танцевальные данные и огромное будущее в этой сфере. Салтанат мне очень нравится. Среди всех моих учеников, а я подготовила уже нескольких лауреатов международных конкурсов, Салтанат самая талантливая. Мы понимаем друг друга с полуслова. Она воплощает в танце все мои замыслы.

– Да, она очень похожа на свою мать, – сказал я, – такая же красивая и талантливая.

– Правда? Значит, все дело в генетике. Я так и думала. Я редко встречаю такую природную пластику и грацию. 

Я смотрел на Алму, похожую на богиню, и упивался ее совершенной красотой. В этот момент я забыл про все на свете. Чтобы привязать ее к себе, я был готов сознаться, что Салико ее дочь. «Мы ведь вполне можем быть счастливы втроем», – думал я и совершенно не вспоминал про Айгуль, про свои обязательства перед ней. Да, это было самое настоящее колдовство, наваждение, которое затмило для меня весь мир, кроме нее. По-другому я не могу это назвать.

– Что вы решили, Самат Курбанович?

– Я… я думаю, что Салтанат надо продолжать занятия танцами.

– Ну, вот и хорошо.  

– Алма Батырхановна, можно я буду приглашать вас иногда на обед?

Алма слегка улыбнулась.

– Ну что вы, это лишнее.

– Тогда дайте ваш телефон. Я буду звонить вам.

– Я очень редко бываю дома: целыми днями на работе, а вечерами тоже занята. Так что вы меня не застанете.

– Я бы очень хотел встретиться с вами еще раз.

– Самат Курбанович, поймите меня правильно… Я не хочу, чтобы между нами возникли какие-либо отношения… Вы женатый человек…

«Ты мое наваждение, – кричал во мне внутренний голос, – я люблю тебя!»

– Алма Батырхановна, я ведь волнуюсь за Салтанат. Хотел бы узнавать о ее успехах.

– Ну, тогда, конечно… Простите, я неправильно вас поняла…

Я стал довольно таки часто приходить к Алме во время обеда. Старался не надоедать ей и говорить только о Салико. Вскоре мы стали друзьями. Я заметил, что Алма в моем присутствии вела себя просто и свободно без всякого женского кокетства. Я же каждый раз сдерживал себя, чтобы не схватить ее в свои объятья и не поцеловать ее.

Наша с Салико любовь к Алме стала нашей общей с дочерью тайной. Я ей давал деньги, чтобы она продолжала свои занятия, а она ничего не говорила про это Айгуль. На новый год дочь решила сделать Алме подарок и попросила меня купить ей духи в недавно открывшемся Французском доме. Я помню, как в советское время все женщины с ума сходили от настоящих французских духов, которые теперь вполне свободно можно было купить в новомодном магазине. Правда, стоили они недешево.

Я тоже хотел поздравить Алму с новым годом. Салико говорила, что в пятницу 31 декабря занятия не состоятся. «Вот и хорошо, – думал я. – Как раз никого не будет». Я уже не мог изображать из себя ее друга и решил с ней объясниться. «Да, конечно, у меня много минусов. Я немолод, да и не особо богат. Но у меня есть то, чем дорожит любая женщина. Ее дочь», – рассуждал я сам с собой. Что будет с Айгуль и как она переживет двойное предательство, я не думал. Для меня весь мир воплотился в очаровательной гибкой волшебнице по имени Алма.

Я не знал, что ей подарить, так как не особо силен в выборе подарка для женщины, но я доверился вкусу дочери. 31 декабря все в том же Французском доме приобрел духи, по дороге купил огромный букет красных роз и, как обычно в обед, зашел в студию.

Алма была одна, но встретила она меня на этот раз не очень дружелюбно. Когда я попытался высказать ей свои чувства, она бесцеремонно прервала меня, заявив:

– Самат, Салтанат больше не будет ходить на мои занятия.

– Почему, Алма? Что случилось?

– Она оскорбила меня.

– Не может быть! Она бредит тобой.

«Как и я», – хотелось мне продолжить.

– Лучше будет, если мы не будем видеться, – сказала Алма, так и не уточнив, с кем: с Салико или со мной?

– Как ты можешь отталкивать Салтанат, ведь она – твоя… – роковое слово чуть не слетело у меня с губ, но я вовремя остановился. А Алма продолжала, даже не слыша меня:

– Самат, раз уж с Салтанат мы расстаемся, то тебе тоже не стоит больше приходить сюда.

– Алма, я люблю тебя, – сказал я без всяких предисловий и лишних слов. Наконец-то я произнес эти слова, которые столько месяцев неустанно повторял, обращаясь мысленно к любимой.

Алма удивленно и с недоверием посмотрела на меня. В ее взгляде ясно читалось: уж не вру ли я ради блага любимой дочери?

– Самат, что ты говоришь, у тебя есть семья, взрослая дочь!

– Она может быть нашей общей дочерью! Салтанат так тебя любит, как и я!

– В конце концов, мне не нужна твоя любовь, можешь ты это понять или нет!

– Алма, я, конечно, старше тебя, уже не молод, но я на самом деле люблю тебя! Я влюбился в тебя, как мальчишка, с первого взгляда! Никто не будет любить тебя сильнее, чем я!

– Самат, если ты меня любишь, как ты говоришь, то, прошу тебя, уйди из моей жизни. Мне не нужна ни твоя любовь, ни любовь Салтанат. Я хочу забыть вас обоих.

– Алма, ты не представляешь, от чего ты отказываешься, – только и смог я сказать.

– Самат, – окликнула меня Алма, когда я уходил. Слабая надежда шевельнулась во мне. Я повернулся: – Спасибо за чудесные розы, – продолжила она, – и… за духи. Я оставлю их, как память о тебе.

