СОЛНЫШКО

(рассказ-быль)

Июль был в самом разгаре, когда Панюшкин шел по длинному железнодорожному мосту, обдумывая редакционное задание.

Слева и справа от него, обгонявшие его дачники спешили спуститься на ту или иную платформу, чтобы уехать по знакомому маршруту в места для труда и отдыха – на свои уютные дачные участки.

Панюшкину было не до отдыха. Устроившись в газету, он тут же получил задание – во что бы то ни стало познакомить читателя с одной из прослоек нашего общества – лицами категории: бомж.

Он еще раз оглянулся на здание областного центра срочной социальной помощи для бездомных и  мысленно стал составлять план предстоящего очерка.

Находясь в здании, беседуя с сотрудниками и малочисленным персоналом бомжей, вернувшихся к более-менее нормальному образу жизни, он выяснил, что летом с бомжами и в городе большая напряженка.

Это зимой они к нам в гости коллективно ходят, а летом их днем с огнем не сыщешь! – искренне рассказала ему заведующая центром.

Еще он узнал, что не все бомжи  любят попрошайничать, и многие зарабатывают себе на хлеб честным трудом. Честный труд для бомжа – сбор бутылок.

Еще он узнал, что среди них нет трезвенников. Бомжи появились с возникновением кризиса в стране. Бомжами становятся, в основном, мужчины, потому что меньше всего приспособлены к адаптации в кризисных условиях. В общем, – мужчины менее приспособлены к торговле. Мужское самолюбие и продажа женских колготок – тоже две несовместные вещи.

Узнал, что когда усилиями центра был организован горячий душ для бомжей, то поход в баню был самым счастливым для них днем. Оказалось, что искупаться – самая заветная мечта для любого бомжа.

Было много и романтичных подробностей. Например, один бомж каждый день под окна носил заведующей цветы. Цветы, естественно, были с городских клумб.

Панюшкин остановился и посмотрел вниз, на платформу. По восточной ветке отъезжала электричка. Ему, вдруг, очень захотелось поехать на дачу к деду, порыбачить... Но он отогнал от себя праздные мысли и стал думать, как он доберется до ночлежки и составит разговор с трудоустроенными бомжами? Правда в глубине души ему хотелось поговорить с настоящим диким бомжем, но, как говорила сотрудница – летом у бомжа каждый куст – мама и папа, так что и бомжи стремятся на отдых, на дачи.

Нужно спросить у сотрудников, сколько они получают? Говорят очень мало... Уточнить число бомжей, сумевших устроиться на работу и получить жилье... – Панюшкин наблюдал, как неутомимые китайцы отделывают фасад здания вокзала. – «Должно быть, скоро здесь будет красиво!» – мелькнуло у него в голове, и он стал быстро спускаться на привокзальную площадь.

На привокзальной площади шла оживленная торговля, и Панюшкин неторопливо поплыл по течению, слившись с народом, и стал изучать мелкий и крупный ширпотреб, будто бы сам стал приезжим, замечая, что цены здесь много выше, чем в городе. Почему-то хотелось купить что-нибудь именно на вокзале.

– Нужно купить диктофон... Всего не запомнишь! – мелькнуло у него в голове, и он остановился у одного из киосков. Самыми дешевыми диктофонами оказались  китайские диктофоны. Купив нужную для дела игрушку, Панюшкин облегченно вздохнул и направился к остановке, когда услышал рядом с собой чье-то актуальное. – Землячок! Бутылочку не подгонишь!? – окликнул его мужчина неопрятной наружности.

Панюшкин хотел, было быстро допить содержимое, но ему не хотелось заставлять себя долго ждать, и он отдал бомжу бутылку.

– Ты чего Утюг не на своей территории работаешь?! – неожиданно для обоих мужчин прозвучал женский голос, и Панюшкин увидел перед собой что-то похожее на женщину.

– Неужели настоящие бомжи? – мелькнуло у него в голове, пока те учинили разбор.

– Да он ее даже не поставил, она бы точно ушла! – как о живой, стал рассказывать Утюг о бутылке.

– Со своего участка греби! – командным голосом прикрикнула на него бомжиха, и нарушитель закона, съежившись, отдал бутылку и скрылся с глаз.

– Есть курить? – обратилась она уже вежливее к опешившему журналисту, ничуть не брезгуя его недопитым лимонадом, мусоля из бутылки.

- Приезжий что ли? - опять обратилась она к благотворителю, когда он, машинально порывшись в карманах, вспомнил, что не курит.

- Че спонсора закадрила?! Эй, красавчик, дай рубль? Курить есть? Ты откуда такой заторможенный? - окружила его целая ватага бомжих, обращаясь то к нему, то к своей подружке.

В этом шумном пьяном азарте неопрятных девиц не было ни капли иронии. Наоборот, все они казались ему добрыми и веселыми людьми, от которых шла масса положительных эмоций.

А растерялся Панюшкин еще и потому, что готовился к встрече с мужиками, но никак не с бомжихами.

– Нет, изучаю местный фольклор! – взял бразды правления в свои руки Панюшкин и широко улыбнулся.

– Фольклор!? Ну, надо же туси-пуси... – смешно и по-театральному загримасничала одна из бомжих, и подруги беззлобно рассмеялись.

