Глава 1

                В РАЮ

Хорошо в раю родном!

Бродят души праздные.

И цветы растут кругом,

И деревья разные.

Здесь не знают никогда

Никакого бремени.

Не считают здесь года.

Нет здесь просто времени.

Вместо водки пьют нектар,

Дышат чистым воздухом.

Здесь никто ни юн, ни стар,

Все единым возрастом.

Хорошо в раю родном!

Лучше и не надо!

Отдыхаешь день за днем

На полянках сада.

Всюду яркие цветы.

Фрукты, между прочим.

Никуда отсюда ты

Сроду не захочешь.

Мошкары и комаров

Нету здесь нисколько,

Ни морозов, ни снегов…

Лепота – и только!

Вот архангел Гавриил

Как-то, отдыхая,

Поздним вечером бродил

По дорожкам рая.

Гавриил – архангел главный,

Командир небесных сил,

Шёл походкой легкой, плавной,

Сад Эдемский обходил.

 

Если где-нибудь узрит

Чью-нибудь он душу,

Встанет, переговорит,

Скушает с ней грушу.

Соловей романсы пел

Для своей подруги…

Вдруг архангел полетел,

Распростерши руки.

Но не в небо воспарил,

А низвергся наземь.

«Во! – подумал Гавриил. -

Что за безобразие?»

 

Не заметив – что такое? –

На кого-то наступил.

- Не дадут нигде покоя,-

Грубо кто-то пробасил.

 

- Что же ты ворон считаешь? -

Грубиян проговорил.

- На лежащих наступаешь…

 

Приподнялся Гавриил.

 

- До чего же я неловкий,-

Тихо молвил Гавриил.

Перед ним Василий Тёркин,

Как пред маршалом, застыл.

 

Перед ним сидит солдатик,

Красной Армии боец.

- Ты чего ж…на тропке, кстати…

Развалился, молодец?

Или места нет другого,

Как валяться на пути?

- Ну, и что же тут такого?

Или трудно обойти?

 

- Теркин! Вася! Вот так встреча!

Здравствуй, воин мой родной!

 

Теркин молвил:

- Добрый вечер?

Ну, а вы-то кто такой?

- Я архангел.

- Елки-палки! -

Громко Теркин закричал.

- Как же я, невежда жалкий,

Гавриила не узнал?

Вот как раз-то ты мне нужен!

В общем…

 

Теркин погрустнел.

Замолчал.

-Ну что ты? Ну же!

Говори, чего хотел!

- Значит, дело тут такое…

 

Он карманчик расстегнул

И листок, сложенный вдвое,

Гавриилу протянул.

- Что такое?

- Заявленье.

- Да здоров ли ты?

- Вполне.

И прошу я разрешенья

Предоставить отпуск мне.

 

- Разрешите обратиться? -

Отчеканил громко он.

- Должен сам я извиниться

За солдатский грубый тон.

Только тут такое дело…

Правды я не утаю,

Что душа моя, как тело,

Исстрадалась вся в раю.

- Не болтай ты что попало!

Это что за ерунда?

Чтоб душа в раю страдала,

Не бывает никогда.

 Для мучений, сам ты знаешь,

Место есть, где вар кипит.

- Адом нас не напугаешь,-

Вася Теркин говорит.

- Хлебанул его досыта.

До чего тут толковать.

- Это что же? Ты открыто

Вздумал, Тёркин, бунтовать?

Мед с горчицей не мешают…

Вот такой тебе мой сказ.

Мысли разные мешают?

Удалим мы их сейчас.

 

 

Взглядом грозным прожигает

Гавриил бунтовщика.

И за бунт его решает

В ад отправить на века.

Тёркин хмыкнул:

- Что ж сердиться?

Ну, пойми ж меня, чудак!

Мне б на землю возвратиться,

Посмотреть бы, что и как.

Я ж пролил за эту землю

На полях различных кровь.

- Что ты! Что ты! Не приемлю!

Отрекись от этих слов!

 

 

И архангел продолжает:

- Это что за ерунда?

Отпусков здесь не бывает

Никому и никогда.

- Ну, в порядке исключенья!

На недельку бы хотя…

- Все! Отставить возраженья! -

Отвечает не шутя.

- Эх! – махнул рукою Вася.

По щеке слеза течет.

- Вот беда-то! Вот несчастье!

Не везет, так не везет!

- Но пойми же! Ты ведь умер.

Ты лишь дух, ядрена вошь!

Вася! Милый! Ты же умный!

Что ж ты ересь-то несешь?

- Да понятно все мне. Ясно!

Но послушай, Гавриил!

Жжет вот здесь! Болит ужасно!

И терпеть уж нету сил!

 

- Это что еще за шутки?

Или ты совсем дурак?

Даже и на полминутки

Нам туда нельзя никак.

Рай с землей, как две прямые

Параллельных, две страны…

Знай же, что миры такие

Пересечься не должны.

И пойми! В чертогах рая

Ты навечно, не на год!

Это же не проходная,

Чтобы шмыгать взад-вперед.

- Мне б вприщурку, мне б в полглаза

Посмотреть на отчий дом!

И тогда просить ни разу

Я не буду ни о чем.

Как утопал на войну я

(Ой, как немец тогда пер!),

Сторону свою родную

Я не видел с этих пор!

Что же за несправедливость?

И за что такой наряд?

Прояви, архангел, милость,

А потом гони хоть в ад!

 

Гавриил вздыхает тяжко:

- Ты уж, Вася, не серчай!

Исстрадался ты, бедняжка,

Для тебя и рай – не рай.

Что тут сделать – и не знаю.

Мысли все нараскосяк.

Отпустить нельзя из раю.

Это ж, Вася, не кабак.

- На недельку бы всего-то!

Я ж, поверь, не обману.

Хоть глазком взглянуть охота

На родную сторону.

 

 

 

 

 

Гавриил поскреб затылок.

- Так и быть, даю семь дней.

Но до баб или бутылок

Чтобы мне не лез! Не смей!

- Вот те крест! Мне это дело,

Если честно, Гавриил,

И при жизни надоело.

А отняло сколько сил!

Бабы то же, что пиявки…

Заворкуют про любовь

И давай сосать, мерзавки,

Кровь у нас, у мужиков.

Сколько же мужик потратит

Лет на эту канитель…

- Ну, довольно, Вася! Хватит!

Здесь же рай, а не бордель…

Чтобы мне через неделю

Был на месте ты, как штык!

А иначе отметелю

По-крестьянски, как мужик!

 

- Отпускаю на недельку

Под ответственность свою.

Захвати с собой шинельку,

Там ведь будешь не в раю.

Поброди там, пошатайся,

Посмотри, как стали жить.

Ничего лишь не пытайся

И на йоту изменить.

Ну, ступай, Василий! С Богом!

Пусть счастливым будет путь!

Что-то я устал немного…

Надо бы передохнуть.

 

Осенив крестом, архангел

В свой чертог вздремнуть пошел.

«Хоть не прав я, но по правде

Поступил я хорошо».

Теркин браво козыряет:

Все ж солдат он как-никак.

И лицо его сияет,

Как начищенный пятак.

 

           ГЛАВА ВТОРАЯ

     ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

 

Ветерок летит игривый,

Теплый, пьяный без вина,

По бескрайней хлебной ниве

За волной бежит волна.

И летят с полянки крики,

Беззаботный детский смех:

Кто корзинки земляники

Наберет быстрее всех!

 

Словно бы аэроплан,

Стрекоза летает.

Шмель, мохнатый, как баран,

Гулко зависает.

Разноцветие цветов,

Ягодник клубничный.

Воздух леса и лугов

Самый преотличный.

В небе тучки ни одной,

Только солнце мается.

Кто ж под этой синевой

Средь травы валяется?

Он чихнул. Глаза открылись.

Приподнялся. Смотрит он.

Даже слёзы покатились.

«Значит, это всё не сон!

Уж не видел я полвека

Землю эту, благодать.

Да счастливей человека

Во всё мире не сыскать!

Впрочем… даже сам не знаю,

Кто же я? Одно из двух.

Кем я послан был из раю,

Человек я или дух?

Ну, зачем блаженства рая

Для таких вот работяг?

Мне сторонушка родная

Лучше этих райских благ».

