– Будь другом, перестань стучать по стеклу, – неприветливо зашипел Щаскр, не поднимая на посетителя глаз.

Через некоторое время посетитель удалился. В соседнем вольере кто-то устало вздохнул:

– Теперь они никогда не оставят нас в покое. Но ладно мы, нас и так веками мучили и унижали. Но зачем они притащили сюда крокодила? А что ещё за два чудища?

Он указал на два исполинских аквариума, где плескалось что-то крупное и явно недружелюбное. Оба товарища по несчастью прекрасно видели в темноте, что позволило им разглядеть в ближайшем к ним аквариуме огромный плавник и блеск пары голодных акульих глаз. А в дальнем аквариуме жили совсем другие глаза, ледяные, едва заметные. Они ни на чём не фокусировались, их хозяйке давно было всё равно.

***

Зал биологии в научном центре Полякова представлял собой низкое круглое помещение с одним выходом и совсем без окон. Освещали зал яркие лампы сверху и тусклые по стенам. Дальше всего от входа стояли аквариумы, ближе к выходу в массивной клетке мирно дремал крокодил. Возле самого входа были оборудованы стеклянные вольеры. Поодаль в четырёх больших горшках  стояли какие-то растения.

– Мне неясен твой выбор, Генри, – нахмурился Поляков, директор научного центра и ветеран космической инженерии. – Почему мы должны отправить именно их? Ладно, крокодил и акула, понимаю, совершенные хищники и всё такое. Но эти нам здесь зачем?

Он сердито постучал по стеклу темницы Щаскра. На сей раз заключённый в ужасе отшатнулся. Поляков осклабился и вновь повернулся к коротышке биологу. Американец молчал.

– А это вообще кто? – указал Поляков на дальний аквариум. – Никогда ещё не видел такой безобразной рыбины. Почему ты считаешь, что именно ей должна выпасть честь отправиться вместе с экспедицией?

Американский биолог Генри Нокс снисходительно посмотрел на старого русского конструктора поверх толстых очков и невозмутимо ответил:

– Это ископаемая рыба, латимерия, господин Поляков. Мы немало повозились, прежде чем поймали её. Для этого мои ребята вместе с мадагаскарскими рыбаками два месяца патрулировали прибрежные воды восточной Африки. Рыбачили день и ночь. Пришлось даже нанять у арабов небольшую субмарину.

Биолог и инженер подошли к дальнему аквариуму. Двухметровая чёрная устрашающая латимерия замерла, прислонившись к стеклу и глядя куда-то сквозь людей. Её многочисленные отростки и плавники безобразно торчали во все стороны, хищная пасть медленно открывалась и закрывалась, а в глазах застыла такая каменно-вековая тоска, что Поляков невольно поёжился.

– Зачем нам эта жуткая латимерия? – спросил он снова, на этот раз голосом, полным сомнений в адекватности собеседника.

– Сейчас поймёте, – ответил Генри и достал из портфеля несколько бумажных наклеек с текстом. На каждый вольер он приладил по одной табличке. На каждой табличке значилось название того, что находится внутри вольера, на латыни, английском и русском языках, а ниже стояла цифра. Под табличкой «Латимерия» была выведена цифра «400».

На соседнем аквариуме теперь красовалось: «Португальская чернорылая акула. 320» Крокодил даже не проснулся, пока Генри присваивал ему «Китайский аллигатор. 250». Сосед Щаскра обзавёлся вывеской «Скорпион-андроктонус. 300».

Что-то повесили и на вольер самого Щаскра, но он не мог прочитать, что именно. Ему вдруг страстно захотелось влажной тьмы и нежной сладкой древесной мякоти, вобравшей в себя лучшие ароматы этой жизни. Но под собой он ощущал лишь холодное стекло. Щаскр был голоден. Сейчас он согласился бы даже на жёсткую и пресную осеннюю кору или на чью-нибудь беспомощную личинку. Но нет, его тюремщики подсунули ему какое-то зловонное корневище, от запаха которого резало глаза и схватывало живот.

– Что за цифры, Генри? – Поляков скрестил руки на груди и закатил глаза. – Хочешь устроить аукцион?

– Господин Поляков, собранные здесь животные и растения – «живые ископаемые». Сотни миллионов лет форма их тел практически не видоизменялась. Цифра, указанная под каждым названием, говорит о том, сколько миллионов лет данному виду.