– А это че такое? – спросила одна из девиц бомжиху, указывая на какой-то бантик с цветком на ее голове, и женщина стала выражаться.

– По культуре прикалываешься? – опять обратилась к журналисту самая артистичная бомжиха.

– Собиратель что ли? – посыпался ряд вопросов.

– Журналист! – снова улыбнулся Панюшкин.

– А ты про нас напиши! Мы тебе и споем, и станцуем, и че хочешь, сбацаем... – тут же обрушился на молодого корреспондента шквал предложений.

 Не дожидаясь согласия, трое бомжих стали отплясывать на глазах у глазеющих прохожих, благо, что из соседнего киоска со звукозаписью орала Верка Сердючка.

Панюшкину стало стыдно перед людьми за свою причастность к празднику, но прятаться было поздно.

А бомжихи так смешно и естественно выписывали кренделя, что и прохожие заулыбались.

– Давай по рублю! А еще лучше – десятку! – протянула к нему руку одна из бомжих, когда танцульки закончились.

– А песни? – стал смеяться над бомжами журналист.

– Вон, Чапа пусть поет, она не танцевала! – сослалась одна из бомжих на ту, у которой была настоящая ухоженная собачка с бантиком на голове, и подруги снова захохотали.

– Ой, цветет калина… в поле у ручья! Парня молодого… закадрила я! – заорала Чапа, сопровождая свое выступление, лаем и поскуливанием собачки, и журналист поразился творческому потенциалу бомжих. Она слегка ухватила Панюшкина за руку, обыгрывая песню, и бомжихи спять от души засмеялись.

Журналист пожалел, что напросился на такую песню, где его сразу так запросто задействовали, но такое с ним обращение, почему-то совсем не задевало его самолюбие. Правда, он  пожалел, что вокруг так много посторонних горожан, перед которыми не хотелось кривляться с бомжихами.

– Боксерка! Будешь читать ему свою поэму? Да, сбацай ему, чтобы у него писанина получилась! – стали они упрашивать по-детски ту бомжиху, которая первой заметила Панюшкина.

– Поэтесса что ли? – сыронизировал Панюшкин, потому что сам писал стихи.

– Поэтесса! Поэтесса! – передразнили его бомжихи, и привокзальная  площадь снова вздрогнула от нахального, но дружелюбного смеха местных бомжих.

Заразившись местным искусством, Панюшкин уже сидел в окружении своих новых спутниц, пытаясь записать на купленный китайский диктофон стихи Боксерки.

Я знаю: жизнь – поганая,

И все мы в ней – кусочки зла.

Комки разврата, просто – дряни.

Нет в жизни мест для божества –

Все в пьяной у нас мании...

Когда Боксерка читала, то и бомжихи перестали горланить и слушали ее с уважением. Неподалеку сидели бомжи-мужчины. Один из них держал в руках костыли. Они молча наблюдали за всем происходящим, и казались безжизненными в сравнении со своим противоположным полом. Сложилось впечатление, что на вокзале в ту пору царил матриархат.

– Что-то мужики у вас скромные! – заметил вслух Панюшкин, кивнув в сторону мужчин.

– Они на своей территории! – пояснила Стиморол, та, что нанялась подметать у киосков.

– У вас еще и территории есть? – закинул удочку журналист.

– Все как в государстве, и законы! – похвасталась Боксерка. – А как иначе, тоже следим: кто сплетничал, прообещался, украл у своих... Косяков много...

 Лупимся с утра до вечера! – похвасталась Буратино, и правда, по обилию фингалов, синим подтекам на распухших лицах, в складках которых блестели живые огоньки озорных глаз, можно было догадаться, что жизнь на вокзале неспокойная.

Боксерку вообще трудно было отличить от мужика. Ее короткие стриженые волосы торчали в разные стороны, будто она сделала химку. Одеты все были по-разному. На Буратино была натянута кепка до ушей, а платье торчало прямо из-под кофты. Одна Чапа выглядела в своем спортивном костюме достойно, и синяков на ней не было. Может быть, потому что она была рослой, сильной и более спокойной, чем другие, к тому же воспитывала собачку.

– Весело живете! – стал собираться домой корреспондент, почувствовав, что информации вполне достаточно. Нужно было еще съездить в ночлежку для бездомных.

– Так оставайся! – схватила его за плечи Буратино, увидев, как журналист собирается уйти.

– И что я буду делать? – уже по-свойски обратился к ним Панюшкин.

– Жить! – хором воскликнули бомжихи.

– Ага, ночью – пьянка, днем – гулянка! – согласилась со всеми Буратино.

– А если я не пью?! – засопротивлялся Панюшкин.

– Так напейся! – снова хором воскликнули бомжихи.

– Трезвых бомжей в природе не бывает! – посмеялись женщины.

– Хоть драться научишься! – пообещала ему и Боксерка.

– А мы тебе и кличку дадим! – по-деревенски заулыбалась и Чапа

– Какую? – заторговался корреспондент.

– Какую хочешь, тебе исключение! – засмеялась одна из бомжих.

– Вон, у нас у всех клички: Буратино, Боксерка – поэтесса, Чапа, Заноза... Я вот – Стиморол, за то, что киоски нанялась обслуживать... Подметаю... – рассказала одна из бомжих.

          – Ну, я не знаю – стал вставать Панюшкин, сворачивая технику.

