Это письмо вручит Вам, Софья Александровна, Михайло Матвеевич лично, вероятно у себя в кабинете, обремененный делами издания и в то же время пребывающий значительною частью своего существа здесь, около своей супруги.
Хотите ли Вы продолжать осыпать меня неоплатными одолжениями дружбы по делу моего романа -- или прогневались на меня до конца?
Если хотите, как я уверен, то позвольте вверить Вашим умным и милым заботам бремя моего рождающегося литературного чада.
Время дорого, я спешу и просто скажу все, что надо сделать. А Вы простите сначала за этот груз, потом сделайте.
Он вручит Вам:
1-е. То, что должно пойти в январскую книжку, т. е. 1-ю часть, состоящую из 3-х печатных брошюр1 и, кажется, 3-х же писаных тетрадей (которых Вы не знаете). Вы одне только, зная мой почерк и выноски, можете переписать отрывок Соф<ья> Ник<олаевна> Беловодова -- он очень исчерчен, сокращен и в него вложены особо два листа с знаками. Нужно также, вероятно, перебелить и тетради. Все это, по возвращении домой, я должен опять исправить окончательно. Другие же две печат<ные> брошюры: Бабушка и Портрет теперь переписывать не нужно. Я еще буду, по возвращении, исправлять их, т. е. сокращать.
2-е. Вы получите от него же 28 новых моих черновых листов,2 написанных в Киссингене и здесь. (И я имею дух предлагать Вам эту кучу: 28 листов!).
Вот их-то, прежде первой части, и надо начать переписывать, т. е. начать с них, ибо -- внемлите -- необходимо, на случай пожара или потери, иметь поскорее два экземпляра.
И по мере того как перепишете листов пять или шесть моих, потрудитесь, пожалуйста, немедленно запечатывать их своей печатью в особый пакет (чтоб никто не видал, даже Екатерине Алекс<андровне>3 не показывайте) и отвозите -- или на свою городскую квартиру, или отдавайте на хранение (запечатанным же: мы так с ним условились) Михаиле Матвеевичу, когда он в городе. А когда его нет, то, как сказано, отвозите на свою квартиру, а на мою не отдавайте, чтобы как-нибудь не распечатала В. Л. Лукьянова.4
И когда их кончите, тогда уже -- если не опротивеет, обратите милостивое внимание и на 1-ю часть.
Переписывать надо, как всегда, в половину листа, только не такого огромного формата, как были тетради с А до Z.6 С ними трудно возиться -- а обыкновенной средней величины -- и на гладкой, а не шероховатой бумаге. Места не жалейте, не очень часто строки, чтоб было где поправлять на полях. Михайло Матв<еевич> вручит Вам маленькую чернильницу, из которой я писал эти самые листы, и перо к ней. Это на память, только наливайте чернила осторожнее, через бумажную вороночку и по капле, а то сейчас прольется около -- и тогда много возни. Я купил себе другую, побольше.
Прочие же все тетради взял запечатанными на хранение к себе Михайло Матвеевич до меня (т. е. от А до Z).
Если вернусь благополучно к концу сентября, то прежде всего займусь 1-ю частью, а потом немедленно стану гладить, исправлять, сокращать, обделывать -- и новое.
Но если б его и отложил до времени, а исправлял бы 1-ю и следующие затем тетради до Z -- так как их печатать надо прежде, то все же не буду покоен, пока не будет двух экземпляров -- у меня нового, а у Вас в руках чернового.
Я теперь пишу 34-й лист6 -- и если меня не потревожат, то буду продолжать в Париже или Булони. Но я боюсь, сильно боюсь: против меня ведется неутомимая интрига -- и мне трудно ладить. Я могу упасть нервами и духом -- и тогда какой роман возможен! Известная Вам особа, с сильною помощью, ладит, кажется, осуществить старые свои на меня замыслы, с целию, конечно, зажить потом, достигнув желаемого, по-своему. Что тут делать? Никакие советы -- уезжайте туда, да не встречайтесь и т. п. не помогут! Бог поможет -- да: но для этого мне не надо совать беспрестанно в глаза то, что мне вредно и от чего кружится голова!
Но довольно: целую Ваши обе руки, особенно правую -- уведомьте только меня двумя словами о получении этого письма и рукописей по парижскому адресу: Paris, Rue Neuve St-Augustin, 48. -- А мне перешлют, если я буду в Булони.
