Исповедь молчания 16+

Проламываются черепа

как хруст сугробов под ногами.

В сознании пелена

от строк пронизанных не словами.

Гремят не громы...

(их не услышат).

Стучат не в двери...

(им не откроют).

Он к нам не входит...

(он свой из пришлых).

Дышать как слышать

-слух искалечен.

Наш дух свободный сковали плетью...

поборники междометий...

шуршит сознанье в мониторах

- срастаемся с клавиатурой.

Телесность: облачно-туманно,

местами слезность грез и душ раскаты.

Смыкаются

пресмыкающиеся ртутью,

горлят

во всю свою разудалую: тру-ля-ля.тру-ля-ля.

Ослепить

штыками

– прозреть,

призывая жить насмерть.

Встреча еще не произошла, когда дороги сошлись...

крест на крест,

заставляя нести на сломленных горбах,

карму, испещренную лоном.

Танцуйте.. матросскую... под хрип шансонетки,

пляшите на могилах непорочности,

почерком очерчивая сатанинский круг.

Еще темно.

Но звук фанфар услышан: ре соль си

Недолог уж - рассвет

миг ограничен

бронью молчаливых..

Исповедь молчания

Начиная с 50-х годов усилился интерес к произведениям, связанных с философией, открывшим простор для творческой фантазии критиков и литературоведов в поисках «философемы».

Словесному искусству гораздо сложнее стать подлинным искусством, нежели музыке и живописи, так как исходный материал чужд действительности. Только через расстояние и протяженность становится объективнее взгляд и оценка, видны «горизонты». Человек всегда стремился возвыситься: возвышение над толпой себе подобных, «вульгарный персонализм», смертелен как для самого человека, так и для всего, что его окружает. А вот через искусство над бытием делает его «вечным».

Стремление А.Омар к философскому осмыслению времени поражает своей глубиной творческого дарования – будто играет на струнах диалектики («он видит тебя простой, но боится сложной»; «бездейственность действия»; «бесповоротность вечного»; «судьбороковые круговороты»; «хрупкая храбрость»; «наглая трусость»; «смелая мудрость»; «слова, рожденные для молчания»). В его творчестве можно обнаружить много благодатного материала, открывающие тайные шифры, «модели» («из каждой молекулы молчания сотворена мелодия ветра»; «силой тяжести лучей обречен»; «прессуют чаяния жизненного вектора»). Но, именно не размышлять о философии, прикрывая «вуалью» отсутствие истинного творчества, а философски думать – вот он акт процесса через путь раздумий, который привлекает, захватывает и покоряет читателя. Являясь противником «поверхностного» отношения к жизни, он, тем не менее, и в этом находит свою мелодию, прощупывает «пульс» времени: позволяя себе течь по «реке» времени, радуясь простым отношениям, созерцает («диалогом беспорядочным»; «рад простой встрече, ничего не обещающей встрече», «тоска в каждом предмете»; «беседы на время отмерены»).

Необходимо отметить, что созерцательное размышление исповедального характера «Голос молчания» обезоруживает своей правдивостью и смелостью, перекликаясь убедительностью повествования сюжетов. Привлекательны и запоминающиеся образы и картины, созданные посредством точных сравнений, возвышенных аллегорией и метафор, путем умелого использования автором каждого слова, наполненного живой трепетной мыслью.

В своем творчестве А.Омар испытывает особую тягу к откровенным признаниям. Поэты, чье творчество определяли как исповедальные монологи, акты произнесения этих откровений, как правило, становились событийными, аккумулирующими в себе идейно-смысловое содержание текста. Таким образом, исповедь для поэта становится не просто приемом изображения внутреннего мира личности, но и органической формой становления художественного бытия его произведений. Исповедальность форм вовсе не похожи на «таинство покаяния», а исповедальная атмосфера характеризуют всю современную общественную жизнь, дойдя до возможного своего «рубежа», «осматривается, роется кругом, сама осязает себя». «Люди осматриваются, выписываются, анализируют самих себя же перед светом, часто с болью и муками.» (А.Б.Криницын).