– Погоди! – снова усадила его на место Буратино, и бомжихи о чем-то зашушукались.

– Солнышко! – заорали они через некоторое время с таким азартом и добродушием, что прохожие оглянулись, а коллектив бомжей, державшихся неподалеку в гордом одиночестве, обратил на них внимание, еще раз разглядывая  журналиста.

– А может еще стихотворение на дорожку? – внезапно забеспокоилась Боксерка, которой Панюшкин очень нравился.

– А ты что-нибудь нам пропой или прочитай!? – завораживающим голосом трогательно произнесла и другая бомжичка, явно паясничая. Ее толстые губы и широкая улыбка, карие глаза с искоркой излучали на молодого человека столько творчества, что он смутился.

– Это Буратино к тебе клеится! – громко сказала Чапа, и все опять закатились, пока Буратино пробовала отогнать от себя, появившееся и у нее смущение.

– А я и не знал, что бомжихи сочиняют стихи!? – с пониманием заметил Панюшкин.

– Ты че! – ласково пихнула его в плечо Буратино, прогнав смущение и опять гримасничая, – Вон Коля – вообще дипломат конкурсный!

 –Дипломант! – поправила ее Боксерка, и все оглянулись на других бомжей.

– Да, он тебе так станцует, что обалдеешь! – рекламировала Буратино приятеля.

– А Будулай? – со своим громким голосом опять влезла Чапа, – Бывший фокусник... Между прочим, влюбился – со всех городских клумб цветы рвет – все к начальнице социального центра под окна бегает.

– Что же вы забомжевали? – стал более точно задавать вопросы Панюшкин, держа в руках новую китайскую технику.

 – А это кто как, – оживилась еще одна из бомжих, – кого с поезда сняли, а кого и с квартирой надули.

– Некоторые из деревни приехали, товару набрали, а их здесь обманули... Возвращаться – стыдно... Кого из дома выгнали, или просто разочаровался... – посерьезнела и Буратино.

– Что же вы до домов не доезжаете, в деревни не возвращаетесь, правды не ищете? – стал настойчивее журналюга.

– А зачем? Нам здесь больше нравится! У нас здесь свои законы и территория! Да! Коллектив! Мир,  дружба, жвачка! – опять развеселились бомжихи.

– Законы? Какие законы? – стал записывать на диктофон Панюшкин.

– Обычные! – вмешалась Боксерка, – Косо посмотрел! Не так сказал! За базаром не следил! С чужого участка бутылки собрал. А летом, сам понимаешь, сбор бутылок – золотое дно! Самый сенокос!

– Понимаю! – согласился Панюшкин, услышав о доходах местной банды, сравнивая ее со своей маленькой зарплатой. И все-таки засобирался.

– Ну, смотри, Солнышко! Не пожалей! А стихи будут! Боксерка! Прочти ему свое шедевровое... – дружно заволновались бомжихи.

* * *

Стоял полдень, когда Панюшкин, проклиная весь китайский экономический рынок, пробовал выковырять из диктофона, зажевавшего пленку, дорогую для его очерка кассету.

Сидя в троллейбусе, он вспоминал последнюю встречу с бомжихами.

За подаренные им две десятки они были готовы чуть ли ни на руках тащить его до остановки, пока Буратино сдуло ветром до ближайшего магазина, за очередной порцией спиртного.

Его еще долго грела подаренная бомжихами кличка, он искренне завидовал внутренней свободе этих совершенно несвободных людей и в который раз воспроизводил по памяти стихи Боксерки:

Одиноки мы порой,

 В нашей жизни суетной –

    Все своею связаны судьбой,

    Все спешат... В делах своих

 Забывая вечно в них

 Про себя, не то что – про других..

Я же тоже все спешу,

Словно я не дорожу

    Счастьем и тобою,  

    Но прошу тебя: ты помни!

Ты моя тревога!

Помни, что нас связывает много...

    Помни, что без друга одиноко...

                               ( Стихи  Боксерки)  2000г

И ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ!

(рассказ быль)

На окраине большого города стоял прекрасный июньский полдень. Защищенный крапивой и, только жителям известными, зигзагами заборов, ритм здешней жизни отличался от центра городского.

Причем, внешний вид Российских окраин на протяжении нескольких десятилетий особо не изменился, если конечно где-нибудь, как из ряда вон выходящее, случайно не вырастало подобие коттеджа, бросавшего тень на соседние огороды. Да кое-где крыши заблестели, да появились одинокие киоски. Еще к родимому гнезду могла подкатить дорогая машина, стоившая и поболее родимого гнезда.

Что делать? «Пол царства за коня» – звучит актуально. А этот человек, появившийся неизвестно из какого переулка, и вовсе был похож на агента 007. Рюкзачок не  сочетался с классическим костюмом, а черные очки и ослепительная улыбка были не совсем из одной оперы. Но кто сейчас возьмется судить о вкусах?

Местная сигнализация провожала гостя до самих ворот. Собаки лаяли и перекликались по всей ближайшей округе. Молодой человек был похож на  неопознанную цивилизацию в этом краю. Слишком быстро он переходил от одного дома к другому, пока его не впустили в один из домов.

– Здравствуйте хозяева! – перешел он сразу к делу, чуть задев порог, – С праздником вас!

– С каким праздником? – удивилась хозяйка, открывшая гостю двери.

