Сердце в перьях философский роман ОГЛАВЛЕНИЕ: Часть 1. Весна Глава 1, Или то, как я обрёл гармонию с собой Глава 2, О том, как я принял и осознал эту гармонию Глава 3, В которой я понял, что должен Его защитить Глава 4 В которой я был ужасно удручён и расстроен Часть 2. Мука тихого дождя Глава 5, В которой я решил отказаться от мира, заменив его на себя Глава 6, В которой я не мог больше смотреть на страданья Глава 7, Или то, как я пытался исцелить своё сердце Глава 8, Или первые проблески света Глава 9, Или первый рассвет нового солнца Часть 3. В цветочном ореоле счастья Глава 10, В которой я понял, что всё не напрасно Вместо эпилога Часть 1. Весна Слушай всегда голос своего сердца! Глава 1, Или то, как я обрёл гармонию с собой Свой первый поход в лес помню я очень плохо, хотя могу с лёгкостью домыслить и дорисовать его. Над головой были изумрудные кроны, они нависали как огромные твари, шумели, говорили о чём-то, пугали меня и Его. Жарко. Летний зной начинал припекать. Сколько ни оглядывался я, сколько ни рассматривал цветы и травы – все они были холодными, кристально-прозрачными и красивыми, а вокруг клубами вился туман – это память моя лишена безграничных возможностей. А может, растрёпанные белоснежные волосы, гонимые лёгким сладким ветром, они часто били и лезли в глаза… Тогда я чуть не продрог, стоял озябший, вокруг никого. Это своеобразное посвящение нам предстояло проходить в одиночку. Мама с папой хоть и настаивали сопроводить меня, но я отказался – не надо. Они будут беспокоиться, пугать, настраивать на что-то плохое – они всегда любят преувеличивать и видят всё чёрным. Не мудрено – у них ведь и птицы такие! Но обо всём постепенно… О них я ещё расскажу… Впереди лес. Море листвы и цветов. Птицы. О, их тут несметное множество! Канареечно-жёлтые, синие, розовые, как мои глаза, белые, фиалковые, серебристые… Их было много – не сосчитать, но все они были чужими. Сложно сказать и тем более увидеть, были ли среди них такие, как Он? Как мой Птенчик. Да я и не старался, шёл по извилистой солнечной тропинке, рвал на ходу цветы… Сколько мне было? Лет шесть или семь – в таком возрасте всегда происходит Первое Выпущение. Это как обряд, и без этого в нашем мире Вам не ужиться. Нам надо лишь выбрать полянку, отыскать её, разумеется; расположиться и дальше положиться на судьбу – не все возвращались живыми… Но я нашёл быстро, долго стоял, не шевелясь и слушая внутренний голос. В тот раз я впервые услышал его – внутри меня точно было что-то ещё, живое, что-то тёплое и горячее, которое рвалось ввысь. И нехотя, боязливо, я сел и принялся расстёгивать края рубашки. Кожа, бледная, полупрозрачная, местами розовая, показалась на удивление холодной, нет, это просто я изнемогал от желания увидеть Его. Никто не мог этого знать и видеть наперёд, даже родительские птицы – могли лишь наши глаза. И вот Он пробудился, пришло время распахнуть крылья! Я понял это довольно давно, по сути, как себя помню, просто взрослые настаивали на том, что надобно выждать время. Я прикоснулся ладонью к груди и услышал, как внутри уже что-то рвётся, как оно хочет коснуться лапками, и, когда я развернул сжимающие Его покровы – оттянул кожу, как и учил тому отец, и увидел – впервые в своей маленькой жизни – небольшую золотую клетку – ровные полудуги ребёр и, вконец, Его самого. Я отворил замок и принялся ждать. Даже закрыл глаза, помню, подставил ладонь, чтобы Он выбрался и коснулся моих пальцев, а после не утерпел – открыл сомкнутые веки! Я заглянул внутрь и лишь тут увидел маленького птенчика, который боязливо оглядывался и жался к краям клетки, испуганно смотрел на меня. Тот самый птенчик, который был моим сердцем, как были и другие – у каждого в нашем мире. Я расправил ладонь и пошевелил пальцами, птичка немного оживилась и посмотрела вверх. Её глаза, о, лишь тогда я увидел, как они были красивы! лишь тогда уловил на себе этот взгляд. Чёрные блестящие бусинки были давно открыты, они смотрели прямо и тихо улыбались, горели. Я поманил ещё раз, Птенчик начинал вылезать. На границе между клеткой и «волей» он замер, и я весь дрогнул, пленённый его красотой. Я был удивлён: предположения о том, какой он рухнули в один момент, я даже расстроился, не увидев того, на что надеялся и к чему был готов. В глаза тотчас бросился его окрас – не белый, как мои волосы, а наоборот – чрезвычайно яркий и красочный, таких я ещё в жизни не видел! Учили нас, правда, в школе, рассказывали обо всех возможных видах, показывали картинки и даже, боюсь сказать, чучела погибших птичек, но ни одна из них не была так красива! Ни одна не лучилась на солнце, как пламя, не сияла, не заставляла слезиться глаза. Перья у неё были недлинные, кроваво-красного цвета, местами малинового, а на головке уже отчётливо проступали багровые и чёрные оттенки. Глаза, ещё такие крохотные, чёрные и глубокие, такие глубокие, как ночь, блестящие звездными вспышками, таинственные и весёлые. Я подставил вторую ладонь, Птенчик, очень похожий на попугая, прыгнул на неё, подлетел и вперил взгляд в лицо, я тоже изучал его довольно долго. И всё вокруг точно замерло, глядя на нас, особенно на Него. Он покачивался на руке, и было ощутимо, как от него во все видимые стороны расходится какой-то свет, невидимая энергия, сила, я до сих пор не знаю, как лучше это описать. Итак, он сидел на руке, глядел на меня, после спрыгнул. Неумело затрепетал крылышками и повалился носом в траву. Встал, отряхнулся и забавно распушил перья. Он упал прямо на мокрые листья, на капли росы, а после встал и, боязливо оглядываясь, начал пить из неё сладкую воду. Всё это действо происходило буквально в паре шагов от меня – на расстоянии вытянутой руки. А я, дурак, боялся, что умру сегодня, что он взмоет в вышину и улетит! Птенчик долго бегал по листьям, больше не летал, да и крылышки его ещё были маленькими, за спинкой на крест, как у взрослых, ещё не сходились и были слабо опушены. Кажется, его ничуть не смущало это, и он продолжал прыгать, ломать ближайшие цветы, заглядывать в их головки, осыпая себя сладкой янтарной пыльцой. Его маленькие красные лапки цеплялись за сухие прутики и сочные налитые жизнью травинки. Он играл с ними, пару раз скатился на землю, а после встал, вытянулся и немигающе посмотрел на меня. Этот взгляд был скорее укором и в нём читались слова: «Зачем ты меня сюда привёл?» И вправду буквально через пару минут он так и сказал это. -Так ты и говорить умеешь? – я был малость шокирован. -Да, конечно, - тихо отозвалась птичка, - не все могут, но я могу. А ты разве не знал? Я покачал головой. -Откуда?! Родители не предупреждали, и в школах говорили, так бывает лишь в сказках! -Как видишь, они соврали, или ты не веришь самому себе? Это заявление, тем более сказанное от имени моего сердца, звучало даже как-то обидно. -Я верю тебе, но… Краснопёрый вскочил мне на колени и снова так же пристально поглядел в глаза. -Что «но»? Я не знал, как ответить. -Не сердись на меня… Птичка вроде не собиралась. Лишь махнула крылом на какой-то цветок, после слетела, переломала черенок и протянула его мне. -Держи. -На что он? -Это тебе, как поттарок. А теперь… -Пора уже идти в «домик», - нерешительно сказал я, вновь касаясь дрожащими руками рубашки. -Нет, я никута не пойтду! – задорно проговорил Он и точно заулыбался. На миг стало страшно. «Да, вот оно, то самое, о чём предупреждали родители! Теперь я умру… Ах… Как же быстро!» -Там тесно и темно! Я хочу видеть всё, что меня окружает! – птенчик снова вскочил на колени и стал прыгать по ним и смотреть мне в лицо. Я отчего-то рассмеялся. Соседние птицы также слетелись поглядеть – они обступили нас и с тревогой смотрели на Птенчика – его яркий окрас пугал их, в сравнении с ними он сразу становился особенным. Но они не трогали его, а после все улетели. -Чего ты хочешь? – подставил руку, откинулся спиной к траве. Птичка вспорхнула на палец и уселась там, точно на жердочке. -Домой. Я снова стал оттягивать кожу. -Нет! Не так! Я полечу рядом. -Но ты не умеешь летать!.. -Значит, ты понесёшь! – болтливый птенец быстрыми скачками оказался уже на подбородке. Он поглядел на меня сверху вниз, и я боялся, что клюнет. Нет, Мой птенчик меня никогда не клевал… -Домой. -Я не могу понести тебя в руках… Это очень опасно! -Но я так хочу! -Залезай в карман и сиди там. Только очень тихо. Его пришлось подсадить. -Удобно? -Да. Карман как раз приходился ему под размер. Красная головка то и дело высовывалась, и птенец часто моргал и заставлял меня остановиться, когда мы проходили мимо очередной ели или сосны. -А это! Какая красота! – раздался голос из карманчика. В тот день я поблагодарил себя, что надел рубашку, у которой на груди было целых два кармана, обычно я складывал туда всякие безделушки и семена. Теперь Птенчик находил их и щекотал меня через ткань. -Ну, всё. Дальше лес кончается. Полезай обратно. Люди иначе увидят… -И пусть! – красная голова продолжала настаивать своё и была непреклонна. -Ты бесстрашный! -Пусть. Перья на мгновение вздрогнули. Мне показалось, что он разозлился. -Я лишь хочу объяснить, что так нельзя… Люди начнут оглядываться, ещё наговорят чего, я не… -Ах люди! Да, я прекрасно всё знаю… - птичка схватила цветок и, теребя его своими лапами, нехотя отправилась «домой». Да, а я-то думал, что принесу его и поставлю в вазу! Будь девочкой, уже давно бы вплёл его в волосы или нарвал ещё и сплёл бы себе яркий венок… «Ты только выпускай меня почаще, хорошо?» - послышалось тотчас в мозгу. Пришлось согласиться. Мне вдруг почудилось, что спорить с этим голосом – самое глупое занятие на свете! Тем более, он был добрый. И, открывшись в таком свету однажды, он не хотел больше уединяться в тень. Теперь я хотя бы был спокоен, и так приятно стало – Его мысли вмиг передались мне. Стало тепло, уютно и радостно. Я слышал, как Он жевал этот цветок, а после вроде бы бросил – появилась какая-то тяжесть. После уснул. Я с тихим сердцем отправился назад, к дому. О том, как прошло всё на самом деле, решил, что лучше смолчать. «Ах Алекс! Ты помнишь, как это было?» – мечтательный голос обратился ко мне ближе к вечеру. «Да, помню…» - просто подумал я, а он уже всё услышал. Что-то приятно зашевелилось внутри. Я даже побоялся, что он сейчас вскроет замок и выскочит. «Так ты и мысли читаешь?!» «Да, - прозвучало таким привычным тоном, что я почувствовал себя полным дураком, - читаю и всегда знаю, о чём думаешь ты...» «Вот попал!» - хотелось скрыть эту фразу, но как? На миг мне стало даже смешно. Теперь важно не ссориться. Иначе я просто сойду с ума. И в голос не говорить – по той же причине. «А другие, значит, не разговаривают?» «Да. Не все.» «А отчего же ты не такой?» «А ты хочешь, чтобы я смолк?» - эта фраза казалась немного страшной. Кто знает, что было у Птенчика на уме? Его-то мысли были для меня запретны. «Я просто хочу это знать…» «Я бы тоже хотел. Всё знать… Давай завтра отправимся в лес? Мне проще говорить по-настоящему.» И спорить я уже не решился… -Привет… - немного нерешительно начал я, глядя на красную птичку, восседавшую на моём пальце, - Так теперь ты расскажешь? Вокруг нас, как и вчера, было море зелёных искрящихся красок, огромные листья, буйная растительность. -Красивое место. Да, расскажу. -Сперва ответь мне: кто ты? -Ну, спорю, на этот вопрос ты знаешь ответ. Я не стану повторяться, а к слову, я много чего знаю и многое могу рассказать… - птенчик взмахнул крыльями и прыгнул мне на рубашку, - А что ещё ты хочешь услышать? -Всё хочу… -Прекрасно! Значит, мы заодно? -За что отдно? – я изумлённо глядел на этого малость наглого персонажа. -Ты не отвергаешь меня? -Нет… А что и такое бывает? Красные перья нахохлились, голос на мгновение замер. -Да, бывает всё, что угодно… -А ты… -Говори. Я замешкался. Ещё и утренний холодок заставлял быть каким-то рассеянным, щекотал меня за лодыжки и заставлял всё время дрожать. -А ты расскажи, почему ты разговариваешь? -Я не знаю, как объяснить, я просто могу это. Подставленная ладонь снова соприкоснулась с его маленькими смешными лапками. -Ты такой… красивый. Не то что у моей мамы или отца… -Ты уттивлён? -Несколько… Я ждал чего-то такого, но всё же ошибся. -Отчего? -Понимаешь ли, ты ведь сам говоришь, что многое знаешь… Кого ты видишь впереди себя? Птенчик смешно чирикнул. Иногда он сходил в разговоре на свой язык, и я никогда не понимал этих слов. -Я вижу перет собой преданного хозяина. Что ж, банальный ответ… -…у которого очень красивая улыбка и белые, как снег во… -Вот! – перебил его я, - Вот именно из-за них я и думал, что ты будешь белым! -Ты – альбинос. Но это мало чего значит. Разве тебя это как-то смущает? -Нет. Но люди… -Я повторяюсь: тебя? Я покачал головой. -А ты, значит, хотел белых крыльев? Обижаешь! -О чём ты? -Хватит тыкать! Тдай мне имя! Этого я тоже не ждал! -Тебе имя? – на мгновение это стало смешно. -А разве я не заслуживаю этого? Я хуже твоего пса или тех соседских кур? Кажется, они все у вас на пересчёт! Ты ведь говоришь со мной, в конце концов, ты жив лишь от того, что есть я! Да уж, достойный аргумент… И не поспоришь. -Ладно. Уговорил… - я подставил другую руку, но птенчик предпочёл остаться на месте. -Не надо со мной играться. Я не такой, как птицы в этом лесу! -А я… -Я знаю, сколько тебе лет! Мне ведь ничуть не меньше, - и тут он сорвался с места и принялся кружить над головой. Движения были неотточенными, он тут же терял высоту и в итоге упал мне на волосы. -Мягкая посадка… Как я ещё не умею летать, так и ты ещё не познал этой жизни. Но всё придет. С годами. Только тдай слово, что никогда не станешь перечить! -Хорошо. Я даю… -Так что на счёт имени? Я чуть не забыл о нём! -Ред? Птичка начала ёрзать и, кажется, застряла в волосах. -Прости. Я давно не стриг их… -Нет, ничего, мне ведь нравится. Я снял его в головы и бережно обхватил двумя руками. -Ретт! – выдал он, точно повторяя, - Ретт! На эти слова у меня появилась улыбка. -Или Рет… Буква «д» давалась птенчику сложно. -Значит, Рет. Он расправил крылья и стих, лежал на ладошке, как завороженный, точно слушая что-то, и глядел ввысь. -Какое небо… - чуть позже донеслось от него. -Да обычное небо! -Нет… Приглядись… Возможно, его манила высь только из-за его птичьей природы. -Нет, ты не прав! – тут же одёрнул Рет. Я опять забыл, что он читает мысли! -И мамины можешь? -Да. -И совсем у незнакомого человека?.. – такое откровение было для меня шоком. -Могу. И ты сможешь. Это приддёт… Но ты только посмотри, Алекс?.. Пришлось задрать голову и запахнуть рубашку. Кажется, этот разговор будет длиться ещё пару часов – я попросту могу заболеть, а потом и Рету будет не сладко. Я помню, как он отчаянно бил крыльями по горячим прутьям… Это было давно и очень больно. А ещё он часто молчал. И только изредка делал какое-то движение, точно говоря: «Да не бойся! Я тут, живой.» Какое-то время мы смотрели куда-то в сторону синевы, после мне это надоело. -Какие ддеревья… Высота… Их кроны так величавы… -Да ну, обычные деревья! -Однажды ты поймёшь, что я прав… Тебе ещё предстоит научиться видеть прекрасное… - его голос звучал тихо и сдавленно, точно он задыхался от радости, и он, действительно, был неимоверно рад. Это чувствовалось по лёгкому подрагиванию перьев. Это я уже понял. -Я не хочу домой… Давай ещё подождём. Этот воздух мне очень нравится. И тебе, нам, - точно осёкся Рет, - он будет полезен… -Что ты можешь рассказать мне про белых? Чёрные бусинки устремились к моим зрачкам. -Да, расскажу. Я, наконец, чувствую себя прекрасно! В этом лесу мы можем говорить обо всём! – он откинулся на спинку, как котёнок, и принялся крутить головой, мой палец оставался зажат его лапками – что-то вроде игры. -Расскажу. Белые птички – безжизненны. Они все больны. Почти все они умирают… Да, они очень красивы, но разве тебе не нравится мой наряд? Я хотел сказать, что не хотел его обидеть, а просто поинтересовался – от незнания. Он понял меня без слов, хотя вначале и начинал строить вид, будто дуется. Оказывается, чтение мыслей это всё же удобно. А когда Рет налетался и набегался по траве, наелся, если даже не переел росы и жёлтых тычинок, он сам сказал, что пора возвращаться «обратно». Это был чудный день, я сидел одурманенный от счастья – эмоции Рета сделали своё дело, и больше мне ничего не хотелось! Мы, наконец, обрели контакт, дружбу, взаимопонимание. С Ретом в жизни точно открылся новый горизонт – всё