Все было ясно. Она прогнала меня. Но почему она обиделась на Салтанат? Что случилось? Алма не захотела об этом говорить, а от Салико и подавно не дождешься ответа. Последнее время она стала просто невыносимой. 

Этот новый год был самым мучительным. Салико не было с нами, она ушла к друзьям. Мы сидели вдвоем с Айгуль и молчали весь вечер. Я чувствовал себя отвратительно. Любимая женщина мне отказала. Я не представлял, как жить дальше. Страсть, которую я с таким трудом загонял вовнутрь, выливалась из меня, словно вулканическая лава. Отказ еще бил и по мужскому самолюбию. В этот момент я не думал, что было бы, если бы Алма согласилась. Ведь это значило бы убить Айгуль! Она бы не пережила, если бы муж и дочь одновременно сделали выбор в пользу соперницы. У нее и так нервы были расшатаны. Она плакала по малейшему поводу. Все это привело к тому, что через три дня после нового года у Айгуль случился инсульт, и ее на скорой увезли в реанимацию. Мы с Салико сразу же поехали в больницу и безвылазно сидели там все три дня, пока Айгуль была без сознания. Я попытался осторожно спросить у Салико, что у нее произошло с Алмой, но она не захотела ответить. Но, правда, подтвердила, что на танцы она уже ходить не будет.

– Ты знаешь, папа, действительно, одиннадцатый класс, надо усиленно заниматься, а не бегать по танцулькам, – сказала Салико. И это пренебрежительно произнесенное «танцульки» сказало мне больше, чем вся ее фраза.

Болезнь Айгуль я воспринял как предупреждение свыше. Нельзя играть судьбами близких людей, за которых ты в ответе. Алма – это сказка, песня, мечта. А реальность – вот она: Айгуль и Салтанат. И надо сделать все, чтобы они были счастливы.

Айгуль наконец-то выписали, но еще долго мы соблюдали режим и ухаживали за ней. Салтанат неожиданно для всех выбрала профессию врача и поступила в мединститут. Я думаю, то, что Айгуль находилась между жизнью и смертью, сыграло в выборе Салтанат не последнюю роль. Она решила профессионально заняться здоровьем своей мамы.

Салико больше не виделась с Алмой, и Айгуль была счастлива. Все нормализовалось. Салтанат вновь стала нежной и любящей дочерью. После окончания института она благополучно вышла замуж и родила двоих прелестных детишек, которых подкинула к нам на воспитание. А сама занималась карьерой. Мы хоть и были в возрасте, но старались, как могли, помочь нашей дочке. Ведь она только радовала нас своими успехами. Мы очень гордились тем, что у нас такая целеустремленная и умная девочка. В 35 лет ее назначили министром здравоохранения. Какая радость охватила наши сердца! Мы были на седьмом небе от счастья. Нас, как родителей Салико, даже показали по телевизору в передаче, которая знакомила с семьей высокопоставленных чиновников. Салтанат не стала представлять своего мужа и детей, а привела съемочную группу к нам домой. И у нее брали интервью в нашей скромной квартирке. Салико, с любовью глядя на нас, говорила о том, что всем, что она имеет в жизни, она обязана нам, что мы ее всегда поддерживали и были опорой. Это было высшим счастьем для нас, как для родителей.

Салико делала все, чтобы поддержать наше здоровье. Все эти годы она методично следила за нашим состоянием. И только благодаря ее неустанным заботам Айгуль после инсульта смогла еще так долго прожить. Где-то через полгода после назначения Салико министром, Айгуль скончалась. Она умерла тихо, спокойствие и благодарность светились в ее глазах. Она так и сказала Салико перед смертью: «Я счастлива, моя девочка, ты оправдала все мои надежды. Я горжусь твоими успехами. Ты была самой лучшей дочерью. Ты – моя жизнь!». Салико была вне себя от горя, но и не забывала про меня. Она забрала меня к себе, чтобы я не чувствовал себя одиноким, и окружила чуткостью и вниманием. Внуки любили меня, супруг Салико относился ко мне, как к родному отцу, сиделка исполняла любое мое желание. Но без Айгуль жизнь моя была неполноценной. Я сильно скучал по ней. Ушли радость и смысл жизни. Я понял, что недолго протяну без нее. Но не предстоящая встреча с Айгуль занимала все мои мысли. Я много размышлял и пришел к выводу, что Салико должна знать правду о своем рождении, хотя Айгуль, уходя, так ничего и не сказала дочери. Я понял, что это должен был сделать я. Салико имела право узнать, что Алма является ее родной матерью. И не только Салико. Алма тоже должна узнать об этом. Я написал письмо Алме, в котором изложил все. По мере того, как я писал, я вспомнил все пережитое, и мои чувства к Алме вновь вспыхнули. Я не мог разобраться в своих ощущениях. Я ведь не могу жить без Айгуль и в то же время люблю Алму. Как такое может быть? Разве можно любить двух женщин одновременно? Айгуль была мне самым близким и родным человеком, а Алма сияла, как звезда, как недостижимый идеал, которому только поклоняешься. Но обе они были мне одинаково дороги и близки.

Я не знал адреса Алмы. Его можно было найти только через адресное бюро. И в один из дней, когда я со старшим внуком Асетом гулял на улице, мы с ним прошлись до этого учреждения, где мне выдали ее адрес. Потом Асет по моей просьбе опустил письмо в почтовый ящик.

Когда я сказал Салико правду, она отреагировала как-то очень спокойно. А я-то боялся, что она будет нервничать или даже плакать. По крайней мере начнет удивляться или расспрашивать подробности. Ничего подобного не было. У меня было такое ощущение, что она все знает. Но откуда? Каким образом? Я терялся в догадках.

