Ермек Турсунов. Жили-были

Когда-то мы жили все вместе.

Вместе с землей и небом. Вместе с горами и степью. Вместе с полями и лесом. Вместе с осенью и зимой.

Мы жили вместе с собаками и кошками, вместе с птицами и муравьями. Вместе с деревьями и травой.

Собаки учили нас преданности, мураши – трудолюбию, а голуби учили нас любви.

Мы учились у них жизни, потому что у них действительно можно было много чему научиться.

К примеру, у тех же ласточек.

Они прилетали к нам по весне, когда в садах уже вовсю цвела сирень и сразу же принимались строить свои гнезда. Они лепили их из грязи.

Люди смотрели на них и тоже начинали строить свои дома. Из той же грязи.

Для этого сначала на земле делался круг. В нем вырастал небольшой холмик глины. Потом все это заливалось водой. Потом запрягался ослик, которому приходилось долго и муторно ходить по кругу. Потом мальчишки закатывали штаны и помогали ослику месить тяжелую глину. Потом туда бросали камыш и солому. Все это перемешивалось. И это было весело: работать вместе с осликом.

Потом этой глиной заполняли деревянные ящики с гнездами. Этому нас научили пчелы. Мы подглядели, как они строят свои дома, которые называются сотами.

Из этих сот получались кирпичи. Их вынимали и выставляли на солнце, чтобы они просохли.

Потом из них возводились дома. Уже наши. В этих домах летом было прохладно, а зимой тепло.

Крыши наших домов тоже были глиняными и плоскими. Случалось, на них прорастали полевые цветы. Иногда – одуванчики.

Часто бабушка расстилала на крыше большое полотенце или просто широкую ткань и раскладывала там курт. Прикрывала сверху марлей. От мух и жуков.

Вначале он был белым и мягким. Этот курт. И смахивал на рафаэллу. Потом он твердел и становился желтым. Мы его воровали. Он был вкусным и кислым, и слегка горчил.

Моя бабушка все время хотела меня накормить. Потому что они в свое время сильно голодали и потеряли почти всех своих родных. Теперь ей всю жизнь казалось, что я голоден.

Дед всегда выключал за мной свет. Он привык экономить. Его раздражало, когда лампочка горит просто так и он бухтел. Ругался.

Вещи не выбрасывались. Ничего не пропадало. Все что покупалось старшим, донашивали младшие. Со временем вещи рвались и дряхлели, превращаясь в лохмотья, но все это заново перешивалось, кроилось, латалось и в итоге появлялась еще одна необходимая в хозяйстве вещь.

И вообще, любая вещь могла стать полезной и превратиться во что-то необходимое. Все приспосабливалось и переделывалось. Мало что превращалось в мусор. Даже сам мусор был полезен. Чаще всего он служил теплом и им топили печь.

Даже дерьмо, извините, было полезным. Оно превращалось в навоз и им кормили почву. Коровьи лепешки собирались по всей округе и аккуратно складывались в пирамидки. Бабушка пекла на них хлеб.

Иной раз навоз использовался вместо штукатурки. Им замазывали дыры в стенах сараюшек.

В садах рос апорт. По ночам он гулко падал, спелый, и по тому, как он падает, было слышно какой он большой и тяжелый. Утром я находил его, красного, с щербинками, в мокрой траве, и на боку его темнел синяк от удара. Его невозможно было съесть за один раз, приходилось отдавать теленку. Он никогда не отказывался и просил еще.

В столетнем коренастом урюке деловито гудели шмели. Урюк осыпался, и вся земля вокруг становилась желтой. Пацаны залезали на урючину и сидели на колючих ветках, как обезьяны, сплевывая косточки вниз.

Клубнику лопали прямо на грядках. Вытирали о штанину налипшую землю, сдували пыль и ели так.

Малину тоже никогда не мыли. Но я не любил лазить в малинник. Потому что там жили пауки. Они были цветными и мохнатыми, с причудливыми узорами на брюшках и я их боялся.

В конце улицы стояла колонка. Все ходили туда с ведрами. Поили по кругу скотину. Вешали на носик ведро и, когда оно заполнялось, ставили его перед лошадью. Пока та шумно пила, вешали на колонку пустое.

Наигравшись, мальчишки прибегали сюда же, складывали ладошки ковшиком и пили. Вода была ледяной и прозрачной, но никто не болел горлом.

