Булат Окуджава. Стихи о войне

Булат Шалвович Окуджава был знаменитым советским певцом, композитором, поэтом. На свои стихи талантливый исполнитель сам писал песни, являясь одним из наиболее известных представителей в жанре авторской песни. Его творчество вместило целую эпоху. Поэта и композитора уже давно нет в живых, а стихи и песни Булата Окуджавы до сих пор звучат в компаниях и с экранов телевизоров.

Булат Окуджава прожил сложную, но интересную жизнь. Он родился 9 мая 1924 года в Москве в семье грузина Шалвы Степановича Окуджавы и армянки Ашхен Степановны Налбандян.

Дерзость, или Разговор перед боем

— Господин лейтенант, что это вы хмуры?

Аль не по сердцу вам ваше ремесло?

— Господин генерал, вспомнились амуры —

не скажу, чтобы мне с ними не везло.

— Господин лейтенант, нынче не до шашней:

скоро бой предстоит, а вы все про баб!

— Господин генерал, перед рукопашной

золотые деньки вспомянуть хотя б.

— Господин лейтенант, не к добру все это!

Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать…

— Господин генерал, будет нам победа,

да придется ли мне с вами пировать?

— На полях, лейтенант, кровию политых,

расцветет, лейтенант, славы торжество…

— Господин генерал, слава для убитых,

а живому нужней женщина его.

— Черт возьми, лейтенант, да что это с вами!

Где же воинский долг, ненависть к врагу?!

— Господин генерал, посудите сами:

я и рад бы приврать, да вот не могу…

— Ну гляди, лейтенант, каяться придется!

Пускай счеты с тобой трибунал сведет…

— Видно, так, генерал: чужой промахнется,

а уж свой в своего всегда попадет.

Послевоенное танго

Восславив тяготы любви и свои слабости,

Слетались девочки в тот двор, как пчелы в августе;

И совершалось наших душ тогда мужание

Под их загадочное жаркое жужжание.

Судьба ко мне была щедра: надежд подбрасывала,

Да жизнь по-своему текла — меня не спрашивала.

Я пил из чашки голубой — старался дочиста…

Случайно чашку обронил — вдруг август кончился.

Двор закачался, загудел, как хор под выстрелами,

И капельмейстер удалой кричал нам что-то…

Любовь иль злоба наш удел? Падем ли, выстоим ли?

Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!

Примяли наши сапоги траву газонную,

Все завертелось по трубе по гарнизонной.

Благословили времена шинель казенную,

Не вышла вечною любовь — а лишь сезонной.

Мне снятся ваши имена — не помню облика:

В какие ситчики вам грезилось облечься?

Я слышу ваши голоса — не слышу отклика,

Но друг от друга нам уже нельзя отречься.

Я загадал лишь на войну — да не исполнилось.

Жизнь загадала навсегда — сошлось с ответом…

Поплачьте, девочки мои, о том, что вспомнилось,

Не уходите со двора: нет счастья в этом!

Песенка о пехоте

Простите пехоте,

что так неразумна бывает она:

всегда мы уходим,

когда над Землею бушует весна.

И шагом неверным

по лестничке шаткой

спасения нет.

Лишь белые вербы,

как белые сестры глядят тебе вслед.

Не верьте погоде,

когда затяжные дожди она льет.

Не верьте пехоте,

когда она бравые песни поет.

Не верьте, не верьте,

когда по садам закричат соловьи:

у жизни и смерти

еще не окончены счеты свои.

Нас время учило:

живи по-походному, дверь отворя..

Товарищ мужчина,

а все же заманчива доля твоя:

весь век ты в походе,

и только одно отрывает от сна:

куда ж мы уходим,

когда над землею бушует весна?

Я ухожу от пули

Я ухожу от пули,

делаю отчаянный рывок.

Я снова живой

на выжженном теле Крыма.

И вырастают

вместо крыльев тревог

за моей человечьей спиной

надежды крылья.

Васильками над бруствером,

уцелевшими от огня,

склонившимися

над выжившим отделеньем,

жизнь моя довоенная

разглядывает меня

с удивленьем.

До первой пули я хвастал:

чего не могу посметь?

До первой пули

врал я напропалую.

Но свистнула первая пуля,

кого-то накрыла смерть,

а я приготовился

пулю встретить вторую.

Ребята, когда нас выплеснет

из окопа четкий приказ,

не растопчите

этих цветов в наступленье!

пусть синими их глазами

глядит и глядит на нас

идущее за нами поколенье.

Медсестра Мария

А что я сказал медсестре Марии,

когда обнимал ее?

— Ты знаешь, а вот офицерские дочки

на нас, на солдат, не глядят.

А поле клевера было под нами,

тихое, как река.

И волны клевера набегали,

и мы качались на них.

И Мария, раскинув руки,

плыла по этой реке.

И были черными и бездонными

голубые ее глаза.

И я сказал медсестре Марии,

когда наступил рассвет:

— Нет, ты представь: офицерские дочки

на нас и глядеть не хотят.

Сто раз закат краснел, рассвет синел

Сто раз закат краснел, рассвет синел,

сто раз я клял тебя,

песок моздокский,

пока ты жег насквозь мою шинель

и блиндажа жевал сухие доски.

А я жевал такие сухари!

Они хрустели на зубах,

хрустели…

А мы шинели рваные расстелем —

и ну жевать.

Такие сухари!

Их десять лет сушили,

не соврать,

да ты еще их выбелил, песочек…

А мы, бывало,

их в воде размочим —

и ну жевать,

и крошек не собрать.

Сыпь пощедрей, товарищ старшина!

(Пируем — и солдаты и начальство…)

А пули?

Пули были. Били часто.

Да что о них рассказывать —

война.

Сентиментальный марш

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,

когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.

Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,

а для меня — твои тревоги и добрый мир твоих забот.

Но если целый век пройдет и ты надеяться устанешь,

надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,

ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,

чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.

Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,

какое новое сраженье ни покачнуло б шар земной,

я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской,

и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

Материл: https://24smi.org

Фото: из открытых источников