 

В это время гул раздался,

Нарастая каждый миг,

И из леса показался

Иностранный грузовик.

И с просёлочной дороги

Повернул к нему шофер.

- Это кто же ты? Убогий?

Шут какой-то? Иль актёр? –

Крикнул парень из кабины.

- Ишь оделся! Ну и ну!

Я прикид такой старинный

Видел в фильмах про войну.

 

Улыбается парнишка.

Тёркин же захохотал.

- Ёшкин кот! Романов! Мишка!

Иль меня ты не признал?

 

Парень даже испугался.

Пот рубашкой промочил.

- Да, Романов я,- признался.

- И зовусь я Михаил.

(Снова пот он вытирает).

Кто же будешь ты какой?

 

Монтировку зажимает

Он свободною рукой.

- Нас же вместе забирали,

Ты же помнишь? – на войну.

Но на разных воевали

Мы фронтах. Ты вспомнил? Ну?

 

Говорит, угрюмо глядя

(За спиной его рука):

- Ты меня послушай, дядя!

Шёл бы дальше от греха!

Может, ты и сумасшедший,

Может, нет. Мне наплевать!

Только о войне прошедшей

Языком чего трепать?

 

Почесал затылок Тёркин.

- Ты прости уж, паренёк!

У меня, как в поговорке,

Не варганит котелок.

Если правду – не поверишь.

Так что уж не обессудь!

Вижу, что в деревню едешь.

Не в Покровку ли твой путь?

 

Парень, бросив монтировку,

Говорит ему в ответ:

- Верно, еду я в Покровку,

Хоть её давно уж нет.

- Как так нет? А что случилось?

Не могу никак понять.

- Как хозяйство развалилось,

Стали люди уезжать.

А потом закрыли почту,

Школу, ФАП и магазин.

В туалет выходишь ночью,

Словно в космосе, один.

 

 

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

                 У ФЕРМЕРА

Где была деревня раньше,

Дом всего один стоит.

Здесь Сергей Петрович Паншин,

Как хозяин, всем рулит.

Держит он свиней полсотни

И четырнадцать коров.

И имеет на сегодня

Двух рабочих-батраков.

Пашет, сеет, убирает,

Про спиртное позабыл.

Хоть и бедности не знает,

Но и в роскоши не жил.

- Вот моя фазенда, Вася,-

Гостю фермер говорит.

 

Перед ними, окна крася,

Дама юная стоит.

- Это вот моя супруга.

 

Оглянулась, морщит нос.

- Это что еще за друга

Ты сегодня к нам привез?

- Это Вася Тёркин, крошка.

Уроженец наших мест.

Поживет у нас немножко.

Ну, пока не надоест.

Ты бы шла на кухню, Маша!

Гость с дороги. Хочет есть.

И, наверно, щи да каши

В этом доме всё же есть.

 

Дом просторный, двухэтажный

И обложен кирпичом.

«Человек он, верно, важный,

Раз такой имеет дом».

 

Длинный стол в саду накрыт.

Лучшая столовая!

И листвою шелестит

Яблоня весёлая.

Во главе стола хозяин.

Дочка с сыном при отце.

Никакой он здесь не барин,

Пашет так же, как и все.

И его супруга Маша,

И Романов шебутной,

И второй работник Саша,

Ну, и гость, само собой.

Хоть пришли не на попойку,

Но ведь всё же гость у них…

Самодельную настойку

Маша льет на четверых.

 

Утро раннее в деревне,

Как рождение на свет.

Благодатью веет древней,

Чувства ярки, как букет.

Оседая, уползает

Дымка за деревню вон.

И лучами пробивает

Солнце путь себе на трон.

 

Теркин по привычке давней

Просыпается чуть свет.

И, тем более, что ставней

Уж давно на окнах нет.

Подскочил он по-солдатски,

Помахал, поприседал.

Чуб пригладил залихватский,

Чтобы стоймя не стоял.

Осторожно, чтоб не стукнуть,

Стал из дома выходить.

- Что крадешься-то? На кухню

Заходи перекусить!

 

Перед ним стоит хозяин,

Будто он и ночь не спал.

- Спал еще б подольше, парень,

То б на завтрак опоздал.

- Дык… того…- смутился Теркин.

- Что ж поделаешь? Зайду!

 

За столом макают корки

Мужики в сковороду.

Гостя тоже пригласили,

Щей в тарелку ему льют.

- А у нас всегда, Василий,

Вместе с солнышком встают.

 

На речной застывшей глади

Облака, кусты ракит.

Вася с Мишей, как в засаде,

В камышах густых сидит.

В берег удочки воткнули

И глядят на поплавки.

Поплавки же, как уснули

На поверхности реки.

Иль сбежала рыба в море,

Или может червяки

Не по нраву ей. И вскоре

Заскучали мужики.

 

- Вот, дружок, скажи на милость

(Теркин как-то весь обвис),

Это что же получилось,

Отменили коммунизм?

Где колхозы и совхозы,

Сельсоветы и флаги,

И с вождями паровозы,

Что летят среди тайги?

Почему не слышно песен

Про войну, рабочий класс?

Ты скажи мне, будь любезен,

Что случилось-то у нас?

- Что случилось? Что случилось?

Нет теперь СССР.

Власть советская накрылась.

Сдох товарищ Гулливер.

Независимыми стали

Все республики сейчас

И на запад побежали,

На чем свет ругая нас.

И теперь в ударном темпе

Строим мы капитализм

И дружить стремимся с теми,

С кем когда-то мы дрались.

- Ну, дела! – вздохнул Василий.

- Всё у нас на раскоряк.

Столько крови и усилий –

И напрасно, просто так…

Ну, клюет же, друг мой милый!

Подсекай ее вот так!

 

Напрягаясь, что есть силы,

Тянет удочку рыбак.

- Погоди! – кричит Василий.

- Так ты рыбу не возьмешь.

Что ж напрасно тратить силы?

Леску ж, дурень, оборвешь!

 

Сапоги быстрей скидает,

Гимнастерку к верху рвет.

С бережка боец сигает,

Руки выбросив вперед.

«Долго что-то тянет леску,-

Встрепенулся Михаил.

- О корягу иль железку,

Может, голову пробил?»

 

Тут вода запузырилась.

Показался наконец

Теркин.

- Вася! Что случилось?

Напугал меня боец.

- Счастье дружит с дураками.

Уж не клад ли здесь, дружок?

 

Теркин не спешит с ответом.

За собою волочит

Он мешок. В мешке же этом

Что-то весело звенит.

 

И зубами, и руками

Развязать спешит мешок.

Вдруг лицо переменилось,

Теркин даже побледнел.

- Вася? Что еще случилось?

 

 Глянул внутрь и засвистел.

Теркин стонет:

- Что за люди?

Разве можно ж так с рекой?

 Видно, клёва здесь не будет.

Собираемся домой!

Тут пустых бутылок уйма.

Тут и водка, и вино.

- Чересчур, наверно, умный

Этот хлам швырнул на дно.

 

                                            

Через лес они шагают.

И чего там только нет!

То и дело наступают

На бутылку иль пакет.

Всё вздыхает Теркин горько.

- Это что ж теперь за жизнь?

Превратили лес в помойку.

Это просто же фашизм!

Это что ж за растакая

Жизнь настала, не поймешь.

- А страна у нас большая,

Ее сразу не засрешь.

Это где-нибудь в Андорре

Кто-то выбросит пакет,

То для них, конечно, горе:

Полстраны почти что нет.

И опять же обстановка –

Красота и благодать.

Неудобно и неловко

Даже семечки щелкать.            

 

Зачеркнули деревеньку,

Сверху был такой указ.

Потихоньку, помаленьку

Целый мир ушел от нас,

С мужиками, что пахали,

Как волы, и всей стране

Хлеб давали, защищали,

Погибая на войне.

Та страна былинных женщин

Нынче в прошлое ушла.

На таких из деревенщин

Мощь державная росла.

 

Во дворе уже хозяйка

Среди куриц и гусей.

И раскрыта настежь стайка,

Источая дух ночей.

Испариться не успели

Капли влаги на кустах…

Мужики еще в постели,

А уж женщины в трудах.

- Утро доброе, хозяйка?

