Мейрам Жумабеков. Судьба Самена

В теплой комнате под светом ночной лампы Самен дописывал статью, которую завтра нужно было сдать в газету. Мысли о прекрасном будущем его народа мелким почерком ложились на лист бумаги. Губы шепотом произносили каждое слово, оттачивая каждое из них. В соседней комнате слышался мелодичный голос Гафуры, которая убаюкивала маленького Аяпбергена. Даже сейчас он чувствовал ее заботу о нем, она старалась петь тихо, чтобы не мешать мужу. На какое-то время Самен отложил карандаш, откинулся на спинку стула и стал слушать колыбельную Гафуры. Ее мелодичный голос завораживал. В такие минуты он вспоминал детство, когда бабушка Айзере убаюкивала его. Он неслышно подошел к двери спальни и увидел склонившуюся Гафуру над малышом. Это были самые сладостные минуты. «О, Создатель, каждый миг я благодарю Тебя, что после всех испытаний, выпавших на мою долю, Ты подарил мне сына! Наследника, моего Аяпбергена!»

  Гафура встрепенулась и обернувшись к Самену виновато прошептала «Самен-жан, я помешала Вам?! Простите!»

- Нет, что ты! Я пришел насладиться Твоим голосом! Это самые счастливые минуты, когда я могу наслаждаться тем, что нахожусь рядом с вами! С Тобой, милая Гафура и моим Аяпбергеном, наследником, продолжателем рода!..

  Как часто Самен вспоминал эти минуты счастья! Сейчас он бы отдал свою жизнь только для того, чтобы всего лишь раз окунуться в тот счастливый миг, когда он мог бы снова обнять Гафуру и прижать маленького Аяпбергена, вдохнуть его запах, поцеловать макушку! Мысли о том, что они живы и остались в Алма-Ате успокаивали его, придавали сил и давали надежду на будущее.

Вспомнилось, когда вывели из тюремной камеры, пахнувшей человеческим потом и нечистотами и ставшей ненавистной за долгое время следствия, показалось, что наконец-то все осталось позади, что теперь осталось лишь отмотать срок. Тогда он даже не представлял, что есть такой суровый край…

В настоящей жизни Самену было нестерпимо больно не от голода и холода, а от того что его несправедливо обвинили. Ведь он душой и телом был предан делу партии, свято поверив в провозглашенные лозунги! Он стойко сносил шестнадцатичасовой рабочий день на руднике в лютый мороз, без выходных, вечно голодный, в рваной одежде, привык и к унижениям, побоям десятников, старост из блатарей и конвоя, хотя, казалось, к этому невозможно привыкнуть. Горько было за поруганную и растоптанную честь. 

Возвращаясь в неотапливаемые, сырые бараки, где изнутри все промерзало толстым слоем льда, Самен валился на холодные нары, которые казались ему самой мягкой периной. То тут, тот там доносился сухой кашель. Никто ни  с кем не разговаривал, да и говорить было не о чем, у всех была одна статья. Финал биографии был известен, дело оставалось только за датой смерти. Все ждали своего часа, хотя в каждом теплилась надежда. Кругом было много обмороженных, которые мучились от боли и на глазах коченели, синея. Сначала их вывозили за пределы лагеря, но с началом лютой зимы, хоронили тут же, у барака. Земля здесь хоть немного поддавалась и могла укрыть окоченевшие тела. Но как бы не страшна была его сегодняшняя жизнь, ему всегда было жутко от одного воспоминания.

Перед глазами душераздирающая картина, когда в составе комиссии Самен объезжал голодающие районы родного края, посетив отдаленный аул. День был жарким, машина всю дорогу закипала, отчего приходилось часто останавливаться, остужая мотор. Ближе к полудню подъехали к селению, на первый взгляд вымершее. Выйдя из машины, Самен направился в одинокое строение для скота. Его привлекло больше не строение, а запах, который доносился оттуда. С привычным запахом скотины слышался другой резкий, доводящий до рвоты. Отворив покосившуюся деревянную дверь, не сразу поверил увиденному. Длинная база была забита человеческими трупами, аккуратно сложенными штабелями. Ужасней всего было то, что некоторые люди были еще живы, хоть глаза их уже ничего не выражали, но в них еще теплилась жизнь. Тело онемело, холод сковал ноги.

На улице послышались голоса, глухие и твердые, не похожие на человеческие. Вернувшись к машине, увидел безумных растрепанных женщин с палками, ножами, которые набросились на шофера. Выбора не было, пришлось выстрелить в воздух. Люди разбежались.

- Совсем озверели… - прошептал шофер, заводя машину. – Поедем отсюда по добру, по здорову…

Оглядевшись, Самен увидел неподалеку казан на огне. Подойдя к очагу, он приоткрыл крышку. Вода только закипала. Подобрал тут же лежащую палку и в булькающей воде мелькнули детские ножки, руки… Его бросило в жар. В бешенстве он пнул казан, остервенело стал швырять все вокруг. Казалось, что палящее солнце испепеляет его… Он беспорядочно стал стрелять в тальник, где укрылись женщины.