Знаете ли, чему я обязан этой нынешней встречей в Шв<альбахе>... Одному моему письму к Вам: да -- где я неосторожно распространился о 4-х Агафьях Матвеевнах.
Вот мне и подсунули одну, так как я сказал там, что она наиболее занимала меня!
Ведь я болтлив и сообщителен по своей природе, и потому умолял Вас не требовать писем и не писать ко мне, зная, что я не удержусь -- и буду или резко, или, напротив, нежно о ком-нибудь выражаться! То и другое ведет меня к беде. После я, в следующих письмах, старался исправить свою ошибку, отмахиваясь и от 4-й Агафьи Матвеевны -- да боюсь, что надоедят мне. Боже мой! Как мне иногда досадно бывает! Дайте же руку -- авось меня оставят в покое.
Ваш И. Г.
Не упоминайте, ради бога, об этой Агафье Матв<еевне> и ни о чем подобном в Вашем письме.
Я бы тоже не заикнулся, если б это письмо было по почте. А все эти письма...
Примечания:
Окончание письма отсутствует: край листа оборван.
1) Имеются в виду оттиски из журналов, в которых печатались отрывки из романа: Современник, 1860, No 2, с. 409--454 ("Софья Николаевна Беловодова. Пять глав из романа "Эпизоды из жизни Райского""); Отечественные записки, 1861, No 1, с. 1--38 ("Бабушка. Из романа "Эпизоды из жизни Райского"") и No 2, с. 251--278 ("Портрет. Из романа "Эпизоды из жизни Райского""). Первый из них, действительно подвергшийся значительной авторской правке, хранится в ГПБ (ф. 209, No 7). Копия его рукой С. А. Никитенко не сохранилась.
2) Т. е. полностью рукопись четвертой части.
3) Никитенко Екатерина Александровна (1837--1900) -- сестра Софьи Александровны. Была дружна с Гончаровым, переписывала отдельные главы черновой рукописи "Обрыва".
4) Лукьянова Варвара Лукинична -- гувернантка детей сестры Гончарова А. А. Кирмаловой, впоследствии классная дама, начальница петербургского Николаевского сиротского института. В молодости писатель был увлечен ею, затем их отношения стали спокойно-дружескими (см. о ней: Шпицер С. М. Ранняя любовь И. А. Гончарова. -- Огонек, 1926, No 20, с. 10--11; см. также: Гончаров, VIII, 361, 409, 411). В письме к С. А. Никитенко от 29 мая (10 июня) 1868 г., говоря о роли в его жизни близких ему женщин, Гончаров писал о Лукьяновой: "В ней воплощается для меня вся практическая сторона моей жизни <...> исполнение моих желаний в обыденной сфере -- для этого нет ей равной. Честность, аккуратность <...> и бодрость -- это ее качества". Гончаров помогал ей материально, в частности оплачивал обучение ее сына Алеши в гимназии (см. письмо к С. А. Никитенко от 19 (31) августа 1869 г.). К концу 60-х годов отношение Гончарова к Лукьяновой резко ухудшилось, а к 1882 г. он, по словам Лукьяновой, "вычеркнул" "из своих друзей" ее семью (см. письмо Лукьяновой к Гончарову от 17 февраля 1882 г.: ИРЛИ, ф. 134, оп. 8, No 29).
5) Не совсем ясно, о каких "тетрадях" идет речь. В архиве Гончарова (ИРЛИ, 19521.СХХХб.4) сохранилось лишь несколько листов, имеющих, кроме цифровой нумерации, пометы латинскими литерами -- А, С, D, Е, F. Это 17-я и 18-я главы первой части. "Тетради" же с аналогичными пометами не сохранились. Возможно, что эти "тетради" относятся к раннему этапу работы Гончарова над первыми частями романа.
6) На 34-м листе завершается 3-я и начинается 4-я глава пятой части романа. В углу листа -- авторские заметки, намечающие содержание будущие глав, в том числе и не вошедших в окончательный текст "Обрыва": "Письмо Марка, призыв, выстрелы, ее ответ через Тушина (дело не в венчанье, а в вечном разладе -- вот где пропасть). Сватовство Тушина. -- Бабушка как конь. -- Какой непочатый угол романтиков, говорит Марк: симпатия, душа, бессрочная любовь" (ИРЛИ, ф. 163, оп. 1, No 84). Эти главы опубликованы А. Г. Цейтлиным в кн.: Гончаров И. А. Неизвестные главы "Обрыва". М., 1926 (Б-ка "Огонек").