- Что ж не спится, дорогой?

- Да вот так…

- А я лентяйка

Не сварила ничего.

 

За спиной мешок бывалый,

На один присест припас.

- Я… того… пойду, пожалуй!

Загостился я у вас.

                -

Подошел к родной деревне.

Лишь бурьян на месте том

Да ковыль, как старец древний,

Отливает серебром.

Вот на этом самом месте

Был отцовский дом и двор,

Где работали все вместе,

Лень считая за позор.

Но куда ж народ девался?

Кто погиб, кто на погост,

Кто-то в города подался,

Где обжился и прирос.

 

«Впрочем, что ж жалеть о старом?

Что прошло, то не вернешь.

Только вот выходит, даром

Я страдал, ядрена вошь!

Хорошо так или плохо?

Есть ли тут моя вина?

Что же это за эпоха?

Что же это за страна?

Не пойму я ни хрена!»

 

 

 

 

                ГЛАВА 4

                В ГОРОДЕ

Сколько он сапог стоптал!

Все дороги сложить,

По прямой бы дошагал

До Луны, быть может.

На войне не только бой,

Много разных хлопот.

По прямой и по кривой

Топать, топать, топать.

Ждет привал тебя в конце

На краю дороги…

Так что главное в бойце –

Это всё же ноги.

Светит солнце. Ветерок

Рожу обдувает.

Ну, чего тебе, дружок,

В жизни не хватает?

Миллионы не нужны,

В гроб их не положит.

На еду и на штаны

Заработать сможет.

Нет, ему уютно тут.

Так что нюнить нечего.

Пташки вон кругом поют,

Прыгают кузнечики.

 

 

Он на трассе. И от воя,

И от дыма жуть берет.

Здесь движение такое

Даже мышь не проскользнет.

Если это всё бы махом

В сорок пятом на Берлин,

Да фашисты бы от страха

Все бы сдались как один.

Грузовик остановился.

- Лезь быстрее, голытьба!

 

Теркин влез и удивился:

Не кабина, а изба.

Впереди висят иконки,

Позади топчан. Простор!

И на нем две-три девчонки

Разместятся и шофер.

Громко музыка играет.

Только песня – жуть и мрак.

Будто книжечку читает

Кто-то быстро кое-как.

Через слово «я балдею»,

«ай лав ю» да «шоумен».

Как такую ахинею

Слушать в здравом-то уме?

 

Что же он в штанах коротких,

Словно пионер, шофер?

На груди его красотки,

На плече цветной узор.

На тюремные наколки

Не похоже. Не понять!

Вот и надпись: «Будут телки

Подо мною все лежать».

- А чего ты молчаливый,

Как пришиблен кирпичом?

Рассказал бы мне, служивый,

Кто, откуда и почем!

- Да вот, значит, дали отпуск.

 

Что еще он мог сказать?

- Надо, значит, девок, водку

День и ночь употреблять.

 

Сразу погрустнел Василий.

«Что ж такое? Боже мой!

Вроде б я сейчас в России,

Но в какой-то не такой».

Он глаза скосил немножко,

Кашлянул и говорит:

- А зачем это сережка

В ухе у тебя висит?

 

- Ты чего? Свалился с неба? –

Парень весело сказал.

- Видно в обществе ты не был,

Где-нибудь в глуши торчал!

Это ж модно! Это круто!

Сразу видно, ты не лох!

 

«Или бес его попутал?

Или дурень? Или жох?»

Вот и город.

- Ну, служивый! Оттопыривайся тут.

Есть бабло – и ты счастливый.

Тёлки все тебе дают.

 

Слез Василий, оглянулся.

Город-то совсем не тот.

«Ты сюда б еще вернулся

Этак лет через пятьсот!»

Раньше были тут бараки,

Деревянные дома.

Куры, свиньи и собаки…

Одним словом, хохлома!

Та же самая деревня,

Но размашистей в сто раз.

Панорамы жизни древней

Нет в наличии сейчас.

Вон какие небоскребы!

Словно здесь Нью-Йорка часть.

Это ж сутки топать, чтобы

На чердак тебе попасть.

Теркин вывески читает

И никак он не поймет:

Он по Лондону шагает

Или здесь другой народ?

«Казино», «Лас-Вегас», «Ранчо»,

«Холидей», «Мария-ра»,

«Супермаркет», «Элен», «Санчо»

«Всё для гёрлсов», «Анкара»…

 

Где ж дружка теперь искать,

На какой из улиц?

Стал затылок он чесать,

Охая и хмурясь.

 

Грусть-тоска грызет солдата,

Надо б выгнать ее вон.

«Те, кто знал меня когда-то,

Скажут, это же не он».

 

 

Но грустить он не привык.

Выход есть! Ищи его!

Ведь известно, что язык

Доведет до Киева.

Видит, бабушка ползет

С палочкой блестящей.

Теркин выступил вперед,

Весь светясь от счастья.

- Добрый день! Пардон, мадам!

Будьте так любезны,

Где найти, скажите нам

Улицу Партсъездов?

- И откуда взял, Бог мой,

Улицу ты эту?

Нету улицы такой!

- Это как же нету?

Я же сам по ней гулял.

С девушкою, кстати.

Даже песни распевал.

- Ой, заврался! Хватит!

- Я похож на болтуна?

- Не сердись уж! Значит,

Лет уж двадцать пять она

Зовется-то иначе.

А давно бывал ты тут?

- В молодые годы.

Как теперь ее зовут?

-  Улица Свободы.

 

Ну, скажите же на милость:

Лужи, свиньи, курицы…

Всё, как прежде. Изменилось

Лишь названье улицы.

Да, конечно же, прогресс,

Быстро всё меняется.

Это так. Да только здесь

Он и не валяется.

А прошло уж столько лет!

Те же всё задворки.

Только что колодцев нет,

Вместо них колонки.

 

Вот он этот самый домик!

У скамейки два куста.

И удерживает ломик

От паденья ворота.

Бабка тяпкою махает.

А старик, суров и хмур,

Сигаретный дым пускает,

У солдата перекур.

Час – другой, а там и ужин,

Непременные сто грамм.

- Вам помощник-то не нужен? –

Крикнул Теркин старикам.

 

Поднял голову старик

И старуха тоже.

Словно столб, застыл в тот миг.

Быть того не может.

Рот раскрыл. И полетел

Изо рта окурок.

- Васька! Теркин! – заревел

На весь переулок.

Подскочил и побежал,

Как ребенок к маме,

Как медведь его обнял,

Обмочил слезами.

- Ах, ты, друг мой дорогой,

Милый мой товарищ!

Это сколько же с тобой

Лет мы не видались!

 

А старуха:

- Погоди!

Чокнулся, быть может?

На полвека – погляди! –

Он тебя моложе.

 

Тут старик оторопел,

Отпустил Василия

И маленько погрустнел.

Кончилась идиллия!

 

- До чего же ты на деда

Удивительно похож!

- Ну, пойдет теперь беседа!

В дом шагайте, молодежь!

 

Накрывает стол старуха

На веранде. А старик

Всё командует.

- Танюха!

Ожидать я не привык!

Хоть ты в званье генерала

Мною произведена.

По уставу, чтоб ты знала,

Угождать во всем должна.

Вот уже седьмой десяток,

Как командует она.

Навела такой порядок!

Генерал, а не жена!

 

Видит Теркин, что товарищ

Радуется через край.

«Только как же я  представлюсь?

Рассказать ему про рай?»

Вот уже несут окрошку

И салаты, и грибки.

И на свежую картошку

Жадно смотрят едоки.

Хоть старуха, словно чайка,

По веранде вжик и вжик…

- Где же главное, хозяйка? –

На нее кричит старик.

- Если стол без алкоголя,

Это значит просто жрать.

 

Теркин:

- Можно «дядя Коля»

Я вас буду называть?

 

Сразу выпили по стопке,

Словно вылили огонь.

Взгляд поднял Василий робко,

Вытер губы о ладонь

И сказал, сверкнув слезою:

- Всё внутри меня горит!

Что же это за такое?

Ведь не водка и не спирт.

 

Рассмеялся дядя Коля.

- Я секрета не таю.

Я поклонник алкоголя,

Но того, что сам гоню.