Поляков недоверчиво пробежал глазами по цифрам на каждой табличке.

– С точки зрения эволюции они – совершенны! – продолжил биолог, и его глаза сверкнули из-под очков. – Они максимально приспособлены к окружающей среде. Ледниковые периоды и глобальные потепления им нипочём. Подозреваю, что они и ядерную зиму пережили бы, случись она. Мы вымрем, а они останутся жить и процветать, как процветали за миллионы лет до первых приматов.

– И растения тоже?

– Совершенно верно. Это хвощ, секвойя, гинкго и саговник. Перед вами финальные формы живых организмов. Это они венец эволюции, а не мы. Мы – детёныши, молодая поросль Земли. Мне стоило больших трудов собрать здесь эти уникальные экземпляры, особенно вот этот (он махнул рукой в сторону Щаскра). Его и ему подобных пришлось разыскивать в диких джунглях полтора года. Он – самый крупный и активный самец своего вида из всех, кого нам посчастливилось найти.

– Зачем вы рыли носом джунгли? Почему нельзя было взять обыкновенного?

– Потому что я поставил себе целью найти образцы всех видов, наиболее похожих на своих древних предков. И они перед вами. Я настаиваю, чтобы именно их астронавты ООН взяли с собой в «Ковчег-3», а не глупую домашнюю скотину. Раз эти твари пережили сотни миллионов лет земных катаклизмов – они выживут и на любой другой планете. Они заслужили этот полёт.

– Ну, хорошо, сдаюсь, – вскинул руки Поляков. – Завтра прибудет комиссия ООН, им и принимать решение. Господи, как я устал от этой экспедиции. Она ещё не началась, а я уже на пределе. Вот стоит изобрести новый тип двигателя, так тебя буквально хватают, вручают тебе научный центр, делают за всё ответственным и даже не дают родным с тобой видеться. Закрытая территория, понимаешь ли!

– Я думаю, это из-за вашего уровня допуска, – ухмыльнулся Генри. – Здесь, в США, это обычное дело.

– Моя старуха всё равно нашла лазейку и приехала ко мне. Теперь контролирует каждый мой шаг. Но я всё равно стащил сегодня из дома бутылку коньяка. Пойдём, Генри, отметим наши творческие успехи.

Он подмигнул и заковылял к выходу. Маленький биолог с нежностью погладил аквариум с грустной латимерией и направился следом. Зал снова погрузился в тишину.

***

– Эй, дружище, что значит «андроктонус»? – спросил Щаскр соседа через вентиляционное отверстие в стекле. – Это написано на твоей клетке.

– Андроктонус – это значит «убивающий самцов людей», – отозвался из своего угла огромный скорпион.

– Люди… – проскрипел в ответ Щаскр. – Вот ведь странные существа…

– А что ты знаешь о людях?

– Я знаю о них почти всё.

Скорпион издал тихий клокочущий хрип – очевидно, смеялся:

– Откуда тебе о них знать? Ты ведь живёшь в диких джунглях.

– От Первоматери. Она обитает в непролазной чаще, к ней знают дорогу лишь некоторые из нас, кому позволено приносить ей дары. Мне было это позволено, а значит, доводилось и подолгу с ней беседовать; она знает всё обо всём. Она и рассказала мне, кто такие люди, когда они появились, насколько они опасны для нас.

– И когда же они появились? И откуда эта ваша Первомать знает обо всём на свете? – изумился скорпион и щёлкнул страшными клешнями. 

– Первоматери – хранительницы наших знаний. Они получают все знания друг от друга по цепочке. Перед смертью нынешняя Первомать передаст их следующей. Она говорила мне, что первые люди появились недавно, примерно 50 миллионов поколений назад. За 10 миллионов поколений до этого вымерли последние скарги. Эти скарги относились к нашему народу с большим почтением, уважали наши традиции и приносили нам пищу. Жаль, что им на замену пришли глупые и кровожадные люди. Задолго до скаргов жили динозавры. Детство нашего народа – сотни миллионов поколений назад – проходило вместе с ними. Динозавры были большими, неуклюжими, они обращали на нас мало внимания. Это было очень давно, даже Первоматери уже мало что помнят. До нас дошли только легенды. Например, легенда о том, как Изначальная Первомать ела не сочную древесину, а плоть поверженных врагов. Это была заря изначальной эпохи, дикие времена. Теперь мы все вегетарианцы.