приобрело краски, и они были не просто яркие, сочные, спелые и сияющие, а горящие, точно его оперение, - вот каким стал для меня и весь мир… *** Но бывали такие моменты, когда я просто закрывал глаза, уходил и уводил Его, не желая не смотреть, не слушать. Это бывало тогда, когда родители о чём-то шептались. По лицам видно – о страшном, боялись за меня, оттого и скрывали. А я как-то сразу понял, что речь идёт о смерти. Да, я просто знал, что это, но вообразить, представить, разуется, даже помыслить не мог. Тогда мне это казалось чем-то пространным и очень образным, тем, что бывает только во взрослом мире, и, не желая себя омрачать, просто уходил из их комнаты и запирался в своей… Увы, мне предстояло и понять, и увидеть, и пережить всё это! Закрыться было нельзя… Слишком поздно. *** Примерно так прошли все мои детские годы. Мы играли с Ним на лужайках, бегали по лесам и полям, вместе смеялись, плакали, о чём-то мечтали… И всё было хорошо, красиво, наполнено счастьем и весельем, все, кроме меня самого – всё чаще и чаще начинали приходить тревожные мысли, они же омрачали Рета и заставляли усомниться в моей клятве. Я снова глядел на мир, маленький белокурый мальчик. Сколько мне было? Лет десять. Снежные локоны вились на голове и свисали на уши, падали на загорелый лоб. Красные перья очень выделялись на их фоне, и я начинал понимать родителей, которые с презрением смотрели в мою сторону, когда я говорил или играл с Ретом, будто бы тот был человек. Я жил один, точнее семья, как вы уже слышали, была, но вот друзья… они даже не залетали. Сверстники боялись моей внешности, а я чуждался их, считая тех чужими, боялся, но не подавал виду даже самому себе. По сути, и не стремился – мне нравилось быть тем, кем я есть, и я не обращал внимание на что-то другое. Каждое утром теперь начиналось с одного громкого и пронзительного крика, Он хотел воли, и лишь я один мог исполнить желание моего сердца. «Выпусти меня!» - звучало то тише, то громче, но всегда звонко и отчётливо. Этот голос, а точнее зов или даже приказ звучал в ушах и продолжался до тех пор, пока я, заспанный, не вставал с постели и не открывал золотистый замок. Благо, сам Рет не умел «убегать» на «волю»! Он медленно, но уже более уверенно прыгал мне на ладонь, а после летел, куда ему хотелось, но чаще бегал по полу или сидел на ковре. Бегал долго, часами, в то время как я, только продирал глаза. Дошло до того, что об этом прознала мама и устроила нам хорошую встряску. К слову, она видела и Его, впервые. Даже охнула, начала что-то бормотать, шептаться, пугая меня своим странным поведением. На самом деле она просто была шокирована – внешность Рета, мало сказать, необычна, и, наслышанная о редчайшей красоте, которая изредка, но всё таки встречалась, она понимала снова: меня ждёт странное будущее, судьба стать кем-то великим или просто прослыть за свою необычность. Это уже было так, и потому цвет моего птенчика не сильно её удивил. Птенчик кружил вокруг меня и благодарно чирикал, садился на плечи или спину и летал следом за мной, он даже воровал с кухни еду – крошки, если те были поблизости. Он был всегда рядом со мной, не боялся ни темноты, ни громкого шума или крика. Он даже продолжал сидеть так недвижно, пока я шёл в подвал или бродил по улицам города. Даже когда на горизонте показывались собаки или кошки, - он не боялся и их. Говорил, шептал мне о чём-то, утешал в минуты печалей. И так мы жили. Весь наш маленький мир. Каждый, погруженный в себя, замкнутый и злой, один я, открытый навстречу свету, выглядел на этом фоне странно. Правду говорили, что «белая ворона», за мою внешность чего только не слышалось в ответ… Даже над розовыми глазами смеялись, называли романтиком или девчонкой. А я ли виноват, что просто родился особенным? Один Рет мог понять меня в минуты такого отчаяния… И мне не хотелось видеть других или слышать. Мы нашли друг друга, обрели свою гармонию и тишь, и разве это не прекрасно? Но на само деле наш мир был странным. Необычным, красивым, да, но и меж тем непонятным. В нём было слишком много символов и различных знаков, которые можно было по-разному трактовать. Скажу лишь одного – первое и самое главное – взамен сердца у каждого была птица, причем умная и даже, как понял я, порою слишком. Они довольно разные: когтистые и мягкие; большие, крохотные; пушистые; белые, чёрные; блестящие или с жуткими огромными клювами… И каждая птица была своеобразным отражением хозяина; порой, гуляя в лесу, страшно становилось представить тех, какими были некоторые люди при жизни. А ещё этих самых птичек надо было кормить, нет, не зернами или семенами, а эмоциями, радостью, тишиной и спокойствием. От последнего они были без ума и могли становиться ручными. Но о своём я молчу, Рет отличался от них. Он был не необычным, а по-необычному странным. Мне было приятно и неловко одновременно. И я не знал, как с этим жить, что-то неуклонно тянуло меня к природе, к необдуманным и отважным открытиям, оно же отталкивало от города. Да я и не пытался понять людей. Жил вдали – на самой окраине. И село, как называл я эту местность, подходила мне гораздо больше. Здесь люди находились ближе к природе, всё время были на виду её глубоких зеленоглазых ликов - очей, и сама жизнь текла здесь спокойнее – тишина, отсутствие каких-то сложностей, всё просто и по-детски наивно, однообразно, даже кукольно. Люди не нравились мне, и дело было не в них – их я совсем не знал, но было отчего-то скучно. Забавляло лишь общение с птицами, но почти никто не решался открыться при мне, мне или ком-либо, - при незнакомцах это было не принято. Приходилось следить и наблюдать. Они были слишком сдержаны и зажаты. Отчего-то люди редко относились друг к другу иначе, и это заставляло грустить… -Когда ты отказываешься выпускать меня, то на миг становишься как все они! – говорил после этого Рет. -Нет, - я мотал головой и говорил, что не хочу этого. Птенец стоял на своём. -Никогда, повторяю: никогда ты не должен быть, как они! Мы должны видеть друг друга, видеть глазами, а не внутренним оком, которого, к слову, у вас почти ни у кого нет, есть у нас; ты будешь держать меня подле себя, и я обещаю, ты увидишь сам, что мир повернётся светом. Мир задумается и поймёт, что не стоит быть тёмным и скрытным. Спорить? Не было сил. Я кивал и всегда соглашался. -Помни, иначе я снова скажу! И он говорил каждый раз, когда ему казалось, будто я отступаюсь от клятвы. Сейчас, кажется, перестал, а в детстве это происходило часто. Думаю, Ретик играл так, он просто хотел научить меня, испытывал, проверял на прочность духа, что ж, спасибо ему. А про людей? Да, я просто не понимал их. С самого детства увидел их холодность и замкнутость и понял, что им на меня наплевать, освоился, не стал горевать и решил: буду относиться к ним так же. Как все. Но был я другой, мало знающий мир, царящий вокруг; глупый и наивный, непонятный даже родными; всем для меня был лишь Он и бескрайние зелёные леса. Про людей я точно забыл. Жил без них и думал, что проживу годы. Не удалось. Глава 2, О том, как я принял и осознал эту гармонию Время летело быстро, казалось даже, что оно мчалось на крыльях таких же крохотных птичек, как Рет, летело, позабыв о своём привычном ходе, бесстрашно паря и падая, резко и криво, постоянно прыгая и забегая вперёд или назад. А в моей жизни почти ничего не изменилось – лишь волосы начали немножко виться, а у птенчика появился хохолок. К тому моменту мне было где-то 14, и я по-прежнему был «не таким» и порой даже специально поддерживал этот образ. Я бесшабашно приходил в школу вместе со своим птенцом (имеется ввиду, сидящим на плече), отчего каждый раз слышал упрёки, насмешки или удивления. -Неужто он его краской покрасил? -Да ну… Как? -А можно? – это болтали девчонки, а им всегда лишь бы о чём-то говорить. -Нет, - однажды сказал я, когда они стали вспоминать цвет моего пернатого, - ничего и никого я не красил! -А что ж он сам по себе такой? -Да, - мой ответ казался очень простым и не слишком правдоподобным. И они продолжали обсуждать нас, только уже за дверью. О, если б они знали, что Рет ещё и разговаривает! С тех пор я запретил ему ходить в школу, сидя на моём чаще левом плече. -…Я же говорил: опасно! -Не опасно, это ты просто не можешь дать им отпор! В какой-то мере так всё и было. -А как же тогда? -Учись бороться с миром. Мир много чего говорит! -И где в тебе взялось столько упрямства? – этот вопрос, как и прежде, всегда оставался без ответа. *** -Люди часто говорят то, чего хотят, но причины могут быть разные! – поучал меня птенчик, сидя на небольшой веточке и глядя на меня сверху вниз. -А зачем они так делают? -Завидуют, в первую очередь. Пойми, так часто бывает… -Я не видел их птиц… -Возможно, в том-то и дело! Они завидуют тому, как ты смотришь на мир! Что ты открыт и весел, а они… присмотрись! -Они все чёрные, унылые и замкнутые. -Они просто вошли в свою роль, а если бы хотели, также могли измениться! Значит, не сильно хотят. Им проще тебя обсуждать! -Им от этого хорошо… -Да, я уже и сам-то заметил. Хотел даже прикрикнуть, а после как-то смолк. -Ты испугался?.. -Да… - Рет опустил головку и спрыгнул с веточки, - Или ты думаешь, я совсем бесстрашный? *** -Ты не такой, как они! – вновь воскликнул птенчик. -Но почему так вышло? -Ты сам посуди. -Я… Дело, право, не во внешности. Я просто делаю, что хочу, что мне нравится… Одним словом, не знаю. -Ты не делаешь ничего странного, просто живёшь, как можешь! Просто живёшь. -И что с того?.. Красные перья взмыли над самым ухом, он точно хотел прокричать мне, чтобы дошло поскорей: -А что с того? Ничего, ничего такого. Не слушай их, прошу, не смотри. Вот тебе нравится мир – живи, ходи на природу, люби её. Разве нужно для счастья иное? Порой он меня удивлял. -Просто жить? Но ведь это… -Нет, нисколечко это не скучно! Откройся навстречу миру, почувствуй его красоту, слейся с ним, почувствуй, что ты его часть… Эти философские речи мало что меняли в реальной жизни, но слушать их приходилось. День изо дня. *** Помню, был такой случай. Мы играли в саду. Мы – несколько моих друзей, я и, разумеется, Рет. Ребята привыкли к тому, что он тоже с нами, и уже перестали обращать внимание. Играли – мягко сказать, нас заставили изображать таковых ради какого-то задания – учителя приказали. Надо было стоять, бесповоротно подчиняться роли. Какой ужас! И так ведь всю жизнь, ладно здесь – люди часто изображают роли! Я не хотел подчиняться другим и хотел впредь быть свободной птицей. -Иди ко мне, погоди, не лети… - я позвал Рета, тот тут же сорвался, покружил и приземлился на руку. -Я понял, да… Уходим. Они пусть будут здесь. Я подговорил других птиц… Ты ведь хочешь уйти, да? Местные заворожат их своим пением… Пришлось прятать пернатого под рубашку и, прислонившись к стене, быстро просочиться и убежать. «Ну, что куда?» – услышал я голос. -Не важно, лишь бы прочь! «От людей… Я понял.» -Правда, хоть куда. Мне скучно с ними, а им, кажись, скучно со мной… - в голове пронёсся момент, когда мы играли в парке и нюхали огромные цветы. «Хоть так! Природа мне намного ближе!..» -Ты был прав! – сказал я, обращаясь к своему внутреннему голосу, - И без них хорошо. Лишь бы в спокойствии. В этот вечер птенец часто повторял, что он рад, что ждал и надеялся, знал, что я так скажу. -Я ведь говорил тебе, поймёшь однажды… -Уже понял. Спасибо… Мягкие пёрышки обняли мою ладонь. -Я рад… - голос и правду выражал радость, был тих, но небывало приподнят. -Отныне – сам. Мне надоела школа. Это не то заведение, о коем, наверно, подумали Вы, раньше там, действительно, учили наукам, а сейчас говорят о каких-то несуществующих вещах… Мне не интересно то, что никогда не пригодится в жизни, а особенно не интересно то, что люди называют «культурой». Мне даже страшно сказать, что они творят с собой, к чему стремятся, о чём мечтают… Страшно даже подумать! Страшно жить. Как они не понимают, что неправы?! Единственный нормальный предмет – уход за птицами. Кажется, я совсем помешался на них… Знал все цвета, размеры и виды. Мог изучить характер, попытаться предположить, с кем имею дело. Я начинал угадывать, хотя Рет говорил, что я начинаю «открываться». Это понятие ещё не до конца осознаётся разумом, оно мне почти непонятно. Меня удивляет отношение учителей к птицам – нас учат не слушать их, жить за счёт здравого ума и не вестись на вспышки эмоций. Это неправильно. Я видел когда-то… Одна девочка мучилась от страшной боли – она заставляла себя позабыть то, что любила. И она умерла. Я не хочу последовать той же дорожкой!.. Пока я думал и бормотал это, чик сидел, склонив голову, и точно слушал меня. -Всё верно. Я очень рад. -Знаешь, я понял это как-то стремительно… -После той сценки? -Да. Правда открылась мгновенно… -Она была на виду. Ты прозрел. -В любом случае, их мир стал чуточку темнее… -Нет, это прозрел ты! Излучай свет и неси его. Пронеси через себя, через годы… *** Той ночью, точнее ещё вечером Рет устроил ещё одну мини забастовку, это снова шокировало меня, хоть и уже привыкшему к подобным заявлениям. Что же случилось на сей раз? Смешно сказать! На дворе уже достаточно потемнело, серо-чёрные страшные деревья, синие небеса, первые огонёчки звёзд. Пора ложиться спать – тем более сегодняшний день был слишком эмоциональным. Обычное в такое самое время я распахивал краюшки кожи и запускал птенчика назад – в его «привычное» место. Но сегодня он был настырным. -Не пойду. Я уже говорил – мне там не нравится. -Но как же ты будешь спать?.. -Так же, как ты! -Но ведь… До меня не сразу дошёл весь смысл сказанных слов. -Как ты, так и буду. Я расстелил диван и уже вытащил одеяло. Кажется, впервые на глазах моего птенца. -Ну, ты не передумал? – обратился к нему, с надеждой, что тот «вернётся». -Ещё чего! Я говорил тебе про «открытость»! -Неужто даже во сне… -Даже в мыслях! Мягкие полы одеяла коснулись моих рук и плеч. -Итак, где же ты будешь? И тут – Вы не поверите, – что он устроил! Рет юркнул под самое одеяло и скрутился, как котик, где-то в районе шеи. Он точно приобнял меня своими перьями, отдал частичку тепла. -Но ведь я задушу тебя ненароком… -Нет, я успею проснуться раньше! Я вспомнил, что забыл одну вещь – погасил свет и, побаиваясь, снова пополз в сторону кровати. -Ты здесь? -Да… - тихий писк был как никогда радостным. -Может лучше «домой»? Чёрные глазки заблестели от гнева. -Я говорил. Всё решено. Я снова набросил одеяло и лёг, только теперь лежал в другой позе. -Так и будешь бегать по подушкам? Птичка взлетела. -Тут же темно! Ты разобьёшься!!! Но он уже сидел у меня в волосах. Белое покрывало было натуральным гнездом, и я, дурак, лишь сейчас понял, почему Рет себя так повёл, – да он уже давно поглядывал на эти волосы! Давно хотел вцепиться в них лапками, а теперь он сидел внутри них и нежился, точно в ванной. -Неужели удобно? -Да. Я закрыл глаза и отключился. Утром не было пронзительного писка, крика, рвущего сознание своей мольбой. Никто меня не будил. Находясь между сном и реальностью, я даже в какой-то момент осознал, что натворил и что мне теперь придётся искать Его! Но не успел открыть глаза – что-то мягкое метнулось под одеяло. Рет! Он больше не сидел в волосах. Он проснулся. Возможно, уже давно. Малиновый клюв выглядывал из-под одеяла. -Ну, что?.. -Прекрасно. Я рад, что ты послушал меня! Что снилось? – с тех пор мы завели обычай делиться ночными историями, - Я почти не помню, а хотя… Погоди, что-то было! -Ну, конечно… - Рет точно знал уже всё наперёд, но настырно настаивал повторить и притворялся, будто для него это новость. -А мне… -Тебе снятся сны?! -Редко… Это скорее мечтания. Я видел ту птицу из книжки… А вот тут следует немого Вам рассказать. Во-первых, Рет умел читать, пробовал даже писать, но каждая, даже самая крохотная ручка и карандаш были для его маленького тельца непосильной ношей. Во-вторых, он очень любил читать. Он просто бредил этим, и, если рядом лежала какая-то книга, не сомневайтесь, он мог копошиться между её страниц, пока не прочитает полностью. Иногда бывало так и засыпал над чтением, я лично видел такое парочку раз. И, знаете, даже был рад – после каждого чтения узнавал что-то новое, да и Он был всегда на виду. Прошли те годы, когда я боялся за птенчика! И вот он заговорил! Снова о какой-то книге: -Ты, должно быть, помнишь её… Такая старая и ветхая. «Легенды, сказания, сказки…» - он говорил