Ставлю бражку, через месяц

Выгоняю самогон

И вторично через десять

Где-то дней опять прогон.

А потом еще разок

Да еще прогонка…

Получается, сынок,

Спирт, не самогонка.

Развожу ее водой.

Травку добавляю.

Через месяц там, другой

Злоупотребляю.

 

Сам командующий фронтом

Николаю говорил:

- Если б встретился ты с чертом,

И его б перехитрил.

 

Из трубы перед атакой

Смастерил он миномет

И вот этой железякой

Уничтожил целый взвод

Всё чего-то он химичил,

Всё чего-то делал он…

Сохранился тот обычай

И до старческих времен.

 

Закусили, покурили.

Накатили по второй,

Третьей душу оросили.

Разговор пошел другой.

- Слышал я, твой дед, Василий,

Переехал в мир иной.

Но как будто воскресили,

Снова он передо мной.

Ну, а как, скажи на милость,

Значит, дедушка того?

Слышал я, что всё случилось

Глупо, в драке бытовой?

«Дорогой ты мой товарищ!

Милый Коля-Николай!

Что случилось, не поправишь».

Крякнул Теркин:

- Наливай!

 

Хлопнули. Салат Василий

Подхватил и с полным ртом

Говорит:

- Ага! Убили!

Сзади тюкнули ножом.

Парни к девке приставали,

Он немного им ввалил.

Спереди-то не достали,

А вот в спину получил.

- Ну, не чокаясь, за деда!

Вот такие-то дела.

Без таких, как он, победа,

Никогда б нас не нашла.

- Ну, а ты как, дядя Коля?

Как твоя сложилась жизнь?

- Сам же знаешь, наша доля

То воюй, а то трудись.

 Тут со мной была петрушка…

Собралась в далекий путь

Погостить моя старушка.

Ну, и я решил махнуть.

Нет! Рассказывать не стану,

Потому что рассказал

Я подробно всё Ивану.

Он рассказ мой записал.

- А Иван-то, кем он будет?

- Это старый мой сосед.

Лет уж сорок словоблудит,

Журналюга и поэт.

Почитаешь! Слышь, старуха,

Принеси-ка нам быстрей

Ту тетрадь, что мне Ванюха

Подарил на юбилей.

- Ну, нашел, чем гостя тешить!

- Я кому сказал быстрей!

- Да иду уже! Вот леший!

Привязался, как репей!

 

Принесла она тетрадку

И ушла полоть опять.

Теркин взял и по порядку

Начал вслух ее читать.

 

 

1

 

Широка страна родная.

Шире в мире не найдешь.

И от  края и до края

За сто лет не обойдешь.                                                                      

Много в ней полей обширных,

Речек,  гор, озер, лесов,

Всяких руд, алмазов дивных,

Но всех больше … дураков.

В город ли, в село заглянешь –

Дураков до потолка.

А куда ни плюнь – достанешь

Непременно дурака.

Вроде их никто не сеет,

Вроде их никто не жнет,

Тем не менее в Рассее

Дураков невпроворот.

Тут начнете вы ругаться:

«Дурни все, лишь он ничо…»

Не расстраивайтесь, братцы…

Я такой же дурачок…

В общем, жил в одной деревне

Не бедняк и не богат,

Старичок, не очень древний,

Где-то лет под шестьдесят.

Жил один, а тут болезни,

И не ровен час умрет.

И решил он к детям съездить,

Посмотреть, как кто живет.

Закрывает он избушку,

Окна досками забил.

Сдал собаку. Дверь на клюшку.

И в столичный град отбыл.

Как в билете прописали,

Место в поезде занял.

Вот гудок прощальный дали.

Тронулись. Проплыл вокзал,

А потом поля и села

Замелькали, как в кино.

Пассажир наш невеселый

Знает пялится в окно.

Здесь родился, рос, учился.

На войну ушел. На ней

Ранен был. Пришел, женился,

Воспитал трех сыновей.

А теперь вот уезжает

Он в большие города.

Уезжает и не знает –

Возвернется ли сюда.

И смахнув слезу скупую

Со щеки небритой, он

Достает суму большую –

В ней еда и самогон.

И на столике разложил

Яйца, булочки, лучок,

Парочку гусиных ножек,

Сала желтого шматок.

Все на стол.

Бутылку тоже.

Наливает самогон.

Только вот никак не может

В одиночку выпить он.

Дед поднялся. По вагону

Он решился прошагать,

На бутылку самогона

Собеседника сыскать.

Все не то: то слишком молод,

То с женой (разинет хай!),

То такой повеет холод,

Хоть под шапку залезай.

- Ты чего, дедок, гуляешь?

 

Обернулся старичок.

- Да вот выпить, понимаешь,

Не найду ни с кем, сынок.

- Это дело поправимо!-

Парень деду отвечал.

- Наливай! Но только мимо

Чтобы мне не проливал!

- Заходи!

 

Налил по стопке.

- Ну, за родину, земляк!

Вижу парень ты не робкий!

Вижу парень не дурак!

- Я за родину, дедуля,

Кровь пролил. Афган. Чечня.

Воевал еще б! Да пуля-

Дура ранила меня.

- Ну, и я, сынок, на фронте

Рисковал собой не раз.

Мы ж за мир! Вы нас не троньте!

Ну, и мы не тронем вас.

 

Разговор их затянулся,

Громче и бессвязней стал.

Дед напился, в стол уткнулся

И, конечно, задремал.

На рассвете встал со стоном.

Ни сумы, ни кошелька.

Побежал он по вагонам.

Нет в вагонах паренька.

- Вроде парень симпатичный,

А такое сотворил!

 

Дед, ругаясь неприлично,

На скамейку сел без сил.

И не столько денег жалко.

Деньги – что? Труха! Навоз!

Жалко внучке он подарка

Банку меда не привез.

«А наврал ведь целый ворох.

Вот бессовестный народ!

Кто на фронте нюхал порох,

Никогда не украдет!»

Проводница же сказала,

Деда выслушав рассказ:

- Вот не пил бы с кем попало,

При вещах бы был сейчас.

Нынче жуликов, как грязи,

Как в Австралии овец.

Навидалась этой мрази

Я уж по уши, отец.

Нет у нас в стране порядка.

Воровство лишь и разврат.

Подавай всем жизни сладкой,

А работать не хотят.

Сам же помнишь, как пахали…

Позавидуешь коням!

Мерзли и недоедали

Да ютились по углам.

 

С проводницей соглашался,

Он, кивая и кряхтя.

- Ну! Прощай!

 

Старик поднялся.

- Вот и станция моя!

                     2

Вылез он с большим баулом.

Ох! Людей невпроворот!

Оглушенный громким гулом,

Он стоит, разинув рот.

- Ну, ядри твою налево!

Это сколько же людей!

Это сколько ж надо хлеба,

И сметаны, и курей!

Вот какой ты, значит, город!

Тут народу, как песка.

А в селе работать скоро

Будут два-три старика.

Муравейник настоящий!

Вавилон, ядрена вошь!

- Эй, старик! Грузи свой ящик!

Довезу, куда захошь!

 

Поглядел: пред ним мужчина.

- Ну, чего ты, борода?

Вон стоит моя машина.

Вмиг доставлю хоть куда.

 

По карманам дед порылся

И дает ему листок.

- Посмотри-ка, здесь записан

Сына, значит, адресок.

 

Прочитал.

- Далековато.

Это же в другой конец.

Довезу. Но как с оплатой?

- Сколько же?

- Пятьсот, отец.

 

Улыбнулся дед открыто.

- Это что ж, сынок? – спросил.

- Мало просишь? Иль в убыток

Покатать меня решил?

Не желаю я! И точка!

Ни за что не соглашусь!

Лучше как-нибудь пешочком

Я до дома доберусь.

За такое дело взялся,

Так по таксе надо брать.

 

Парень даже растерялся

И не знает, что сказать.

Подхватил старик вещички

В обе руки. Прокряхтел.

И быстрее электрички

Куда надо полетел.

Не прошло и четверть часа,

Он в подъезд уже вошел.

- Ты куда,- вахтерша басом

Вопрошает,

- Прешь, козел?

- Ну, на счет козла ты метко,-

Рассмеялся дед.

