Мухтар Магауин. Реализованный талант

В 1969 году, после выхода романа «Хан Кене», вдохновленный своим успехом Ильяс Есенберлин увлекся уже более глубинными пластами нашей истории. В то время нашлись злопыхатели, которые утверждали о том, что роман «Хан Кене» написал не сам автор, а его подчиненный по работе Мухтар Магауин. Они и последующие книги Ильяса Есенберлина приписывали неким иным авторам.

Неповторимое в нашей литературе исключительное явление — процесс написания, подготовка и само издание романа Ильяса Есенберлина «Хан Кене» до сих пор у меня перед глазами. Я действительно делился с ним своими соображениями, помогал в сборе архивных данных и, наконец, редактировал рукопись этой книги, которая в то, зажатое в тисках имперского мышления время, заново оживила дух древнего народа. Когда рукопись книги обсуждали предвзято, проверяли рьяно, придирались к каждой мелочи, я одним из первых встал на защиту книги. Не ради уважаемого мной Ильяса-ага, а ради памяти великого Кенеке-хана Кенесары Касымова. Мое соучастие в этой бессмертной книге — во имя настоящей литературы, борьбы за историю нации, исполнения и моего гражданского долга.

Еще раньше, то есть в 1967 году, отвечая на вопросы литературо- веда Хасена Адибаева, я Габита Мусрепова назвал писателем, который не смог реализовать свое большое природное дарование. Хасеке испугался, потому что, продолжая нашу беседу о творческих личностях, в качестве сравнительной характеристики, я включил Ильяса Есенберлина, тогда еще не признанного в разряд крупных писателей.

Напуганный нелепым, на его взгляд, разговором, он сказал мне: «Ты это брось, не смешивай людей. Иначе потом стыдно будет». Поэтому мой ответ он не включил ни в свою диссертацию, ни в книгу. В то время я и не предполагал, что спустя 30 лет аналогичная оценка о нереализованных возможностях вполне приемлема и к моему творчеству. Кто мог знать. В отличие от живых классиков, я от подобного вердикта не отрекаюсь, а отношусь к этому спокойно.

Да, я писатель, который, в отличие от Ильяс-ага, не написал своей главной книги, свою «Золотую жилу». И не только я один. Ибо миссионерство суждено не каждому. Есть и моя вина, но все же в основном — это издержки того времени. Мы оказались заложниками Правила: быть исключением вопреки суровых нравов, как показала действительность, удел избранных свыше, без всякого преувеличения.

Начну с начала. В то время, никому не известный И. Есенберлин по настоянию самого Д. А. Кунаева вдруг становится директором единственного в республике издательства художественной литературы «Жазушы». Его друг и соратник Капан Сатыбалдин на должность заместителя рекомендует мою кандидатуру, а также об этом его просит главный редактор газеты «Қазақ әдебиеті» Ныгмет Габдуллин.

Эти люди сказали мне, что университет и академия подождут, если И.Есенберлин даст свое согласие — это, мол, твоя судьба. И мне оставалось лишь согласиться. Ильяс-ага стал директором за два дня до первомайских праздников. После праздника я начал работать на новом месте, как я уже сказал, заместителем главного редактора. В то время очень большая должность. Поскольку я оказался единомышленником Есенберлина, мы друг друга понимали с полу слова. Сам тоже проявил усердие и оказался влиятельным лицом в издательстве. У меня были большие полномочия. Новый директор из ЦК вернул старый тематический план и отдал его мне. Вдвоем пересмотрели этот ответственный документ.

У меня в том плане фигурировала будущая книга объемом в семь печатных листов. Директор разрешил на все десять печатных листов. Таким образом, «Мелодия Кобыза» попала в план издательства. И в этом и последующие годы славный сын алаша Ильяс Есенберлин провел огромную созидательную работу в сфере духовного обогащения своего народа.

Однажды, тематический план нашего издательства, пересмотренный ЦК КПК не первый раз, он утвердил по-другому. И на мой удивленный вопрос он ответил лаконично: «Поскольку директор новый, и план тоже должен быть иным». Самое главное здесь в том, что он этот важнейший документ тех лет готовил без всяких личных симпатий или антипатий, тем более без элементов групповщины и иных предрассудков. Он был ярым противником этого косного отжившего явления.