– Папа, – сказала Салико, – вы – мои родители, ты и мама. Вы меня вырастили, вы дали мне все. Все мои успехи – это ваша заслуга. Никаких других родителей мне не нужно.

– Но, доченька, Алма Батырхановна, которую ты так любила, – это твоя родная мать. После того, как нас не станет, она будет твоей опорой. Тебе нужен будет родной человек.

– Никто мне не нужен, кроме тебя. Главное, чтобы ты был как можно дольше рядом со мной.

Я расчувствовался. Самое главное, к чему надо готовиться, – это достойная старость. Когда ты окружен любящими детьми и внуками, которые искренне заботятся о тебе, а не о своем наследстве, и ты понимаешь, что твоя немощь действительно не в тягость семье, значит, ты смог заложить основы благородства и благодарности в своих детей, вырастить порядочное поколение. Вот оно, истинное счастье – осознавать, что ты воплотил все свои надежды в своих детях!

Больше на эту тему я разговора не заводил.

IV

Теперь оглядываясь назад, я понимаю, что первой и единственной моей любовью был Аскар. Больше никого в своей жизни я не любила так, как его. Потом у меня были другие мужчины, много мужчин. Но такого восторженного состояния души, щемящей нежности, трепета от прикосновений я уже не испытывала ни с кем. Мы были с ним сокурсники, учились вместе в хореографическом училище. Я была без памяти влюблена в него. Он был самым видным парнем нашего заведения, а я была робкой аульной девочкой, застенчивой и молчаливой. Тем не менее Аскар выделил меня из толпы девчонок, и наша любовь казалась мне звенящей песней или совершенным танцем. Мне хотелось кричать на весь мир о своем счастье, поделиться со всеми упоительной радостью и солнечным настроением. Аскар казался мне принцем из сказки, снизошедшим до Золушки, и я послушно выполняла все, что он говорил. Моя бедная Айнурочка была плодом нашей любви. Сказка разрушилась в тот момент, когда оказалось, что я беременна.

– Алмашка, – сказал мне Аскар, – я тут ни при чем. Ты взрослая девочка. Сама выпутывайся.

Так впервые я ощутила всю жестокость и жесткость этого мира. Не хочу вспоминать о горьких слезах разочарования и отчаяния, о невыносимых страданиях при виде Аскара с его новой пассией, о стыде, охватившем меня при мысли о своей семье. Несмотря на то, что я осталась одна, я решила сохранить ребенка. Моя Айнурочка родилась 7 июля 1977 года. Я утешала себя мыслью о том, что мой ребенок будет счастливым, ведь он появился на свет седьмого дня седьмого месяца семьдесят седьмого года. Число «семь» всегда было священным и благословенным у казахов. В больницу ко мне кроме мамы никто не пришел. Аскара так и не было. Но все равно в метрике я указала его имя и отчество, а чтобы сохранить видимость приличий (как будто я была за ним замужем) указала не его настоящую фамилию, а свою. Поэтому в графе «Отец» Аскар был записан как Жакупов. 

Моя мама, услышав о беременности, тут же приехала ко мне. Я была искренне рада и благодарна маме за ее поддержку. Но не тут то было. Оказалось, что она появилась у меня совсем с другой целью. А именно: она стала уговаривать меня отказаться от ребенка. Приводила разные доводы, говорила, что я навлекла на семью страшный позор, что я еще молода и сумею выйти замуж, у меня будет куча детей, а с обузой никто меня не возьмет, так всю жизнь и промаюсь с незаконнорожденным ребенком и т.д.

– Я же думаю о твоем благе, – кричала она. – Я сама растила тебя одна, и я знаю, что это такое. Я твоя мать, и я желаю тебе добра. Я хочу, чтобы ты удачно устроилась в этой жизни, а не мыкалась по углам с никому ненужным детенышем. Кому ты будешь нужна с ребенком на руках? Ни квартиры, ни работы!

После родов она первая подписала отказное заявление и заставила и меня это сделать. В полувменяемом состоянии я поставила свою подпись на какой-то бумаге. Роды были тяжелыми, мне сделали кесарево сечение, врачи в первую очередь стремились спасти малыша. Еще несколько дней я провела в бессознательном состоянии. После больницы мама забрала меня домой и еще несколько месяцев выхаживала меня.

В училище я появилась осенью. Аскар сделал вид, что не знает меня. Он даже не поинтересовался нашим ребенком.

Я нашла в себе силы продолжить обучение и даже закончить училище с хорошим дипломом. После окончания мне предложили работу в уйгурском театре. Так я осталась в городе. Жизнь стала понемногу налаживаться. Но я никак не могла забыть свою малышку, все думала о ней, представляла ее существование в детском доме, и мучительная тоска и раскаяние охватывали мое сердце. В конце концов я решила разузнать судьбу моей Айнурочки и пошла в роддом, хотя прошло уже три года с того времени. В роддоме подтвердили, что всех отказников они направляют в столичный Дом малютки. Когда же, с замиранием сердца, я стала спрашивать о своей девочке у директора Дома, она, подняв документы, совершенно просто сказала мне, что Жакупова Айнур была удочерена еще три года тому назад одной семейной парой. И больше ничего сказать она не может, поскольку существует тайна усыновления. Я была вне себя от горя. Я ведь так надеялась забрать обратно своего ребенка!

С этого дня свет померк перед моими глазами. Я потеряла вкус к жизни. Ничего меня не радовало. В каждой маленькой девочке – сверстнице моей Айнурочки – я видела свою дочку. А в каждой маме видела себя и представляла, как мы с Айнурой вместе гуляем и играем.