- Не врешь!

Оттопчу я так, что девка

За полдня не отойдешь.
                     3

Звался старший сын Петром.

На машине с ветерком

Вывез за город отца

Прямо к зданию дворца.

Вышел дед, дивится чуду:

- Неужели здесь я буду

Жить? И как же ты, сынок,

Приобресть такое смог?

- Я ж, папаша, депутат.

- Коммунист аль демократ?

- Что ты! Я единорос.

- Извиняюсь за вопрос!

Это что ж всех депутатов

Селят вот в таких палатах?

- Нет, отец, совсем не то.

Сам построил я.

- На что?

- Бизнес. Спонсоры ж опять…

Вообщем, долго объяснять…

Ну, живи и не грусти!

У меня ж дела. Прости!

 

Сын с отцом расцеловался,

Прыг в машину и умчался.

 

И зажил дед во дворце.

Загорает на крыльце.

Ест от пуза, дрыхнет много.

Как за пазухой у Бога!

Пролетели дни, недели,

Ходит грустным старичок.

«Ох, какой я дурачок!

Это что ж, на самом деле,

Встал, нажрался, лег опять.

Ни заботы, ни работы,

Ни рыбалки, ни охоты…

Даже некого послать!

Здесь добра любого груда.

Только я так не хочу!

Телогрейку захвачу

И пойду-ка я отсюда!»

Написал записку сыну:

«Так и так… не злись, сынок!

Погостил, мол, сколько мог!»

И пошел ловить машину.

                       

Сына среднего Мишуткой

Величали мать с отцом.

Был он с детства молодцом,

Вечно с шуткой-прибауткой.

Сел старик – и в Кострому.

За окном ворон считает.

Но теперь не предлагает

Самогонки никому

В Костроме все Мишу знали.

Сразу к дому подвезли.

Стал протягивать рубли.

Ни рубля с него не взяли.

4

- Хоть и крохотная пуля,

Но сильнее пули нет.

Я, отец,- сказал сынуля,-

В городе авторитет.

Что там мэр и депутаты,

Бизнесмены и народ,

Коммунисты, демократы?!

Я здесь главный кукловод.

Я на дудочке играю.

Нити все в моих руках.

Я сужу и я решаю…

Вот такой, отец, размах!

- Это что же то выходит,-

Говорит ему старик.

- Это ты бандита вроде,

Если правильно я вник?

 

На отца взглянув сердито,

Тихо молвил, сделав вздох.

- Да! Я раньше был бандитом,

А теперь я царь и бог.

- Воровал, сынок?

- Бывало.

- Убивал?

- Троих убил.

Ну, и ты ж, отец, немало

Крови некогда пролил!

- То война! Я за отчизну

Оккупантов убивал.

И своею, кстати, жизнью

Постоянно рисковал.

- Ну, а те, кого я грохнул,

Хуже фрицев в сотни раз.

Да любого – и не охну! –

Пристрелю я хоть сейчас.

Хуже Гитлера любого!

Истребляют свой народ.

Бог – не фраер. За такого

На себя мой грех возьмет.

- Не ссылался б ты на Бога!

Нам ли знать, в чем Божья власть.

Не бери на плечи много,

Чтоб под ношей не упасть!

- Ах! Вон как! Пускай жируют!

Соки тянут из людей!

И никто таким буржуям

И кровя пустить не смей!

                      5

«Что ж! И к третьему сыночку

Непременно завернем!

И на том поставим точку

В путешествии своем».

Приезжает в третий город,

Адресочек достает

Расспросил. И бодр и молод

С чемоданчиком идет.

По дороге в магазинчик

Для подарка заскочил.

Шоколадку, апельсинчик,

Пару яблок прикупил.

Подошел к пятиэтажке.

Поднялся. Второй этаж.

Сверил номер по бумажке.

«Вот ты где Илюха наш!»

Дернул дверь. Она закрыта.

Может, дома никого?

Постучал тогда сердито.

- Есть там кто-нибудь живой?

 

Тут засовы загремели.

Стали двери открывать.

Приоткрыли, поглядели.

- Есть звонок. Чего стучать?

 

Дед – душа на растопашку –

Дипломатии не знал.

- Ну, Наташку-замарашку

Наконец-то увидал.

На него взглянула люто.

Это что за обормот?

- Ты чего-то, дед, попутал.

Здесь Наташка не живет.

- Не живет? Да как же это?

У меня и адрес тут.

- Да они второе лето

В этом доме не живут.

- Значит, им квартиру дали,-

Улыбаясь, молвил дед.

- Вам они не оставляли

Адресок свой новый?

- Нет!

 

 

- Ничего! В стогу иголку

Спрячь, смогу ее найти.

Ладно! Что болтать без толку?

Ты уж, девушка, прости!

Выползает из подъезда.

На скамейке пять бабусь.

«Информацией полезной

Я у них обзаведусь!»

- Ничего себе девчонки! –

Рявкнув, их перепугал.

- Разбегаются глазенки!

Как бы я вас всех умял!

 

У виска пенсионерки

Покрутили. Вот дурак!

- Видно не в своей тарелки!

Я же к вам не просто так.

 

Он на краешек садится,

Сигареткой задымил.

- Вообщем, девочки, жениться

Я ответственно решил.

Надоела мне старуха.

Только знает ест да ест.

А порой заедет в ухо.

Ну, а где любовь и секс?

Вот желаю молодуху,

Чтоб она погорячей!

Ох! Какую бы порнуху

Мы устраивали с ней!

 

Ну, давно уже известно,

Что язык наш без костей.

Никогда, скажу вам честно,

Не видал таких страстей!

 

Впятером они вопили,

Слышал визги весь квартал.

Хорошо хоть не побили,

Потому что убежал.

Несся, словно иноходец,

Словно заяц от собак.

«Ну, дурак! Нашел подходец!

Надо как-то всё не так!»

 

Обратился он в горсправку.

Нет в наличии таких!

Опустился он на лавку

И дымит себе пых-пых.

Это как же? Жили-были

И исчезли в никуда?

Если б их похоронили,

То отметили б тогда.

Ни в живых, ни в мертвых списках

Их не числится семья…

Не осталось вовсе близких?

Где ж товарищи-друзья?

 

Здесь завод большущий рядом,

Целый город, так сказать,

Вот туда и топать надо,

Надо там его искать.

Сразу после института

На завод он прямиком.

Значит, с этого маршрута

Мы искать его начнем.

Вот она стена в пять метров,

А за ней простой народ

Без сю-сю и сантиментом

Славу Родине кует.

Нет, китайскою стеною

Наш народ не удивишь.

За одною вот такою

Полкитая уместишь.

Раз за сына от такого,

Что пошел в инженера.

В честь народа трудового

Трижды крикнул дед: «Ура!».

Осуждать его не будем.

Из прохожих никого…

А не то б решили люди,

Видно, дедушка того!

Вот она и проходная!

Это как на фронте дзот.

Крепко стража заводская

Стережет родной завод!

Деду даже страшновато,

Как-то так не по себе.

А вот взбрыкнутся ребята

И отправят в ФСБ.

Не шпион ли он, проверьте.

А с проверкой он знаком.

Там какой-нибудь Лаврентий

Сразу в рыло кулаком.

Встал он перед проходною…

Заходить? Не заходить?

- Батя! – слышится родное.

 

Поглядел… Не может быть!

- Ах, Илья! Ну, ты чертяка!

Вот сейчас штаны спущу!

Я ж тебя полдня, однако,

В этом городе ищу.

- Батя! Папка! – как-то слабо,

Тихо он заголосил.

- А чего ты, словно баба,

Свои нюни распустил?

 

Отодвинулся от сына,

Смотрит хищно, словно зверь.

А от сына половина

Лишь осталась-то теперь

 

 

- Ты ж, Илья, был инженером,

Что-то мерил и считал.

А каким-таким манером

Вдруг в охрану ты попал?

- Ну, отец, такое время…

Впрочем, что же мы стоим?

Проходи!

 

Открыл он двери.

Сам зашел. Отец за ним.

А потом другие двери

В комнатушку их ведут.

Ну, вдвоем, по крайней мере,

Уместиться можно тут

 

Сели. Выпили за встречу.

