Встреча с Ауезовым или Ростом они по щиколотку книге...

Дед у меня – педагог, отец – сельский учитель, и мне сам Аллах велел поступать в пединститут. Фамильная профессия, судьба! И стал я первокурсником физмата в КазПИ. В нашей сельской школе дальше алгебры дело не пошло, и про тригонометрию я услышал впервые на лекциях. Взял я учебник и за четыре дня не просто прочитал его – наизусть выучил, постранично запомнил. Такая уж у меня память. А жил я в общежитии, и со мной в комнате жили еще человек восемь. Прихожу вечером из библиотеки, голова пухнет от формул и чертежей, а ребята читают вслух Ауэзова, новые главы из его романа. Мне, конечно, не до изящной словесности, но волей-неволей слушаю и запоминаю. Причем слово в слово. Любовь Абая к Тогжан, его страсть, восторженная красота мироздания. Тригонометрию я выучил назубок, но и страницы эти навеки врезались в память. И во мне вдруг проснулся жгучий интерес к слову – к тому, что называется литературой...

Так Ауэзов «перетащил» меня на филфак.

Я знал: Ауэзов преподает в КазГУ. А мы в пединституте лишь мечтать могли о том, чтобы его увидеть и услышать! И вот однажды наш ректор, Герой Советского Союза Малик Габдуллин (прекрасный был человек, великолепный литератор!), заходит к нам, первокурсникам, в аудиторию и говорит: «Хочу вам подарок сделать – пригласить Ауэзова».

В ту ночь я не спал. Память начитывала мне страницу за страницей из ауэзовского романа, и я, будто слитки золота, перебирал фразу за фразой...

Он приехал на длинном черном ЗИМе, и теперь я знал, что именно на таких машинах ездят живые боги. А мы собрались в 13-й аудитории, а такая одна в институте: аудитория-амфитеатр. Выступавший был хорошо виден всем. Мы стоя долго аплодировали гостю. А он был остроумен, весел и тоже рад встрече с нами. Но под занавес встали два «доброхота» и один за другим по шпаргалке зачитали текст, обвинив автора романа «Путь Абая» в восхвалении феодально - байского строя. «А где же образ простого пролетария?» – вопрошали они. Лицо Ауэзова мгновенно почернело...

Теперь я понимаю: шел октябрь 1952 года. Сталин был еще жив, а в вузах Алма-Аты уже преподавали «космополиты» и «националисты». Их следовало находить и в среде казахской интеллигенции. Как видите, нашли...

Встреча закончилась. Все встали, готовясь овацией проводить гостя, а он, сутулясь, торопливо вышел из аудитории. Я, боясь упустить момент, тревожась, что ускользнет какая-либо подробность этой для меня очень важной (почти исторической!) встречи, выскочил следом.

У подъезда стоял тот самый черный ЗИМ. Габдуллин был обескуражен. Он, как бы извиняясь, что-то говорил Ауэзову. На что тот ответил (я четко слышал его голос): «Ты-то при чем?..» И дальше была сказана фраза, всего лишь одна, ее слышали мы двое, я и Малик Габдуллин: «Ростом они по щиколотку книге, а туда же – пытаются ее критиковать». И уехал.

Давно забылись имена и лица выступальщиков, нет в живых ни Малика Габдуллина, ни Мухтара Омархановича, а я все размышляю над его словами: Бог или дьявол посылает великим людям критиков-пигмеев, которые, будучи по щиколотку гениальному творению, тщатся его охаивать?

Праздновали 100-летие Мастера. В общем хоре поющих хвалу громче всего раздаются голоса тех, кто лет 10-15 назад нес хулу, пытаясь стащить Ауэзова с пьедестала, чтобы вскарабкаться на его место, закаменеть на нем. При одном из директоров издательства «Жазушы» Ауэзова не издавали 18 лет подряд. Зато один из тех, кто метит на его постамент, был издан в это же время 22 раза. Да что там Ауэзов! Сектор абаеведения в АН РК был в какой-то момент на грани закрытия. И происходило все это не при Сталине, а в 60 – 70 годах!

Вторая встреча. Я, молодой литератор, работал в то время в газете «Қазақ әдебиеті» корреспондентом. Однажды после редколлегии, когда я сидел в опустевшем кабинете главного редактора с Утебаем Канахиным, человеком порядочным и добросердечным, к нам вошел Ауэзов, заглянул по каким-то делам. И Канахин от великого волнения выпалил до жути нелепую фразу: «Муха, я прочитал на днях вашу книгу и собираюсь написать критику». По-казахски это прозвучало с дурным подтекстом: мол-де, я вас покритикую. Ауэзов как-то нехорошо усмехнулся: «Что ж, пиши, пиши, критикуй, но помни: не только критик оценивает книгу, но и книга дает оценку критику. Ты меня понял?» Задним числом я думаю так. Было это за год до смерти Ауэзова. Шел 1960-й. Его опять начали травить. И неловкая фраза хорошего человека обескуражила Ауэзова. Повторяю: Канахин сказал это без злого умысла, имея в виду, что собирается писать статью, но употребил при этом слово «сын», а оно в казахском имеет основной смысл «критика». Очевидно, Ауэзов воспринял эти слова как очередной выпад против него.

Но если отбросить неловкость момента, Ауэзов произнес, по-моему, идеальную фразу: не только читающий оценивает книгу, но и книга определяет интеллектуальный уровень читателя.

Сколько раз я слышал мнение о том, что последняя часть «Войны и мира» старику не удалась, засушил он ее историческими штудиями и философией. Скукота! А то невдомек горе-критику, что, не будь этой «скучной» последней части, мы утратили бы нить всей эпопеи. То же самое «лепят» и про «Путь Абая». Мол, первые две книги – да, захватывает, увлекает. А вот в третьей-четвертой понесло, дескать, автора в глубокую философию, она не всякому по зубам. Что верно, то верно – не всякому по зубам. Роман Ауэзова – не для дураков. Как и роман Толстого. Тут нужна культура чтения.

Вот, пожалуй, и все. Бережно храню в памяти эти две, как бы случайно брошенные Мастером фразы. Не знаю, зафиксированы они где-либо или нет. Но мы должны их знать и помнить.

Аким Тарази