Один раз в парке я встретила пятилетнюю девочку, которая родилась в один день и год вместе с моей Айнурочкой. Я смотрела на нее, такую хорошенькую, резвую и смешливую, и все думала о том, что она могла быть моей доченькой. Ее мать встревожилась, увидев, что я неотступно наблюдаю за ее ребенком, но я ей потом объяснила причину моего интереса. Мы познакомились. Я сейчас не помню имени этой уже немолодой женщины, но меня удивило, что она вела себя как-то встревожено и поторопилась увести дочку. О Аллах, она, наверное, подумала, что я украду ее ребенка! Скорее всего, она так расценила мое внимание к ее девочке. Бедная мамаша, она, наверное, решила, что я сошла с ума, потеряв новорожденную, а узнав, что ее дочка родилась в один год и день с моей, попытаюсь похитить ее. Когда я спросила, в какой больнице она рожала, мама девочки сказала, что ее дочка появилась на свет не здесь и назвала один провинциальный город. Да, эта шаловливая девчушка не могла быть моей Айнурочкой.

Я запомнила девочку и ее мать, потому что больше никогда не встречала девочек, рожденных в один день с моей доченькой, и потому еще, что больше никогда и никто не подозревал меня в воровстве.

Еще долгое время я страдала по Айнурочке. Но утешала себя мыслью, что она растет не в приюте, а в полной семье. Правда, сомнения не покидали меня. Все представляла, как она там, как ей живется, как к ней относятся приемные родители, не обижают ли ее? Что говорить, не родные – они и есть не родные: все равно они не будут относиться к чужому ребенку, как к своему. Только у родной матери болит сердце за свое дитя.

В 25 лет я вышла замуж. И вот тут обнаружился весь ужас моего положения: я не смогла забеременеть. Врачи поставили мне страшный диагноз, что я никогда не смогу иметь детей. Тоска по Айнуре вспыхнула с новой силой. Все мамины уверения о том, что у меня еще будет куча детей, оказались просто словами. Я потихоньку спросила у Сакена, женился ли он на мне, если бы у меня был ребенок?

– Печенье, – ответил он мне. Он называл меня «Печенье» и любил повторять: «Ты такая сладкая и вкусная, как печенье». – Печенье, я люблю тебя, поэтому женился бы несмотря ни на что.

Эти слова ударили меня, как камча. А ведь мама утверждала, что я с ребенком буду никому не нужна. Если бы моя девочка была рядом со мной, у нас была бы полная семья. Сакен, я уверена, любил бы ее, как родную дочь.

Несмотря на страшный диагноз, я пыталась лечиться, ходила на консультации к знаменитым профессорам. Но все они были единодушны в своих решениях: детей у меня быть не может. Как выход из положения, они советовали мне усыновление. Их пожелания сводили меня с ума. У меня начиналась истерика при мысли о том, что я сама отказалась от родного ребенка, а теперь должна буду усыновить чужого. Взять приемыша на воспитание казалось мне преступлением, предательством против моей Айнурочки.

Через восемь лет Сакен ушел от меня.

– Печенье, – сказал он мне на прощанье, – ты же знаешь, я очень тебя люблю и буду любить. Но мне нужен наследник. Если бы у нас был ребенок, неважно какой, твой или приемный, я бы ни за что не оставил бы тебя. Но ведь своих детей ты иметь не можешь, а усыновить чужого не хочешь. А мне пока еще не поздно, надо создавать новую семью.

Я была уничтожена. Моя жизнь развалилась, как карточный домик. Мне было уже за тридцать. Ни семьи, ни детей, ни, самое главное, перспективы, что я смогу это все обрести заново. Месяцами я находилась в депрессии. Иногда позванивал Сакен, справлялся о моем состоянии. У него самого все было хорошо. Он женился на молоденькой девочке, которая тут же родила ему сына.

За эти годы, последовавшие после развода, я сильно изменилась. Все слезы были выплаканы, страдания притупились, сердце окаменело. Я превратилась в стерву, о которой писали в новомодных женских журналах. Отныне я решила стать сильной и больше никому не показывать свои слабые места, дабы избежать боли и мучений. «Раз уж мне не суждено иметь полноценную семью, я буду играть с мужчинами, как кошка с мышкой», – рассуждала я.

Наступили непростые девяностые годы. После развала Союза стало тяжело с работой и зарплатой. Труд обесценился. Все вокруг старались успеть быстро и легко заработать шальные деньги. Мне приходилось буквально выживать, потому что в театре платили копейки, которые тут же превращались в ничто.

Наконец и я захотела заняться своим делом. Я решила попробовать себя в том, что я действительно умею делать хорошо. В танцах. Я мечтала открыть свою танцевальную студию. К тому времени трое женатых мужчин сходили по мне с ума и все наперебой звали меня замуж. Мне было легко и спокойно с ними. Я не испытывала по отношению к ним никаких чувств, но использовала их возможности, связи и деньги. Ильяс предоставил мне бесплатно свое помещение в центре города, Марат закупил необходимое оборудование, а Ермек взял на себя рекламные затраты. Моя студия потихоньку раскручивалась. Вначале было не так много желающих заниматься танцами, но постепенно народу стало приходить все больше и больше. У меня появились ученики, с которыми я занималась профессионально и некоторых из них смогла подготовить для участия в престижных международных конкурсах.