- Как живешь, сынок родной?

- Погоди, отец! Отвечу!

Но сначала по второй!

 

По второй – так по второй!

Как не выпить? Сын родной1

Не видались столько лет!

Хоп! И полбутылки нет!

Вмиг сметают доширак

И насытились. Не хмуры.

И придумал не дурак,

А знаток мужской натуры.

Кипяточку наливаешь –

И готов он, сатана!

Ешь и сам не понимаешь,

А зачем нужна жена.

Ну, понятно, молодому!

Там любовь-морковь и страсть

И не выходя из дому,

Быстро выгонишь напасть!

А солидному мужчине,

Ну, зачем жена? Уволь!

Есть бордель, химчистка ныне…

Только денежки мусоль!

А когда совсем загнешься,

Значит, в хоспис прямиком.

Там уснешь и не проснешься,

Словно в мультике каком.

И живем мы, как в киношке,

Бесконечный Голливуд:

Лик красивый, только рожки

Изо лба его растут.

Ну, а нам бы, что полегче,

Чтоб не думать, не страдать.

Тело холим, тело лечим,

А на душу наплевать.

 

- Помнишь сам, как в девяностых

Всю страну загнали в тьму?

Всё тогда решалось просто:

Оборонка ни к чему.

Всё решают в Вашингтоне,

А у нас под козырек!

Жирный крест на обороне!

Проходную на замок!

Ну, цеха все распродали

Под склады там. А в одном

Спирт бодяжный разливали.

А станки – в металлолом.

Кто метнулся заграницу,

Кто в торговлю, кто в столицу,

Кто повешался, кто как…

Ну, бардак и есть бардак.

Я же верен был надежде:

Возродится всё опять,

Будет наш завод, как прежде,

Оборону укреплять.

И решил не увольняться,

Ведь завод мне, как родной.

Предложили мне остаться

Сторожем на проходной.

А зарплату перестали

Выдавать тогда совсем.

Иногда лапшу давали,

Даже шоколадный крем.

А Наташка дни и ночи

Пилит, как бензопилой.

И понять меня не хочет,

Я у ней такой-сякой.

Как-то раз пришел с работы,

У порога чемодан.

Я к Наташке:

- Ну, чего ты?

- Всё! Давай шуруй, болван!

 

 И махает сковородкой.

- Шизофреник! Козлопас!

Торговал сейчас бы водкой,

Деньги были бы у нас!

Уходи, иначе грохну!

 

Лишь одно успел сказать:

- Лучше с голоду подохну,

А не буду торговать!

 

Ну, и мне пошли навстречу,

Дали этот уголок.

И работа недалече,

Вот она – через порог!

- Вон оно как получилось!

Ну, Наташка! Ну, змея!

А с квартирой что случилось?

Где теперь твоя семья?

 

А Илья наполнил стопки.

- Ну, давай теперь за мать!

 

Опрокинул, крякнул робко

И пустой супец хлебать.

- Ну, чего молчишь, сыночек?

- Да ушла! Чего скрывать?

Черт уж с ней! Да только дочек

Не дает мне повидать.

Подцепила на работе

И сошлась со стариком.

Ну, живи с ним! Я не против!

Только дочки-то при чем?

 

Ох, и в правду недотепа,

Просто форменный дурак!

Всё, что было, всё прохлопал,

Отдал всё за просто так.

 

«До свидания, Илья!

Что ж! Пора в дорогу!

Сыновей увидел я!

Вот и слава Богу!

Как бы их ни осуждал,

Всё пустое это.

Каждый путь себе избрал,

Не прося совета.

Пусть шагает, детвора,

Заломивши шапки!

Ну, а мне домой пора

К курочкам и бабке!

Видно так тому и быть,

Не винись, не кайся!

За другого жизнь прожить

Даже не пытайся!»

 

 

- Вот такое дело, Вася!

Съездил в гости! Отдохнул!

Ванька-жулик приукрасил

И немножко прибрехнул.

 

Через час уснул хозяин.

Мордой в чашку и храпит.

Ну, хозяин – это барин,

Где захочет, там и спит.

Утром Теркин встал, умылся.

Дед на грядке (как не пил!)

С сорняками тяпкой бился,

Как когда-то фрицев бил.

- Встал уже? Чего не спится?

Эй, готовь, старуха, стол!

Надо бы опохмелиться.

 

Теркин:

- Что ты! Я пошел!

- Как пошел? А на дорожку,

Так сказать, на посошок?

По граммульке? Понемножку?

- Тороплюсь!

- Ну, что ж, сынок!

 

Обнял Теркина он крепко

И заплакал, как дитя.

С головы слетела кепка

И упала у плетня.

Теркин вышел. Оглянулся.

- Вася! Я не дурачок!

Я же знаю, ты вернулся.

Никакой ты не внучок!

 

Солнце светит. Бродят куры.

Визги-крики над рекой.

Что же ты, Василий, хмурый?

Что же грустный ты такой?

Лучше б было, если честно,

В гости ты не приходил.

Ведь давным-давно известно:

Дважды-то никто не жил.

 

     ГЛАВА 5

       В БАРЕ

Что-то в горле стало сухо.

Завернул Василий в бар.

Музыка ласкает ухо

И на вкус любой товар.

И какого только нету,

Братцы, пива в баре том!

И различные по цвету,

И по градусности в нем!

И в жестянках, и в стекляшках,

И в пластмассках всех мастей,

Даже в бочках-деревяшках

Самых разных емкостей.

На разлив? Проблемы нету!

Нет и очереди тут.

В рот засунешь сигарету –

Зажигалку поднесут.

Подадут простую кружку.

Хочешь с крышкой подадут.

Если взял с собой подружку,

То в бокальчик ей нальют.

Есть и водочка, и соки,

Минеральная вода.

Влез орлом на стул высокий

И гляди туда-сюда.

К пиву можно взять фисташки

Иль сухариков насыпь.

Есть специальные колбаски

И особый к пиру сыр.

Тихо музыка играет.

Разговоров вьется нить.

Теркин пиво попивает

И не хочет уходить.

Попивает Теркин пиво.

«До чего же славно тут!

Можем всё же жить красиво,

Как на Западе живут».

Парень рядышком садится,

Непохожий на других.

Теркин на него косится:

У бедняги нет ноги.

Парень, пиво попивая,

Взгляд поймал и говорит:

- Вот оказия какая –

В двадцать лет – и инвалид.

- Где ж ты так? – кивает Теркин.

 

Усмехнулся паренек:

- Да на новогодней ёлке

В Грозном городе, браток.

- Да! Дела! – вздохнул Василий.

- Некому нас видно бить.

Вот беда у нас в России:

Не умеют люди пить.

У меня на фронте, слушай,

Друг отличный был Тарас.

Воевал, не бил баклуши

И не ранили ни раз.

Перед пулями не гнулся,

В ордненах вся грудь, живот.

А потом домой вернулся

И замерз на Новый год.

 

Парень грустно рассмеялся.

- Был я трезвый, как стекло.

На фугасе подорвался.

Бошку хоть не сорвало.

Пятерых ребят на части.

Взвод полдня их собирал.

Ну, а мне, как видишь, счастье:

Я лишь ногу потерял.

- Вот же как! Скажи на милость!

Вроде бы как на войне.

- На войне-то и случилось..

- Где?

- Ну, где ж еще? В Чечне.

 

Теркин вымолвил.

- Признаюсь,

Не пойму я твой рассказ.

Если я не ошибаюсь,

Это ж Северный Кавказ.

- Ну, ты , дядя, загибаешь!

Из какой же ты страны?

Иль на небе проживаешь

Или же упал с Луны.

- Вообщем, так оно и было.

Был я долго ни того…

И о том, что здесь случилось,

Я не знаю ничего.

 

Смотрит парень виновато.

- Под контузию попал?

Значит, ты же был солдатом?

Значит, тоже воевал?

Будь ты проклята навеки

Эта самая Чечня!

Духи! Сволочи! Абреки!

Всё б напалмом выжег я!

 

- Выжечь всех, конечно, можно,-

Теркин вымолвил в ответ.

- Убивать совсем несложно.

Тут большой науки нет.

