Алексей Швабауэр. Диван, диван, диван 16+

***

Ты останавливаешься возле блокпоста.

Ты фотографируешь меня

на пленочный аппарат,

провоцируя пограничника

вмешаться,

и все бы ничего,

если бы это были наши горы,

но таких гор

я не встречал ни на одной открытке,

которую без опасений

мог бы отправить твоей маме

c надписью:

«С нами все благополучно»,

соответствующей

темнеющим фигурам

у перевала

на обратной ее стороне.

И дрожащий почерк

ничем не выдавал бы

отсутствие средств

на покупку пледа

(на вершине —

прохладно).

Но этот пограничник

смотрит слишком подозрительно,

он, кажется, не знает,

что я видел фильм,

в котором на том же самом месте

двумя днями ранее

он отпустил восвояси

точно такую

же парочку,

несмотря на то,

что девушка вела себя

более чем

подозрительно…

***

Хокку

бросивших дом

не похоже

на хокку

воротившихся

к дому

потом.

Там, в дыре, где был дом

твой знакомый,

сдуру вырос

неведомый дом.

И в него-то,

с разбегу,

с наскоку,

в незнакомое

сходу

жилье,

ты проносишь

знакомое

хокку,

незнакомое

хокку

свое.

***

Новое увлечение для меня —

экстремальная узбекская музыка.

Смешно называть ее экстремальной,

тем более считать узбекской,

но только так

мне удается сохранить спокойствие

при спорах с коллегой-узбеком

на политические темы,

когда я киваю ему из-под наушников,

воображая, что в них звучит

экстремальная узбекская музыка, —

это меня веселит.

Не музыка — нойз

на краю циркуляции бензопилы.

Проснешься в деревне

в прохладное утро,

а кофейку испить не мешало бы,

но бревна не колоты,

тогда и приходит на помощь бензопила,

ее звуки

скрашивают

утро

одинокого человека.

И, хотя:

«Удержание вибрирующего инструмента

продолжительностью более часа

сильно нагружает руки

и чрезвычайно неблагоприятно

сказывается на суставах и кровообращении», —

для приготовления кружечки кофе

не так и много

чурочек

требуется в итоге…

Вес пятнадцати груженных до верху

грузовиков

в моей голове

не отменяет легкости,

с которой

я прослушиваю экстремальную

тему заново

в здании с большим мезонином,

в кабинете со светлыми рамами,

и в ответ на приглашение коллеги

отобедать

молча киваю

и протягиваю ему степлер.

***

Поет колибри за окном.

Я проса ей не дам —

между диваном и окном

еще один диван.

И, очень страшный и смешной,

еще диван за ним.

Когда я вырасту большой

и стану — пантомим,

изображу я несмешно,

как страшно было там,

где, чтобы выглянуть в окно, —

диван, диван, диван.