отрывисто, потому что был очень восхищён и сильно трепетал крыльями, выказывал так эмоции, - Там была история любви! И вот она мне приснилась! Я видел такую же птичку, как я, только она была розовой… -Девочка? -Да, разумеется! Я был безоглядно влюблён… При этом слове у меня внутри точно что-то перевернулось. Отчего-то это слово пугало, хотелось закрыть глаза, и, хотя о любви я не знал совсем ничего, почему-то казалось, лучше не знать и дальше. -И что дальше? – натянуто прошептал я, подставляя птенчику ладонь. Хотелось, чтобы он был на мне и кончил эту странную порхающую скачку на одеяле. -Мне приснилась Она… Я помню всё в мельчайших деталях… Её окрас, длину пера, даже белую шапочку на головке…Помню голос, помню, что она ещё молода… О, как же смешно звучали подобные речи! Мне почему-то хотелось улыбаться, но смех я сдержал – Рет на редкость обидчивый, с ним шутки плохи. -Я верю, что однажды увижу её в реальности… - прошептал он и смолк. Молчал и я какое-то время. -Веришь? -Да. Я чувствую это… - птенчик закрыл глаза и стал немного покачиваться. А я не чувствовал ничего! К людям было лишь безразличие. Оно переполняло и сейчас. Пламенные речи не произвели никакого эффекта – в любовь я вообще не верил. Я попросту не ведал её. -Не рассказывай мне большое такое, - обронил я, вставая. -Но почему?.. – птенчик сидел растерянный и весь последующий день вяло и без особого желания говорил со мной, чаще молчал. Да, он обиделся, это было понятно, но что мог сделать я, когда подобные вещи казались чуждыми и чужими? -Я лишь хочу сказать тебе, что я мал! Сам подумай, каких-то 14 лет!.. -У некоторых первая любовь случается и ещё раньше… -Но я не хочу этого, понимаешь? Я не люблю людей, я… -Боишься? – произнёс он, читая это застрявшее на языке слово. -Может, боюсь, да… Да. -Я знаю. Но надо что-то делать с собой! Ты же не будешь всю жизнь так… один… По правде говоря, хотелось взять и придушить или хорошенько его отшлёпать,- как чик надоел мне в тот день! Но подобное страшило, помнится, однажды я пошёл наперекор, а к вечеру, думал, что умру – так ныло всё и болело внутри, жгло, точно огнём, - это он рвал кожу лапками, клевался и постоянно щипал. -…Ты помнишь тот день? -Да. -Я рад, что ты что-то понял! – а в следующий миг наоборот захотелось обнять и защитить его, спрятать от всего мира, зарыть под толстыми слоями одежды, скрыть от всех глаз... -Чего же ты мешкаешь? Я взял птичку на руки и долго держал её закрытой ладонями, как жемчужину, что надёжно скрывают прочные стенки гребешка. Рет тихо урчал и мурлыкал что-то по-птичьи. Урчал в точности как соседский кот! А как же он красиво пел! Точно соловей, честно, это сравнение было как нельзя кстати. И я вновь получался заложником странных непознанных чувств. И я, и Рет испытывали друг к другу чувству большие, чем хозяин и его сердце– нет, для нас это не годилось. И то, что он был не простой птицей, а моим сердцем, не меняло по сути ничего. Мне нравился Рет, его задорный характер, смешная болтовня, и, кажется, ему нравился я, во мне он видел весь мир и не желал даже мысли о том, что надо общаться с другими. Глава 3, В которой я понял, что должен Его защитить Рет всё чаще бредил своими сказками, был самый большой романтик в мире, если этакое слово можно подобрать по отношению к нему и его «романтической» натуре. Всё время происходили какие-то странные случаи, которые иначе как «чудеса», нельзя было назвать. Вот, например, сегодня… Прошу, дослушайте до конца! Я сидел за столом и ел эту проклятую кашу. Липкая гадость перетекала с тарелки в ложку, а после медленно отправлялась в рот. Проказник-птенчик сидел где-то поблизости, я не видел его, но незримо чувствовал присутствие. И тут он сорвался с места, спикировал и полетел мне навстречу. Он остановился напротив тарелки, со знанием дела заглянул туда, точно оценивая, какую такую гадость я употребляю, а после осмелел и поставил лапку на край. -Кыш! А ну, отойди! – тут же выпалил я, шокированный его выходкой, - Убери грязные лапы от тарелки! – к слову, они, действительно, были такими – все в земле. Опять в цветах рылся! Птенчик склонил головку, после заглянул в глаза, спрыгнул, сел в пяти сантиметрах рядом. -Ишь, придумал, что… Ты голоден? Он покачал головой. Иногда Рет был неразговорчив. -Приснилось что? -Нет. Кажется, просто не в духе. Я взял со стола кусок хлеба и уже отправил его в рот. В течение секунды на нём оказался Он. Я чуть не заорал. -Ты что творишь?! Птенец сидел на краюшке хлеба и сверлил меня своим почти человеческим взглядом. -Не гипнотизируй! Он опустил глаза. -Ну ладно, ешь! Я теперь такое не буду! – кинул ему этот самый кусок, - Ешь! Рет не шелохнулся. -Не будешь? Он покачал головой. -А что ж ты творишь? -Мне скучно… Хочу чего-то нового… -Ты бледный. На, поешь! -Что ты мне дашь? Я вспомнил про его любимые ягоды. -Сейчас достану… вроде ещё остались… В мисочке лежало ещё пару штук. -Опять боярышник! -Не опять, а снова! Тебе же нравилось… -Да… - он обхватил лапой ягоду и принялся её грызть, грыз с остервенением, набрасывался, катал ягоду по столу, а потом притих – толстая шкурка дала брешь, – он начал кормиться. Иногда бормотал что-то под клюв, урчал и чикал – еда всегда вызывала у него эмоции. -Ешь… - бросил я и встал, а сам подумал: «Надо будет протереть стол. Чтоб не видели родители… Иначе нам будет плохо…» *** Время неумолимо шло. За окнами уже срывались листья. Осень золотила края щедро, кажется, даже птички приобрели себе новый наряд. Я имею ввиду тех, что кружат всё время на улице – среди них часто попадались лимонные перья. Кажется, это вообще был самый распространенный цвет. И в понимании наших птичек тоже. Говорили, это цвет жизни. Примерно в тоже время мне удалось познакомиться с одной из них, нет, не с птицей, а представительницей мира людей. Наши старые соседи уехали, а на их месте стала жизнь другая семья. Родители вроде весёлые, а их девочки – просто очаровашки! Они обе были чуть младше меня, но так как постоянно проводили время в саду и на улице, увидели меня и познакомились. Одна из них, Красимира, была почти на голову ниже меня и всегда-всегда улыбалась. Рет сказал, что у неё такая душа, неиспорченная, она не может смотреть на мир по-другому. И с этой самой девочкой мне предстояло дружить. Сестра её, более замкнутая и непонятная, показалась холодной, она прикрикивала на малышку, часто ругала или упрекала её. Мне не нравились их ссоры, как и ссоры вообще. Когда Красимира увидела моего птенца, её сразу разобрало любопытство познакомить его со своим. В народе говорили, так начиналась любовь, а к любви я был категоричен – не готов. Но Краси настаивала – это всё равно было не больше, чем игра. Однако она боялась и в итоге ничего не сделала, сказала только, что видела своего пару раз, но так давно, что уже и не помнит, какой он; удивилась, зачем я «не даю своему покоя». И как ответить, что это он меня заставляет? Что ему скучно, что он ищет приключений и ему всегда всего мало? Спорю, не поняла бы, и я решил промолчать. Девчонки и сами вскоре свыклись с тем, что я всегда был «не один», и перестали обращать на это внимание. -Как хочет! – помню, сказала сестра. Её серые волосы тогда показались мне льдинками. Напротив Красимиры, сестра была властной и умела командовать всеми, а Краси – просто цветок, одуванчик, который ещё не ведал мир, при том, что в возрасте их разделяло не больше года. *** Однажды я бегал на поле. Красимира ринулась вслед. Она любила наблюдать, как задорно летит над головой Рет, и не раз, боязливо, пыталась коснуться его пальцами, тот ускользал, отпрыгивал, иной раз даже пытался кусать – не любил он, чтоб кто-то трогал! А вот на моих руках даже заснул когда-то… Мы бежали долго, она запыхалась, лёгкое платьице также развевалось на ветру, глаза сияли и радовались. -Куда мы идём? – спросила она, останавливаясь и тяжело дыша. Взгляд бегал по листве – она искала Его, а Рет спокойно себе сидел на плече, даже демонстративно отвернулся. -Увидишь. Скорей! Она снова улыбнулась, мы побежали. Поле было большим, и там часто резвились дети… -Так далеко… -Ты только взгляни! -Очень-очень далеко от домика! -Зато оно стоит того!.. Остановились только у леса. К слову, это был тот самый бор, в котором прошло моё Первое Выпущение. И правду раньше казалось, он находился ближе… -Там мы же бегали не по прямой! Я говорил тебе, надо идти по дороге… -А… - Красимира махнула рукой, - Ладненько. -Теперь тихо. За мной. Она замерла и чуть ли не на цыпочках пошла по мокрой листве. -Холодает… -Высокие деревья. Много росы. Мало солнца, - пробормотал я, - а ещё был дождь. Забыла? -Осень… - как бы подытожила Краси. -Да. -Так куда мы идём? -Хочу удивить этого озорника! – разумеется, я имел ввиду Рета, подставил ему руку, он прыгнул и, нахохлившись, снова покосился на девочку. -Чего он такой… мрачненький? Часто ли? -Обычно нет. Наверное, просто боится. Он с характером… -Да я уже поняла… Мы бегали по лесу и разглядывали тамошних птиц, подкидывали им крошки и даже что-то щебетали. -А вот и пришли! – вдруг воскликнул я, проталкивая девочку вперёд, - Смотри! Впереди расстилалась поляна. -Какая она большая, просто огромная- преогромная!.. -А ты вглядись, что видишь? -Много цветов и… - она нагнулась, - Да это же ягодки! Алекс, почему ты мне не сказал сразу? Я бы взяла кулек, мы могли… -Это не для нас, - коротко ответил я и позвал Рета на руку, - вылезай… Птенчик прыгнул и приземлился ровно на ягодку, стал с жаром расклевывать её и громко и смешно чавкать. -Какой он!.. -А ты тоже ешь! – подумав, кивнул я и сел на пенёк, - И я буду… А дальше находились цветы. Огромные красные головки. -Вот это да!.. – в один голос произнесли Красимира и Рет. -Не знаю, что за цветы, но они мне тоже понравились. Огромные головки полностью скрывали внутри себя птенца. -Он же застрянет! Бедненький… – Краси протянула руку, чтобы выгнать его. -Не стоит! Пусть посидит. Ты всё равно не выгонишь, не получится, не трать время… Рет, разумеется, слышал. Он повернулся и теперь выглядывал к нам головой – хвост скрылся в пыльце и окрасил белым его пёрышки. -Я всё слышу! -Ладно. Сиди… И нам пришлось ждать, пока ему изволит надоесть это занятие. -Разбалуешь! – наконец, обратилась она, - Поздно. Скоро ночь! Мы же должны вернуться! Я поглядел на часы. -Ты права… - и попытался достать птичку. Она упёрлась лапками в стенки и крепко держалась в цветке, точно краб. -И что делать? -Ломать, я привык! Толстый стебелёк поддался на удивление быстро. -И так понесёшь его? -Да. -А как же… В последствие мне пришлось рассказать ей про Рета всё. И даже про то, что сейчас он вылезет из цветка и будет весь грязный – в пыльце. -…Не хочет домой, - удивлённо пробормотала девочка, - но ведь это странно! -Ничуть! С ним бессмысленно спорить! Пусть делает так, это вроде бы не опасно. -Он портит цветы… - выдавила улыбку Краси. -Зато ему хорошо! Я не хочу омрачать и расстраивать. Ты бы тоже перестала скрывать своего! -Я боюсь… - и так она говорила всегда, когда разговор заходил о сердце-птичке. *** Сестру Красимиры звали Зела, и, знаете, кажется, не случайно! Какой же злой была она, вся серая, грубая, напористая. Она часто приставала ко мне со всякими расспросами, а то и просто так, – ей нравилось оскорблять – приносило невиданные эмоции. -Твоя птица… - в отличие от Краси она никогда не говорила ни с одним суффиксом, - Кто она? -Красный кардинал. -Ишь, выдумал! Разве? -Да, я смотрел в книжках… Зела залилась смехом. -Эй! Прекрати! -А ты прекрати врать! -Погоди… ты сама видела его. И не раз! – птенчик и сейчас находился «вне дома», он сидел, спрятавшись, в складках моего шарфа, так что выглядывал один хвостик. -Ты злая… -А то ты не знал! – по правде она цеплялась не каждый раз. И я никак не мог понять, с чем связаны эти странные приступы… Они начинались мгновенно, и она, хоть и кричала на меня, всё время приставала сама. Первой. Точно она влюбилась! О последнем я стал догадываться чуть погодя. Точнее мне Он рассказал. Мы были дома. Я и Рет. Родители, как всегда на работе. -Ну, и чего она такая? – спросил я, опечаленно глядя в окно, - Замучила просто! Совсем настроения нет! Всё съела! Птенчик летал вокруг меня и точно пытался успокоить. -Не рыдай! -Да я вроде не плакал… Горько просто. Тоскливо. Чего она так? Он перестал кружиться и сел. -А знаешь… тот мой недавний сон… Он снова начал своё! -Я слышал. Не надо. -Но ты только послушай! Мне кажется, между всем этим есть связь! -Тебе всегда что-то кажется… - буркнул я, не вытаскивая лица из объятий подушки – хотелось закрыться от всех, даже от этого маленького проказника. -Ты разве сам веришь в любовь? -А от чего не должен? – красный всегда говорил об это с трепетом. -Но ты даже не знаешь, что это… -И ты тоже. Тут он не прогадал. -Я просто слышал… -Почему ты веришь ушам? -Случайно услышал… -Верь мне! – настойчиво повторил он, - И только… -Мне кажется, Зела что-то задумала. -Пока что кроме слов она больше ничего не предпринимала. Это хорошо, надеюсь. -Нам остаётся ждать… *** Мы вышли во двор. Осень уже озолотила его, опустилась на верхушку каждого дерева, расселась там, расправила своё золотистое бархатное платье. -Идём! – позвал я птенца. Рет ещё раз поглядел на меня и вскочил на плечо. -Нет, не сюда! Птенчик чуть было не закричал, пискнул при виде взвившейся ладони, прижался тельцем к шерстяной ткани. Писк его был пронзительный и жалкий, точно он боялся, что я его сильно обижу, или как если бы он уже был обижен. -Нет, ты снова не угадал! Он расслабился. -Садись на шарф, вот, - я подтолкнул птичку пальцами и аккуратно устроил её между слоями пряжи, - сиди. Мы шли особо без цели, просто бороздили улицу. -Холодно… - послышалось под левым ухом. -Ну, я же предупреждал. -Нет, не от погоды, - тогда я не понял, о чём он говорил. А это оказалось предчувствие. -Ой, смотри! – птенчик высунул головку и впился глазами в крону. Меж золотых усыпанных листьями ветвей виднелись крохотные глазки. -Там! -Да где же? Я никак не мог понять, на что он глазеет. -Да вот же… прямо перед твоим носом… Я поднял глаза. Ах! На соседней ветке сидела маленькая птичка. Она – не больше, чем мой кулак, ярко-жёлтая, персиковая. -И что с того?.. Рет зарылся в пушистые нитки и сжался, у меня внутри тоже как-то похолодело. -Кто это? Жёлтый птенчик внимательно разглядывал нас, не летел, как делали то обычные птицы, даже не опустился на обе лапки, так и сидел – на одной, нахохлившись и глядя куда-то в пространство. -Он… И тут меня осенил тот же ужас. Я понял, что было за этой фразой. -Это же… И тут птичка сдвинулась с места. Она приблизилась к нам и начала что-то чирикать. Её голосок чем-то напоминал человеческий, но был или искажен, или слишком печален. -Это же… -Да! -«Сердце в перьях!» Так именовали в нашем мире подобных на Рета птиц. -Впервые вижу такого на воле… А где же хозяин? Голосок моего чика стал почти неслышным. -Ты боишься его? -Пойдём… - птенчик так сильно сжался, что я едва не потерял равновесие и не упал. -Мне надо тебе кое-что рассказать… -Хорошо. Я слушаю. -Нет, не здесь. Он услышит… Я медленно поковылял в сторону ближайшей скамейки. Холодная и мокрая – из-за недавнего дождя она выглядела очень одинокой и обиженной. На краюшке, сбившись, сидели рыжие листья – ветер забил их сюда, как в ловушку, а после бросил и умчался к другим. Капельки воды, большие и маленькие – белоснежные, блестящие, с застывшим отражением неба и высоких огненных ветвей, махровых или хрустальных облаков, ко всему безразличных людей… Холодно. Мы сели на край, и лишь тут Рет облегчённо расправил крылья. Он выскочил из-под складок шарфа, отряхнулся, посмотрел на меня, нагнулся и с жадностью выпил одну из заманчивых капелек. -Я должен тебе рассказать… не пугайся… - однако этот голос внушал совершенно противоположные чувства. -Как это связано с се… -Так бывает. Это зовётся Смерть… - он отряхнулся ещё раз и поскакал в направлении ладони, сел на неё и, поднятый до уровня плеч, поглядел глаза в глаза. Я хотел снова посадить его в шарф или вообще отравить «домой», но я тут же отбросил эту мысль, ведь Он заговорил снова: -Та птица… К моему удивлению, жёлтый комок перьев не сводил с нас своего хищного взгляда. -А может, она не со зла… -Зло не причём. Послушай! -Этот взгляд больше похож на боль. Она больна или… -Это самая глубокая боль, Алекс. Я промолчал – Рет был на редкость умный. -Он