В ту осень, когда наше государство переходило на тенге, в моей студии появилась Салтанат Ниязова. Это была красивая и талантливая девочка-подросток. Она была очень предупредительна, проявляла по отношению ко мне знаки внимания, с готовностью оказывала какие-то мелкие услуги. Я считала, что она влюблена в меня. Как оказалось впоследствии, это было не так. Ко мне в студию она пришла совсем с другой целью. Тогда же я познакомилась и с отцом Салтанат Саматом Курбановичем. Это был уже немолодой, но еще привлекательный мужчина спортивного телосложения. Самат был обходителен, неназойлив, приятен в общении. Он стал довольно часто приходить ко мне во время обеда и приглашал куда-нибудь посидеть. Я, конечно же, видела, что нравлюсь ему. Он мог часами сидеть рядом со мной и просто молчать. Но это было, как ни странно, совсем мне не в тягость. Наоборот, мне нравилось его общество, с ним я чувствовала себя защищенной. Самат был единственным мужчиной, который называл меня просто Алма. Аскар звал меня Алмашка, Сакен – Печенье, Марат – Алмуша, Ильяс – Яблочко [1], а Ермек – Недотрогой [2]. И только Самат называл меня моим настоящим именем.

Ближе к новому году выяснилось, что жена Марата Сауле посещает мои занятия. Это была женщина в годах, тучная и малоподвижная. Она пришла ко мне в студию одновременно с Салтанат. Они были близко знакомы, все время общались друг с другом. Что их обеих привело ко мне, я поняла позже.

Однажды после занятий Сауле при всей группе устроила мне скандал, начала кричать, чтобы я оставила Марата в покое, что у них подрастают дети.

– Знаете, Сауле, – ответила я, – что я сделаю, если ваш муж сам бегает за мной, как собачонка на поводке, а мне он не нужен. Забирайте его пожалуйста.

Сауле начала разъяренно орать всякие гадости про меня:

– Ты беспутная женщина! Разве ты можешь понять материнские чувства? Ты-то свою дочку сдала в детдом! Думаешь я не помню? Мы ведь с тобой одновременно рожали в 1 роддоме! Только бессердечная девка может отказаться от своего ребенка, а теперь хочешь без отца оставить моих детей?! Дрянь!!! Тварь!!!

Это было ударом по самому больному месту. Разве я сама не каялась сто раз, не обвиняла себя? Разве я не выплакала все свои слезы по моей Айнурочке, не пыталась найти ее? Я почувствовала дурноту, но попыталась не показать, что мне плохо.

– Со своим мужем, Сауле, разбирайтесь сами. Я его не держу. Но если я захочу, то завтра же он будет на коленях умолять меня о том, чтобы я вышла за него замуж! – Дальнейший разговор я была не в состоянии выдержать, поэтому, развернувшись, выбежала из зала, чтобы не упасть в обморок прямо на глазах у учеников. Перед тем как закрыть входную дверь, я повернулась и еще раз посмотрела на Сауле. Возле нее стояла Салтанат, они о чем-то разговаривали.

Весь следующий день (благо, у меня был выходной) прошел как в тумане. Я была разбита до предела. Моя незаживающая рана заболела с новой силой. Я проплакала весь день. Противоречивые чувства обуревали меня. То мне хотелось выругать Марата так, чтобы он не смел ко мне больше приближаться, то я жаждала пожаловаться ему на Сауле, чтобы он отвадил свою жену от меня раз и навсегда, то всерьез собиралась за него замуж.

На следующий день мне предстояло выйти на работу. Я собрала себя в кулак. Никто больше не оскорбит меня, никто не увидит моих слез. Я всем им отомщу за свои обиды. Конечно, Сауле отныне не будет ходить на мои занятия. Это однозначно. И порывать с Маратом я тоже не буду. С чего вдруг я буду такой добренькой? Нет, с этого момента Сауле будет корчиться от страданий, видя, как ее муженек прыгает возле меня и пускает все свое состояние на мои капризы!

С боевым настроением я пришла в студию. Вечером неожиданно заявилась Салтанат и тоже завела разговор про мою дочь. И вот тут-то молнией меня осенила догадка. Вот в чем дело! Салтанат по заданию Сауле шпионила за мной все это время! Они были заодно! Вот почему все время шептались, да и позавчера они стояли вместе, после того, как я ушла! Теперь все стало понятно! Хоть мне было и жаль, ведь я вложила столько сил в эту девочку, но я все-таки сказала Салтанат, что не желаю ее больше видеть на моих занятиях. Она была в растерянности, наверное, не предполагала, что я могу так поступить.

А на следующий день (это было уже 31 декабря), как всегда во время обеда, пришел Самат. Наверное, пришел хлопотать за свою любимую дочь. Теперь мне было неприятно его общество. Я не хотела вспоминать ни о нем, ни о предательнице Салтанат. Самат начал что-то говорить о своих чувствах ко мне, но я ему особо не поверила. Что не сделаешь ради счастья своего ребенка! Ради того, чтобы выступать на престижных конкурсах отец и дочь были готовы на все! Я прогнала его. На прощание он мне сказал смешную фразу: «Ты не знаешь, отчего ты отказываешься». Я посмеялась про себя. Разве мне нужен нищий старик, когда вон, трое молодых да состоятельных готовы ради меня на все.

Годы шли одни за другими. Я и не заметила, как мне исполнилось сорок, потом сорок пять, а потом время помчалось с убыстренной скоростью. Трое моих кавалеров постепенно исчезли. Уже никто не убивался по мне и не звал замуж. Я осталась одна. Студию пришлось закрыть, так как мне стало трудно преподавать: возраст брал свое, да и разные профессиональные болячки, такие, как артрит, остеохондроз стали давать о себе знать. Мне стало трудно выходить из дома, даже по квартире я передвигалась с трудом. А ведь необходимо было покупать продукты, оплачивать коммунальные. Если я болела, то не было человека, кто подал бы мне стакан воды. На старости лет я вкусила все «прелести» одиночества. Часто лежала я одна в своей квартире без сил, без мыслей, без желаний. Вспоминала свою жизнь и каждый раз возвращалась к исходной точке, к своей роковой ошибке, тогда, когда мне было двадцать лет, и я была глупой девочкой, которая слушалась маму. С той самой минуты, когда я подписала отказное заявление, вся моя жизнь пошла наперекосяк. Пустоцвет. Я прожила бездарно и нелепо свою жизнь, никому не принесла радости, никому не передала своих знаний. Я не осчастливила мужчину, не ласкала ребенка, я никому не нужна, никто мной не интересуется, никому нет дела до того, как я себя чувствую. Где все мои воздыхатели? Они в своей семье, возле жены и детей. А ведь было время, когда они ползали у моих ног и добивались благосклонной улыбки. Что я наделала! Надо было хоть за одного из них выйти замуж, тогда бы я не была так одинока. Завтра подохну одна в этой квартире, и некому будет меня хоронить.