– С Новым годом, да плюс ко всему с тем, что ваш дом был удачно занесен в базу данных нашей компьютерной сети, и мы принесли вам подарки!

Хозяйка недоверчиво посмотрела в окно и, убедившись, что больше никого нет, стала искать поддержку у домочадцев, находившихся неподалеку.

– Новый год зимою будет, – заученно доложилась хозяйка.

– Правильно! Этот праздник еще будет, а ваш уже приближается! – нашелся молодой человек, и всем в глаза бросилась его ослепительная улыбка, когда он все-таки снял очки.

– Да вы проходите на кухню! – предложила хозяйка и, в свою очередь, гостю бросился в глаза сельский уют: побеленная запросто печка, сшитые на скорую руку зановесочки, тканые половички, табуреточки и стол, за которым обедали старики.

– Вот, наша фирма проводит такую акцию! Мы дарим вам новшества зарубежных производителей с тем, чтобы вы ими пользовались и делились об этом со всеми кого знаете.

- Так, чтобы и о нас знали. – Объяснил он, не переставая улыбаться, снимая со спины и расстегивая свой рюкзак.

– Кстати?! Есть в доме ножи? – вспомнил он, вытаскивая какую-то коробку.

– Есть, а что? – вспомнила осторожно и хозяйка.

– Можете их выбросить, потому что этим двести лет сносу не будет! – похвастался гость и поставил коробку на стол.

– Если и сковородки дома имеются – снесите их во двор! – со знанием дела консультировал молодой человек, – Вот вакуумное покрытие! Двадцать первый век! Не пригорает, не чернеет! И это все – вам!

– Как нам? – опешила старушка, и женщины переглянулись. Старик посмотрел в окно.

Тополя в этом году были шикарными, и листья  похожи на лопухи. Именно они хлопали в ладоши, когда их ветер касался своим вниманием.

– Да, вы не ослышались! Это все вам! – снова загорланил пришелец, и дед почувствовал, что и до него дошла очередь.

– Вот, бритва с фонариком! Можно бриться в темноте и без электричества, потому как на батарейках! – многозначительно посмотрел он на деда.

– Но и это еще не все! – он достал какую-то коробку, и все ахнули, как будто на стол приземлилась летающая тарелка, – Вот! Восьмое чудо света! Мини-пылесос, фен, продуватель раковин, полотенцесушитель, будильник и кухонный комбайн в одном лице!

Гость быстрым взглядом окинул все кухонное снаряжение и бедный веничек, спрятавшийся в углу, чуть не рухнул  на пол от неожиданности. Потому что дверь хлопнула и домой забежала девочка лет четырнадцати.

– Кстати, – совсем не смутился молодой человек и быстро извлек из рюкзака еще какую-то подозрительную коробочку. – Эта ручка не только пишущая, но и музыкальная. Кроме всего прочего она стирает свою пасту и может примагничивать железные вещички!

– Вот Аленка, – какой ручкой нужно диктанты писать! – посмеялись хозяева.

– Знаете ли! Все наши сотрудники с высшим или с незаконченным высшим образованием… Так вот они жалеют, что в их студенческие времена не делали такие ручки! Сам учусь, пользуюсь. – Искренне согласился молодой человек и протянул девочки коробочку.

– И это все нам? – обрадовались присутствующие.

– И это еще не все! – он достал еще какую-то коробку, после чего все жители счастливого дома были покорены. Хозяйка даже несколько раз поцеловала молодого человека, и на глазах у нее навернулись слезы.

– Как же это ты, сынок, успеваешь и учиться, и работать, да еще бесплатно!? – поинтересовалась бабушка, когда страсти слегка улеглись.

– Что не сделаешь ради любимого дела! – философски заключил парень, на несколько секунд сбавляя свои обороты, – Кстати, вы не забыли об условии?

– Всем расскажем! Всем покажем! – хором воскликнули женщины, с восхищением следя за новым летним Дедом Морозом!

– Может, чаю попьете? Или вам немного деньжат подкинуть за такие хлопоты? – проникся к гостю и дедушка, направляясь в заветное место.

– Чаю – не чаю, а от помощи наша фирма не отказывается. Сами понимаете путь наш – до Китая пешком, а выхлоп невеликий. Если бы вы хотя бы одну пятую заплатили от стоимости товаров – было бы замечательно! – согласился гость.

– Сколько же это? – первая пришла в себя хозяйка.

– Ну, скажем, если ножи стоят пять тысяч, а сковородка – две тысячи, то тысячи полторы за все – это почти даром, а кухонный комбайн?  Тысяч… – молодой человек быстро показал свои познания в математике, так, что домочадцам стало страшно. Все сразу обратили внимание и на доносящийся гул, кликающих беду, собак, и на ласковый тополиный шелест за окном, и даже на старый веничек, показавшийся в этот кульминационный момент роднее самого хорошего гостя.

– Пятьдесят лет на этой сковородке все жарим и ничего – никто не отравился! – первой начала отступление бабушка.

– Я и этих денег не наберу… Сами понимаете – я не работаю, а алименты все на дочь уходят, еще и не хватает! – попробовала оправдаться хозяйка, и слезы на ее глазах приняли другой оттенок.

– Я станком бреюсь! – отрезал дед и попытался скрыться в дальней комнате.