мёртв. -Как? -Вот почему рядом с ним нет хозяина! -А я думал, что он… -Нет, не стоит полагать, что все такие, как ты. Обычно это не принято. -Да, я… -Тогда не спрашивай больше, - краснопёрый потянулся к шарфу и тихо-тихо, уже выглядывая из-под ткани, продолжил, - и я расскажу тебе всё. Когда люди умирают, они исчезают из нашего мира. С ними больше нельзя поговорить, им всё равно, они ничего не чувствуют. Их уже нет, хоть поначалу и остаётся телесная оболочка. Просто их птицы улетают на Юг или возвращаются в небо. Некоторые селятся близи дома, в котором обитали недавно, некоторые умирают вместе с человеком… Я знаю, что последнее бывает чаще всего, а улетают птицы довольно редко. Редко они остаются живые – летают, притворяются, будто они обыкновенные. Но это видно – мы видим их, мы различаем. И теперь я скажу тебе главное, – почему иногда так выходит. Естественная смерть – судьба, увы, не для каждого. Вас могут убить другие, или это будет несчастный случай. Или – как в данном – вы можете убить себя сами… -Но зачем? Откуда ты знаешь? – подобное откровение было для меня слишком сложным. -Ты ещё не настолько взрослый, чтобы осознать это, а может – наоборот, перерос. Но почему-то так часто бывает… И эти, неупокоенные птицы, мечутся долгие годы… -Ты можешь поговорить с ним, почему так случилось? Рет пискнул, что да, но видно было, он трусил. -Из-за чего ты боишься его? -Он мёртв… Они могут звать нас. -Кого? -Живых. В свои миры. Я не знаю, как объяснить тебе это… Так бывает. -И всё же? -Ты не поймёшь… *** Мы гуляли в этом парке не первый раз. Деревья, которые росли рядом, были до того знакомы, что я постепенно начинал ненавидеть их, а Рет – наоборот, – когда рядом никого не было, вылетал из-под ткани шарфа и бегал по тоненьким веточкам. Он был всегда на виду, да и его кроваво-красный наряд выделялся – мало сказать – из многих. Поэтому найти птенца мне не доставляло никаких сложностей. Сложнее заставить его понять, что уже поздно, и пора возвращаться домой. Теперь его домом был шарф. Так было и в тот день. Рет перелетал с дерева на дерево, грыз огненные листочки, а особенно любил надкусывать яблоки, которые тут и там попадались среди листвы. И вдруг замер – я почувствовал тревогу, поглядел вверх. Ах! Там снова был тот жёлтый птенец. Тот самый, мёртвый, как назвало его моё сердце. Они встретились и долго смотрели друг другу в глаза. А после стало легко – Рет заговорил. Начал чирикать и тот, они завели диалог. Я не слышал слов – сейчас они были неразличимы, – они говорили на своих языках, подчас обмениваясь мыслями, чаще – чирикая. А после обе птички взмыли в воздух и принялись гоняться друг за другом. Я наблюдал за этим в страхе, боясь, что мой не вернётся, не в силах оторвать взгляд, а после опустил его подле себя. Они сели. Рядом. На самый край скамейки. Жёлтые перья энергично двигались, крылья были ещё не сложены, птичка тяжело дышала. Я видел, как блестели её глаза, как дёргались перья, после она успокоилась. Мой Рет тем временем был бойким и сидел смирно – он любил летать и гоняться за маленькими – чаще всего за бабочками и мотыльками – вот и развил скорость, привык, любил командовать. Жёлтая птичка поскакала в моём направлении и застыла буквально в паре сантиметров от широко раскрытой ладони. В ней я держал крошки и зёрна – на случай, и жёлтый тут же стал их жадно клевать. По выражению довольного красного кардинала я понял, что они помирились, или – во всяком случае – страха теперь не виделось. -Так, значит, вы… -Мне просто надо было собраться с мыслями. Знаешь, это тяжело, погружаться в омут тех лет… Я говорю то, чего сейчас не должен. Жёлтый довольно чирикнул – согласился. После они оба сели мне на колени. И тут жёлтый заговорил. Человеческим голосом. Как Рет. Видимо, они все так умели… Умели, но делали редко, по какой-то причине молчали. Он стал рассказывать историю своей жизни, а у меня чуть не навернулись слёзы. Это было слишком печально, я даже не мог себе представить, насколько… Обладатель этой птички и правда был самоубийцей. Его жизнь закончилась не так давно, а он всё ещё не мог совладать с утратой. Рет сидел и дрожал – сказанное было в его понимании ужасно. Он только и повторял: -Как? Как ты мог? А мир? Ты думал о том, как он будет? -Миру от меня всё равно. -Я имел в виду внутренний мир… Выходит, жёлтый даже не понял вопроса. -Выбора не оставалось! -И всё же? Почему? Из-за того, что она тебя бросила? Птенчик чирикнул что-то и снова принялся есть. -Я надеюсь переродиться… -А если не выйдет? Ты разве знаешь, как это делается? -Нет. -Вот и зря! Не скажу ничего, если напишу следующее: в тот день Рет был в шоке, и этот шок заставил его стать нервным. Он всё время говорил о жёлтом, а пока мы находились в парке – кричал на того, упрекал и ругался. -Ты всё равно его не вернёшь! – вклинился в разговор я. Он как очнулся… *** Да, теперь я понимал, почему люди звали меня странным. Не я, а Рет – своей бурной натурой и напористостью – вызывал у них странные чувства, он всегда шёл напролом, хотел чего-то большего, мечтал. А я был у него как заложник. Выслушивал птичьи новости, его мечты, сны и просто докучие философские разговоры… Осень была в самом разгаре. Мы почти всё время проводили на прогулках. Школа – не обязательное учреждение, я взял от неё отгул, ибо был уже просто на грани! Зела перешла в мой класс! Как же она достала! Увидев, что мне она не интересна, стала распространять этот самый слух, что я странный, бесшабашный и бессердечный. Да уж, а какой была в таком случае она? Спорю, чёрной вороной! Рет тем временем осмелел ещё больше. Он подрос, стал ещё пушистее, наверное, оперился на зиму; перья блестели, и сам он горел от решимости и всегда искал что-то новое. Я поражался ему и тому, что сам я совсем не такой. Как же мы уживались, как могли именоваться одним целым? А так и были. Он решал, он убеждал, я, спустя какое-то время, обдумывал, принимал и соглашался. Зела следила за мной. Ходила под окнами, что-то кричала, улюлюкала, хотела, чтоб вышел на порог. Ещё чего! На неё я был зол. -Это просто такие чувства… Она ещё мала и не знает, как выразить их. Но я не слушал птенца. -Хватит! Дело даже не в ней. Я не хо-чу любить, понимаешь? Тот опускал головку и также на время смолкал. -Да, я помню. Ты говорил. Не буду… - но в мыслях его было только обратное. Даже утром, когда начинался диалог и рассказывание снов, он, бодрый и радостный, вмиг сникал, закрывал клювик и резко мотал головой. -Забыл! Всё забыл! – в таких случаях говорил он и чирикал. По правде – просто врал, не хотел снова подводить нас к ссоре. И откуда он был такой? Маленький, решительный, бесстрашный… Я жаждал постигнуть ответы или хотя бы найти их… -Не губи меня! – вмиг воскликнул он, - Слышишь? Какие бы ни были обстоятельства, Алекс! Не решись на то, что сделал Жёлтый Птенец! – последние слова он выделил с особенной интонацией, едва не плача. -Я разве говорил, чтобы хоть раз… -Нет и спасибо! – он снова приобнял меня крылом, - Мир? -Мы не ссорились... – и я был не против, иногда даже сам хотел спрятать его от всего мира, защитить, даровать хоть капельку счастья… Глава 4, В которой я был ужасно удручён и расстроен Конец осени подоспел быстро. Листва заалела, осыпалась почти вся на землю. Почва была устлана нею, и тогда мне казалось это красивым. Алый бархатный дорогой ковёр, и ты идёшь по нему, точно принц или придворный… Рету нравилось летать над ним и поднимать крыльями «рубиновый ветер» - поднимать вверх листву, сыпать её на себя и мне на голову. Он даже сидел в шарфе и держал в лапах листик – каждый раз приносил домой пару штук. Он был очень тёплый, грел меня больше, чем полупрозрачный шарф или одеяло, если прижимался ночью; перемешался с одного плеча на другое, точно не забывая о нём и заботясь. А ещё очень мягкий. Он стал таким и без конца всем восхищался, ему было интересно всё. Такое впечатление, будто у Рета открылся какой-то новый период – он просто помешался на красоте мира и природы и больше ничего не замечал. Во всём – только радость. Я ему удивлялся. Не сводили удивлённых глаз и другие. Ему было интересно всё то, на что большинство людей попросту не обращало внимания. А ему оно казалось вечным, необычным, изысканным, словом, противоположным тому, каким всё видели люди... Кажется, они вообще были лишены света. Только маленькие, молодые, юные, такие, как Красимира или я – не посчитайте это нарциссовым комплиментом, ещё могли наслаждаться природой, а взрослые становились грубыми, уединялись в себе и были против детских грёз и шалостей. От этого я не хотел взрослеть. Видя, какими серыми – теперь это словно обозначало не только цвет – были мама и папа, я хотел оставаться светлым и чистым, наивным, зато проникновенным и радостным. И я, и Рет – мы оба были одного мнения. Сперва я надеялся, что мир другой, что это мне кажется, понимал, нельзя судить из одной лишь своей семьи, а после понял – увидел родителей Красимиры и Зелы, узнал и услышал зло других взрослых. Им были чужды мечты, они не ценили природы, они были скучными и чрезвычайно реальными! Это пугало меня. Отталкивало. И я снова оставался один, только на сей раз потому, что так решил сам. Так было лучше. Осень подходила к концу. Багровые листья летели вниз. Мы сидели с Ретом у окна и подолгу смотрели за их кружением. Было скучно, немного, но так сказал он, и я слушался – всё равно уже сильно устал от уроков. И вдруг он замер, засуетился, забегал по подушке, на которой прежде сидел и с которой мог дотянуться до окна. -В чём дело? И тут я ощутил страх. Какой-то животный ужас, инстинкт, мне сложно описать это словами. -Я не знаю… Там что-то произошло… -Где? Рет махнул крылом в сторону окна. -На улице… Постепенно начинал накрапывать дождь. Капли, точно обезумевшие от горя слёзы, срывались вниз, ударялись со всей силы о стёкла, были длинными и барабанили прямо в окно. -Что-то случилось… - подытожил я, видя волнение природы. -Что-то плохое… -Идём! -Куда ты?! – пискнул птенец, сорвался с насиженного места и когтями вцепился мне в плечо. -Вниз. -Ты обезумел! -Я хочу посмотреть, что стряслось… -Но это опасно! Не надо! -Уж лучше, чем просто сидеть и смотреть… Он застонал и начал с силой клевать меня. Пришлось подставить ему палец – обречь себя на эту маленькую боль, иначе бы на плече выступили капельки крови. -Это ты так не хочешь идти? -Одумайся, Алекс! На улице быстро темнело. Каких-то 5 часов, но туча, наползшая на округу, уже окрасила небо чернилами и разводами серых тонов. -В такую погоду!.. -Мы просто прогуляемся! Не трусь… Брыкающийся птенчик нехотя был замотан в шарф, после посажен на плечи, затем оделся я сам. -Сиди тихо, коли так. Из-под зелёной вязи выглядывали одни глаза. Речи он предпочёл телепатию. «Сам будешь отвечать за последствия!» -Да что с тобой? «Там что-то творится. Дурак, останься дома! Тебя оно тоже может настичь!» -Что оно? «Я не знаю!» -А в непонятные образы не верю я! - открыл дверь и впустил в дом северный ветер. Он просквозил так, что на мгновение я замер, еле удержал ручку и с силой закрыл входную дверь. «Останься дома!» -Нет, я только взгляну… Мокрые капли тут же ударились в лицо. Противный холод, резкий жар на шее – кажется, Рет стал ещё горячее и кидал на округу полоумные взгляды. -Не бойся так! Я ощутил, с какой болью метались по сторонам его крылья. -Я не хочу, чтобы этот злой ветер настиг меня… - сказал он, на мгновение успокоившись. -Вот, сиди так… -Этот ветер… -Расскажи уже всё, наконец! -Это – зло. Деяние зла. Возможно, в этот самый момент за деревьями прячется смерть… Ты знаешь, как она выглядит? Я решил промолчать, а сам чуть было не рассмеялся. Пред глазами предстал образ старухи в плаще, в руке у которой – клетка. «Да, именно так! И она рядом. Оглянись!» Вокруг был только дождь. Унылые забрызганные им деревья, синева пробивающегося неба, последние листья, лужи. -Не вижу. «Я так и знал.» -Ой… – я вдруг замер и поглядел по сторонам. «Увидел?» Тени деревьев показались как никогда высокими. «Теперь и ты трусишь, Ал? Ну же, не молчи!» Сложно сказать, что на меня нашло. Темнота. Всё потеряло свои очертания. Я точно уменьшился и увидел всё Его глазами. Так быстро домой я не бегал ещё никогда… Надеюсь, больше и не понадобится. И не сказать, что я увидел там что-то, нет, просто вдруг взглянул на всё его глазами и понял – рисковать ни к чему. *** На следующий день Рет снова меня насмешил. Заставил заняться тем, чем я бы никогда не занялся! Спросите, чем? Спорю, услышу смех. Он решил научить меня вышивать! А сам бегал по столу и с жадностью глядел на разноцветный бисер, точно желая его склевать. -Зачем всё это? Чик на мгновение растерялся. -Я говорил тебе… -О чём? -Да, я много чего говорил… Ты забыл уже. -Ну? -Мои сны! Я снова схватился за голову. -И как это может быть связано со снами?! Перья надулись и стали, как шарик. -Поймёшь. -Подарок, что ли? -Да. -Но мне некому подарить его… -Сейчас – нет, но ведь однажды будет! – его уверенность была заразительна. -Не понял… -Однажды время придёт. Но я не знаю – когда именно. Надо быть к этому готовыми. Всегда. Каждый день. Послышался вздох. Это я представил себе, как отправлюсь на свидание в поисках девушки. Именно поисках. Или она пойдёт. -Не надо с меня смеяться! – возразил Рет, - В любви нет ничего смешного! -Да я… -Я прекрасно знаю, что ты хотел рассмеяться. Сиди и шей. На, ещё бисер! – и протянул мне пару блестящих кружочков, нанизал их на иголку, я видел, как он скачет вокруг неё и явно боится коснуться. -А что это будет? -Подушечка, - ответ прозвучал просто и как-то по-детски. -Зачем?! -Чтобы таким, как я, было удобно спать. И тут я не выдержал! -Да ты же сам говорил, что лишь ты один живёшь вне дома! Что таких больше нет, и что другие считают это странным! -Говорил, - тут же перехватил он, - но ты как не понял... Чтобы сидеть на подушке, не надо всё время быть на воле, можно вылететь и сесть. Разве ты не понял? -Ты как всегда прав… Но почему именно бисер? Разве он не… -Да, не очень-то мягко, - Рет прочёл мысль ещё до того, как она возникла в мозгу, или опять угадал? - Зато красиво. Мы это тоже любим. И мне пришлось подчиниться. Опять. В сотый раз! Я не мог не послушать Птенчика. *** Вскоре по нашему городку разлетелась весть. Я бы не сказал, что особенно интересная, но многим она пришлась по душе. Какой-то концерт – музыкальный вечер, целый фестиваль, длящийся много недель. Он надвигался на нас, как буря. Известные исполнители скоро подарят всем свои голоса. А также на вечере будет много развлекательных аттракционов и бесплатные напитки. Вообщем туда ринулись все, стали заранее покупать дорогие билеты. -И вы идёте? – спросил я Зелу, которая сегодня была немного растерянной. Бледной, серой, ровно как её волосы. -Что-то стряслось? Она покачала головой. -Нет? А чего тогда ты такая? Она хотела что-то сказать, но слова оборвались на вдохе. -Где Краси? Девушка лишь помотала головой. -А что с концертом? -Иду, - грубо выпалила она, после побежала обратно в дом. Тогда я долго ломал голову над тем, чтобы это могло всё значить… -Она исчезла! -Как?.. – я потерял дар речи, птенчик тоже заёрзал на плече и сжался. «Я тебе говорил! Случилось нечто плохое!» - прозвучало в голове. Его голос. -Когда? Как? Зела отвернула заплаканное лицо. Кажется, она впервые заплакала. Это меня ужаснуло. -Я не знаю!.. Мы осмотрели лес, были в школе, у бабушки… Даже хотели тебя спросить… Нигде, нигде её нет!.. -Ну, не плач… - я не знал, как вести себя, но знал, что должен её успокоить. -Она вернётся, – сказала она, но интонация больше походила на вопрос. -Вернётся, да! – я также едва сдерживал себя, а противный голос в мозгу повторял, что «этого уже не свершится!» -Что же с ней? – с криком обратился я, когда переступил порог дома, - Если ты знаешь – говори! Отвечай мне! – и обхватил пальцами брыкающегося птенца. -Отпусти… - я и правду забыл, что он не любит объятий. -Расскажи мне! Он взлетел и уселся на спинку кресла. Сжался и приник к ткани. Он дрожал. -Я говорил тебе… -В тот день? -Да. Это случилось… - чёрные глазки тотчас налились слезами, - Помнишь, я пошутил про смерть? -И что с того? -Я видел её. Чувствовал. Она была там... А ты не увидел старуху лишь потому, что она уже своё забрала… В первый момент я не знал, верить ему или нет. -Ты хочешь сказать… - голос похолодел и зазвенел в тишине комнаты. -Прости, но