Орудием пытки становится даже капля воды,
и бабочка может вызвать эффект беды.
Христа распинал раввин по имени Благодать.

Но можно из плесени пенициллин создать,
а гуси, укравшие братца, - спасают Рим...

Пока ты в коробке Шрёдингера - замри!

Ты выйдешь, конечно, (ведь в ней закончится кислород) -
решай: орудием пытки -
или наоборот?

***

Интересно, есть ли точка невозврата из мрака
– так зайти, что никакая собака
не унюхает обратной дороги,
да и свет тебя, оплакав, без бэкапов отторгнет?
Где граница, за которой цвета дня не припомнишь
и Звезда-Всех-Недошедших луч не сбросит на помощь?

Интересно, есть ли точка невозврата из света,
за которой налагается вето,
на попытки тьмы догнать - ведь ни власти,
ни родства, и акт с печатью: к темноте - непричастен?
Сколько нужно миль в секунду, чтобы двигаться вечно?
Сколько люменов бессрочный яркий нимб обеспечат?

В чём её бесповоротность, этой точки? В расстоянии? В скорости?
И в какую цену точные ответы обходятся?

***

Станция «Мир» утонула в локальных конфликтах.
Станция «Счастье» у нас, как всегда, - долгострой.
Да и добраться непросто - ведь масло разлито.
Кто поскользнулся – тот больше не главный герой.

Здешняя архитектура чудней и богаче
выдумкой с каджым столетием, слоем из цифр.
Что ни стена – то берлинская, ну или - плача.
Башни: мышиная – ретро, модерн – близнецы.

В плане уборки – здесь орднунг: новейший, тотальный.
Шар окультурен – и тесен. Даёшь перспектив!

- Марс! Как дела? Как с водой? На помывку хватает?
Всё хорошо?
Подождите: мы к вам прилетим!

*** 

Вечер на Круче, в Торбе, уже не томный:
тени в углах всё гуще и всё живей…
В гости не эльфы ходят, да и не гномы.
Если стучат – закрой поскорее дверь!

Совы приносят вести. В конвертах – вьюга.
Вот бы хоть раз: голубка, масличный лист!
Сорт ГМО-ворон не боится пугал
(и голуби, говорят, им на корм пошли).

Может, не так уж глуп старикашка Бильбо?
Бросивший всё, ушедший невесть куда…
Где-то он есть? Хоть как-нибудь известил бы.
Может, там свет ясней и вкусней вода?

Вдруг понимаешь, глядя на утварь Торбы
(кресло и плед, столовое серебро):
старая, пыльная карта дороги горной –
в общем-то, самое ценное здесь добро.

***

За каждым «Привет!» скрываются по два тома войны и мира,
и каждым «айм файн», возможно, завешена чья-то боль.
Хранитель её умеет шутить, дыхание имитировать, -
стараясь как можно реже бывать собой.

За каждым «Люблю!» скрывается сложный ребус из лжи и правды,
смешались Нарцисс и Данко в невысчитанных долях.
За каждым «люблю» скрывается штраф за доверие - и награда, -
за каждым, звучащим в смертных людских устах.

За каждым «Прости!» - скрывается Магдалина и часть Иуды,
и шов без наркоза, и смелый проект моста.
За каждым «прощаю» живёт, уязвимое и всесильное сразу, чудо.
За каждым «Прощай!» - то ли воля, а то ли безвольная пустота.

***

Солнце целует на ночь макушки гор.
Я догоняю солнце, спешу наверх.
Чувствую с каждым шагом сильней восторг,
чувствую лишний возраст и лишний вес.

Падаю наверху: дышу. Занимай места!
Зрительный зал необъятен, и я в нём почётный гость.
Древняя, безызъянная красота
бризом меня пронизывает - насквозь.

Как Ты всё это выдумал, Господи? Расскажи!
Солнце, раскрасив небо, скатилось вниз.
Ветер щекочет море - оно дрожит,
ёжится и шумит - мол, угомонись.

Длинный, бугристый кряж - Твой ручной дракон.
Кажется - встрепенётся, махнёт хвостом
и уплывёт, плескаясь, за горизонт...
Боже, ведь он на наш не наступит дом?