– Ладно! – быстро сориентировался реактивный молодой человек, и подарки снова переместились в рюкзак.

– Может, ручку на память возьмете? Всего сто пятьдесят рублей! Почти даром! – заулыбался гость, но, увидев реакцию девочки, спрятал и ее.

– Ну что же! Спасибо этому дому – пойдем к другому! – выдал молодой человек очередную прибаутку и попытался еще раз поторговаться, выспрашивая у хозяев адрес более сговорчивых и доверчивых хозяев. Но семья вела себя по-партизански и никого не выдала.

Молодой человек вышел за калитку и, нацепив дежурную улыбку, пошел к следующему дому. Стоял июньский полдень. Наступало новое тысячелетие.

2000 – 2004

                                           БЕСПЛАТНЫЙ ЦИРК

(рассказ быль)

Неуютная остановка неожиданно осветилась. Тени деревьев разбежались как шайка воров, когда с наезжающей темнотой и до нее, кряхтя, дополз автобус. Пара рыскающих глаз еще раз заскользила по тополиным  оградам.

После знакомого скрежета открывающихся дверей дребезжание старого холодильника (так называют старые автобусы) стало перемещаться в пространстве, пока и этот грохот, подзвученный ревом выхлопной трубы, не поглотил глубокий осенний вечер.

В автобусе было теплей, чем на улице.

Немного ощущался запах газа в салоне из выхлопной трубы автобуса.

Несколько пассажиров сидели  разрозненно.  Покидая окрестности пригорода, они везли в город свои новые заботы.

Все было обычным, скучным, в общем, – как всегда. Как вдруг на одной из остановок в салоне раздался звонкий смех. Молодая девушка быстро забежала по ступенькам автобуса и вызывающе окликнула своего кавалера.

– Антон! Ну что же ты такой неловкий! А ну, забронируй даме место! – следом поднялся подросток и растерянно огляделся по сторонам.

– Ну что же ты? Дама ждет! – продолжала  девушка, оглядывая пассажиров, не смотря на то, что свободных мест было предостаточно.

– О! Какое доброе милое лицо!? – сразу обратила она внимание на толстяка, сидящего ближе всех к передней площадке.

– Разрешите присесть к вам на ваше гостеприимное колено? – бесцеремонно, но по-доброму, обратилась она к толстяку. И, пока он соображал, быстро присела к нему на колени, слегка обхватив его плечо одной рукой.

– Сейчас так трудно найти настоящего джентльмена! – пожаловалась она непонятно кому, в пространство.

– Кстати, не найдется для дамы спички? – с этими словами она достала из кармана сигарету и приготовилась подкурить. Но толстяк   разочаровал.

– Что, неужели ни у кого не найдется для дамы спичек? – оглядела она пассажиров, сидящих за толстяком.

– Здесь не курят! – ядовито, отозвалась какая-то женщина, сидящая рядом со своим мужчиной.

– Билеты приобретайте в кабине у водителя! – прозвучал по микрофону грубый голос водителя.

– У-у... Какая скучная программа! – стала паясничать девушка, покидая удобное место.

– Ну, хорошо! Пойдем к вездесущему водиле. – Согласилась она, но скоро вернулась, продолжая ломать комедию.

– Антон! Ну что же ты, любимый племянник! Где наши лучшие места!? – опять окликнула она подростка, который все это время не знал куда спрятаться.

– Сразу видно, что ты плохо чувствуешь себя на сцене. А ну взбодрись дружок! – слегка толкнула она его и приятно засмеялась.

– Актриса! – язвительно заметила какая-то женщина, и по салону поползло легкое недоумение.    

– Сара Бернар! – согласилась с ней и пенсионерка.  Пьяница, все время дремавший у окна, попытался найти центр внимания и что-то хмыкнул.

– А почему бы нет!? – зацепилась за реплику девушка. Между прочим, было время, когда я шесть копеек на билет не могла собрать, чтобы до города добраться.  А теперь я на самолете чаще летаю.

– Ага, по тебе заметно... – снова съехидничала женщина, и сидевший с ней мужчина, как истинный подкаблучник, согласился.

– В самолетах не курят! – спохватилась и пенсионерка, когда актриса снова достала сигарету.

– Имею право! – неожиданно сорвалась незнакомка. Руки ее затряслись, а голос задрожал. На минуту, всем показалось, что девушка не совсем нормальная.

– А курю я, потому что здесь когда-то на моих глазах мой родной отец  зарезал мою родную мать, а в  местной школе меня не брали даже в самодеятельность, потому я не вписывалась вообще ни в какую самодеятельность. Потому что моя классуха – курица слепая. Ей и кличку такую дали не зря. Она просто не замечала, не видела, не чувствовала. А кто замечал, видел, чувствовал? Они только углы замечали, да квадраты, да пионерские галстуки.  Да что вы обо мне знаете...

А еще я здесь ходила подъедаться к тете Тане. А когда меня выперли из комсомола, и когда мне промывали мозги в комитете, ко мне никто не подошел и не сказал: «Таня! Мы тебя понимаем!», – все боялись... А что изменилось? Зайдите в свой клуб – детей не найдете. В подъезде кружок легче организовать. А эти козлы теперь комитетом по делам молодежи называются! Сколько лет прошло...