это правда. Её больше нет! Темнота вечернего неба медленно проникала в окно. Она и холодный осенний ветер лизали мои плечи и щёки, шептали страшными голосами, путали разум и мысли. -Но ведь её ещё не нашли! -Будь готов это услышать… -Ты лжёшь! – закричал я и быстро побежал по лестнице. Хотелось уйти прочь, умчаться, остаться одному и забыть скорей обо всём. Дверь закрылась быстро. Птенчик полетел вслед, но не успел и с силой ударился о дерево, упал вниз, покряхтел и не сразу взвился на лапы. Он сидел у двери, осевши на обе лапы, и точно думал, стоит ли ему идти вслед за мной. Наконец, он решил и медленно потопал по шерстистому ковру. Он решил забраться через другую щель – случайно обнаруженную им пару недель назад. На стене однажды что-то упало, а после был ураган – щель разрослась, её лишь прикрыли обоями, а дырка была большая. Рет проскочил в неё и принялся искать мой силуэт. А после сел, замер, прицепился лапками к кофте, точно цепляясь этими самыми лапками за жизнь, и посмотрел в лицо. -Я знаю, тебе тяжело это слышать… - помнится, сказал он и крепко прижался к груди. -Я не хочу верить… Не могу… -Но, увы, тебе надо смирится… -Что же мне делать? – произнёс я, захлёбываясь в немых рыданиях. -Просто быть. Рядом… *** Рет любил собирать листья. Срывал их с деревьев, после раскладывал на полу. -Зачем они тебе? -Как напоминание. -Об осени? -Об этих ушедших днях… Мне сложно было понять того, что он делает. Мне – да, а маме в особенности. Помню, она заскочила в комнату как раз в такой момент. Бедный птенчик в мгновение вжался в стену, она чуть не раздавила его! В такие моменты всегда казалось, что Он не успеет, и с Ним мама раздавит все мои мечты и планы. -Смотри под ноги!.. – спорю, она и не поняла, чего так сказал. Зато понял я, что вечер предстоящий испорчен. Мама часто любила портить настроение – пришла и сейчас. Начала ругаться за несделанные уроки и за мой кавардак. А если мне хорошо так, что с того? Наши ссоры всегда заканчивались обидой. Обижался я. И рыдал я же. В мозгу проплывали недавно сказанные слова: «Откуда ты только взялся такой? Мы чёрные, ты, ишь какой! Ты не наш ребёнок, если бы я только могла доказать это… Шёл бы ты к своим… Сам ищи их. Приёмыш!» - и так говорила она не в первый раз. Наверное, часто думала. Наверное, любила обижать и приносить боль? Птенчик неуверенно вышел из-под стола. Выполз, волоча крылья по полу. Ему тоже не понравился разговор, и он спрятался, надеялся избежать его, но не вышло… -Она не заметила тебя… Ты весь в пыли, Рет! Он дался себя осмотреть, нахохлился и распушил перья. -Забудь её. Возможно, Лура права… Мы слишком разные. Слишком… -Неужели и ты так говоришь?! -Нет, я просто оцениваю ситуацию. Ты другой. Ты сам это знаешь… -Да… -Вот поэтому не веди себя так, точно слышишь это впервые! *** Что ещё сказать? Зима наступала быстро. По календарю оставалось пару дней, а по правде – кажется, миг. Воздух трещал и звенел от какого-то странного напряжения, так говорил Он, а я пытался понять. -Спорю, тебе просто холодно! Давай вернёмся, и ты отправишься в «домик!» -Нет… Он не боялся зимы и холодов. И, кажется, дело не в шарфе – Рет был уверен, а после и я, что он сам себя грел – мечтами о заоблачном счастье. Я даже пошутил однажды: -Ты думаешь растопить своим алым теплом весь мир? -Да, это возможно… Я только не знаю, как. И тогда же я задумался о себе: а что мне останется? Слышал, мама однажды рассказывала такую историю: люди могут жить и без сердца – без этой крохотной птички, - но они становятся злы и коварны. Лучше не быть такими, лучше жить с ней… И тогда я сильно обеспокоился за. Ведь кто знает, что творится в голове Рета? Сейчас он сидит в шарфе, а после может сорваться… Или нет? Он никогда не предавал. «И не предаст…» - успокаивал себя заветной мыслью. Часть 2. Мука тихого дождя Глава 5, В которой я решил отказаться от мира, заменив его на себя Малиновый ковёр мало-помалу начинал таять и обнажать холодную промозглую землю. Теперь мне не нравилась его былая красота, она была слишком яркой, вычурной, дерзкой, она была алой, как кровь – кровь она предвещала. Жизнь без Красимиры стала гораздо серее. Я гулял теперь только один. На дружбу с сестрой как-то не хватало смелости, да и после того, как навязчиво она попыталась показать мне «любовь» и чуть не открыла замок, губы дрожат до сих пор… Страшно сказать и подумать. С того дня прошла уже неделя, неделя, как я замкнулся в себе. Хотел успокоиться, насладиться одиночеством сполна, отдохнуть от людей и печали. Рет разделял мои чувства, молчал, когда мне было плохо, говорил, стараясь развеселить. Он знал, какой момент подходящий и всегда старался его находить. -Молчанием ты не поможешь! Её нет, я уже говорил… -Я не могу принять… -Ты ведь не будешь всю жизнь нести это бремя? -Если понадобится, почему нет? -Кто она для тебя? Я вздохнул. -Подруга. Первая и лучшая. Таких мне больше не отыскать… Птенчик тоже вздохнул. -Перестань, Алекс! Мне тоже обидно. Но что можем сделать мы? Мы вместе? -Я бы хотел узнать, как это случилось?.. Кто? По какой причине? -О некоторых вещах тебе лучше ничего не знать… -Тогда скажи, что мне делать? Он молча прыгнул на руку и скрутился, как шарик. Даже острый хохолок, и тот опустился и прижался к головке. Тот самый хохолок, что появился у него относительно недавно и забавно двигался в такт его повествования. -Ты должен двигаться вперёд. Принять и переступить. Иначе добром не кончишь… - больше ничего не сказал. Ни слова за целый вечер. *** Ночи стали наполнены молчанием. Он спал «в домике», изредка бил крылом, далеко не всегда хотел выходить на свет и точно забыл про «открытость». -А сам говорил!.. -Мне нужно время. -Тебе развеяться бы! -Как? – большие чёрные глаза были мокрыми и блестели. – Я знаю, что это сложно, не мучай меня, пожалуйста… -Я не хотел… Вместе мы это придумаем. Надо что-то решить… И я знаю… Тут же вспомнился разговор, который произошёл недавно. Одноклассница в красках рассказывала о том, какой прекрасный вечер надвигается на наш город! Какие там будут песни, и что она уже считает дни… -Пойдём, а? Птенчик нехотя согласился. -А что делать там? -Просто слушать. Музыка, знаешь, она умеет отвлечь и залечить раны… -Я здоров. Просто… Я говорил. Ладно. – он старался быть краток и не спорил лишь от того, что не хотел со мной говорить. Так и случилось то, что навеки изменило нас. О, если бы я только знал, никогда бы не пошёл на тот вечер! *** «Праздник» приближался. Толпа людей. Молчание. Напряжённые взгляды, косые и хищные. Билеты. Переполненные кассы. Цветастые платья. Каблуки. «Ты как?» - послышалось у меня в голове. «Не могу понять, отчего у них такие лица… Плохое предчувствие…» «Не пугай!» - Рет был испуган не меньше, но он не показывал свои чувства, как человек. У него были свои знаки, и иногда я их совсем не понимал. «Просто расслабься! Сиди и слушай!» «Не могу…» - короткие фразы птенчика немного меня напрягали. «Лучше бы мы не шли… Ты опять…» «А что я могу с этим сделать?..» Постепенно толпа разошлась. Всех развели по залам. Вдали показались и сами музыканты. Их непонятное для нас одеяние, жуткие и могучие приборы, маски, одетые на лица, длинные волосы. «Их внешность…» «Да, я тоже не ожидал!» Когда все уже расселись по местам и заняли собой помещение, наконец, послышалась первая песня… Сначала она казалась красивой, лёгкие ноты, необычные инструменты, а после… просто какой-то кошмар! В пару с красивой музыкой вступился грубый животный голос. Он был до того страшным и неестественным, что мои бедные уши заложило сразу же, а девочки, сидевшие на первых рядах, начали разбегаться и уходить прочь. Птенчик тоже вскочил посмотреть, что там происходит. Он высунул головку из-под шарфа и боязливо огляделся. -Ужасно! На большом экране вспыхнули новые огни, новые лица. На смену одним страшным музыкантам пришли другие, и каждый из них, действительно, стоял друг друга! Эти играли лучше. Рет снова расслабился и распушил перья, я тоже, кажется, успокоился. А после крик. Мы обернулись. Замерли и все люди, которые сидели в зале. За дверью! Туда тут же ринулись охранники, но не вернулись, исчезли, шум только усилился. Колдовско-бесовская музыка продолжала звучать, ревела и вибрировала в каждой клеточке тела, и я слышал, как недовольно рычал Рет, стараясь закрыть свои ушки, а ещё как жалобно он пищал... И я вспомнил, что там, за дверью, когда мы только входили, стояли какие-то девицы и раздавали всем алкоголь. Напитки были разноцветными, но каждый источал ужасный запах. Теперь спирт витал не только в маленьком помещении входа, он распространился в зал, а после случилось самое главное! Я обернулся. Пора было бежать! Тот самый музыкант, обнимаясь, танцевал на сцене с маленькой девочкой. После он своими острыми орлиными когтями стал рвать её крохотное платье, царапать шею и грудь, целовать, а после – в течение одного мгновенья – вонзился в мягкую кожу и разорвал её, выпустив на свободу перепуганную трепещущуюся птичку. Она стала биться в стены и кружить над нашими головами, синие крылья ещё плохо летали, кажется, и девочке той было от силы десять-двенадцать лет. Маленькая, нежная, но уже мёртвая, она лежала, растерзанная, на сцене, а остальные кричали: «Ещё!» Никого не смущало то, что этакая жестокость была настоящей, не спецэффект, и девочка больше не встанет. Кто-то беззаботно сидел в своём кресле и ел сладкий попкорн, кто-то покачивался и подпевал музыке. Никто не был напуган, людей точно околдовали! И колдовство не сбавляло мощь! Я проталкивался к выходу, мчался через толпу зачарованных людей, метался взглядом во все стороны, желая понять, где находится выход. Я бежал и падал, спотыкался о широко расставленные ноги алогубых девиц, которые начинали обниматься и целоваться с другими юношами и проделывать с ними то, что сотворили с девочкой. Пушистая кровь летела во все стороны, маленьких беззащитных птичек ловили и давили каблуками. Они кричали, пытались вырваться и клевались, но руки злодеев были куда сильнее их крыл… Едва не обессилев от бега, я вырвался, наконец, из зала, прорвал толщу людей и бежал без оглядки ещё долгое-долгое время. Рет пищал и был напуган до смерти, он повторял только одно, что я должен его защитить. И вот, отбежав достаточное расстояние, я, задыхающийся, упал, прямо спиной на траву. Голова кружилась, пред глазами виделся недавний ужас. Всё было так страшно, что я не мог и представить худшего! Как назывался концерт? Что-то там о любви. «Жаркие стрелы Амура», вот и намёк на убийство. Только смерть и любовь не имеют под собой ничего общего! Должны не иметь, а тут… Я лежал какое-то время и жадно хватал ртом сладковатый осенний воздух. Вот один листик, медленно кружась и подрагивая, упал мне на живот и стал напоминать Рета, такого же испуганного и багрово-алого. «Ты должен идти домой! Немедля!» - послышался его голосок. -Я уже не могу… Я упаду сейчас! Да и ты… Птенчик тоже говорил с трудом, заикался от нехватки воздуха и стресса. -Что это было? – наконец, спросил он, осмелев и выставив на улицу глаза. Он посмотрел на меня так, как никогда ещё не смотрел в течение жизни. И я понял, что его переполняет страх. -Сиди в «домике». Не сейчас, погоди… Дома я тебя посажу… Больше мы никуда не пойдём! Обещаю!.. Лежать на промёрзлой траве было не очень удобно, она холодила росой, да и с неба постепенно капали первые капли. -Идём… -И больше никогда, никогда… -Я обещаю! Дома я снова долго лежал, пытаясь прийти в себя. -Ты говорил, что посадишь меня… -Да, - руки с жадностью обняли этот болтливый комочек перьев и крепко держали ещё несколько минут. -Что ты на меня так смотришь? -Я не смотрю, - по правде я просто наслаждался тем, что нам удалось спастись, и алый окрас Рета это всего лишь перо, а не кровь. После отворил края кожи и посадил его в золотую клетку. Как же давно он так не был! Сразу нашёл какой-то усохший лист и боязливо принялся глядеть на него. -А, это тот, что ты нашёл… помнишь, когда мы гуляли… и эти виноградные листья… как ты прятался среди них и был совсем незаметен… -Помню. Да… - Птенчик стоял одной лапкой в «доме», а другой не отпускал мой палец. Он дрожал и весь был очень горячий. -Тебе надо поспать… Но тот и не думал. -Не могу… Я уже всё сказал. *** Чуть погодя он стал более разговорчивым, а после, как завёлся, не мог остановиться и замолчать. Он говорил о любви и о том, какой она должна быть, и о том, какой, увы, она стала. -Ужасно! Просто ужасно! -Я полностью с тобой согласен. -Они забирали сердца, надеясь, что обретут чувства другого! Но это не так, Алекс! -Да успокойся ты… Птенчик разошёлся не на шутку, чирикал, бегал по диванам и снова, как когда-то маленький, сидел у меня на голове. -Я же сказал, что согласен с тобой… -Любовь – она совсем другая. Как они не видят, почему не могут понять? Все мои мечты, все мысли… Не так! И я не могу поверить в то, что мои желания будут так само убиты! -Ты не должен верить в то, что не хочешь. -Я просто верю глазам… -И даже так! Ты не должен! – я снова схватил его и крепко прижал к себе. Птичка была напугана и тяжело дышала, сегодня Рет отказывался есть, даже любимый боярышник. -Хоть один. Ты переволновался… -Лучше потом. Не умер ведь… - ни одна тема, кроме вышеописанной не могла заставить его поговорить о себе. Так и уснули… А за окном снова шёл дождь. Я измученно смотрел на него, на эти длинные косые слёзы, и не мог представить себе, когда Рет снова станет прежним, будет летать и весело щебетать; станет таким, как прежде… Он снова не ел, я чувствовал себя разбитым, настроение покинуло нас, и каждый в мыслях проклинал друг друга за этот ужасный поход. В школу я не пошёл снова, уроки также не делал, а под конец дня нарвался на очередную неприятность. Повезло, как говорится, не иначе! Все неприятности, какие могли быть, нашли нас в течение суток. Мама снова увидела меня и птенца. -Это же нельзя так! Что ты только думаешь, Ал?! Да, она ненавидела «открытость» и считала это чем-то ужасным, почти что грехом. И тогда же я решил, что пора бы закончить мучения. -Собирайся, мы уходим! -Куда?.. Птенчик выглядел рассеянным, сидел на листьях любимого цветка и тихо говорил сам с собой, попискивал. -Не важно! -Нет, Алекс, ты должен мне рассказать… -Тогда я и сам не знаю! Просто уйдём, - я подставил ладонь, Рет прыгнул на неё и опустил глаза, лёг и распластался, как тряпочка. -Тебе плохо? -Нет... – он чуть приподнял голову, чтобы взглянуть на меня. И то сделал это нехотя, не сразу. -Не молчи… Пожалуйста! Рет приоткрыл один глаз. Ничто не меняется… -А ты что хочешь? -Да! -Изменить мир? Рет приподнялся. -Не спорь. Знаю, ты тоже мечтаешь! -Но как?.. -Если бы они начали все с себя… Хочешь увидеть что-то, иди к нему… -Я лишь хочу, чтобы ты стал прежним. И снова пел. И всё… Большего мне не надо. Птенчик сел на согнутые лапки. -Я разве сказал что-то не то? -Нет-нет… Просто идём… Собирайся! Не стоит здесь больше быть! Глава 6, В которой я не мог больше смотреть на страданья Время шло, и оно лишь прибавляло страданий. Холод душевный добавляла погода, точно смеясь и лютуя своими морозами. Мы жили в небольшом домике, который я заприметил ещё пару лет назад и часто бегал туда, чтобы играть. Пришлось, конечно, не сладко, но птенчику этот домик понравился. Здесь было тихо, никто никогда не шумел, мама с папой нас ещё не нашли, а на еду хватало карманных денег… А когда они кончились – я пошёл на работу, ни к чему сидеть сложа руки! Теперь у меня было мало свободного времени, но если на то пошло, хватало даже того, что осталось. Приходилось выслушивать часами Его стоны и тихую жуткую тишину. -Плохо… Каждое такое слово отражалось на лице бледностью, заставляло вздрогнуть и ужаснуться. -Я всё думаю о том… За что? Я вздыхал и почти всегда говорил, что «не знаю». -И всё же… -Если бы я только знал! Он стал трусливым и выходил из «домика» теперь редко. Раньше, вспоминаю, говорил: «Не боюсь мороза! Согрею, раскрашу его в яркий цвет!» А теперь? Тот ужасный случай в корне изменил его. Да и меня, что тут спорить? Просто до меня некоторые вещи доходили лишь после Его слов, или после ночи раздумий. Если ходили гулять – что теперь было довольно редко, обычно только на работу – избегали людей, прятались, едва не бежали от них. Он высовывал из шарфа свои глазки, но чаще сидел, скрутившись, молчал и не комментировал то, что я вижу. Изо дня в день. Первый, второй