– А что же люди? Как же им удалось покорить нас, раз их народ ещё так молод? – задумчиво проговорил скорпион-андроктонус, бродя по клетке взад-вперёд и волоча массивный хвост.

– Они всегда гнали и убивали нас без причины, – прошипел в ответ Щаскр с нескрываемой злостью. – Я не знаю, как им удалось так быстро заселить планету. Но теперь она полностью в их власти. Хотя и наших ещё немало повсюду. Однажды в детстве мне довелось пообщаться с северным сородичем, он тайно путешествовал по планете с людьми на их летающей машине. Маленький такой, рыженький, смешной. Трудно им живётся на севере, беднягам.

– А что, на севере тоже кто-то живёт? – удивился скорпион.

– Оказывается, да. Там есть большая страна людей, покрытая снегом и льдом. Наши там с трудом выживают, питаются тем, что удаётся раздобыть в людских хранилищах пищи. Деревья там другие, высокие и очень твёрдые, есть их древесину невозможно. Люди охотятся на наших, иногда убивают сразу целые семейства. Нет предела их жестокости! Только один из них, по словам того рыжего, заслуживает нашего уважения.

– Неужели есть человек, который не стал бы нас убивать при встрече? Как его имя?

– Рыжий называл его Корнеем. Видимо, сей достойный сын народа людей тоже питался корнями, как наша Первомать. Он прославлял нас, дружище, он верил, что именно нам принадлежит планета, как принадлежала во времена скаргов. Корней написал своим глупым сородичам про наш народ, он описал героя наших мифов, Яростного Воителя, о котором мне несколько раз упоминала Первомать. Рыжий пересказал мне те строки, и я навсегда запомнил их:

Вдруг из преисподней

Грозный великан,

Яростный Воитель –

Таракан.

Таракан, Таракан, Тараканище!

Он рычит и кричит,

И усами шевелит:

«Погодите, не спешите,

Я вас мигом проглочу!

Проглочу, проглочу, не помилую».

Вот и стал Таракан победителем,

И народа людей повелителем.

– Чем же кончается легенда? – тихо и почтительно спросил скорпион.

– Против Яростного Воителя люди призвали свирепое крылатое чудовище. Наш герой погиб в мучениях в его пасти, – ответил Щаскр печально, и его усы безжизненно повисли. – Но мы не забудем его подвига!

– А нет ли у Корнея какой-нибудь баллады, восхваляющей и скорпионов? – осведомился андроктонус с надеждой.

– Нет. Корней – приверженец только нашего народа. Эх, много бы я отдал, чтобы хотя бы несколько минут побеседовать с ним. Хотя бы просто взглянуть в его добрые глаза или угостить его самым лакомым корневищем, какое я только смогу найти в джунглях.

– Жаль, что мы уже не расскажем этой истории своим детям. Люди нас, скорее всего, убьют.

– Это мы ещё посмотрим, – мрачно усмехнулся Щаскр. – Пусть только настанет ночь, и люди уснут – я покажу тебе один трюк. Я давно заметил в крышке своей тюрьмы слабое место.   

***

Комиссия ООН прибыла в научный центр Полякова в полном составе (восемь биологов, два метеоролога и археолог). Учёные с интересом разглядывали коллекцию Генри Нокса. Генри охотно отвечал на их вопросы, демонстрировал слайды и выкладки.

Поляков стоял в стороне и рассеянно просматривал отчёты по сборке космического корабля. Он был сонным и плохо выбритым, отчего его одутловатое лицо казалось совсем дряхлым.

Учёные столпились у вольера Щаскра, где была наклеена табличка «Реликтовый таракан. 350». Генри не без гордости рассказывал им обо всех опытах, какие были проделаны над сородичами Щаскра:

– Этот вид тараканов со скрытым яйцекладом очень древний и очень живучий. Им нипочём полсуток под водой, оторванные конечности или месяц голодовки. Они неплохо переносят низкие температуры, а главное – им почти не страшна радиация. Это идеальные кандидаты на переселение на новую планету.

Биологи переглянулись.

