Персонаж поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» (перв. том 1842, под ценз. назв. «Похождения Чичикова, или Мертвые души»; втор. том 1842-1845). Литературные источники образа П.— образы скупцов у Плавта, Ж.-Б. Мольера, Шейлок У. Шекспира, Гобсек О. Бальзака, Барон А.С. Пушкина, также, очевидно, князь Рамирский из романа Д.Н. Бегичева «Семейство Холмских», Мельмот-старший из романа Ч.Р. Метьюрина «Мельмот-скиталец», барон Балдуин Фюренгоф из романа И.И. Лажечникова «Последний новик». Жизненным прототипом образа П., вероятно, явился историк М.М. Погодин. Гоголь начал писать главу о П. в подмосковном доме Погодина, славившегося своей скупостью; дом Погодина был окружен садом, послужившим прообразом сада П. (Ср. воспоминания А. Фета: «в кабинете Погодина <...> невообразимый хаос. Тут всевозможные старинные книги лежали грудами на полу <...>, не говоря о сотнях рукописей с начатыми работами, места которых, равно как и ассигнаций, запрятанных по разным книгам, знал только Погодин».) Предшественник П. у Гоголя — образ Петромихали («Портрет»).
Фамилия П.— парадоксальная метафора, в которой заложено самоотрицание: плюшка — символ довольства, радостного пиршества, веселого избытка — противопоставлена угрюмому, дряхлому, бесчувственному, безрадостному существованию П. Образ заплесневелого сухаря, оставшегося от кулича, привезенного дочерью П., тождествен метафорическому смыслу его фамилии. Портрет П. создается с помощью гиперболических деталей: П. предстает бесполым существом, скорее бабой («Платье на ней было совершенно неопределенное, похожее очень на женский капот, на голове колпак...»), Чичиков принимает П. за ключницу, так как на поясе у П. ключи, и он бранит мужика «довольно поносными словами»; «маленькие глазки еще не потухли и бегали <...> как мыши»; «один подбородок только выступал очень далеко вперед, так, что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать». На засаленном и замасленном халате «вместо двух болталось четыре полы» (характерное для Гоголя комическое удвоение); спина, запачканная мукой, «с большой прорехою пониже». Образ-фикция (прореха, дырка) становится нарицательным обозначением общечеловеческого типа скупца: П.— «прореха на человечестве».
Предметный мир вокруг П. свидетельствует о гнилости, тлении, умирании, упадке. Хозяйственность Коробочки и практическая расчетливость Собакевича у П. превращается в противоположность — «в гниль и прореху» («клади и стоги обращались в чистый навоз, мука <...> в камень; сукна и холсты — в пыль). В хозяйстве П. по-прежнему сохраняется грандиозный размах: громадные кладовые, амбары, сушилы с холстами, сукнами, овчинами, сушеной рыбой, овощами. Однако хлеб гниет в кладовых, зеленая плесень покрывает ограды и ворота, бревенчатая мостовая ходит, «как фортепьянные клавиши», кругом ветхие крестьянские избы, где «многие крыши сквозят, как решето», две сельские церкви опустели.
Дом П.— аналог средневекового замка скупца из готического романа («Каким-то дряхлым инвалидом глядел сей странный замок...»); в нем сплошь щели, все окна, кроме двух «подслеповатых», за которыми обитает П., забиты. Символ «богатырской» скупости П., стяжательства, доведенного до крайнего предела,— замок-исполин в железной петле на главных воротах дома П. Образ сада П., по которому прошелся резец природы, сделав его прекрасным садом, контрастирует с образом «дряхлого замка» (адом) и является прообразом обращения П.— мысли Гоголя воскресить П. из мертвых в 3-м томе поэмы, намекая на «райский сад». С другой стороны, в описании сада П. имеются метафоры с элементами реального портрета П. («густая щетина» «седого чапыжника»), а «запущенный участок сада выступает как своеобразная эмблема человека, оставившего без ухода свое «душевное хозяйство», по выражению Гоголя» (Е. Смирнова). Углубление сада, «зиявшее, как темная пасть», также напоминает об аде для тех, у кого душа заживо умирает, что происходит с П.
Из рачительного, образцового хозяина, у которого размеренным ходом «двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни», П. трансформируется в паука. Сначала П.— «трудолюбивый паук», хлопотливо бегающий «по всем концам своей хозяйственной паутины», он славится хлебосольством и мудростью, миловидными дочками и сыном, разбитным мальчишкой, целующимся со всеми подряд. (Ср. с Ноздревым, символически Ноздрев — сын П., пускающий его богатства по ветру.) После смерти жены старшая дочь убегает со штаб-ротмистром — П. посылает ей проклятие; сыну, ставшему военным и нарушившему волю отца, П. отказывает в средствах и тоже проклинает; покупщики, не в силах торговаться с П., перестают покупать у него товар. «Паучья» сущность П. эволюционирует. Вещи П. ветшают, время останавливается, в комнатах П. застывает вечный хаос: «Казалось, как будто в доме происходило мытье полов и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул, и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину».
Опредмеченная метонимия образа П., отделившаяся от него, как душа от мертвого тела,— поношенный колпак на столе. Предметы сжимаются, усыхают, желтеют: лимон «ростом не более лесного ореха», два пера, «высохшие, как в чахотке», «зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов». Пыльная куча в углу, куда П. та-щит всякую дрянь: найденную щепку, старую подошву, железный гвоздь, глиняный черепок, краденое у зазевавшейся бабы ведро — символизирует полную деградацию всего человеческого в П. В противоположность пушкинскому Барону П. изображен не в окружении груды червонцев, а на фоне тления, уничтожившего его богатства. «Скупость П.— это как бы обратная сторона его отпадения от людей...» (Б. Смирнова).
Умственные способности П. тоже приходят в упадок, сводятся к подозрительности, ничтожной мелочности: дворовых он считает ворами и мошенниками; составляя список «мертвых душ» на четвертке листка, сокрушается, что нельзя отделить еще осьмушку, «лепя скупо строка на строку». В восторге от глупости Чичикова, П.вспоминает о гостеприимстве и предлагает Чичикову графинчик ликерчика «в пыли, как в фуфайке» и сухарь из кулича, с которого прежде приказывает соскоблить плесень и снести крохи в курятник.
Бюро П., куда он погребает деньги Чичикова, символизирует гроб, где в глубине косной материи похоронена его душа, духовное сокровище, умершее от стяжательства (ср. евангельскую притчу о таланте, зарытом в землю).
Выдающиеся исполнители роли П. в инсценировках и экранизациях поэмы — Л.М. Леонидов (МХАТ, 1932) и И.М. Смоктуновский (1984). Казусом художественной судьбы этого образа явился тот факт, что в опере Р.К. Щедрина «Мертвые души» (1977) партия П. была предназначена для певицы (меццо-сопрано).
А.Б. Галкин