Зимой играли в хоккей. Мастерили из снега борта, выметали на улице широкую площадку и гоняли шайбу. Клюшки мастерили из кривых ветвей. Это тоже было делом непростым. Еще задолго ходили и высматривали в какой-нибудь чаще подходящую ветку. Тут же делали пометку на дереве – чтобы никто не трогал. И ждали. Год-два. Пока ветка не окрепнет. Потом только срезали.

Вырезали на конце крюк буквой «Г» и обматывали ручку изолентой. Для форсу.

Читайте также: Творчество Ермека Турсунова

По телевизору болели за наших. Против канадцев. Любили Харламова и Якушева. Потому что они чаще других забивали голы. А еще любили Валерия Васильева. Потому что он один не боялся канадцев и смело вступал с ними в драки. Даже сами канадцы его побаивались, и лишний раз к нему не лезли.

Мы болели за наших. Но…

Но, если по правде, то нам нравились канадцы. Мы хотели быть похожими на них. Потому что они играли храбро, без касок и были злыми. И еще – они все время что-то жевали. А еще они были лохматыми. А наши были все стрижеными, воспитанными и играли аккуратно. Во всяком случае – так нам казалось.

Больше всех нам хотелось быть похожими на Бобби Халла. Потому что когда он бросал, шайбы не было видно. Так она стремительно летела.

И еще – на Горди Хоу. Потому что его называли – «Человек с тысячью шрамами». Нам хотелось, чтобы у нас тоже были шрамы, но пока мы гордились своими ссадинами.

В футболе нам нравился Блохин. И Шенгелия. И Кипиани. И Гуцаев. И Чивадзе.

Чивадзе был профессор. А Гуцаев был технарь.

А один раз нам удалось попасть на большой футбол. Настоящий.

Директор совхоза выделил машину за то, что мы накосили много сена и мы отправились одной большой компанией в Алма-Ату. На «Кайрат» и «Спартак»…

Это была поездка, которая запомнилась на всю жизнь. Событие вселенского масштаба. Настоящая «сбыча мечт».

Мы быстро приехали в город, и я впервые увидел столько народу! Все шли в одном направлении – к стадиону. И мы сразу поняли, что туда на машине не подъедешь. Тем более, на автобусе.

Тогда водила – Доктырбек, – загнал свой «Пазик» куда-то во двор, и мы пошли дальше пешком. Вместе со всеми. Старшаки шли впереди, а мы, шпана, – чуть сзади. Когда мы приблизились к стадиону, старшаки велели держаться всем вместе, а не то потеряемся «и никто искать не будет».

Мы подошли со стороны Абая. Там располагались парадные ворота. И там дежурила конная милиция. Кони все были большие и грудастые. И они смотрели на нас с удивлением.

Тогда Сергали – самый старший – сказал, что лучше идти через западные ворота. Там вроде людей поменьше.

Но он ошибся. Там тоже творилась жуткая давка.

И все же кое-как нам удалось протолкнуться и пробраться на свои места.

Стоял невообразимый шум. А когда игроки появились из-под трибун, стадион взорвался и загудел как океан во время шторма. Я инстинктивно вцепился Сергали в локоть. Мне показалось, что земля уплывает у меня из-под ног: все вокруг затряслось и задрожало. А Сергали засмеялся.

А когда Волгин сделал хет-трик…

Вернее, когда он забил подряд свой третий, стадион взревел так, что у меня заломило в висках и я невольно пригнулся и прикрыл руками уши...

А потом, когда все стихло и мы уходили, я оказался рядом с футбольным полем и украдкой сорвал травинку. И спрятал ее себе в карман. А наутро я показывал эту травинку своим пацанам и они завидовали.

…Когда-то мы жили все вместе и жизнь состояла из одних только радостей. И, казалось, что это – нормально. Так оно и должно быть. И так будет всегда. Что она просто не может быть другой. Эта жизнь.

Но потом мы выросли. И выяснилось, что жизнь состоит не только из радостей. Оказалось, что в ней есть место и печалям. Большим и малым.

Но когда-то мы жили все вместе. И птицы, и люди, и муравьи, и собаки, и деревья, и цветы, и степь, и горы... И всем нам было тепло и уютно.

А может, мне это так казалось? Хотя моя бабушка говорила, что жизнь бывает такой, какой ты ее видишь.

Фото: из открытых источников