Значит, раз всех – под гребенку,

Сжечь, зарезать, расстрелять,

Чтобы даже похоронку

Было некому читать.

Мы уж это проходили.

Был один такой «герой».

Жалко, только не добили,

Сам убрался в мир иной…

В роте был у нас чеченец,

Весь огонь, сплошная месть.

Как услышит слово «немец»,

Затрясется ажно весь.

Как-то мы потом узнали –

Он уже погиб в бою,-

Что фашисты расстреляли

Год назад его семью.

Он и смерти не боялся.

Как на праздник рвался в бой.

На фашистов же кидался,

Словно хищный зверь какой.

А однажды в плен попался

Вот такой мордоворот!

Говорить он отказался.

Коли так – его в расход.

Командир сказал Ахмету:

- Ну-ка душеньку потешь!

Расстреляй-ка сволочь эту

Иль по-горскому зарежь!

 

Лучше б так не говорил он!

Как подпрыгнул наш Ахмет,

Как схватился с командиром!

Тот быстрей за пистолет.

Еле-еле оторвали

Мы Ахмета. Каково?

И чуть-чуть его помяли

Мы для пользы же его.

- Ты чего? Совсем рехнулся?

Да тебя ж под трибунал!

 

Командир же отряхнулся.

- Отпустите! – приказал.

 

А потом вздохнул устало.

- Ладно! Волком не смотри!

Никакого трибунала!

Что случилось, говори!

 

А Ахмет, как с перепоя,

Весь трясется. И сквозь плач:

- Как ты мог сказать такое?

Я же воин! Не палач!

 

Парень Теркина за шею

Вдруг схватил.

- Ядрена вошь!

Это что за ахинею

Ты сейчас, мне, сволочь, трешь?

 

                   ГЛАВА 6

     У ВЕЧНОГО ОГНЯ

В каждом городе российском,

Малый он или большой,

На Кавказе, под Норильском,

Под Москвой, в глуши лесной,

В каждом городе есть место,

Где не скачет ребятня,

И зовется, как известно,

Так: У ВЕЧНОГО ОГНЯ.

Широка коса у смерти!

Косит всех она подряд.

За ее спиною черти

Пляшут, радостно вопят.

Теркин возле обелиска,

Словно он к нему прилип.

Вот фамилия, а близко

Лишь одно: погиб… погиб…

Сколько ж вас перемололи

Лютой смерти жернова!

И валились в чистом поле

Под косою, как трава.

Ребятишек сиротила,

Молодых плодила вдов…

Здесь, куда ни ткнешь, могила

Из российских мужиков.

 

Отошел в сторонку Теркин.

На скамейку сел, поникю

Не заметил он, как зорко

Наблюдал за ним старик.

Подошел, садится рядом.

На губах играет дрожь.

На него косится взглядом –

Как две капельки похож.

Кашлянул. Потом погромче.

Теркин голову поднял.

- Видно дедушку ты, хлопчик.

На войне той потерял?

 

Ну, и что мог ответить,

Мол, сказать, что я не я?

Всё же есть на белом свете

Место, где соврать нельзя.

- Чудеса! – старик сказал.

- В мире что творится!

Всю войну я воевал

Против этих фрицев.

Даже думать я не мог

О таком кульбите!

Рассказать тебе, сынок?

- Что же, расскажите!

- Ну, закончилась война,

Я женился вскоре.

Родила моя жена.

Но случилось горе.

Вообщем, Маша умерла

В полтора годочка.

Год прошел и родила

Женушка сыночка.

Парень вырос хоть куда.

Отслужил в морфлоте.

Стал работать. И всегда

Хвалят на работе.

Ну, женился в тридцать лет.

Дача есть. Машина.

Только вот детишек нет

У снохи и сына.

А потом, везде трубя,

Начали компанию,

Что всех немцев у себя

Примут, мол, в Германию.

И сваты за чемоданы.

Там же рай, там благодать!

«Мы ж, - толкуют, - не болваны,

Чтобы шанс свой упускать!»

Ладно! Скатертью дорожка!

На сватов мне наплевать.

Тут невестка понемножку

Стала сына наставлять.

Сын вначале ни в какую.

- Замолчи! – кричит. – Не сметь!

 

Но кукушку же ночную,

Знаешь сам, не перепеть.

 

И уехал со снохой

Через год в Германию.

Только ехал сам не свой,

Словно на заклание.

В голове моей, как шквал,

Нет нигде мне места.

Что ж я с ними воевал?

Чтобы сын стал немцем?

Ну, дождались, сдох бы я…

В общем, как убитый я.

И не стало мне житья

После их убытия.

Ну, зачем мы родились?

Мир освобождали?

Жили впроголодь всю жизнь,

Как волы пахали?

Это ж мы не для себя,

Нам-то надо мало,

А чтоб наша ребятня

Счастье увидала.

 

 

 

 

 

1

Мы с тобой улетаем на Запад

От несбывшихся наших надежд.

Привокзальный сиреневый запах

Улетучится вскоре с одежд.

Что березы и эти озера,

И деревни средь желтых полей?

Окунуться придется нам скоро

В потрясающий мир скоростей.

Пристегнулись. Гуденье моторов.

А в салоне уют и покой.

Что упреки нам эти и споры?

Так хотелось нам жизни иной.

Перестаньте: «Родная сторонка!

Край отцов и дедов! И т.д.»!

А кресты у дорог? Самогонка?

Этот мат несусветный везде?

Улетаем, махнув на прощанье…

Ностальгия? Тоска? Ерунда!

И что значит сейчас расстоянье?

Мир един. Но уж лучше туда.

Стюардесса разносит напитки.

Мы сейчас далеко от земли…

Нет! Прощанье подобие пытки.

Ну, зачем на вокзал вы пришли?

Ну, зачем эти слезы и вздохи?

Эта явная жалость? К чему?

Жизнь прожить во вчерашней эпохе –

Что ж хорошего здесь? Не пойму!

Улетаем. Как тучка растаем.

Нет дороги теперь нам назад.

Ждет нас встреча, конечно, не с раем.

Но, с другой стороны, и не ад.

Мы не дети, друзья и подруги.

Разве трудно наш выбор понять?

Ну, а Пушкин… И там на досуге

Также можем его почитать.

Мы не первые, кто уезжает.

Просто нам повезло больше вас…

Стюардесса тележку катает.

А фигурка ее  – высший класс!

                         2

Мой друг, как выпьет, так орет.

Меня на Родину зовет.

Кричит: «Какой же я дурак!

Здесь всё чужое! Всё не так!

Здесь нрав иной, язык чужой…

Хочу домой, хочу домой!

А люди? Каждый по себе!

И на работе и в гульбе.

И ты для них лишь конкурент,

Готовы сгрызть в любой момент.

И всё с улыбкою. Ол Райт!

Бить морды хочется, орать!»

Он собирает чемодан.

Он не в себе. Он сильно пьян.

Одежду прячу от него.

А он плюется: «Ничего!»

В трусах, необычайно горд,

Шагает он в аэропорт…

Назавтра он совсем чужой,

Он избегает встреч со мной.

Он яро пашет, словно бык,

И учит вечером язык.

Мне ж остается только ждать,

Когда позвонит он опять.

С ним снова сядем мы за стол,

И он напьется. Будет зол.

И снова будет он в ударе.

И тот же несмешной сценарий.

                     3

За окошком застыли

Тополя в серебре.

Я вернулся в Россию.

Я живу в декабре.

Голубь на подоконник,

Покружившись, присел.

«Накатался, разбойник?

Нагостился, пострел?

Мы же, братец, отсюда,

Никуда, ни крылом.

Хорошо или худо,

Здесь живем и умрем».

 

Сосед за стеною

Поет по утрам.

И разве такое

Услышал бы ТАМ?

По лестнице резво

Скачу (лифта нет)…

Весь день у подъезда

Идет педсовет.

Старушки, бабули

Уже сотни лет

Сидят в карауле:

Врагу ходу нет.

Играет по жести

Дождя контрабас…

Найдете ли женщин

Таких, как у нас!

 

Мой друг звонит всё реже.

- Привет! Ну, как живешь?

 

И голос трезвый, свежий,

На прежний не похож.

Теперь в другой он фирме

И дом себе купил.