Незнакомка всхлипнула, брызнув чувствами.  Ее темные глаза сверкнули, когда она повернула голову и посмотрела в конец салона. На заднем ряду сидел маленький мальчик рядом со своей мамой. Девушка слегка смутилась.

– Мы как будто так не жили. Мы до сих пор так живем, так че теперь демонстрировать? – Отреагировала женщина.

– Вы не живете – вы плывете... – огрызнулась девушка и, достав платок, утерла слезы.

– Да уж цирк не показываем! – посмеялась в сторону женщина.

– Цирк так цирк! – громко провозгласила девушка, соскочив со своего места, и раскинув в стороны руки так, что сигарета вылетела из ее пальцев, а стильное полупальто  слегка расстегнулось.

От минутной слабости не осталось и следа. Искренняя улыбка осветила ее лицо, и даже тени неровного земного мира, отбрасываемые придорожными фонарями прямо на витрины автобуса, показались театральным шествием – выходом новых актеров.

– Впервые, в истории маршрута номер двадцать пять, – бесплатный цирк! – она быстро скинула на колени племянника свое пальто и шапку, оставшись в деловом красном костюме, и обворожительно оглядела пассажиров.

Мужики, сидевшие на задней площадке, грубо загоготали. Еще мальчик звонко засмеялся, пока его не одернула мама. Пьяница все еще пытался что-то разглядеть. Толстяк добродушно смотрел на происходящее.

Женщина с мужчиной о чем-то заговорили, а пенсионерка покачала головой.

– Итак, Антон, занавес! – обратилась она к опешившему подростку и быстро заскочила на одноместное сиденье, ухватившись одной рукой за верхний поручень и вытянув ее, повисла над проходом как обезьяна, делая другой рукой непроизвольный жест.

После чего ловко спрыгнула на пол и сделала сальто вперед по проходу с колесом и бальным «па» между показываемыми трюками.

Затем, вернувшись на переднюю площадку, пользуясь вертикальным поручнем как шестом, она изобразила какой-то элемент стриптиза и буквально загипнотизировала зрителей пластикой, идеальным поперечным шпагатом и замысловатым модерном исполнения.

 Заканчивая красочное антре, она продолжила свое автодорожное шоу сольным исполнением, обнаружив и вокальные данные, кланяясь в конце программы зрителям. Вставая на мостик на сиденьях левого и правого рядов, прямо над проходом, артистка подняла одну из рук, изображая просящую. Затем медленно поднялась и улыбнулась.

Не обошлось и без обращения к самому маленькому. Ему был показан театр одного актера в виде сказочного персонажа.

Публика была покорена. Праздничная атмосфера, захлестнувшая монотонность дороги, заполнила салон автобуса.

Толстяк медленно и лениво хлопал, по-доброму ухмыляясь. Женщина и мужчина смотрели на акробатку, как на пришельца из космоса, пенсионерка по-матерински качала головой, а пьяница порывался встать со своего места и похлопать, но притоп у него был удачнее. Его восхищенное: «Ух, ты мать!» – прозвучало очень внушительно, вызвало дополнительный смех у окружающих. Мужики на задней площадке захлопали еще громче, ребенок смеялся и аплодировал, его мама искренне радовалась.

Антон больше не стеснялся за свою госпожу, а водила старался аккуратно объезжать каждую рытвину.

Разгоряченная акробатка стала искать потерянную сигарету, ее длинные вьющиеся волосы и красивые выразительные черты лица зазвучали по-новому.

Непонятно кому посвящался этот крик души: системе образования или комитету по делам с молодежью, а может быть родным местам и творческому человеческому началу, но он произвел впечатление и остался в памяти.

Наконец-то она высказалась и была счастлива, может быть понята.

Появление первых светофоров после серой полоски с садовыми участками напомнило о приближении светлого города. И, правда, скоро цветные квадратики  квартир запрыгали по сторонам, а автобус стал останавливаться все чаще и чаще.

Когда в салон вошла  молодая пара, то актриса успела собраться и успокоиться.

- Ой, как он тебя любит! А как ты к нему относишься? Ой, уведу я его от тебя! Ой, уведу! – по-доброму и оригинально повела она свою интересную беседу. Уже через пять минут девушка рассказывала влюбленным о какой-то тибетской науке, посвящая их в тайны знаков и символов.

Похоже, слушать ее было интересно, потому что молодые все время о чем-то ее спрашивали, подставляли ей руки с линиями жизни и весело смеялись.

Когда маршрут выехал на светлую площадь и красные значки-солдатики, светящиеся буквы метро, как часовые встали по бокам праздничного эскорта, в салоне еще раздавался звонкий смех, и насчет Антона сыпались разные указания.

Артистка агитировала всех пойти в какой-то ресторан, обещая показать свое выступление и угостить всех шампанским. Приглашала  в Москву и посвящала в предстоящие гастроли. И на площади еще долго раздавались мелодичные оттенки ее голоса, когда она, в сопровождении своих новых друзей, пропала в подземелье метрополитена, спрятав от ночного города еще одну частичку человеческой души. Такой творческой и неповторимой.

2002 год

РОССИЙСКИЙ ДУРДОМ

(рассказ быль)

Продолжительный гул проходящего поезда, уносящийся за край вселенной, пропадающий за золотой полоской лесопосадки, недалеко от станции Кошево, поторопил спешащих к станции дачников, напоминая и об их, родной электричке.

