№ 8 осень 1950 г.

Валечка, родная, милая моя!

По телеграмме (первой) ты поняла верно, как я был обе­спокоен своим бестактным, пьяным поведением на вокза­ле. До этого за столом мы сидели очень хорошо, ты пила за книгу, держа одну из них в руке... А потом эти писатели пе­рехватили меня и со II вокзала обратно позвали в машину. Как я не сообразил, что могу обидеть тебя, и не попроща­лись, как следует. Мне кажется, первый раз в жизни я уез­жал, не поцеловав тебя. Зато протрезвление было ужасное, я все стонал и охал, стыдился самого себя и, странно, за все это еще больше люблю, вспоминаю тебя. Вспоминаю горя­чо, со всеми твоими незаменимыми для меня прелестями и достоинствами, моей родной, хорошей, самой дорогой в жизни, жены.

Мои дела здесь идут неплохо. Скоро в “Литгазете” пой­дет большая статья – та, известная тебе2. Я ее доработал по части языка – как самого основного признака националь­ной формы, по определению Сталина. “Знамя” взяло роман с большим одобрением. К моему приезду роман сам под­готовил себе почву. Но, оказывается, Муканов писал туда лживые сведения о том, будто в республике книга “полно­стью” раскритикована. А я привез изданную книгу. Он хо­тел опередить, чтобы “Знамя” не издало. А в редакции еще до моего приезда, прочитав роман, сказали: “Книга говорит сама за себя... иных посторонних суждений не нужно”.

Ко мне высказали отдельные пожелания, и я сейчас де­лаю вставки. Над ними и сижу сейчас, работаю хорошо, до­бросовестно, как я умею и как известно тебе. Вставок бу­дет три, все они нужные и хорошие. Похвалюсь тебе одной. У меня было две встречи с редколлегией “Знамени”. Пер­вый раз они, принимая роман, говорили замечания, поже­лания. А я ответил сухо и скупо, ничего особенного не обе­щал, но сказал, что подумаю два дня. А через два дня тому же составу сам принес такие контрпредложения, что они все были удивлены, как я быстро и так поразительно про­дуктивно мыслю. Главное, не было в городе Соболева, не видясь с ним, было сделано все, и они убедились, чтоСоболев-то ни при чем в моих творческих успехах. И по­сле один из членов редколлегии был в Союзе и сказал про меня, что это не талант, а талантище и т. д., и вот теперь этот “талантище” твой из кожи вон лезет, чтобы оправ­дать это доверие. Путевку отодвинул на 24-е, т. е. должен выехать 22-го, успею до этого все сделать или нет, не знаю.Я-то напишу, но я же обещал перевести подстрочник, вот с этим могу запоздать, м. б., увезу вторую долю, для декабрь­ского номера журнала, в Кисловодск. Был позавчера у Со­болева на даче, все по-старому, по-хорошему на вид. О. И. вспоминает тебя, Эрнара, оказывается, любит, уважает Лейлю и всякое про прочее. Соболевы тоже едут в конце месяца в Кисловодск.