Как в голливудском фильме,

Он счастье ухватил.

Невеста есть из местных

(Хорошая семья!)

Ему неинтересно,

Как жизнь идет моя.

- Какая ностальгия?

Ну, как ты не поймешь?

Зачем тебе Россия?

Ведь там ты пропадешь!

4

Любовь к отчизне… Что ж вы, право,

Нагородили столько слов:

«Березки», «запахи», «держава»,

«Деянья славные отцов»?

Всё это есть, всё это нужно!

Всё это в памяти храним.

В длинноречивых одах дружно

Им дань восторга отдадим.

Еще в картинах, в песне каждой,

Еще в слезах, в биеньях в грудь

Стремимся пафос сей отважно

Каким-то образом ввернуть.

Всё проще и сложней гораздо!

Все мы частицы той земли,

Где нас родители однажды

На Божий свет произвели.

И наша кровь, и наши гены,

Они другие от того,

Что каждый – узник, каждый – пленник

Земли, что родила его.

Беги! Плыви! Лети в ракете!

Живи вдали в чужом краю!

Но как глаза изменишь эти

И клетку каждую свою?

Когда всё тело среди лета

Вопит: «Мороза! Снега дай!»

Но где тебе возьмет всё это

Бананново-лимонный рай?

Когда душа истосковалась,

Желудок, печень, пальцы ног…

Нужна же им такая малость –

Родной российский матерок.

Когда не князь, а грязь желанней;

И баба в стоптанных пимах

И благостней, и благодарней

Мулатки знойной на песках.

Так опустите ж мои кости

В сырую горестную стынь

На нищем на родном погосте

Среди березовых пустынь.

5

Вражда к тебе из глубины веков.

Уж сколько раз тебя терзали своры!

И как стремилась тьма твоих врагов

Наложить лапу на твои просторы.

 

И запад, и восток из недр своих

Выбрасывали орды. Вихрем мчался

Жестокий враг. От куполов святых

Набат тревожный снова раздавался.

 

Уж сколько раз сгореть могла дотла,

Рассеяться и пребывать в забвенье…

Какая ж сила каждый раз тебя вела

От края пропасти бездонной к возрожденью?

 

И снова тучи черные висят,

И град свинцовый нивы выбивает,

И кровь, и холод, и нужда, и смрад…

И враг злорадно руки потирает.

 

Дождался, наконец,- уверен он,-

Теперь хватай ее, царапай, рви и лопай!

И ждет он: не идут ли на поклон

К нему его покорные холопы.

 

Он не поймет наш сорок первый год,

Как не постигнул наше он былое,

И что к его ногам не упадет

Россия, словно яблоко гнилое.

 

Из моря вековечного тайги

Уже идут подвижники святые.

И там, где мгла и где сейчас ни зги,

Они зажгут светильники России.

                           6

Народ…А что за этим словом?

Что народилось и цветет,

Растет, плюет, жует в столовой,

Романы пишет, водку пьет,

Стоит во храме приклоненным,

Швыряет в окна кирпичи,

Страдает, бьет жену поленом,

Святого просит: «Научи!»

Детей рожает, заражает

Дурной болезнью, верит в Спас,

Бросает грошики, сажает,

Грозит, калифствует на час?

Служить народу… Но какому?

И как? И где к нему пути?

Идти к хорошему? К плохому?

А может быть, ко всем идти?

И что за чудище? Откуда?

Многоголово… Вот урод!

Его назвать бы чудо-юдо,

А мы зовем его «народ».

В народ! На рот, надев повязки,

Глаза зажмурив, слеп и глух…

И как дитя, поверить в сказку

Про истинный народный дух.

Да! Есть язык, обычай, вера,

Характер, прошлое… Но всё ж

Народ как целое – химера,

А вера в кровь как вера в ложь.

 

 

                   ГЛАВА СЕДЬМАЯ                

          ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ

Всё! Осталось полчаса

По земле пошляться.

И опять на небеса

Надо отправляться.

Что же? Он всегда готов!

Это только Каин

До скончания веков

Бродит неприкаян.

Для него ж всё это сон.

Он один здесь. Сирый.

Он же из других времен,

Из другой России.

Эх! Сейчас бы покурить!

Жалко нет махорки.

Сигаретой же кадить

Просто нет охотки.

Спирту бы на посошок?

Стал считать копейки…

Виски, бренди, вермут, грог

Вы уж сами пейте!

Только где ж его найти?

Вот какое горе!

Глядь! Больница на пути.

Там же спирта море!

Теркин в двери постучал.

- Ты чего стучишься?

 

Дверь открыл ему амбал.

- Мне бы подлечиться!

Тут такое дело, брат…

 

Ну, и деньги в лапу.

- Ты бы граммов пятьдеся

Спиртику накапал!

 

Дядя денежки забрал.

- Я же не Иуда.

На! Давай лечись, шакал!

И вали отсюда!

 

Теркин хлопнул в полглотка,

Буркнул на прощанье:

- Ладно! Я пошел. Пока!

То есть до свиданья!

 

Вот и всё! Пора назад!

Заждались уж дома…

Слышит: вроде бы кричат

И зовут на помощь.

Вылетает он на зов,

Поглядел в сторонку,

Видит: трое пацанов

Тискают девчонку.

 

- Пацаны! – кричит Василий.

- Ну-ка слушай мой приказ!

Меня б первым пропустили!

Как никак я старше вас.

 

Те опешили сначала.

- Это что за борзотня?

 

Теркин:

- Что ж вы как попало!

Поучитесь у меня!

Что толкаетесь без толка?

Разбирает просто зло.

Ничего, смотрю я, телка.

Мне сегодня повезло.

 

Тут у них нервишки сдали.

- Ну, хана тебе, овца!

 

Матерясь, они напали

Сразу трое на бойца.

Пацаны почти на метр

Выше Теркина.

И вот

Первый, быстрый, словно ветер,

Кулачищем сверху бьет.

Теркин быстро увернулся.

- До чего ж ты, парень, лих!

 

Вздох глубоки. Размахнулся

И всадил ему под дых.

Тот осел и мордой в землю.

Машут двое, что есть сил.

- Я нахальства не приемлю!

 

И второго уложил.

Третий вроде бы собрался

Смыться тихо. Но не смог.

Напугался, растерялся

И с другими вместе лег.

 

Смотрит девушка, мигая:

Этот щуплый мужичок

С шуткой, вроде бы играя

Уложить амбалов смог.

На него с восторгом глядя

И разрыв прикрыв рукой,

Говорит:

- Спасибо, дядя,

Вам большое!

Вы герой!

- Ой! Сейчас как загоржусь я!

Впрочем, продолжайте льстить!

В женихи вам не гожусь я,

Но могу вас проводить.

 

На часы взглянул Василий.

Не получится, боец!

Всё! Часы его пробили!

Вот и отпуску конец!

Тут как взвизгнула девчонка.

- Ты чего? – воскликнул он.

 

Сзади в сердце ножик тонкий

Был предательски вонзен.

 

«Эх, убило б на войне,

Где снаряды рвутся!

До чего ж обидно мне,

Глупо так загнуться!»

 

И на звезды в черном небе

Смотрят мертвые глаза…

Снова нож заносит нелюдь:

- Всё! Конец тебе, коза!

Ишь, защитничек нашелся!

А прошел бы стороной,

На перо б не напоролся,

Был бы ты сейчас живой.

Не поднимет больше руку

И не врежет никому…

А тебя зарежу, суку!

Мне свидетель ни к чему.

 

Тут как молния ударит!

Как всё разом осветит!

И опять свалился парень

И трясется, и скулит.

С неба ангелы спустились,

Ослепляя белизной,

И над Теркиным склонились.

- Мы, Василий, за тобой!

 

Тот очнулся как-то сразу,

Понял всё и говорит:

- Я солдат. И по приказу

Мне вернуться надлежит.

 

Взял один его за плечи,

А другой за ноги.

Вот

Вверх летят они, где встречи

С Теркиным архангел ждет.

Огоньки внизу сверкают.

Город всё-таки большой.

Где-то пьют и дым пускают,

Где-то видят сон седьмой,

Кто-то страсти предается,

Молодой явив задор,

Кто-то с темной силой бьется,

Взор нацелив в монитор.