В настоящее время существует особая необходимость понимания окружающего нас мира. И, именно, через философский дискурс возможно достигнуть осмысления. Доверительно-доброй интонацией в форме бесед А.Омар приоткрывает завесу формирования новых художественных процессов: они не сводятся только к исповедальным диалогам, монологам или отдельным репликам, равно как и их роль не ограничивается только изображением внутреннего мира человека. Анализ позволяет приблизиться к осмыслению художественного целого в его произведениях, в которых через дискурс и через расстояние, несомненно, будет видна нравственная реакция «адресатов». «От идеи диалога к идеи понимания» (М.М. Бахтин).

Уплотняя сюжет и усложняя концепции: место человека в обществе, его душевные качества, образ мыслей и действий современного человека, различные полюсы человеческих взаимоотношений – все эти проблемы А.Омар держит в поле своего внимания, вновь и вновь обращается к их решению в своем творчестве. Эта мысль звучит лейтмотивом во всех стихах и отображается проявлением самоотверженности в собственной вере в Человека.

Поэзия, утратившая собственное лицо, не сохранившая в своей почве зерен глубинных мыслей и истинных чувств, не может по-настоящему правдиво отражать действительность. А.Омар-поэт мыслящий, чувствующий, сознающий высокую ответственность перед словом! Он не позволяет себе неверный строки, ни одного неверного звука, подрывающее доверие читателя. Это не признак мастерства. Это, прежде всего, внутренняя духовная культура, ответственность поэта перед самим собой. «Слова и литература должны служить более высоким ценностям» (А.Деблин).

И, безусловно, нельзя такого большого и сложного поэта «уложить» в рамки одного литературного течения, например, символического реализма. И, если многие в узком смысле подразделяют его творчество на гражданскую, философскую, пейзажную, городскую и пр. лирику, то с осторожностью и большой оговоркой, дабы тяжесть слов и сложность форм направляет, как простых читателей, так и ревнивых ценителей, к упрочнению понимания о соприкосновении «с независимостью внутренней свободы, которая пытается разрушить стены классической школы стихосложения.» (А.Тарази).

Эмоциональная окраска, свойственная стилистике, как одной из форм проявления им художественных средств, вновь и вновь динамическими и устойчивыми подструктурами всплывает в манере и в характере исполнения, выдавая его экспрессивные возможности. Разноцветье эмоциональной импульсивности «накладывается» на лексическое значение слова, текста, произведения, но не сводится все к нему, а оценочным «шлейфом» говорящего подчеркивает «аромат», придавая «послевкусие» мысли. Но при этом чувствуется отсутствие принадлежности к конкретно одному из функционально-стилевой закрепленности. Стилистическая характеристика определяется только по конкретной тематической отнесенности. Проявляется темперамент как художника в его творческим почерке, в фактуре «мазка» слов, в подстрочном пробивании его рисунка, в цветном и композиционном решениях в выбранном им произведении. Структуры ярко-динамические, уплотненно-многослойные, фундаментально-устойчивые, увесисто-порывистые, проникновенно-отчужденные, односложно-подчиненные, монотонно-насыщенные, элементно-целостные, детально-функциональные, промежуточно-конструктивные, пространственно-временные.

