Петербургский поэт Геннадий Алексеев умер двадцать лет назад, в 1987 году, на самой заре перестройки. Так что многие свои не слишком подходящие для советской печати стихи опубликованными он так и не увидел. Но и то, что поэт сумел напечатать в своих четырех прижизненных книгах и в многочисленных подборках в “Неве” и “Авроре”, в ленинградских “Днях поэзии”, было замечено читателями, в том числе и непрофессионалами: одна моя знакомая провинциальная учительница с 1970-х годов и до сего дня показывает на примере его стихов, что такое поэзия...
Многие стихотворения поэта сохранились в домашних архивах в разных городах России: у псковского журналиста и поэта Алексея Маслова, у известного барда Владимира Ланцберга, у петербургского поэта Арсена Мирзаева, у автора этих строк. А недавно рукописный фонд Пушкинского Дома пополнился несколькими большими папками с домашним архивом поэта, переданным его вдовой, живущей в Иерусалиме, и дочерью, переехавшей жить в Америку. Тогда-то наконец и появилась возможность реально увидеть, что успел за свою жизнь Геннадий Алексеев. А успел он много.
Архитектор по основной специальности, Алексеев начал писать в 1960-е и почти сразу, сначала отказавшись от рифмы, а потом и от размера, нащупал свой неповторимый поэтический язык. Правда, писал и сонеты, и прозаические миниатюры, но в основном все-таки — верлибры. Самое удивительное, что их печатали.
Одна из излюбленных форм Алексеева — вариации: человек мягкий и интеллигентный, он не хотел расставлять все точки над “i”, любил долго кружить над истиной, постепенно, но верно приближаясь к ней, вежливо, но твердо отвечая на возражения воображаемых оппонентов, убеждая в своей правоте сомневающихся.
Он был истинным шестидесятником со всеми вытекающими последствиями: верил в справедливость и переживал из-за ее явного дефицита, апеллировал к разуму и сердцу, идеализировал своего современника. Многие знания, как водится, с каждым годом добавляли ему скорби — тем не менее, писал он и “на темы Евангелия” (так называется один из его больших циклов), и на темы античной мифологии, и на темы Ницше. Как художнику, ему кое-что позволяли (то есть печатали). Но основное, лучшее, как у многих поэтов того времени, оставалось, как принято говорить, в столе. Не в рукописях, а на пожелтевших уже машинописных страницах, поверх которых мелким почерком Геннадия Ивановича были надписаны новые строчки, иногда полностью заменяющие все, что было в первом печатном варианте.
Разбирать все это — дело будущих исследователей, благо они уже появляются. Главное — ненапечатанных стихов оказалось очень много. Это и грустно (потому что сам поэт увидел на книжных и журнальных страницах лишь малую толику написанного), и радостно (будет что печатать еще не один год, радуя читателя).
Правда, он, читатель, сегодня совсем другой: его уже не удивишь ни интеллектом, ни артистической тематикой, ни вполне, как выяснилось, уживающейся с нашей повседневностью античной мифологией, ни изысканным интертекстом, ни балансирующим на грани цинизма парадоксом... Ни тем более верлибром, который сегодня пишут и печатают все: от гениев до графоманов.
Мне довелось видеть поэта лишь однажды, в его старой квартире на Васильевском, близ Гавани. Там я впервые увидел на стенах его “архитектурную” живопись — среднее между кубизмом и Магриттом, и получил в подарок пачку напечатанных на машинке стихов, по поводу которых автор грустно сказал: “Их никогда не напечатают”. В последнюю квартиру Алексеева, в писательском доме на том же острове, но ближе к центру, я попал уже после его смерти...
...В одном из стихотворений Геннадий Алексеев по очереди передает ощущения одного человека в разные годы, начиная с 12 века до века... 68-го! Иногда кажется, что он действительно жил и в далеком прошлом, рядом с Одиссеем и императором Веспасианом, и в далеком будущем, которое никогда не виделось ему таким уж светлым: столь реальными собеседниками выступают в его стихах и Юлий Цезарь, и Дева Мария, и Жанна д’Арк, и Малюта Скуратов, и президент Кеннеди.
Интересно, как прозвучат его стихи сегодня, сумел ли он перешагнуть свое время. Прошедшим летом ему исполнилось бы 75.
К этой дате в петербургском издательстве “Геликон Плюс” друг поэта Александр Житинский выпустил солидный том стихов Алексеева, собрав почти все опубликованные при жизни и после смерти поэта стихи. Еще одна небольшая книжечка вышла в библиотеке московского журнала “Воздух”. Наконец, большая подборка стихотворений и прозы поэта вошла в очередной выпуск “Ежегодника рукописного отдела Пушкинского Дома”, только что вышедший из печати.
Все стихи, приведенные ниже, раньше не публиковались; они взяты из архива Алексеева в рукописном отделе Пушкинского Дома с любезного разрешения его директора, Татьяны Сергеевны Царьковой.
Юрий Орлицкий