месяц. В руки почти не давался, даже начал кусаться и не раз щипал меня ночью, был нервным, не хотел говорить. Рет и раньше не был особо людим и никогда никому не давался, но теперь это было как-то фанатично, и в итоге он сидел дома… Но как же он был прав, ради мечты о жизни, я бы тоже сделал всё тоже и отгородился в свой маленький мир! Вот только Рет не был человеком, и потому он должен был хоть изредка радоваться простым вещам, любить меня – не кусать, не летать по домику так резко и не прятаться от каждого шороха. -Потому, что это уже не смешно!.. – как-то закричал ему, - Что ты делаешь? Это же я… -Я боюсь. -Здесь больше никого нет, и ты знаешь, что это – я, что я рядом… -Не важно, что знаю или чувствую, это ведь может случиться, не так ли? -Ты как всегда прав!.. – и он снова кусал и царапал пальцы, а глаза Его были полны страха и злости. Иногда Рет сидел вместе со мной под одеялом, а ночью ему снились кошмары. -Всё, как тогда… Каблуки, девицы, их платья… -Прости, но я уже не могу слышать! -А я понимать и забыть! Как можно жить в таком мире? Почему? – он точно сошёл с ума, желая обрести доброту. – Так не должно быть, потому я и говорю это. Ты как не знаешь… Возражать было глупо. -Я знал… -Тогда почему ничего не сделал?! -С кем?! Я бы только нарвался на гибель! И это он говорил далеко не впервые. Не ел, капризничал, как ребёнок, хохлился, часами смотрел в окно. Приходилось греть его лампой. -Ты смотришь туда, как будто ждёшь кого! – сказал я, а после умолк. -Я жду. Да… Когда взойдёт солнце? – и кажется, это был не вопрос, а ответ, наивная мечта о светлом. Зёрна не были вкусными, вода казалась ледяной. Я ухаживал за ним, как за больной птичкой – последствия боли и стресса сделали его худым и бледным, каким-то пугающе маленьким, беззащитным. Перья перестали быть яркими и багровыми, кончики крыльев побелели, он начал хуже летать, а ещё постоянно просил почесать его. Как кот, особенно любил, чтобы чесали подклювье. -Нельзя же так! -А что надо? -Раньше… -Что было, того не вернуть! Птенчик был ужасно упрямым. И когда мои разговоры постепенно стали превращаться в монолог, стало ясно, что надо вызывать помощь. -К врачу не пойду, ни за что! Или ты забыл, что он делает? – Рет затрепетал крыльями и забился под потолок, сев на краюшек разгоряченной люстры. Там ему как раз было тепло, и он чувствовал себя в безопасности – ни я не мог достать, ни холодный ветер, который так и сочился изо всех щелей и норовил его заморозить. -Слезай! Я ведь пошутил, Рет… Тебе не жарко? -Значит, шутка? У меня инфаркт будет! И, знаешь, здесь очень тепло… -Очень смешно… -Это правда… -Всё – теперь буду молчать! И он насупился и чирикнул мне в ухо, после сел на плечо. Он, действительно, похудел, и был от того очень жалким. -Я всё время думаю о том… Хотелось закрыть ему клюв и заставить умолкнуть. -Не начинай! -А ты больше не болтай страхов! Я вдохнул. Да, на счёт врачей Рет был как всегда прав! Они не были такими, как Вам могло всем подуматься. В обычно мире – да, но не у таких, как мы. Нас, людей с птицами взамен сердца, было мало, мы жили в одном городке, а там, на окраинах, уже обитали обычные люди. Это раньше я ошибочно думал, что весь мир одинаковый, и ошибся. И они, люди, ни один из них, не знал о том, что мы существуем! Не знали и хорошо, в этом я был давно уверен. А врачи, да, они были точно из того мира, злые, бездушные, их метод лечения, к слову, почти от всего, звучал страшно и ужасающе. Так делали люди, но повторюсь – мы – иные. И фраза о том, что «вам надобно подобрать новое сердце», звучала не лучше, чем смертный приговор. Вот этого Рет и боялся! Что будет разлучён со мною, одинок, а на улице он, право, не выживет. Такая птичка, как Рет, нуждалась в особой теплоте, особой заботе. «И как можно было отдать его, если он есть твоё отраженье? Я раньше никогда не думал о врачах, но теперь понимаю, что и сам боюсь их всех пуще смерти!» - но я ничего не сказал, в воздухе и без того витала злая тревога. *** -Пусть родители изгнали нас… -Не забывай, я ушёл сам. -Они подвели тебя… -Да. -И поэтому… Не оставляй меня! Останься со мной! Умоляю! – и так Он говорил каждый вечер. Каждый день этого холодного времени. Вплоть до самой весны. Но о ней я поведаю позже… А зима пришла резко. Мы даже не успели опомнится. Вроде ещё недавно с дерев сыпался вихрь красных листьев, и жёлтые лодочки весело плыли по лужам, а сейчас… всякий лист гнил или, заледенелый, валялся в слизкой канаве. Рет хохлится и дрожал, говорил всегда, что замёрзнет. -Согрей меня… Только ты сможешь сделать это… или любовь. Но в последнюю я больше не верю! И приходилось согревать его дыханием или держать в руках, Красный кардинал забавно чирикал и пытался ухватить за палец. Иногда он не хотел играть, и тогда я, трогая его мягкие перья, проглаживал и чесал его, а тот был совсем как мёртвый. Только изредка шевелил лапкой, чтобы развеять мой страх. Единственное, чем он занимался, пока гулял на «воле», играл с опавшей листвой. Её, как и красивые засушенные цветы, он любил приносить в дом и складывать в папки с гербарием. Далеко не первую папку и, думаю, не последнюю. Всё это он объяснял тем, что каждая вещь является своеобразным воспоминанием. А цветы он очень любил… часто летал среди них, грыз, нюхал. Но и это всё длилось не очень долго – вскоре по городку прокатился шёпот. Полицейские нашли Красимиру. Разумеется, она была мертва, кем-то убита. Сердце почуяло страх, как о том и сказало… Жаль, я так не узнал о причине. Говорят, что это – маньяк… Я ещё слышал другое – птички детей могут жить после смерти хозяина, они будут летать, скитаясь в лесу. Возможно, мы ещё встретимся… Глава 7, Или то, как я пытался исцелить своё сердце Холодный морозный воздух. Золотая клетка. Мои грустные глаза и ещё более печальные глаза Рета. Да, теперь он сидел в клетке, пришлось сделать так, потому как я хотел видеть его и не искать по полдня по комнате… А ведь Рет любил всякие интересные места и не раз засыпал на дне хрустальных ваз и салатниц. Но не сегодня, теперь – не уйдёт. И он сам вроде был не против, сидел там, в клетке, на дне, скрутившись и обидевшись, хотя говорил, что просто устал или погода расстроила. Вроде как обижался, но после смирился, не жаловался. Эту клетку смастерил я сам, отыскал в сарае прутья и связал их, а после покрасил золотом, чтобы красиво было. -Так лучше? -Да… Домик ему, действительно, нравился. -И что это получается? -Я сделал клетку на время… Птенчик уцепился лапками за дверцу и не раз пытался её открыть. -Выпусти меня… -Не сейчас! – я подсыпал ему новых зёрен, а после ушёл на работу. Он остался один – до утра… Ему чудились ужасные картины, и Жёлтый Птенец явственно стучал крыльями по стеклу, а за деревьями проходилась старуха с клеткой. Она искала его, но почему-то никак не могла найти. -И как ты только додумался! – его голос не смолкал и был ужасно пронзительным. -До чего? А… -Ты прекрасно всё знаешь! -Ну, извини… -Чем ты вообще думал?! Кто ты без меня? А если… Пришлось опустить глаза и ненадолго взять его в руки. -Можешь полетать… -Только не надо давать права! Уж если запер… -Я сделал это ради тебя! Последнее время… Наши споры не были такими длинными, как раньше. И тем не менее доставляли одну лишь боль. -Не молчи… Он снова обиделся. -Иди, чего же ты ждёшь… На работу или куда ты там… Забудь, выбрось меня на снег! -Рет, успокойся… Каждая подобная фраза давалась каждому из нас с трудом. *** Меня удивляло то, каким пассивным стал за это время птенчик, он был точно больной, но никак не хотел признаваться, молчал и притворялся, что всё в порядке. -Рет? Да, он поднял глаза, но не боле! -Сколько ещё ты так будешь? Он прыгнул мне на руку и чуть не укусил. Взгляд страшный, почти что звериный. -А что ты хочешь? -Как раньше… Прогуляться куда-нибудь… -Нет! Теперь я с людьми не общаюсь… И я упал на кровать и закрыл лицо руками. До чего же сильна была боль! *** Ночь. Не спать уже стало нормой. Я не мог, Он – не любил, и в итоге долго сидели, глядя в синие окна, на падающий снег и на звёзды. Я сидел, укрывшись пледом, Рет у меня на руках, прыгал, вздыхал, оглядывался. -Какая красота… Я про окно, - сказал он, предугадав вопрос. -И правда… -Какой кружит снег! -Это потому, что недалеко фонарь. Он подсвечивает... -Красиво… Птенчик прыгнул мне на плечо, после нахохлился. Мы сидели так, молча, а он продолжал смотреть в окно, удивляться… Не первая ночь, не последняя. Мы часто проводили так вечер, со временем в моду у Него вошла привычка говорить по ночам, точнее я ещё не спал, и птенчик продолжал философствовать. Он говорил про жизнь, звёзды и мир, практически обо всём, и обо мне тоже. Прижимался к горячим щекам и легонько дёргал за волосы. -Какая красивая ночь… Вот бы так было всё время! А днём он сникал и сидел в клеточке, был точно не он! Наверное, просто стеснялся. Потерял интерес к книгам и всяким историям, которые раньше слушал, затаив дыхание, или рассказывал сам. Даже ко мне он вроде как стал равнодушным, или только показывал вид? А ещё часто спал. Лежал на дне клеточки, как мёртвый, редко шевелил крыльями, почти не дышал. -Ты не болен? -Нет… - большие чёрные глазки тут же загорались, он просыпался. - А почему не спишь ты? -Не спалось… Так было каждый день, и лишь ночью мне начинало казаться, что надежда на свет не погасла, и ещё можно всё изменить… -Брось работу! Не закрывай меня здесь! Я могу постоять за себя, вот увидишь! – неожиданно бросил Рет одиноким дождливым утром. Глава 8, Или первые проблески света Дождь… Мучение это длилось часами. Он шёл почти каждый день, лил, не переставая… Мука подобной стихии была тихой, портила настроение и точно погружала в сон. Да, это весьма известный факт, но чувство Вам скажу, не самое приятное! Рет иногда говорил, иногда молчал, дни тянулись медленно и были слишком однообразными. Он научился вырываться из клетки, и его снова приходилось часами искать, птенчик любил всякие щели, особенно любил наблюдать за мной. -Вот где! Опять под диван залез! Ну, зачем так? – я хватал его и крепко зажимал руками, а он брыкался и пытался вырваться. Рет не любил подобных движений и почти сразу научился прыгать на руку сам, но сегодня я был обязан это сделать. -От тебя лечу! От печали, от слёз! К счастью, поиски эти длились не больше часа. И если я говорил раньше, что больше, знайте, это было преувеличение. Не больше часа. Всегда так. *** Всё когда-то случается в первый раз, и вот уже истекал вечер. -Ну, и сколько ты будешь? Рет, прости, если я снова сказал что-то лишнее… Что я сделал, я раскаиваюсь. Вернись ко мне, выгляни хоть на мгновенье! Пустота уже гложет меня изнутри. Я боюсь, что эта пустота – смерть… Рет? Может, ты не здесь? Но куда ты пошёл по дождю, знаешь ведь, что не сможешь миновать его, что погибнешь… Рет! Я вроде слышу тебя… Этот шёпот, а нет, похоже, снова листва… Последние её наряды давно смыты дождём и теперь плавают по рекам, по грязи… Кто-то прошёл в дали, башмаки коснулись болота, - вот он шум, мне опять показалось… Куда мне идти? Тишина убивает! Ветер, даже он, проказник, замер и теперь молчит, улыбается... Где же ты? Я готов остаться навеки… Я брошу всё только ради одной встречи! «Где я? Ты не знаешь?» – этот ответный писк был лучше блаженной музыки, которую раньше пел мой радостный ненаглядный птенчик. -Рет? «Я не знаю…» Кажется, он подал голос именно сейчас специально, потому как желал дослушать монолог и убедиться в том, что я думаю. Смешно! Он ведь всё знал… И тут я прислушался. -Что ты видишь? Безумно радовало то, что он находится рядом! Что он жив, сидит сейчас дома, укрывшись своими перьями, а значит, жив буду я. «Темнота… Как если я сплю…» -Там холодно? «Да, немного…» Про холод я ляпнул случайно и в итоге так ничего не понял. -А что ещё? Пойти на звук так же представлялось абсурдным, ибо он, этот голос, звучал у меня в голове. Как видение, которое видишь только ты, только без какой угодно картинки. «Спаси меня!..» - зов прозвучал пронзительно. -Где ты был? Прежде? Что помнишь? И как туда попал? «Я был дома, бегал по полочкам…» -Так… А потом? Говори всё, что помнишь! «Не знаю…» -Почему же ты не кричал?! «Голос сорвал. Не могу я.» Это прозвучало страшно. -И как давно? «Не могу знать…» - голос, пусть даже он звучал в голове, становился всё тише и тише.» -Не уходи! «Я тут заперт…» Поиски начались сначала… Прошло ещё пару часов. Я устал. Птенчик больше не откликался. Тишину только нарушал ветер да скрип гнилых половиц. Вдруг шуршание. Я встрепенулся. -Ты? Птичий голос раздался снова. На сей раз – в комнатке. -Где ты есть? Я покрутился на месте. Не понял. -Рет! И появилась мысль. Я подошёл к этой самой полке, в который раз провёл по ней пальцем и опустил глаза. Ваза! Она же стоял внизу, в неё он мог провалиться… -Рет?! На дне что-то зашевелилось. -Ну, наконец-то… Рука едва проскальзывала в горлышко. Я наклонил его. -Выходи! Испуганный птенчик долго сидел на краю вазы и таращился на меня своими огромными глазами. -Я почти околел там… -Выходи! Перья были измазаны пылью. -Ты такой грязный! -И что? К одной из его лапок прицепился какой-то волос. -Ладно, рассказывай… - и далее я услышал историю о том, как он туда провалился. -Как-как? Взял и упал! Устал я! Измучился от одиночества, а там эта чёртова ваза… Провалился я, как и сказал! Почему ты до сих пор мне не веришь? -Я верю. Просто… -Ты точно забыл, какой ты, и какой я, маленький!.. -Нет… Прости… До самого утра мы пытались закончить сей спор. *** Он вспоминал. Щебетал, шептал и рассказывал. Птенчик рос и становился мудрее, но печаль по-прежнему иногда не сходила с его чёрных глаз. -Я рад, что сегодня ты весел! Не так, как вчера… Рет долго смотрел на меня, замолчал. -Я знаю. Просто мелькнула мысль… -Хорошая мысль – это немаловажно. -Да… Красные перья распушились, он прыгнул на руку, вздохнул. -А ты разве не помнишь? Как в детстве мы бегали по полям… Какие там были цветы, как мы веселились… Как давно! А вроде – вчера. Время быстро летит. Ужасно быстро! -Я помню… И мне вспомнился я. Задорный мальчик лет семи или восьми, с белой копной волос. -Это было давно… -Летом! -Летом моей жизни… Он снова перебил меня: -Лучше весной… Мы были так счастливы. И где сейчас эти годы? Всё ушло? -Нет. Всё ещё должно быть… Всё должно… *** Этот разговор натолкнул меня на одну очень интересную мысль: что, если ещё не всё потеряно, я могу приложить руку к счастью и коснуться его, и схватить, и, если удастся, удержать возле себя, и обнять. -Пойдём в сад, давно там не были? Птенчик поднял глаза. -Не хочу. -А чего? Ты любил… Он взмахнул крыльями и точно залился смехом. -И сейчас люблю, Алекс! -Тогда почему же? -Я просто боюсь. Ты же знаешь! -Всю жизнь взаперти я не хочу жить. Не хочешь и ты… -Это верно. -Тогда надо решаться! Кому мы нужны? Кроме самих себя… - эта фраза так и осталась неоконченной. Согласие пришло, хоть и не сразу. Я так и знал… Сегодня он спал со мной, прижался пёрышками и грел своим теплом, постоянно повторял, что не может дождаться утра. -И сколько ещё? На часах было час, два часа ночи, три... -Только утром. На улице сейчас ночь… Он не давал спать мне и сам постоянно ворочался, прыгал, я даже укрыл его небольшим одеялком-платочком. -Рассвет наступит не сразу… Но однажды он наступил. -Сад… или ты соврал мне? Когда пойдём? Алекс? -Я ведь сказал тебе!.. Птенчик не мог дождаться! Его глазки стали блестящими, и мне было очень радостно на душе – видеть, как он улыбается. Что говорить о том, какое счастье переполняло его в Саду – прекраснейшем месте, сотворённом руками людей, зимнем саду нашей школы… И не важно, что по дороге он кричал от страха, боялся, что я унесу его. Все страхи рано или поздно пожирает лучистый рассвет… Глава 9, Или первый рассвет нового солнца «Сердце в перьях», я долго думал над всей глубиной этой фразы, случайно оброненной птенчиком, думал и пришёл лишь к одному – Рету это название не подходит, он скорее душа, крылатая и утончённая, лишённая тени реальности и до сих пор верящая в лучшее – в счастье. Про последнее я погорячился. Или нет? Судите сами; но после того похода птенчик точно ожил. Он стал больше петь и перестал клеваться, а ещё он снова стал рассказывать сны… Время шло. Дожди и снега отступали. Впереди уже виднелась весна. Я сам чувствовал её нежное и хрупкое дыхание. Первых цветов ещё не видел, рано это, но, должно быть, где-то в лесу