– Мы добыли много таких тараканов, – продолжал Генри. – Большинство погибло от всевозможных опытов, но этот самец подаёт большие надежды. Он будет основателем рода реликтовых тараканов на новой планете. Разве не чудесно? Самки такого размера у нас нет, скрестим его с обычной, не беда. Главное – его гены.

– Пойдёмте в конференц-зал, господа, – вмешался в разговор Поляков. – Там есть большой экран, и можно будет обсудить всех кандидатов в экспедицию более детально.  

Учёные гурьбой пошли за Поляковым и Генри Ноксом. Их провожали пустые и печальные глаза латимерии, чей вид уже почти полмиллиарда лет наблюдал за нашей планетой и никак не мог найти себе на ней покоя.  

***

– Поздравляю, Генри, ты добился своего! – Поляков похлопал маленького биолога по плечу. – Они утвердили всех, кроме саговника. А реликтовым тараканом заинтересовались всерьёз и попросили прислать им видеоотчёт по вашей поездке в джунгли. Кстати, биолог Кунц из комиссии предложил представить тебя к национальной награде. 

Генри мечтательно улыбнулся. Всё складывалось как нельзя лучше. Ему даже стало жаль расставаться со своей коллекцией легендарных животных и растений, но он понимал, что двигает человечество вперёд, к новым победам. Что могло быть прекраснее, чем экспериментально заселить новую планету самыми совершенными земными организмами и наблюдать за ними?

– Это надо отметить, – сказал он торжественно. – Господин Поляков, завтра у нас выходной, а сегодня моя очередь угощать вас. Тётка прислала мне с Ямайки пару бутылок первоклассного рома.

Инженер всерьёз задумался.

– Или ваша супруга вас убьёт? – улыбнулся Генри.

– Как бы не так! – хмыкнул Поляков. – Я отправил её на экскурсионном автобусе смотреть Ниагарский водопад, она ведь никогда раньше не была в США. Должна вернуться сюда только завтра днём. Пойдём, посмотрим, что там у тебя за ром. И у меня тоже кое-что найдётся.

***

Научный центр Полякова был погружен во мрак. Старый инженер лежал ничком в самом центре своего рабочего кабинета на груде каких-то проводов и спал. Кто-то ввёл код доступа в лабораторию, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Дарья, дородная и шумная супруга Полякова, ввалилась внутрь. Она несла какой-то дымящийся свёрток, распространяющий вокруг аромат свежей выпечки.

Дарья по-хозяйски прошлась по комнатам лаборатории, заглянула в цех экспериментальной сборки и в зал биологии. Камеры слежения навсегда зафиксировали её объёмную фигуру в нелепом красном платье и её пышную, давно вышедшую из моды причёску.

Наконец, она направилась в рабочий кабинет мужа.  

– Миша, просыпайся! – почти дружелюбно крикнула Дарья по-русски. – Я вернулась и привезла тебе кое-что вкусное.

Но, не дойдя до спящего Полякова несколько шагов, она принюхалась, пнула пустую бутылку и сердито зашипела:

– Опять нализался! И это перед запуском экспедиции! Где ты только берёшь выпивку на закрытой территории?

Поляков очнулся, застонал и замахал на неё руками. Дарья бросила свёрток на стол и встала руки в боки:

– Ты посмотри, во что ты превратился! Ещё немного, и американцы вышвырнут тебя из проекта. Твоя лаборатория завалена хламом и пустыми бутылками, а ты сам стал похож на бомжа!

Инженер обхватил руками голову. Жена не унималась, её голос глухим эхом отражался от металлических стен и сверлил сознание:

– В соседнем зале ещё больший бардак! За тобой нужен глаз да глаз, это какую же грязь развёл в научном центре, что завелись тараканы! Зашла, смотрю – бежит! Огромный, жирный, чёрный такой, прямо не таракан, а демон. Я таких крупных в жизни не видела! Еле догнала, а когда догнала – еле раздавила. Явно не наш питерский «прусак». Здешний, американский, бур-жу-ин!

Она засмеялась над собственной шуткой, собрала бутылки и пошла варить мужу кофе. Поляков медленно осмысливал сказанное. Он лежал, понимая, что ничего уже не вернуть, и лишь недоумевая, как реликтовому таракану удалось сбежать из стеклянного вольера. Не найдя этому никакого объяснения, старый инженер тихонько вздохнул, устроился на своём ложе поудобнее и закрыл глаза, пытаясь перетерпеть головную боль.