Художественные приемы А.Омар разнообразны в средствах: нарушает обычный порядок слов, пользуясь успешно инверсией («солнечными лучами ночедней»; «Достаточно ли собственной рассматривать ваши жизни»; «Скорее ли я доплыву по Тоболу на пароме»; «порхающей в атмосфере дыхания гласных протяженных длиною согласной пастели»), а также применяет схожесть однотипных и однородных слов – аллитерацию, для звукового выражения («содержание содержимым содержит содержанок», «выпирающая полнота вытягивается в худобу», «смысл в бессмыслие»). Использует, в качестве «растушевывания» фона для выразительности в подачи, преуменьшение, именуемое как литота («память расписана на знамени»; «наших душ сплавленные стекла»). Сочетает не сочетаемое, с противоположным значением, образующее новое смысловое целое – оксюморон («спокойствие суеты»; «ест согретый кефир»; «впитывается в асфальт просохший цветок»; «прохлаждаясь на газоне раскаленном»; «прогрето вяло сонным»). Приписывает свойства (а не само одушевление) одушевленных предметам неодушевленным- олицетворение («жизнь дорисовывает сопровождающие лица»; «новый век рисует особую хореографию»; «ласкает корявость ствола»); антитезы- противопоставления («полет души отяжелел»; «рельсами философия вечности и пустоты реальности»). Аллегории в «полном ходу»: иносказательно изображает через конкретный образ, сюжет, действо или явления («сердце сжимается и разжимается в ладонь; «логикой намыленные»; «сменные простыни»); персонифицирует человеческие свойства или качества, элементы смыслового какого-либо понятия или явления, которое стремится изобразить автор, не называя его («безумие дроби»; «небесные вельможи»; «целеустремленность календаря»; «мысль захлебывается за бортом»; «лысеющие горы»); или образно-предметный – конкретный предмет, существо, изображение которого представляет названное явление или понятие («чаще думается о плесени души»; «смысл коромыслом пустыми ведрами», «воды смоют макияж»; «мировой перекос»). С легкостью применяет метонимию: перенос предмета или явления по смежности на ближайший предмет или явление, в результате одно и то же название получают два предмета или явления, соседствующие и тесно связанные друг с другом («отяжелен опыт»; «сфотографированных душой»; «метла размышлений»; «потоки перемен»; «оборот суеты»; «уходящие строки»; «полнота излишек», «острота слова»). У А.Омара могут несколько предметов или явлений переплетаться в единую нить («мечты корявят судьбы фотографий»; «мегаполисная ночь, мегаполисный день..поглотил сына, отнял дочь»). В основном использует перенос метонимически («ступени в пустоту»; «карьерой согреты»; «словесная эпидемия»; «круговерть мгновений»; «расчищает взгляд»; «расписанное толпой»; «жить в унисон»; «тир души»; «анархия арматуры»; «измученное мгновение»; «за бедрами опыт»).

Любопытно, что к своим произведениям подходит не только как художник, но и как математик. Изощренно и тонко, выбрав особую форму как повествование иносказательного характера, начинает, казалось бы, с отвлеченных предметов, и движется как бы по кривой (параболе), постепенно приближаясь к главной теме, а затем вновь возвращается к началу с завершающей кульминацией поучительной формой («созданные идеалы будущего обмотаны в одеяла незаданным вопросом»). Или, стилистической фигуре, другого порядка, состоящая в образном преувеличении, называемая гиперболой («замороженность лицевых черт»; «за этим миром не успевают календари»; «мир утонул в болоте деградаций»; «переживаю за каждую букву души»).

Стилистическая окраска неравноценна: от книжных до разговорных, от официальных до непринужденных. Он, вообще, лишен какой-то бы то ни было стилистической замкнутости, его отличает разнообразие индивидуально-авторских средств. Смело играет с оттенками настроений, смешивая или распределяя по тональности, придавая объемность и глубину, движение и покой, пульсацию и ритм. Экспериментируя, не боится потерять свой «почерк», растворяется всецело и в этом находит свой животворный источник вдохновения для новых художественных форм как самовыражения.

Не скрою, возникали трудности в определении приемов: казалось бы, не отрицая старую школу, словно «взобравшись на стул», он открывает «окно» к новым горизонтам, смело видоизменяя, формирует «подвижной состав», сцепляя семантикой движения глаголов. Эпически выражает воззрение на предмет, понимая контраст возможных позиций из множества различных языковых единиц, смело взаимосочетает с другими подобными по значению и даже контрастными – «свободное варьирование в океане тождества»!

Он мастерски жонглирует всеми художественными приемами, как существующими и так доселе не открытыми. Неустанно продолжает искать новые художественные средства, отображающие гармонию между внешним и внутренним миром, дающие дыхание и вдохновение. А, главное, что самое удивительное, пытается найти музыкальную структуру в стихосложении, и как преданный «Орфей» складывает поэзию на «гармоничный лад» музыки, создает свою «мелодию» в поэзии, свою мелодию «свободы духа».

При всей своей облегченности сложная форма повествования отображает диалектические конвульсии, как «ритм сердца, пульс века, дыхание земли, движение Вселенной», в котором «Голос молчания», скрытый, казалось бы, за столь прозаическим названием, проникновенным лейтмотивом пронизывает органический сплав художественных форм, «набатом» отзываясь в безднах человеческой души..

Его произведения сложились в единое неразделимое целое – в мелодию любви к поэзии, любви к слову через молчание..

Дидо