От тоски и безысходности я выла в голос так, что прибегала соседка и спрашивала, не нужно ли мне чего.

Однажды я смотрела телевизор и неожиданно в какой-то передаче увидела Салтанат Ниязову. Да, это была она, повзрослевшая, уверенная в себе женщина. Такой, какой была я в ее годы. И она чем-то неуловимо напомнила меня саму, мне показалось, что она похожа на меня. Я стала внимательно смотреть интервью. Оказывается, она добилась больших успехов, стала самым молодым министром нашего государства – министром здравоохранения. Я от души порадовалась за нее и подумала: если человек талантлив – то он талантлив во всем. Салтанат не менее прославила бы наш Казахстан далеко за его пределами, если бы продолжила карьеру танцовщицы.

Показали родителей Салтанат. Да, Самат сильно сдал, но все равно держится еще молодцом. Ведь он намного старше меня, а выглядит неплохо. Мне всего 55 лет, но смотрюсь я почти его ровесницей. Я посмотрела на мать Салтанат и вдруг узнала ее. Да ведь это та самая женщина, которая гуляла с пятилетней девочкой в парке! Значит, эта маленькая девчушка была Салтанат! Ну надо же! Значит, Салтанат родилась в один день и год с моей дочкой! Как странно, что судьба постоянно сталкивает меня с этой семьей! Это было удивительно. Салтанат смотрела влюбленными глазами на Самата с женой и говорила им слова благодарности. Я была растрогана. Какое счастье иметь такую дочь, которая от всей души любит своих родителей и всенародно признается им в любви! К сожалению, Аллах лишил меня такого счастья. Но я искренне порадовалась за семью Салтанат.

А где-то через год я неожиданно получила письмо, которое перевернуло всю мою жизнь. Письмо было от Самата. Я не смогла прочитать его за один раз, потому что строчки поплыли у меня перед глазами, рыдания душили меня, а сердце захлестнула волна отчаяния.

Вот оно, это письмо:

«Алма, любимая моя! Прошло уже двадцать лет, как мы с тобой расстались, но я ни на минуту не забывал твое прекрасное лицо, лучистые глаза, изящную фигуру. Я вижу твое отражение повсюду, твой взгляд преследует меня, улыбкой твоей наполнен воздух, которым я дышу, он пьянит меня, словно вино. Ты всегда со мной, ты – естественная и неотъемлемая часть моего существования, ты – мой идеал, моя богиня, само совершенство, красота, ниспосланная мне в утешение. Я живу тобой, дышу тобой, я растворен в тебе. С первого взгляда я влюбился в тебя, и это наваждение продолжается до сих пор. И на пороге смерти я снова и снова повторяю тебе: я люблю тебя, люблю тебя, люблю…

Ты не захотела остаться со мной, не приняла мою любовь. Наверное, это было правильно с точки зрения высшего разума. Ведь, выбирая тебя, я предавал Айгуль. Но ради тебя я был готов и на этот шаг: предать, оставить ту, с которой прожил полжизни. Айгуль сейчас нет рядом со мной, она умерла полгода назад. И поэтому теперь, перед своим воссоединением с ней, я решил открыть тебе нашу тайну.

Алма, любимая моя, у меня было тайное оружие в борьбе за твою любовь, и я был готов воспользоваться им. Секрет заключается в том, что Салтанат – твоя дочь. Мы с Айгуль удочерили ее, когда Салико было всего один месяц от роду. С тех пор нет дочери нежнее и любящее, чем наша Салико. Она – наша гордость, наша счастье, воплощение наших родительских мечтаний.

Мы были вооружены знанием о тебе, родной матери Салтанат. Мы знали твое имя, имя ее отца, мы знали имя, которым ты нарекла свою новорожденную дочурку, а ты о нас ничего не знала, и потому сколько раз проходила мимо своей дочери, так и не узнав ее. Мы предприняли все, чтобы оградить нашу девочку от тебя. Так было, когда ты познакомилась с Айгуль и впервые увидела Салтанат, когда она была еще пятилетним ребенком. Помнишь ли ты этот случай в парке? Айгуль была просто вне себя, когда поняла, что перед ней стоит родная мать Салтанат. Поэтому она постаралась, как можно быстрее увести нашу девочку из парка. Мы считали, что мы спасли Салтанат от тебя. Но судьба распорядилась так, что пути наши вновь пересеклись в твоей танцевальной студии. Это была божья кара или, наоборот, божья милость? Каждый из нас расценивает это по-своему. Но я был готов ради тебя на все. Я был готов в тот момент открыть тебе и Салтанат правду и мечтал, как мы были бы счастливы втроем – ты, я и наша дочь. Салико и есть то тайное оружие, которым я хотел завоевать тебя. Но я не успел применить его, ты не дала мне и слова сказать. Я так и не понял, за что ты прогнала Салтанат, ведь ты была для нее божеством. В этом мы с ней похожи. Наша любовь к тебе объединяла нас, мы вместе восхищались, вместе боготворили тебя.