Мне до вершины холмика Твоего -
двадцать минут одышки и сто потов.
Камера не запомнила ничего:
ветер и даль не высушить на потом
между страниц гербария, как цветок,
не унести в кармане прибой и закатный свет.

Господи, мне пора в мой смешной мирок -
дай не забыть про Твой в суете сует...

***

Когда человек сбегает с ума,
как будто с уроков в школе,
когда всё равно - тюрьма ли, сума,
а воля страшней неволи,

когда он играет по сетке в войну,
а ранены все в реале,
пьёт яд, будто кофе, и видит одну
из разных сторон медали...

Когда он, как грипп, подцепив дальтонизм,
на красный бежит по зебре, -
не жми на гашетку. Не суйся за ним -
заблудишься в тех же дебрях.

***

Мы сошлись разве что в неприязни к Иванам Иванычам.
А расходимся мы во всех остальных точках.
Может быть, потому, что тогда тебе сил не хватало, мам,
ты так яро теперь балуешь мою дочку?

Я под лупой, как сыщик, исследую все твои промахи.
Я, наверно, сама твой в каком-нибудь смысле промах.
Когда все мы расходимся прочь - вытворять подвиги, -
сколько сотых тебя остаётся нас ждать дома?

Я намного смелее, чем ты, и, конечно, куда современнее.
Я умею бэкапить ненужные фото и тексты.
Одолжишь мне искусство твоё (или сдай на хранение!) -
быть готовой всегда отдавать – ни за что и не вместо?

Я спрошу, а ответ не пойму – до поры и до зрелости:
на четыре любовь нужно было делить или множить?
Запрещая себе досыпать – о себе пожалела ты?
Мам, мы выросли - что ж ты теперь спать спокойно не можешь?

***

Хочу весны, что испарит броню,
отыщет старый мусор под коврами
(который я нет-нет, да оброню) –
и весь сожжёт священными кострами.

Хочу весны, которая плеснёт
в окно
совсем молоденького ветра.
Он со скворцом осилил перелёт
и пахнет песней берегов запретных.

Я жду весны… Она в грязи найдёт
и вызовет теплом навстречу небу
ростки горчицы. Слышал? Их восход
меняет всё.
Я жду весны.
Скорей бы.

***

Не отравиться б секретом собственной ядовой железы
да не свалиться с вершины собственной вавилонской башни,
да не попасться бы своре лютых растравленных мной борзых.
Вырыта яма врагу - что ж мне самой так страшо?

Не заблудиться бы в дебрях собственной головы
да не свариться в котле своих же страстей бурлящих.
Господи, Боже, ну где, пожалуйста, кнопка «ВЫКЛ»?
Больше я так не могу - и не умею иначе!

Ты обещаешь победу, мир Твой и благодать -
зеркало сверлят глаза оттенка глубокой ночи.
Может быть, я - тот камень, что никак Тебе не поднять
(видишь: и здесь - гордыня)?
Помилуй, Отче!

***

Луна впускает солнечного зайца
в покрытое испариной окно.
Состав чуть неуверенно качается,
выстукивает пульс, вгоняет в сон.

Тут скачет сеть, тут допивают пиво
и наспех пересказывают жизнь,
и хнычет детвора, и чуть тоскливо,
и кто здесь свою сумку положил?

Тут кто куда: кто к морю, кто с работы,
кто разругался дома - и махнул.
Кого-то встретят вечером, а кто-то
обнимет, может, через год жену.

И можно выйти возле Таганрога, -
из строя, положения, игры,
а можно е-х-а-т-ь: до того порога,
который примиряет все миры.

В вагонах часто поминают Бога.

В кармане - странный список странных дел:
искать комфорта, но любить дорогу, -
как будто в ней и вправду твой удел.

***

Персональные добрые вести
разлетаются в поисках цели.
Бьются в стёкла. В наушники, щели
проникают. Куда-то на свете

прилетают в марте, щебечут звонко,
гонят прочь ворон с их тревожным криком.
Пробивают снег первоцветом диким.
Рассветают в чёрных проёмах окон.

Лечат плачущих и виноватых.
Освежают любую рутину.
Воскрешают любые руины.
Восполняют любые утраты.

Их не сдержат стены, решётки, двери,
пограничник с самой большой овчаркой.
Есть лишь две разновидности их фиаско:
адресат не дожил… и не поверил.