Люди с котомками, авоськами, рюкзаками и хозяйственными колясками уже подходили к станции, некоторые из них спрашивали у обгонявших соседей  время и уточняли расписание электричек.

По шоссе, лежащему параллельно железнодорожным путям, шел непрерывный поток машин, и открытие картофельного сезона, видимо, ощущалось и на дороге: в куче мешков с картошкой на грузовых самосвалах и кучках на багажниках легковых автомобилей и их прицепах.

Дачники, похоже, тащили в своих сумках, рюкзаках исключительно картошку. Российский самовывоз практикуется  везде, где есть люди, и существует картошка.

Эта хозяйственная горячка ничуть не отражалась на спокойствии неба, в котором расплывшийся след самолета еще долго казался застывшим и красочным, потому что смешивался с малиновыми, фиолетовыми и голубыми тонами, украсившими и без того прекрасное наступление бабьего лета. Небо Айвазовского поглощало землю, и в его приливах иногда отражались взгляды мечтателей.

 Некоторые дачники, заняв вакантные места на завалинке старой станции и на ее больших дощатых ступеньках, как раз тем и занимались, что смотрели на красоту высокого мира.

Неожиданно раздался гудок и какой-то мужчина дал всем понять, что электричка приближается, крикнув своим дачникам  знакомое: «Едет!»

Высокая насыпь, на которой уже толпился народ немного ожила, когда по ней стали карабкаться опоздавшие дачники, таща за собой тюки и коляски, обгоняемые детьми и домашними собачками на поводу.

Но ожидаемая электричка оказалась товарняком, и народ, вдоволь наглотавшись пыли, разочарованно посмотрел ему вслед, все еще стараясь опомниться от несносного крика пролетевшей махины.

Семафор, подающий надежду своим зеленым светом и сопровождаемый длинным гудком и очередным приближением электровоза, и во второй раз обманул ожидающих. Поезд промчался мимо с такой скоростью, что его таблички: Владивосток-Москва были едва уловимы для встревожившихся пенсионеров.

– Что же это такое? – заметила одна из бабулек, – Это поди уже восьмой пошел час, а где та, которая на девятнадцать тридцать?

– Ну не на сорок же минут опаздывает? Давно такого не было! – отвечала она кому-то.

– Вот давеча тоже так было... – вел пропаганду на другом конце насыпи и дедок, опирающийся на палочку, – Поначалу опаздывала, а потом товарняк проехал, еще пассажирский и почтовый...

Прогнозы старого дачника скоро оправдались, потому что, в самом деле, через некоторое время промчался почтовый, и разочарованные дачники стали спускаться с насыпи, стараясь занять все те же вакантные места на завалинке у старой станции.

Все это сопровождалось неминуемым возмущением и продолжительными выводами.

А в непостижимой высоте декорации стали более контрастными, и бесплатный театр еще приковывал к себе неисправимых романтиков, если таковые и попадались среди обычных российских трудоголиков на небольшой станции Кошево.

Но спектакль и здесь закончился. Скоро самые веселые краски стали серыми, и небо теперь напоминало графские развалины, пока, наконец, и эти декорации не почернели, пряча последний азарт солнца за краями  кипящего горизонта.

– Едет! – доложился дедок. Он один не покидал своего поста и как вкопанный стоял и караулил подступы к насыпи.

Часть дачников, расположившихся на привале, облегченно зашевелилась, и насыпь ожила. Собаки шустро бежали, дети смеялись, и все казалось радостным, до того момента, пока мимо всех ожидающих не промчался многотиражный товарняк, обдавая глазевших угольной пылью и другим дорожным сором.

– Какая наглость! – громче всех возмутилась  молодая женщина, выглядевшая на фоне общей массы более чем оригинально, и по живой очереди прошла волна возмущения.

– У меня важный день! Мне нужно выспаться! – продолжала возмущаться женщина, придерживая руками края своей соломенной шляпки и пытаясь снова спуститься с насыпи, таща за собой на поводке собаку и коляску с цветами и зеленью.

– Это свинство! Безобразие! Завтра всем на работу! Изде­вательство над людьми! Откуда можно позвонить? Уже девять часов! Связалась с этой … картошкой... – можно было услышать много интересного о Российском правительстве  и о родной матери от  дачников на крыльце у закрытых дверей на старой станции.

Но это ни сколько не улучшило положение дел, потому что и в десять часов вечера подгулявшая электричка не явилась.

Очередной товарняк, спровоцировавший часть доверчивых дачников, в очередной раз заставил присутствующих карабкаться на насыпь, между тем, как более опытные пассажиры так и не покинули уютной лавочки, стоящей у старой станции.

В течение еще одного часа добрая часть дачников  несколько раз штурмовала проклятую насыпь, сопровождая всякий раз очередной, проносившийся мимо состав хорошими русскими словцами.

– А че бы вам не разойтись! – предложил ближе к одиннадцати часам вечера дедок, не покидающий свою боевую насыпь.

– Было бы куда разойтись! Понабирали участков! Одно название – дачи! Где мы там будем спать?! На полях с березками! Мне завтра на работу! Между прочим, у меня завтра спектакль! – стали разноситься по всей насыпи реплики, пока какой-то мужчина не предложил пойти к нему на дачный участок, где стоял небольшой вагончик с печкой-буржуйкой внутри.

