Польская веточка на казахстанском дереве

Есть в Украине село Полонное. Наверняка среди его жителей остались единицы тех, кто помнит трагические события, которые развернулись на этой земле в 1936 году, когда десятки тысяч людей были в одночасье в теплушках депортированы в далекие края. Одним из них был и мой дедушка, Очковский Эммануил Вицентьевич.

Тогда жителям села объявили — через четыре дня все польские семьи повезут на новое место жительства, в далекий Казахстан, туда, где много земли и работы. С собой дозволялось взять носильные вещи, домашнюю утварь, запас еды на месяц-полтора, по одной голове скота.

Людей доставили на железнодорожную станцию и под охраной войск НКВД стали грузить в эшелон. Людей и скот погрузили в одинаковые теплушки, и состав тронулся в путь. Ехали не одну неделю, с долгими остановками, во время которых на станциях сгружали трупы умерших от болезней, кормили и доили коров. Наконец, паровоз дал длинный гудок и встал. «Приехали», — пронеслось по вагонам. На маленьком станционном здании было написано: «Станция Таинча». Позже она разрослась до города Красноармейска бывшей Кокчетавской области, ныне это город Тайынша Северо-Казахстанской области. Вся пристанционная площадь была запружена подводами, и после разгрузки депортированные во главе с комендантом будущего села с погонами НКВД двинулись со станции в бескрайнюю степь.

Переселенцы ожидали, что их привезут в какое-то из поселений, однако команда разгружаться была дана в голой ковыльной степи, без каких-либо признаков жилья и без дорог. Комендант вбил в землю колышек с табличкой «Точка №11» и сказал: «Будем жить здесь». В память о своей далекой цветущей родине товарищи по несчастью назвали новое место жительства Зеленым Гаем. Практически одновременно в радиусе 50 километров появились Ясная Поляна, Калиновка, Вишневка, Виноградовка. Хотя винограду того в суровых казахских степях отродясь не водилось.

Людям, выгруженным в голой степи, надо было научиться жить в новых условиях. Первым делом стали копать колодцы, потом добывать глину, замешивать ее вместе с ковылем, лепить кирпичи, сушить на солнце и складывать из них махонькие хатки, которые позволили бы укрыться от ветра и надвигающейся зимы, ведь на дворе стоял октябрь — кто не успел построить себе укрытие, тот неминуемо бы погиб. Эти хатки состояли из одной комнатки и сеней и получили в народе название «сталинки». Во многих польских деревнях эти сталинки простояли вплоть до восьмидесятых годов. А в одной из них в Зеленом Гае оборудован сейчас музей.

В нескольких километрах от Зеленого Гая располагался казахский аул Жаркаин, и местные жители тут же приехали к поселенцам знакомиться. И хотя время было голодное, приехали, как это и положено по обычаю степняка, не с пустыми руками: привезли лепешки, курт. Для истощенных долгой дорогой и недоеданием польских детей эти степные лакомства казались манной небесной. Поляки, естественно, не понимали ни по-казахски, ни по-русски, местные казахи не понимали польскую речь, но люди разговаривали сердцами и спасали друг друга в это тяжелое время.

Уже в конце октября лег снег, зима выдалась необычайно суровой, в декабре бураны задули сталинки по самые крыши, и выйти из хаты можно было только откопавшись и прокопав дорогу в снегу. Первую зиму пережили только благодаря поддержке братьев-казахов, потом в селе открылась пекарня, каждой семье стали выдавать по 10-20 килограммов ржи. Ходили на заработки в близлежащие старинные русские поселения Дашка-Николаевка и Новобриловка, там же меняли на еду одежду и домашнюю утварь.

Весной стало легче, начали распахивать земли, организовали колхоз «Звезда коммуны». Эммануил Очковский, как парень молодой и башковитый, окончил курсы тракториста-комбайнера, и с весны 1938 года стал работать на технике. Весной пахал, осенью пересаживался на комбайн. Поляки работали справно, крестьянский труд был им по душе, и колхоз с каждым годом все более прочно вставал на ноги. К началу войны в Зеленом Гае уже имелись школа, ясли, больница, магазин, клуб. Из сталинок люди постепенно перебирались в неплохие домики, которые ставили из самана; благо, глины и соломы хватало. Заводили свое хозяйство, сажали огороды. В общем, жизнь налаживалась.

Пока не настало 22 июня 1941 года. Зеленогайцам объявили о начале войны. И хотя поляки считались неблагонадежными, часть из них была призвана в действующую армию, часть — в трудармию, помогать фронту. Всего за годы войны из 1400 проживавших в селе, включая детей и стариков, на фронт ушло 92 зеленогайца, 47 человек было мобилизовано в трудовую армию. Фронт Эммануила Очковского был на колхозных полях – солдат надо было кормить хлебом. Он получил бронь от фронта и день и ночь не выпускал из рук штурвал комбайна или руль трактора. Работали самоотверженно, за себя и за того парня, ушедшего на передовую.

Самую мирную профессию хлебороба он не оставил до последних дней своей жизни. В 1972 году за самоотверженный труд был награжден «Орденом трудового Красного знамени», чем очень гордился.

Однако это было после, а сразу после окончания войны поляки опять попали в число неблагонадежных, и вплоть до смерти Сталина находились под административным надзором — им было запрещено покидать пределы села, необходимо было регулярно отмечаться у коменданта.

Только с наступлением «хрущевской оттепели» первой ласточкой стало постановление Совета министров СССР от 1 августа 1954 года «О снятии некоторых ограничений в правовом положении спецпереселенцев». И хотя спецнадзор за ними окончательно был упразднен ещё в 1956 году, поляки продолжали находиться под надзором административных органов и НКВД. И только с 1959 года им стали выдавать паспорта, и поляки стали полноценными гражданами.

Эммануил Вицентьевич с супругой Аделей Тофильевной и дочерью Людмилой

Эммануил Вицентьевич Очковский прожил долгую и достойную жизнь, уйдя из нее в 2002 году. Вместе с женой Аделей Тофильевной они воспитали дочь, мою маму, Людмилу Эммануиловну Червинскую, которая, несмотря на все препоны, получила хорошее образование и долгие годы работала в школе. Вместе с папой, Чеславом Францевичем Червинским они воспитали нас с братом, а значит, еще одна польская веточка на многонациональном казахстанском дереве растет дальше и становится сильнее.

Казахский перевод материала можно читать здесь

Олег Червинский