Я долго думал, прежде чем написать тебе это письмо. Но посчитал своим долгом открыть тебе правду. Ты заслужила право испытать, хоть и поздно, материнское счастье. И еще: поддержи нашу девочку, после того, как нас не будет, будь опорой Салтанат, ведь она любит тебя, она всегда тебя любила, хотя и не знала, кем ты ей приходишься.

Алма, любимая, хоть у нас и не сложились отношения, в любом случае я счастлив, что встретил тебя, что прикоснулся к истинной любви и испытал такие чувства. Пусть мы не были вместе, все равно я пронес твой образ в своем сердце, я рад, что ты была в моей жизни, я благодарен судьбе за то, что мне выпало счастье любить тебя. Моя любимая, будь счастлива!»

Сознание покинуло меня, когда я наконец уяснила написанное. Придя в себя, я еще долго не могла успокоиться от рыданий. Перебирая в памяти наши встречи, я видела теперь все знаки, которые подбрасывала мне судьба и которые должны были мне подсказать правду. Ведь тогда в парке как я могла оставить без внимания тот факт, что эта девочка родилась в один день с моей дочкой? Айгуль сказала, что она родила Салтанат в другом городе, а я и поверила! «Салтанат такая же красивая и талантливая, как ее мать», – сказал как-то Самат. А ведь Айгуль была далеко не красавица. Тем более никогда не занималась танцами, это видно по ее фигуре. Это был такой откровенный намек, который я не поняла! Я ведь видела способности Салтанат к танцам и понимала, что такой талант передается генетически. Так ведь это мой дар воплотился в ней! Я отмечала ее гибкость, грацию, чувство ритма и видела, что мы одинаково чувствуем то или иное движение, одинаково проживаем бурю эмоций, одинаково отдаемся волшебным звукам. Как же тогда я ближе не познакомилась с миром этой девочки? Если бы я это сделала, я бы все поняла сама. А фраза Самата, перед тем, как он ушел: «ты не представляешь, от чего ты отказываешься», которую я посчитала в тот момент забавной, приоткрывала завесу тайны. Если бы я остановила его, дала ему возможность излить душу, я узнала бы всю правду еще тогда, двадцать лет назад! А Салтанат! Она приходила ко мне явно с каким-то намерением что-то сказать. Я и ее выгнала, даже не выслушав. Самат утверждает, что она ничего не знает про тайну своего рождения. Но, может быть, она знала? И пришла ко мне, чтобы и мне сказать об этом?! Иначе зачем бы ей упоминать о моей дочери? Даже год назад, увидев ее по телевизору, я машинально отметила, что она чем-то похожа на меня, но мне и в голову не пришло спросить саму себя: а почему Салтанат похожа на меня?

Я схватилась за голову. Что я наделала! Я прошла мимо истинной любви мужчины, любви, о которой мечтает любая женщина! Я прошла мимо своей дочери, которую столько лет искала! Я прогнала двух самых дорогих людей, не распознала их искренность, не оценила их чувства. Гналась за какими-то миражами, а не увидела то, что лежит перед глазами. Если бы Салтанат осталась со мной, то сегодня я была бы матерью министра здравоохранения и не лежала бы, заброшенная, без всякой врачебной помощи, в однокомнатной квартире. И в этой передаче по телевидению показывали бы меня, а не Айгуль.

Что мне теперь делать? Я должна увидеться с Салтанат и объясниться с ней. Как странно, всю жизнь называла дочку Айнурой, а теперь должна буду привыкать к другому ее имени.

«Моя маленькая доченька! – мысленно обращалась я к Салтанат. – Ненаглядная моя, как я тебя люблю! Я хочу прижать тебя к своему сердцу! Как мне выразить словами все, что творится в душе? Как передать всю свою нежность, ласку и любовь к тебе! Доченька моя! Я виновата перед тобой. Да, я виновата, я сама себя проклинаю за то, что бросила тебя, такую маленькую и беспомощную в этом большом мире. Прости меня! Единственное, что я хочу, чтобы ты простила свою неразумную мать и допустила меня к себе. Я хочу быть рядом с тобой, видеть тебя каждый день, слушать твои новости, ухаживать за тобой, готовить тебе ужин, ждать после работы, возиться с твоими детьми. Как счастливы отец и мать, воспитавшие такую дочь!» Я часами рыдала в пустой квартире, а потом распухшая и обессиленная от слез лежала на кровати, тупо уставившись в потолок.

Дни проходили за днями; глухую гнетущую тишину в квартире, где ни разу за последние годы не раздался звонок телефона, нарушало только однообразное тиканье часов.

Не сразу я решилась пойти к Салтанат на работу. Но в один из рабочих дней я приехала в министерство здравоохранения. Непросто оказалось попасть вовнутрь. Из бюро пропусков надо звонить в приемную, и если секретарша посчитает важным мой визит, то она закажет пропуск, по которому я пройду в здание. Мне сразу сказали, что министр никого не принимает. Но пропустили только потому, что девочка, расспросив о цели посещения, уважила мой возраст. Еще я сказала, что пришла по личному делу. Оказывается, Самат вот уже как десять дней скончался, и секретарша, наверное, решила, что я пришла выразить соболезнование министру. Я поднялась в просторную приемную. Мне предложили присесть на мягкий кожаный диван.

  – Скажите, что пришла Жакупова Алма Батырхановна и хочет поговорить с Салтанат Саматовной.

– Посидите минутку, апай. Я сейчас доложу.

Миловидная девушка, постучавшись, скрылась за деревянной дверью. Пробыла она там довольно долго. Потом, выйдя, кивнула мне: можно, мол, входите.