и они могли появиться. Должны… Особенно первоцветы. Рет чиркнул и сел мне на руку. Сегодня мы говорили обо всём, и время пролетело быстро. Я лёг со спокойным сердцем, что Рет на меня не зол, а утром… Он снова меня покинул! -Рет? Тишина. Я огляделся кругом. -Рет! В вазе и всех подозрительных местах его не было. Исчез. Точно сквозь землю! -Опять… И что делать? Я наспех оделся, выбежал из нашего маленького домика и бросился его искать. Бегал, заглядывал под кусты, искал в дуплах и среди крон. Нигде! Нет ни следа, ни пёрышка. -Конец… - только и вырвалось слово. И, кажется, это был он! -Вот чёрт… - так я вернулся к вечеру. Усталый, сидел у камина и молча глядел в огонь. Потерять своё сердце в волнении и раствориться среди суеты могло означать лишь одно – той жизни, что была между нами, больше никогда не быть! Останется серость и скука. Никогда… И я ничего не мог с этим сделать… *** Что же было на самом деле? Где пропадал Рет и пропал ли он или снова куда-то спрятался? Нет, не второе. Сад его восхитил! И алокрылый птенчик летел навстречу весне, он искал её, привлекал песней, а она никак не спешила… Он летал слабо, крылья устали, часто садился на ветки и отдыхал, тяжело дышал и чувствовал холод, мороз. «И что я ищу, чего я летаю? Зачем замерзаю? Весна не придёт…» - говорил тихо, вполголоса, так, чтобы не слышали другие, хотя они – вопреки всем его желаниям остаться в тени – видели яркие перья. -Мам, смотри! – какая-то маленькая девочка ткнула пухленьким пальчиком в дерево, - Смотри! -Да что там? – ещё более пухлая блондинка неодобрительно фыркнула, после поглядела на дочь. – Не вижу. -А ты не там смотри! Во-о-он… - она махнула ручонкой, после всплеснула двумя. – Птичка… яркая… Эх, до чего же она красива! Рет, услыхавший это, тотчас же принялся бежать, постарался взлететь повыше, но крылья не позволяли, и уже начинался снег… -Как жаль, что валит эта вата! И пусть красиво… Как же мерзко! Он попытался взлететь опять – не удалось, пришлось снижаться на крышу… Снова его там увидели. -Папа, погляди! – девочка, чуть постарше, - На крыше птичка сидит! -Ну, и что? Радостные глаза ребёнка напоминали Рету об Алексе, о той неустанной доброте и о свете, коим он светился и был полон всегда. -Маленькие дети… Сколько перед вами дорог! Ваши глаза открыты им, и ваши сердца, и души… - тихо залепетал птенчик, проталкиваясь между холодных деревянных балок – под крышу. Там отыскалось отверстие, которое было ему как раз под размер. -Здесь-то я и пережду ветер, а потом… Возвращаться он не думал, рано ещё, хотя мысли о своём глупом поступке уже начинали крутиться. «Я не виноват, что увидел Её… за окном… Мне показалось? Возможно. Но и так же возможно то, что это – проблески солнца, моего, самого тёплого и горячего, каким оно только бывает… Нельзя упустить такой шанс! Узнать бы, куда улетела?..» Погода немного улучшилась. Стало тихо, мороз отступил, потеплело. Рет высунулся из щели и поглядел, что вокруг. Внизу копошились куры, ели какие-то крошки. Еда… Именно она выманила его из укрытия и заставила полететь в неизвестность. Рета не заметили люди, куры лишь отступили, они привыкли, что к ним часто наведываются воробьи и приняли Его за оного, однако некоторые поглядели со страхом – пугал Его яркий окрас. «Подумаешь, просто покрасился!» - должно быть, гадали они, а после ушли и снова скрылись в курятнике. Но одна выглядывала в щель, точно любуясь невиданной божественной красотой. Рет остался один. Вдоволь наелся, после прыгнул на ручку ведра, выпил воды. Холодная жидкость обожгла его маленький клюв, но была довольно сладкой и от того даже понравилась. Он огляделся, после принялся прыгать – так теплее, да и деть себя надо куда-то… Мысли об Алексе снова были откинуты прочь. Птенчик решил посвятить этот день себе, так выражалась Его Обида. Шаги. Мягкая поступь. Неслышные движения. Кот! Он появился почти что мгновенно, настиг птенца со спины. -Ты кто? – медленно протянул усатый. Рет перестал прыгать и нахохлился, превратившись в огромный шарик. Острые когти уже были занесены над ним, но кот ждал. -Не ешь. Я не совсем птица… -Тоже ещё насмешил, хомячок! – насмешливый голос точно хотел поиздеваться. – Взлетишь – съем. Расскажешь, кто ты, может быть, отпущу… И пришлось тут Рету решиться на полную правду. -Да уж… Неубедительно! И что, правда, умрёт он? – усатый хищник имел ввиду Алекса. -Да, я сказал. Можешь не верить… - а сам подумал: «Чёрт! И угораздило же меня так! Люди не убили – кот съест. Низкая, глупая смерть! Но бывает…» -Отпусти. Кот немного нахмурился. -Да на что ты мне… Мелкий, костлявый, только перьями после плеваться! Я только что пятерых мышей завалил. Некуда… - а на самом деле он просто испугался крови. Подумал, что Рет какой-то странный, или даже больной. Не каждый ведь день суждено видеть алую, ещё и говорящую птицу! Редкость. Нонсенс. Словом, лучше не связываться… Вот так счастье! -Мне вообще скучно тут… Хозяйка даже не гладит. Не кормит – вот сам ищу. Выживаю. Я тебя съем, когда голодный буду… В следующий раз. Ты запомни… Рет отскочил в сторону. Лапа опустилась вниз. -Я понял. И хотел бы тебя попросить… На снегу от их лап оставались мелкие следы. Небольшие ямки, заметно выделяющиеся на белом. -Я слишком яркий… -Вижу. Это меня привлекло… -Люди все смотрят и шепчутся. Боюсь, застрелить могут… Отнеси меня к одному дому? Подожди и унеси назад. Позволь спрятаться в твоей шкуре… -Ну, сказал! Ещё что! – кот облизнулся, - А ты мне что? Дашь себя съесть? Или другого? Нет ответа. -Ладно, только один раз… Острые лапы и горящие глаза пугали птенчика, но выхода иного не оставалось. Даже самую плохую ситуацию, если действовать быстро и умело, можно обыграть и повернуть в свою сторону. -Идём! Забирайся быстрее! – кот начал быстро перебирать по снегу. Их путь уводил Рета лишь вдаль… -А где ты живёшь? -Далеко… -Не домой летишь? -Не сегодня! Кот что-то хмыкнул, но особо возражать не стал. -Ну, лети… - насмешливо прошипел он, прыжками коротая расстояние, - Лети, как на крыльях ветра… - ветром называл он себя. Кажется, его так и звали. -Лети… Я так не смог бы! -Как знаешь, летун… Как знаешь… Он добежал до высокого заснеженного забора и оставил птенчика. -Иди. На этом моя роль кончена! -Ты прощаешься? -А ты ещё хочешь жить? Этот вопрос был для Рета священным. -Коли нет выбора – прощай. Но возможно, мы ещё встретимся! Снег переливался и весело скрипел под лапками. Он был таким красивым, хрустальным! И лапки проваливались тотчас. Рет падал, маленькая головка выныривала из белой ваты, хохолок заострился и стоял столбом, как бывают у кошек хвосты. Кардинал прыгал, наваливаясь на снежные хлопья, а иногда кусал их и пил холодные капли. -Где же ты… Я видел… - он шептал отдельные фразы, а пред глазами был образ розового воздушного существа. – Видел… Ты пролетела за окном… Кто ты? Эта самая незнакомка была очень на него похожа и, кажется, принадлежала к тому же роду, что он. -Неужели она – кардинал? Такое сходство… Случайность или судьба? Я знать не умею ответа… Он снова провалился в снег и вынырнул. -Должно быть, здесь… За окном промелькнули крылья! – он вскочил на забор и попытался встать на цыпочки. Не видно. – Но я видел её… Где-то здесь! Неужели всё это – виденье? – Рет едва не рыдал от отчаяния и медленно шёл назад. – Придётся лететь в ночи, чтобы никто не видел…А вы уже знаете, он не сильно умел летать и иногда, бывало, даже боялся высоты, сторонился… Снег. Стена белых крошек. Синее небо. Бескрайний зимний горизонт… Рет очнулся быстро, ему снились яркие сны. -И снова она! Должно быть, не совпадение… Красный шарик встрепенулся и попрыгал в сторону двери. Она была закрыта, на внутренней стороне висело зелёное кольцо. Хвойные ветки. «Значит, скоро праздник!» - эта мысль ненамного обрадовала его, напомнила о прошедших годах, где ему всегда перепадали какие-то сладости. Особенно конфеты и кусочки цветного желе. Эта мысль заставила снова проголодаться! Он снова запрыгал, после поглядел в окно. Холодное стекло преградило путь, мир за ним был туманным, но видно довольно хорошо – просто немного расплывчато. Зоркие глазки улавливали каждую деталь, разглядывали зелёную красавицу ёлку и её яркие огни, которые светились и переливались каким-то странным пульсирующим светом. -Невероятно… а сверху горит звезда… я бы украсил это дерево лучше, ведь мои перья ярче! Надо предложить это Алексу. Надеюсь, оценит… Ах ты… Рет думал об этом минуту, две и пять. Он совершенно не заметил того, что уже озяб и снова стал прыгать. А рядом было дерево, сплошь усыпанное снегом, блестящее. Кажется, там было какое-то дупло, и было оно на уровне окна. Птенчик решил взлететь. И лишь утром он открыл глаза от сна и изумления. Тёплая рука сжала его, схватила и отправила в клетку! Он даже не успел проснуться! -Ты?! Да, этого он не ожидал. -Бросил, значит? -Прости… - птенчик лёг на ладонь и принялся извиняться. -Я не думал, что будет так долго, Ал… -Чем ты вообще думал?! *** Вечерний разговор был долгим и одновременно с тем кратким. Я – злым, Рет правдивым, но летал он так виртуозно и пел как никогда красиво, что у меня стали закрадываться странные мысли. -Да, улетел… Я уже извинился. -А если бы… -Я тебя понимаю! Но не случилось… -Могло! -Я ничего не мог с собой сделать… - это прозвучало как оправдание и в тоже время напоминало детскую наивность Рета о том, что «всё будет хорошо и прекрасно!» - Прости… -Скажи лучше, что это было? Он, запертый в золотую клеточку, был у меня на виду. -Учти, поставлю замок и не выпущу! Я не хочу, чтобы ты снова… - слово «сбежал» хоть и подходило сюда больше всего, но так и осталось несказанным. -Так случилось… Я уже и не знаю. Просто увидел что-то… Рет, разумеется, врал! *** Теперь он ел с рук, был всегда под присмотром, и каждое утро начиналось с подробного опроса: -Что снилось? -Не помню… -Не голоден? -В следующий раз поем… -Ты заскучал! -Не весел и ты, Алекс… Вздох. Молчание. Грусть. -Мне надо работать… -Да знаю я, приходи… Не забывай меня, Ал! – в его глазах читались человеческие слёзы. И в этот вечер я, тихо отворив дверь, увидел, как он, действительно, плакал… Большими алыми слезами… -Не забывай! *** -И всё же куда ты летал? – спросил я, надеясь услышать ответ. Красные перья вздрогнули. Я вытащил и взял его на руки, погладил. -Не молчи… -А ты прими меня… впусти в себя… возьми с собой на работу… -Вот как! А «открытость»? -Не стоит воспринимать всё настолько глобально? Поиграли – хватит. Ты уже вырос… Я же вижу, каким ты становишься… Ты злишься… Это нехорошо. -Ну ладно, возьму… Так значит, всё дело в этом? -Отчасти… - он не хотел говорить, как всегда проявлял упрямство. -А что ещё? -Мои сны… - это были единственные слова, которые отличали этот разговор от предыдущего. Все они кончались слезами… и тишиной. -Не молчи… - эта фраза звучала слишком часто. -Ты тоже… А ведь какие он раньше пел песни! -Ты помнишь их?.. -Что? В тишине глазки его изредка зажигались, а сам он вздрагивал, скрутившись у меня на животе. Ближе к ночи он начинал перебираться и возвращался в свой «домик», и после отвечал уже мысленно. «Хочешь, я расскажу, куда летал тогда?» И после приснился сон. Странное видение, сюжетом которого был Его странный побег. Всё встало на места, точнее могло, если бы что-то запомнил… Увы… Рет уже спал. Его почти невесомое тельце ритмично колыхалось в такт моего движения, и меня ничуть не смущало то, как он сидел. И что не спал, когда я уже проснулся. К слову, Рет любил ночь, хоть и был зверьком, до ужаса боящимся темноты. Это лишь говорилось так, что красиво, а на самом деле он превозмогал страх. Иногда, сидя рядом со мной, он казался смелее, от того и сейчас сидел глубоко в одеяле, и почти никогда не спал со мной, не прижимаясь к телу; боялся. Но когда я был рядом, он рассматривал что-то в ночи, выискивал, хохлил перья и надувался, как шарик, тихо и неглубоко дышал, и точно вдыхал, и пропускал через себя эту таинственную и тихую ночь… А иногда он просыпался и начинал зевать, смешно потягивать крылышки и лапки, и тихо напевать песню… Часть 3. В цветочном ореоле счастья Глава 10, В которой я понял, что всё не напрасно Со времён того сна прошло довольно много времени. Месяцы, после – годы. Однообразная жизнь постепенно приелась. Я свыкся с тем, что жизнь такая и уже не пытался что-либо изменить… Вырос, наверное, вот и поменялись взгляды. Так, говорят, бывает. Так случилось и у меня. Весенние сады расцветали и снова облетали к осени, нежный вишнёвый цвет ложился на замшелую землю… Я и Рет гуляли по этим садам и долгими часами смотрели на цветущую даль. Меня завораживало такое зрелище, ведь оно было поистине прекрасным! -Люблю я цвет вишни… -Он такой нежный. Ты прав! – мы часто вздыхали и говорили только друг с другом. С работой у меня не заладилось, пришлось бросить её и вернуться к родителям. Не сказать, что жизнь стала прежней, после смерти матери лишь чуть-чуть ослабло давление, а в общем, всё осталось таким же. С отцом отношения не ладились, но иногда мы всё-таки находили общий язык. Скажу даже, что Рет пару раз играл с папиным вороном, это было первым знаком примирения, жаль, первым и единственным… Папа даже сказал, что Рет «довольно необычная птица», хотя не скрою, при каких обстоятельствах это сказано: Рет сидел и, давая нам нравоучения, пытался раскрыть конфету. Крылья, конечно, не руки, и как не пытался он, в итоге мне пришлось предложить свою помощь. А Рет очень любил есть сладенькое… Порой даже воровал его и хрустел ночью, тихо и жадно вгрызался. Он сидел вместе с нами за столом, на специальном маленьком стульчике и клевал свои зёрна, а после порхал надо мной. Так было часто, сначала веселило, после – вновь надоело. *** -А давай сходим в лес? – воспоминание о зелёном мире заставляла его улыбаться. Но даже там, в тишине и спокойствии, под трели диковинных птиц, нам было грустно и одиноко, и такие моменты часто были наполнены тихой неистовой грустью. -Ты молчишь… - начал я; птенчик, также изрядно выросший и окрепший, сидел в сумке и постоянно высовывал хохолок. -Лес изменился… -А я думал, ты не заметил! Да, время идёт… -Смотри… - он окликнул меня и сорвался, сел на ближайшую сосновую ветку, - Смотри!.. -Куда же? -Там, впереди… Однако я заметил не сразу. Девушка. С такими же белоснежными волосами, что и я. Она шла по лесной лужайке и собирала какие-то цветы. -Эй! Куда ж ты?! Птенчик сорвался с ветки и полетел над самими кронами. Если бы не его яркость, я бы его потерял. И вот он. Показался. Сел прямо перед незнакомкой на траву и, чирикая, наклонил головку. Она остановилась, стала улыбаться, после согнула руку, точно приглашая сесть. И он сел! Впервые! Раньше сторонился даже меня… «Какие вкусные цветы!» - пронеслась его мысль. -Рет! Девушка вздрогнула, увидев на горизонте человека. Венок на её голове покачнулся и чуть не упал на травы. -Вы кого-то искали? – и тут она поняла кого. – Он прилетел сам… Я… не… Рет вцепился в её кружевное платье и крепко на нём сидел. -Я попробую… - пальцы коснулись крыльев, она хотела его спугнуть. -Не стоит! Он своенравен. Пусть посидит, если позволите. -Да мне-то совсем не сложно… - девушка села на пенёк и представилась, - Мирабелла. А кто, собственно, Вы? Невдалеке нашёлся ещё один пенек, и туда сел я, после заговорили. -Что делаете в этом лесу? В глуши мне редко встречаются люди… -Это всё он! – махнул я на птенчика, - Куда сказал, туда и… -О, это я понимаю! Идёте по зову сердца? -Иначе он будет кусать… Это выглядело немного смешно, особенно то, как после Рет сорвался с места и принялся бегать по травам, он прыгал, как когда-то скакал по снегу, и рвал цветы, и кусал их, обламывая молодые черенки и лепесточки. Я сидел и смотрел за ним, также смотрела она. Мы говорили о каких-то мелочах, так сразу не сказать и не вспомнить конкретно. Просто говорили, улыбались, и для меня это было, мало сказать, непривычно, для зажатого и довольно ассоциативного человека, полностью ушедшего в свой внутренний мир. После Рет взлетел и сел мне на майку, я погладил его, тот приласкался крылышками, чирикнул что-то на своём, после смолк. Девушка отдала половину букета птенчику, так как видела его интерес к цветам, она, кажется, посчитала, что за яркой и нежной внешностью сердца, может, или лучше сказать утвердительно, – скрывается такая же тонкая натура. Скажу, что Мирабелла тоже показалась мне немного не такой, как