Оптимистов оказалось немного, но и этого количества было достаточно, чтобы переменить решение, потому что в вагончик могли поместиться не больше шести человек.

В темноте люди напоминали сказочных персонажей, а насыпь и вовсе превратилась в историческую драму жизни.

Скоро издалека донеслось несуразное пение, и все вспомнили про деревню Кошево, трассу, на которую нужно было идти, обязательно куда-нибудь дозвониться и что-нибудь предпринять.

Но с появлением пьяных плотников, возвращающихся с калыма и опоздавших на последнюю электричку на добрых полтора часа, всем стало теплее. Иваныч и Егорыч, как они себя называли, сразу принялись за дело и, достав топоры, соорудили небольшой костерок.

Их идея понравилась абсолютно всем, вокруг костра собрался почти весь народ. Кто-то вспомнил про старый заброшенный клен, валяющийся неподалеку, и скоро дерево приволокли поближе к костру. А прапорщик Вася, в котором все почувствовали мужчину, гостеприимно предложившего не так давно свой дачный вагончик, взяв у плотников топор, был похож на героя, обеспечивающего костер дровами.

 Не было и двенадцати, когда народ уютно расселся возле большого костра, и только дедок все еще находился на насыпи. Его темный силуэт среди звезд и острых кленовых прутьев, сросшихся с насыпью, напоминал сказочного стража.

Между тем у костра, конечно, после всех высказанных обид и предложений, завязался весьма приятный разговорчик. Говорили об урожае и о новом рецепте засолки огурцов, о правительстве и семейных проблемах.

Родную бытовую болтовню  изредка разряжала странная дама, оказавшаяся актрисой. Она выкидывала разные эмоциональные номера и ее амбиции, на счет нездорового российского транспорта, вызывали у народа здоровый смех.

Скоро все знали про ее спектакль. Было весело, тепло, уютно.

Звезды падали на землю, и все искренне понимали, что и ради этого можно забыть весь кошмар, связанный с копкой картофеля.

На очередное предложение плотников: допить их добрую часть – полбутылки, народ отреагировал положительно и был организован хороший походный фуршет с самодельным вином, остатками спиртного, недоеденными бутербродами и т.д.

Кто-то додумался печь картошку, благо, что все сидели на картофельных тюках, и картошки в тот вечер никому не было жалко.

К полуночи дачники успели друг с другом перезнакомиться. Дедок, оказавшийся, в конце концов, рядом с бабкой, выяснил, что ее огород как и его – ее крепость. У стариков, как выяснилось, было много общего. Признался ей, что вот уже пять лет видит ее на насыпи, а подойти все никак не решается.

Прапорщик Вася нашел общий язык с актрисой. Плотник Егорыч уже собирался ехать не домой, а к Зойке, с которой только что познакомился. Дети играли в прятки, довольные, что представилась непло­хая возможность попользоваться свободой.

Скоро, смеха ради, подхватили идею прыгать через костры и петь коллективные песни.

На проезжающие товарняки и скорые пассажирские поезда уже никто не обращал внимание.

Тогда как проезжающим казалось необычное скопление не иначе как празднованием дня урожая.

Потом ели печеную картошку и рассказывали страшные истории, причем, все взрослые были похожи на своих детей.

– Посмотрите! Какой у нас замечательный Российский костер! – расцвела вдруг и актриса, появившаяся в свете искр с каким-то венком из прутиков на голове в сопровождении своего кавалера, прапорщика Василия. Он уже успел сгонять к себе на участок и откопать не весть откуда старенькую, но дееспособную гитару.

– Российский костер! Российский костер! – закричали дачники и громко зааплодировали артистке, после чего какая-то пенсионерка буквально спихнула со сцены молодежь и громко воскликнула:

– Господи! Неужели вы не понимаете, что это наш Российский дурдом!

Последняя фраза повисла в воздухе, и за пылающим костром опять показался строгий понедельник. Все задумались и замолчали.

Как броненосец Потемкин, из глубины ночного коридора на насыпь осторожно выползла груженая электричка, и в течение нескольких секунд опешившие дачники смотрели на пассажиров другого мира как на явление Христа народу.

– Эй, вы там, у костра! Вам что, особое предложение нужно! – закричал из своего окошка машинист, и все поняли, что появилась реальная возможность

уехать домой.

Пассажиры с других станций, просидевшие пять часов в электричке в связи с какой-то аварией, успели успокоиться и впасть в нормальный здоровый сон, теперь вынуждены были тесниться и беспокоиться.

* * *

Разрезая ночь пополам, долгожданная электричка как метеор неслась по железнодорожному коридору, останавливаясь на станциях, которые легко можно было узнать по опознавательным знакам костров разложенных тут и там.

– Смотрите! Смотрите! Сколько костров! – обращал вынимание взрослых людей какой-то подросток, указывая на очередную станцию.

– А наш костер, то есть наш Российский дурдом, был самым лучшим! – заметила в свою очередь и дама с собачкой со станции Кошево.

Скоро ночной город стал стрелять дробью своих огней по приближающемуся пассажирскому эскорту, и Бог его знает, как и на чем добирались уставшие дачники до своих домов, рискнувшие ехать на предпоследней электричке нашего Российского дурдома.