Я с трудом поднялась с дивана и, трепеща, зашла в огромный кабинет, устланный красными коврами. Конечно, я переживала насчет предстоящего разговора. Как встретит меня Салтанат? Как воспримет мои слова?

Салтанат, одетая в строгий деловой костюм темно-синего цвета, была бледна, глаза заплаканы, губы сжаты. Встретила она меня стоя, пошла ко мне навстречу, но, не дойдя, остановилась посередине кабинета. Я, припадая на правую ногу, приблизилась к ней.

 – Девочка моя… – слезы текли по моему лицу, я ничего не могла с собой поделать. Я хотела броситься к ней на шею, прижать ее к своей груди.

Салтанат недоуменно посмотрела на меня.

– Здравствуйте, Алма Батырхановна. Как вы?

– Доченька моя… – больше я ничего не могла вымолвить от нахлынувших эмоций.

– Что вы имеете в виду, Алма Батырхановна?

– Салтанат, ты – моя родная, моя доченька, которую я так долго искала…

– Вы забыли, Алма Батырхановна, у вас никогда не было детей. Вы сами мне это сказали когда-то.

– Прости меня, доченька, я не поняла тебя в тот раз…

– Я ничего не понимаю, Алма Батырхановна, что вы хотите?

– Салтанат, Самат написал мне письмо, он признался мне в том, что я – твоя настоящая мать, а они – твои приемные родители. – Я вытащила письмо и показала Салтанат. Она, видимо, узнала почерк отца, и в ее взгляде скользнуло удивление.

– Не понимаю, зачем он вам это написал.

Ее слова ясно дали мне понять, что Салтанат все знает и, скорее всего, знает давно.

– Салтанат, девочка моя, прости меня… Я должна была сразу тебя узнать, ведь ты так похожа на меня…

Салтанат передернуло.

– Алма Батырхановна, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда, я вам вот что скажу. Я знала, что вы моя мать, я знала это давно, еще в то время, когда я пришла к вам в танцевальную студию. Да, я пришла не просто так. Я искала вас, я искала свою мать и была счастлива, найдя вас. Я возненавидела своих родителей, хотела бросить их и остаться с вами. Все это время, пока я ходила к вам на занятия, я пыталась сказать вам об этом. Но у вас не было времени. У вас никогда на меня не было времени. Вы не замечали меня. Вы были поглощены своей личной жизнью. В тот новый год я загадала, что все скажу вам, чего бы мне это ни стоило. Но разговор не получился, я до сих пор не понимаю, что я вам сделала, что вы так грубо оскорбили меня, я ведь только пыталась сказать вам то, что вы сегодня говорите мне. Но сейчас я понимаю, что все к лучшему, потому что я могла бы лишиться тогда, двадцать лет назад, своих любимых родителей. Только их беззаветная любовь дала мне силы жить и добиться всего в этой жизни. Я не хочу других маму и папу.

Я заплакала в голос. Салтанат помогла мне сесть на стул и сама присела рядом. Сквозь слезы я пыталась сумбурно объяснить все Салтанат и просила прощения. Она успокаивала меня, но теплоты не было в ее облике. У меня было такое ощущение, что она просто хотела избавиться от меня. На прощание она мне сказала:

– Вы болеете, Алма Батырхановна? Я распоряжусь, чтобы вам прислали врача.

Я ушла с пустотой в душе. Салтанат не простила меня, она даже не захотела встретиться со мной еще раз. Для меня все было кончено.

Каждый день ко мне приходил врач из поликлиники. Втайне я надеялась, что в один из дней вместо доктора придет Салтанат. Но ее так и не было. Несмотря на врачебную помощь мне становилось все хуже. Общая слабость не давала мне подняться с постели, голова кружилась, развилась одышка. Я перестала ночами спать, а если засыпала, то мне снились кошмары. Бесконечно долгие ночные часы я заполняла своими воспоминаниями, сто раз переживала заново свою жизнь и молила Аллаха на этот раз не допустить той страшной ошибки, исковеркавшей мою судьбу.

Один раз под утро я наконец-то заснула и мне приснились Самат и Айгуль. Они были такие молодые, красивые, веселые, полные сил и энергии. Одеты они были в белые легкие одеяния. Я подумала, что на их фоне я выгляжу вообще старой развалиной. Они подошли ко мне и с улыбкой протянули мне руки. Я удивилась. Ведь Айгуль всю жизнь избегала меня, а тут вдруг сама оказывает мне знаки внимания. Но мне вдруг стало так хорошо. Куда-то ушли боль и страдания. Я почувствовала себя здоровой, спокойствие охватило мою душу. Самат обнял нас обеих за талию, и мы втроем, Самат посередине, направились прямо к сияющему белому свету.

Послесловие автора

Какое счастье – просто жить!

Пьянеть от воздуха, смеяться!

Семью построить, дочь растить

И с солнцем каждый день встречаться.

Какое счастье – просто петь,

Кричать и плакать от восторга!

И птицей легкою взлететь

Над степью и кружиться долго.

Полетом этим передать

Всю горечь бытия и сладость,

Падения и взлет познать

И осознать падений благость.

Какое счастье – просто быть

На этом свете не прохожим,

Сумевшим карму изменить,

Вокруг все сделать непохожим

На серость, пошлость. Доброта

И мастерство – мои кумиры,

Но, к сожаленью, не всегда

Они востребованы миром.

Пусть так. А наш долг – помогать

Своим родителям и детям:

Одним на жизни путь вставать,

Другим – проделать шаг последний.

Как мало времени у нас,

Чтоб выполнить все обещанья.

Надеюсь, что творец воздаст

Нам всем прощенье в час прощанья.

2012 г.