все. Эти длинные белые локоны, застенчивая улыбка, взгляд… -Мы ещё встретимся? -Если хочешь… И тогда была озвучена дата и место – этот знаменательный лес. Он так много дал мне и столько всего показал, что я не нахожу слов, чтобы выразить благодарность! Ведь кто есть мы без природы? *** Примерно с того времени моя жизнь стала полниться светом, его становилось всё больше, и он разгорался, как пламя. Я чаще улыбался, а Мира была рада видеть птенца, её не пугала и не отталкивала «открытость», она даже сказала, что втайне от всех выпускает своего – тоже часто. -Моя мама говорила, это плохо… -Но я так не считаю! -И я… Это порыв, душевный свет… -Хорошо, когда есть он, а не наоборот… - и это была не единственная фраза, в которой наши мнения и взгляды совпадали почти полностью, бывало – совпадали и мысли. Рет говорил, что читал их по глазам Миры, а я, жаль, не мог то проверить. -Ты верь, ей можно! – отчего-то с улыбкой вещал он, прыгая и кувыркаясь на ладони. Рет вообще стал сам не свой, краше, пушистее. Постоянно летал и делал в воздухе невообразимые пируэты. Скажу больше и не прогадаю, если скажу, что прежде он помешался на грусти, а сейчас – воспарил, точно влюбился. Это слово витало между нами в воздухе, но все, как один, проглатывая его и улыбаясь, боялись сказать, как если бы после слов внезапно всё вмиг оборвалось… *** Уставший, он продолжал летать и был очень счастлив, эта неожиданная «новая жизнь» вдохнула в него новые силы. И я это тоже познал, почувствовал и всё время был в хорошем настроении. Теперь всё стало окончательно ясно. Он влюбился, следовательно – и я. Мирабелла молчала, взглядами отвечая на чувства, однако было понятно, что ей на меня не плевать. Просто мы были слишком скрытными, запуганными птичками, боящимися за себя и друг друга. -А ведь знаешь, я раньше не была такой… -Почему? Она опустила белокурую голову. -Рассказать? -Да. -Если хочешь… Просто в моей жизни было много печали. Родители предали меня, и я осталась лишь с бабкой. Она, конечно, любила меня, но всё же, ты сам понимаешь, что бабка – она не мама. -Прости… - это слово затерялось средь ветра. -Я сама начала. Не стоит… - тонкая рука коснулась моей ладони, накрыла её, как крыло. И долго мы так сидели, молча, просто рядом, с улыбкой. -Холодает… Пора идти. -Нет! – я снова поглядел на неё, - Не надо… Весенний лес выглядел красиво и тоже умолял остаться. Цветы пели, травы о чём-то шептались, листва звенела в вышине, было изумительно красиво… -Но солнце уже садится… -Ты – мой внутренний свет… - она улыбнулась и обняла за плечи, - Поэтому я останусь здесь! -Будем вместе… -Навек! Эти немного наивные строки прозвучали как песня. Они слились с красотами вечера, и хрустальные лепестки точно засветились в ответ. И тогда же, глядя на первые звёзды, я задумался о том, как же счастлив! -Мир! Её глаза отражали белоснежные блики, а косы были, как Млечный путь. -Ты что-то хотел сказать? Сотня чувств перемешалась и бушевала во мне. -Да… хотел… Её маленькие ушки приготовились внимать словам. -И? Почему ты молчишь, Алекс? В тишине звучали какие-то странные ноты. Волнение переплеталось со страхом, а недавнее восхищение точно куда-то исчезло. -Ты хотел что-то сказать… На бледном лице вспыхнул огонь. -Я знаю… -Так что же? Последний солнечный луч коснулся её головки и скользнул вниз – по одеждам. -Ты красивая… -Ты говорил… По выражению лица Мирабеллы было ясно, что это – не правда, точнее – не вся она. -Ты тоже… Наши белые головы начинали отливать синевой. -Какая большая Луна… -И странно-яркие звёзды… Обрывки фраз стали казаться шёпотом, так тихи они были, так чутки. Дыхание – наоборот – громким, отрывистым. -А ещё… Она обернулась. Тонкие ножки уже шли по тропе. Мы возвращались. Трава кусала ботинки. -Что ты хотел? – ангельский лик выглядел немного встревоженным. -Мира… Но сказать всё я так и не смог. Простоял, как глупец, после сделал шаг, улыбнулся. -Дай мне руку. -Зачем? -И вторую… - я обхватил их и тут же отвёл назад, а после обхватил её, обнял и скрылся в тени большой кроны. Мы приблизились, и дыхание уже обжигало лица. А после губы слились… -Вот, зачем… -Ты влюбился! *** Она всегда была такая красивая… Со смешными золотыми веснушками, ореолом блестящих волос… А ещё всегда с цветами. Мира вплетала их в волосы, часто носила на голове венок, даже одевалась в платья с рисунков из лилий, роз или ромашек… И это ей было к лицу. Особенно красивым показался такой интерес в тот день, когда настала пора Признания. Это произошло у неё на усадьбе, и, помню, всюду также были цветы… Много алых лепестков, яркая бушующая зелень… Мирабелла стояла ко мне спиной, а на плече у неё кто-то сидел. Такой же кто-то, как и у меня, маленький мохнатенький шарик. Рет спрятался под пайту, как только увидел своего «сородича», торчали одни глаза и хохолок. -Не бойся… - это сказала уже девушка. Птичка её молчала. Кажется, не говорила совсем. Только надула белую шапочку на голове и, встревоженная, начала чистить пёрышки. -Ах… -Я думала, пора познакомить вас… Птичка с её плеча слетела вниз и села на спинку стула. Рет вздрогнул и начал царапать лапками. Пришлось расстегнуть молнию, чтобы он поскорее выполз. -Вот и всё! – весело промолвила она, когда две птички встали на лапки и вытянулись. Они стали щебетать, и крылья взвили в воздух. Алые перья смешались с серыми, полёт закружил их по воздуху, и они витали в нём, делая невиданные пируэты… -И всё… - повторила Мира, склонив голову на плечо и коснувшись моей тёплой руки, после обняла за плечи. -Всё… - повторил я, не сводя взгляда с птичек. В полупрозрачных облаках отразился полёт и солнце. И я тут же вспомнил об одной вещи – достал из кармана подушечку, которую когда-то вышил Рет бисером. Он был так же ярок и переливался на свету. – Это тебе… подарок… Был сюрприз и у Миры. Рет периодически смотрел вниз, на меня, и улыбался. Подобное поведение пернатого могло означать лишь одно – это была Любовь. И сегодня она сомкнула объятия… *** Весёлый, я сидел на кухне. Взгляд бегал из стороны в сторону. Воспоминания кружили в голове. Вчерашний вечер! Его красоту вряд ли можно описать словами! Слишком много цветов… слишком много красок… слова не нужны, их не было и там, одна мысль, что Она рядом, – и вот оно – высшее счастье… -Какой же чудесный день! – Рет прошептал эти строки, сияя от восхищения и красоты. Он прочитал мысли, не стоит сомневаться – правда видна по глазам. Прыгнул с ладони на ладонь, после в миску с водою. -Купайся… - оставил его. Но не ушёл. Остался. -Какой день… Кивок получился ответом. -Я вижу… -Ты счастлив? -Не меньше тебя… Птенчик чирикнул и, мокрый, прыгнул на спину. -Я счастлив!.. - подытожил он, - Раньше был глуп… Что такое любовь? – вдруг начал он, и этот монолог оказался длиннее прежнего. Даже длиннее того, что он произнёс, рыдая, после «вечера ужасных смертей». И я понял одно: пусть даже всего пару дней, но лучше жить в счастьи, чем мучиться, рыдать, оградившись от мира и полностью погрузившись в себя! Тем более, что счастье всегда удлиняет жизнь… делает годами дни и мгновения… Счастье, ничуть не печаль, со времён дождливого зимнего периода прошло как будто тысячелетие! – Ты тоже чувствуешь это, Алекс? И я не мог не улыбнуться в ответ. -Только потому, что ты будешь! Да, я чувствую это... *** Думал о счастье и я. Вечерами, в ночи, в лучах жаркого солнца, под звёздами. Думал о нём, о себе и о жизни. Обо всём, чем мог думать сейчас. Особенно – о любви… После воодушевлённых речей птенчика я перестал бояться этого слова. Стал учиться у него чувствам. Стал намного увереннее. Я даже понял, что без него – никто. Так сильно было влияние Рета… Мне с ним повезло. Сумел найти общий язык. Сумел понять, услышать. Лучше сказать – проникнуться. А ещё повезло с цветом. Уж с чем с чем, а с ним – особенно, это такая редкость – красота и внутри и снаружи! А ещё это просто красиво… «Мы нашли друг друга», - я часто так говорил. Говорил с ним, по началу – играл, я даже не думал о том, что он – не человек, не было ни единой мысли. Не важно! Ведь если бы был, и то, как было в реальности, - Рет всегда оставался моим лучшим другом! Был и, надеюсь, останется. Он хотел знать, знать всё, я тоже хотел этого, и, кажется, это птенчик вселял подобные мысли, всё время вдохновлял, подталкивал. И радостно было от того, что мы сумели понять друг друга и полюбить, как говорится, всем сердцем… Не понимал я тех, кто глядел на своего птенчика только раз и больше никогда не выпускал и не слушал… К сожалению, не все могли дружить со своим сердцем, от того и были непонимание, злость и черствость души. Люди «чернели», перья становились острыми, а маленьким детям-птенчикам они ломали их светлые крылья-мечты… Чернота была их пороком, и порок впускал свои корни в души других… Так нельзя! Ведь это они ведут нас по жизни, не мы. Это нам не дано, но нам даны наши чувства. Я любил Рета, птенчик это видел и знал, и часто выражал ответные чувства. Испытывал что-то, и было бы смешно не сказать об этом, но я лучше скажу другое – каждый раз, когда мне становилось плохо или печально, я просто прижимал руки к груди и думал о том, что мне делать? Я слышал в ответ голос или видел Его. В любом случае я находил ответы… Даже когда ему было плохо и больно, он хватался за осколки мечты и собирал из них целую картину, строил свой идеальный и неповторимый мир… Мы нуждаемся в них, чтобы быть добрыми, а кто-то выбирает жизнь обескрыленную – гибнет и чахнет во зле. И я думал часто о том, как сумел обуздать это счастье, как стал тем, кем я есть? Почему? Мы рождались с задатками чувств, и эти самые чувства ещё в утробе определяли, какими нам быть. Чёрные перья не предвещали «открытость», а алый огненный цвет оказался самым горячим… Ещё Рет был слишком упрямым и правильным, вторым подчас мог объяснить всё. Даже то, что было совсем безрассудно… Наш мир сложный и непонятный, в нём на каждом шагу скрывались какие-то символы или знаки. Многие – не настоящие, и даже горизонт, издали кажущийся таким красивым, чаще всего – иллюзия, нарисованная акварелью сознания; от того так туманен наш мир. И так странен. Да, я подобрал бы это слово и не ошибся. Люблю называть вещи, как они есть. Рет сказал так же. Итак, про наш мир. Всё, что надо, я вроде уже рассказал. Какие мы, где живём, и какова наша жизнь. Про птиц. То, какие они. И то, кто они... Я сказал всё, что знал, но, спорю, меня может дополнить другой, и это снова будет не полная правда… Я лишь хотел сказать людям: «Эй Вы! Все Вы… Очнитесь! Живите ярко, в гармонии с собой и слушайте его, своего Птенчика!» Вместо эпилога Тишина. Снова унылое небо. Дождь… Он сидел за столом и смотрел на исписанные листы. -Как чудно… - слова прозвучали подавленно и в тоже время они были полны счастья. - Ты… Рет? Птичка, сидящая на клетке, одобрительно пискнула и прыгнула ему на руку. «Алекс! – послышалось ему в этом звуке, но, к сожалению, птенчик говорить не мог. Он пел и пел он прекрасно, но говорить, увы, не дано. -Всё это ради тебя… и для тебя… - мужчина склонил голову и посмотрел на своего питомца, который вблизи казался просто огромным. – Как жаль, что ты не он, но для меня ты всё равно останешься лучшим! Самым лучшим на свете… Птенец наклонил головку, после снова запел. -Эх ты… Живёшь в таком славном мире! Живёшь, не зная дождя… - этим он хотел сказать «слёзы». Снова посмотрел в окно, вздохнул, снова начал писать. - Я вроде бы закончил роман, но я не хочу расставаться… Ты дорог мне, Рет, и, правда, стал частью меня! Лучшей частью… *** Он проводил в кабинете большое количество часов. Грустил, улыбался, играл с ним и вспоминал. -А ведь всё – правда. Сказка лишь приукрасила себя жанром, но я ничего не придумал… - пред взором мужчины стояло красочное видение. Тот день. – Как давно! Вроде всего лишь на той неделе… Тогда я просто шёл по лесу и увидел тебя, и услышал… Ты упал. – на эти слова птичка отвечала молчанием, она точно внимала словам, вежливо слушая и не перебивая хозяина. – Ты упал из гнезда. Я пытался найти родителей. Нигде. Красные перья не промелькнули вдали, не заиграли средь зелени. Сколько я не искал… Пришлось быстрее возвратиться домой, отыскать в сарае пыльную клетку, в которой когда-то жила моя канарейка, и бежать, бежать, точно ветер, и подхватить тебя и остатки гнезда, и ветки. Ты был очень маленьким, ещё не оперившимся. Часто пищал и вытягивал вверх головку. А после опушился, стал маленьким красным шариком, очень красивым и милым, моим маленьким другом. Ты полюбился мне и скрасил моё одиночество. Та тоска, что годами преследовала и гналась по пятам, начала таясь, и вокруг всё расцветало… К концу лета ты стал ещё больше, начал учиться летать, стал увереннее держаться на пальце, есть из моей руки. Ты любил зерна и всегда довольно чирикал, поедая их, благодарил. И мне стало светло на душе и радостно, и тебе, наверное, тоже. Наступала осень. Я выставил клетку на балкон. Вокруг тебя летали красные птицы, а ты лежал на донышке, боязливо глядя на сородичей. Ты боялся их, очевидно, и потому я решил не рисковать дальше и забрал клетку в комнату. Там тоже было много света и свежего воздуха, но ты был один, и другие нам не мешали. Мы были рядом, мы были всегда рядом… Потом наступила зима. Ты трепетал от холода, я укрывал тебя и клетку маленьким розовым одеяльцем. И это впервые натолкнуло меня на мысль, и я написал тебя таким, каким бы хотел видеть. И придумал моё маленькое «сердце в перьях». И хотел бы, чтобы всё так и было… Ты не боялся меня и часто садился на пальцы. Изредка клевал их, любил пикировать на плечо или на голову. А однажды, когда я лежал на спине и читал, он приземлился мне прямо на грудь и долго сидел там, распушив крылышки и прыгая на одном месте. К слову, этот миг тоже послужил своеобразным знаком к тому образу, который я вложил и приписал тебе в строках. Весна. Снова лучистое солнце. Я долго думал над тем, что не стоит ломать твою жизнь, запирая годами в неволе, и уже решился, понимал, что должен проститься. Взял клетку и снова направился в лес, но там по непонятным и непредвиденным причинам летало и разгуливало огромное количество ворон. Раньше они в наших краях не жили, вернее сказать никогда не блуждали здесь такими огромными стаями. Ты начал пищать и прижался крыльями к клетке, хохолок прижался к головке, в глазах отразился страх. Ты боялся ворон, я не любил. Они, огромные и страшные, напомнили почему-то родителей, ты – яркий и лучезарный, маленький огонёк на фоне людской черноты, солнечный лучик, прорезавший оперением тьму! Вы поняли, кого они мне напомнили? Да… Затем смирение. Радость остаться вместе. Ты, кажется, рад тому, как случилось. Твои песни звонче, чем прежде, это звучало красиво. «Чик!» – единственный похожий на слово звук. Он переливался в разных тонах и порой напоминал речь. Мне чудилось, что ты говоришь. Я хотел, я верил, что так бывает, я же о том написал… Боль. Спустя какое-то время она настигла меня, заставила запереться в доме. Предательство. Правда людского соблазна. Как это низко, противно и больно! Как ужасно это осознавать… Я заперся в комнате, перестал со всеми общаться. Ты чувствовал это одиночество и пел не так часто, сидел у меня на руках и, точно понимая, смотрел в лицо и отворачивался, когда текли слёзы… Мирабелла. Новое солнце. Новая радость жизни. Ты не ревновал и, кажется, полюбил и её. Садился на плечи, кружил, делал невиданные пируэты. «Ах! Кто он такой?» - спросила она, улыбаясь, смущённо щуря глаза. Маленькая милая толстушка, далеко не белокурая красавица. Это я приписал тебе стройность и ангельский лик, который бы хотел видеть, но я не сержусь и не плачу, главное – мы теперь вместе... Ринули в прошлое былые невзгоды. Исчезло одиночество. Я решился попытать счастья, и оно пришло, нашлось и не исчезло снова. Всё, о чём я мечтал, написано страницами выше. Всё, что хотел донести и заставить почувствовать вас, а теперь хочу лишь одного, чтобы Вы поняли это… Алексей смолк. Его рассказ оборвался. Улыбка на лице осталась. И клетка. И красная птица. Маленькие цепкие лапки ещё долго сжимали ладонь, после перестали. Он присел и опустил голову, а после заснул. Маленький красный шарик продолжил свой сон прямо в его ладонях, убаюканный сказкой о нём же... -Спи… Мечтай… Верь, что однажды тот мир сольётся с нашим, и холода навек перестанут донимать счастье… ©Ориби Каммпирр 2017 (2015), 173