После того случая он долгое время не мог смотреть на пищу. Не понимал он случившееся, все это ему казалось жутким сном. Его жизнь в настоящем тоже казалась сном, но сном бесконечным....

Поезд двигался в кромешной тьме, разбивая пустоту. Промерзшие вагоны были сильно прокурены, повсюду слышался запах пота, нечистот и дыма паровоза. Пассажиры сновали туда-сюда, громко хлопая дверью. Состав останавливался на каждой станции. Казалось, что конца не будет этой дороге. Гафура крепко обняв Аяпбергена, напевала ему колыбельную. Уже третий день она в пути. Все оборвалось в один день. После ареста Самена надежные люди посоветовали ей скрыться подальше от Алма-Аты, переждать до лучших времен. Гафура сначала пыталась обратиться к друзьям мужа, но ее даже на порог не пустили, не то чтобы поговорить удалось. Тогда она решилась поддаться на север, к дальним родственникам, может до них не дошла черная весть. 

Маленький Аяпберген от холода сильнее прижимался к маме, просил воды. А воды и не было, ее можно было набрать только на больших станциях. Сама она сходить не могла, оставить малыша было не на кого.  На одной из станций она все же уговорила одну сердобольную старушку взять на руки  ребенка и сама поспешила за водой. На счастье, колонка оказалась недалеко от вагона, но одно плохо, вода была ледяной. Вернувшись в вагон, она взяла на руки спавшего Аяпбергена. Согреть воду не было возможности, тогда она, набрав воду в алюминиевую чашку, просунула ее под одежду, приложив к груди.  Словно тысяча иголок вонзилось в грудь, слезы хлынули из глаз, но она стерпела, аккуратно переложила сына поудобнее. К ночи у ребенка поднялась температура. Гафура с сыном на руках прошлась по всему составу в поисках врача, но на горе, его в поезде не оказалось.

На четвертые сутки проезжали станцию, которая находилась неподалеку от того места где родился Самен-жан. Поезд здесь не останавливался. Гафура взяв на руки сына, вышла в заснеженный тамбур, где поднесла Аяпбергена к окну и стала ему нашептывать:

- Вот здесь на священной земле Сары-Арки родился наш папа-Самен-жан! Он был такой же маленький как и ты. Это и твоя земля, земля твоих предков. Запомни, что твой папа славный сын не только своих родителей, но и всего народа! Настанет время и люди поймут, какую чудовищную ошибку они совершили! Сейчас он далеко от нас, но он всегда думает о нас!

Вспомнилась их первая встреча. Тогда, она простая аульная девушка в скромном ситцевом платье с двумя толстыми черными косами до пола, каждая толщиной с мужской кулак, неловко чувствовала себя перед элегантно одетым в европейском стиле мужчине, уже известном в то время поэте. А как она была удивлена, когда на второй день их знакомства Самен предложил ей выйти за него замуж. Гафура тактично отказала, сказав, что простая аульная девушка не может быть парой по-европейски одетому мужчине при шляпе и трости. Как она была тогда наивна. Она до сих пор помнила строки, посвященные ей «...внутренний мир твой богаче, Чем самый богатый наряд». Сейчас даже не верится, что все это произошло с ней, что вместе они пережили то счастливое время. С трудом верилось, что совсем недавно все было иначе и ничего не предвещало трагедии.

Поезд все дальше увозил ее на север. Клубы снега кружили за окном. Стальной стук колес гулко отдавался в вагон. Гафура сильнее прижала сына к себе. По щекам скатывались слезы, стало тяжело дышать, голова закружилась и она медленно опустилась на заснеженный пол тамбура…

Наутро, очнувшись на богом забытом полустанке, она первым делом спросила «Где Аяпберген?» Тут же к ней подошли незнакомые ей женщины, которые почему-то стали ее обнимать и плакать. «Где Аяпберген? Где сын Самена?» - шептала она. «Мужайся, дочка, будь сильной!» - что-то непонятное говорили ей женщины… За окном гуляла вьюга, снежные вихри нещадно били в стекло. Неподалеку от станции у железнодорожного полотна снег засыпал свеженасыпанный маленький холмик…

Близился вечер. Самен, изможденный от работы на пронизывающем ветре, из последних сил дробил камни киркой. Разбитые и окровавленные руки не слушались. Внутри горел огонь. Стало жарко, в висках сильно стучало. Самен повалился на спину, срывая с себя одежду. Он снова оказался  в теплой комнате под светом ночной лампы. В соседней комнате слышался мелодичный голос Гафуры, которая убаюкивала маленького Аяпбергена. 

«О, Создатель, каждый миг я благодарю Тебя, что после всех испытаний, выпавших на мою долю, Ты подарил мне сына! Наследника, моего Аяпбергена! Береги его и сохрани! » - последнее, что с улыбкой на лице шептал Самен…

29.11.14

Мейрам Жумабеков